Глава 13

Девочка, родившаяся гораздо раньше срока, была помещена «под колпак». Нику вскоре выписали, а дочка еще месяц «дозревала» на четвертом этаже каменного здания, и само ее существование казалось почти нереальным. Выдуманным.

Ника вернулась в институт, сразу нырнула в сессию. Домой добиралась вымотанная и сразу падала.

Свекровь ходила смирная и предупредительная. Ее неприятности закончились вскоре после возвращения невестки. Теперь Елена Игоревна лично разговаривала по телефону с Ингой, подолгу обсуждала с той состояние внучки и дела молодых. Нику потом она извещала самым сладким голосом:

— Тебе привет от сестры.

Ника в ответ не издавала ни звука. Но все же в тот день, когда забирали из роддома крошечную Юльку, Елена Игоревна посчитала своим долгом пригласить Ингу с мужем в гости. Те явились в компании огромного плюшевого медведя.

— Ника! — вскричала свекровь, старательно изображая бурную радость. — Кто к нам пришел!

Инга влетела в комнату, не обращая внимания на насупленный вид сестры. Гостья расцеловала молодую хозяйку, которая не выказывала ни грамма радушия.

Все суетились, громко говорили, Игорь гордо вынес красненькую хлипкую Юльку, возле которой моментально организовалось грандиозное сюсюканье. Коля протянул Нике медведя, и та неловко приняла его, скользнув взглядом по бритой щеке бывшего возлюбленного., — А я где-то читал, что такие крохи умеют плавать, — громко заговорил Коля, обращаясь к Игорю.

Тот поддержал тему, рассказывая что-то о системе Никитиных. Елена Игоревна бросилась накрывать на стол, а Инга решительно подступила к сестре со стопкой фотографий своей Зои. Инга все замечала. Как часто сестра поднимает голову от снимков и следит глазами за Колей, благо тот находится рядом с Игорем и выглядит все довольно прилично. Перехватывая очередной взгляд сестры, брошенный на Колю, Инга вдруг почувствовала, как внутри ее что-то загорается. Она словно опьянела от ситуации. Ей захотелось куролесить, шалить. И едва они уселись за стол и Игорь разлил по бокалам шампанское, Инга стала трогать под скатертью Колино бедро — водить по нему пальцем туда-сюда. Он покраснел как мальчишка. А Ника, вероятно, отнесла эту деталь на свой счет и нахмурилась. Она только и умеет, что прятать любовь за своей хмуростью. Дура. Вернувшись домой, Инга набросилась на мужа еще в прихожей. Все происходило совсем как тогда, в детском саду. Как после длительного воздержания.

С того дня Инга и Коля стали бывать у Мироновых не реже двух раз в месяц. Частенько брали с собой Зою, которая на фоне синюшной недоношенной Юльки смотрелась еще более пухлой, белой и симпатичной. Инга великодушно не замечала холодности сестры, бросалась к той с поцелуями. Вынимала из сумочки очередную красивенькую погремушку, которые в то время являлись неимоверным дефицитом, и даже в «Детском мире» продавались лишь казенно-бледные пародии на эту забаву младенцев. Но Инга умела «достать». Пакет с детским питанием перекочевывал из рук Коли в руки Игоря, начиналась приятная для Инги суета.

И во всей этой суете Инга успевала подмечать тайные взгляды сестры, бросаемые на Колю. Тогда словно невидимый Карабас поворачивал в Инге потайной ключик — в глазах вспыхивали огни, кровь начинала бурлить, как газировка в стакане, и в нужных местах становилось горячо. Почему мучения сестры так возбуждали, Ингу, собственно, не интересовало. Важен результат. Застывшие было отношения с мужем оживали, получали прилив энергии. Славные были минуты! Инга хитро посматривала на мужа еще в прихожей у Мироновых, когда одевались. В такси (а домой они непременно отправлялись в такси) она прижималась к Коле, подставляя шею под его поцелуи, и потом проносящиеся огни пьянили ее, воспроизводя в памяти Никины безумные взгляды.

