В тот год венеты назначили за мою голову награду в тысячу золотых. А последние два года моя эскадра была личной эскадрой гологолового Сгномбе, Верховного жреца – правителя Хемта. Да будет ему пища камнями, а вино мочой. – Тамор сплюнул. – Большей сволочи я не встречал. Все его величие заключалось в том, что он отлично умел изображать каменного истукана от рассвета до заката, сидя на птицеголовом троне в центральном зале храма-дворца Четыре камня, – Тамор сделал паузу, – хотя платили они изрядно. Но сколько можно просто изображать из себя грозных вояк, а не заниматься делом?! И когда до наших краев докатились слухи о некоем Гроне, который солидно надрал задницу венетам и горгосцам, я вспомнил о тебе и решил, что парень, выросший в портовой груде Тамариса, никак не может забыть о флоте. И, как видишь, не ошибся. – Он налил себе еще дожирского, залпом осушил кубок и улыбнулся. – Так что если тебе нужны хорошие корабли и отличные моряки, я в твоем распоряжении.

Грон откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. Он знал, что не примет предложение Тамора, но так просто отпускать его не хотелось. Он чувствовал, что Тамор является именно тем за кого себя выдает, – хорошим моряком и умелым адмиралом с богатым боевым опытом. А это было как раз то, чего ему сейчас не хватало. Но флот был частью Корпуса, и Грон твердо знал, что он ею и останется. Он некоторое время раздумывал, как поймать Тамора на крючок, потом решил рискнуть:

– Извини, Тамор, я готов взять тебя в учителя или, по старой дружбе, помочь тебе деньгами, но ни нанимать твою эскадру для разовых поручений, ни принимать ее на службу как часть моего флота я не буду. Все, кто служит в моем флоте, – члены Корпуса, и никого больше там не будет. – И он закончил деланно безразличным тоном: – Впрочем, если кто из твоих людей захочет поступить в Корпус, то вполне может попытаться после прохождения «давильного чана» стать моряком.

Тамор усмехнулся:

– Даже я?

Грон, не отводя взгляда от окна, едва заметно кивнул. На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина, потом Тамор шумно выдохнул:

– У меня шестнадцать галер и почти тысяча лихих ребят, а ты предлагаешь мне – МНЕ! – идти в гребцы или палубные матросы как какому-то рабу или безземельному. Я – Тамор! Знаешь ли ты, что означает это имя?

Грон посмотрел прямо в налившиеся кровью глаза. Несколько мгновений они бодались взглядами. Наконец Тамор скрипнул зубами и отвел глаза. Грон покачал головой:

– Тамор, Тамор. – Он вздохнул. – Сказать по правде, я хотел бы иметь тебя своим адмиралом, но… Пойми, пока ты не пройдешь то, через что прошел здесь любой, пока не проникнешься духом Корпуса, ты не сможешь ни командовать этими людьми, ни понять, что ты делаешь не так.

– Если ты помнишь, я держал в руках самых крутых головорезов Тамариса, – заявил Тамор.

Грон снова покачал головой:

– Не то. Каким образом ты делаешь накачку своим парням, когда посылаешь их в бой? Что-то вроде: вперед, там бабы, вино и золото?

Тамор, криво усмехаясь, смотрел на него. А Грон продолжил:

– А мои командиры говорят другое: ребята, мы – это Корпус. И это срабатывает не хуже твоего.

Тамор расхохотался:

– Ну-ну, прямо как у горгосцев: Магр смотрит на нас. Да они у тебя дубоголовые!

Грон усмехнулся и поднялся на ноги:

– Пойдем.

