– А плавать они умеют? – спросил Бродяга. И Бес не сразу понял, что это была шутка.

Они подошли к двум горбатым Беса, когда солнце наконец исчезло совсем. Как-то разом зажглись на небе звезды. Бродяга мельком глянул на них. Потом посмотрел внимательней. И от неожиданности присвистнул.

– Ты чего там увидел? – спросил Бес, снимая с горбатого тяжелую кожаную сумку.

– Созвездия, – ответил Бродяга.

– Ну, созвездия. – Бес вытащил из сумки скомканную одежду и бросил ее под ноги Бродяги: – Одевайся.

– Двенадцать? – спросил Бродяга, не сводя глаз с неба.

– Конечно. – Бес полез в другую сумку. Как оказалось, за обувью.

– А остальные где?

– Так все время только двенадцать и было, – сказал Бес. – Баран, Бык, Парочка, Рак, Лев, Баба, Чаши, Скорпион, Стрелок, Рогатый, Мельник и Рыбы.

Названия созвездий Бес перечислил чуть заунывным голосом сельского учителя, явно кого-то передразнивая.

– Раньше их было больше. А сейчас…

– Что сейчас? – быстро переспросил Бес.

– Пусто небо. Двенадцать созвездий. А вот тот фонарь… – Бродяга указал на громадную, в ладош величиной, звезду. – Неужели это Небесная ось?

– Это Северная звезда, – пояснил Бес. – Она…

– Она всегда на севере, – сказал Бродяга, – я помню.

– Угощайся, – сказал Бес.

Бродяга не сразу разобрал, что ему протянута кожаная фляга.

– Угощайся, – странным голосом повторил Бес,

Бродяга потянул носом и еле сдержался, чтобы не вырвать у Беса флягу.

Спокойно, приказал себе Бродяга. Слишком спокойным голосом предлагал ему Бес угощаться. Слишком спокойным был его взгляд. И слишком изучающим.

Запах из открытой фляги ударил в голову Бродяге, дыхание пресеклось… Пальцы на руках судорожно сжались.

– Что это? – спросил Бродяга равнодушно. Он надеялся, что спросил равнодушно.

– Это? – Бес усмехнулся криво, поднес флягу к своим губам, и тонкая струйка чуть светящейся жидкости на миг соединила его губы с горлышком фляги. – Это настойка из южных трав, – сказал Бес, осторожно вытерев губы. – Неплохо восстанавливает силы. А они тебе могут понадобиться. Нам нужно далеко ехать.

– Сейчас, – собрав всю волю в кулак, ответил Бродяга. – Я только оденусь.

Настойка из южных трав. Похоже, Бродяга выглядит полным идиотом. Хотя… Обычному смертному эта самая настойка не могла быть известна. Обычный смертный о ней мог только слышать и мог только мечтать.

Бродяга застегнул фибулу на буром шерстяном плаще и снова взглянул на Беса. Тот так и стоял, протянув флягу.

– Настойка… – сказал Бродяга и взял флягу. Запах усилился, начала кружиться голова.

Сам Бес отхлебнул из фляги уверенно. И после глотка не свалился в экстазе. А это значило, что пьет он нектар не в первый раз.

Нектар, птичье молоко, амброзия, пища богов… Бродяга медленно поднес флягу ко рту. Притвориться, что это у него в первый раз? Прикинуться, что первый раз дано Бродяге прикоснуться к бессмертию…

Хотя сам Бес не притворялся. Не счел нужным.

Усилился ветер, и песок хлестнул Бродягу по лицу. Шею рвануло плащом, забившимся на ветру.

«Не будем притворяться и мы, – решил Бродяга. – Какого рожна мы будем притворяться…»

…Он лежал на песке, широко раскинув руки. Правая рука сжимала рукоять секиры. Над головой медленно проплывали облака. Искристо-белое по пронзительно-голубому.

– Вот достойная смерть, – сказал чей-то голос над головой.

Бродяга посмотрел. Голос принадлежал темному силуэту, терявшемуся на фоне солнца. Бес.

– Почему смерть? – спросил Бродяга.

