Глава 3

Настя впрыгнула в автобус, потому что ей понравился цвет. Автобус был оранжевый, и по бокам красовались две салатовые полосы с рекламой. Усевшись у окна, она сначала глазела по сторонам и рассматривала витрины, мимо которых проезжал автобус. Она загадала, что сегодня целый день будет слушать свое внутреннее "я". И не станет заглядывать в записи, приготовленные отцом. Итак, ее внутреннее "я" выбрало прикольный оранжевый автобус. То, что она не успела рассмотреть номер маршрута, ее ничуть не смутило. Проехав пять остановок и не наблюдая и не найдя ожидаемых ориентиров, она забеспокоилась: где выходить? Повертела головой и остановила свой взгляд на молодом человеке. Парень показался ей до того милым и симпатичным, что внутреннее "я" с готовностью откликнулось на призыв. «Прыгай за ним!» — скомандовало "я", Настя вскочила и стала пробиваться к выходу следом за парнем. Парень выглядел просто супер. Его темные волосы сверху были выкрашены в красный цвет. Поверх алой майки сверкала металлическими клепками черная кожаная жилетка. Настя шла позади парня и наблюдала его бледную щеку и голые локти. И кожаные браслеты на запястьях. Так она дошагала до перекрестка, где парень совершенно неожиданно перебежал на красный свет и прыгнул в маршрутку.

Настя открыла рот и поперхнулась разочарованием. Приключение, начавшееся так неожиданно, иссякло, как проколотый воздушный шарик. Пришлось вернуться на остановку, дождаться оранжевого автобуса и ехать в исходную точку. Там она достала ненавистный блокнот-указатель и изучила номера требуемых автобусов. Примерно через час она стояла перед новой шестнадцатиэтажкой и пялилась в отцовы записи. Внутренний голос обиженно молчал. К нему больше не прислушивались — подвел. Почерк отца заставил Настю несколько сбавить пыл в поисках приключений. Валерий Иванович подробно расписал план местообитания репетиторши и приложил инструкции, которые Насте необходимо было соблюсти. Уф! Кажется, ничего не забыла. Цветы купила, конфеты тоже. Настя сделала глубокий вдох и набрала номер квартиры на домофоне. Ей открыла молодая женщина. Настя, сбитая с, толку, кажется, забыла поздороваться. Репетиторша представлялась ей никак не моложе мамы. В серой юбке и очках. А тут — совсем девушка. В бриджах и топике. А на лице выражение ведущей программы «Слабое звено». Скользнула по Насте взглядом без особого интереса, равнодушно, как само собой разумеющееся, приняла конфеты и, не глядя, сунула их на стиральную машину «Бош». Сколько лет мама мечтает о такой машине! Отец, хоть и директор, так и не смог сделать маме такой подарок.

— Проходи, — бросила репетиторша и ушла на кухню. Настя вошла в комнату. Ну и ну! Однокомнатная квартирка молодой женщины просто конфетка! Евроремонт, мебель от «Икеа». Настя такую в журнале видела. Все в квартире репетиторши было словно из журнала — ни одной лишней детали. Никакого старья. Мягкая мебель — новая, музыкальная техника — новейшая. А уж бытовая…

Настя босиком прошла по ковру с геометрическим рисунком, села на краешек дивана.

— Приходить ко мне будешь через день, к десяти часам, — не глядя на Настю, распорядилась репетиторша. — И не опаздывать. У меня таких, как ты, еще десять человек.

Настя сглотнула.

Репетиторша включила компьютер, поколдовала над ним, забыв о гостье.

Застрекотал принтер. Через некоторое время он выплюнул несколько напечатанных листков.

— Это список литературы, которую ты должна изучить.

Настя приняла листки и прижала их к животу. От репетиторши она возвращалась подавленная. Полчаса в транспорте не привели ее в чувство.

— Ты что, не знаешь, где достать эти книги? Или боишься, что не успеешь все прочитать? — допытывалась Саша в поисках причины Настиной внезапной смены настроения.

— Книги вовсе ни при чем.

Настя сидела на своей койке и смотрела куда-то мимо подруги.

— Вот, думаю я себе, Сашка: она молодая, одинокая женщина. Работает преподом, как и мои. А живет так, как мои родичи никогда не будут жить, даже если оба из кожи выпрыгнут! Въезжаешь?

— Ну, здесь большой город. И она репетиторством занимается.

