– Ты что, рыбья икра, дурака валять вздумал?

Голос был под стать всему остальному – скрип гвоздя по стеклу. Грон украдкой бросил взгляд в сторону двери – стражника не было. Он демонстративно усмехнулся и молча уселся на камень. Тупая колода подхватила полено и, тяжело переваливаясь, побежала к нему.

– Я оторву твой мужской отросток и забью тебе в глотку, – визгливо заорала она.

Когда повариха была от него в одном шаге, он приподнялся на руках и, скользнув чуть в сторону, выставил вперед ногу. От удара нога загудела, а когда туша рухнула, Грону показалось, что где-то рядом произошло небольшое землетрясение. Но не успела разъяренная Тупая колода перевернуться на спину, как Грон придавил ей ноги коленом и засунул руку между ног.

– Что, женщина, ты этого хотела?

Он наклонился и, рванув зубами материю на груди, осторожно укусил ее за сосок.

– А может, этого?

Тупая колода рванулась, но Грон держал ее крепко. Она обмякла, воткнув в него яростный взгляд, а он начал работать пальцами, губами, языком. Тупая колода изумленно вскрикнула, потом дернулась, снова пытаясь вырваться, но спустя несколько мгновений прерывисто задышала и закрыла глаза. Грон поднялся губами по шее, куснул за ухо и с придыханием зашептал:

– А может быть, и этого тоже? Женщина вскрикнула и простонала:

– Да… да-а-а.

Грон почувствовал, что она вот-вот кончит, и, резко оторвав руки, поднялся на ноги. Тупая колода разочарованно вскрикнула. А Грон выпрямился и сложил руки на груди. Тупая колода с трудом приподнялась на локте и, задыхаясь, спросила:

– Чего ты хочешь? Грон улыбнулся:

– По-моему, хочешь ты, женщина.

Тупая колода с трудом села, помотала головой.

– Как ты это делаешь?

– Ты хочешь попробовать еще раз?

Тупая колода сверлила его яростным взглядом. -Да!

– Так попроси.

Она издала какой-то горловой звук, губы ее задрожали, она облизнулась и харкнула на каменные плиты. Грон ждал. Тупая колода, хозяйка всех Колунов, которые были на дровяном дворе, сидела у ног сопливого юнца и изнывала от желания почувствовать еще раз на своем теле его руки, губы. Понять, что он сделал с ее телом, почему оно, самой хозяйкой уже давно почитавшееся куском студня, так яростно отреагировало на его прикосновения. А юнец гордо стоял рядом. Она шумно вздохнула и выдавила из себя слова:

– Я хочу… – она запнулась, Грон требовательно смотрел на нее, – сделай так еще… прошу…

Грон усмехнулся:

– Так ты просишь, женщина? – Да.

– Кого же ты просишь?

– Тебя, раб! – зло заорала повариха.

Грон покачал головой.

– Раба не просят.

Тупая колода сверлила его яростным взглядом. Грон ждал. Женщина медленно опустила голову.

– Я прошу тебя, господин.

– Ты быстро учишься. – Грон опустился на колени и, ухватив ее за подбородок, поднес ее губы к своим. – А усердие заслуживает награды.

Тупая колода не подозревала, что она была первой женщиной этого мира, которая узнала, что такое поцелуй.

Восток начал алеть, когда повариха с ошарашенным видом протиснулась в проем, забыв закрыть решетку двери. Грон некоторое время посидел, отходя от бурной ночи, потом подобрал набедренную повязку, смочил ее в остатках воды и остервенело обтерся. Последним глотком он прополоскал рот. Он сам удивился тому, как его новое тело реагировало на события прошлой ночи. Грон думал, что полностью овладел им, но тело преподнесло ему очередной сюрприз. Его бросало то в жар, то в холод, он чувствовал себя девственником, впервые попробовавшим женское тело. Грон фыркнул, представив себя в роли девственника, и побрел в закуток за поленницами. Можно было еще часок подремать, что ему совсем не помешало.

Вечером Тупая колода, воровато озираясь, приволокла пятнадцатилитровую флягу из необожженной глины с чистой водой, свежую лепешку толщиной с батон и здоровенный шмат хорошо прожаренного мяса. Дело выгорело.

