Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Леннар (№3) - Леннар. Псевдоним бога

ModernLib.Net / Фантастический боевик / Краснов Антон / Леннар. Псевдоним бога - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Краснов Антон
Жанр: Фантастический боевик
Серия: Леннар

 

 


Роман Злотников, Антон Краснов

Леннар. Псевдоним бога

Пролог

СВЯЩЕННЫЕ ЗНАКИ

Ближе к финалу описываемых событий

1

Голова слетела с плеч, мгновенно облепившись тонкой сеточкой брызг, и подкатилась к ступенькам помоста, застеленного толстой ворсистой тканью. В тот момент, когда окровавленный лоб коснулся ткани, на еще живом лице все более ширилась счастливая и нежная улыбка. Дрогнули уголки губ, и улыбка, замерев, осталась навсегда. Разнесся ритуальный возглас, исполненный высоким женским голосом:

– Он нашел! Будь славен путь Ищущих Его и освобождения!

Многоустый Акил, тот, кто шествует рядом с пророком, предводитель славных сардонаров, поднял взор к священной тверди небес и радостно вскинул руки.

В этот восход начался прекрасный праздник Священного червя, или Гареггойо, и день обещал стать очень насыщенным зрелищами, красочными и кровавыми обрядами и низведением жертвенных песнопений к столпу Символа веры. По случаю наступления празднества Акил с самого утра находился в прекрасном расположении духа и смеялся, запрокидывая голову и показывая тесно посаженные белые зубы. А чего бы ему не смеяться. Ведь Он явно благоволит тем, кто на протяжении сотен и сотен лет был верен и непоколебим. Ибо как иначе можно объяснить, что те, кто давно считался мелкой и ничего не значащей сектой, как возглашали эти погрязшие в ереси и высокомерии святоши, «вошью на теле мира и Храма», ныне встали практически вровень с ними. И, Акил был совершенно уверен, что это вровень только пока…

Впрочем, сейчас было время не рассуждать, а праздновать. Акил опустил руки и повернул голову. Перед ним стоял молоденький воин в узких кожаных штанах, шнурованных на щиколотках и левом бедре, и с приятной улыбкой пропускал острейшее лезвие через собственную руку. Проверив таким образом клинок на собственной плоти, он легко и умело подхватил отрубленную голову на кончик сабли и бросил ее в котел, из которого, словно танцующие завороженные змеи, тянулись, извиваясь и распадаясь на кольца, несколько струек металлически поблескивающего дыма. Акил неспешно выговорил:

– Ну, Илам, каков он, мир без боли?

Юноша, рассматривающий свою изуродованную ритуальным проколом руку, тонкую, мускулистую, с по-детски гладкой и нежной кожей, ответил со смешком:

– Как всегда, мудрый Акил, – светел, как имя Леннара, жаждущего Избавления!

При упоминании этого имени Акил оскалил зубы и, чуть привстав на своем месте, заговорил с тем отстраненным выражением и нараспев, что безошибочно свидетельствовало – сейчас он говорит не от своего имени, а от имени своего божества:

– «Те, кто внимает мне тайно или явно! Сколь долго должен я изнывать в темнице тела, избранного теми, кто ищет унизить меня? Темница бога – разрушь ее. Убей бога – освободи бога!»

В этот момент в толпе, начинающейся у края помоста, послышалось недовольное ворчание, а затем кто-то торжественно возвестил:

– К тебе гонец с донесением, многоустый Акил, подлинный победитель лже-Храма, заклинатель слов, шествующий рядом с пророком!

Акил нахмурился. То, что вождя сардонаров назвали не только по имени, но и с приложением всех действующих сакральных эпитетов, говорило о важности принесенного гонцом сообщения. Несколько десятков человек, присутствующих в одном зале с Акилом, одновременно обратили свои взгляды к темному арочному проему в ребристой стене. Оттуда и должен был войти объявленный гонец. Пещеры Пустоты издревле служили убежищем многим поколениям беглецов, но сейчас они почти официально стали столицей сардонаров. Впрочем, Акил знал, что пока больше из-за того, что Храм был слишком занят борьбой с Ним, но это только пока…

Акил жестом приказал впустить того, кто принес столь важные вести. В сводчатый зал, в котором восседал Акил, один из двух соправителей сардонаров, скачущей походкой вошел человек в длинной мокрой накидке, рябой, с длинным шрамом, тянущимся через все лицо. Его так и звали… Впрочем, мудрому Акилу совершенно недосуг интересоваться этим именем. И, как показали последующие стремительные события, он был полностью прав.

– Мне, – дрожащим голосом начал гонец, и подпрыгнула предательская дряблая нотка, – стало мне известно, многоустый Акил, что Обращенные готовятся уйти через шлюз в Великую пустоту. Мне известно время, когда Леннар будет в шлюзе во главе горстки своих людей. Ведомо, что Обращенных будет не больше сотни, а то и меньше. Правда, среди них ожидается около трети свирепых наку, личной охраны великого Леннара… Но уверен, и четырежды уверен я, что твои гареггины, о Акил, совладают с ним, как совладали они с лучшими из Ревнителей Горна!

– Откуда эти вести? – спросил Акил, не глядя на гонца. – Верен ли твой источник?

– Верен, мудрый! И вот еще что… – Из приглушенных хрипловатых ноток голоса гонца выткался шепот: – В твоем воинстве засел лазутчик. Он гораздо ближе к тебе, чем ты думаешь.

– Кто он?

– Я назову тебе и его. Я также поведаю тебе о времени и о месте, где великий Леннар с ближними… – Он понизил голос и склонился ближе к Акилу. А тот сделал знак своим соратникам отойти дальше и в свою очередь наклонил голову к пришедшему…

Когда тот закончил, Акил удовлетворенно кивнул, поднялся со своего места и, спустившись по красиво забрызганным кровью ступеням, по мягкой ворсистой ткани ковра направился к вестнику, ожидавшему невиданной награды. Все знали, что сардонары не жалели ни золота, ни иных богатств. На широких плечах вздрагивали складки плаща… Обе руки Акила были под этими складками. Гонец, моргая, смотрел на приближающегося вождя сардонаров.

– Хорошо, – уже на ходу мягко вытянул Акил, – хорошо, – повторил он, останавливаясь возле гонца, выпрастывая из-под плаща правую руку и кладя ее на голову склонившегося к нему воина, который сейчас же шепнул ему несколько слов на ухо, – я доволен. Значит, теперь я буду знать, где и когда следует мне искать Леннара. Я давно хотел воздать нашему божеству высшие почести, но еще не был вытянут счастливый жребий, а теперь он явился, и я доволен. Благодарю тебя, гонец. Ты выдал мне нашего бога головой. Благодарю! Благодарю тебя.

И Акил выбросил из-под складок плаща вторую руку с маленьким кинжалом и вонзил его в глаз гонца. Без единого звука гонец повалился к ногам Акила и, сведя в агонии руки, словно попытался обнять колени могущественного сардонара. Акил остался на месте. Спокойно и величественно он дождался, пока перестанет вздрагивать еще теплое тело, а потом – почти неуловимым для глаза движением – вскинул перед собой скрещенные руки в священном жесте сардонаров и, поднеся к своему лицу стиснутые кулаки, произнес:

– Что я должен был сделать с человеком, который предал нашего бога? Предал, чтобы мы освободили Леннара из темницы его тела? Гонец, принесший весть такую страшную и такую прекрасную… Убийца! Предатель! Убийца!

Акил выкрикивал это, почти полностью закрыв глаза, его веки вздрагивали, открывая узенькие полоски глазных яблок, а губы блестели, словно их жирно смазали маслом; те, кто находился ближе к Акилу, придвинулись к нему, словно хотели согреться от того огня, от того бушующего пламени, что сжигало тело их вождя экстазом завораживающих слов, дерганых, изломанных жестов и возмездия, возмездия неминуемого. Акил еще не закончил свою речь, как по всему огромному дворцу, по всем переходам, коридорам и галереям зашелестело, забилось и зашипело – одно и то же известие, одни и те же быстрые слова:

– Леннар! Акилу стало известно, где искать Леннара! Убей бога, освободи бога!..


2

Абу-Керим отряхнул с колен приставшую к ним пыль и крошки и вопросительно взглянул на стоявшего перед ним человека. Такие люди давно не появлялись в скромном убежище Абу-Керима. Гладко выбритый, в строгих брюках и скромной серой рубашке, он до боли походил на среднеевропейского обывателя, сытого, равнодушного, – такого, каким Абу-Карим желал бы видеть его мертвым у своих ног.

– Аллах велик! Приветствую тебя.

– И тебе здравствовать, – спокойно ответил Абу-Керим, встав к гостю вполоборота. – Зачем пришел?

– Я принес тебе интересные вести.

– Ну говори, раз дал себе труд приехать ко мне. Хочешь опиума? Я нынешние модные не употребляю… Вот немного старого доброго мескалина есть. Правда, слабенький он…

Посетитель не поддержал наркотическую тему. Он сказал:

– У меня есть для тебя заказ.

Абу-Керим, не поворачиваясь, ответил:

– Я больше не работаю. Я распустил свою группу. Я даже не знаю, где они сейчас.

– Зато я знаю. Не спеши с отказом. Это интересная работа. Это очень интересная работа, такой еще не было. Быть может, шанс получить именно такую работу никогда не появится ни у тебя, ни у кого бы то ни было из живущих. И это не просто красивые фразы.

– Ты слишком многословен.

– На предмет нашего разговора может не хватить никаких слов. Впрочем, возможно, ты и прав, уважаемый Абу-Керим. Или лучше называть тебя…

– Лучше называй меня моим нынешним именем. Ведь я не называю же тебя вообще никаким.