— Каким там репетиторством! Репетиторство — это только прикрытие. Она в приемной комиссии. Она взятки берет за поступление. Позанимается она со мной для вида неделю-другую, и я отдам ей конверт. В конверт этот мои предки собирали деньги два года. Обучать меня на платном они не потянут, а на взятку наскребли. Догоняешь?

— А если своими силами поступать?

— Конкурс. У меня аттестат плохой. Даже тройки есть. По точным, я в них не шарю. Да и по гуманитарным не старалась. Родители на эту даму через знакомых вышли. Я ходила по поселку нос задравши, типа — я уже поступила. Прикинь. Ну и идиотка же я!

Настя ударила кулаком подушку и отвернулась к стене.

— Нет, а ты-то при чем? — возразила Саша. — Преподаватели тоже жить хотят. У них зарплаты маленькие.

— При чем, при чем! При том, что не училась как следует! А могла бы! Думаешь, мне трудно было химию на четверку вытянуть или алгебру? Гулять хотелось. А когда гулять не пускали, я назло уроки не учила. Хотела предкам доказать, что они не боги. И компании нашей, что я — не маменькина дочка.

— Родители на то и даются, чтобы думать о ребенке. Заботиться. Ты у них одна, — продолжала возражать Саша. — Вот у меня нет никого, так я и не пробую поступать. А о тебе есть кому позаботиться, и радуйся.

— Ой, Санька! Извини! — Настя повернулась к подруге. — Я у тебя даже не спросила, как дела. Нет, правда, ты куда-нибудь ездила?

— Ездила. — Саша выключила утюг. — На фабрику ездила. У них архив сгорел, ничего не сохранилось. Остался еще один адрес, я его в бабушкиных письмах нашла. Это адрес маминых знакомых. Только там еще не была.

— Хочешь, вместе поедем?

— Нет-нет! — поспешно отказалась Саша. — Я сама. Тебе читать столько!

Саша на самом деле не хотела, чтобы кто бы то ни было сопровождал ее. Она хотела добраться до истины в одиночку. Чтобы при встрече с матерью не было свидетелей. Боялась? Просто не хотела, и все тут. Поэтому на следующий день отправилась по последнему имеющемуся у нее адресу одна. Старый дом с огромными окнами встретил ее неприветливым обшарпанным фасадом. Даже в такую жару внутри подъезда оказалось сумрачно и холодно. Дверь открыла женщина возраста Сашиной бабушки — сухонькая, маленькая. Лицо ее выражало недоверие. И разглядывала она Сашу совершенно бесцеремонно. Следом за бабулькой в коридор приковыляла борзая собака и тоже вопросительно уставилась на Сашу. Саша принялась сбивчиво объяснять цель своего прихода.

— Не знаю про нее ничего и знать не хочу! — отрезала старуха, повернулась и пошла в комнату, оставив Сашу наедине с борзой. Собака подошла и подставила гостье свою морду, явно ожидая ласки. Саша не поняла собаку. Она не поняла и старуху, поэтому так, с лета, ее старухой и окрестила. Свою бабушку она никогда бы не назвала так. Саша потопталась в прихожей и сделала шаг в сторону комнаты.

— Вы понимаете, я издалека приехала. У меня здесь нет никого.

— А мне-то что? Твоя беспутная мать когда-то пела мне то же самое! Хватит! Пожалели одну!

— Мам! Кто там?

Откуда-то из глубины квартиры донесся еще один голос, посочнее, помоложе.

— Иди-ка полюбуйся! — не без злорадного удовольствия откликнулась старуха. — Дочка заявилась Лидкина. У ней, оказывается, дочь имеется!

Саша услышала тяжелые шаги, сопровождаемые шарканьем тапочек. Перед Сашей предстала грузная женщина средних лет. Своей фигурой она загородила проход. В темной прихожей стало еще меньше света. Высокие потолки делали узкую прихожую неуютной, Саше захотелось скорее уйти. Но она не могла себе этого позволить.

— А мы-то откуда можем знать, где она? — обращаясь не то к старухе, не то к девушке, басом изрекла грузная.

— Но ведь она к вам обращалась, может, вы знаете…

— Обращалась! Мы как люди приютили ее, вдовушку. Она ведь мужа потеряла, вся в слезах к нам пришла.

— Да, мой отец погиб на границе.