Зеленоглазая подобралась к краю уступа и осторожно заглянула вниз. Колун махал топором на дальнем конце дровяного двора. Она зажмурилась от страха, но делать было нечего, и, зажав в руке узелок с лепешкой, а под мышкой глиняную бутылку, повернулась, встала на колени, осторожно сползла со стены и начала спускаться вниз. Нащупывая босыми ногами выступы каменной кладки, она быстро спустилась до половины, но, когда она в очередной раз отпустила левую руку, перехватывая поудобнее узелок, камень под ногой вдруг обломился, и она рухнула вниз. От страха девчонка взвизгнула и зажмурилась. Но вместо боли от удара о скалу и перепутанные ветви, она почувствовала, что ее подхватили чьи-то сильные руки. Руки слегка дрогнули, а затем спаситель шагнул в сторону и спрыгнул с кучи наваленных стволов. Она почувствовала, что ее осторожно положили на горячий камень и чья-то жесткая рука легко, но чувствительно хлопнула ее по щеке. От возмущения Зеленоглазая широко распахнула глаза. Склонившийся над ней человек от неожиданности отшатнулся. Он был не особо красив, но явно силен и на удивление гибок. Она даже не сразу поняла, что это и есть Колун.

– Ты кто? – спросил звучный, но странно ломкий голос. Зеленоглазая сердито двинула плечом, сбрасывая его руку, и, гордо вскинув подбородок, произнесла:

– Я – гетера, раб, – вложив в последнее слово все свое презрение.

Колун удивленно посмотрел на нее, потом усмехнулся и сказал этак задумчиво:

– Может, тебя подкинуть до того места, откуда падала?

Девочка испуганно посмотрела на него, потом уловила веселые искорки в глазах и расхохоталась. Колун не выдержал и тоже заулыбался, и тут Зеленоглазая с удивлением заметила, что Колун еще совсем юн.

– Эй, кто тебя сюда поставил? Ты же колуна поднять не сможешь.

Тот хмыкнул:

– Это точно, при случае замолви словечко. Меня, понимаешь ли, ключник последнее время совершенно не слушает, совсем от рук отбился. Что мне с ним делать?!

Зеленоглазая ошарашено посмотрела на него, потом нахмурилась, переваривая услышанное, и тут до нее дошло, что этот странный голубоглазый раб шутит, и она вновь звонко захохотала. Все еще смеясь, она вскочила на ноги и, вскинув руки, стала поправлять свои мягкие золотистые пряди. В этот момент Грон почувствовал, что такое обученная гетера. Чтобы сохранить «лицо», ему пришлось плотно сжать ноги и повернуться чуть боком. Но девчонка тут же заметила его движение и засмеялась совсем по-другому, как-то тягуче и в то же время звонко, шаловливо. Грона бросило в краску, и он сердито отвернулся.

– Эй, – ее голос звучал примирительно, – не обижайся.

Грон попытался отвлечься от буйных желаний, полыхающих в паху, и, не поворачиваясь, спросил:

– Каким ветром тебя сюда принесло?

– Каким что? А-а… ты очень интересно спросил. Я прячусь. – Она тяжело вздохнула.

Грон удивленно повернулся:

– От чего может прятаться храмовая гетера?

Она покраснела, но упрямо вскинула голову и с вызовом сказала:

– Я не храмовая гетера… то есть я пока совсем еще не гетера, но буду, буду самой великой гетерой среди всех, ясно?

Грон почувствовал, что его отпустило – сейчас эта девчушка больше походила на рассерженного воробья, чем на предмет похотливых устремлений. Он сделал серьезное лицо и кивнул.

– Точно, самой великой. – Продолжая сохранять серьезный вид, он сосредоточенно осмотрел дровяной двор. – Самое место обзавестись толпой поклонников.

Зеленоглазая снова звонко расхохоталась. Но через несколько мгновений прикрыла рот руками и замолчала, потом быстро окинула взглядом обрез стены, калитку, кучи деревьев, поленницы и повернулась к нему:

– Сюда никто не придет? Грон пожал плечами:

– Кто его знает, я на дровяном дворе пол-луны. Днем обычно никого нет. Возчики приезжают вечером, за дровами приходят утром и вечером, а днем тихо.