Они спустились на плац. Завернув за угол, прошли вдоль стены и, пройдя сквозь калитку в стене, вышли к большому стрельбищу. Тамор остановился и удивленно распахнул глаза. Вдоль стены на вкопанных в землю стволах мерно раскачивались на канатах нетесаные бревна. На них стояли воины с арбалетами в руках. Ближние были в легких одеждах, те, что чуть дальше, – в полных доспехах. Перед ними на различном расстоянии располагались разнообразные мишени. У ближних – большие круглые срезы деревьев с черным пятном в середине, у дальних – срезы поменьше от деревьев потоньше, а в дальнем конце двора шла череда вкопанных столбов, между которых, подобно стрелковым местам, раскачивались круглые диски размером едва больше ладони. В другом углу стрельбища на чудовищных опорах покачивались площадки, на которых были закреплены корабельные баллисты и катапульты. Воздух гудел от звуков спускаемых тетив и треска рычагов катапульт, ударяющихся об ограничители. Тамор заметил, что Грон, улыбаясь, смотрит на него, и захлопнул рот. Над стрельбищем пролетел хриплый сигнал рога, потом засвистели боцманские дудки и раздались голоса:

– Стой, прекратить стрельбу, собрать стрелы.

– Не хотите ли посмотреть, уважаемый? – спросил Грон. Тамор коротко кивнул и быстрым шагом двинулся к мишеням.

У неподвижных мишеней число стрел, воткнувшихся в цель и упавших на землю, было приблизительно равным, но там, где мишени раскачивались, они были утыканы арбалетными болтами гораздо гуще. Тамор с задумчивым видом вернулся к стене.

– Сколько у тебя кораблей?

– В строю сорок два. Но почти все сейчас в разгоне. Спущены на воду и имеют команды еще пятнадцать. Эти пока пошлепают по окрестностям, попробуют взять друг дружку на абордаж, и только через полгода я отпущу их куда подальше.

Тамор уважительно кивнул и, пожевав губами, осторожно спросил:

– А какой флот ты хочешь иметь?

– В той эскадре, которая будет базироваться здесь, будет кораблей двести – двести пятьдесят, а всего… – он пожал плечами, – не знаю. Сколько будет нужно. Может, тысячу, может пять тысяч, а может, всего пятьсот.

Тамор аж задохнулся, услышав такие цифры.

– И у тебя есть деньги на то, чтобы построить такой флот? Грон усмехнулся:

– На пять тысяч пока нет. Но на сотню-другую кораблей хватит. Хочешь посмотреть корабли?

– Я уже видел. В гавани. Сказать по правде, они не производят особого впечатления. Борта низкие, мачта высоковата, тарана нет. Если бы не десяток воинов, я бы подумал, что это немного увеличенные ладьи морских разбойников. А те никогда не отходят от побережья дальше чем на день пути.

Грон хитро прищурился:

– Эти корабли предназначены не для того, чтобы производить впечатление, их цель – преподносить сюрпризы особо ретивым. Но есть еще другие. В бухте, за дальним молом. – Он повернулся и сделал знак рукой. Спустя некоторое время из-за поворота вылетела широкая добротная дорожная колесница, запряженная парой лошадей, и лихо подскочила к ним.

Через четверть часа Тамор стоял у блестевшего свежей смолой борта корабля, восхищенно водя ладонью по ребристому боку, а рядом бормотал надувшийся от гордости корабельный мастер Смигарт:

– Стодвадцативесельная дирема. Две мачты, стальной таран, четыре баллисты и две катапульты. Двести восемьдесят человек команды. Берет на борт шесть тысяч стоунов груза.

Тамор расхохотался:

– Да ты можешь заделаться купцом, Грон, с такой-то загрузкой. – Он отбежал подальше, окинул корабль взглядом, потом повернулся к Грону: – А сколько он несет воинов?

– Ты же слышал – двести восемьдесят. Тамор недоуменно уставился на него:

– Да, но гребцы-рабы… Грон покачал головой:

– В моем флоте нет рабов. Каждый корабль несет две полные смены гребцов, два десятка стрелков с дальнобойными арбалетами, палубную команду и расчеты баллист и катапульт. Когда же начинается абордаж, в бою участвуют все.

Тамор некоторое время, прищурясь, рассматривал корабль, потом с сомнением протянул:

– Хитро придумано, но воинам грести…

– Зато он несет почти в три раза больше воинов, чем любой схожий по классу.

Тамор расхохотался:

– Да, он преподнесет большой сюрприз любому, кто рискнет отнестись к нему как к обычному кораблю, постой… – Тамор ошеломленно повернулся к Грону, – так эти твои маленькие униремы тоже… не имеют рабов?