– Так, в голову пришло. Представь себе – битва двух великих армий, ты, подняв оброненный убитым сигнальщиком жезл, бросаешься вперед, увлекая за собой перетрусивших солдат… Потом, естественно, в грудь или в лоб тебе попадает один из зарядов пращи… Ты сам, наверное, знаешь, что пращники и прочие лучники норовят пристрелить именно таких вот шикарных парней с жезлами… И вот ты лежишь, рассматривая небо, тихонько прощаешься с жизнью, поражаешься, какое красивое небо и какая короткая жизнь… И вдруг тебя обнаруживает полководец противника, обходящий поле выигранной битвы. Полководец должен же сказать что-нибудь соответствующее моменту? Вот он и демонстрирует свое благородное отношение к чужой храбрости. И тебе, вместо того чтобы просто перерезать горло или оставить умирать, перевязывают рану и…

– Заткнись, – сказал Бродяга и сел. Мгновение назад была ночь. Теперь, судя по тому, что солнце горит прямо над головой, – полдень.

– Хорошо, – сказал Бес, – я заткнусь. Я буду молчаливым попутчиком. Только ты уж сделай одолжение, перестань валяться на песке и садись на горбатого. Никогда не видел, чтобы нормального человека настойка так сшибала с ног.

Бес не торопясь подошел к горбатым. Бродяга сидел на песке, прислушиваясь к тому, что творится внутри. Осторожно встал. Ему сейчас придется все делать осторожно.

Бродяга посмотрел на свою левую руку. Из кулака свисала цепочка. Талисман проклятых. Рука разжалась не сразу, пришлось постараться.

На ладони лежало то, что, в принципе, считалось неразрушимым. Еще вчера это была крохотная крылатая фигурка. Сейчас… Бродяга подбросил на ладони комок металла. Словно на воске, на нем отпечаталась каждая черточка и складка его ладони.

Бродяга снова сжал кулак и оглянулся на Беса. Не стоило пока демонстрировать тому вернувшуюся силу. Достаточно, что он знает о пяти Псах Бездны.

То, что осталось от талисмана, упало на песок. Бродяга осторожно загреб его сандалией.

– Можно ехать, – сказал Бродяга.

– Тогда садись, – не оборачиваясь, ответил Бес. И только сейчас Бродяга понял, что именно делает Бес.

Осторожно налив в ладонь серебристую жидкость из фляги, Бес поил горбатых. И судя по тому, что горбатые принимают подношение спокойно, совершает это кощунство Бес не первый раз.

Что-то изменилось в мире, если вот так просто можно вливать в горбатую скотину мечту тысяч поколений смертных людей. Бродяга помнил как минимум три случая, когда всего за десять капель бальзама правители отказывались от престола.

Бес скормил животным стоимость сотни царств. А потом отряхнул еще пару царств с руки. И вытер ее о грязный плащ.

Бродяга подошел к горбатым. Бес указал ему на того, что был темнее, а сам сел на почти белого.

Бродяга оглянулся на бархан, за которым, по словам Беса, остались имущество и скот проклятых.

– Они отравили всех горбатых, – не оборачиваясь, словно почувствовав взгляд попутчика, сказал Бес. – Они знали, что не вернутся из Расселины.

– Знали, – подтвердил Бродяга.

Пустыня покачивалась в такт шагам горбатых. Ветра не было, и только облака медленно плыли высоко в небе.

«Чушь, – подумал Бродяга. – Над пустыней не могут плыть облака».

– Знаешь, – сказал Бес, – я ничего не боюсь. Ничегошеньки. А вот стать проклятым…

– Не нужно святотатствовать, – сказал Бродяга. Сейчас он наслаждался чувством защищенности.

Да, солнце светило изо всех сил, и воздух должен был обжигать горло и кожу. Но выпитый бальзам надежно защищал от всего этого. Даже яркий, слепящий свет солнца, многократно отраженный барханами, не резал глаза, а доставлял наслаждение.

– При чем здесь святотатство? – спросил Бес.

– Как это при чем? – немного даже удивился Бродяга. – Проклятие падает на тех, кто разрушил храм или святилище. Да еще только в том случае, если они отказались покаяться и принести искупительные жертвы… Или…

– Или, не подумав, не выделили самую красивую девушку деревни прокаженному бродяге, который оказался прогуливающимся божком Пересыхающего ручья, – в тон ему продолжил Бес. – Или если отец отказался принести в жертву богу Нужника последнюю корову, говоря при этом, что без ее молока погибнут дети.