Девчонка серьезно посмотрела на него:

– Мне надо спрятаться дня на три.

– Зачем?

Зеленоглазая вспыхнула, возмущенно дернула плечиком, но Грон смотрел спокойно и доброжелательно. Она вздохнула.

– Я – ученица Сиэлы Тамарисийской. Она принимает одного из систрархов острова Ситакка, а он большой любитель юного тела, и она отправила меня в храм, пока он не уедет.

– Насколько я понимаю, гетера должна услаждать мужчин своим телом, в том числе и юным, или я ошибаюсь?

Девчонка возмущенно фыркнула:

– Я – «белая». Сиэла купила меня десять лет назад, она говорит, что я патрицианка по рождению, у меня слишком нежная кожа. Сиэла говорит, что такая может быть только, если с детства умащивать ее маслами и душистыми растираниями.

– Значит, ты тоже рабыня?

Девчонка возмущенно уставилась на него.

– Гетеры не рабыни, они служат Зее-плодоносице, они принадлежат мужчинам во имя богини.

– Ладно, не важно. А что значит «белая»? Возмущение в огромных зеленых глазах сменилось удивлением.

– Ты не знаешь?! Но ведь это же всем… Из какой дыры тебя привезли?

Грон хмыкнул и ткнул рукой в сторону белой полосы прибоя.

– До того, как меня загребли за хулу богов и оскорбление храма, я жил в груде Одноглазого.

Девчонка непонимающе уставилась на него. Грон усмехнулся и деланно удивленно посмотрел на нее:

– Ты не знаешь?! Это же всем известно. Зеленоглазая заулыбалась.

– Я понимаю, прости. «Белые» стоят очень дорого. Они обучаются всему, но первый мужчина получает ее еще девственницей.

– Ну и чем ты отличаешься от рабыни?

– Дурак. – Зеленоглазая вскипела. – Это всего один раз, а потом я стану свободной гетерой и буду сама устанавливать себе цену. Мужчины будут добиваться моей благосклонности, дарить мне драгоценности, умолять меня о встрече. А ты будешь махать своим топором, Колун, и валяться по ночам в своем дерьме.

Грон жестко посмотрел на нее.

– Во-первых, не один раз, а первый, а это не одно и то же, хотя ты этого еще не понимаешь, а во-вторых, от меня ты будешь отличаться только тем, что сама будешь торговаться с покупателем. А за меня это сделает работорговец.

– Ты… Ты… Я… О боги… – И тут она разревелась.

Грон смотрел, как слезы катятся по щекам, как вздрагивают худые плечики, и тут на него накатила волна нежности. Он забыл, что сидящая перед ним девчонка едва на год-другой моложе его нынешнего тела. Он мысленно выругался: «Моралист чертов, толку от твоей морали, ей-то все равно некуда деваться», – неловко наклонился над ней и, обняв, прижал к себе. Она начала сердито вырываться, потом вдруг обмякла и заревела в голос у него на груди.

– Ладно, ладно, знаешь, у моего народа есть пословица: человек предполагает, а Бог, э-э-э, боги располагают. Никому не дано знать, кем он станет, вот я, например, думаю, что буду великим воином.

От такого предположения девчонка удивленно вскинулась:

– Но ты же раб?!

Грон улыбнулся и погладил ее по голове – шелковистые волосы приятно ласкали пальцы.

– Сегодня раб, а завтра… Кто знает?

Девчонка отвернулась, что-то сосредоточенно обдумывая, потом, закусив губу, бросила на него испытующий взгляд.

– Ты хочешь бежать? Грон расхохотался:

– Не так быстро, мне еще надо кое-что здесь сделать, но, в общем, махать топором, пока ты будешь собирать поленницы мужиков у своих ног, я действительно не собираюсь.

Девчонка сквозь слезы рассмеялась.

– Ну вот и ладушки, – удовлетворенно кивнул Грон, – а то развела сырость, чуть не утопила.

Зеленоглазая опять захохотала, слезы окончательно высохли. Отсмеявшись, она посерьезнела и, уперев в него взгляд своих зеленых глаз, твердо сказала:

– Я хочу бежать с тобой. Грон опешил.

