Выверяю перепечатанные Луневой первые дневники. Неряшливые записи, писульки, жалобы, и вдруг раз — целые страницы прозы, почти целиком потом вошедшие в повести и рассказы.

2 июля 1994 г. Суббота

Это так замечательно, что они квартиру получили... Теперь вся трехкомнатная — Денисова. Ему об этом хоть думать в жизни не надо.

Страдаю отсутствием голоса. Был бы у меня голос, я бы сейчас что-нибудь придумал и не сидел бы бобылем. Я бы куда-нибудь закатился, я бы кому-нибудь позвонил, я бы кому-нибудь чего-нибудь спел, рассказал. Я бы от кого-нибудь услышал про себя хорошие слова — какой я талантливый, добрый и честный. Хотел написать «чистый», но какой я чистый, когда я воюю, хочу или нет, с Губенко-Филатовым. Почему? Как это случилось?! Зачем?!

3 июля 1994 г. Воскресенье

Почему я выспариваю Пастернака у Набокова или вдруг заплачу над Есениным, и оба они потускнеют, и уйдут их рассуждения гениальные, когда вдруг зазвучат в голове строфы «Снегиной».

«Ты сыграл своего Гамлета в „Живаго“, — сказала мне Люся Высоцкая. Абрамова, а я написал „Высоцкая“. И не ошибся. Она самая Высоцкая из всех его женщин, любимых им.

6 июля 1994 г. Среда, мой день

Государство изуродовало моего отца. Это государство его устами отдавало приказы разрушать церкви, скидывать колокола, топтать иконы и топтать в злобе мою мать. Это государство выдвинуло его в мстители пришлой власти, это государство вложило в его руку пистолет политрука. Государство сначала заставило меня восхищаться подвигами раскулачивания моего отца, а потом произносить проклятия, предавать моего отца и сваливать грехи власти на него... Отец, прости меня! Но государству наши уродства я простить не могу. Я буду мстить ему. Я буду проклинать большевиков и отцов их, марксистов-коммунистов-социалистов и прочих гадов, болтающих о равенстве, братстве и пр. О, как страшен их дух!

13 июля 1994 г. Среда, мой день

Что называется — приехали. Уже начальник отдела культуры мне передал: на планерке новый священник прямо и с первых слов заявил: «Я заниматься строительством не буду, мне это не под силу».

14 июля 1994 г. Четверг. Белокуриха, «Россия»

У меня задача: найти какой-нибудь банк, пока здесь глава администрации Тищенко, под десять соток земли или... черт его знает, как это делается?! Что делать?! Как сдвинуть строительство с мертвой точки?! Господи! Услышь меня, помоги нам... помоги моему селу поднять храм. «Миром поднимется храм...» Смеются миряне надо мной, потому что мир нищий и неверующий.

19 июля 1994 г. Вторник

Что был бы я без Бога?! Не поднялся бы и с постели по своей воле, охоте.

21 июля 1994 г. Четверг

Огорчительная поездка в Быстрый Исток. Огорчительная опять из-за бесконечных и умных слов батюшки в камеру и «мимо кассы». «Почему первая попытка (фундамент, строительство) была неудачной? Не было Божьего благословения, то есть люди, начинавшие это, не с чистым сердцем...» И опять невнятные, бесконечные примеры, цитаты из Библии: «Храм-де построим, а веры истинной нет... вот в Смоленском...» Но хорошо, что Людмила М. категорически на моей стороне. Она считает, что с таким батюшкой храм не построишь. Но меня обнадежила реакция о. Бориса на сообщение о пятидесяти миллионах: «Значит, мы можем что-то начать?» Да, батюшка, да, вы можете что-то начать. Эти слова во мне надежду посеяли — при соответствующих миллионах он начать не отказывается.

Божье благословение надо заслужить. Над ним надо работать и душой и телом, нельзя сидеть сложа руки. Потеряли проект храма. Не сжег ли его о. Евгений в отместку всем? Дескать, попрыгайте без меня! Или куда-нибудь запрятал его подальше. Но Тищенко говорит: «Найдем, и о. Евгения найдем, если надо». А я сразу в панику: еще одна отмазка у о. Бориса — проекта нет, не можем ничего делать.

24 июля 1994 г. Воскресенье. Вечер, вернулись из Сросток

Накоротке, но весьма полезный был разговор с главой Алтайской администрации Коршуновым Львом.

Обещаю не пить, не курить и мяса не есть, пока не услышу звон колоколов над Быстрым Истоком. На том и разошлись.

Обвалился на Пикете помост. И много человек в мгновение исчезло с глаз публики, люди подумали — так задумано, артисты... Ренату Григорьеву с травмой головы и ноги увезли в больницу, также Любу Соколову и еще одного мужика. Того беднягу я видел — хлестала кровь из горла или из носа, не понял. Праздник был испорчен, хотя ведущий в микрофон успокаивал толпу: ничего страшного, товарищи, не произошло, праздник продолжается. Пока я подписывал книги, фотографии, слышал, как нес что-то Панкратов-Черный, будто бы Жора Бурков говорил ему перед смертью: «Саня, Васю убили. Ему пустили в каюту инфарктный газ... Вася был очень аккуратный человек. Иногда писал в туалете, сев на толчок и подложив на колени фанерку. Там он писал свои замечательные рассказы. У него было все по полочкам, аккуратно. А когда вошли в каюту — рукописи были разбросаны. Все было в беспорядке...»

27 июля 1994 г. Среда, мой день. Москва

Звонок в дверь — открываю. На меня направлен автомат, два человека в милицейской форме. Жена не оставила мне телефоны охраны, метался, метался и плюнул — а сигнализация сработала. Слава Богу, все обошлось.

Денисов Э. попал в аварию. «В него врезался „Мерседес“. Сшивали по кусочкам. Увезли во Францию». Так мне сказал Глаголин.

Мы выиграли кассационный суд. Москомимущество выдало нам документ на владение всем зданием. Группа Губенко подает в высшие арбитражные инстанции. Борьба продолжается.

31 июля 1994 г. Воскресенье

Гурченко обо мне:

— Мой любимый артист... Мы с вами не снимались, но мы были приглашены как литераторы...

Это мне запало — «любимый артист». Что она в виду имела?..

«Послушай, Феллини». Сумасшедшая, грандиозная работа актрисы Гурченко. Завидовал, как двигается, танцует, поет... и играет. Но зачем она каждой клеточкой, каждым квадратным сантиметром пространства экрана доказывает, какая она талантливая и зря ее так долго не снимали?.. Этот бесконечный реванш... Зачем?! Это какая-то тогда опять ущербность, какой-то комплекс. Нельзя показывать своих страданий, нельзя их демонстрировать, у меня тоже это есть. Хотя нет. От этого нет полного захвата моего сердца, души. Я тоже вместе с ней начинаю считать... и все. А вообще-то, конечно, феномен, но какой-то агрессивный. Энтузиаст, как сказал бы да и говорил Грушницкий мой.

Никита Михалков. Не удалось мне с ним ни познакомиться, ни поздороваться. А хотелось.

1 августа 1994 г. Понедельник

— «Голубая чашка». Я очень люблю этот рассказ. По уровню влияния его можно сравнить с бунинским «Солнечным ударом», чеховским «Студентом». Ну настолько ничего не происходит, что неловко. Это мы знаем, что такое «Голубая чашка», с высоты нашего времени, которое мы оцениваем, как нам заблагорассудится... — говорит Н. Михалков.

Сюрприз, полное очарование — это маленькая девочка, дочка Надя, разносящая беспрестанно чаи, кофе, орешки, печенье, услужливо спрашивая: «Что вы хотите?» Она же, оказывается, главная героиня фильма.

В конце всего Никита посмотрел на меня, поднял брови, голову, давая знак, что аудиенция со мной окончена. Почему, блин, со мной? Он засмеялся, я вручил ему свою книжку, и мы дважды расцеловались.

Поскольку я сам этой привычки не имею, то, естественно, целование предложил он, и мной оно было принято.

3 августа 1994 г. Среда, мой день. Самолет

Критика за спиной ведет оживленные разговоры о картине Михалкова. Никита, получая приз, на плече вынес дочку. Четыре бугая к изящной пантере присовокупили белую шкатулку-сейф.

4 августа 1994 г. Четверг. «Брно», г. Воронеж

Нынче я в Воронеже, № 704. Тихонов интересовался разделом, в каком лагере я и Филатов. Узнав, что Филатов в больнице, в Кунцеве, сказал: «Я не знал, что он в больнице, надо бы навестить».

Вчера на перроне сказали мне, что умер Е. Р. Симонов и тут же добавили: «...и Смоктуновский». До утра не верил в это. Воронежские ребята подтвердили — по ЦТВ прошла информация.

И. Смоктуновский умер. Ушла эпоха. Ушел родитель главного направления актерского ремесла 60-70-х годов. Ой-ей-ей... Кеша, Иннокентий Михайлович, Иннокентий Смоктуновский! Боже, Боже... Великий артист ушел.

Какие артисты ушли — Борисов, Леонов, Евстигнеев и вот... Смоктуновский. Неужели ты, В. С., и вправду родился, чтоб написать дневники о Высоцком, засвидетельствовать мгновения чужой жизни, да и то не главные, мимо проходящие?

Тихонов: «Больше государственности у вас, в Нижнем Новгороде, а не в Москве. И возрождение России начнется отсюда».

А откуда завал России произошел, из Москвы? А возрождение будет отсюда? Любопытно.

5 августа 1994 г. Пятница

«Служу Советскому Союзу!» Нет, Тихонов не идиот, конечно, но как же хорошо ему жилось со Звездой Героя, с ленинским лауреатством. За что?! И Евстигнеев, и Леонов... Боже мой, Боже. Так хоть не тряси ты этими побрякушками... И какое он у всех руководителей находит сочувствие этой ностальгической пропагандой. Вчера женщина в Хохолеблагодарила его за статью в «Правде». «Я не давал... это они из интервью „Водному транспорту“...» Опять «Правда»! Кого она объединяет?! Это же не просто так. Е. И. — ну, монстр! И главное, ни одной мало-мальски четкой мыслишки, идеи, все одни намеки. «Тебя не купят, нет?» Русская идея — беспроигрышный конек, единственная тема в зубах, губах, на языке. Убожество. Господи! Как хорошо, что я не пью.

Нет, конечно, Тихонова можно уважать за это, если это называть «позиция»... но как-то все это без юмора, на такой злобно-затаенной, мрачной ноте преподносится.

6 августа 1994 г. Суббота

За два дня пять выступлений.

Много узнаешь о своих коллегах трогательного, нежного. К примеру, очень хорошо, глубоко по мысли, умно и с потрясающей задушевностью, красиво, завораживающе, с прекрасной дикцией говорит Тихонов. Его можно слушать часами, затаив дыхание, — тембр, интонации... Почему, думаю, мало мы его слышим по радио? Юморной и добрый рассказчик Рыжов. Соколова говорит о жизни своей за кулисами, о жизни коллег. Савельевой Люсе предложили быть костюмершей. Корольков стоит в гардеробе.

8 августа 1994 г. Понедельник. Вагон

Говорил я Тихонову много хороших слов.

— Что восхищает как профессионала — вы с одинаковой актерской тщательностью и порядочностью произносите тексты брежневской «Целины» и толстовские тексты... Без насмешки, без дешевого цинизма. Потому вы себя сохранили — серьезность и трепетность. Поводов для разгильдяйства жизнь вам подсовывала много. Такие роли, такие награды... Очень легко потерять себя и ориентиры. Вот в параллель с вашей судьбой актерской — судьба О. Стриженова. Финал печален, а как еще мог бы и работать и со зрителем встречаться, и тем держать форму и уважение к себе, к своему таланту. Водка, гульба — забвение зрительское.

Тихонов:

— Надо иметь своего адвоката. 10% со сделки он берет себе, но зато тебе не о чем беспокоиться. Все переговоры-разговоры он берет на себя, все устраивает и говорит: «Это вам невыгодно».

«Мороз-мороз...» с ансамблем, с солисткой. Верхние ноты звучали прекрасно. Особенно последний, второй концерт вчера. Я в хорошей форме, я жив, я не соблазнился на «зверобой» с Тихоновым, а хотелось. Слава Богу, что он такой деликатный и понимающий оказался человек — не просил с ним выпить, не настаивал, мало ли, лечится человек. Ведь он сына потерял, Володю, который погиб от этого увлечения.

20 августа 1994 г. Суббота. Вечер

— Не пишется.

— И мне. Откладываю — завтра, завтра, и так уже лет пять.

— Напрасно. Вам не пишется — это напрасно. Вам — дано. Не всем дано, кто пишет, а вам дано, пишите. Мое время на излете, а вы еще... — сказал мне Жженов и подарил в самолете книжку «От глухаря до Жар-птицы».

Замечательно мы с ним летели. Так замечательно он рассказывал о наших коллегах, об Иннокентии С.:

— Он откровенничал со мной. «Больше всего, — говорил он мне, — боюсь я бани». Я-то знал, что он еврей, а он себя за поляка выдавал. Олег Даль... Божьей милостью, настоящий... Если с кем несправедливо поступила жизнь — с ним и Вампиловым. Зачем последнему надо было утонуть! Такие пьесы писал!

Чудесную миниатюру рассказал о Высоцком. Для меня — неизвестный Высоцкий.

— Приехал польский театр, играли они у нас. И наметились у меня отношения с одной актрисой. Назначила она мне свидание в гостинице «Россия». Я прихожу и встречаю в вестибюле Володю. Спускается эта актриса. Мы сидим, разговариваем, и я понимаю, что мы на одну роль метим. Сидим 10-15 минут, час сидим. Володя встает и уходит: «Извините, я сейчас». Через пять минут приносит две чашки кофе и две рюмки коньяку. После этого галантно попрощался и оставил нас.

Эта история меня восхитила. Зная Володю — быть первым в женском вопросе, — и чтобы он уступил!

— Он уважал меня, наверное, и любил, но больше уважал, — заключил свой рассказ бывший зэк.

А для меня — неизвестный Высоцкий. Засверкали слова в мозгу. И я попросил:

— Подарите мне эту историю, Г. С.!

— Пожалуйста, конечно.

21 августа 1994 г. Воскресенье. Красный Селькуп

Я не верил глазам своим, глядя вчера на Г. Жженова. Неужели ему 80 без малого?! Неужели теоретически возможно мне дожить до его лет, то есть еще 27 лет, и стоять вот так перед микрофоном, сохранив юмор, жизнь и ум! Господи! Кажется, я начинаю чему-то и кому-то завидовать. Не потому, что ему 80, а потому, что он такой. В самолете не задремал, не закемарил, а живо и непринужденно рассказывал историю за историей без старческой экзальтации, без капризов, жалоб, фырканий. Я сидел, слушал — глазам и ушам своим не верил. И я со своей спиной не знал, куда себя девать в кресле самолета, в какую позу уложиться, чтоб не больно было и поспать...

26 августа 1994 г. Пятница. Вечер

И пришла мне простая мысль в голову. В сущности, этот роман с Ирбис, эта любовь, эта сумасшедшая страсть спасли семью... Как ни странно, это так. Это сильное, мощное отвлечение от семьи, от ее проблем. Разводиться мне не надо — жалко и... вообще. Но и жить в этом аду было бы невозможно без какого-то плота спасительного на стороне. Да и стороной этот плот назвать преступно. Это то, что спасает и дает силы, дает жизнь. Пусть иллюзия, мираж... Но этот мираж рождает что-то конкретное — тексты, репризы, анекдоты, байки.

29 августа 1994 г. Понедельник

Две встречи вчерашние, в праздник Успения Пресвятой Богородицы.

1. Утром проехал за виноградом на красный свет. Откуда ни возьмись гаишник на машине. Молодой парень, пацан. Подаю права, лезу в машину за техпаспортом. Рассматривает, указывает сесть к нему в машину. Сажусь. Не отрывая глаз от фотографии:

— Как вы постарели!

— А вы помолодели.

— Почему?

— Не знаю, очевидно, с годами вы... Как вас звать?

— Виктор.

— ...С годами вы, Виктор, молодеете, скоро в детсад опять пойдете. Что же это за бестактность с вашей стороны?

— А вы знаете, за что я вас остановил?

— Я вам расскажу про драматурга Эрдмана. Ему одна дама сказала однажды при встрече: «Ой, как вы плохо выглядите сегодня!» Великий драматург ответил: «Мадам, я каждый день бреюсь и вижу себя в зеркале».

— Это очень опасный перекресток, так же как и тот, перед ним.

Короче, ни х... он не понял.

2. Вторая встреча — в храме Донского монастыря. Мужчина, рыжеволосый, с густой рыжей бородой, здоровается, улыбается, жмет руку.

— Вот видите, все так и случилось, как вы сказали. Живу в монастыре... Я вас вез во Внуково на такси. Вы дали мне телефон. Вы там же живете, на Академической? Лет двадцать прошло... Вы нисколько не изменились. Как сложилась ваша жизнь, играете, репетируете? Удивительно — вы не изменились.

— Да что вы, мне сегодня милиционер сказал совершенно противоположное с утра: как вы, говорит, постарели.

— Уверяю вас, он не прав... Нет-нет...

Я, растроганный, расцеловал его в рыжую бороду.

3 сентября 1994 г. Суббота

Все просто — помещение обещано банкам, и там мафия, охрана, уголовники, бандиты. К театру нельзя подъехать: на всех углах стоят бритоголовые, квадратные морды.

4 сентября 1994 г. Воскресенье

Из политических новостей меня интересует почему-то только Чечня и ее лидеры, Дудаев и Хасбулатов.

21 сентября 1994 г. Среда, мой день. Соловьевка

Вчера Глаголин сказал, что кому-то звонил Ярмольник и сказал, что у Филатова неоперируемая опухоль мозга. Что это значит? При чем тут Ярмольник?

Господи! Я за Леонида тебя прошу. Избавь его от этого недуга ошибочным диагнозом. Я видел снова его во сне. С его стороны была заметная тяга примириться. Я не подавал вида, но хотелось броситься к нему и сказать: «Пусть все быльем порастет!»

Если это так (опухоль), то его ситуация посложней моей.

23 сентября 1994 г. Пятница

Денис рукоположен. Теперь он православный священник в чине дьякона. Если я правильно терминологизирую. Я поздравил его. Говорит, через неделю Алла должна родить. Господи! Пошли ей здоровья и тому (той), которого она произведет на свет. Звучит Шнитке и мой голос, читающий Пастернака. И мне это нравится. Иногда музыка заглушает текст. Это ошибки звукорежиссера.

Репетиция прошла обнадеживающе.

Звонили из «Кинотавра», с 1 по 9 октября какая-то тусовка — «Чонкин» приехал. Первая обзорная рецензия — ни то ни се. Страсти разгорятся потом — будет вопить «Память».

Вчера в «Вечерней Москве» вручили мы очередное послание президенту.

— Я, — говорит Борис, — прочитал его здорово, они сидели, открыв рты. В лоб спросил главного: «Опубликуете, напечатаете?» Ответ: «Обязательно».

Еще одна акция. На этом вручении был Славка Спесивцев, в том же бузлоне «Вечерняя Москва». Он в свою очередь замолвил аргументированный довесок: «У меня были прекрасные отношения с Петровичем, но я ушел и создал свой театр, а потом и второй».

25 сентября 1994 г. Воскресенье

Филатов. Вчера поставил свечку о здравии его. Я помолился, чтоб Господь послал исцеление ему. Мне его ужасно жалко, хотя я не люблю его с того письма, которое много открыло из того, что от посторонних глаз закрыто. Полицеймако говорила с ним в тот день, когда мы с Борисом видели его у театра. У него действительно была частичная потеря речи. Он неслыханно изменился и произнес такие слова: «Я сказал Нинке, чтоб она прекратила агрессию». Почему бы ему не сказать это Губенко? И почему он не идет на мировую со мной? Ведь он же облил меня дерьмом с ног до головы своим письмом. И чем дольше затягивается борьба между Губенко и Любимовым, тем очевиднее его, мягко говоря, заблуждения, высказанные в этом письме с дьявольской четкостью. Статья Бурякова не могла пройти мимо его ушей и глаз. Зачем он полез со своими рассуждениями в «Правду»? Нет... и впрямь — болен.

27 сентября 1994 г. Вторник

Воздвиженье сегодня.

Вчера, кажется, началось восстановление храма Христа Спасителя. Но «Эхо Москвы» ничего об этом не сообщило. А если это вчера произошло, то ведь это национальный праздник.

28 сентября 1994 г. Среда, мой день

Вчера был день большого — как сказать от «суета»? — суетения. Если две враждующие из-за тебя женщины говорят, что ты мерзавец, сволочь, негодяй и лицемер, каких свет не видывал, одни и те же слова, эпитеты, метафоры и приговоры, очевидно, кто-то из них прав. Впрочем, я и сам о себе того же мнения — мелкий, любимовский актеришка с непомерными тщеславием, себялюбием и эгоцентризмом. И надо же — он строит храм?!! Богохульник да и только. «Сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст!»

Вчера по пути на Десну встретили в белой «девятке» Гердта. Он выразил жестом желание остановиться. Мы остановились на Обручева. Вышли из машин и весело поговорили о негодяе Губенко. Гердт вспомнил, как министр СССР в телекамеру, отвечая на звонок, говорил: «Да, малыш... хорошо, малыш...» Гердт возмущался:

— Постельное имя жены... что это за вкус... Играете «Живого»? Ну, хорошо. А у нас беда — прислали два билета на Патрисию, а мы оба с Маринкой в гриппе, а билеты по 250 долларов (кажется, он сказал два пригласительных, а не два билета).

Комментируя «малыша», он, смеясь, сказал, что так Рудик мог сказать, но он бы сыграл министра культуры лучше.

— Ваша? — показав на машину.

— Нет, но все равно красивая.

И мы весело и долго ехали за Зиновием Гердтом, а где-то на Профсоюзной раскатились в разные стороны. Замечательная какая-то, теплая встреча, мы любим друг друга давно, еще со времен «Дворянина Чертопханова».

В Театре Армии актер Кузнецов Алексей выбросился с 8-го этажа с балкона во время прогона, в театральном костюме... что-то с долларами. Но никто ничего не знает толком. Но премьера «На бойком месте» все равно состоялась вчера.

30 сентября 1994 г. Пятница

Сегодня, 30 сентября 1994 года, в день Веры, Надежды, Любви, я прочитал «Медею» и плакал вместе с Ясоном. Хочется, как Подсекальников, позвонить в Иерусалим Любимову и сказать: «Прочитал „Медею“. Понравилось. И играть в ней я буду только Ясона, и никого другого».

3 октября 1994 г. Понедельник. Раннее утро

«21-й км» начинает пухнуть от истории «Таганки». Надо сократить, но сначала надо все-таки попытаться все — и Эфроса, и Высоцкого, и Любимова — в один узел втянуть... да еще смирновско-еврейскую бодягу...

Ну, с этим посмотрим.

Очень холодно ответила Крымова на мое «здравствуйте, Наташа». Срезала. Говорил я на презентации журнала «Московский наблюдатель» о трех приездах «Таганки» в Париж. О триумфальных гастролях эфросовских спектаклей — «Таганка» под флагом Эфроса, но без Эфроса. Эти гастроли охарактеризовал, как грустные, — старые, изношенные спектакли с ослабленным составом: в «Годунове» без Губенко, первого исполнителя, в «Преступлении» без Славиной и Джабраилова. Говорил о «Матине», прочитал письмо Мейерхольда Молотову и спел «Реквием». Несколько человек, в том числе Свободин, пожали руку и поблагодарили за «Реквием» (Шнитке — Вознесенский). А вообще скучища дикая, хотя народу было мало и я был введен в заблуждение, что артисты Фоменко и Додина приедут в костюмах играть отрывки из обрывков. Ничего этого не было, да в добавок еще почти плевок Крымовой — в чем я провинился перед ней или памятью Эфроса, ума не приложу...

4 октября 1994 г. Вторник

Вот, говорят, осчастливил нас своим появлением из дальних стран Веня Смехов. Недоволен художественным состоянием театра, но собирается играть и «Дом», и «Мастера». И я думаю: слава Богу! Уже то хорошо, что он появится на подмостках старой «Таганки». Его знают, его помнят, его многие любят, а значит, нашего полку прибыло. К тому же «Мастера» он играет хорошо. Да еще человек он пронырливый, до начальства охотчивый, глядишь, в какой суд пойдет, какую-нибудь «гумагу» сочинит. Я помню его подвиг, его активность с «Московскими новостями». До сих пор эта акция остается достойнейшей. Так что... не все потеряно.

6 октября 1994 г. Четверг

Смирнов Александр Петрович, Елена Димитриевна — его жена. Это посол Португалии, а его жена родилась в Быстром Истоке. Услышала, что я в Быстром Истоке церковь строю, и вот посол...

— А вы, собственно, кто?

— Я посол в Португалии.

Я чуть язык не проглотил и привстал было по стойке «смирно». Завтра они придут на «Годунова». Этот посол принес 500 долларов. Я ему расписку написал, книжки подарил.

9 октября 1994 г. Воскресенье

И всего-то два дня не писал, а случилось-то что! Дедом стал я наконец-то! Внученька у меня родилась... весом 3 кг 900 г, ростом 52 см. Вот еще перевернулась очередная страница. Слава Богу! И как будто все в порядке и с матерью, и с малышом. А узнал я об этом в театре от Бориса Глаголина:

— Вас можно поздравить, В. С.?

Первая мысль (тщеславие — самое большое уродство психики) — премию дали, наградили... Стал перебирать в уме — за что?! Что я сделал выдающегося?

— Говорят, у вас внучка родилась?

И я перекрестился — слава Богу... Новорожденный дед.

Не так обидно стать дедушкой, как спать с бабушкой.

10 октября 1994 г. Понедельник

Нет, Господи, не желаю я Филатову зла или физической... по типу Эфроса. Господи! Пошли ему исцеление!

Все у Дениса напоминает о нем, хотя и моя фотография с ним маленьким все же висит. Сейчас там погром. На полу книги, кассеты, все в кучах. «Он плохой (в смысле здоровья), — говорит Кузьминична, — не поднимался сюда». Нет, я не хочу ему зла и помирился бы... но он первый запустил в меня этим гнусным письмом, и кланяться ему я не намерен. Если бы он был здоров, было бы лучше для всех.

11 октября 1994 г. Вторник

Мощи Тихона-святителя перенесли в Малый собор, зимнюю его обитель. Служка-бабуся, которая по знакомству мне молебны и панихиду заказывает, рассказала: «Когда переносили мощи, над монастырем у нас вот такая радуга, представляете! Обычно радуга вот такая бывает, а у нас вот такая была — круг. И над местом, где храм Христа Спасителя был, тоже такой же, говорят, был круг-радуга, представляете, Валера! Вы приходите к нам почаще».

Рубль, как заяц, сделал невероятный скачок вниз и стал больше 4 тысяч! О ужас, ужас! Слава Богу, я сегодня висевшие на моей совести 500 долларов — по дню передачи 1 400 000 рублей, — добавив свои 100 000, переправил на счет православной общины.

13 октября 1994 г. Четверг

На «Павла I» Краснопольский принес мне газету «Эстония» со статьей Елены Скульской. Ее поразили «Дневники», и она воздала мне сторицей. Спасибо вам, Елена Скульская.

15 октября 1994 г. Суббота

Фурман:

— Что с Филатовым? Говорят, у него рак. По радио объявили — сбор средств на лекарство...

— Если по радио бы сказали, кто-нибудь в театре услыхал бы... Не слышал, не общаемся.

Господи! Спаси и сохрани его. Что там наши распри... прости, Господи!

17 октября 1994 г. Понедельник

Вечер. Больница. Взрыв в «Московском комсомольце». Погиб журналист, готовившийся делать доклад в Думе о коррупции в группе войск в Германии. Замешаны высшие воинские чины вплоть до П. Грачева.

Вчера и сегодня в храме ранним утром поразился обилием народа, а в театре сердце скрежещет от недостачи... Что-то точно такое и об этом в «Павле I» — о французской эпохе времен Наполеона... Народ, зритель московский, переместился в церковь. А в церкви и свечку надо поставить, и записочку написать на молебен, и нищим подать милостыню — это же все расходы. На театр уже не хватает ни денег, ни времени. Да еще смотря какие дни. Недаром раньше театры жили, соблюдая церковный календарь. В пост не играли.

19 октября 1994 г. Среда, мой день

Филатова я не вписал «о здравии» и пожалел, что вспомнил поздно. Совсем противоречивые слухи — рак легких. То опухоль в голове, то рак легких — ничего понять нельзя, но молиться за него надо. Господи! Пошли ему исцеление! Я не держу зла на него, пусть и он меня простит, пусть, если я причинил ему расстройства, боль и неудобство жизненное.

Опять в «МК» интервью с Шацкой, с ним, и опять: «Сын весь в Леню...» Что она делает?! Неужели у нее крыша поехала?! Прости меня, Господи!!

21 октября 1994 г. Пятница

Начал главу «Жена» — закат-дожитие. Хорошая глава будет про мою бедную, несчастную и, несмотря ни на что, царственную жену. Наплакался. Господи! Сподобь меня, и я напишу, только бы запомнить монологи ее, а говорит она про свою жизнь удивительно, страшно и понятно. Она понимает и поняла себя сразу и давно. И на реальную жизнь смотрит давно со стороны, из себя — ничто ее не удивляет, кроме истинно прекрасного, а слух у нее вундеркинда и глаз безошибочный, если он не касается быта и вещей, тут — сплошные ошибки и сплошь оплошности, только пошлости ни на микроб. Оттого у нее коровьи печальные глаза, и ей пример улыбающихся японцев лицемерен и противен муж, подражающий им.

23 октября 1994 г. Воскресенье — отдай Богу

«Теперь Николай Губенко может не ездить в Калининград (Кенигсберг) вместе с Анпиловым, Руцким, Стерлиговым, Бабуриным... Теперь они прекрасно могут проводить свои соборы в Москве. Художественных спектаклей нет. Сцена свободна для политических...» Александр Минкин.

27 октября 1994 г. Четверг

Долгий, подробный разговор с Денисом о зарубежной церкви, о статье Полозова и вообще, но главное — это, быть может, первый с Денисом разговор о жизни, о наших отношениях. Он говорил откровенно, но с трудом — я видел, как ему тяжело, как он старается никого не обидеть, но он всю свою жизнь после моего ухода и прихода Леонида стоял перед выбором. Мама Нина ставила перед ним вопрос ребром: «Либо мы с Леней, либо он, Золотухин», то бишь я. И Ленька сильно его «скрутил» (выражение Дениса) — он составил ему круг чтения, программу. По его наставлению он первый раз подрался в классе, отстоял себя. Его зауважали и стали побаиваться, а он обрел уверенность. Я понимаю, Ленька имел на него сильное влияние. Но он не учел наличие крови. Когда Алла забеременела, будущего сына запроектировано было записать Филатовым. Но Божий промысел отложил эту клиническую идею и послал девочку. С фамилией «Филатов» Нинка носится как с писаной торбой, глупость невероятная. Но Денис одно время и сам подумывал переписать себе фамилию. До чего же Нинка против меня была и сына настраивала! Но теперь, кажется, все это позади... и на большее, на что может Филатов рассчитывать, и об этом меня просит Денис — быть крестным моей внучки. На его бы, Ленькином, месте я бы не стал этого делать. Но если это внесет какой-то покой и мир в отношения, то пусть делают.

30 октября 1994 г. Воскресенье

Любимов прислал распределение: я — Креонт, а не Ясон. Ясон — Беляев. Обидно, но, кажется, справедливо. Роль Креонта плохая, никакая, но ведь и ответственности никакой, а месяц с лишним жизни в Греции, кроме того, что это заработок, это еще и рукопись. Поэтому надо торопиться сейчас. Писать, писать и писать, организовывать материал.