– Нет, пожалуйста, сидите сколько хотите, – разрешил Шатов.

Дмитрий Петрович отодвинул стул от стола и сел, аккуратно поддернув брюки. Кстати, отглаженные и весьма респектабельные.

Во всем облике Дмитрия Петровича была именно такая вот отглаженность и респектабельность. Коротко подстриженные седые волосы, белоснежная рубашка с твердым воротником и запонками в манжетах, светло-серые брюки и легкие замшевые туфли кофейного цвета.

Шатов потоптался немного, потом вздохнул и сел на тахту возле сумки. Нужно было что-то говорить, объяснить, что вошел случайно, только чтобы выяснить пару вопросов…

– Я… – начал Шатов.

– И как вам показался дом? – спросил Дмитрий Петрович.

– Да. Показался. Симпатичный, – Шатов чувствовал себя последним дураком, подбирая слова нейтральные, ни к чему его не обязывающие.

Мало ли как оно обернется…

– Вещи, я смотрю, вы еще не распаковали? – у3лыбнулся Дмитрий Петрович.

– Да. Нет, не распаковал.

– Но по домику уже прошлись?

– Прошелся, – признался Шатов. – Я вошел, покричал, но никто не отреагировал. Вот я и…

– Как вам библиотека?

– Я не то, чтобы…

– Замечательно. Человек, который ее собирал, был очень… э-э… своеобразным человеком, но в книгах разбирался весьма тонко, – Дмитрий Петрович улыбнулся вежливо, будто тот, кто подбирал библиотеку находился в этой комнате и очень нуждался в комплименте.

Шатов кашлянул.

– Если не секрет, – спросил Дмитрий Петрович, – вы уже и спальню выбрали? Южную или северную?

Понятно, подумал Шатов. Меня спутали с постояльцем. Кто-то должен был приехать сегодня, чтобы вселиться в дом, а тут подвернулся Шатов.

– Я, собственно, не собирался выбирать спальню… Тут, извините, видимо произошло недоразумение… Я, если честно, хотел только поговорить с хозяином, выяснить где тут можно найти телефон. Или, на худой конец, телеграф. Это звучит смешно, но я немного заблудился…

– Вы? Заблудились? – Дмитрий Петрович чуть приподнял брови. – Вы пришли совершенно точно. Я бы сказал – снайперски точно. Потрясающе. Я слышал о вас и раньше, но даже не предполагал…

– Извините, – перебил Шатов, – я не тот, за кого вы меня, наверное, приняли. Я просто – прохожий. Я искал…

– Побойтесь бога, дорогой мой, я ни на секунду не ошибся. Вы именно тот, за кого я вас принимаю. И я рад, что вы поселились возле меня, напротив. Тут, правда, все рядом, но ваш выбор, дом в который вы вошли…

Шатов зажмурился и досчитал в уме до десяти, делая между цифрами громадные паузы.

– Вам нездоровится? – участливо поинтересовался Дмитрий Петрович.

– Нет. Не в этом дело, – Шатов перевел дыхание, – я еще раз повторяю – я не собираюсь здесь селиться. Я вошел в дом случайно. Я мог вообще зайти в любой дом, а мог пройти мимо.

– Случайно! – почти вскричал Дмитрий Петрович. – Случайность – это всего лишь разновидность закономерности. Предопределенности. Вы не могли пройти мимо. И сейчас я понимаю, что вы не могли не поселиться в этом доме. Это даже немного пугает. Не каждый день…

Шатов встал и прошелся по комнате. Один из них явно сумасшедший, а второй присоединится к нему с минуты на минуту. Как еще можно объяснить этому бодрому старикану, что только шел мимо и заглянул для того, чтобы спросить…

Мысль схватить сумку и стремительно покинуть поле боя Шатов отмел сразу. Не хватало еще, чтобы старик вцепился в него и, волочась за ногой, разглагольствовал о предопределенности и неизбежности поселения Шатова в чужой дом.

– Я, наверное, пойду, – сказал Шатов.

– Простите, куда? – поинтересовался Дмитрий Петрович.

– Искать телефон. А вообще – искать какой-нибудь транспорт в райцентр, – Шатов решительно взял сумку, неловко поклонился и шагнул к выходу.