– Ты… чего?

Девчонка упрямо вскинула голову. Потом решила, что упрямством ничего не добьешься, и шаловливо улыбнулась. Грон тут же почувствовал некоторое напряжение в паху.

– Когда ты убежишь, я пойду с тобой.

«Этого еще не хватало», – обескуражено подумал Грон и мысленно дал себе пинка: так открыться перед сопливой девчонкой, к тому же со скверным характером и ветром в голове… Тут пахло собачьими ямами.

А та, сохраняя на губах кошачью улыбку, промурлыкала:

– Не бойся, я тебя не выдам. – Потом удивленно посмотрела на него. – Ну вот опять.

Грон непонимающе уставился на нее.

– Сиэла говорит, что у меня дар. Часто бывает, что я ляпну что-нибудь от упрямства или из вредности, а потом так и происходит, и сейчас, кажется, так же получилось.

Грон расхохотался:

– Не успел обрести свободу, а уже получил невесту, да какую – самую великую гетеру.

Зеленоглазая смеялась вместе с ним, но как-то покровительственно, как бы зная что-то, что от Грона еще было укрыто. Поэтому Грон быстро замолчал и спросил:

– А сейчас-то ты от чего прячешься? Девчонка хмыкнула:

– От жрицы-наставницы. Они с Сиэлой терпеть друг друга не могут. Когда Сиэла отдавала меня в храм, та была в купеческих приемных домах, но купцы уехали раньше, и она вернулась. С тех пор страдаю.

– А почему на три дня?

– Ну, я думаю, к тому времени Сиэла избавится от систрарха и заберет меня обратно.

Грон прикинул: если расширить убежище из поваленных стволов у самого обрыва и если она не наделает глупостей… Впрочем, именно в последнем он сомневался. Ей втемяшились в голову странные мысли… А вечером появится Тупая колода… Короче, было над чем подумать.

– А тебе разве не надо к вечеру быть на своем месте? Она удивленно посмотрела на него:

– Я же не храмовая гетера. Если мне вечером захочется потанцевать для прислужников либо поиграть на флейте для младших жрецов, кто может мне запретить?

– Но если она не найдет тебя ни у тех, ни у других?

– О, храм большой, пусть ищет.

Грон понял, что переубедить ее невозможно, надо было решать: либо турнуть упрямую девчонку, либо помочь ей. Минуту поразмышляв, Грон понял, что, хотя все было за то, чтобы не ввязываться, он не может ей отказать.

– Ладно, сиди здесь, сейчас приготовлю тебе укрытие. – И он, легко вскочил на ноги, двинулся к куче перепутанных древесных стволов, где сделал себе небольшую древесную пещерку, чтобы прятаться от солнца в часы самой большой жары.

Через некоторое время девчонка присоединилась к нему и, пыхтя, стала помогать. Через пару часов у края обрыва возникла неуклюжая куча деревьев. Со стороны обрыва, скрытая сучьями, в ней скрывалась небольшая узкая нора, ведущая в убежище. Грон вытер пот и кивнул Зеленоглазой:

– Залезай.

Она протянула руку, потрогала его мышцы и уважительно сказала:

– А ты сильный. Грон хмыкнул:

– Я же Колун, ладно, залезай. – И, помогая девчонке пробираться по обрыву, смущенно добавил: – Вечером ко мне придут. Ты, это… ну, в общем, сиди тихо.

Она удивленно посмотрела на него, потом улыбнулась:

– Дорогой, я же гетера, и хоть я еще «белая», но насмотреться уже успела, как мне иначе учиться-то.

Когда Грон шел обратно к своему колуну, в голове вертелось одно слово «дорогой», и он с удивлением понял, что ему понравилось, что она его так назвала.

На следующее утро Зеленоглазая выбралась из своего убежища странно притихшая. Грон, несколько смущенный тем, что ей полночи пришлось слушать стоны и вопли Тупой колоды, махал колуном на дальнем конце двора. Она подошла неслышно и некоторое время молча стояла, как-то задумчиво рассматривая его. Грон расколол очередной пень и, отбрасывая в сторону поленья, заметил девчонку. Она покачала головой:

– Да, дорогой, такого я еще не видела.

