1

      Итак, проснувшийся примерно к обеду Макарка Телятников осмотрел злополучные атавизмы, невероятным, мистическим образом проклюнувшиеся на теле Нинки, и объявил:
      — Ну что же, что рожки? (Он скроил ученую мину, скопированную у его папы, доктора исторических наук Анатолия Павловича, когда тот рассуждает о какой-нибудь функциональности этнокультурного сознания. ) Всему нужно искать объяснение, — важно продолжал Телятников. — Наверно, переизбыток кальция в организме и сопряженное с этим флуктуативное явление выброса вещества…
      Да, вы это уже слышали. Явление выброса вещества! Умник! Я даже выбросил Макарку из окна (как то самое вещество),после чего он пошел за портвейном. И, надо признать, я очень благодарен ему за этот поступок, потому что… Ну что еще остается?
      Выпив три бутылки портвейна, принесенные Макаркой, мы принялись штудировать все энциклопедии и все справочники по анатомии, которые только нашлись в доме. Залезли и в Инет, прошерстили его через все известные поисковики. Собственно, никаких объяснений случившегося, кроме самых абсурдных и откровенно шарлатанских, выудить не удалось. К тому же сам объект исследований, Нинка, крутилась под ногами, а потом начала танцевать на кухне степ. Копытные стуки бильярдными шарами раскатывались по всей квартире… Несколько раз я затыкал уши, чтобы не свихнуться. Девчонка решительно оправдывала самые неутешительные прогнозы, какие даже я, ее родной дядя, не отваживался давать. Чертенок! Кажется, именно так выразился недавно Макар. И вот теперь — получите: по своей конституции и анатомическим особенностям Нинка и есть маленький озорной чертенок. С рожками и копытцами. Наличие хвостика я проверить как-то не решался, потому что чувствовал: после созерцания еще и третьего атавистического признака придется бежать еще за одной… Да нет, ОДНОЙ тут не обойтись. Нинка же как будто прочитала наши с Макаром мысли. Она сунула мне под локоть бутылку (уж конечно не преминув хорошенько пролить на мою многострадальную клавиатуру!) и прожурчала:
      — А вот, Илюшка. Смешно, правда?
      — Да просто ухохочешься! — буркнул я и только тут остановился взглядом на бутылке, которую совала мне племянница. Так… Мысли подпрыгнули и закрутились по хитрой спирали, как пущенная чьей-то игривой рукой юла. Так, так. Макарка принес ТРИ бутылки портвейна. Все три мы выпили. Сам выкидывал их в мусорное ведро на кухне. Пустые.А тут залило всю клавиатуру!.. Я взял в руки бутылку, принесенную Нинкой, и только тут вспоминаю…Макарка смотрит на меня мутным взглядом человека, который упорно сожалеет о бренности бытия, и я говорю вслух, отставляя одно слово от другого, так, как если бы каждое писалось с заглавной буквы:
      — Где. Ты. Это. Взяла?
      — А в сундучке.
      — Я же просил тебя не залезать в бабушкин сундук, там плохо пахнет и вообще…
      — А я не в бабушкин. Да ты что, Илюшка? В бабушкин я и не лазила уже три дня, — простодушно сказала Нинка. — Там сундучок валяется, в ванной. Вы ж его сами туда бросили, когда вчера воо-о-о-от такие пришли.
      И она скорчила гримасу, долженствующую, по ее мнению, продемонстрировать, какими мы с Макаркой явились вчера. Я вскочил из-за стола и бросился в ванную. Макарка остался в комнате и недоуменно потянулся к бутылке…
      Нинка была права. В ванной в самом деле валялся сундучок. В моей голове уже всплыли вчерашние злополучные забеги трех стебанутых дедов, прежде чем я вцепился судорожным хватом в ручку двери ванной и повернул ее. Сундучок валялся вверх тормашками, если только это можно сказать о предмете домашней утвари. Его незавидное содержимое лежало тут же: затертая книжка, улыбающаяся мне желтыми листами, и шапка-вносок», повисшая на вентиле смывного бачка. Бутылка УЖЕ была в комнате.
      Бутылка!.. Эта странная бутылка, которую мы в экстазе допивали в больничном скверике, да так и не смогли довести начатое до логического завершения!
      Я схватил первый попавшийся под руку тазик и бросился в комнату. Макарка уже прикладывал горлышко бутылки к губам. Ну что еще можно ожидать от этого неудачного отпрыска строгих родителей-историков? Не размениваясь на околичности, я просто выхватил у него злополучный сосуд и, запрокинув горлышком вниз, стал выливать содержимое бутылки в тазик. Макарка Телятников следил за моими манипуляциями сначала попросту выпученными глазами, но в молчании, а потом тихо завыл. К исходу первой минуты в его вое стали проклевываться обрывки слов, которые можно было связать в неряшливые, но какие-никакие логические блоки:
      — Ну что ж ты это… продукт перево-ди… а лучше бы… да у нас… ну-у-у!.. Илюха, ты зачем в тазик?.. Нет… ну… э-э-э, лучше бы я… того… в Буркина-Фасо родился, что ли, чем такое видеть!..
      После этого он замолчал совсем — по причине, которая разъяснится чуть ниже.
      — А ты сам посмотри! — ожесточенно сказал я к исходу третьей минуты. — Посмотри, посмотри! Не знаю, что это за чертовщина такая, но только в бутылке, кажется, и не убыло вовсе. Понял ты, Телятников?
      Фамилия прозвучала как ругательство. Макарка ошеломленно пялился на заполненный ДО КРАЕВ тазик и шевелил толстыми губами. Потом он снял очки и стал протирать их с целью изгнать коварный оптический обман, а потом снова водрузил их на переносицу. Бесполезно. В тазике ничуть не убавилось. В темно-красной жидкости, заполнившей таз до отказа, отразилась сначала круглая физиономия Телятникова, а потом веселое, дурашливое личико Нинки, которая подпрыгнула и зачерпнула игрушечным черпачком из этого…
      — А ну, вылей! — рявкнул на нее я.
      Дите, как обычно, поняло все буквально и одним коротким молниеносным движением опрокинуло таз. О-ох! Только этого еще не!.. Вино ручьями растеклось по полу, впитываясь в ковер и затекая в щели между ободранными половицами. Винный букет густо шибанул в ноздри. Я схватился за голову и кинулся в ванную, чтобы обнаружить там хоть какую-нибудь тряпку. Нрав живущей подо мной соседки, любезной тети Глаши, оставлял мне мало шансов на выживание, если я замешкаюсь хоть чуть-чуть и залью ее. Тряпка, как назло, не находилась, а Макар, ничуть не смущаясь происшедшим, врубил на компьютере музыку и налил себе из неоскудевающей бутыли еще винца.
      Тряпку я нашел и даже успел привести пол и ковер в относительный порядок. Но тетя Глаша все-таки примчалась, прямая и грозная, как неизбежность. Орать начала уже с порога, еще не успев разобраться:
      — Пьете? С утра зенки залили? Вон как винищем-то несет! Так ведь вы и меня еще залили! У меня там весь потолок в разводах, все обои отклеились и вообще… Нет, на этот раз ты так легко не отделаешься, скотина, тунеядец! А ну-ка!..
      Я не успел отреагировать: проявив стати призового скакуна, тетя Глаша ринулась мимо меня в квартиру, отчаянно следя своими грязными стоптанными сапогами, известными всему дому. В большой комнате она застала Макарку, безмятежно пьющего злополучное вино и листающего органайзер. Из него он намеревался выудить адреса и время двух собеседований, назначенных нам на сегодня. Тетя Глаша вторглась в этот неспешный процесс:
      — Пьете? Пи… пи… ете? Все пьете и пьете, бухарики?.. Что уставился, а-ачкарик? А ну берите тряпку и все убирайте! Сначала тут, а потом я заставлю вас… ррррремонт!..
      Тут ее и настигла карающая ручка Нинки. Племянница подошла к ней и, чуть притопнув ногой и упрямо наклонив вперед голову, сказала:
      — Бабушка Глаша, а что вы так кричите? Если у вас запор, то у Илюшки есть клизма. А еще у вас юбка порвалась на боку, и на лбу вскочил прыщик, вот. Хотите, я вам его плоскогубцами выдавлю? Я так у своей собачки, которая живет в деревне, этих… жучков давила.
      Тетя Глаша задохнулась. Милая детская непосредственность била наповал. Я пробормотал на чистом автомате: «Не жучков, а этих… собачьих паразитов… гниды там, вши, блохи». Но не гниды и вши и даже не беззаботная детская речь Нинки так впечатлили злобную соседку, которая не смирила свой свирепый нрав даже после того, как двое ее мужей умерли от инфаркта и пищевого отравления соответственно, а третий бежал из жениного дома из окна, сломал себе ногу, а когда его отправили в больницу, пел песни и хохотал от восторга (мне иногда казалось, что тетя Глаша в родстве с Людмилой Венедиктовной, матушкой Лены). А вот Нинка заставила ее умолкнуть на полуслове. Еще бы!.. Я похолодел. Конечно же! Рожки и копытца! Копытца и рожки! Нинка — босиком, с непокрытой головой стоит перед старухой, чей злой и болтливый язык ядовитей любой гадюки! Точнее, любая гадюка — безвредный кусочек холоднокровного мясца с глазками по сравнению с…
      Я уже не думал. Я широко распахнул дверь и заорал, не думая ни о каких последствиях:
      — Тетя Глаша, немедленно выйдите! Выйдите вон из квартиры! Вы напугали девочку! Я не позволю издеваться над ребенком!..
      В коридор выскочил уже изрядно подогретый Макарка и понес следующую чушь:
      — Между прочим, шестой пункт Женевской конвенции об угнетении прав поднадзорных детей гласит, что сенильные психозы старушек старше семидесяти лет не являются причиной для освобождения от уголовной ответственности с целью…
      Теперь я думаю, что было тогда в наших глазах что-то дьявольское.Нет, не дурацкие псевдоюридические периоды Телятникова и даже не рожки-копытца Нинки заставили несносную старуху завертеться веретеном, скакнуть едва ли не на полметра вверх и горячим сгустком злобы и страха вывалиться в гулкое, сырое жерло подъезда. Еще долго в ушах бухали сапожищи и гремела старомодная, твердая, как жесть, юбка милой соседушки. Я обессиленно потянулся всем телом и спросил у Макарки:
      — Ну что, когда у нас там собеседование?
      Он поднял на меня припухшие глаза и ответил:
      — Да тут. Н-никак не могу вспомнить.
      — Никак не можешь вспомнить, когда собеседование?
      — Собеседование?.. — переспросил он. — А, ну да. Нет, не то… Не могу вспомнить.
      — Что?
      — Да тут одно… Засело, как заноза… Вот характер такой дурацкий: пока какую-нибудь ерунду не вспомню, не успокоюсь. Уф!.. Ладно, как вспомню, так сразу и скажу.
      Я молча пошел в кухню.

2

      На первое собеседование мы не попали, на второе опоздали и лучше бы вообще не ходили, потому как… Да, впрочем, вы и сами все понимаете.
      Мы пытались разобраться в этой дикой свистопляске разрозненных, нелепых, совершенно не соотносящихся друг с другом случайностей. Но, как говорится, нет ничего более закономерного, чем случайность. В связи с этим Макарка, которого окончательно развезло уже на попытке выяснить функциональные особенности шапки-«носка», заявил со своей обычной перекормленной важностью:
      — Как говорится, случай — псевдоним Бога. Нет ничего более замотивированного, чем причинно-следственная связь, и звенья этих связей мы и должны с тобой унифицировать…
      Нинка дала ему по голове маленькой сковородкой, и он несколько утихомирился.
      Я пытался рассуждать логично, насколько вообще позволяло то взъерошенное состояние, в котором я находился. Меньше чем за сутки с нами произошло два экстраординарных события. Бесспорно, между ними должна быть связь, но увидеть и тем более доказать ее я не мог упорно! Три бешеных старика, борца, боксера и бегуна; сундук с дурацким наследством, одной из составляющих которого оказалась чудесная бутылка, в которой никогда не переводится пойло; рожки и копытца, объявившиеся у моей племянницы… И — наконец — волшебное перевоспитание нашей соседки, сразу внявшей уговорам удалиться и оставившей мою квартиру без пяти ударов пустым ведром по ее пустой лысой голове. И без многоэтажного мата, и без вантуза, присосавшегося к морщинистому лбу, и без… да мало ли! (Все вышеперечисленное предпринимали соседи из различных квартир подъезда, лишь бы только удалить из своего дома эту жуткую мегеру.) Пока что удалось установить лишь третьестепенное условие разбора полетов: без бутылки во всем этом не разберешься!!!
      С бутылки мы, как вам уже известно, и начали.
      Так как об исчислении выпитого теперь можно было говорить лишь очень приблизительно, мы сделали засечки на тазике. Даже в лучшие университетские годы никогда не исчисляли объемы спиртного тазиками для стирки!
      Прежде всего мы с Телятниковым испробовали на бутылке современное моющее средство. После нескольких минут мучений нам удалось отмыть толстый налет грязи, которым она была покрыта. Телятников покрутил бутылку в руках и обнаружил, что она из темного стекла, с тиснением на горлышке. Надпись удалось прочитать, и она оказалась в полном созвучии с нашим рационом: ПОРТВЕЙН 666. Если слово нас устроило вполне, то по поводу цифры возникли разнотолки. Я заметил, что 666 — это число дьявола и что по мне куда лучше портвейн «777», который мы с омерзением распивали только сегодня. Однако Макарка Телятников возразил, что на самом деле 666 — это нумерологическое обозначение имени императора Нерона (Nero), зашифрованное в «Апокалипсисе» товарища И. Богослова.
      — А что Нерон? — продолжал разглагольствовать сын доктора исторических наук. — Конечно, в его правление были отдельные недоработки… ну, там зверей не тем мясом кормили… пожарная служба сбои давала… Но в целом всем бы так жить, как при Нероне… так сказать…
      — Ну ты, ученая обезьяна, — сказал я ему с самым любезным выражением лица, какое только смог изобразить на нем, побагровевшем от треволнений и возлияний, — не надо меня лечить лекциями по истории Древнего Рима. С бутылкой вроде разобрались. Неисчерпаемый источник вина. Этакая винная скважина… П-персидский залив.
      — Ага, — подтвердил тот, — залив зенки, можем п-перейти к следующему предмету. — Нинка, да не цокай ты копытами, а то как дам по рогам… м-м… м-мешаешь сосредоточиться.
      — Ну ты, Макарка! — грозно ответствовал я и едва не сверзился с табуретки. — Давно не приземлялся в палисаднике тети Глаши? Она сегодня особенно добрая… Так что придержи язык. С бутылкой разобрались. Шапка нам пока что ничего не дала. Посмотрим тогда книжку.
      — Какая-нибудь популярная литературка по выращиванию репы в парниковых условиях или список рецептов от старческого ревматизма, — предположил Макарка, но я глянул на него довольно свирепо, а Нинка повторно треснула моего приятеля сковородой по голове, так что он на своем мнении уже и не настаивал.
      — Тут страницы слиплись, — сообщил Телятников.
      — А ты ее бухлом не облил?
      — Да вроде нет.
      — Ну-ка, дай сюда.
      Затрапезный вид книжицы не помешал мне установить, что на ее обложке выполнена надпись на вполне читаемом русском языке. Точнее, на какой-то странной помеси современного русского и церковно-славянского. На последнем я съел не только собаку, но и три пересдачи, а схлопотал я их за перевод предложения «Поби мраз обилье» . Я с самым умным и начитанным видом перевел прямо в лицо нашей старенькой, но грозной преподавательнице:
      — Я побил много мрази!
      Сейчас, судя по ехидной улыбочке Телятникова, вид у меня был не менее начитанный.Я прочитал:
      — «Словник демиургических погрешностей». М-да. И что это, спрашивается, за брошюрка научно-популярного содержания?
      — Каких-каких погрешностей?
      — Демиургических. От слова демиург.Деми-ург.
      — Деми М-мур? Знаю, это актриса такая, — явно дурачась и еще более явно — дурачась не ко времени, сказал Телятников. — Ты думаешь, Винни, что…
      — Я думаю, что ты, Телятников, останешься у меня без закуски, — пригрозил я и показал ему кулак. — Серьезная литература у дедов.
      Телятников стал в третью научную позу своего батюшки, поправил очки и стал вычитывать:
      — ДЕМИУРГ. Слово греческого происхождения, означающее «мастер, ремесленник». В философии Платона, на которой я завалился на экзамене, обозначает персонифицированное непосредственно-творческое начало мироздания. Короче, божество-творец, лепящее мир из первичной материи по вечным образцам. Видать, три наших старичка и пофилософствовать любят. Это надо же такое… «Словник демиургических погрешностей», издание третье, типография Небесной канцелярии, дополнительный тираж. Хе-хе…
      Я листал книгу, не обращая внимания на энциклопедические выкладки Макарки. Демиургические погрешности… гм. Это что имеется в виду? Что-то вроде «сделать хотел козу, а получил грозу»? В общем, как поется в песне: «Даром со мною мучился самый искусный маг»? Думай, Винни, думай! Пусть хоть лопнет башка, а ты должен понять, что значат эти чертовы значки, которые писали даже не курам на смех! Потому что ни одна уважающая себя курица даже самой корявой своей лапой такого кошмарного почерка не выработает, не добьется! Теперь по существу. Вне всякого сомнения, книга написана преимущественно на церковно-славянском. Правда, попадаются страницы и на латинском, а самые кошмарные фрагменты, в которых вообще ничего не разобрать, — это, по всей видимости, древнееврейский. Какое вавилонское смешение языков!
      Я захлопнул книгу:
      — Черт бы побрал этих старых пердунов! Ну ничего. Я все равно прочитаю ЭТО, если потребуется.
      — Давай лучше носок потерзаем, — отозвался Макарка. — Может, подбросит что-нибудь конструктивное для решения этой головоломки с Нинкой.
      Носок (то есть третий предмет, тот головнойубор) немедленно оказался в руках Телятникова, потом перекочевал ко мне. Я покрутил его в руках, потом надел на голову. В таком виде я был похож то ли на гнома-акселерата, разросшегося не в традициях своего мелкокалиберного народца, то ли на чрезвычайно аккуратного бомжа, только что вынырнувшего из мусорного контейнера по месту прописки. Собственно, это ничего не дало. Шапка как шапка. Постирать бы ее точно не мешало, а вот никаких других мыслей касательно этого предмета «наследства» — ну не было. Да и вообще… даже в секонд-хенде таких унылых раритетов не держат. Я перебросил шапку обратно к Телятникову и подумал, что все-таки «Портвейн 666 »оказался наиболее полезной частью, оставленной отцом тем трем старичкам. А коли так…
      — Не грей посуду, передавай сюда, алкаш!..
      А еще через два дня я услышал разговор, который все, решительно ВСЕ в моей жизни вздыбил, перевернул, поставил с ног на уши, или даже не на уши, а на кончики вставших торчком волос! Хотя что грешить — сам разговор был только отправной точкой, а в дальнейшем мне следует винить исключительно себя самого.
      Итак…
      Вечер. По оконному стеклу размазываются утомительные городские сумерки, никнет к земле, остывая, серая пыль прошедшего дня.
      — А у Лены через три дня свадьба, — вдруг услышал я под окном. Я дернулся, как ткнутый иглой, и судорожно потянулся к окошку. Там стояла тетя Глаша и, крутя полупустой авоськой, мирнобеседовала с Людмилой Венедиктовной Лесковой.
      — Что там? — спросил Телятников почему-то шепотом. Наверно, у меня стало нехорошее лицо, да и побледнел я, как скатерть, припорошенная к тому же мукой, потому что он отстранился к стене. За стеной раздался веселый цокот Нинкиных копыт, и я медленно, глядя куда-то в пол, ответил:
      — Слет ведьм.
      Макарка смотрел на меня, мучительно сморщив лицо. Потом хлопнул себя рукой по колену и воскликнул:
      — Вспомнил!
      — Что вспомнил? — мутно выговорил я.
      — Ну как ты сказал про ведьм, так я и вспомнил… Помнишь того парня, который нас чуть не сбил? Ну, этого, на черной иномарке… ты еще его послал на…
      — Я помню, куда я его послал, — нетвердо прервал его я. — И что?..
      — Да то! Я вспомнил, кто это такой! Этот парень на иномарке — тот самый тип, с которым я видел твою… то есть… в общем, с которым шла тогда Лена. Наверно, она за него и замуж выходит, да. Гм… Это… Бывают же такие совпадения, правда, Винни?
      Я смотрел на его виновато улыбающуюся физиономию и только через минуту ответил:
      — Я так думаю, ты очень удачно выбрал время, чтобы сообщить мне эти успокоительные сведения.

3

      До сих пор не понимаю, какой именно черт дернул меня отправиться на свадьбу Лены. Несколько позже я устроил подробный расспрос упомянутых чертей, применяя меры воздействия с о-ох каким пристрастием. Но тогда, в тот солнечный апрельский день, пропитанный молодой клейкой листвой и щедро залитый юным весенним солнцем, — я до конца не проник в те темные силы, что сподвигли меня отправиться на эту свадьбу. Что касается темного,то в цветовых характеристиках причин, доставивших меня на свадебный банкет, точно установлена лишь одна: ВИНО было красным.То самое вино из бутылки с тройной шестеркой, из никогда не иссякающего источника, как установили мы с Макаркой — с неким подобием удовлетворения и с мурашками по коже!..
      Конечно же все дни, истекшие с того времени, как у Нинки выросли рога и копыта, мы занимались распитием.
      Итак…
      — Сегодня у Ленки свадьба! И я!.. ийя-а!..
      На первой отметке на краю тазика я еще порывался надеть праздничный серый костюм-тройку, чтобы, будучи неприглашенным, хотя бы внешним видом не выбиваться из стройных рядов этих проклятых гостей! Позже, когда вино убыло и его уровень достиг следующей отметки, предпоследней, я оставил эту мысль. Объявил ее типичным пижонством и, высунувшись в окно, на весь двор заявлял, что никто не сделает из меня рафинированного метросексуала (цитирую в точном переводе). Когда я торчал из окна, Макарка поощрительно хлопал меня ладонью по спине и в очередной раз напоминал, что завтра мы оба должны выйти на работу.
      Короче, я отправился на банкет, проходивший в кафе с пафосным названием «Нью-Йорк», с намерением отговорить Лену выходить замуж и убедить ее в том, что она делает грандиозную ошибку. Помимо намерений, при мне были двадцать пять рублей, смятая упаковка жвачки, а также Макаркин мобильник и почему-то карманный сборничек кулинарных рецептов «В помощь молодой хозяйке». Что до моей внешности, то костюм-тройка был окончательно отставлен, и я напялил мятые голубые джинсы и серую рубашку с воротом-стоечкой, вышедшим из моды еще в позапрошлом году.
      Идя на банкет, я быстро убедил себя в том, что Лена тотчас же поддастся уговорам и, как полагается в иной мелодраме со слюнявым сюжетом, сбежит со мною с собственной свадьбы. Босиком, потому что туфли будет швырять в новоиспеченного супруга. Кажется, его зовут Видим, припомнил я, и он работает в консалтинговой фирме.
      Заручившись всем вышеперечисленным, я и отправился по адресу ул. Чапаева, д. 52, где и находилось кафе «Нью-Йорк». Идя туда, я не осознавал своим невразумительным мозгом, что в банкетную залу направляются уже ПОСЛЕ официальной регистрации брака в ЗАГСе. Торжество я застал в полном разгаре. Шумели гости, гремела музыка, произносились тосты и здравицы. Никогда не пробовали ходить на чужую свадьбу? Особенно когда выходит замуж девушка, которую еще недавно звали своей?.. И не советую. Аттракцион не для слабонервных. И не для выпивших.
      Ко мне тотчас же подлетела какая-то разбитная дамочка и защебетала:
      — Молодой человек, молодой человек? Вы со стороны жениха, да? Помогите… на минуточку вас, на минуточку!
      Я пробурчал что-то невнятное, но, слава богу, к дамочке подлетел какой-то франт с идиотским желтым, в черную крапинку, галстуком, напоминающим разлагающуюся гусеницу, схватил ее за руку и поволок, приговаривая:
      — Ну что ты, ну куда ты! Куда ж ты потащилась? Там сейчас молодым что-то будут дарить, деньги и подарки, а потом Людмила Венедиктовна будет говорить тост за молодых!..
      — Ы-ы-ых… рррру-гага… а тепе-е-е-ерь тост!.. — неслось из залы.
      Я остановился, почувствовав, как ноги немеют самым дурацким и предательским образом. В голове почему-то вертелись хрестоматийные строки поэта:
 
      Никогда не забуду (он был или не был)
      Этот вечер). Пожаром зари
      Сожжено и раздвинуто бледное небо,
      И на желтой заре — фонари.
      Я сидел и мечтал в переполненном зале,
      Тихо пели смычки о любви,
      Я послал тебе черную розу в бокале
      Золотого, как небо, аи.
 
      Блок внезапно успокоил меня. Блок меня вдохновил. Одно дело — лежать в луже и, преисполнившись чувства собственного превосходства над кошками и собаками, орать частушку и совсем другое — стоять у дверей банкетного зала, где гуляют гости на свадьбе твоей любимой. Поза, поза!.. Я мельком поймал в зеркале свое отражение и, нарисовав на лице надменную улыбку, влился в торжество.
      Самое смешное, что меня даже не заметили. То, что мне тут же нашли посадочное место между какой-то жирной бабой и мелко покашливающим дедушкой в старомодном пиджаке с орденской планкой и даже не спросили, кто я таков, — это еще не заметили.Мне наложили полную тарелку снеди и буквально втиснули в руку стопку с водкой. Я выпил, не почувствовав, и стал наблюдать.
      Теперь я уже был спокоен. Да, успокоился, и ни при чем тут водка. Я наблюдал за Леной, за ее женихом… тьфу ты, уже мужем. Да, кажется, Макарка прав: это тот самый,который несколько дней назад нас чуть не сбил. То есть сбил, но не до конца. Может, лучше совсем бы сбил?.. Все, хватит! «Сме-е-йся, паяц, над разбитой любовью-у-у!»… тьфу. Ладно. Ну что же, счастья вам. Слава богу, я вовремя осознал бессмысленность моей затеи с «похищением невесты». Поздно, Винниченко, поздно. Да и она говорила то же. И вот теперь она сидит рядом с этим в меру упитанным и, в общем-то, цветущим мужчиной в черном костюме с «бабочкой» и улыбается белозубо и так счастливо, что я начинаю верить. Верю. Да, верно, это и есть оно — счастье. А я, как Чайльд-Гарольд, снова один… Позер, позер до мозга костей, я тут же ощутил пикантность своей новой жизненной позиции и, стиснув челюсти, подумал про себя: вот сейчас я подойду и, гордо, спокойно улыбаясь, пожелаю ей счастья, поцелую в… щечку, а куда же еще? В копчик, что ли? И уйду. Навсегда, навсегда. Наверно, она будет смотреть мне вслед, потому что у меня красивая походка. Между прочим, меня на втором курсе приглашали в фотомодельное агентство манекенщиком, но я до них так и не дошел своими фотомодельными ногами Длиной 1, 09 метра каждая. Да!.. Вот я какой!
      Я так увлекся темой своей походки, страданий и отверженности, что пропустил два тоста и очнулся только на третьем, когда почувствовал, как острый локоть старикашки с орденскими планками тычется мне в бок:
      — Молодой человек, что ж вы не выпьете никак? Хватит? Гм… М-молодешшшь! Вот мы, когда вошли в Прагу на танках в шестьдесят восьмом, помнится…
      «Да я столько выпил за последнюю неделю, что ты утонул бы в этом выпитом вместе со своим ржавым танком, плешивая башка», — подумал я, ровно улыбаясь сначала несносному старикашке, а потом навскидку всем сидящим напротив меня.