– Ну куда же вы, Евгений Сергеевич? – ласково произнес Дмитрий Петрович.

– Что? – Шатов замер, а потом медленно повернулся к собеседнику.

– Я говорю, куда вы пойдете? Только что с дороги, устали, наверное? – Дмитрий Петрович легко встал со стула, подошел к Шатову и взял сумку у него из рук. – Присаживайтесь.

Сталь не сталь, но что-то металлическое прозвучало в голосе старика, заставив Шатова подчиниться. Как минимум, было интересно выяснить, откуда абориген знает его имя-отчество, и что все это значит.

Или все-таки начинает подтверждаться версия о белой горячке и потере памяти? Шатов вернулся на тахту.

– Когда стало известно, что вы приезжаете… – Дмитрий Петрович поставил сумку на пол, – я просто извелся в ожидании. Не каждый день, знаете ли… э-э… удается встретиться с живой, если хотите, легендой. Но то, что я увидел сегодня утром – я даже надеяться на это не мог.

А вот я сейчас возьму тебя, дедуля, за горло и потрясу как следует, подумал Шатов. И ты перестанешь мне грузить всякую фигню о легенде и легендарных героях, а просто и внятно расскажешь обо всем, что касаемо скромного, но гордого журналиста Шатова. Иначе я войду в легенду как Шатов-убиватель стариков.

Хотя… Можно откровенно рассказать Дмитрию Петровичу о том, что у нас имеется потеря памяти, что мы все на хрен забыли о том, как сюда попали и что вообще собирались здесь делать. А дедушка расскажет, что это и есть то самое арендное предприятие, в которое их везли, а сам он сельский интеллигент, заведующий клубом, или смотритель здешнего музея боевой и трудовой славы, этнограф и культуртрегер. И с Шатовым общается потому, что тутошний директор и владелец повелеть изволили окружить гостя интеллигентной беседой.

– Жизнь у нас здесь размеренная, могла бы показаться даже скучной, но… – Дмитрий Петрович сделал паузу и поднял указательный палец, – умному человеку никогда не бывает скучно.

– Так то – умному, – тяжело вздохнул Шатов.

– Не нужно скромничать, Евгений Сергеевич, вот уж в чем у меня никогда не было сомнения, так это в вашем уме. Хотя, вы извините меня за откровенность, все-таки самым сильным вашим качеством является все-таки интуиция.

Шатов пробормотал что-то неразборчивое. Благодарить за комплимент, или обидеться? Его ум, видите ли, не дотягивает до его интуиции! За такие вещи в приличном обществе, можно и канделябром схлопотать, милостивый государь.

С другой стороны, то, что у старца не было сомнения в уме Шатова, говорит, как минимум, о том, что он следит за деятельностью Шатова уже некоторое время. Блин. Проклятый склероз. Что же теперь делать? Корчить из себя идиота, задавать наводящие вопросы и ждать, когда появится хоть одна знакомая физиономия?

– Вы проголодались? – спросил Дмитрий Петрович

– Я не задумывался об этом, – честно ответил Шатов и прислушался к своим ощущениям.

Похоже, что он бы сейчас не отказался от завтрака легкого, переходящего в плотный. И это наносит очередной удар по теории алкогольного отравления.

– Вижу, что не отказались бы, – утвердительно произнес Дмитрий Петрович.

– Не отказался бы, – Шатов даже изобразил улыбку на лице.

– Вот и славно, – Дмитрий Петрович оперся руками о колени, встал и направился к выходу.

Шатов молча смотрел ему в след. Старик обернулся и сказал:

– Судя по всему, Иринушка появится с минуты на минуту. Так что минут так через пятнадцать-двадцать милости прошу ко мне во дворец. А вы тем временем, можете принять душ.

Дверь за Дмитрием Петровичем бесшумно закрылась.

Какие будут предложения, господин Шатов? А хрен его знает! Очень, очень информативный ответ. Глубокая мысль. Бездна ума. А что вы хотите? И старик, кстати, совершенно не похож на апостола Петра, если вы продолжаете мусолить идею о райской жизни.

Возьму вот сейчас вещи и уйду, куда глаза глядят. И пусть орет Дмитрий Петрович вдогонку, чего хочет. Уйти?

Шатов медленно покачал головой. Уйти он успеет всегда. Час туда, час сюда – ничего не изменят. Конечно, нужно позвонить Вите, чтобы она не волновалась, но и это можно будет сделать через некоторое время.

Мысль на счет душа, кстати, мысль не плохая. С одним только изъяном. Шатов, обходя дом, не заметил признаков санузлов.

Пройдемся еще раз.

Кухня.

Шатов методично обошел все помещение, открывая шкафы, обнаружил внушительные запасы посуды при полном отсутствии продуктов. Зато в одном из шкафов обнаружил умывальник и сушку для посуды.

Вода из крана текла прохладная. И вкусная, совершенно без привкуса хлорки. Как из родника.

Но душевой на кухне не было.

В спальне, на первый взгляд, тоже, но наученный опытом с умывальником, Шатов принялся искать в шкафах и обнаружил, что одна дверца отношения к шкафу не имеет, а ведет в небольшое помещение с еще двумя дверями: в туалет и ванную.

М-да, протянул Шатов, рассматривая сверкающую кафелем ванную, не то, чтобы в ванной можно было устраивать заплывы, но купаться в ней без толкотни могли человек пять одновременно.

Возле ванны размещался электронагреватель.

Хорошо они тут живут, пейзане! А снаружи сразу и не скажешь.

Шатов потратил несколько минут на то, чтобы разобраться с нагревателем, потом разделся и залез в ванную, под душ.

Нормально. Все – нормально. Главное – не думать. Пусть течением несет пока… Пока что? Просто ни о чем не думать. Все прояснится. Все всегда проясняется, рано или поздно.

Шатов закрыл воду и тщательно вытерся махровым полотенцем, висевшим на стене, возле зеркала.

Кстати, о зеркале. Шатов еще раз внимательно осмотрел свое отражение. Ссадины и царапины, не более того. Но ведь откуда-то они взялись?

Так, ладно. Прекратили размышления. Бегом одеваться и… Черт. Еще раз – черт. Сто тысяч раз подряд – черт. Можно, конечно продолжать врать самому себе, что ничего не произошло, что все нормально, что ничего страшного не произошло. Можно, но это совершенно бессмысленно. Шатов прекрасно помнит, как все происходило. В этом весь ужас.

Классический вариант – человек теряет память. Он ничего не помнит и начинает искать свою память, наталкиваясь на всякие кошмары. Но Шатов помнит то, что случилось на дороге. Помнит, как бежал через лес. И что бы там с ним не происходило потом, после выстрела, ни в коей мере не может отменить того, что было до него.

Выстрелы, автоматные очереди, взрыв, Никита, стреляющий из пистолета… Стоп, откуда у Никиты пистолет? Не из газового же принялся отстреливаться фотограф? Носил с собой на всякий случай?

Странно. Стрельба на дороге, нападение на машины – это как раз можно объяснить. Сбежавшие уголовники, нападение ради денег, одежды и транспорта… А вот откуда у обычного фотокорреспондента с собой боевое оружие, и почему он, вместо того, чтобы отстреливаясь уйти в лес, остается прикрывать Шатова? Ведь он же действительно остался прикрывать. И стрелять он начал почти сразу же, без раздумий и колебаний, как будто был готов к этому.

Шатов оделся и присел на край тахты.

Что все это могло значить? Последующее пробуждение – ерунда. Нужно вначале понять, что и зачем происходило там, на лесной дороге. И если это удастся понять, то остальное придет само собой.

Или не придет.

Какого хрена, в конце концов, возмутился Шатов. Чего это он играет в эту идиотскую игру с недомолвками? Чего это его повело в сторону? Прямой вопрос подразумевает прямой ответ! Так или нет? Так.

И Дмитрий Петрович, кстати, разговор провел не слишком чисто, вдруг сообразил Шатов. Именно провел. Это был не естественный обмен репликами. Старик строил свою часть диалога так, чтобы как можно дольше держать Шатова в неведении. Словно ему очень нравилось делать вид, будто он принял Шатова за другого. Он ждал, что Шатов сам возьмет на себя инициативу и сам расскажет о своих проблемах. И только тогда, когда Шатов собрался уходить, старик назвал его по имени-отчеству.