Грон хмуро потянулся за следующим поленом, поставил его на колоду и пробурчал:

– Чего же ты хотела, я же раб. Зеленоглазая хмыкнула и потянулась всем телом.

– О боги, я не подумала ничего дурного, просто интересно…

Грон хрястнул колуном и, не дождавшись окончания вопроса, спросил сам:

– Что тебе интересно?

– А что ты сможешь сделать с женщиной, которая тебе будет действительно нравиться? – И, засмеявшись тем тягучим, шаловливым смехом, она пошла прочь.

Грон от неожиданности промазал и саданул колуном о скальный грунт. От колуна отскочила острая полоска камня и, вращаясь, упала на пень. Грон выругался сквозь зубы и зло поднял колун. До полудня, когда даже чайки забираются в тень, прячась от нестерпимой жары, он без устали махал топором, а девчонка не показывалась из своего убежища. Но, когда большой колокол возвестил, что храмовые клепсидры и солнечные часы указали самую короткую тень, он отбросил колун и двинулся к убежищу. Девчонка сидела в углу небольшой пещерки из древесных стволов и расчесывала волосы. Грон забрался внутрь, достал мясо, лепешку и, разломив на две половины, протянул Зеленоглазой. Та бросила на него лукавый взгляд сквозь пушистую завесу и кокетливо протянула руку. Грону стало смешно. Он запихнул в рот здоровенный кусок мяса и насмешливо спросил:

– Эй, «белая», я чувствую, ты горишь желанием уйти отсюда «красной», или как там у вас это называется?

Зеленоглазая испуганно посмотрела на него, потом заметила знакомые веселые искорки и расхохоталась:

– Ты уже готов?

– А ты не дразни.

Отсмеявшись, они весело принялись за еду. Но на отдых улеглись, стараясь не касаться друг друга. После жары работа пошла быстрее, и Грон управился с полуторной нормой. Когда возчики, сбросив дрова, уехали, Зеленоглазая тоже выбралась из убежища и стала делать растяжку. Грон, искоса поглядывая, махал колуном, потом он тоже не выдержал и, отложив топор, сел и потянул спину. Затем сделал несколько растяжек. Девчонка удивленно взирала на него.

– Ты действительно самый необычный раб среди всех, которых я знаю.

– Ну я же тебе сказал, что у меня большие планы.

– А что ты еще умеешь? Грон улыбнулся:

– Я сплю не храпя.

Зеленоглазая снова расхохоталась, Грон присоединился к ней. Отсмеявшись, девчонка задумчиво посмотрела на него:

– Знаешь, мне никогда не было так хорошо. Странно, когда я мечтала, то представляла богатых торговцев, властных систрархов, а оказалось, что достаточно простого раба, то есть, конечно, не совсем простого, – она тряхнула волосами, – ладно, полезу в убежище, а то скоро придет твоя любовь.

В эту и две последующие ночи Грон показал Тупой колоде все, на что был способен. Утром третьего дня Зеленоглазая была немного грустной.

– Боишься возвращаться?

– А вдруг Сиэла не придет? Грон задумчиво кивнул.

– Вернешься обратно. Зеленоглазая покачала головой.

– Теперь наставница меня так просто не отпустит.

– Тогда оставайся.

– А если Сиэла уже пришла? Грон пожал плечами.

– Решать-то все равно надо: либо сиди, либо иди. Девчонка хмыкнула и побрела к стене. Грон отложил колун и пошел за ней. У самой стены он придержал ее за плечо.

– Давай подсажу.

Она кивнула, а когда уже взобралась на его сомкнутые в замок руки, вдруг нагнулась и неумело ткнула губами в его приоткрытый рот, потом прянула, как ящерка, и поползла наверх по стене.

Весь день у Грона все валилось из рук. Он никак не мог разобраться в своем отношении к этой сумасбродной девчонке.