— Думали, она человек. А она моего брата окрутила. Околдовала…

— И жизнь ему испортила! — закончила за нее старуха, которую не видно было из-за плеча дочери. — Присушила парня!

— Мы ее и знать-то не хотим!

— И зря ты ее здесь ищешь… Ноги ее уже много лет тут не бывает! Да кто ее и на порог-то теперь здесь пустит?!

— Но.., ваш брат… Можно мне с ним встретиться?

— Еще чего! — Старуха таки протиснулась между дочерью и стеной в коридор. — И не думай! Вот уж этого я не допущу! Мало мать твоя из него кровушки попила?

Старуха стала напирать на Сашу. Собака интеллигентно подвинулась, а бабка неинтеллигентно наступила Саше на ногу и потянулась мимо — к двери, явно намереваясь вытолкать гостью взашей. Саша, красная и злая, вылетела на лестничную клетку и от бессилия ударила кулаком по перилам. Перила неожиданно громко огласили лестничный пролет гулом и дребезжанием. Саша сошла на нижний этаж и опустилась на ступеньки.

— Гады! Сволочи! — ругалась непонятно на кого. Скорее всего — на весь мир взрослых, так тщательно стерегущий правду.

Никто не хочет сказать ей правду! Саша чувствовала себя теннисным мячиком, который ракеткой отбрасывают игроки прочь друг от друга. От жалости к себе она заплакала. Плакать Саша не любила и поэтому предавалась этому занятию со злостью, громко всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Легкие шаги внизу заставили ее съежиться. Еще не хватало, чтобы кто-то увидел ее ревущей. Она зло шмыгнула носом и стала вытирать щеки подолом футболки. И все же краем зареванного глаза она заметила, что по лестнице вверх поднимается мужчина. Или парень. Возраст она сначала не сумела определить. Он остановился над Сашей. Она стала лихорадочно подбирать какое-нибудь подходящее слово, чтобы пресечь чужое участие. Искала и не находила. У парня были длинные волосы до плеч и бородка. Вернее, подобие бородки, ее контурное обозначение. Он стоял и озадаченно смотрел на нее.

— Нельзя сидеть в жару на холодных ступеньках, — произнес он очевидное — Вы что, врач?

— Нет, я — художник, — улыбнулся мужчина, и Саша подумала: «Нет, не мужчина. Парень».

Улыбка обнажила его молодость. Саша поднялась. Парень был худой и высокий. Не настолько высокий, чтобы казаться долговязым, но выше Саши настолько, что она смотрела на него снизу вверх.

Саша поплелась вниз.

— Постойте! — как-то даже испуганно вскрикнул парень.

Саша вздрогнула от его окрика и обернулась.

— Посмотрите на меня, — спокойно произнес он тоном, не терпящим возражений, и Саша невольно подчинилась. Она увидела, что глаза у парня серые и волосы каштановые. Она попыталась мысленно «причесать» его.

Саша еще не знала, что большинство художников предпочитают длинные волосы, бородку, широкую одежду. Она не знала, и поэтому художник показался ей слишком странным. Каким-то чужеродным. И она инстинктивно отгородилась от него.

Парень спустился на одну ступеньку, протянул руку и хозяйски поправил что-то в Сашиной прическе. Саша дернула головой. Она не понимала, почему, собственно, все еще стоит в этом мрачном подъезде, похожем на склеп, и общается с этим ненормальным.

— Я должен вас нарисовать.

— Еще чего не хватало!

— Нет, вы не понимаете, — нервно заговорил парень, спускаясь вслед за Сашей. — У вас в лице есть что-то неуловимое. Этот взгляд… Эти губы… Вы мне не верите?

Саша поспешно спускалась вниз. Знаем мы этих художников. Сначала — приди в мастерскую, потом — разденься… Надо скорее выйти на свет.

— Да не бойтесь вы меня!

Но Саша уже не слушала его, хлопнула дверью, вылетела на свет и торопливо пошла через двор. Она почти дошла до остановки, когда увидела художника, торопливо шагающего следом за ней. Заметив, что девушка почти у цели, он припустился бежать. Саше захотелось сделать то же самое, но воспоминание о погоне, когда они удирали от лохотронщиков, остановило ее. Тогда они были вдвоем. А сейчас она одна. В незнакомом городе. Уж лучше стоять на остановке, где люди.

Художник остановился перед Сашей, сотрясая в воздухе какой-то бумажкой. Лицо его выражало почти мучение. Больной, что ли? «Явно ненормальный», — второй раз мелькнуло в голове у Саши.

— Это ваше? — наконец выдавил парень.

Он протянул Саше бумажку. Это была открытка с адресом, по которому Саша только что обращалась.

— Да, мое.

— Откуда она у вас? — Глаза у парня лихорадочно блестели. — Как она к вам попала?

Саша попятилась. Ей до сих пор не приходилось общаться с психами.

— А вам-то какое дело?

— Это почерк Лики. Кто вы? Почему вы…

— Лики? — переспросила Саша. — Вы знаете мою мать? Теперь уже она вцепилась в парня глазами. Они стояли и таращились друг на друга.

— Вашу мать? — запоздало переспросил парень. Похоже, он прислушивался к звукам собственного голоса как к чужим. И, словно сбросив с Саши покрывало, он вдруг окинул ее взглядом. Саше стало жарко. Она покрылась потом. В голове стал всплывать разговор между ней и женщинами в квартире. Внезапно ее осенила догадка.

— Вы.., вы знаете, где она? — Саша вцепилась в руки художника, повисшие плетьми.

Он молчал.

— Что же вы молчите?! — заорала она, испугавшись вдруг, что и этот, как и все остальные, не захочет сказать ей правду. Начнет лгать и изворачиваться. Уж больно он внезапно замолчал — словно его отключили от питания. Она пыталась добиться ответа, а он смотрел на нее, как на инопланетянку.

— Теперь я понял, кого вы мне напоминаете, — потрясенно заговорил длинноволосый. — Лику! Ну конечно же. У вас губы Ликины. У вас ее верхняя губа.

Художник протянул руку и совершенно бесцеремонно потрогал Сашину верхнюю губу. Как если бы Саша была вылеплена из гипса, а он был скульптором. Саша уже поняла, что художник — того. Ее это раздражало, но оказалось не самым важным. Важнее, гораздо важнее, что он знал ее мать. Он один мог ей сейчас помочь.

— Отвезите меня к ней, — взмолилась Саша, боясь, что художник повернется к ней спиной и как сомнамбула двинется прочь. Было похоже на то. — Вы знаете, наверняка знаете, где она живет! Ну что же вы стоите, как…

Художник избавил девушку от сравнений.

— Да, конечно. — Он взял ее за руку и потянул за собой в подъехавший автобус. В автобусе их растащило в разные стороны, и всю дорогу Саша беспокойно искала глазами его патлатую голову. Художник смотрел в окно, но Саша заметила, что его взгляд был устремлен как бы сквозь скользящие картины. Саша не переставала нервничать. И хорошо, что она не теряла бдительности. Вдруг, забыв о ней, он стал пробираться к выходу. Не махнул ей, не взглянул даже в ее сторону. Псих. Она поспешно принялась протискиваться следом. Едва успела выпрыгнуть. Догнала его и дернула за руку. Она собиралась сказать что-нибудь резкое, но художник обратил на нее свой взгляд, и этот взгляд остановил ее.

— Она замужем? У нее есть дети? — допытывалась Саша, когда они шагали через дворы среди кирпичных пятиэтажек. Художник молчал. Похоже, решал в уме какую-то сложную задачку и на время забыл о Саше. Или она ему мешала. Ей осталось только торопливо семенить следом. Безуспешно гадая, чем это все кончится. Наконец он остановился. Сел на лавочку.

— Вот подъезд. Квартира сорок два.

— А вы разве со мной не подниметесь?

В последнюю минуту Саша вдруг оробела. Ей показалось — будет лучше, стой кто-нибудь у нее за спиной. Пусть бы кто-нибудь представил ее матери: вот, мол, Лика, это твоя дочь Саша. Познакомьтесь.

— Мне туда нельзя. Я вас здесь подожду.

Саша с детства была приучена не задавать лишних вопросов. Она вздохнула и пошла в сторону подъезда. И там у нее стало больно сжиматься нутро. Когда поднялась на одну площадку, то поняла, что трусит. И хочет убежать самым постыдным образом. И все же заставила себя нажать на кнопку звонка.

Она позвонила пару раз, прежде чем кто-то приблизился к двери.

Открыла женщина, которая даже с большой натяжкой не подходила на роль Лики Ольшанской. Женщина была выше Саши ростом, а мать, по всему выходило, должна быть маленькой. И эти крашеные, пережженные перекисью волосы… Нет, не могла эта женщина быть Сашиной матерью.

— Здравствуйте, — все же выдавила из себя Саша.

— Девушка, — заговорила женщина громким шепотом. — Если вы с рекламой, то…

— Нет. Мне нужна хозяйка квартиры. Лика Ольшанская, — протараторила Саша. — То есть не Ольшанская. Смирнова. Она по мужу — Смирнова.

Она все еще вглядывалась в лицо незнакомой женщины. А та, в свою очередь, разглядывала Сашу.

— А кто вы ей? — спросила женщина недоверчиво.

— Дочь.

Саша сглотнула. Главное было сказано. Женщина охнула и прикрыла рот рукой. Саша много раз по телевизору, в фильмах, видела этот жест. И он ей очень не понравился. Жест внезапного открытия, горького удивления. Но никогда этот жест, чужой и затертый, не отзывался в ее душе так явно. У Саши перехватило дыхание и подкосились коленки.

Женщина втащила ее в коридор.

— Нина, кто там? — донеслось из комнаты.

— Сейчас, Лика. Я сейчас, — отозвалась женщина, не отрывая глаз от Саши. И повторила шепотом, уже только для нее:

— Сейчас. Ты постой здесь, я тебя позову.

И женщина засеменила в комнату и прикрыла за собой дверь. А Саша осталась одна в бесприютном коридоре. Коридор — визитная карточка квартиры. Если коридор неуютный, облезлый и неухоженный, то уж нечего ожидать от комнаты и кухни. Саша сразу представила всю квартиру. Сердце сжалось не то от страха, не то от жалости. Она не могла больше стоять и ждать. Слишком долгим оказалось в ее жизни это ожидание. Прошла по узкому коридору с лопухами отставших отвислых обоев и толкнула дверь в комнату. Прямо перед ней оказался разобранный диван со смятой постелью, на которой кто-то лежал.

Женщина, открывшая Саше дверь, приподнимала лежавшему подушки. И вдруг откуда-то из-под мышек поправлявшей вынырнула маленькая, как сначала показалось Саше — детская, голова. И, вынырнув, нацелилась на Сашу испуганным взглядом.

Саша никак не могла сопоставить эту маленькую, коротко стриженную головку с образом своей красавицы матери. Но догадка уже обожгла — это и есть она, Лика. Губы что-то шептали, а тоненькие пальцы перебирали бязь пододеяльника.

— Я только что ей укол сделала, — пояснила женщина Саше потихоньку, будто сама хозяйка могла не услышать этого. И громко, уже для больной, объявила:

— Ну вот, Ли-куша. А ты говорила — одна да одна. Дочка к тебе приехала. Смотри, какая красавица. Невеста уж совсем! — И, зажав рот кулаком, быстро вышла из комнаты.

Саша осталась наедине с матерью.

Глава 4

В мастерской Ильи пахло бензином. Он объяснил, что так пахнет краска для работы по шелку. Он выполнял специальный заказ. Комната без мебели тем не менее не казалась неуютной. Ее заполняли рамы, холсты, мольберты. Пока Саша осматривалась, художник расчищал пространство для нее. Что-то унес за занавеску, притащил табуретку.

— Подожди минуточку, я сейчас.

Саша впервые в жизни была в мастерской художника. Здесь царил беспорядок, но это был необычный беспорядок. От нагромождения художественных предметов комната не становилась бесприютной. Напротив, все в ней было наполнено необъяснимой живой притягательностью.

— Вот.

Саша повернулась на голос. Прямо на нее с портрета смотрели огромные глаза ее матери. Лика Ольшанская была нарисована по пояс. Она стояла у окна, за стеклами которого лил дождь.

Женщина, находящаяся в глубине, за пеленой дождя и за стеклом, выглядела пронзительно грустной — ее глаза блестели как от слез, хотя понятно было, что виной всему дождь.

Художник ждал, вероятно, Сашиной реакции — реакции не было.

Саша не знала, что сказать. Что говорят в таких случаях? Похоже? Не похоже?

— Картина называется «Пленница дождя», — пояснил художник.

Саша молчала. В душе она согласилась, что название красивое. И очень точное. Женщина не может никуда выйти, она в плену у этой воды. Особенно если она не любит дождь. А то, что дождь ей не по душе, говорили ее глаза. Большие грустные глаза.

На другой картине мать была изображена в лесу. Снова дождь. Но уже грибной, солнечный. Здесь Лика смеется.

— Но почему снова дождь?

— Я люблю дождь. А Лика почему-то нет. А вы любите дождь?

— Мне все равно, — сухо отрезала Саша.

Ей хотелось сменить тему. Вероятно, художник ждет от нее восхищения, всяческих комплиментов. А у нее другое на уме. Конечно же, мать увлеклась этим парнем. Наверное, нетрудно для женщины увлечься молодым талантливым человеком и уйти в это увлечение с головой. Выходит, этот лохматый отнял у нее мать? Та забыла все, забыла мать, дочь. Даже открытки к праздникам не считала нужным посылать. Она позировала художнику, ездила с ним на прогулки и совсем не думала о ней, Саше. А Саша в эти минуты, может быть, бегала к почтовому ящику или изучала материны детские фотографии с тайным замиранием сердца.

От нахлынувшей обиды у Саши сжалось сердце и на глазах появились слезы. Илья заметил эти слезы. И понял их по-своему. Он растроганно взял Сашу за руку.

— Ты такая впечатлительная…

— Да что ты понимаешь! — Саша выдернула руку. — Вдохновение! Любовь! Да пошли вы все со своей любовью! Зачем я только сюда приехала!

Она метнулась к выходу, но по дороге, конечно же, натыкалась на холсты и коробки с красками. Было непонятно, что она имеет в виду — свой приезд в этот город, где ее никто не ждал, или же в мастерскую Ильи. Художник в изумлении провожал ее глазами. Наконец она задела локтем мольберт, он рухнул, вслед за ним рассыпались краски, и тогда Саша разревелась.

— Не уходите, Саша. Вы должны мне помочь, — заговорил Илья, глядя, как она, всхлипывая, собирает тюбики с краской в коробку. — Понимаешь… Я люблю твою мать. А она не хочет меня видеть…

«Опять он со своей любовью! — зло думала Саша, запихивая тюбики в коробку. — Как будто Лике сейчас есть дело до чьей-то любви! Неужели он не видит, что она тяжело больна, что ей не до него!» Так думала Саша, но с детства привыкшая скрывать свои мысли, и сейчас держала их при себе. Все клокотало в ней, но она молчала, будто немая.

Илья, решив, что она готова его выслушать, продолжал:

— Я даже не могу передать ей фрукты, купить лекарство. Ее соседка захлопывает дверь перед моим носом.

— Чем же ты провинился? — не скрывая сарказма, поинтересовалась Саша.

— Не знаю. Она ушла без объяснений. Просто приказала мне больше не появляться у нее. Разлюбила…

И он виновато улыбнулся.

— Ну а я-то чем тебе могу помочь? — без особого участия в голосе поинтересовалась Саша.

— Ты ведь дочь. От тебя она примет.

Он поднялся и ушел за занавеску.

— Вот. Много у меня нет, это на первое время. Купи ей что нужно.

Саша молчала. Она не хотела брать деньги у Ильи. Что-то в ее душе противилось этому. Кто знает, что там произошло у матери с этим парнем. Может, он ее предал. Изменил. Или просто до смерти надоел.

С другой стороны, у Саши действительно не было денег. Ну не рассчитывала она застать мать в таком состоянии. К тому же эта неприятность на вокзале. Не получалось, как в мечтах, «увидеть и спросить». После «увидеть и спросить» она, вероятно, смогла бы красиво уйти. И начать новую жизнь. А могла бы остаться. И опять же — начать новую жизнь. Но то, что она увидела, не позволило ей задавать вопросы. Не могла она и уйти. И остаться тоже не могла. Она могла только БЫТЬ ОКОЛО. А для этого нужны деньги. Она молча взяла протянутые ей купюры.

— Только не говори, что это от меня. Ладно? Конечно, здесь мало. Но я надеюсь на выставку. У меня скоро выставка, тогда, возможно, я продам часть картин. И у меня будут деньги, чтобы организовать ей хорошее лечение. Может быть, нужно будет отправить Лику в санаторий. Теперь вдвоем мы ее вытянем. Правда?

Илья говорил тихо. У него вообще манера говорить была такая — приглушенная. И у Саши создалось впечатление, что он втягивает ее во что-то свое. Захотелось прервать этот полушепот. И она громко сказала:

— Мне пора идти!