Они завозили дочку маме, а сами бежали домой, где набрасывались друг на друга как после долгой разлуки. Остроты ощущений хватало ровно на неделю, а затем они куда-то потихоньку исчезали, и этот факт повергал Ингу в растерянность, злил. И еще злило то, что Колю все как будто устраивает. Злость выливалась в придирки, придирки — в скандалы. И только новая поездка к Мироновым давала желаемый результат. Так продолжалось около двух лет, пока не случилось непредвиденное.

Оксана Юрьевна собиралась к дочери в приподнятом настроении — удалось достать для внучки синенькие китайские босоножки. Босоножки были просто прелесть — с тонкими кожаными ремешками, на кнопочках. Внучку Оксана Юрьевна обожала и баловала как могла. Зоя была вылитая Инга в детстве.

Держа коробочку, перевязанную бантиком, прямо перед собой, Оксана Юрьевна позвонила. Дверь открыла Инга, хмурая, как дождливое утро.

— А где моя заинька? — поинтересовалась Оксана Юрьевна.

— Коля повез ее в зоопарк.

— А ты что же с ними не поехала?

— Еще чего! На полуголодных зверей смотреть?

Спасибо.

— Что-то случилось? — догадалась Оксана Юрьевна. — Поссорились?

— С чего ты взяла? — деланно рассмеялась Инга. — С ним даже ссориться неинтересно. Всегда одно и то же. Он для всех хочет быть хорошим, только не для жены!

Оксана поняла, что ее опасения подтвердились — у дочери не все гладко в семейной жизни.

— Ингуля, в семье нужно уметь быть дипломатом, — мягко заговорила мать, но Инга вскипела, не дослушав.

— Ой, мам, только не начинай! Вот пусть он и будет дипломатом, почему всегда я должна?

— Что на этот раз?

— Приезжает, видите ли, его друг детства Антон.

Покорять Москву. И, как ты догадалась, Коля с распростертыми объятиями приглашает его жить к нам, поскольку тому негде остановиться.

— Понимаю.

— Нет, ты не понимаешь, мам! — вскипела Инга. — Он сначала его пригласил, а уж потом поставил в известность меня! А нужны мне его провинциальные дружки, а хочу ли я…

Инга завелась, и Оксане Юрьевне невольно передались ее нервность и раздражение.

— И надолго этот приятель.., к вам?

— Николай сказал: на недельку. Как устроится, мол.

Но ты же знаешь, их только впусти…

Оксана Юрьевна покачала головой. Дочку она прекрасно понимала. Эти провинциальные родственники, положа руку на сердце, радовали мало. Их набеги совершались независимо от расположенности к ним хозяев, всегда неожиданно. Они заполняли комнаты своими сумками, требовали внимания, просили сводить их туда и сюда, что при ритме московской жизни выбивало хозяев из привычной колеи всерьез и надолго. Да что там говорить!

— Я тебя прекрасно понимаю, — осторожно поддержала Оксана Юрьевна. — Но зачем так расстраиваться? Неделя пройдет в конце концов, зачем заранее так убиваться? Развейся. Кстати, ты, кажется, давно не была у Ники, так съезди.

— Не хочу! — угрюмо бросила Инга и отправилась на кухню.

Оксана Юрьевна задумчиво проводила дочь глазами. Дорого бы, она отдала за то, чтобы понимать свою дочь.

Инга поставила кастрюлю с борщом на газ.

— Мой руки, мам, обедать будем! — крикнула она как будто бы бодрым голосом. Нет, никто ее не понимает. Не могла же она рассказать матери, что теперь все изменилось? Теперь, когда Мироновы разъехались, объединив сначала квартиру Елены Игоревны и доставшуюся все же им от соседки-старухи и обменяв их на две двухкомнатные в разных районах, они разрушили ту непростую атмосферу, что так долго подпитывала Ингу. Ника, переехав на новое место, повела себя хозяйкой и однозначно дала понять, что в ее дружбе не нуждается.