То он чувствовал себя этаким дедом, жалеющим славную девчушку, попавшую в жернова. То его бросало в жар, когда он вспоминал, как она стоит, идет, смеется. Он четко знал, что не может пока ни к кому привязываться, и убеждал себя, что это животные реакции молодого тела. Но Зеленоглазая чем-то неуловимо напоминала Тамару. Не внешне, нет. Тамара была невысокой, смуглокожей, черноволосой, с большими черными глазами. Эта была худой, длинноногой, совсем не соответствующей местным канонам красоты, предпочитавшим широкобедрых женщин, что называется, в теле. Но в обеих было что-то, что Люй называл «шакти», что-то неуловимо женственное, заставлявшее мужчин делать стойку, как обученных пойнтеров на охоте. Тупая колода тоже имела все основания быть им недовольной, и хотя она стонала и вопила, как и в прошлые разы, но ушла гораздо раньше. Грон привычно обтерся и забрался в убежище. Не спалось. Он около часа ворочался с боку на бок, как вдруг с обреза стены послышался какой-то шум. Он быстро выбрался наружу. В темноте, белея туникой, по стене спускалась стройная, худая фигурка. Грон рванул к стене так, что, казалось, пятки вспыхнули. Зеленоглазая, заметив, что Грон затормозил прямо под ней, отпустила руки и ухнула вниз. Грон слегка ошалел от такого доверия к своим способностям, но успел подхватить. Девчонка обхватила его руками и, прижавшись всем телом, разревелась. Грон гладил ее по голове, плечам и чувствовал, что глупо улыбается. Она вдруг вскинулась и зашептала ему на ухо:

– Они хотят устроить мне посвящение, Колун, они хотят устроить по-о-о… – И снова заревела.

– Чего? – не понял тот.

– Они посвятят меня Зее-плодоносице, а потом отдадут самым грубым и уродливым рабам, они уже отобрали пятерых.

Грон резко остановился, будто натолкнувшись на стену.

– Зачем?

Зеленоглазая немного успокоилась.

– Так всегда делают. Самое страшное для гетеры – это привязанность к мужчине, она всегда должна помнить, что мужчина-грязное, тупое животное. Что он сильнее и, если совершишь ошибку, он растопчет тебя.

Она важно повторяла чьи-то слова. Грон вскипел:

– Что за чушь? Девчонка поникла.

– Я и сама знаю, но так нас учили, не Сиэла, а жрица-наставница. Все храмовые гетеры прошли через посвящение. Обычно это бывает неожиданно. Но мне рассказал послушник-псарь. Наставница иногда развлекается с ним, он довольно мил, он сам хотел участвовать в посвящении, но наставница ему не разрешила. В посвящении участвуют только рабы, почти животные… – Грон хмыкнул, и Зеленоглазая торопливо погладила его по руке. – Ты не такой, я знаю, но я видела троих из тех, кто предназначен мне. – Она вздрогнула.

Грон осознал, что все еще держит ее на руках, и осторожно поставил на ноги. Потом попытался успокаивающе улыбнуться.

– Ну ничего, переждешь до завтра, а там, может, Сиэла появится.

Девчонка подняла на него серьезные глаза и покачала головой:

– Нет, они будут искать меня всю ночь. Они найдут меня. Мне этого не избежать.

– Это мы еще посмотрим, – сурово произнес Грон.

– НЕТ! Ты не будешь драться с ними! Ты умрешь, они убьют тебя, а если нет, то тебя отправят к священным псам.

– Тогда бежим.

– Как? Вечерняя стража в два раза больше дневной.

Грон хотел сказать, где он видел всю эту стражу, но понял, что это было бы справедливо, только если бы он был один. Вниз по обрыву Зеленоглазая бы не спустилась, он видел, как она умела карабкаться даже по выщербленной каменной кладке.

– Ну и что ты предлагаешь?

Она посмотрела ему прямо в глаза, плотно сжав губы. Потом потянулась к нему. Он ошалело отстранился.

– Я хочу, чтобы первым был ты.

– Чего? – Грон удивленно вытаращил глаза, потом мотнул головой. – Но ведь…

– Все равно, – твердо произнесла Зеленоглазая, – потом все равно, пусть будут они, но первым – ты.