Грон утвердительно кивнул. Тут уж Тамор заржал как сумасшедший:

– Представляю, какой сюрприз ждет тех, кто вздумает немного поживиться! – Он задумался. – Слушай, но как они не опрокидываются при такой мачте?

– Это пока тайна Корпуса. Могу, правда, сказать, что эта тайна называется «шверт».

Они вернулись в кабинет Грона только к вечеру.

На следующий день Тамор собрал своих людей. Когда почти тысяча молодцов в пестрых одеждах, увешанных оружием и золотыми украшениями, столпилась у пирсов, вперив взгляд в своего могучего предводителя, Тамор одним махом вскочил на бочку, поставленную стоймя, и окинул своих воинов гордым взором.

– Эй, псы морей! Пять лет я водил вас в набеги. Пять лет мы с вами брали на меч толстобрюхих купцов. Я начал это дело с одной галерой, а теперь у меня шестнадцать кораблей. На той галере нас было всего два десятка, сейчас нас почти тысяча мечей. Тогда мы были жалкими оборванцами, сейчас на ваших шеях блистают золотые цепи, а на пальцах перстни с драгоценными камнями. Любая портовая шлюха или дорогая гетера сочтет за честь принять у себя воина из стаи Тамора. И даже те, кто сложили головы в жарких схватках, были достойно приняты богами, ибо я никогда не скупился на обильную поминальную жертву их богам. И сегодня я хочу спросить вас – довольны ли вы своим адмиралом?

Над пирсами разнесся восторженный вопль, так что чайки, парившие над самой водой, испуганно прянули вверх. Когда крики немного поутихли, один из капитанов, старый седоусый Имфар, шагнул к Тамору и негромко спросил:

– К чему ты это говоришь, Тамор? Разве кто-то из нас когда-нибудь давал тебе повод усомниться в своей верности? Тамор отрицательно качнул головой.

– Нет. Но я хотел еще раз услышать это, – он тяжело вздохнул, – в последний раз.

Над пирсами повисла мертвая тишина. Слышно было даже как стучат каблуки смены караула, идущей по дальней стене крепости. Затем раздался чей-то изумленный вскрик:

– Но почему, адмирал?! Тамор вскинул голову:

– Я остаюсь.

Над пирсом опять повисла тишина, и Имфар осторожно спросил:

– Ты переходишь на службу в Корпус? Тамор кивнул:

– Да.

– Но разве Корпусу не нужны другие умелые моряки? Или адмирал Тамор сомневается в доблести своих людей? – Он чуть возвысил голос: – Если же у Корпуса нет денег, то мы согласны служить за долю добычи. – Он вновь понизил голос и закончил:– И разве не за этим ты привел нас сюда?

Над пирсами прокатился одобрительный рев. Тамор грустно улыбнулся и поднял руки:

– Вы не поняли, друзья. Корпус не принимает на службу людей, которые не прошли свой путь в Корпусе с самого начала. Я не буду адмиралом Корпуса и не могу остаться на службе во главе эскадры.

Над пирсами в третий раз повисла мертвая тишина, несколько мгновений спустя, когда каждый переварил эту новость, Имфар опасливо, будто боясь услышать ответ, спросил:

– Кем же ты собираешься стать, Тамор? Тот ухмыльнулся и рявкнул:

– Макрелью!

Над пирсами пронесся изумленный вздох. Так называли матросов, впервые ступавших на палубу корабля. Некоторое время никто не мог произнести ни слова, потом вперед шагнул Смагар, молодой горгосец, которого Тамор только два месяца назад поставил капитаном небольшой галеры:

– А скажи-ка, Тамор, в этот самый Корпус зовут только тебя или кто еще может попробовать?

Тамор улыбнулся:

– Попробовать – еще не значит быть принятым. Рискнуть может любой, Смагар. Но разве тебе не хочется остаться капитаном галеры? Мне казалось – это мечта всей твоей жизни.

– То, что хорошо для моего адмирала, – хорошо и для меня, – заявил Смагар и хитро прищурился. – А что касается капитанства, то я думаю, адмирал тоже не собирается до конца жизни прозябать в матросах. И почему бы мне в меру своих сил не последовать его примеру?..

И опять над пирсами воцарилась тишина, но на этот раз ее разбил громкий многоголосый хохот.

Два дня спустя Тамор старательно двигал ногами, поднимаясь все выше по петлистому серпантину в шеренге сводного маршевого полка. У поворота он на мгновение выскочил из строя, шагнул к краю уступа и бросил взгляд на открытую взору морскую гладь. У самого горизонта виднелись три мазка парусов. Это было все, что осталось от эскадры Тамора, да и на тех было едва по половине команды. Бывший адмирал вздохнул. В этот момент за спиной раздался голос сержанта:

– Эй, парень, ну-ка займи свое место в строю.

Тамор резко развернулся и гордо вскинул голову, но сержант спокойно стоял и смотрел на него, как человек, имеющий право отдавать приказы и умеющий добиваться их выполнения. Мимо шли его парни, тревожно поглядывая на своего адмирала, готовые по одному жесту прийти ему на помощь. Тамор взял себя в руки: не стоит начинать службу с конфликта с непосредственным командиром, он бросил последний взгляд на горизонт, громко рявкнул уже почти ставшее привычным:

– Слушаюсь, сержант, – и побежал догонять строй. Его ждал Западный бастион.

Грон бросил прощальный взгляд на стены Герлена, кивнул Ягу и взбежал по трапу на палубу униремы. Гамгор энергично взмахнул рукой, подав сигнал швартовой команде. Те быстро убрали трап и скинули швартовы с причальных бревен. Гребцы быстро оттабанили назад, кормчий налег на рулевое весло, Гамгор пролаял команду, и унирема, развернувшись буквально на месте, резво пошла к выходу из гавани, где ее уже ждали четыре ее сестры.

Первые три дня они шли вдоль берега. Горгосцев здесь быть не могло. На побережье Атлантора не было крупных портов, а те, что были, служили скорее логовами прибрежных разбойников, предводительствуемых лихими лордами побережья, такими, как знаменитый лорд Газаг. Так что единственное, что горгосские триеры гарантированно могли бы получить в этих портах, – это добрую сталь в глотку. Но когда до Фероса, первого элитийского порта на побережье, оставался один дневной переход, Грон свернул дальше в море. Здесь уже могли ошиваться горгосцы, но он хотел забраться поглубже к югу. Ибо основные силы были где-то на траверзе Сомроя. И значит, там была большая вероятность взять в плен кого-то хорошо информированного. За следующую четверть они семь раз убирали паруса и, завалив мачты, уходили дальше в море или разбегались на две стороны, заметив пурпурный парус горгосской боевой триеры. Судя по количеству встреченных триер, у горгосцев бултыхалось в море не меньше четырех – шести сотен кораблей, практически весь их флот. Траверза Сомроя они достигли к середине второй четверти со дня выхода из Герлена, и этот день стал днем первого боя.

Вернее, все произошло поздно вечером. Траверз Сомроя они миновали около полудня, по широкой дуге обойдя на веслах рыскающие почти у берега триеры горгосцев, но потом взяли ближе к берегу. В этом месте береговая линия начинала поворачивать на восток, и Грон решил на следующий день развернуться и, уже двигаясь в сторону дома, начать охоту за пленными. На закате они перестроились. Четыре униремы шли под парусами кильватерной колонной ввиду берега, а одна находилась в дозоре и потому двигалась мористее. Дозорная унирема шла без мачты, на веслах, чтобы быть менее заметной.

Они только начали огибать очередной мыс, как с дозорной униремы масляной лампой подали сигнал. Гамгор пока слабо умел читать морзянку, которую Грон не мудрствуя лукаво внедрил и на флоте, и как сигнальную систему гелиографов, правда, дав и там и там каждому знаку свое, отличное от другой системы, кодовое значение. Но сам Грон умел это делать прекрасно, потому повернулся к сигнальщику и приказал:

– Передать на корабли: «Завалить мачты, приготовиться к абордажу». – А потом велел Гамгору: – Возьми мористее, я хочу посмотреть сам.

Гамгор молча выполнил распоряжение, но спустя некоторое время спросил:

– Что они увидели?

– Они передали три сигнала: «Враг», «Бой» и «Пожар на воде», – ответил Грон, – а что это означает, мы сейчас увидим.

Когда ходко идущая унирема обогнула выступающий в море мыс, глазам Грона предстала несколько жутко выглядевшая на фоне темнеющего неба картина. Шесть горгосских триер зажали у скалистого берега четыре элитийские диремы. Одна из дирем уже горела, выбрасывая в небо густые клубы черного дыма от горящей смолы, другая, полузатопленная, колыхалась на воде с проломанным бортом чуть в стороне от места основной схватки, а с находящейся рядом триеры расстреливали плывущих к берегу элитийцев из луков. На двух остальных диремах, борта которых тоже были проломлены таранами триер и они не тонули только потому, что были крепко сцеплены абордажными крючьями с пятью горгосскими кораблями, все еще шел бой. Грон скрипнул зубами и прикинул шансы. Горгосские триеры были мощными боевыми кораблями, несущими на борту баллисты и катапульту, что, впрочем, в данный момент было не так важно, с тремя сотнями гребцов и со ста двадцатью воинами на каждой. Диремы были меньше. На каждой всего сто пятьдесят гребцов и до восьмидесяти воинов, от которых, скорее всего, осталась жалкая горсточка. Его воины еще ни разу не участвовали в морских схватках, но на их стороне была внезапность и лучшая выучка. Короче, к настоящему моменту силы были почти равны.

– Насколько я знаю, для горгосцев совсем не характерно ходить шестерками? – обратился он к Гамгору.

Капитан кивнул:

– Точно, они либо ходят в одиночку, либо более крупными эскадрами в несколько десятков кораблей.

– Значит, – размышлял Грон, – вероятнее всего, они специально охотились за этими диремами. А такую охоту вряд ли возглавит рядовой капитан. – Он помолчал. – К тому же я хочу знать, за чем это они так охотятся.

Гамгор недоверчиво поинтересовался:

– Ты хочешь провести первый бой при таком соотношении сил?..

– Иногда боги выбирают за нас, – усмехнулся Грон и скомандовал: – Сигнальщик, сигнал: «На абордаж».

Униремы вынырнули из ночи, как призраки касаток. Каждая скользнула к корме своей триеры и – то ли действительно боги этой ночью благоволили к ним, то ли кормчие все-таки были достаточно искусны – нанесли удар почти одновременно. Когда до кормы триеры оставалось около десятка локтей, Гамгор свирепо оскалился и надсадно выкрикнул:

– Левый борт, греби, правый – весла внутрь! – и всем телом налег на рулевое весло.

Унирема ударила крутым носом в основание последнего весельного порта нижнего ряда и, скрежеща обшивкой, въехала вверх по стыку борта и гребных камер второго и третьего ряда весел. В борта и палубу триеры тут же впились абордажные крючья. Палуба диремы перекосилась, но воины уже привычно быстро вскарабкались по набитым на палубе поперечным рейкам и горохом посыпались на верхнюю палубу триеры. Звонко хлопнули тетивы трех арбалетов, и кормчий с рулевыми, находившиеся на площадке у спаренных рулевых весел, повалились на доски. Горгосцы конечно же почувствовали удар, но сначала не могли ничего понять, и бойцы успели пробежать через всю палубу триеры, не разрядив арбалетов, походя зарубив десяток горгосских солдат и матросов, ошарашенно пытавшихся что-то сделать с толпой неизвестно откуда свалившихся им на голову воинов, и на мгновение замерли у возвышавшегося над палубой диремы борта триеры. Почти одновременно хлопнули несколько арбалетных залпов, сметя с верхней палубы толпящихся на диреме горгосцев, а потом вниз посыпались бойцы с обнаженными мечами…

Спустя четверть часа все было кончено. Одинокая триера, до сего момента развлекавшаяся расстрелом плывущих элитийцев, только-только осознала, что с остальными происходит что-то неладное. Однако Грон сразу после того, как стало ясно, что горгосцы обречены, отправил назад три униремы. И когда триера, неторопливо развернувшись, начала движение к месту боя, эти три униремы, резво сползя с уже захваченных триер, молниеносно развернулись и скользнули навстречу. Этот бой был более ожесточенным, но столь же скоротечным. Несмотря на то что две униремы все еще висели носами на триерах, ясно показывая, как атакуют эти неизвестно откуда взявшиеся враги, горгосцы не смогли ничего противопоставить подобной тактике. И когда с трех унирем после арбалетного залпа на палубу триеры хлынули бойцы, она была обречена.

Не успела еще заливавшая всю палубу диремы кровь стечь сквозь отверстия в фальшборте, как к Грону подбежал боец и, восторженно отдав честь, доложил:

– Там нашли живых элитийцев, командор. Капитан Гамгор просит вас подойти.

Грон двинулся за ним к рулевой площадке, где маячила фигура Гамгора. Элитийцев было пятеро, все, кто остался в живых. Они были в жреческих одеждах. Один лежал на палубе, остальные сидели рядом, привалившись к ограждению площадки. Все были ранены, а лежащий на палубе, судя по всему, должен был скоро умереть. Когда Грон взбежал на рулевую площадку по наклонному трапу, сидящие попытались выпрямиться, а лежащий с трудом повернул голову. Вдруг он удивленно распахнул глаза и с клекотом в горле прошептал:

– Великий Грон?!

Грон опустился на колено и вгляделся в лицо, обезображенное ударом меча. Это был Эомер, первосвященник храма Отца-луны, ставший им после исчезновения Алкаста Великолепного. Кстати, тогда, сразу после Освобождения, они так и не смогли доказать, что его предательство было вызвано злым умыслом. Хотя, конечно, и тогда, и особенно сейчас, после происшествия в лесу около Эллора, Грону все было ясно. У него никогда особо не складывались отношения с клиром Отца-луны. Особенно после того, как Яг хорошенько повычистил из жреческой среды собратьев Юнония. Вот и сейчас взгляд умирающего, которого Грон только что спас из лап горгосцев, совсем не горел благодарностью.

– Рад видеть вас живым, – сдержанно произнес Грон. Жрец с выражением вынужденной благодарности прикрыл глаза. Грон окинул взглядом лица сидящих рядом жрецов, на мгновение задержав взгляд на одном, самом худом, который смотрел на Грона наиболее вызывающе, и снова повернулся к Эомеру:– Что вы везли, отец Эомер? Почему горгосцы так за вами охотились?

Умирающий страдальчески наморщил лоб и отхаркнул сгусток крови.

– Это священная тайна, Грон. Прошу тебя, раз ты помог нам отбиться от горгосцев, соверши еще один добрый поступок – помоги моим людям добраться до берега.

Грон покачал головой:

– Нет.

Отец Эомер дернулся и уставил на Грона яростный взгляд.

– Но… это необходимо. Грон поднялся на ноги.

– Вам придется подождать.

– Почему?

Грон бросил взгляд на сереющий восток. Скоро должен был наступить рассвет. Времени на объяснения было не очень много. И будь на месте Эомера кто другой, Грон просто бы ответил: «Я так решил», но отец Эомер был неплохим человеком. И, несмотря на неприязнь, Грон считал его человеком, заслуживающим уважения. Поэтому он имел право хотя бы на намек объяснения.

– Насколько я могу судить по вашей реакции, ни вы, ни горгосцы не знали, что у Корпуса есть корабли? Так вот, я хочу, чтобы так оставалось и впредь. До тех пор, пока мы не будем готовы заявить о себе в полный голос. А если на побережье Элитии пойдут слухи – мои планы полетят псу под хвост. – Грон умолк, заметив, что у жрецов на мгновение презрительно вздернулась верхняя губа. В отличие от Тамариса, в Элитии собака считалась животным нечистым. – Вернее, слухи пойдут в любом случае, – продолжил он, – потому что кто-то все равно спасся или видел бой с берега, но это будут слухи о том, что кто-то зачем-то сильно надрал зад горгосцам. А если проговорится кто-нибудь из ваших людей, эти слухи обретут конкретность. И вот этого я допустить не могу.

Несколько мгновений отец Эомер сверлил его взглядом, потом спросил:

– А если они поклянутся на дисках Кандора молчать? Кто-то из элитийцев невольно охнул. Диски Кандора были главной святыней храма Отца-луны. По преданию, Кандор, легендарный прародитель элитийцев, получил их в дар от самого Отца-луны. На лицевой стороне каждого диска были выпуклыми письменами начертаны заповеди, а на обороте выдавлены грехи. Это была очень сильная клятва, особенно для жрецов. Грон вздохнул:

– Значит, вы везли диски Кандора.

Отец Эомер, тяжело дыша, смотрел на него, и взгляд его горел яростью. Грон усмехнулся:

– Подумай, мудрейший, разве не в полной тайне, укрепленной не менее страшными клятвами, вы готовили это путешествие, – он обвел взглядом всех жрецов, настороженно смотревших на него, – и разве не только самые верные и надежные были посвящены в его тайну, – он указал рукой в сторону залитой кровью палубы, – и каков результат? Неужели ты настолько наивен, будто можешь думать, что эта встреча в столь удобном для засады месте – простая случайность?

Грон сделал жест, обозначающий, что выводы не сможет сделать только неразумный, и закончил:

– Я не могу рисковать. – Он повернулся и бросил через плечо: – Вам окажут помощь.

В это мгновение один из жрецов вскочил на ноги, подскочил к лежащему, выхватил у него из-под головы укутанный в жреческий плащ резной ларец и бросился к борту. Хлопнула тетива арбалета, и жрец грохнулся на палубу. Ларец вылетел у него из рук и покатился по доскам. Жрец завизжал и попытался, волоча простреленную ногу, дотянуться до ларца, но один из воинов заступил ему дорогу. Грон досадливо поморщился. Не хватало еще совсем обострить отношения со жрецами. Грон взял в руки ларец, который протянул ему Гамгор, раскрыл и задумчиво провел пальцами по поверхности блистающих дисков. Потом закрыл ларец, наклонился, подсунул его под голову лежащего Эомера и посмотрел на валяющегося на палубе жреца, сверлившего его ненавидящим взглядом:

– Тебе тоже окажут помощь.

Он уже отошел на несколько шагов, но его остановил хриплый голос отца Эомера:

– Почему ты не взял диски, Великий Грон? Грон, мгновение помедлив, ответил:

– До сих пор я обходился без них. К тому же, по преданию, тот, кто владеет дисками, будет властвовать над миром. – Он сделал паузу. – А на кой мне надо вешать себе на шею столько забот?

Спустя четверть часа униремы и шесть захваченных триер устремились в море. Грон возвращался в Герлен.

Почти четверть они успешно уходили от встреч с горгосскими триерами, но, когда до траверза Фероса оставался день пути, с двух унирем, идущих на веслах в десяти милях за колонной триер, передали сигнал: «Враг на горизонте». Грон, избравший местом своего нахождения одну из захваченных триер, поднял сигнал: «Взять мористее». Но через два часа от униремы, идущей на левом фланге, тоже поступил сигнал: «Враг на горизонте».

Грон попытался увеличить ход, но несколько часов спустя стало ясно, что враг их заметил. Грон передал сигнал на унирему Гамгора с приказом прибыть к нему. Унирема Гамгора подошла почти вплотную к его триере, Гамгор перескочил через борт, пробежал по вытянутому вперед веслу и перепрыгнул на палубу триеры. Грон стоял на мостике и напряженно всматривался в карту. Эта часть моря за последние два года была хорошо изучена и картографирована. Он сам прошлым летом бороздил ее почти две луны во время учебного похода отряда унирем. Когда Гамгор появился на мостике, Грон оторвал взгляд от карты и весело посмотрел на Гамгора:

– Тебе не кажется, капитан, что они думают, будто зажали нас?

Гамгор бросил осторожный взгляд на карту. Пока он не видел ничего веселого. Сзади их нагоняло семь боевых триер, и со стороны моря шло еще пять. А у них было всего пять унирем с двумя третями бойцов на каждой. Потому что по нескольку десятков человек охраняли пленных на триерах. С любой половиной они бы смогли справиться, но стоило им вступить в схватку с одним из отрядов, как другой немедленно зажимал бы их в угол. Он видел только один выход – перебить пленных, поджечь триеры и попытаться оторваться. Что было вполне возможным, потому что униремы имели большую крейсерскую скорость, чем триеры. К тому же у них было две смены гребцов на веслах. Но, судя по всему, Грон ни за что не хотел бросать пленных и при этом весело смотрел на него. А потому Гамгор решил, что стоит воззвать к богам и, как это делали многие до него, положиться на удачу командора.

– Что, недоумеваешь? – Грон довольно хохотнул, потом сожалеюще посмотрел на Гамгора: – Не понимаешь?

Гамгор неопределенно пожал плечами. Грон снисходительно хмыкнул, потом развернул к нему карту:

– Что видишь, капитан?

Гамгор, по старой привычке морских разбойников скорее предпочитавший смотреть в море с рулевой площадки, чем в какие-то каракули на вощеной бумаге, непонимающе уставился на карту. Грон осуждающе покачал головой.

– Эх, Гамгор, Гамгор, ну вспомни, что от нас в трех часах пути на север?

Тут до Гамгора наконец дошло.

– Зубья дракона. – Он запнулся, восторженно глядя на Грона. – Нет, не зря тебя называют Великим.

Грон рассмеялся:

– Это точно. Если бы они догнали нас день назад… – Он кинул на карту еще один взгляд, потом отчеркнул ногтем какую-то линию. – Ну уж нет, я не только отобьюсь, я не отпущу назад ни одной триеры. – Он подмигнул Гамгору и наклонился к карте. – Слушай, что мы сделаем…

Через полчаса пять унирем, сбив тесный строй и завалив мачты, уходили на север, обходя по широкой дуге линию загонщиков, а триеры, перестроившись в тесную кильватерную колонну, взяли круто к западу и, на первый взгляд незаметно, но существенно снизив скорость, стали забирать мористее, будто нарочно давая отряду из пяти триер подойти поближе. В течение трех часов триеры медленно сокращали расстояние, пока наконец впереди не показались черные скалы архипелага Зубья дракона. Грон стоял на мостике головной триеры и, хищно ощерясь, бросал быстрые взгляды то на приблизившиеся корабли, то на быстро надвигавшиеся скалы. Преследовавшие их триеры тоже чуть снизили скорость, но он нисколько не был этим расстроен. Грон не собирался вступать в абордажную схватку, это было бы абсурдом. У него на шести триерах было, кроме гребцов-рабов, около шести сотен пленников, многие из которых были ранены, и всего девять десятков бойцов. По полтора десятка на каждой. До темноты оставалось еще около двух часов.

Когда до ближайшей группы скал осталось не более пяти миль, Грон приказал еще снизить скорость и поднять сигнал: «Следовать строго в кильватер». Пять триер уже подошли на дистанцию досягаемости выстрела из баллист, и в палубу последней триеры Грона одно за другим воткнулись два копья. Гребцы работали в самом низком темпе. Грон, сузив глаза и стиснув зубы, каждую минуту брал азимуты на характерную группу скал, находящуюся чуть восточнее и напоминавшую две рогатки. Наконец он оторвался от визира и повернулся к кормчему: – Пора.

По этой команде кормчий вместе с воинами, исполнявшими обязанности рулевых матросов, навалился на рулевые весла, и триера начала резко поворачиваться влево, почти под прямым углом к прежнему курсу. Когда четвертая триера повернула вслед первой, горгосцы не выдержали. Пять триер ближнего отряда быстро перестроились в атакующую линию, и со стороны развернувшихся для атаки кораблей послышались убыстряющиеся звуки гонга. Гребцам задавали атакующий темп.