– Чушь, – сказал Бродяга.

– Это почему чушь?

– А потому, что проклятие – дело страшное. И…

Бес хмыкнул:

– Конечно, страшное. Каждую секунду ты ощущаешь боль. Болит каждая косточка, каждый суставчик, каждая волосинка… Только смерть может тебя освободить, а вот сама смерть может прийти как избавление, только когда проклявший бог разрешит, когда позволит совершить подвиг в свою честь. А это может произойти через три десятка лет, или через сотню, или вообще не произойдет. И суждено проклятым вечно скитаться, мучаясь от все усиливающейся боли и бессмысленно мечтая умереть. Или начиная убивать от безысходности, превращаясь в проклятие окрестных земель. Их ведь не так просто убить. Нужно раз за разом отнимать у них жизнь… Раз за разом, раз за разом… Но никто не станет оказывать эту услугу проклятым, ибо осиротевшее проклятие обрушится на убийцу. – Голос Беса чуть дрогнул. – Так что те ребята в Расселине умирали с улыбками на лицах. И если бы они не были проклятыми, то никогда бы не смогли убить Адских псов. Сколько раз проклятые умирали в той Расселине? Раз по тридцать, сорок? По сотне раз?

Бес замолчал.

Покачивалась пустыня, солнце медленно сползало к западу.

Бродяга чуть не ляпнул что-то вроде «А не преувеличиваешь ли ты, парень», но взглянул в лицо Беса и сдержался. Человек с такой тоской на лице не может поддерживать спокойный разговор.

– Ты куда дел талисман? – спросил, помолчав, Бес.

– Выбросил, – ответил Бродяга.

– А если кто-то найдет?

– Ничего, – сказал Бродяга, – я поднял его возле трупа, цепочка была оборвана. И кроме того…

– Что «кроме того»?

– Ничего, – сказал Бродяга. – Талисман уже не сможет действовать. Поверь мне.

Бес пожал плечами.

– Куда мы, кстати, движемся? – спросил Бродяга, чтобы сменить тему разговора.

– Вперед.

– А если серьезно?

– Мы движемся вперед, совершенно серьезно. От Расселины на запад. В славный Вечный город.

Бродяга оглянулся. Песок. Раскаленный белый песок. Солнце светит в лицо. Они действительно движутся на запад. К Вечному городу.

– А разве это не Южная пустыня? – спросил Бродяга.

– С чего ты это взял? – поинтересовался Бес.

– Элементарная логика. – Бродяга почувствовал легкое раздражение. – Существуют четыре выхода из бездны. Четыре. Северный – во льдах. Западный – на Островах в океане. Восточный – во Влажных лесах. И только южный – в пустыне. А если двигаться по Южной пустыне на запад, то можно попасть только в земли черных, а никак не в Вечный город. Или теперь Вечным городом называют какой-нибудь поселок охотников на гиен?

Бродяга даже добавил в свою интонацию иронии и сарказма.

– Нет, – ответил Бес. – Вечным городом называется город на семи островах и четырех реках. И от южного выхода из Ада, двигаясь на запад, можно действительно попасть лишь в земли черных. Только это… – Бес обвел руками пустыню вокруг. – Это не Южная пустыня. Это Великая восточная пустыня. И Влажных лесов здесь нет уже почти две тысячи лет. Здесь настигли Безумного бога. И была тут битва битвенная. Драка драквенная. Сам я долго не верил в то, что здесь были реки и леса, тем более Влажные, но получил подтверждение. Остатки этих лесов сохранились дальше на восток и юго-восток. Возле Восточного океана. И на Восточных островах. Неприятное, скажу тебе, это место – Влажные леса. Их недаром называют зеленым адом.

Бес еще что-то хотел сказать, открыл даже по этому поводу рот, но потом вдруг как-то насупился, наморщил лоб, словно вспоминая что-то, словно…

– Сколько ты, говоришь, пробыл в Аду? – спросил охрипшим голосом.

Бродяга сглотнул, еще раз оглядел пески.

Восточная пустыня. Даже Великая восточная пустыня.

Бес ждал ответа, не отрывая взгляда от лица Бродяги.

– Сколько? – переспросил Бродяга. – Сколько? В Бездне нет времени. Там есть только ужас и боль.

Бродяга издал какой-то странный звук: было похоже, что человек не смог сдержать то ли смех, то ли плач.

– Говоришь, пустыня здесь уже две тысячи лет? – спросил Бродяга.

– Да, – ответил Бес.

– А я и не знал, – сказал Бродяга. – Здесь было так зелено!

Глава 2

– Сука ты, Ясик, хоть и бог!

Море осторожно омывало галечный берег, аккуратно выкладывая камешки полосами – за черной полоской следовала белая, затем розовая, серая, снова черная… Потом появилась зеленоватая. Гальки из зеленоватого гранита на побережье было маловато. Можно было, конечно, наломать камней по какую-нибудь сторону Истинного горизонта, но Ясик не любил заниматься мелочами.

– А еще ты… – начала было Дева, но Ясик досадливо отмахнулся.

Волна словно споткнулась, и полоса из серых камешков превратилась в пунктир, перемешавшись с черной полоской.

– Я знаю, – сказал Ясик. – Я могу даже повторить все то, что ты обо мне сказала вчера, сегодня. Я знаю даже то, что ты собираешься сказать только завтра. И ты, Здоровяк…

Воин, тянувшийся к блюду с фруктами, замер, словно пригвожденный указательным пальцем Ясика. Рука остановилась над гроздью фиолетового винограда, и всем стало видно, что крепкие пальцы Воина подрагивают.

Боги отвели смущенно взгляды от этого знака слабости. Они и сами чувствовали себя не лучшим образом, а кроме того, Воин, он же Здоровяк, он же Полководец, он же много еще разных громких и звучных имен, обладал характером вздорным и был достаточно злопамятен, чтобы отомстить свидетелям своего позора именно за то, что они были свидетелями.

– Не нужно на меня так коситься, – посоветовал, чуть улыбнувшись, Ясик, – или ты захочешь осуществить угрозу, читающуюся в твоем взоре? Мы можем заняться этим прямо сейчас и здесь…

Волны прибоя торопливо разгладили смешавшиеся было черную и серую полоски и принялись укладывать зеленоватую.

– Только я предупреждаю…

Голос Ясика оставался ласковым и вальяжным.

– Я предупреждаю, что так легко, как Мастер, ты не отделаешься.

Все оглянулись на сидящего в отдалении под деревьями Мастера, а тот, кашлянув, будто случайно поправил край одеяния, прикрывающего изуродованную ногу.

– Я понимаю, – голос Ясика стал приторным, – что ты у нас парень крутой, Силой не обделенный, и мне придется тратить много своей Силы, чтобы сохранить у тебя увечье надолго, но это того стоит – непобедимый Воин с изуродованной физиономией… Или без руки. Или…

О берег внезапно с грохотом ударила волна, разом превратив все полосы в туго скрученную спираль.

– Или я оставлю тебя без другой части тела, менее заметной. Но список героев, ведущих свой род от бога Войны, не будет пополняться очень длительное время. – Ясик наконец посмотрел на побледневшего Воина. – Так что, сразимся?

– Я… – выдавил Воин.

– Ты хочешь попросить у меня прощения за оскорбительные мысли? – приподнял бровь Ясик.

– Э-э… – Воин сжал руку в кулак и опустил ее себе на колено.

Мастер нервно потер свое колено.

– Не хочешь? – переспросил Ясик. – Значит, Мастеру повезло. Два уродца на сонм богов – слишком много. Да, Мастер?

Мастер недоверчиво посмотрел на Ясика, потом перевел взгляд на свою ногу.

– Ты согласен, Мастер? – спросил Ясик.

– Да, – до неприличия быстро и громко ответил Мастер.

Пролетавшее над островом облако замерло, дернувшись, приняло вдруг облик Мастера и медленно опустилось к поверхности моря.

– А ты еще не отвык от нормальной походки? – спросил Ясик у Мастера, не сводя взгляда с Воина.

Все тело Воина напряглось, мышцы вибрировали.

Облачный Мастер медленно опустился ниже, нога фантома скрылась в воде, а потом облако медленно поднялось вверх. Обе ноги были прямыми и здоровыми на вид.

– Ап! – воскликнул Ясик, по-цирковому подняв руки.

Мастер встал. Сделал шаг. Потом, помедлив немного, сделал другой, перенеся вес тела на ту, искалеченную несколько веков назад ногу. Потом сделал еще шаг. И еще. Подпрыгнул.

– А теперь ты. – Ясик вдруг оказался на ногах перед сидящим Воином. – Разомнемся, Здоровяк?

– Я приношу свои извинения, – еле слышно пробормотал Воин.

– Что? – переспросил Ясик.

– Я приношу свои извинения за оскорбительные мысли, – громко произнес Воин, почти выкрикнул, словно пытаясь оттолкнуть голосом опасность.

– Вот как? – усмехнулся Ясик. – Тогда кто-то еще хочет меня оскорбить?

Все промолчали.

Мастер вообще не услышал вопроса, он несколько раз присел, наслаждаясь обретенной свободой движений.

– Ты, Красотка, снова хочешь назвать меня сукой? – Ясик обернулся к Деве.

Зрачки голубых глаз богини расширились.

– Не слышу.

– Ты сука, – медленно проговорила Дева. – Отвратительный в своей безнаказанности.

Очередная волна, накатывавшаяся на берег, вдруг замерла нефритовой стеной, гладкой и твердой.

– Сделаешь меня уродиной? – спросила Дева. – Глаза лишишь? Или подаришь мне кривую ногу?

Волна сжалась, превращаясь в светящийся зеленым столб, качнулась и приобрела черты Девы.

– Посмотрим, – задумчиво пробормотал Ясик. – Посмотрим.

Еще одна волна поднялась, превращаясь в хищно поблескивающее лезвие гигантского ножа.

Удар. Прочь отлетели руки водяной фигуры. Еще взмах лезвия – упали в море ноги. И наконец отлетела голова.

Ясик перевел взгляд с изуродованной фигуры на Деву.

– Вот странно, – сказал Ясик. – Берешь совершенное в своей красоте тело, отсекаешь ослепительно красивые ноги, божественные (извините за пошлый каламбур) руки, затем сносишь очаровательную голову – и что? Получаешь красоту? Ни фига. Получается суповой набор для каннибала.

Обе волны потеряли твердость и обрушились на пляж, комкая спираль.

– Нет, Красотка, тебя я уродовать не буду. Тебя я люблю… – Ясик хмыкнул, взял с блюда, парящего в воздухе, гроздь винограда, оторвал губами ягоду. Смахнул с подбородка брызнувший сок. – Я настолько люблю Красотку, что даже объясню вам всем, почему это солнце вчера повело себя так странно. И почему так досталось вашему любимому Семивратью.

Ясик подошел к лежащему под деревом камню, остановился на мгновение. Камень, словно сделанный из воска, вдруг потек, приобретая форму кресла. Ясик сел:

– Значит, я, тамошний бог Солнца, просто сошел с ума и не справился с солнцем? И теперь, по-хорошему, должен не только принести вам свои извинения, но даже и возместить убытки? Да?

Все промолчали. Мастер, собравшийся было куда-то идти, оглянулся на Ясика и тихо присел на камень поодаль.

– Молчание – знак согласия, – констатировал Ясик. – Только это с вашей точки зрения. А вот с моей…

Волны перестали накатываться на берег. Они застывали, набегая одна на другую, поднимались все выше и выше, словно складывая стену. Высокую, изумрудно-зеленую стену.

– Вот ты, Здоровяк… – Ясик махнул рукой в сторону Воина, и тот вздрогнул. – Тебе Трофейного столпа жалко? А тебе, Красотка, Рощи? А Громовержцу… Кстати, где этот засранец? А, вижу. Тебе, милый, храма жалко?

– Жалко, – выдавил Громовержец и замолчал, потрясенный собственной храбростью.

– Понимаю, – кивнул Ясик. – В кои веки успел затесаться не богом Осеннего покоса, а Громовержцем, да еще не где-нибудь, а в Семивратье… И вдруг – бац! И нет храма. Красивый был храм.

Громовержец отвел взгляд.

– Кстати, – в голосе Ясика зазвучало почти искреннее любопытство, – а ты не интересовался у своего тамошнего аватары, что это за пещера была под самым храмом? Для чего там поставили алтарь? И что самое интересное, кому на этом алтаре приносили жертвы? И что самое главное, какие жертвы? А? Какие?

К концу фразы голос Ясика приобрел звучание черной бронзы. Волны все застывали, набегая друг на друга, стена росла, чуть выгибаясь к берегу, и теперь казалось, что это не стену, а свод, купол строят волны. Стих ветер, не в силах преодолеть это препятствие, а цвет солнечных лучей, пробивающихся сквозь |свод, стал зеленоватым, окрашивая лица богов в зеленые оттенки страха.

– Вы не знаете? – переспросил Ясик. – А я знаю. Знаю. И принял меры, чтобы ваше задрипанное Семивратье уцелело. И чтобы его войско не было отозвано от стен Проклятого города.

Зеленоватые лица, зеленоватый песок и алые цветы начали медленно чернеть, словно от ужаса.

– Проморгали ваши семивратьевские ипостаси, прозевали. – Ясик улыбнулся. – Как можно было так проколоться и проглядеть святилище Разрушителя на Горе? И почти сотню его поклонников? И то, что они уже успели принести в жертву десятка три человеческих жизней? И ваши воплощения, которые должны были следить за всем в Семивратье, просрали это совершенно категорично. Случайно? Случайно проморгали Кровавую жертву?

Прозрачный зеленоватый купол со странным шелестящим звуком опустился на песок за спиной вскочивших со своих мест богов, но никто не оглянулся. Их взгляды были прикованы к Ясику, к Ясноглазому, к Верховному богу.

– Так, может быть, кто-то из вас – Разрушитель? Кто-то из вас тот самый, из-за кого я, например, уже довольно долго плохо сплю? Или вы все стали триединым Разрушителем? И таким образом умудряетесь баловаться Кровавой жертвой, не выдавая себя?

Остальные боги отшатнулись, и Дева, Воин и Громовержец почувствовали, как вокруг них начал стягиваться узел Общей Силы. Гигантская рука обхватила их и стала сжимать, будто травинки или колоски.

Ясик молча смотрел, как искажаются лица всех троих. И на лицах этих был только страх, беспредельный ужас и ожидание мучительного продолжения. Они даже не пытались отстраниться друг от друга или вырваться. Они знали, что в случае такой попытки на них обрушится Удар. А противостоять Удару Общей Силы не смог бы никто, даже Верховный. А потом – Бездна. Бездна.

– Я вначале так подумал, – сказал Ясик, – а потом понял, что вы невиновны. Это не вы – Разрушитель. Не все вы. Может быть, кто-то из вас. А может, кто-то из них. Но точно – не я.

Сила отступила, выпуская тройку из тисков. Остальные облегченно вздохнули. Все – это заметил Ясик. И все, похоже, были искренни. И снова не удалось определить, кто же именно Безумный бог, принявший имя Разрушителя.

– Успокойтесь, – сказал Ясик, – пока еще не настал момент битвы. И Безумный, кем бы он ни был, еще не обрел нужной мощи. И ваше гнилое Семивратье еще постоит лет пятьсот—шестьсот, пока в нем снова не заведутся сторонники Разрушителя. Хотите, чтобы в других городах солнце не устраивало таких же разрушений, – либо смените аватар, либо заставьте их работать, а не только девок портить и амброзию жрать. Следите за ними. Хорошая ипостась – это контроль и учет. Учет и контроль. Вы должны быть для своих воплощений непостижимы и внезапны, как вода с неба.

Изумрудный свод вдруг обрушился на богов, сшибая их с ног. Вода сорвала листья и цветы с деревьев, смыла мелкий белый песок с мраморной площадки.

Только Ясик остался сухим и невозмутимым среди криков и ругани богов.

– Вот, приблизительно так, – сказал Ясик. – Внезапно и яростно. Так и солнце срезало верхушку с Горы, как с яйца всмятку. А вместе с верхушкой – всех семивратских поклонников Разрушителя и его тайное святилище. И никто не узнает, что именно произошло в Семивратье. И союзники тамошнего царька выразят ему свое сочувствие, а не отправят свои корабли в город, пока еще не восстановлены стены. И не нужно будет вырезать ВСЕХ. Обошлись малой кровью, могучим ударом. Просто солнце сошло с ума. Так и настройте своих аватар. Или…

Он задумался, с легкой усмешкой рассматривая, как боги приводят себя в порядок, старательно не глядя на Ясика и ни словом не выражая своей злобы по поводу купания.

Дева быстро поправила прическу, мельком взглянула на искалеченные деревья и кусты и легко взмахнула рукой. Через мгновенье ветки снова зеленели, а цветы распространяли благоухание.

– Лучше пусть они расскажут, – медленно и торжественно произнес Ясноглазый, который любил, когда его зовут Ясиком, – пусть они расскажут, что сын бога Солнца попросил разрешения вчера самому проехать на огненном диске по небу, но не справился с управлением, попер на север, стал терять высоту, выжег хрен знает сколько земли – кстати, никому не нужно втихую выжечь пару-тройку деревень? – и тогда Громовержец, да-да, именно Громовержец своим перуном разнес диск вдребезги, приложив заодно и Семивратье. Подробности пусть придумают сами. Я думаю… – Ясик аккуратно доел виноград и отбросил веточку в сторону. – Я думаю, что никто из нас не будет возражать, если пострадавшие боги этой ночью осуществят пару-тройку чудес. Нечто вроде внезапного возникновения нового Храма, Столпа и Рощи. Ведь никто не будет возражать?

Молчание.

«Еще бы», – подумал Ясик.

– И кстати, оно, может, и к лучшему, что люди получат дополнительный урок того, что боги сами решают свои внутренние проблемы. И наверное, следует все время держать одного наказанного на виду у остальных, чтобы они помнили о Силе. Вот как у нас… – Ясик вдруг осекся. – Лажа получается. У нас теперь не осталось наказанного. Хромого я отпустил, а Вояку так и не искалечил. А Силы у меня до фига, всю никак не израсходую за день, а назавтра – снова люди подкидывают. Любят меня люди.

Боги стояли неподвижно.

– Ну не калечить же мне Воина? – сам у себя рассудительно спросил Ясик. – Тем более что ему еще столп восстанавливать. Дева у нас – символ красоты, да и на эту ночь у меня на нее другие планы.

Дева передернула плечами, но не возразила. Ясик усмехнулся.

– Есть выход, – после паузы сказал он. – Я ведь Хромого не простил, мне просто показалось, что два урода – слишком много. А ни одного – слишком мало. Посему… – Ясик обернулся к побледневшему разом Мастеру: – Извини, брат, такие дела.

Мастер закричал, хватаясь за ногу. Было слышно, как хрустит, сгибаясь, кость, как рвутся связки и сухожилия.

– Больно? – спросил Ясик у Мастера, а потом тем же тоном, без паузы, у остальных богов: – Жалко?

Боги промолчали. Мастер вскрикнул еще раз и затих, всхлипывая и поглаживая вновь искалеченную ногу.

Ясик встал с кресла, которое тут же превратилось в камень, потянулся и посмотрел на солнце, идущее к горизонту.

– Мастер! – окликнул Ясик не оборачиваясь. И еще раз, чуть громче: – Мастер!

– Да! – выдавил из себя Мастер, все еще лежа на песке.

– Хреново работаешь, брат. Смотри, какая красота – настоящее солнце. Смотри, как играют, скользят краски перед закатом. Как море окрашивается в безумной красоты оттенки! А что твое солнце, елозящее от Истинного горизонта к Истинному горизонту? Просто раскаленная лепешка какого-то металла.

Мастер еле слышно застонал.

– Ты работай, братела, работай. Здоровье нужно заработать.

Ясик постоял, не столько рассматривая закат, сколько давая возможность богам разойтись. Потом медленно спустился к морю. Присел на корточки.

Волна осторожно потерлась о ногу Ясика. Потом робко приподнялась и, мгновенно обретая черты женского лица, поцеловала его в губы.

«Да, – подумал Ясик, – никто меня не любит, только вот волна. И то потому, что я потратил на это толику Силы. Я могу позволить себе такую вот вольность с волной. И остальные боги тоже могут, но не сделают этого – экономят. Берегут свою бесценную Силу. Хотя они тоже могли бы построить купол из морских волн, они могли бы сломать ногу Хромому и не давать ране зажить. Смогли бы, но для этого им снова понадобилась бы Сила и готовность ее потратить. Сегодня. Зная наверняка, что завтра не иссякнет поток, идущий от храмов, святилищ, алтарей… Но они этого не знают, они боятся, что завтра вдруг что-то произойдет, как в свое время произошло с Алым».

А вот заставить бронзовое солнце выплясывать так, как сделал это вчера он, – им слабо. Им пришлось бы объединиться и истратить все, что удалось нажить за долгие дни скопидомства.

Интересно, кстати, а хватило бы их объединенной Силы для того, чтобы победить его, Ясноглазого? Интересно…

Ясик сел на песок, прямо возле прибоя, и волны стали разбегаться в стороны, чтобы не замочить его одежды.

Они никогда не решатся испытать свою Общую Силу. Никогда. Они не знают, что выйдет из этого испытания, ведь Ясик силен. Он действительно силен. Но и он никогда не решится вызвать их всех на поединок одновременно. Он… Ясик огляделся, словно кто-то мог подслушать его мысли. Он боится. И с тех пор, как один из них научился принимать Кровавые жертвы, не выдавая при этом своего безумия, Ясик потерял покой.

Он помнил, какой была битва с Безумным… Та, единственная, которая выпала им всем. Он и сейчас еще ощущал на своем теле мощь ударов, которые обрушивал Безумный на них всех.

Тогда ему на мгновение показалось, что Безумный победит, что следующий удар просто смешает их всех, бессмертных и прекрасных, с прахом и уделом их станет Бездна, которую они готовили для Него.

Ясик очень хорошо помнил и свой ужас, и ощущение своего бессилия, изрядно приправленного безысходностью, и нахлынувшее отчаяние… Может быть, именно это самое отчаяние и помогло ему тогда. Помогло тогда им всем.

Что-то полыхнуло, и наступила тишина. Они стояли посреди пустыни, раскаленной той самой вспышкой, и среди них не было ни Безумного, ни Алого. Потом начался дележ освободившихся территорий и титулов, осиротевшие аватары метнулись к богам, выискивая себе сильного и надежного покровителя… Веселое было время, настолько веселое, что боги даже перестали вспоминать и Алого, и Безумного.

Тогда им казалось, что самое страшное удалось преодолеть. Еще бы – они смогли укротить Безумного! Они выстояли.

Ясик оглянулся. Никого не видно. Все бессмертные расползлись по норам и зализывают раны на своем достоинстве. На своих гордости и самолюбии.

Мастера даже немного жалко… Немного. Совсем чуть. Самую малость. Кроху. Совсем не жалко. Нельзя быть таким рохлей и идиотом. Погорев один раз, он решил, что униженным раболепием – бог! – он сможет заслужить прощение. И сейчас он небось уже обдумывает, как можно придать своей подделке вид настоящего солнца.

А вот Дева, Воин и Громовержец… Это получилось славно. Эти трое – наиболее реальная угроза его Силе. Может, ой может наступить такой страшный момент, когда по какому-нибудь роковому стечению пик их Общей Силы может совпасть с его минимумом. Остается только радоваться, что святилища всех трех были там, на Семивратской горе. Теперь они поостерегутся даже разговаривать друг с другом. Даже встречаться перестанут, чтобы остальные их не заподозрили… Классно он придумал это – насчет триединого Разрушителя. Теперь любое объединение, любая беседа между богами будет выглядеть очень подозрительно в глазах остальных. Вот так-то, детки. Вам еще тянуться и тянуться до уровня Ясноглазого. Он умнее их всех, вместе взятых. Хотя…

Сердце вдруг задержало удар.

А если и вправду Разрушитель, или Безумный, выдающий себя за Разрушителя, действительно образ собирательный? И пока мы внимательно следим друг за другом в момент Кровавых жертв на алтаре Проклятого города, они… Как им это удается – не выдать себя в этот момент? Это ведь невозможно. Невозможно этого скрыть. Ни новой дозой амброзии, ни выбросом или накоплением Силы…