Эти глаза, они смотрели так требовательно. Она сделала шаг назад и запела какую-то тягучую, ритмичную мелодию, тряхнула волосами и пошла танцем, ведя ритм пощелкиванием пальцев и хлопками в ладоши. Грон почувствовал, как по спине побежали мурашки, а волосы и все остальное встало дыбом. Она крутанулась на пятках, сбрасывая тунику, скользнула к нему и отпрянула, обдав лицо и грудь водопадом волос. Грон почувствовал, что больше не может смотреть на это, и прыгнул вперед. Она, как кошка, извернулась и встретила его, раскрыв руки.

Они пришли в себя, когда уже светало. Ночь то тянулась, то летела на крыльях, они успели устать друг от друга и вновь изголодаться, когда за решетчатой дверью раздались чьи-то голоса. Зеленоглазая вскочила, оттолкнула Грона и, шепнув: «Спрячься», – накинула тунику. Дверь отворилась, и на пороге возникла стройная женская фигура в красивой голубой накидке.

– Так вот ты где, тварь? – Женщина брезгливо скривила красивое, холеное лицо. – Я так и знала, что ты выберешь самое гнусное местечко. Ну да ладно, жрицы Зеи-плодоносицы ждут. Впрочем, – она окинула взглядом стену, – они могут подождать еще. Неплохое место для основного, никого не разбудишь своими воплями. – И она, сделав шаг вперед, повернулась к черному дверному проему. – Идите сюда, ваша рыбка ждет вас.

Если бы это не происходило у него на глазах! Грон всю ночь метался между двух желаний. Когда он пытался думать спокойно, он понимал, что ему надо было удержаться на своем месте, найти истинных заггров, узнать у них о подобных себе и решить, как жить дальше. Но в следующее мгновение он готов был драться со всем миром за женщину, которую сегодня ночью держал в своих объятиях. Когда она его оттолкнула, он почти смирился с неизбежным и, подхватив набедренную повязку, откатился за поленницу, но сейчас…

Пятеро вошедших напоминали Тупую колоду в мужском варианте. Грон скрипнул зубами и почувствовал, что смотреть на то, что сейчас произойдет, свыше его сил. Зеленоглазая это тоже поняла, поэтому закричала:

– НЕТ! – Она бросилась на колени и протянула руки к наставнице: – Нет, умоляю, только не здесь, клянусь, я буду молчать, но только не здесь…

Наставница хищно улыбнулась и кивнула рабам:

– Начинайте.

Грону вдруг стало как-то спокойно, все решилось само собой. Он негромко присвистнул и двинулся вперед. Рабы, услышав свист, затормозили, но, увидев перед собой всего лишь юнца, отвернулись и бросились к Зеленоглазой, она взвизгнула и отпрянула. Грон сквозь зубы прошипел:

– Не так скоро. Наставница расхохоталась:

– Так вот к кому ты прибежала. Клянусь Зеей-плодоносицей, девочка, ты сделала неправильный выбор. Впрочем, ты всегда была дурочкой. – Она повернулась к открытой двери. – Эй, Могион, посмотри, кого нашла эта маленькая дрянь.

В дверь заглянул миловидный парень в плаще послушника. Рабы грозно двинулись вперед. Грон рявкнул девчонке:

– В убежище, – и прыгнул вперед.

Это действительно были тупые колоды. Первый рухнул с разбитым горлом. Грон проскользнул в образовавшуюся брешь и, пока эти тупые твари поворачивались, ударом пятки сломал шею второму. Наставница изумленно вскрикнула и, выхватив из прически длинный и острый бронзовый шип, бросилась к нему. Грон почувствовал, что не успеет увернуться, и просто выставил локоть. Она налетела на локоть горлом и, всхрипнув, упала на камни. Послушник дико заорал и отпрянул назад. Грон мельком подумал: «Трусоват…» – и сломал следующему нападавшему переносицу. Двое оставшихся затормозили. Грон отступил и перевел дух.

– Ну что, не передумали?