Когда они с Колей явились по собственной инициативе, без приглашения, Ника ушла за, хлебом и исчезла на два часа. Хамка.

— В конце концов, там твоя племянница, — втолковывала Оксана Юрьевна, доставая тарелки. — Ты можешь отправиться не к сестре, а к племяннице.

Оксане Юрьевне хотелось развернуть начатую тему, чтобы отвлечь дочь от конфликта с мужем.

— К племяннице! — передразнила Инга. — Будто ты не знаешь, что Ника фактически подарила Юльку «любимой» свекрови. Честно говоря, я ее не понимаю.

Лично я такой авантюристке собаку бы не доверила, а Ника ребенка отдала.

— Так уж и отдала?.. — возразила Оксана Юрьевна.

— А как же иначе это назвать, мам? Юлька постоянно там, у Елены, в ясли они ее не хотят отдавать — болеет. Нике так удобно, вроде того — она учится. Ну так все учатся! Вот мы тебе Зою на выходные подкидываем, а там, наоборот, бабка родителям ребенка на выходные привозит. Повидаться. У меня такое впечатление, мам, сложилось, что Ника боится роли матери.

И сознательно ее избегает.

— Фантазерка ты у меня! — усмехнулась Оксана Юрьевна. — Просто вы обе рано выскочили замуж, вот и вся причина.

— А вот и нет! Ника сама мне когда-то рассказывала, что боится стать такой матерью, как тетя Элла. У той бывали просто приступы бешенства, которые она срывала на Нике.

— Элла — больной человек. Разве можно сравнивать?

— А наследственность? И знаешь, мам, мне и правда иногда кажется, что Ника тоже какая-то.., в Эллу.

— Да ну тебя! — отмахнулась Оксана Юрьевна. — Все пройдет, окончит институт и заберет девочку, все встанет на свои места. А ты съезди к Елене Игоревне, навести. Вы ведь вроде как подружились?

Инга вытаращилась на мать, будто впервые увидела.

— Мам… Нет, ну скажи — о чем мне с ней толковать? Ее любимая тема — Игоречек. И какой умный, и сколько языков знает, и как он без блата в МГИМО поступил. И чего мог бы добиться, если бы так рано не женился. Знаю я эти песни. И что ты меня гонишь по гостям? Может, я дома хочу посидеть?

Ингу сегодня раздражала назойливость матери. В конце концов, не могла же она ей признаться, что Ника нужна была ей для придания утерянной остроты их с Колей отношениям? Теперь, когда Ника стала от роли увиливать, это потеряло смысл. Да и не оживишь их уже с помощью Ники… Пусть наслаждается теперь своим затворничеством с этим занудой Игорем.

Только Оксана Юрьевна открыла рот, готовясь возразить, в прихожей раздался звонок. Инга пошла открывать. На пороге возвышался парнища под два метра, косая сажень в плечах, — и широко и открыто улыбался. Инга слегка опешила, парень — нет. Он уверенно шагнул в квартиру, сгреб Ингу в охапку и приподнял над полом.

— Ты — Инга, Колькина жена, он говорил, что красавица, но что до такой степени…

Заметив в дверях кухни Оксану Юрьевну, парень столь же радушно рванул к ней. Инга с ужасом подумала, что этот верзила вполне способен сгрести в охапку и мать и, пожалуй, так же незамысловато приподнять ее над полом. Инга ничего не успела сказать, а только громко нелепо икнула. Впрочем, Оксана Юрьевна оказалась проворнее гостя и поспешно выставила перед собой ладошку. Парень пожал ее, все так же глупо улыбаясь.

— А где Колян? — поинтересовался он.

— Вы — Антон? — первая опомнилась Оксана Юрьевна.

Парень согласно кивнул. Он отдал Инге свою огромную спортивную сумку, и та безропотно приняла ее. Пока раздумывала, куда приткнуть эту громадину, услышала, как гость громко и подробно отвечает на вопросы матери. Через полчаса они уже знали об Антоне если не все, то почти все: и что он баскетболист (когда-то с Колькой вместе кидали мячик), и что теперь надеется показаться и быть принятым в столичную команду, что недавно он первый раз в жизни болел ангиной и ходил с опухшей шеей. Что мама, провожая, зашила ему деньги в трусы. А когда он назвал сумму, которую матушка с прилежной конспиративностью прятала, то все вместе расхохотались и потом долго не могли успокоиться — принимались хохотать, как только кто-нибудь открывал рот. А сам Антон — больше всех. Оксана Юрьевна забыла о времени и сообразила, что пора домой, только когда вернулись зять с внучкой. А уходя, она не удержалась и пригласила их всех в гости, на что Антон горячо ответил согласием.

Вот уже битый час Ника сидела над конспектом, не в состоянии вникнуть в смысл. Ее муж Игорь двигался туда-сюда с постоянством маятника и мешал ей сосредоточиться.

— Это же фантастика! — в который раз вскрикивал он и хватался за голову. — Насколько мы отстали!

Насколько их уровень жизни выше нашего! Это просто фантастика!

Ника вздохнула. Конечно, рассказ об Америке, где недавно побывал Игорев однокурсник, Денис, произвел на нее впечатление. Но у нее завтра зачет, и это на данный момент важнее. Конечно, Игорь окончил МГИМО, и его переполняет жажда деятельности на почве международных отношений. Работа «мелкого клерка» (как он сам ее называл) в МИДе его уже не устраивала. Зная три языка в совершенстве, он вынужден перебирать бумажки. В разведчики его никто не вербовал, засылать дипломатом в дальние страны отнюдь не торопились. Кроме той памятной стажировки в Восточной Германии, он до сих пор нигде не был. А кто-то вроде Дениса, имея влиятельных предков, уже вкушает прелести чужого континента.

— Магазины работают ночью! Представляешь? — поражался он сотый раз, сгребая подбородок в пятерню. — Простой врач имеет двухэтажный особняк и две машины! Если бы Денис это сам не видел, ты бы поверила?

Ника отрицательно покачала головой и уткнулась в конспект.

Но муж, как нарочно, не замечал ее равнодушия.

Он считал, вероятно, что она подавлена услышанным и не в силах говорить.

— Все техника, везде у них техника. Хозяйка лишь закладывает белье и нажимает кнопки. А вынимает практически готовым! И это не у буржуев, а в средней американской семье!

Ника пожала плечами:

— Когда-нибудь и у нас будет.

— У нас? Да ты что! Когда? Посмотри, что в стране делается! Руководители кидают на стол партбилеты, система рушится, и что будет? И когда что-нибудь будет? Ближайшие десять лет будет нищета и разруха Это я тебе обещаю!

Ника вскинула на мужа удивленные глаза. Что это с ним? Несет всякую чушь.

— Ты завидуешь Денису? — без нажима в голосе произнесла она. — Ты тоже везде побываешь. У тебя все впереди, и не надо делать трагедию из чужого успеха.

— Я — завидую? — Брови Игоря дружно полезли вверх — Да он последний лопух!

Игорь остановился прямо напротив жены.

— Ну, привет! — поразилась она. — Ты же сам всегда говорил, что он первый на курсе!

— Вот я и говорю: первый лопух! Быть в Америке и вернуться сюда! Кем его назвать после этого?

— А по-твоему, он должен был остаться в Америке? — улыбнулась Ника. — И оставить навсегда родителей, друзей?

Игорь сощурил глаза и некоторое время молча смотрел на жену.

— Неужели никто из вас не видит того, что вижу я? — тихо проговорил он, и от того, как он это произнес, Нике стало не по себе. — «Железный занавес» приоткрылся, дорогая. Появилась только маленькая щель, но она будет увеличиваться, вот увидишь. Скоро никому дела не будет до тех, кто уезжает. Это станет обычным явлением, все к этому идет.

— Ты бы уехал? — Ника отложила конспект и с интересом уставилась на мужа.

— А ты бы нет? — вопросом на вопрос ответил он.

— Я бы — нет.

— Но почему? — Игорь подвинул стул и сел рядом со столом. — Что тебя здесь держит?

— Ну.., много чего. Прежде всего родители. Да отец бы с ума сошел! Как я его оставлю одного, без поддержки?

— Ну, допустим. Но предположим на миг, что ты могла бы со временем забрать их с собой…

— Так не бывает.

— А если будет? Что тебя держит, кроме родителей?

— Незнание языка, чужая земля, чужие люди, другая культура.

— Какие люди? — прищурился Игорь. — Я бы еще понял, если бы ты была не знаю какая компанейская!

А ты практически ни с кем не общаешься. Ты — домоседка. Только там бы у тебя дом был другой, не чета этому!

— Не пойму, к чему вести пустые разговоры? Если бы вопрос стоял ребром, тогда и говорили бы.

Ника снова уткнулась в конспект.

— А я знаю, почему ты не хочешь уезжать, — вдруг тихо заговорил Игорь.

Ника насторожилась.

— Тебе на самом деле не нужны ни мать, ни отец, ни брат. Никто. Только твой Коля.

— Что на тебя нашло? — спокойно спросила Ника. — Я дала тебе повод?

Игорь вскочил и с шумом отодвинул стул.

— А мне не нужен повод, чтобы знать, чтобы чувствовать! Ты равнодушна, холодна как лед, тебе дела нет до меня, до моих стремлений…

— Если это касается пустых мечтаний о капстранах, то…

— Пустых мечтаний! Если бы сейчас с тобой рядом был он, а не я, то ты, наверное, мечтала бы обо всем, что он предложил бы тебе.

— Чушь какая-то! — Ника поднялась и отшвырнула конспект. — У тебя разыгралась фантазия. Только я не пойму отчего. Я, если ты помнишь, сама прервала всякие отношения с Ингой и.., ее мужем. Чего еще ты от меня ждешь?

— Ты прервала, но ты думаешь о нем! Я уверен когда спишь со мной — в мыслях ты с ним. Иначе ты не была бы такой амебой!

— Не желаю этого слушать! — отрезала Ника и ушла из комнаты.

Игорь направился следом.

— Зачем ты уходишь от разговора? — не унимался он. — Думаешь, я не замечаю, как ты мучаешься, как места себе не находишь каждый раз, когда видишь его?

Я все время думаю: когда же это кончится?

«Никогда», — мысленно ответила Ника и ушла в ванную. Она закрылась и включила душ. Никогда.

Видимо, она обречена вечно мучиться этой любовью.

Почему ее не захватывают так другие чувства? Почему материнство, к примеру, не перевернуло ее, как это бывает с другими? Когда крошечную красненькую Юльку привезли из роддома и они, трое взрослых, сгрудились у стола, покрытого байковым одеялом, Ника прислушалась к себе. Она наскребла в своей душе лишь толику жалости и немного недоумения: неужели это существо, производящее какие-то совсем беспомощные дерганья конечностями, принадлежит ей? И как ЭТО можно взять в руки и вообще — дотронуться, чтобы не повредить?

И пока она стояла и в нерешительности перебирала в голове свои мысли, свекровь уже растаяла подобно снегу за окном, глаза ее наполнились горячим киселем слепой любви, она протянула руки и завладела красноватым существом с уверенностью собственника.

— Иди к бабушке, кроха моя! А где наши глазки?

А глазки у нас бабулины, в крапинку. А носик? Папин носик у нас, с горбинкой…

— Где-то горбинку разглядела, — с грубоватой нежностью бросил Игорь, но за этим скрывалось довольство и даже некоторое смущение, словно мать хвалила его за какой-то особенный подвиг, который он совершил не задумываясь, по широте душевной.

Ника почувствовала что-то вроде облегчения, когда свекровь сама взялась купать младенца и кормить по часам смесями, выгуливать и качать на руках.

Ника не возражала еще и потому, что чувствовала, что рождением Юльки угодила свекрови, примирила ту наконец с провинциальной «авантюристкой». А состояние войны всегда тяготило Нику. Она заметила, что не переносит скандалов, как гипертоники — жары.

Это, вероятно, она тоже нечаянно захватила из своего детства.

Теперь свекровь не проявляла враждебности к невестке, по крайней мере — открытой. Игорь просто любовался своей счастливой матерью и ни во что не вмешивался. Маленькая Юлька росла ни на кого не похожая, веселая и самодостаточная. Когда свекровь привозила девочку на выходные к сыну, Ника всякий раз терялась, обнаруживая в дочери новые перемены.

Она только и делала, что менялась, приобретая привычки, черты характера. И, видя свою маленькую дочь абсолютно счастливой и радостной, Ника боялась на; рушить это детское состояние чем-нибудь, что в избытке таилось в темных уголках души, что складывалось из детских обид и горестей. Но когда-нибудь наступит момент и Ника преодолеет силу своего детства. Она сблизится со своей маленькой дочкой. Они станут подругами. Будут сплетничать, ходить вместе в кино. И никогда не предадут друг друга. Теперь эта маленькая девочка — самый близкий для Ники человек.

Глава 14

Ужинали на кухне втроем. Зоя в спальне возилась с игрушками. Антон в красках живописал неудачный поход к тренеру. Получалось так: умрешь со смеху. Они и умирали втроем до слез. Вообще Инга сразу заметила, что Антон легкий человек. Все у него со смешком. Даже когда серьезно говорит, тянет улыбнуться. Весь какой-то несуразный, громоздкий, сразу занял половину их кухни. Его длинные ноги под столом упирались в ее коленку Этот факт щекотал нервы. Его нога, обтянутая полушерстяным трико, упиралась в ее совершенно голую коленку, и Инга чувствовала его ногу всем телом. Так было вчера и позавчера. Она поймала себя на мысли, что ждет этих вечерних минут с предвкушением. Иногда она теряла нить разговора и слушала свое тело. Оно ей многое молча рассказывало.

— Зоя, спать! — бодро скомандовал Коля и с шумом поднялся из-за стола.

— Ты так увлекательно зовешь ребенка ко сну, будто вы в поход отправляетесь, а не спать, — заметил Антон.

Инга с готовностью прыснула. Как точно подмечено! Коля всегда так азартно занимается с дочерью, точно он ее тренер, а не отец. Каждое действие, будь то обед или отход ко сну, превращается в маленький ритуал, а игры — в тренировки.

— Ну а мне остается, как обычно, самое скучное — мыть посуду! — Инга хлопнула себя по коленкам и с притворным сокрушением поднялась.

— Я очень люблю мыть посуду! — не задумываясь вызвался Антон.

Инга, смерив его неторопливым взглядом, словно прикидывая — можно ли доверить гостю столь ответственное дело, молча протянула ему полотенце.

Он церемонно принял полотенце. Инга стала мыть посуду, а Антон пристроился рядом — навис над ней, ожидая очередной тарелки из ее рук, и на нее немедленно хлынул поток его бесстыдно-призывного запаха. Поток обволакивал ее, издевался над ее телом, заставляя дрожать и гореть. Сладким горячим сиропом наполнились внутренности, а кожу кололи сотни невидимых иголочек сладострастия. Инга и Антон тихо переговаривались, чтобы не мешать Коле укладывать девочку. Но выглядело это так интимно…

Умом Инга понимала, что Антон ни при чем. Он не делает ничего, чтобы соблазнить ее, но…

Ночью, лежа в постели с Колей, она отпускала свои мысли туда, на кухню, где теперь на скрипучей раскладушке, выставив ноги в проход, спал Антон.

Странно, но в отличие от стимулирующего близость с мужем присутствия Ники присутствие Антона вызывало обратную реакцию. Она совсем перестала желать близости с Колей! То, что Антон спит рядом, через стенку, и к нему нельзя пойти, доводило ее до белого каления. Она не могла спать. Устав от бездействия, она тихонько выползла из постели и отправилась в туалет, «забыв» накинуть халат. Но равномерный свист со стороны кухни сказал ей об одном: Антон бессовестно и равнодушно спит, оставив ее сгорать от страсти в одиночестве. В эту ночь Инге так и не удалось уснуть. Ей мешало все: дыхание мужа, сопение девочки в детской кроватке, скрип раскладушки под тяжелым телом Антона.

Утром обычно муж убегал на работу первым, по пути заводя девочку в ясли. Инга уходила в институт часом позже. Но в это утро она не спешила подниматься. Антон проснется и непременно придет в комнату за одеждой.

Она откинула одеяло, спустила тонкую лямку прозрачной шелковой сорочки и уткнулась носом в подушку, имитируя безмятежный сон.

Раскладушка заскрипела, босые ноги зашлепали по кафелю кухни, потоптались в прихожей. Скрипнула дверь. Чтобы не шуметь, Антон пробирался на цыпочках.

Инга слышала его приглушенное дыхание, а близкое присутствие чувствовала кожей. Она замерла, боясь выдать себя. Она старательно готовилась сымитировать сонное состояние, когда его рука коснется ее кожи… Но босые ноги тем же путем, на цыпочках, пробирались к двери. Она открыла глаза — в руках у Антона было полотенце. Черт! Она резко села на постели. Это невыносимо. Она рехнется. Нужно что-то делать.

Инга вышла в прихожую. Из ванной доносился шум воды. Дверь осталась приоткрытой. Инга вошла в собственную ванную, как в ледяную воду реки. Зеркало заволокло паром. Занавеску для душа Коля так и не удосужился повесить, и теперь обнаженное мужское тело предстало перед ней как-то особенно выпукло.

Вода не могла скрыть, она подчеркивала все нюансы.

Чтобы поместиться у них под душем, Антону пришлось склониться в три погибели. Заметив Ингу, он не догадался выпрямиться, так и замер, согнувшись, только кривая улыбка вылезла на лицо.

Инга стояла и дрожала как осиновый лист, забыв, что она у себя дома. Примерно полминуты понадобилось Антону, чтобы разглядеть Ингу через прозрачную ткань ее сорочки и взвесить все «за» и «против».

— Иди сюда, — миролюбиво пригласил он и подал ей мокрую руку. Она уцепилась за его пальцы и, как была в сорочке, шагнула в ванну. Антон подвинулся, и первыми до нее дотронулись горячие струи душа.

Инга перестала дрожать. Она неторопливо положила пальцы на мокрую, гладкую грудь Антона и подняла на него дерзкие глаза. В них плескался открытый вызов. В ответ он положил руки на ее обтянутые мокрой тканью ягодицы, В его глазах играла смесь насмешки и понимания. Он принимал ее вызов. Здесь, в ванне, она испытала ощущения, которых не испытывала никогда. То, что некогда происходило в детском саду с Колей, казалось теперь несмелым ребячьим лепетом по сравнению с тем, что творилось сейчас в ванне. Мокрая сорочка с оторванной лямкой шлепнулась на кафель пола. Антон крутил ее в своих длинных руках, как куклу, так и этак. Она в ответ цеплялась за него, ускользающего из-под мокрых пальцев, всхлипывала, скрипела зубами, стонала, кусала гладкие мышцы его предплечий. А он только усмехался, двигаясь ритмично и яростно, вдавливая ее в холодную кафельную стену.