Таки да. И что из этого следует? А из этого следует, что затевается нечто странное. Непонятное, а, значит, потенциально неприятное. Опасное. И лучше при этом держать ухо востро.

Но выбирать схему поведения нужно быстро. Или прикинуться, что ничего не произошло, или сразу взять быка за рога. Безопаснее первое, но второе значительно эффективнее. Если Дмитрий Петрович попытается увильнуть от прямого ответа, то всегда можно будет повернуться и уйти с чистой совестью.

Поговорим с дедушкой откровенно и по душам.

По-го-во-рим с де-душ-кой, продекламировал Шатов, выходя на крыльцо и потягиваясь. Вот я сейчас как поговорю с дедушкой, от всей души поболтаю, а если он и дальше попытается темнить… Он увидит, насколько Шатов страшен во гневе. И содрогнется. И все расскажет. И на руках отнесет Шатова к ближайшему телефону. Хотя, на руках – вряд ли. При всей бодрости – дед достаточно субтилен и ста килограммов Шатова нести на себе не сможет. А жаль. Это смотрелось бы очень и очень поучительно.

И бог с ним, обойдемся и просто точным указанием направления.

Дом Дмитрия Петровича был точной копией дома напротив. Такая же неестественная чистота крыльца и сеней, такие же не скрипучие полы… А вот обстановка отличалась разительно.

Мягкая. Вся комната была мягкой, с закругленными линиями трех диванов и множества кресел. На полу лежал до невозможности пушистый ярко-красный ковер, окна были наглухо занавешены тяжелыми, похожими на бархат шторами, и освещалась комната хрустальной люстрой на пять ламп и несколькими, хрустальными же бра на стенах.

Шатов замер на пороге, не решаясь ступить на ковер. Мелькнула, было, мысль разуться, но это было бы уже явным перебором. Что может быть нелепее человека, пришедшего для сурового разговора и суетливо снимающего туфли перед ковром. Здесь вам не Япония, господа.

– С легким паром вас, Евгений Сергеевич, – тоном гостеприимного хозяина приветствовал Шатова Дмитрий Петрович, – смело идите прямо по ковру, ибо, только попирая роскошь ногами, мы ощущаем всю полноту жизни.

Шатов с подозрением посмотрел на ковер, шагнул, внутренне приготовившись к тому, что провалится в него по колено.

– Вот сюда, пожалуйста, – Дмитрий Петрович указал через стол на стул напротив себя. – Иринушка как раз заканчивает.

– Я хотел все-таки… – присаживаясь к столу, начал Шатов, но Дмитрий Петрович прервал его решительным жестом.

– Потом. После завтрака. Не нужно портить себе одно из немногих удовольствий этой жизни. О делах можно поговорить потом, после завтрака.

– После завтрака вы скажете, что не нужно мешать процессу пищеварения. А потом – обеду. А потом…

– Замечательно, – засмеялся Дмитрий Петрович, – приблизительно так я все и представлял себе – решительность, целеустремленность на фоне интуитивного понимания ситуации и внутренней неуверенности. Великолепно.

Вот о внутренней нерешительности он зря. Чего это он решил, что можно препарировать психику Шатова прямо у него на глазах? Никто этого не разрешал дедушке, и он рискует нарваться на невежливое, как минимум, поведение. Вот сейчас…

Стоп. Спокойно. Реакции не будет. Знаем мы этих мелкотравчатых психологов, полагающих, что видят собеседника насквозь. И на мелкие ваши уловочки с провокациями мы также не поддадимся. Не дождетесь.

Шатов улыбнулся. Вежливо, как он надеялся, предельно вежливо и доброжелательно:

– Мне искренне жаль, если я нарушу ваше пищеварение, но, тем не менее, я хотел бы выяснить для себя некоторые моменты.

– Моменты. Моменты! Вся наша жизнь состоит из моментов. Приятных и не очень. Радостных и не слишком. Моменты…

– Да, моменты. Вышло так, что совершенно не помню того, как попал сюда, – Шатов кашлянул, проклиная себя за всплывшую откуда-то неловкость, – и даже не предполагаю, где сейчас нахожусь.

Дмитрий Петрович поцокал языком, но не сочувственно, а, как показалось Шатову, несколько констатирующе. Мол, вас понял, но…

Вообще, впорхнула Шатову в голову злая мысль, порядочные люди после такого заявления собеседника либо сразу же сообщают всю необходимую информацию, либо вызывают скорую помощь. А этот…

– Не могли бы вы мне подсказать, как именно я…

– Попали сюда? Вы пришли по тропинке, – Дмитрий Петрович улыбнулся.

– Я проснулся сегодня утром и обнаружил, что лежу на тропинке, – Шатов сказал это медленно, чтобы не сорваться.

– И что вас не устраивает в этом? – поинтересовался Дмитрий Петрович.

– Я не ложился там спать.

– А где же вы ложились?

– Это не важно, – Шатов задержал дыхание на секунду, потом осторожно выдохнул.

Осторожно, чтобы вместе с воздухом не вылетело какое-нибудь ругательство.

– А что же важно? – осведомился Дмитрий Петрович.

– Важно то, как я туда попал.

– Вы полагаете? – чуть приподнял брови Дмитрий Петрович.

Шатов помолчал, сосредоточив все внимание и силу воли на своих руках. Они сжались в кулаки и никак не хотели разжиматься. Спокойно. Еще не пришло время убивать. Еще только утро. И не враг перед нами, Евгений Шатов, а только болтливый старикан. Неприятный старикан, но ничего с этим не поделаешь. И, кстати, не похож он на местного директора музея. Каким бы крутым не было арендное предприятие, но жить в подобной роскоши сельскому интеллигенту будет позволено только в качестве дрессированной обезьянки.

– Видите ли, Евгений Сергеевич, очень часто то, что нам кажется важным, на самом деле таковым не является, извините за банальность, – Дмитрий Петрович всплеснул руками, словно изреченная им самим банальность его самого застала врасплох и удивила. – Вот, например, человек тонет. Всех, кто хочет его спасти, меньше всего будет интересовать то, как бедняга оказался на середине реки. Всех будет интересовать то, как его оттуда вытащить.

– Вы меня простите, Дмитрий Петрович, но у меня складывается такое впечатление, что вы… – Шатов лихорадочно поискал в голове нужное слово, – …вы рассматриваете мои вопросы, да и меня самого, как некое развлечение.

– Представьте себе – да. В нашей глуши новый человек, а тем более, такой как вы – большая редкость. И, не обижайтесь, развлечение.

– Но не шут, – резко сказал Шатов и встал.

– Да куда де вы все время вскакиваете? – засмеялся Дмитрий Петрович. – Если вы потратите на меня и на завтрак несколько минут, мироздание не рухнет. А вы, глядишь, получите нужную информацию.

– Меня в настоящий момент интересует то, как я оказался здесь.

– А если я не знаю? Для меня вы вдруг появились на вершине холма, постояли некоторое время, рассматривая окрестности, потом присели возле сумки, что-то там перебирали внутри. А потом прошли к дому. Причем – безошибочно и без колебаний, – Дмитрий Петрович покачал восхищенно головой.

Дался ему этот дом. Шатов потер руки. Вернулся к стулу. Сел. Снова встал.

– Вы меня откуда-то знаете, Дмитрий Петрович.

– Да. До сегодняшнего утра – заочно, но подробно.

– Откуда? И отчего вы были уверенны в том, что я сегодня утром сюда приду?

– Ну, наверное, потому, что мне об этом сказали, – пожал плечами Дмитрий Петрович.

– Кто?

– Это так важно? А если бы мне этого не сказали? Если бы это мне приснилось? Или если бы оказалось, что вы вообще только плод моего воображения?

– Не понял.

– Это так, к слову, – засмеялся Дмитрий Петрович.

Шатову стало зябко. Как обычно, когда ситуация принимает странный оборот.

Он чокнутый, этот Дмитрий Петрович. Совершенно определенно – шизанутый. С каким странным выражением лица он преподнес эту фразу о плоде воображения… С каким-то болезненным предвкушением. Или…

– Но мы не об этом говорим, – Дмитрий Петрович пробарабанил пальцами по столу. – Воображение – это то, что обычные люди обычно недооценивают. Воображаемый мир для них, это нечто бесплотное и нереальное… Чушь!

Это свое «чушь» Дмитрий Петрович выкрикнул, энергично взмахнув рукой.

– Они полагают, что знают реальность… Им кажется, что только у них в руках универсальный ключ от вселенной. Идиоты!

Да, подумал Шатов, а не пора ли нам пора. В смысле – на фиг отсюда, на волю, в пампасы. Так, кажется, кричал один из пациентов сумасшедшего дома у Ильфа с Петровым?

– Вот даже вы, Евгений Сергеевич, стали задавать вопросы слабые и второстепенные. Даже вы, хотя вам сам бог велел стремиться к сути, интуитивно нащупывая все хитросплетения ситуации.

– Тогда, может, вы мне поможете сформулировать правильные вопросы? – Шатов снова вернулся к столу. – Укажете мне на хитросплетения?

Дмитрий Петрович хихикнул и погрозил пальцем Шатову:

– А вы хитрец, Шатов. Вы большой хитрец!

– Но все-таки, Дмитрий Петрович.

– Все-таки… – повторил за Шатовым хозяин дома. – Вам предложить вопросы, ответы на которые я знаю, или просто самые важные?

– Все подряд.

– Все подряд… Что ж, верно. Правильно сформулированный вопрос – это уже на девяносто процентов ответ. Извольте.

Теперь Дмитрий Петрович напоминал фокусника на пенсии, после длительного перерыва получившего некоторое подобие зрительской аудитории. Тонкими длинными пальцами Дмитрий Петрович, закрыв глаза, помассировал виски. Улыбка коснулась уголков его тонких бледных губ.

– Зачем я здесь? Надолго ли? И как мне отсюда уйти? – Дмитрий Петрович открыл глаза и остро взглянул в лицо Шатову. – Это, как мне кажется, то, что для вас сейчас самое важное.

– А я могу теперь задать эти вопросы вам? – Шатов спросил и затаил дыхание.

– Конечно. Иначе зачем бы я вам их предлагал?

– Итак, – Шатов сглотнул, – зачем я здесь?

– Не знаю, – губы Дмитрия Петровича снова дрогнули, словно пряча улыбку.

Шатов напомнил себе о необходимости соблюдать спокойствие. Не исключено, что и на два других собственных вопроса старик приготовил такие же ответы. Его это развлекает. Но все равно, попробовать стоит.

– Как мне отсюда выбраться?

– Это вам предстоит решить самому, Евгений Сергеевич.

Шатов скрипнул зубами.

– Не злитесь, Евгений Сергеевич, это не издевка и не розыгрыш. Отсюда… – жест охватывающий горизонт, – … нет определенного выхода. Нет ворот с надписью «Выход», как нет и надписи «Выхода нет». Тот, кто хочет уйти самостоятельно, должен искать выход сам. Не исключено, что ему помогут. Не исключено также, что ему помешают. Не исключено также, что его просто отпустят, когда наступит срок.

– И надолго я здесь, по-вашему?

– Честно? – лицо Дмитрия Петровича стало серьезным.

– Конечно, честно! – помимо воли Шатов напрягся.

Конечно, можно было просто послать на фиг и не принимать близко к сердцу то, что может сболтнуть явно ненормальный абориген. Но сердце дрогнуло.

– Если честно, то наверняка я не знаю, но… – Дмитрий Петрович приподнял ладонь, останавливая нетерпеливый жест Шатова. – Но как мне кажется…

Пауза.

Шатов затаил дыхание.

– Мне кажется, что навсегда.

Глава 2

Странно, но никто не умер, ни Шатов от разрыва сердца, ни Дмитрий Петрович от удара стулом по голове. Шатов сдержался. И даже усмехнулся, не сразу, после паузы и довольно криво, но, тем не менее, усмехнулся, смог раздвинуть губы в нужном направлении.

Скотина пожилая. Шутки, значит, шутим. Навсегда, говорим, блин горелый! Да я… Спокойно. Нечего с ним устраивать гляделки с перебранками. Говорит? И пусть говорит. Не нужно обострять. Хрен его знает, у них, у шизофреников, может быть так принято. Или даже не у шизофреников, а просто у местных жителей так повелось с древних времен? Приезжали, значит, в эти места разные кочевники дикие, а им местные жители и говорили, что приехать, мол, сюда не фокус, ты выберись отсюда, басурман проклятый. И басурман, соответственно, бросал все к чертовой бабушке и быстро-быстро уезжал в свои басурманские степи. А местные жители…

Дмитрий Петрович молча рассматривал Шатова, как скульптуру. Или… Шатову стало не по себе – его рассматривали, как экспонат из коллекции, как экзотическую козявку на булавочке. Сквозь лупу. Вон, даже прищурился специалист, чтобы, не дай бог, не пропустить малейшего шевеления усиком козявочки, или лапки.

Еще раз – спокойно. Если ситуация складывается так, что очень хочется стукнуть кулаком по столу и вцепиться в рожу собеседнику – улыбайся, превращайся в масло и мед. Сколько угодно держи фигу в кармане, но внешне…

– Я ответил на все интересующие вас вопросы? – осведомился Дмитрий Петрович.

– Не совсем, – улыбнулся в ответ Шатов, – я так и не узнал, что и когда мы будем есть на завтрак. И будем ли есть вообще.

– Замечательно! – чуть помедлив, театрально вскричал Дмитрий Петрович. – Блестяще! Вот именно это и делает вас таким интересным собеседником и опасным противником. Раз – и вы уже успокоились, перевели разговор на другую тему, а интуиция…

– Что – интуиция? – спросил Шатов.

– А интуиция копошится, перебирает возможные варианты, принюхивается и прислушивается, ощупывает… Блестяще!

– Вам виднее, – пробормотал Шатов и обернулся в сторону кухни.

И дверь открылась.

– Знакомьтесь, Иринушка, – торжественно произнес Дмитрий Петрович, – это тот самый Шатов. Собственной персоной. Евгений Сергеевич.

– Можно просто – Женя, – автоматически представился Шатов.

– Ира, – сказала девушка, вошедшая в комнату с подносом, уставленным тарелками.

– Вам помочь? – Шатов попытался встать, но девушка засмеялась.

– Зачем? Что тут помогать? Минута дела.

– Иринушка у нас мастерица, – с ноткой гордости произнес Дмитрий Петрович, – рукодельница и затейница.

Затейница и рукодельница, улыбаясь, расставила посуду, пару раз искоса стрельнув глазами в сторону Шатова.

Девушка как девушка. Высокая, крепкая. Очень правильные, не деревенские черты лица, короткая, почти мальчишеская стрижка, длинная стройная шея. Ни грамма косметики на лице, губы яркие от природы, брови четко очерченные. И ко всему этому – ярко-голубые глаза.

Шатов кашлянул, отводя взгляд. Женатый, между прочим, мужик. Какие все-таки мужики кобели, честно подумал Шатов, первый и, наверняка, последний раз видит семнадцатилетнюю девчонку и туда же, давай глазами елозить и взглядом щупать. Клетчатая рубашка, слава богу, застегнута до воротника и достаточно широка, чтобы скрыть от неосторожного взгляда грудь. А вот джинсы…

Классический стиль, в обтяжку. А там есть, что обтягивать. Кушать вам нужно, Шатов, а не пялиться на попки в джинсах. Тем более что есть, что приятно покушать.

Помидочики-огурчики, несколько ломтей ветчины. Не той желатиновой фигни, которую уже довольно давно продают в магазинах, а настоящей, с легким перламутровым отливом, с тонкими прожилками жирка и неземным запахом. И грибочки, маринованные, с зеленым лучком, и хлебушек свеженький, ласкающий взгляд, и… Хорошо живут крестьяне.

Иринушка, пока Шатов рассматривал гастрономические изыски, сходила на кухню и вернулась с миской вареной картошки, от которой шел душистый пар.

– Приятного аппетита, – сказала Ирина.

– А вы? – спросил Шатов.

– А Иринушка с нами не кушает, – засмеялся тихо Дмитрий Петрович, – Иринушка просто посидит в уголке, наблюдая, как мы поедаем ее стряпню, а потом наведет здесь порядок и уйдет до самого обеда.

Ирина молча улыбнулась Шатову и села в одно из многочисленных кресел.

– Вы кушайте, Евгений Сергеевич, – напомнил Дмитрий Петрович, – все, так сказать, натуральное, местного производства.

– Ага, – кивнул Шатов, – немного непривычно – лопать, когда дама…

– А Иринушка не дама. Она колдунья, волшебница. Лесная нимфа, – Дмитрий Петрович положил себе в тарелку пару картофелин и полил их сметаной из соусника. – А если точно – Цирцея. Тот, кто вкусит ее пищи, уже не сможет уйти отсюда.

– Ага, – еще раз кивнул Шатов, приступая к еде.

Какой умный и начитанный дедок попался. Молодец. Цирцею вот вспомнил. Тот, кто вкушал от ее угощений, действительно оставался на ее острове. Только уже в виде свиньи.

Шатов даже не предполагал, что успел так проголодаться. Поначалу ему показалось, что еды многовато, но через несколько минут он уже с опаской поглядывал на Дмитрия Петровича – не слишком ли тот много ест. Так и вправду можно стать свиньей, жрущей беспрерывно и азартно. А потом придет хозяин с ножичком и…

– Чайку? – осведомился Дмитрий Петрович.

– Спасибо, но я, если можно, молочка, – имитировать благодушное настроение Шатову было просто и даже приятно.

Напряжение понемногу оставило его, и мысли начинали приобретать настроение скорее созерцательное, чем подозрительное. Как говорил кто-то из знакомых, кровь после еды отливает от головы к желудку. И начинает хотеться спать.

Шатов аккуратно допил молоко из стакана, поставил стакан на стол и потянулся:

– Спасибо большое!

– Не за что, – ответила Ирина, молча следившая за процессом принятия пищи.

– Вам помочь помыть посуду?

– Не нужно, спасибо. Я сама.

– Тогда я, – Шатов посмотрел на Дмитрия Петровича, – с вашего разрешения, прогуляюсь тут вокруг.

Шатов был готов к тому, что Дмитрий Петрович начнет протестовать, устроит, чего доброго, истерику, но тот только благодушно махнул рукой:

– И вправду, чего вам в помещении сидеть. Только не забудьте – часикам так к двум – милости прошу на обед. Что у нас сегодня на обед, Иринушка?

– Окрошка, Дмитрий Петрович, как вы заказывали.

– Вот, Евгений Сергеевич, окрошка! Иринушка изумительно готовит окрошку. А на второе?

– Пусть это будет сюрпризом, – Ирина быстро собрала грязную посуду со стола на поднос, – или вы, Евгений Сергеевич, хотите что-нибудь заказать?

– Кто? Я? – Шатов остановился возле самой двери, оглянулся и помотал головой. – Нет, спасибо. Все что угодно на свой выбор. Я наверняка с ним соглашусь.

– Это разумно, Евгений Сергеевич, – похлопал в ладоши Дмитрий Петрович, – интуиция вас снова не подвела.

Зато тебя подвела, и очень сильно, зло подумал Шатов, с трудом удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Если кто и собирается здесь обедать, то точно не Шатов. Сейчас нужно взять ноги в руки и быстренько рвануть, куда глаза глядят. В пампасы, в леса. Можно даже в болота. Лишь бы не видеть интеллигентного Дмитрия Петровича и не выслушивать его намеки.

Шатов влетел в свой дом, остановился в задумчивости. Если он сейчас выйдет из дому с сумкой, то бдительный Дмитрий Петрович сразу же сообразит, что гость собрался уходить в отрыв и… А что, собственно, он сделает? Поднимет крик?

С чего это Шатов решил, что Дмитрий Петрович выступает в роли его тюремщика? Если у вас, Евгений Шатов, в голове вавка, пейте зеленку и закусывайте ватой. Так, во всяком случае, советовали его друзья в первом классе. Значит, можно просто спокойно взять сумку и выйти, как ни в чем не бывало? Можно? Можно. Но отчего-то совсем не хочется. Лучше подстраховаться.

Шатов взял сумку, подошел к окну на дальней стене, аккуратно открыл шпингалеты на двойной раме, примерился и швырнул свою сумку. Та пролетела с десяток метров, упала, несколько раз перекувыркнулась на небольшом склоне и остановилась.