Но те были слишком тупы. Грон представил, как работали их мозги: «Он один, нас пятеро. Он один, нас двое. Он один, но я больше». К тому же ему хотелось уничтожить их, раздавить, растереть. Рабы бросились на него, расставив руки. Грон уклонился и ударил одного сбоку, проломив височную кость. Второй по инерции пробежал мимо, и Грон ударом ноги добавил ему ускорения – так, что тот вылетел в дверь и с воплем рухнул с обрыва. Грон окинул взглядом место схватки, но все было тихо. Он расслабился и повернулся – Зеленоглазая стояла прямо у него за спиной, широко разинув рот.

– Ну, ты чего здесь, я же сказал – в убежище. Зеленоглазая медленно подняла руки и обхватила голову.

– Ты убил их всех… Один… О боги, кто же ты такой? Грон усмехнулся и прижал ее к себе.

– Колун. Тебе пора, и забудь о сегодняшней ночи, обо мне и обо всем, что здесь произошло.

– Нет, – она оттолкнула его и упрямо вскинула голову, – я никогда, слышишь, НИКОГДА этого не забуду. – Она прильнула к нему и обняла изо всех сил. Потом отпрянула, мотнула головой, стряхивая слезы, и исчезла в черном проеме двери.

Грон тяжело вздохнул и побрел к колоде. Надо было обдумать, что делать дальше. Он подобрал колун и присел на колоду.

Вдруг из глубины прохода раздалось злобное рычание. Грон вскочил на ноги и поднял топор. Из проема выскочил послушник с двумя собаками на поводках. Заметив Грона, он вытянул руку и полным ненависти голосом закричал:

– Аор, Нейс, рви его, рви!

Собаки бросились вперед. Грон встретил первую ударом колуна. Череп собаки брызнул мозгами, а Грон развернул рукоять и воткнул ее в пасть второй собаке, другой рукой стиснув ее горло. Послушник, увидев конец первой собаки, взвизгнул и бросился на Грона. Руки были заняты псом, поэтому Грон ударил ногой. Удар пришелся в грудь, у послушника внутри что-то хрустнуло, и из горла вырвался фонтан крови. Пес извернулся и попытался ухватить Грона за руку, но он стиснул руки и швырнул собаку в пропасть. На дровяном дворе вновь наступила тишина. Грон, тяжело дыша, огляделся. Надо было бежать. Он очень сомневался, что ему сошло бы с рук и убийство рабов, но жрица, послушник, а главное, священные собаки! Грон быстро подошел к глиняной бутыли и обтерся, затем повернулся к обрыву, но не успел сделать и шага, как за спиной раздался холодный, сухой голос:

– Агиона ждут неприятные новости.

Грон резко обернулся. У трупа послушника и собаки стоял высокий человек в грязно-бурой накидке и брезгливо смотрел себе под ноги, из двери выходили храмовые стражники. Трое были с луками. Жрец поднял брезгливый взгляд.

– Что тут произошло?

Грон лихорадочно обдумывал версии, но ничего путного в голову не приходило.

– Что от него ждать, о Говорящий за два рта, это же Колун! – Толстый стражник в чуть более богатой, чем у остальных, накидке презрительно разглядывал Грона.

Грон мысленно присвистнул, это был титул Первосвященника. А тот покачал головой и, не меняя брезгливого выражения лица, ответил:

– Однако священного пса убил именно он, голова размозжена колуном. К тому же он без колодки.

Стражник удивленно уставился на него, а Первосвященник отвернулся и направился к выходу, на ходу бросив:

– Этого в большую колодку и в дальнюю яму. Две руки стражников со мной. – Он хищно улыбнулся, – кое-кого сегодня ждет необычное пробуждение. – И скрылся в проеме.

Грон обернулся – над морем пылал восход, начинался новый день.

Массивная деревянная решетка наверху поползла в сторону. Грон слегка вскинул глаза. Тяжеленная деревянная колодка, зажимавшая руки, ноги и голову, жестким воротником упиралась в затылок и не давала поднять голову. В грязный пол ямы уперлось бревно со ступенями, потом показались крепкие волосатые ноги в сандалиях, передник стражника. Затем Грон ощутил скрежет открываемых замков, грубый толчок и рухнул на бок в лужу своей мочи и экскрементов. От трех суток сидения в колодке все тело затекло, и он чувствовал, что не может пошевелить даже пальцем. Стражник несколько раз пнул его, потом сморщился и заорал наверх: