Знаменская И В
Зеркало Галадриэли
И.В.Знаменская
ЗЕРКАЛО ГАЛАДРИЭЛИ
... Забавно будет лет через триста припомнить эти разборки по поводу судеб национальных литератур в общемировой культуре. Да и через сто лет подобное удовольствие покажется, полагаю, исключительно изысканным и узко специальным - нечто такое для гурманов духа и памяти...
А сегодня едва ли хватит у нас прозорливости возблагодарить "текущий момент" - со всей его растерянностью, с отдиранием от тела и души того немногого, что, казалось, навечно (как вечным казался строй) присосалось к нам в качестве тоненького такого пожизненного бессмертия: Надежды на твердое пенсионное обеспечение, Веры в собственную неподкупность (поскольку никто и не пробует покупать), Любви к непреходящему шпротному паштету, встречающему нас в любой торговой точке родной страны, будь то Коряжма, Наманган или Анадырь. Да, не благодарим, а стоило бы...
Конечно, если спуститься с небес еще не произнесенных обобщений в нашу родную кошару, то есть оборотиться к стукнутому ныне пыльным мешком литературному процессу и увидеть на прилавках "Приключения космической проститутки", изданные многосоттысячными тиражами, или, перелистав "Книжное обозрение", не найти там (за исключением братьев-эмигрантов) на полсотни наименований и трех заветных фамилий, вызывающих желание немедленно бежать в магазин - только и мыслей, что в смертной рубахе вскарабкаться на заплеванный Парнас и дожидаться там труб Страшного Суда.
Конец света. Литературе, которой мы жили, места нет.
Однако всем, успевшим соскучиться за считанные годы перестройки по тому тяжелому равномерному гнету, который и заставлял наиболее крепких, в соответствии с физическим законом о противодействии, выпрямлять спину, можно порадоваться: нарастает давление. Пусть несверху, а как бы изо всей окружающей среды, но - нарастает.
Хаос створаживается в систему.
Какой она будет - это еще вопрос, но конъюктура изменилась; способы давления и изгнания за границы освещенного круга меняются, меняется и длительность присутствия в этом круге. О пожизненной ренте, обусловленной послушанием и (или) бездарностью, либо, что реже, талантом, говоритьб уж не приходится. Прежде, чем у нас привьется и развернется в своем цивилизованном виде институт литагентов, прежде, чем обретут реальные очертания цены на бумагу, истинная литература окажется в состоянии жесточайшего прессинга по всему полю, получая мобилизующие толчки от дешевеющего (во всех выражениях, кроме денежного) детектива, дебилизованной (не путать с демобилизованной!) до комиксов фантастики, социалистической эротики, стремительно вырабатывающей рвотный рефлекс на близость...
Берег родной обвалился, и все мы, умеющие и не умеющие плавать, сыплемся в холодную воду "нового мира", где неизменным и знакомым для всех остается одно - человеческая природа.
Но посему - и будем жить, так как количество "творцов" и "ремесленников" в стабильных (да и стабилизирующихся) социально-исторических структурах в процентном отношении неизменно. Так же, как количество гениев и злодеев в любой популяции. Ибо генофонд со временем восстанавливается, а давление внешнее снова провоцирует контрдавление внутреннее, именуемое подчас вдохновением.
Не научились подзаряжаться от приятного - будем подзаряжаться от противного. Этакое преображение энергии, если хотите; бесшабашный праздник селения, из которого сборщики податей уволакивают последний грош.
Трагедия, а как ни странно (и как всегда!) - оптимистическая.
... Кстати, резервы иностранного чтива, изданного до 1973 года и дающие возможность получать советскую "сверхприбыль" - вполне обозримы и исчерпаемы. Далее заказывающих музыку дельцов ждет коммерческий вакуум, который, хочешь-не хочешь, а придется восполнять отечественной беллетристикой, необъяснимо воздымающейся время от времени горообразованиями высокой литературы.
Откуда возьмутся воздымания? От верблюда. От тех горбов, той ноши, которая всегда с тобой. Если ты и есть запланированный популяцией урод, то есть впереди идущий в какой бы то ни было области. Пролагающий тропу по минному полю собственного разума, собственной души. Тебя ведь хлебом не корми, а дай забраться (или хотя бы попробовать забраться) в такие дебри прозрения, где и переаукнуться пока не с кем, так что и физическое бытие иной раз прерывается аккуратной рукой, оберегающей свои закрома до лучшего времени.
А те, кто не очень-то и кормили тебя хлебом, будут с удовольствием потреблять первый, а то и второй пласт узренного тобой, не углубляясь в особо пощелкивающую темноту и не удивляясь твоему безвременному уходу, а по-массолитовски, по-ресторанному - "...но мы-то - живы!"
Так что - есть определенная вера и в читателя-земляка, насквозь пропотевшего от суеты, и в ежедневно без особых усилий меняющего бельишко читателя "общемирового". Захочет он загадочной русской души, ибо на уровне души национальность ее постепенно теряет смысл, а загадочность, наоборот, приобретает его, наращивает цену, неизмеряемую и в самой твердой валюте.
Я уж не говорю о читателе "двоякодышащем", о читателе, иной раз готовом покинуть стройные ряды потребителей виски "скотч" или колбасы "столовой" и выломиться из социума на какое-то время, а то и на всю жизнь - в хиппи, в ашрам, в арендаторы или просто в лес зеленый, в тайгу, но с заветной книжицей в заплечном мешке. Дискеты компьютерные ведь не заберешь с собой (компьютер на заимку не затащишь), так что с книгопечатанием, надеюсь, не прощаемся.
... О чем человек захочет узнавать всегда, так это - о себе и о том, что может его ждать. Недаром притча, фантастика, астрология - "то поврозь, а то попеременно" во все времена пользовались спросом.
Отдельно, как рыцарь Грюнвальдус на камне - все в той же позиции сидит (а вернее, зависает, стрекоча крылышками) поэзия. Ибо пользуется качественно иным способом передачи, да и аккумулирования, информации; "внешний вид" его напоминает туго закрученную спираль, а искра проскакивает иногда и по прямой - кратчайшему расстоянию, прокалывая витки связного течения. Этот способ напоминает подключение к прямому информационному каналу, имеющему выход на общий банк данных Мироздания, и поэтому странноватые озарения, привносимые в читательские умы таким образом, хоть и вызывают иногда боязливое уважение, но бывают востребованы не во все времена и не всеми. Даже выражаясь в чисто звуковой и изобразительной гармонии, поэзия настораживает неготового к душевному труду человека, заставляя его сомневаться в том, имеет ли смысл вообще кормить за счет общества поэтов - отчего количество последних в цивилизованных государствах саморегулируется, не требуя довольно все ж таки хлопотного отстрела.
... Итак, фантастика, психологическая фантастика, притча, перерастающая в роман, романтическая сказка... Толкин, Булгаков... Дорога, подзаглохшая в отечественной словесности. Один из путей, упирающихся в горизонт.
Фантастика же - шашлычного сюжета, где куски жареного мяса перемежаются с луком, перчиком, помидорчиком, проблагоденствует в качестве фаворитки жанра, как мне кажется, ровно столько, сколько просуществует дефицит на эти самые мясо, перчик, помидорчик. Далее займет то самое место на задворках словесности, что и во всех безлимитных странах.
Так о ком писать?
О себе - любимом, единственном, тиражированном. Человеке - уроженце планеты Земля (?), двуногом прямо (?) ходящем, микромодели Вселенной. И читать не надоело и писать не надоест.
Не думаю, что, распрощавшись, наконец, с соцреализмом, мы долгое время будеи перепевать "зады" европейской литературы xix века - "Интердевочка" это не "Пышка" и даже не "Нана", а тот же литературный шашлык, но не сочный живой, а нарисованный на холсте, как очаг в каморке незабвенного папы Карло. Чтиво на час - который уже прошел.
Время сжимается, подобно пружине поэзии; события проскакивают, минуя плавные витка спирали, принося волнующие, малопонятные сигналы из будущего.
Мир стоит на пороге кардинальных перемен в области науки и культуры, обнаружения и освоения принципиально новых способов познания, на пороге длинного пути преображения человека в новое, качественно иное, космическое существо. Это путь индивидуальностей, число которых будет расти до тех пор, пока не станет всечеловеческим. Процесс неравномерный и труднопредставимый. Во что преобразится в этом случае наука - сказать проще; во что превратится искусство - вот вопрос! Чем оно сможет служить человечеству, какие сны золотые навевать трансформированному Хомо, способному в одно мгновение получить нужную информацию из любой точки пространства-времени?
Чего может не хватать гипотетическому совершенству?
Ностальгия по хвосту и когтям? Маловероятно. Культуртрегерство во Вселенной? Возможно, хотя, скорее всего - на качественно ином уровне, чем тот, на котором эта идея брезжит в современной фантастической литературе. Впрочем, были Странники, загадочные рамиры... Однако воображение пробуксовывает.
Ученые, занимающиеся ритмикой истории, прогнозируют на 2001 - 2002 годы завершение "имперского цикла" в России, чреватое не только социальными, но и природными катаклизмами, пики которых падают на последнее десятилетие уходящего века. Правда, Россия здесь не одинока, несмотря на ее всегдашнюю особую роль - процесс всепланетный: к 2002 году Весенняя точка переходит не только из одного зодиака в другой, но и пересекает границу квартелей Телец-Овен-Рыба и Водолей-Козерог-Стрелец, что по астрологической традиции означает изменения, равнозначные тем, которые произошли с человечеством при переходе из мезолита в неолит - началу формирования ноосферы, по Вернадскому. Куда более вредно, чем забегать вперед - не заглядывать туда вовсе, ограничившись проблемами переходного периода локального бесколбасья и латентного состояния подкожной деятельности КГБ.
С тайной полицией разберется история.
С литературой бы разобраться - сиречь, с Душой.
Требования времени меняют точку зрения, меняют и его, зрения, фокусировку. Не "дальше, дальше, дальше", а - глубже, глубже, глубже; туда, откуда, собственно, и можно ожидать самых невероятных сюрпризов. Какие вопросы могут волновать душу, готовую, наконец, сделаться живой? Что такое, например, человек, который не может убить (только не надо о бетризации!)? Который может - это мы догадываемся, навидались, а который - не может? Какова мера самопожертвования, если человек знает, что смерть есть не финал, но краткий переход в новое качество бытия? Какова цена содеянного Христом?
Недаром наука и искусство, как никогда, тяготеют нынче к религии. Ибо что есть вера, как неаприорное базовое знание, предложенное в виде аксиомы для ускорения духовного прогресса?
Если только она, вера, не замкнута догматически, не неподвижна, но способна к взаимопроникновению с любым способом ощущения и познания мира.
В этих условиях проблема возвращения русской литературы в общемировой литературный процесс, превращение ее в литературу "конвертируемого духа" проблема сиюминутная. Хотя на наш век ее безусловно, хватит - ибо медленно приходим мы в себя от растерянности. Видимо, и недостаток витаминов в пище себя сказывает.
... Тут, казалось бы, голубушке-фантастике с ее легкой поступью - и карты в руки оттого, что она на законных основаниях может позволить себе все, не вызывая недоверия читателя... а поди ж ты! В подавляющем большинстве случаев пока поверху: все те же бластеры, гравилеты, а из "новенького" - страшилки безысходных катастроф, из которых авторы, никак не родственные силой сострадания Комитасу (как известно, сошедшему с ума от зрелища избиения своих соотечественников), выходят бестрепетно невредимыми, да еще и главного героя выволакивают, чтобы читатель понял, как сладко и перспективно остаться в живых одному (или с подругой) на всеобщем пепелище и гноище.
А то немногое, что глубже и человечнее - путается в ошметках отжившего фантастического антуража, как акселерат в распашонках и чепчиках. Бутафорский этот антураж захлестнул нашу фантастику, хотя он вот-вот (может быть, еще при нашей жизни) утратит свою экзотическую притягательность даже для наивного потребителя, рассыпавшись пылью на фоне разнообразно прорывающейся в реальность информации о подлинных возможностях человеческого духа.
Ей-богу, нелепо и смешно представлять себе литературного героя, некоего, скажем, первопроходца, спускающегося сквозь три ментальных, три витальных и три физических уровня сознания с бластером наизготовку.
...Зеркало в ожидании...
Пожалуй, что так.
Но ритм литературного существования, заданный блаженной динамикой застоя, сейчас так же достоин укоризны, как и блошиный скок рыночно-межвременного хаоса. Потому, что бессмертная душа, как никогда, мается от безъязычья, беспомощности, от ощущения (по излюбленному выражению господина нашего Президента) "судьбоносности" происходящего, от желания еще в прижизненном существовании осознать себя и изнутри начать строительство, которое в своем завершенном виде с трудом поддается воображению...
Зеркало начинает вести себя.
Поверхность подергивается рябью, затуманивается, мелькают малопонятные картины, то ли из будущего, то ли из прошлого, определившего это будущее. Оно и предсказывает, и предостерегает.
Зеркало Галадриэли.
И вот некто пишущий - уже словно бы и не выдумывает, но дает названия сущему; не фантазирует, но развертывает бесчисленные варианты бытия.
И нет им конца.