– Хорошо. Судя по твоей двери и еще некоторым признакам, ты не выходишь из дома вот уже около двух месяцев, не так ли? Я датирую время твоего своеобразного отшельничества шестью с половиной – семью неделями – приблизительно со Святого вечера благословения Аль-Бараа, когда Аллах принимает решение о судьбе каждого человека с учетом его благочестия и высказанных в молитвах просьб. У тебя вырваны телефонные провода и телевизионный кабель. И потому ты можешь оказаться одним из немногих, кто ничего не знает о том, что сейчас больше всего волнует весь мир.

– Меня не волнует весь мир. И еще больше меня не волнует то, что волнует этот мир. Я ясно изложил?

Гость медлил с ответом. Быстрым взглядом он окинул примечательное жилище Абу-Керима. Зрелище было в самом деле впечатляющим. Единственная комната имела вид совершенно чудовищный. Стены, обклеенные древними, лохматыми обоями, напоминающими чешую снулой рыбы, ощетинились усиками оборванных в нескольких местах телефонных проводов. Дополнительную эстетичность обоям придавали приколотые к ним портреты известных политических деятелей вперемешку с пучеглазыми неграми в чалмах и без, усатыми арабами в клетчатых платках, гологрудыми девицами всех мастей, а также издевательскими открытками на нескольких языках мира. Открытки были перемазаны кетчупом, что затрудняло восприятие, но усиливало визуальный эффект. Там и сям в стенах торчали дротики и метательные ножи, на которых непринужденно висели полотенца, нижнее белье, пара алюминиевых кружек и даже чудовищного вида огромный обшарпанный черный противогаз, похожий на звезду НБА Шакила О'Нила. Мебель, помимо длинного низенького, в нескольких местах провалившегося дивана, отсутствовала. Из длинной и опасной темной щели, обозначающей вход в кухню, несло гарью. Но даже эта гарь не могла скрыть того факта, что на кухне что-то разлагается. За диваном виднелась массивная крышка люка, сколоченного из грубых тесаных досок. По полу тянуло сквозняком. У стен сквозняк был таким сильным, что перекатывал по грязному драному линолеуму несколько мутных ампул с отколотым горлышком. На валике дивана висел разложенный ноутбук, брошенный экраном вниз. На корпусе ноутбука стояла банка с мутной желтоватой жидкостью, издававшей едкий запах. В жидкости этой плавало что-то похожее на размокшую желтую бумагу, подпаленную с краев.

– Да, куда уж яснее, – сказал гость, и это был то ли ответ на уже изрядно подзабытый вопрос уважаемого Абу-Керима, то ли впечатление от увиденного. – Что ж…

– Я вижу, тебе не нравится мой дом, – сказал Абу-Керим, – конечно, я мог бы купить себе особняк в квартале Дефанс. Или виллу на Лазурном. Но зачем? Роскошь – ненужный довесок к быту, а быт и без того утомителен. Выйдем на улицу. Ко мне не любят ходить в гости. В предпоследний раз у меня в гостях был один негр. Я подарил ему свой телевизор. В последний раз был он же, тогда я проломил ему башку. В третий раз он не приходил. Наверное, умер или поумнел. Вот, пришел ты.

С этими словами Абу-Керим снял со стены противогаз, похожий на О'Нила, и надел его. Довольно внушительная борода нисколько не помешала этому эксцентричному поступку.

– Он нисколько не мешает мне слушать, – прозвучал приглушенный голос хозяина дома. – Я всегда хожу в нем на улицу. Хочешь мескалина? Еще есть квалюдес. Да, и опиум. А в Аравии, помню, мы делали отличную вещь на основе вытяжки из человеческой поджелудочной железы. Или из надпочечников – забыл вот… Но сейчас, извини, ничего такого нет.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался человек в серой рубашке, нисколько не смущаясь поведением и предложениями Абу-Керима. – Пойдем поговорим. Ты ведь говорил, что заставить тебя вернуться к работе может только чрезвычайно интересное, яркое. Вроде официального заказа МОССАДА или гласа с неба.

– Что, из МОССАДА?..

– Нет, с неба, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил гость. – Речь пойдет о СВЯЩЕННОМ ЗНАКЕ. Это мы с тобой можем толковать происходящее сколь угодно вольно. Но те, кто верит безоговорочно и неистово… Болваны! Словом, пройдемся.

Они гуляли по заполняющемуся сумерками опасному иммигрантскому кварталу около получаса. На противогаз никто из редких прохожих не обращал внимания. На содержание разговора тоже: говорили по-русски. Только дважды прерывали беседу двух мужчин. Жертв почти не было…

Во время этого разговора гость Абу-Керима несколько раз показывал пальцем в нездоровое темно-серое небо, туда, где висел кривой тощий рог убывающей луны.

Наконец вернулись в дом. Тут в руках гостя Абу-Керима невесть откуда возник невзрачный черный чемоданчик, который он положил к ногам хозяина дома и пояснил:

– Тут все, что потребуется. Деньги на расходы, документы, визы. Контакты. Необходимая информация. Все.

– Я понял.

Человек в серой рубашке уже совсем было вознамерился уходить, как вдруг Абу-Керим, догнав его на выходе из дома, придержал рукой за плечо и, почти насильно развернув к себе, размеренно произнес:

– Вот что. Я сначала полагал, что мне необязательно знать сейчас, заказ есть заказ, и дополнительные сведения ни к чему. Я уверен, что ответ на мой вопрос легко узнать не только из содержимого этого чемоданчика, но все же… Я не дикий бербер из пустынь Алжира и не обезьяна, которая только что спрыгнула с африканской пальмы, перебралась в Марсель или Париж по французской иммиграционной визе и приняла ислам. Все-таки я учился в Москве и в Нью-Хейвене… Что там такое на самом деле?

– Я больше удивлялся, отчего ты до сих пор не задавал этого вопроса. Там, на орбите Луны, – огромный корабль пришельцев. То, что мы условно называем звездой – по-моему, элемент освещения корпуса или фрагмент силового защитного поля, что у них уж там в ходу? Сейчас близится новолуние, а вот еще несколько дней назад этот корабль можно было видеть невооруженным глазом. Такая маленькая тень на фоне освещенной поверхности Луны, маленькая тень, настоящие размеры которой страшно представить…

Абу-Керим давно ничему не удивлялся, а если и проклевывалось в нем это редкое для него чувство, то ни единым жестом или мимическим движением не отражалось на нем. Вот и сейчас он кивнул головой и поднял глаза к небу, туда, где рядом с серпиком тающей луны едва заметно мерцала тщедушная зеленовато-бледная звездочка.

– Грядут интересные времена, – наконец сказал он, возвращаясь к дивану и пинком отправляя ноутбук в угол, а потом склоняясь головой к диванному валику.

– О, не сомневаюсь, уважаемый, – немедленно ответил его гость.

Глава первая

ГОРЬКИЙ ОПЫТ

ИЗ ХРОНИК КОРОЛЕВЫ

<…>Еще недавно они не знали, где живут. Еще недавно они с разной долей смирения или гнева считали свой мир совсем другим. Тем не менее они чувствовали себя дома. Теперь же, с появлением Леннара, Академии, Обращенных – все переменилось, все смешалось, как переменилась и, быть может, замутилась и моя собственная сущность. Нет, я не сетую и не жалуюсь. Я сама сознательно пошла по этому пути. Я узнала о моем мире много, быть может – слишком много. По сути, он не изменился, этот мир, лишь был узнан нами с другой стороны… До появления Леннара мы считали, что наш мир – это огромный орех, разделенный пресветлым Ааааму на несколько частей, одна над другой – Верхние и Нижние земли. Стены Мирового Ореха отделяют наш, обитаемый, мир от Великой пустоты. Мы считали, что наш мир явлен нашим предкам милостью светлого Ааааму, того, чье истинное Имя неназываемо. Но что же?.. Что изменилось в устройстве нашего мира после того, как мы узнали: это – огромный звездолет, плывущий в Мировой пустоте Корабль, сработанный пятнадцать веков тому назад соплеменниками Леннара, при участии его самого? Просто изменились понятия, наименования: вместо Мирового Ореха – Корабль, вместо древних богов-демиургов – строители из плоти и крови, однако же заслуживающие стать богами за свой подвиг великого строительства. И, вот ирония, он действительно был детищем пресветлого Ааааму…

<…>Я совершенно уверена, что Храму было известно истинное положение дел. Пусть эта истина была не столь ясной и незамутненной, как та ее ипостась, что вложена в уста Леннара. Иначе как смогли бы иерархи Храма управлять нашим миром долгие века, не знай они хотя бы части его секретов, его потаенных ядер? Конечно, такая тайна не может быть соблюдена совершенно, и что-то просачивалось… И в народе достаточно умных людей. Некоторые из этих людей осмеливались проникать в запретные места – Язвы Илдыза, которые являются очагами древних техногенных катастроф, ранами на теле нашей земли. Некоторые даже рисковали шагнуть в самую пасть древним дьяволам – попросту оказаться в зоне действия разрушенных много веков назад транспортных порталов Корабля… Те, кто выживал и выносил из Язв запретное знание, немедленно объявлялись Храмом еретиками и умертвлялись…

И что же теперь? Мир разорван надвое. Он охвачен смятением. Я видела… Не забыть, как под ногами разверзлась Бездна, разорвавшая надвое мою столицу, мой любимый Ланкарнак… И кому объяснить, что это всего-навсего отошла гигантская платформа, скрывающая под собой головной реактор двигательных систем. В чьей безумной голове уложилось бы все это еще совсем, совсем недавно? Порой я сама ловлю себя на мыслях о былом, о том, как спокойно и предсказуемо текла жалкая жизнь моего народа. Я ловлю себя на том, что иногда, редко-редко, но сожалею о прошлом, и ругаю себя, и кляну за малодушие, и вспоминаю Леннара и тех, кто вышел вместе с ним из умопомрачительных бездн прошлого… Они пролежали в своих охранных саркофагах полтора тысячелетия и лишь несколько лет назад встали, но сейчас они больше похожи на живых людей, чем многие из нас, рожденных в обозримом и недавнем прошлом…

<…>Люди, люди! Земляки… Мои милые и трогательные подданные. Их жизненный уклад был неспешен, прост и даже убог. Да и что я знала о жизни простых людей? Узнала только теперь, когда все завертелось. Многие из этих людей сейчас выглядят как безумные. Крестьяне, воины, торговцы, ремесленники, сборщики железа, даже сословная знать… Быть может, кто-то из них является безумным на самом деле. Отчего нет? Отчего не сойти с ума, если мир вокруг тебя и даже та его часть, что заключена в тебе самом, вдруг оказывается совершенно иным? Другим. Страшно другим. И недавно казалось, что утвердившийся миропорядок вечен, и пусть живут в нем несправедливость и жестокость, но это НАШИ несправедливость и жестокость, те, с которыми ты давно свыкся. Потому что убедился в незыблемости столпов своего мира. И вот столпы эти: Храм, олицетворяющий собой власть и силу мира, отправляющий тысячелетний культ Благолепия; орден Ревнителей, силой насаждающий указания Храма там, где не сразу действует слово; чиновники и управители, великие и малые, кормящиеся с руки сильных мира сего. Сейчас же я слышу:

– Где найти защиту? К кому обратиться? Вот говорят, что Леннар истинен и благ, что у него сила и правда, но разве нам понять его правду и то, в чем его сила? Отдайте нам нашу прежнюю жизнь!

Стоит в ушах голос одной из Обращенных: «Кто вернет ему разум? Быть может, Леннар? Ха-ха!» Эта женщина встретилась в одном из городов Арламдора со своим отцом. Старик еще недавно был бодр, полон сил, успешно торговал. Теперь же он сошел с ума и одряхлел, молча бродил по улицам и улыбался. Он беспрестанно что-то жевал… Самое печальное состоит в том, что криннский Зен-Дал, где состоялась встреча отца и дочери, – вовсе не разрушенный и выбитый войной город, а один из тех, что прочно взят под крыло Обращенными. Старик отец повредился рассудком, потому что утратил смысл существования: его маленькая бакалейная лавочка разорилась, не выдержав конкуренции с мощным продовольственным комплексом, налаженным в городе Обращенными.

Зато безумец сыт…

«Кто вернет ему разум? Быть может, Леннар?» Ну что же, глупо винить его в такой мелочи. Хотя – человеческая жизнь мелочь? Примерно так же рассуждает и Храм…

<…>У Леннара сейчас другие заботы. Он готовится выйти в Великую пустоту.


1

Арламдор, Центральный пост Корабля,

геостационарная орбита Луны

На выразительном лице Леннара определенно рисовалось недовольство. Он в упор смотрел на застывшего перед ним Ингера, даже чуть покачивающегося в этой жесткой фронтальной стойке и время от времени заводившего правую руку за спину. Словно готовясь извлечь оттуда, из-за спины, что-то необычное, способное решить накопившиеся сомнения и снять эту маску раздражения и недовольства с лица Леннара.

– Я все-таки не понимаю, – проговорил глава Обращенных, наконец-то перекидывая взгляд от лица Ингера на полусферические экраны Центрального поста, – нет, я упорно не могу понять, отчего корабль-сателлит еще не подготовлен к вылету. Кажется, я дал исчерпывающие указания и сам отработал на отладке двигательных систем и излучателей силового защитного поля несколько дней. Или я должен бросить все и ринуться в ремонтный док, взяв в руки дефектоскоп или инсталлятор? В чем дело, Ингер?

Ингер, высокий и мощный, едва заметно шевельнул плечами, здоровенными плечами потомственного кожевенника. По лицу его пробежала череда тектонических кожных складок, в которых, верно, могло бы застрять и погибнуть довольно крупное насекомое. Он ответил почти бодро, стараясь не допускать в свой тон ни малейшего оттенка оправдания (уж кто-кто, а он знал, как Леннар не любит тех, кто оправдывается):

– Корабль практически подготовлен. Там возникли иные затруднения – с транспортным шлюзом.

– Кто отвечает за подготовку шлюза?

– Караал.

Леннар сложил перед собой ладони и, бросив очередной взгляд на экраны, воскликнул:

– Так почему же его до сих пор ЗДЕСЬ нет?!

– Собственно, мы можем запросить по порталу связи и перекинуть сигнал на сам шлюз… Караал как раз там… – с некоторой оторопью в голосе заговорил Ингер и пошевелил мощными плечами, – однако, да простит меня пресветлый Ааааму…

– Пресветлый… – Леннар скривился: как же они его достали…

– То есть, конечно… Леннар, – поспешно поправился Ингер.

Всем было известно, насколько Леннар не любит этого обращения, но, переговорив между своими, Ингер, Кван О, Инара и остальные Первообращенные решили, что для пользы дела вовне лучше именовать Леннара именно так. Тем более что это было истинной правдой.

Между тем Леннар раздраженно насупился:

– Так Не надо никаких порталов связи. Я должен видеть Караала лично. Или – Элькана, если угодно! У этого человека так много имен, но ни по одному из них его не дозовешься! Ингер, поторопись!

– Сорок пять витков до полной остановки двигателей. Сейчас висим над освещенной поверхностью осевого тела на геостационарной орбите, – тотчас же после ухода Ингера доложил круглолицый оператор Эдер, проводя пальцем по сенсорной панели пульта и выводя на выделенный фрагмент экрана длинную вереницу цифр, а затем, мгновение поколебавшись, обратился уже не по уставному: – Но почему, сьор Леннар, мы не можем направить к планете сам Корабль, а совершаем оборот за оборотом вокруг спутника? Ведь согласно расчетам мы могли бы войти в атмосферу планеты уже через двое с половиной суток. Мы находимся фактически в перигее орбиты спутника… и…

Он не договорил. Из-под его руки вынырнула мышка и, дергая хвостом, пробежала сначала по руке, а потом по плечу Эдера. Мышку звали Лайбо. Точно так же, как одного из Первообращенных. Сам сьор Лайбо, хотя и являлся общепризнанным весельчаком и острословом, никогда не был в восторге от того, что его именем назвали маленькую серую тварь, склонную грызть аппаратуру, совать свой нос во все дыры и попадаться на глаза женщинам в самые неподходящие моменты. То есть всячески «способствовать» работе Академии и Центрального поста. Сунув мышку Лайбо обратно в рукав, оператор Эдер продолжил:

– Оказавшись на орбите планеты, мы могли бы начать прямую высадку на континенты, а не опосредованную – с помощью бота-сателлита.

Леннар не ответил. Он бросил рассеянный взгляд на экраны, на которых вот уже который день выплывало одно и то же внушительное, однообразное зрелище: серая поверхность спутника, изрытая кратерами, собранная в морщины, вызывающая неуловимые ассоциации с пылью, прибитой к земле первыми каплями дождя… И – далее – там, за громадой спутника, в облепленном желтыми сгустками звезд черном пространстве, висит голубой шарик, обведенный еле заметной нежно-голубоватой дымкой. Левая половина шарика, освещенная звездой, словно пылает изнутри ровным чистым светом, а правая, теневая, куда менее однородная по цветовой гамме, облеплена белыми и серыми пятнами, слагающимися в сложную вихревую комбинацию. Белые участки подтоплены фрагментами поверхности глубокого темно-синего тона. Никаких сомнений, что это океаны… Леннар отвернулся от экранов и взглянул на висящую в воздухе за его спиной огромную голографическую проекцию его НЫНЕШНЕГО МИРА. Мира, в котором он отгородился от невозвратного прошлого целыми безднами времени. Мира, который ожидает великая или страшная судьба, а – быть может, – и то и другое в едином клубке грядущих событий. Это была модель огромного звездолета… Даже в масштабе 1:7777 точная копия «Арламдора» представляла собой внушительный голографической объект длиной около 50 анниев[1]. Модель была окружена несколькими десятками мачт с ходящими по ним вверх-вниз площадками-марсами, позволяющими оказаться в любой точке макета звездолета и получить самое подробное представление о том, что и как разворачивается в соответствующих реальных координатах пространства Корабля.

Леннар провел рукой по лбу и обнаружил, что и лоб и виски покрыты крупными каплями пота. Нет, в самом деле – он нуждался в отдыхе, но о каком отдыхе может идти речь, если еще не прошло и месяца после того, как сбылось страшное пророчество, данное в еретической Книге Бездн? О каком отдыхе или даже краткой передышке можно говорить всерьез, если лишь десять дней назад из Горна, столицы Четвертого уровня, была доставлена черная перчатка самого Сына Неба, первосвященника всего арламдорского Храма и по совместительству главы ордена Ревнителей? Черный – цвет гнева. Но есть ли смысл продолжать эту войну? Есть ли смысл продолжать сокрушать, умерщвлять всеми мыслимыми способами таких же несчастных, как ты сам, запертых в этом тесном и затхлом мирке, задыхающемся от длительного застоя сил, от невозможности изменить давно прогнивший многовековой уклад? В мирке, где неотвратимая энтропия общества давно перешагнула критический рубеж, где только сообща, а не в братоубийственной войне, можно найти путь к спасению? Наверное, он, Леннар, сделал серьезную ошибку. И не одну. Да, да… Нельзя было допускать, чтобы…

Он не довел цепочку невеселых размышлений до логического завершения. Потому что в этот момент в помещении Центрального поста появился Элькан. Если быть до конца точным, то Эльканом его звали когда-то, а в пределах Арламдора он стал более известен под именем Караала, жреца-изгнанника, бывшего Первого Толкователя ланкарнакского Храма. Элькан-Караал был в тускло поблескивающем рабочем термокомбинезоне, под нагрудным фрагментом которого изгибалась эластичная трубка портативного климатизатора. Крупную голову руководителя ремонтных работ в транспортном шлюзе перехватывала серебристо-черная диадема поланта – универсального прибора связи с личным кодом пользователя. Элькан почтительно склонился перед Леннаром и произнес:

– Явился по твоему приказу, счастливый сьор Леннар.

– Я был бы еще счастливее, если бы ты доложил мне о полном завершении работ в шлюзе. В конце концов, мы располагаем пятью десятками транспортных шлюзов, а вот уже которую неделю возимся над наладкой одно-го-единственного!

Черные глаза Элькана блеснули, когда он ответил негромко, с легкой хрипотцой:

– Тому есть много причин, счастливый сьор Леннар. Катастрофически не хватает людей. Уровень подготовки даже наличного персонала оставляет желать много лучшего. К тому же, как тебе известно, многие из аэргов, беллонских дворян альда Каллиеры, ушли в Ланкарнак вместе с королевой Энтолинерой и ее ближним кругом. Среди аэргов достаточно толковых людей, которые не помешали бы при работах… Аэрги! Ты сам знаешь не хуже меня, счастливый сьор Леннар, что после ланкарнакского катаклизма, указанного Книгой Бездн, в Ланкарнаке, столице Пятого уровня, требуется присутствие постоянного и верного Академии и тебе лично контингента…

– Все это мне известно. Да, еще по недостаче рабочей силы… Мне стало известно, что трое людей из числа отряженных на ремонтные работы в шлюзе, пропали без вести. И поиски пока результата не дали.

– Да, это правда. Но неужели, счастливый сьор Леннар, мне объяснять, откуда дует ветер беды?

– Намек понятен. Это – да… Хотя… хотя раньше лазутчикам Храма не удавалось никого захватить в технологических помещениях Корабля… – Или не лазутчики это вовсе, хотел добавить Леннар, но вместо этого сказал совершенно иное, нисколько не менее откровенное: – И мне кажется, ты чего-то недоговариваешь, уважаемый Элькан. Или, если хочешь, я могу называть тебя омм-Караал.

Широкое, с тяжелой челюстью лицо Элькана стало сумрачным. Он ответил:

– Тебе прекрасно известно, что приставка «омм-» свидетельствует о принадлежности к ордену Ревнителей. Да, я, безусловно, был кооптирован в орден, потому что занял пост Толкователя во Втором Храме, в Ланкарнаке. Но я давно низложен и примкнул к тебе, счастливый сьор Леннар, и не выставляй меня глупцом, вынуждая повторять эти всем известные истины. Не надо!

Леннар одним мощным, резким движением вырвал свое тело из кресла. В твердой складке чуть искривившихся губ мелькнула тревога. Он подошел вплотную к Элькану и, положив руку ему на плечо, понизил голос:

– В чем дело, друг? Ты сомневаешься? Мне кажется, что еще недавно ты не сомневался ни в целях нашей миссии, ни во мне лично. Я прекрасно помню, как ты – частью смехотворно, частью трогательно – чтил легенду об Ааааму-Йилианаре и светлой богине Аллианн, краеугольный религиозный миф этого замкнутого мирка, в котором отразилась и переплавилась наша былая жизнь… Отчего же сейчас?.. Объясни мне, Элькан.

– Хорошо, я буду открыт тебе до конца, – торжественно выговорил Элькан. – Я не понимаю, отчего выходит такое промедление. Более того, я совершенно не понимаю, почему мы до сих пор остаемся здесь, на Корабле, нарезаем виток за витком вокруг безжизненного спутника голубой планеты, а теперь и вовсе повисли над этой мертвой поверхностью, этими пустыми, как глазницы черепа, кратерами и карами. Отчего мы не двинемся к уже разведанной голубой планете, живой, так похожей на нашу родную и давно утраченную Леобею… туда, в мир несравненно более достойный нас, чем эта гигантская железная посудина! Пойми, Леннар! Пройдут годы и десятки лет, прежде чем мы сумеем столь малым числом Обращенных восстановить все системы Корабля – да и сумеем ли вообще? Храм чинит нам все мыслимые препятствия, разворачивает открытое противостояние на всех Уровнях. Они сотни лет правили здесь, в Арламдоре. Они сотни лет оттачивали инструменты своей изощренной и изуверской власти. Почему же не покинуть их, вверив им всех тех, кто не хочет уразуметь истину? Всех тех, кто не желает выбраться из этой клетки, из этого металлического пузыря, полторы тысячи лет несущегося по просторам галактики?

Леннар насупился:

– Итак, ты предлагаешь?..

– Я предлагаю не медлить. Отладка транспортного шлюза и вылет к планете на простом корабле-сателлите, по сути принадлежащем к классу каботажных челноков, – это не решение! Сколько может взять на борт каботажный челнок? Пять сотен, от силы – тысячу-полторы, если набить корабль людьми бок к боку, но ведь число Обращенных уже перевалило за тридцать тысяч! И доставить их на голубую планету может только «Арламдор»! Ты сам знаешь, что мы сможем осуществить прямую высадку на планету с ее геостационарной орбиты. Всех Обращенных! Все тридцать тысяч! И не только людей, но и громадное количество комплексного оборудования, быть может, вооружения, всех отлаженных нами технологических линий, проще говоря, всего того, без чего мы можем оказаться в весьма затруднительном положении ТАМ, на третьей планете этой системы. И ты лучше меня знаешь, как именно следует осуществлять переброску функциональных блоков Академии и содержимого рабочих отсеков, не говоря уже о людях!

– Уточни.

– Очень просто. Я предлагаю перебросить Корабль на геостационарную орбиту главной планеты. Открыть постоянный рабочий портал для Больших транспортеров и с их помощью очень быстро переправить нужное нам оборудование вниз, на территорию планеты. Ты же помнишь, как именно строился этот Корабль. Его собирали на орбите Леобеи, доставляя детали путем телепортирования их с помощью Больших… Теперь осталось применить этот алгоритм в обратном отсчете.

– А люди? Тебе же прекрасно известно, что способ переброски живой материи через телепорт-установки не найден.

Элькан подался вперед всем телом, и лязгнула его массивная челюсть. У него даже раздулись хищно ноздри, когда он коротко и шумно выдохнул через нос.

– Я думаю, что высадить на континент три десятка тысяч человек непосредственно с орбиты планеты не так уж и сложно для нас, – уклончиво ответил он, но едва ли эти слова хотел он сказать еще несколько мгновений назад. – Два шаттла смогут в несколько рейсов перевезти всех наших сторонников. Конечно, можно перевозить людей на челноках и отсюда, со спутника, но это займет несколько больше времени, однако главное в другом… Сколько громоздкого оборудования, сколько важнейших функциональных установок, сколько блоков безопасности может поднять маленький шаттл? То-то и оно!

– Сейчас речь не об оборудовании. На Корабле живет около двух с половиной – трех миллионов человек. Ты говоришь только об Обращенных. Что же ты собираешься делать с остальными?

Глаза Элькана сверкнули уже с нетерпением и угрозой:

– А зачем им ломать многовековой жизненный уклад? Им хорошо и тут. И Храм, Храм!.. Не забывай о тех, кто поклялся на Первой Книге Чистоты бороться с носителями скверны – с нами! – до последнего Ревнителя. Они – не остановятся – я – знаю! Нет ничего хуже истового фанатизма! Мертвый догмат для них важнее живой крови! – В голосе Элькана подпрыгнула звонкая экстатическая нотка. – Кроме того, не в одном Храме дело. Ты забываешь об этой новой напасти, непонятно из какой задницы Илдыза появившейся…

– Ты говоришь о сардонарах? Этой древней секте, которая возродилась в Горне, столице Ганахиды?

– Да! Слишком много препятствий к установлению здесь, на Корабле, нормальных условий жизни. Храм, воюющий с нами, теперь сардонары, антисистемная еретическая секта, воюющая со всеми и не признающая никаких моральных и этических норм, которые хотя бы чтят в Храме Благолепия… Сколько может продолжаться война? Бесконечно! И есть ли в ней смысл или пора, наконец, оставить этот затхлый мирок Корабля? Я предлагаю переправить всех Обращенных, все необходимое оснащение и оборудование, словом, все необходимое для относительно безопасной жизни, на голубую планету, а «Арламдору» задать обратный курс и вывести за пределы этой планетной системы. Имеющихся двадцати пяти процентов мощности двигательных систем и кондиций головного реактора вполне достаточно, чтобы выполнить этот нехитрый маневр! Уверен, что ты не сомневаешься в моих знаниях, равно как и в том, что я смогу задать этот новый курс!

– В этом я как раз не сомневаюсь…

– И, повторяю, я не вижу смысла бесконечно возиться со шлюзами! Даже с одним-единственным… Ты знаешь, как я чту тебя, счастливый сьор Леннар. Я в свою очередь знаю, сколь многим я тебе обязан и как ты совсем недавно протянул мне руку помощи, хотя имел полную возможность и полное право отвергнуть мою руку или вовсе отсечь ее, – перешел на более доверительную и задушевную манеру беседы мудрый Элькан и кротко склонил голову к плечу. – Могу сказать, что я приму любое твое решение. Выполню любой твой приказ, даже если он идет вразрез с моим мнением. Ты сам это знаешь… Но – я не мог долее держать в себе то, что я только что сказал, и если ты решишь, что я не прав…

– Ты прав только в одном, Элькан! – прервал его Леннар, не принимая доверительного тона, предложенного оппонентом. – В том, что война с подконтрольными Храму Благолепия войсками и орденом Ревнителей не может длиться бесконечно! Тем более что появились еще сардонары, которые способны многократно ухудшить ситуацию в даже подконтрольных Академии землях. Ты совершенно прав в том, что промедление подобно смерти и что требуются решительные шаги для того, чтобы удержать создавшуюся ситуацию в равновесии. Я не знаю, что будет там, на планете, если мы осуществим высадку по твоему плану. Сначала нужно разобраться здесь, на Корабле, который до сих пор – единственный наш дом! И потому я намерен вступить в переговоры с Храмом.

Элькан, который на протяжении доброй половины этой речи Леннара порывался открыть рот, чтобы вставить и свое веское словечко, тут застыл с отвисшей челюстью. Если бы почтенный ученый в этот момент не выглядел несколько нелепо, можно было бы употребить высокопарную фразу: дескать, безмолвие сковало его уста.

– Что касается твоего предложения двинуть к планете сам Корабль, то оно совершенно неприемлемо. Ведь ты сам участвовал в наладке систем внешнего наблюдения! Ты убедился, что планета обитаема, и сложно в этом сомневаться даже после того, как мы просканировали лишь треть ее поверхности! Я не могу идти на риск. Кто знает, что это за цивилизация. Наша высадка может быть приравнена к прямой агрессии. Можешь ли даже ты, с твоим аналитическим умом ученого, предвидеть, КАК именно они могут нам ответить?

– Да-да, конечно! – воскликнул Элькан, невольно перебивая Леннара. – Ты предлагаешь ждать, пока нынешние обитатели планеты ответят боевым ударом, который будет истолкован храмовниками, наиболее одиозным их крылом, как ответ разгневанных богов на святотатство?

– Если этот удар, о котором ты говоришь, друг Элькан, будет достаточно силен, то так и произойдет – и тогда все будет кончено. Отчего же ты тогда, допуская военную мощь этой цивилизации достаточной для того, чтобы уничтожить «Арламдор», призываешь к высадке на планету? «Ответ разгневанных богов»! Работая в ланкарнакском Храме Первым Толкователем, ты возымел большую склонность к метафорам, – усмехнулся Леннар. – Жаль только, что в области космонавигации поэтические сравнения по меньшей мере неприемлемы. Это тебе известно как минимум не хуже меня… Нет! Я не отдам распоряжения двинуть Корабль к голубой планете! Повторяю: мы отправим туда бот-сателлит. Защитные системы и обтекатели силового поля типа «невидимка» у него отрегулированы удовлетворительно. Впрочем, я ведь до сих пор не знаю, сколь совершенны у них средства космической безопасности. У них имеются искусственные спутники довольно примитивной конструкции как на орбите самой планеты, так и здесь, на сателлите.

– Вот именно! Разве по этим примитивным спутникам нельзя судить об уровне освоения космоса?

– Нет! Быть может, эти спутники давно утилизированы, а истинное оружие жителей планеты слишком совершенно, чтобы быть засеченным нами? В любом случае, кто знает их намерения? Быть может, они ксенофобы и не примут ЧУЖИХ? Я не могу рисковать жизнью такого количества людей, которые к тому же не осознают всей полноты возможной опасности! Если они смогут принять нас… – Леннар сделал паузу, – то я непременно двину звездолет на ее орбиту! В любом случае, мы установили главное – планета пригодна для поддержания жизни нашей цивилизации. Данные по атмосфере планеты, температура ее слоев, состав, давление, ионизация, примерный родо-видовой состав флоры, данные по гидросфере… Осталось установить контакт с хозяевами планеты. Именно для этого должен быть наконец-то отлажен шлюз! Кажется, именно с этого мы начали нашу беседу.

– А вот мне…

– А вот мне с определенных пор казалось, что мои приказы не обсуждаются, друг мой, – сказал вождь Обращенных. – Повторяю, мы ничего не знаем о формах и принципах их цивилизации.

Элькан молчал, сердито посапывая и потирая горбинку носа. Нет, Леннар определенно недоговаривает. Тихо пели стены и свод Центрального поста, по которым струились размеренные мелодии контроллеров сводного пульта управления. На экранах плыла серая поверхность спутника, изъязвленная цепями кратеров и цепочками горных хребтов.

– Вот что, – после паузы вымолвил Элькан, – это понятно… Ты твердо решил… бессмысленно спорить… Я не о высадке на планету. Я о другом. О том, что касается переговоров с Храмом. Ты в самом деле так решил, счастливый сьор Леннар? Ведь Храм прислал тебе перчатку гнева! Они примут твои намерения пойти на перемирие за признак слабости!

– Ну это смотря как подать знак о желании заключить перемирие, – уклончиво ответил Леннар, глядя поверх круглого плеча Элькана. – Впрочем, окончательно решение еще не принято. Я не могу в одиночку принимать такие важные решения.

Элькану послышалась в этом заявлении тщедушная ханжеская нотка. Он постарался отогнать это ощущение, но оно упорно возвращалось и не отпускало… Леннар малодушничает? Он хочет пойти на попятную? Сам Элькан прекрасно понимал, что лично ему даже самые жесткие переговоры с Храмом Благолепия, все еще контролирующим добрую половину Уровней «Арламдора», не сулит ничего хорошего. Единожды предавший храмовников и орден Ревнителей Благолепия уже не будет прощен. Так гласит боевой устав противника, и бывший жрец-Толкователь брат Караал не мог рассчитывать на снисхождение. Даже если они не объявят о своем праве на возмездие публично…

«Ну что же, я оказался прав, – подумал Элькан, – и меня совершенно напрасно мучили укоры совести… В конце концов совесть – это весьма относительная моральная категория, и она столь же малоприменима к космонавигации и высоким технологиям, как и поэтические метафоры, о которых недавно рассуждал наш предводитель и почти что бог. Значит, я поступил правильно, что часть своих усилий перебросил на ДРУГОЕ. А вовсе не на ремонт транспортного шлюза.. Да, затормозил работы… Да, ОН может заподозрить неладное… В конце концов, информацию тоже можно придерживать, а если он и в самом деле столь могуществен, то узнает все и в обход моих стараний утаить…»

– Приложу все усилия для того, чтобы ускорить ход работ и закончить ремонт шлюза как можно быстрее, – сказал он и закашлялся.

Вместо ответа Леннар чуть приобнял его за талию и легонько подтолкнул к выходу из Центрального поста. Уходя, Элькан чувствовал на себе нелегкий взгляд того, кого он еще недавно, не шутя, назвал богом.


2

…Перед его глазами плыло одно и то же: жаркий праздничный полдень казни, подмытый радужными кругами в глазах, душная, дремотная ломота во всем теле, дающая такое неожиданное и удивительное спокойствие, словно и не было тогда, на ланкарнакской площади Гнева, неотвратимой опасности. Словно и не было смертного приговора, вынесенного высоким судом ему, Леннару, которому они, эти высокие судьи, дали трескучий титул Строителя Скверны. Леннар помнит, как если бы это истекло лишь вот-вот, каждое мгновение, каждую перемену в окружающей его размытой реальности того полдня: и легкое дрожание эшафота под ногами, и взвившийся до рваного дребезжащего фальцета баритон Стерегущего, и громадный пролом, разваливший город Ланкарнак надвое и смявший праздную толпу пришедших посмотреть на любимое зрелище – казнь бунтовщика… Леннар помнит все это. Перекошенные рваным смертным ужасом лица людей, еще недавно весело ухмыляющиеся. Людей, которым неоткуда знать, что пропасть, разверзшаяся у них под ногами и прошедшая через самое сердце города, лишь следствие того, что начал отходить огромный щит, перекрывавший доступ к головному реактору Корабля. Да, и гибли люди… Срывались вниз, в темный зев провала. Пятились, сминая друг друга. Неистово ревели, словно это идущий из самых глубин их существа нутряной низкий рев может спасти, отвести смертный ужас. Эти люди думали, что вот оно – исполняется страшное пророчество из черной Книги Бездн!

Одним из немногих, кто знал истинную природу катастрофы, был Элькан. Элькан, пришедший с ним, Леннаром, из недосягаемого далека их прошлого.

И вот теперь этот-то Элькан впервые крупно возразил ему.

«Да, именно Элькан, – думал Леннар, – и неудивительно, что именно он, самый умный и дальновидный, один из самых преданных… Но что Элькан? Для него важнее всего его научная работа, продолжение его исследований, начатых еще там, на Леобее, и нашедших продолжение и материал для этих продолжений уже здесь, на борту Корабля… Да – его исследования! Его неодолимое стремление к знанию, новые перспективы исследования, новые контуры знания, от которых захватит дух даже у посвященного… Я понимаю. Но я ставлю другой опыт. Я слишком много на себя взял, большая власть – большая ответственность, и если где-нибудь в далеком Ланкарнаке умирает от голода собака, то это моя вина. И если сардонары грабят мирный криннский город, это моя вина. Это не Храм начал войну. Ее начал я, хотя и сам того не желая. И как же я могу бросить тут, на Корабле, всех этих людей в болоте их прежних заблуждений и невежества, как то предлагает Элькан? Нет. Мы будем вместе до последнего. Быть может, до самого конца».

Тут размышления Леннара были прерваны.

Вошла Ориана. Сегодня она была в накидке тревожного темно-желтого цвета, тонкая талия перехвачена искусно выделанной цепочкой с амулетом в виде белого круга, в который вписана восьмиконечная звезда со спиралевидно искривленными лучами. Она подошла к Леннару и, тронув его за запястье в знак приветствия, произнесла:

– Небо над нами![2] О чем ты задумался, милый? Почему тебя не было в зале памятных машин?

Ориана по привычке пользовалась старыми названиями, избегая устрашающе громоздкой технической терминологии.

Леннар поднял голову:

– Что ты сказала?

– Ты даже не слышал, как я вошла и поздоровалась, – произнесла она с легким оттенком укоризны. – Где же тебе слышать мой вопрос… Чем ты так озабочен? Я слышала, ты вызывал в Центральный пост Элькана?

– Да. Очень странные дела… Я поставил на эту, в общем-то, не самую сложную работу самого компетентного человека из всех, каких имею здесь, под своим началом, – признал он, – я думал поручить ремонт шлюза другим, например Ингеру, – потому что Элькан много где нужен со своими громадными знаниями. Но, вот видишь, получается так, что как раз Элькан не справляется с этой работой так, как я на то рассчитывал…

– Ты его в чем-то подозреваешь? – искренне удивилась Ориана. – Нет, я могу понять, что постоянное напряжение, переутомление… Но Элькан! Он же великий ученый, а великий ученый всегда – прежде всего – большой человек! Большой человек не способен на предательство.

– Довольно наивная логическая цепочка, – вздохнул Леннар, – впрочем, можно ли от тебя ждать объективности, когда тебя с ним связывает столь многое?

– Что ты имеешь в виду?! – вспыхнула она.

– Ну как же… Во-первых, там, полторы тысячи лет назад, еще на Леобее, именно он был одним из твоих преподавателей в университете Креген-И и уже с тех пор внушил тебе глубочайшее почтение, благоговение перед его научным гением. Я не ошибаюсь? Во-вторых, именно он обеспечил нам с тобой прыжок через бездну времени, в которой остались целые десятки поколений! И, наконец, именно он стал твоим первожрецом, когда ланкарнакский Храм с благословения самого Сына Неба объявил тебя богиней Аллианн! Конечно же после всего этого ты не можешь относиться к нему иначе, как с полным доверием!

Ориана прищурила темно-голубые глаза, и ее лицо с упрямо сжатыми губами сделалось строгим, сдержанным. Между тонкими бровями залегла складка. Леннар молчал. Ориана не выдержала первой:

– Если ты имеешь в виду странное исчезновение трех наших людей там, в транспортном шлюзе, ремонтом которого занят Элькан!.. И если ты имеешь в виду, что он, Элькан, способен саботировать работы по собственным, только ему одному ведомым корыстным соображениям!.. Даже если принять допустимость предположения, – перешла она к строгим, чеканным оборотам, – касательно того, что Элькан преследует цели, отличные от целей Академии, твоего ближнего круга и твоих, Леннар, лично, то… То, – продолжала она, – к чему же он может стремиться? Храм ненавидит его нисколько не меньше, чем тебя, но если ты в глазах многих уже стал почти что божеством, материализованным воплощением светлого Ааааму, чье истинное Имя неназываемо, – привычно обмолвилась она, – то Элькан в их глазах всего лишь простой смертный. К тому же простой смертный предатель!

– Ну вот. А сама только что сказала, что он ну никак не может быть предателем, потому что…

Она гневно всплеснула руками, отчего накидка едва не слетела с плеч, открыв тонкие, нежные ключицы, и моментально перебила его:

– Ну давай экстраполируем точку зрения Храма на все, что нас волнует! Например, тебя они именуют, самое вежливое, – Строителем Скверны, а также гнойным чирьем, уродующим тело Чистоты мира, тлетворным ветром из жирной задницы Илдыза, а равно сыном осла и муравьеда, уродищем из выгребной ямы миров, говорящим скопищем помоев и иными титулами, несть им числа! И весь этот сонм бранных имен и посейчас торжественно зачитывается с богослужебных возвышений во время общей молитвы!

Он умоляюще поднял раскрытую ладонь и медленно согнул один за другим все пальцы, давая тем самым знак, что сдается на милость победительницы. На лице предводителя Обращенных сверкнула широкая белозубая улыбка, делая его лицо совсем молодым, почти мальчишеским. Улыбка заострила профиль, осветила тонкие черты лица, наполнила темно-серые глаза мягким сиянием, отчего они стали казаться синими… Леннар дождался, пока Ориана умолкнет, и сказал:

– Верно, крепко ты меня любишь, раз натвердо вызубрила все эти чрезвычайно лестные для меня эпитеты.

– Не уводи разговор в сторону, – серьезно сказала она, все так же щуря глаза, что было верным признаком волнения. – Ты не договорил про Элькана. Ты не…

– Вот что, Ориана, я ничего не сказал относительно моего недоверия Элькану. Более того, если бы я ему хоть в чем-то не доверял, разве я поручил бы ему такой важный фронт работ? И неважно, что изначально задача по исправлению транспортного шлюза, ведущего в мировое пространство, казалась мне достаточно несложной! И я могу ошибаться, в конце концов! Ведь я не бог, как это еще недавно говорили некоторые!

Она ответила немедленно:

– Милый, ты умный человек. Все это отговорки. В конце концов, если у тебя есть сомнения по ходу работ в шлюзе, пошли туда Квана О с отрядом воинов-наку.

– Я думал над этим. Но это будет уже открытым выражением недоверия… Нет, еще не время. Я направлю туда Ингера… Да, это наилучшее решение. Тем более… – губы Леннара искривила короткая усмешка, – тем более там его сестра.

– Ах вот оно в чем дело! – воскликнула Ориана, не очень часто дававшая себе труд сдерживать вспышки эмоций. Ее лицо залил гневный румянец. – Так вот что! Неужели ты банально приревновал Элькана к Инаре, сестре Ингера, твоей бывшей любовнице, и теперь…

Леннар счел себя недостойным счастья выслушивать все это. Нет, в последнее время Ориана стала слишком импульсивной и нервной, и это так не похоже на прежнюю Ориану, плавную, спокойную, уверенную как в собственных силах, так и в собственной неотразимости. Наверное, то, что она едва не оказалось в плену у сардонаров и воочию увидела ужасы резни, развязанной этими еретиками в одном из городов Кринну, что-то изменило в ней, надломило психику и высвободило эти типично женские начала: переменчивость настроения, беспричинные вспышки ревности и гнева, болезненную чувствительность… Он прервал ее коротким нетерпеливым восклицанием. В этот момент появился Кван О. Он возник бесшумно, крадучись, с той хищной упругостью и стремительностью, которая заставляла иных сторонников Леннара невольно думать: каким страшным противником мог бы стать этот умный, осторожный, лишенный безрассудства своих соплеменников и в то же самое время безоглядно отважный воин-наку, переметнись он на сторону врага.

Кван О вошел без предупреждения. Помимо Орианы только он как начальник охраны Леннара имел право доступа в личные апартаменты главы Обращенных. На его лысом черепе, разрисованном двумя совершенно симметричными тотемными татуировками, играли блики. Леннар поднял брови: бесцветные губы Квана О заметно подрагивали, и это служило явным признаком волнения. В последний раз Кван О испытывал такое волнение достаточно давно, в час после битвы, когда он собственными руками отрезал голову одному из захваченных дезертиров. Тоже человеку с Нижнего уровня, из племени наку. Своему брату.

– Леннар, – без предисловий заговорил он, – только что сообщили из транспортного отсека Четвертого уровня. Из Ганахиды. Прибыла делегация Храма. Их приняли под охрану. Среди них братья-Ревнители в высоком сане и двое Стерегущих Скверну. Они хотят говорить с тобой.

– Я ждал этого, – просто сказал глава Обращенных. – И среди них есть здравомыслящие люди.

Кван О конвульсивно сжал пальцы на отполированной до блеска рукояти боевой секиры.


3

Корабль, транспортный шлюз № 21

Элькан поднял голову и окинул взглядом огромный тоннель. Там, под сводом, на высоте нескольких десятков анниев, копошились маленькие фигурки, которые можно было различить и пересчитать скорее по огонькам на шлемах, чем по контурам тел. Элькан опустил глаза и мрачно посмотрел на внешний щит, перекрывающий выход в открытый космос. В центре щита словно нехотя пульсировало радужное пятно, неуловимо меняющее свои очертания то в сторону расширения, то соответственно сужаясь. За спиной Элькана, за второй вспомогательной переборкой шлюза, прозрачной как слеза, висел бот-сателлит, о котором так жарко говорили Элькан и Леннар совсем недавно. Его огромное тело расцвечивалось волнами огней. Лениво переливались матовые шапки впускных люков. Кабина Центрального поста смутно походила на голову мифического чудовища, непомерно разросшегося и покрытого металлической чешуей.

За спиной Элькана беззвучно возникла Инара. Она быстро коснулась его руки и качнула головой.

– Да, я отдал все необходимые распоряжения, – отвечая на ее немой вопрос, сказал Элькан. – Мы можем пойти в мой блок-корпус.

– В экспериментальную лабораторию? – спросила она.

Легкое придыхание в ее голосе при иных обстоятельствах могло показаться чувственным. Элькан жестом подтвердил правоту ее слов. Да. В экспериментальную лабораторию. Именно туда он и собирается.

– Ну так что же мы медлим?! – воскликнула она, и за прозрачным синтетиком дыхательной маски блеснули большие миндалевидные глаза. – Ой!.. – сорвалось с ее губ, и большие миндалевидные глаза чудесного бирюзового оттенка, плохо различимого за маской, сверкнули восхищенно и даже потемнели от глубокого, плохо скрываемого наслаждения. – Сколько ни смотрю на работу Большого транспортера, столько раз не могу удержаться от девчоночьих взвизгов.

– Да и неудивительно, – усмехнулся Элькан, – еще недавно ты не могла представить себе работу примитивного проекционного модулятора, а «пальцы Берла», эти дурацкие и нелепые накопители энергии, считала талисманами, дошедшими до нас от далеких могучих предков. Что уж говорить о работе Большого транспортера!

И он повернул голову туда, куда пристально смотрела Инара. У стены шлюзового тоннеля заметалось призрачное пламя, оно, как живое, выкидывало в разные стороны длинные щупальца. Все более замедляясь, оно начало густеть, как остывающий кисель, а потом из этого киселя вывалилось что-то плоское, изогнутое полумесяцем, испускающее во все стороны прыгающие искры. К плоской и длинной штуке (кстати, длиной в добрый десяток анниев) сразу устремились несколько портативных роботов-тягачей. Сам Элькан относился к использованию такой примитивной техники, как робот-тягач, с откровенным пренебрежением, но техническая квалификация большинства его подчиненных оставалась столь низкой, что приходилось давиться этим пренебрежением и довольствоваться тем, что имеешь.

– Ну вот, – сказал Элькан. – Доставили сегмент обтекателя внешнего шлюзового кольца. Сразу и вдруг. Сколько было бы мороки, тащи мы его по лифтовым шахтам. Да без Больших трансов мы бы и не построили Корабль полторы тысячи лет назад. Ведь у него такая чудовищная масса покоя! Но даже Большие не могут главного…

Он не стал распространяться на тему того, что не могут Большие транспортеры, способные перекинуть из одной заданной точки в другую вот такие болванки за время чуть большее, чем пять человеческих вдохов. Он лишь махнул рукой и увлек за собой Инару.

Путь был короток. Все участники работ жили в помещениях, примыкавших ко второму, вспомогательному, шлюзу. В блок-корпусе, выделенном в личное пользование главы ремонтных работ, их встретил человек с такой внешностью, словно его вырубили из громадного куска древесины. Он был очень высок ростом и при этом имел неимоверно худые плечи, а из-под ниспадающей с этих плеч надорванной рабочей блузы торчали сухие, как тонкие древесные сучки, угловатые ключицы. Однако от плеч начинались такие ручищи, что мало кто осмелился бы сподобиться на оскорбительный эпитет «деревянные». Это были не руки даже, а мощные коренья, заканчивающиеся пучками узловатых отростков-пальцев. Громадная сила угадывалась в них. Корпус человека расширялся книзу и наибольшей ширины достигал в основании бедер. Бедра раздувались как бочки. Играли мощные икры… Торчащая из плеч маленькая плешивая голова с длинным носом по сравнению с описанными выше частями тела казалась попросту муляжом и совершенно ненужным компонентом.

– Здравствуй, Скопендра, – приветливо поздоровался Элькан. – Готов ли наш доброволец?

– Он ждет вас, сьор Караал.

Тот поморщился:

– Я много раз просил…

– Он ждет вас в лаборатории, сьор Элькан, – отвечал узловато-древесный Скопендра звучным, сильным голосом.

Лаборатория была маленькой. Если припомнить гигантский транспортный шлюз, которым занимался Элькан, она была попросту металлическим пузырьком, загроможденным приборами. В пузырьке этом навстречу Элькану поднялся молодой парень со свежим, но бледным лицом. Почтительно поздоровавшись, он по-мальчишески шмыгнул носом и тут же сконфуженно замолчал.

– Скопендра, – сказал Элькан, не поворачиваясь к своему ассистенту, – ты все подготовил, как я просил?

– Да.

– Внес изменения в настройки? Впрочем, что там зависит от этих настроек, этих глупых рычажков и сенсорных панелек… – пробормотал себе под нос почтенный ученый. – Самое тонкое надо делать самому.

И, решительно выдвинув прямо из стены консоль расчетной машины, он принялся за дело. О существовании в маленькой лаборатории еще трех людей он, казалось, забыл. Впрочем, верный Скопендра словно влился в нишу стены, Инара же замерла прелестным изваянием, и только парень бледнел и шмыгал носом. На Элькана он смотрел с остолбенелым благоговением.

Шло время. Со лба ученого текли струйки пота, словно он не едва касался тонкого аппарата подушечками пальцев, а собственноручно волок на себе сегмент обтекателя внешнего шлюзового кольца, виденный в тоннеле.

– Все! – наконец сказал он. – Клянусь светлым Ааааму, все!

Лицо Инары стало испуганным и строгим. Элькан сделал какой-то неопределенный жест, а потом спросил добровольца:

– Твое имя, мальчик?

– С вашего позволения, светлый сьор, мое имя Гоз.

– Длинновато… М-да… Ну не страшно. Гоз, мой мальчик, сейчас ты можешь стать первым, кто… Нет, не так. Ты просто можешь стать ПЕРВЫМ.

– Если сейчас выживет, – донеслось из ниши еле слышное бормотание Скопендры.

Но Гоз не слышал. Да если бы и слышал… Если он решился участвовать в эксперименте, к чему выслушивать мрачные намеки безобразного Скопендры? Он твердо выговорил:

– Что я должен делать, сьор Элькан?

– Выполнять то, о чем я тебя попрошу. Ты отважный малый, в свое время принимал участие в войне под командой самого Нигера, приближенного лица сьора Леннара. Ты сумеешь. Собственно, от тебя только и требуется, что сделать два шага. Прямо перед собой, видишь?..

Гоз опустил глаза и увидел выпуклость в полу. Выпуклость была вполне обыденного вида и даже покрыта тонким слоем пыли, но Гозу вдруг расхотелось делать эти два шага. Нет, первый он сделал с отчаянно-веселым лицом, между тем как выпуклость приподнялась настолько, что контурами своими вполне соответствовала полушарию. Вторым своим шагом Гоз должен был вспрыгнуть на полушарие; он еще не видел, как над его головой распускается нечто похожее на прекрасный цветок. Только вместо пестика торчала конусовидная голубая игла. По ней пробегали спиралевидные вспышки. Игла спустилась, подрагивая, и уже сейчас можно было видеть, что этот «пестик», красиво опоясанный зеленоватым пламенем, – бесплотен. Игла была сгустком самого чистого и нежного света, какой только можно встретить в природе.

Гоз, верно, почуяв что-то, стал медленно поднимать глаза… Элькан мерно отчеканил:

– Стой. Взор перед собой. Не шевелись! Начинаю пространственное моделирование исходника… Конечной точки… Завершено… Скопендра, скорректируй вектор седьмого уровня…

Больше он ничего не говорил. Губы шевелились совершенно беззвучно, но древовидный ассистент, очевидно, умел читать и по губам. Он метался по лаборатории и один за другим подключал приборы. В большинстве своем это были анализаторы, а базовая аппаратура, ответственная за опыт, уже начала свою работу…

– Контроллеры, – беззвучно шепнули серые губы ученого.

Гоз замер, только его правая рука, крепко прижатая к бедру, делала какие-то конвульсивные движения, словно пытаясь преодолеть притяжение собственной плоти. Но, видимо, юноша уже не был властен над своим телом.

Неописуемо красивая голубая игла почти коснулась головы добровольца.

Элькан побагровел от напряжения. Он бросал хищные, резкие взгляды то на испытуемого, то на экран базовой расчетной машины. Надо лбом, покрытым крупными каплями пота, металась растрепанная серая прядь… Голубая игла коснулась головы Гоза, и в ту же секунду Элькан неуловимо быстрым движением обеих рук рванул два светящихся тумблера.

Игла задрожала и пронизала тело Гоза насквозь. Было видно, как он криво разинул рот… Игла вдруг вспыхнула, и мириады маленьких иголок расшили тело юноши изнутри, их число все множилось, они раздваивались, растраивались, лезли целыми пучками; и, наконец, все это неописуемое множество игл слилось в одно целое, оказавшись раскаленным человеческим силуэтом. Огненная фигура вспыхнула раз и другой…

Не сводя с нее глаз, Элькан резко откинул голову назад и ударился затылком о переборку, прикусил губу; по подбородку потянулась струйка крови. Он не заметил этого. Силуэт полыхнул еще раз и исчез.

Элькан подался вперед:

– Держись, мой мальчик!

Это было сказано рычащим голосом и свирепо, но когда в нескольких шагах от того места, где мгновение назад исчез неистово светящийся силуэт Гоза, словно светлячок, зажглась тусклая желтая звездочка, он повторил почти с нежностью:

– Держись, мой мальчик.

Инара заломила руки.

Звездочка вдруг начала набухать, словно втягивая в себя окружающее пространство. Она превратилась в бесформенный ком с вздрагивающими рыхлыми боками, будто изнутри одна за другой шли серии направленных ударов. Ком содрогнулся в последний раз и стал разваливаться.

– …мой мальчик.

Ком превратился в нечто напоминающее глиняный слепок гигантского гнилого зуба. Медленно, медленно кровь отливала от лица Элькана… Он уже не смотрел на консоль расчетной машины, по которой метались алые, синие, белые линии графиков и столбцы диаграмм. Он положил пальцы на собственный пульс и ждал, ждал… Ожидая, смотрел на страшную метаморфозу… Ему единственному из присутствующих при опыте было ясно ВСЕ.

Еще бы!

…То, что еще недавно казалось темной глиной, начало светлеть. «Зуб» разваливался, его стенки отпадали на пол, дробясь и снова вязко сливаясь, обретая все более близкие к очертаниям человеческих конечностей контуры, и оттого становилось все более жутко. Силуэт очерчивался, глиняный оттенок отливал теплой желтизной, вот он стал еще светлее, но чем дальше происходил процесс регенерации человеческой личности из бесформенного сгустка материи, тем становилось понятнее, что это уже не прежний Гоз.

У Элькана мучительно исказилось лицо. Его узловатые пальцы переплелись с такой силой, что под смуглой кожей стали проступать сероватые пятна. Нижняя губа выпятилась, исказив лицо мучительной судорогой. Ученый схватил Инару за запястье так крепко, что она резко вскрикнула. Никогда еще ей не приходилось видеть у этого облеченного властью и силой разума человека такого лица. Потом маска муки была снята усилием воли. Она сменилась жгучей обидой. У Элькана увлажнились глаза. На шее плясали тугие жилы, смутно напомнив Инаре какой-то древний и печальный, давно отживший и забытый музыкальный инструмент. На виске пульсировала синяя жилка, похожая на червяка. Все это напоминало приступ удушья. Наконец Элькан выпустил руку Инары. Его качнуло назад, когда он вымолвил:

– Бедный, бедный Гоз…

– Смотри! – вдруг крикнула Инара так пронзительно, что даже невозмутимый Скопендра, вздрогнув, сплел в невообразимую комбинацию свои сизые жилистые руки.

Вылепленная из бесформенного «глиняного» кома фигура, обретшая вполне человеческие очертания, замерла на несколько долгих мгновений, а потом по телу этого существа пробежала крупная дрожь.

И оно начало подниматься. Странными, неестественными рывками.

Оно почти разогнулось, так, что все присутствующие при опыте успели увидеть белую кожу лба между свесившимися желтыми прядями… Но, не дойдя каких-то двух рывков до положения, при котором было бы видно все его лицо, существо вдруг подогнуло под себя левую ногу, словно она подломилась чуть пониже колена, и всем телом рухнуло на пол. С глухим деревянным стуком его голова впечаталась в мелкоребристую поверхность.

Элькан поднял к лицу обе руки в немом отрицающем жесте. Он был так близок к успеху, несравненно ближе, чем раньше! Не хватило какой-то мелочи, какого-то крошечного фактора, чтобы здание грандиозного опыта обрело законченность. И Элькан должен сделать это, чтобы…

Полыхнула панель внешнего вызова, и оторопевший ученый услышал голос дежурного:

– Сьор Элькан, к вам сьор Ингер…

– Но я занят!!!

– …с личным поручением от счастливого сьора Леннара, предводителя Обратившихся, главы Академии. Он хочет переговорить с вами.

– Повторяю, я занят. Впрочем… – Элькан сделал паузу и, уже обретя свое обычное хладнокровие, вымолвил неспешно и с достоинством, как и подобает человеку его ранга: – Да будет так. Сейчас я отправлюсь в приемный блок-корпус. Пусть Ингер чуть подождет.

Панель погасла. Инара изогнулась своим гибким телом, словно ее укололи, и бросила:

– Ингер? Мой брат? Почему именно сейчас? Совпадение… нет?

– Скопендра, убери труп! – резко приказал Элькан, и его ноздри коротко раздулись. Сейчас в этом властном человеке осталось совсем мало от того взволнованного ученого, кто раз за разом повторял, словно заклиная: «Держись, мой мальчик». – Я выйду к Ингеру.

– Но ведь приемная – тут, за переборкой! Совсем близко к… к тому, что произошло… недавно…

– Мы все выйдем к нему, – тоном, не оставляющим Инаре возможности для возражений, сказал Элькан.

Глава вторая

ПОТЕРИ

1

– Рад видеть почтенного сьора Элькана!

– Небо над нами! – сдержанно отозвался ученый в ответ на приветствие поднявшегося ему навстречу рослого Ингера. – Чем обязан твоему визиту?

– Я по поручению Леннара. Очень важному…

– Я знаю, о чем пойдет речь. Мы недавно виделись, тебе это известно лучше остальных… Если разговор столь крупный, отчего же наш предводитель не прибыл сам? Увидел бы все собственными глазами, вживую, а не на мутных экранах визаторов. Ведь насколько я понял из нашей последней с ним беседы, для счастливого сьора сейчас нет ничего более важного, чем наладка этого шлюза.

– У него есть еще более важные дела.

– Какие же? – вкрадчиво произнес Элькан. – Ты же помнишь, что у Леннара от меня нет секретов.

– Не спорю. Тем более что даже если бы я не сказал, то, сожри меня Илдыз, ты сам вскоре узнал бы… От других. Так вот, к Леннару прибыло посольство из ганахидского Храма. Они ждут решения Леннара близ транспортного отсека Четвертого уровня.

– Вот как быстро делаются дела, – негромко проговорил Элькан, и черные его глаза сузились, – воистину Леннар великий человек… Они сами пришли к нему на поклон.

– На поклон? Вот уж!.. К тому же ты сказал: человек?.. Ведь еще совсем недавно ты, Элькан, будучи омм-Караалом…

– Довольно, – почти доброжелательно прервал его ученый. – Мы тратим драгоценное время. Итак?..

– Ладно. Не будем. Сразу к делу. Я хотел спросить тебя, уважаемый Элькан: почему Большие транспортеры, те, что выведены в шлюз… – Ингер подбирал слова, – почему они работают только на три четверти мощности?

– Большие транспортеры… – начал было Элькан, но тут со стороны лаборатории послышался какой-то неясный шум, что-то глухо ударило в переборку, и прервавший фразу Элькан вдруг подумал, что там, в опытном лаборатории, с момента ухода его, Инары и засунувшего в пустой контейнер останки Гоза Скопендры не оставалось более никого ЖИВОГО. И ничего живого…

Медленно, очень медленно открывалась дверь экспериментальной лаборатории. Предусмотрительный Скопендра заблокировал ее, так что без введения личного кода Элькана ее можно было отпереть только изнутри. Простым нажатием сенсорной панели.

Странное, странное существо вошло в приемную. У него была совершенно белая, с редкими голубыми прожилками морщинистая кожа, нелепые навыкате мутно-желтые глаза и клювообразный нос, словно зажатый между нездорово припухшими щеками. Желтый дымок волос вяло обогревал череп. Походка была развинченной, человек (все-таки признаем за ним право называться так!) сильно припадал на левую ногу, которая была заметно короче другой. От этого он вихлял всем телом и так кривил лицо, что до неузнаваемости менял свои и без того примечательные и жуткие черты. Самыми же примечательными были руки. Голые, они извивались как змеи, словно были совершенно лишены суставов, а быть может, так оно и было на самом деле. Кисть одной руки была вполне нормальной, с пятью тонкими пальцами, разве что только ногти заметно фосфоресцировали зеленоватым светом. Зато кисть второй руки…

Собственно, кисти как таковой и не было. Вместо нее на запястье сидела маленькая голова, уменьшенная копия той, что плавала над линией плеч существа. Голова располагала двумя глазами и одним – светящимся же – ухом.

Инара ахнула и едва не упала. Ее успел подхватить брат, рот которого приоткрылся. Элькан замер и едва слышно пробормотал:

– Черт… дважды сбоила программа…

Поддерживающий сестру Ингер первым пришел в себя. Он отстранил Инару и вымолвил с поразительным хладнокровием:

– Мне… мне знакомо лицо этого уродливого старика. Где я мог его видеть? И откуда он у тебя? Мутант с Нижнего уровня? Не похож на наку. Кто этот старик и что он делает у тебя, Элькан?

– Это Гоз из третьей секции работ, – вдруг сказал Скопендра, не видевший смысла врать при столь очевидном положении.

– Гоз? Я знаю Гоза. В свое время он воевал под моим началом и был десятником. А это… это же СТАРИК, – повторил Ингер, в третий раз употребив слово «старик».

Как показали последующие события, разворачивающиеся практически молниеносно, это слово оказалось ключевым.

Элькан, который, казалось, и не слышал этого во многом решающего для себя разговора, вдруг запыхтел и, сорвавшись с места, широченными мальчишескими прыжками преодолел разделяющее его и то, что теперь называли Гозом, расстояние. Он буквально вцепился сначала в тощую синеватую шею, а потом в лицо старика, повернул его голову сначала в одну, а потом в другую сторону, притянул к себе руку, с которой скалилась на него беззубыми деснами маленькая смешная и страшная голова. Ингер наблюдал за его действиями, что-то сдавленно бормоча себе под нос. Он был единственным, кто мог издавать хоть какие-то звуки: ибо Скопендра обрел свою обычную невозмутимость, а Инара утратила дар речи.

Элькан вдруг резко выпрямился. Страшно преображенный Гоз под его руками затихал, жизнь уходила из этого выжатого неизведанными силами природы существа. Ученый до скрипа сжал зубы. Он стал странно спокоен, как будто с появлением Гоза на него снизошло вдохновение.

…А может, так оно и есть на самом деле?

– Так, – наконец-то произнес Элькан, – это будет великий день в моей жизни. И всех тех, кто был тому свидетелем! Ты спрашивал, Ингер, отчего Большие транспортеры работают всего на три четверти мощности? Так вот, оставшаяся часть мощности мне нужна была для опыта. Для великого опыта! Ведь даже тебе известно, – (Ингер не обратил внимания на оскорбительное «даже», не до того!), – что Большие могут телепортировать из одной точки пространства в другую лишь НЕОДУШЕВЛЕННУЮ материю. Так вот… – Элькан запнулся, подбирая самые нужные для выражения своей великой мысли слова. Посланец Леннара воспользовался этой паузой.

Ингер, в котором привитая не так давно цивилизованная учтивость вдруг сменилась глухим недоверием, присущим темной, чуткой мужицкой крови, взглянул на своего ученого собеседника сузившимися глазами и выговорил негромко, надтреснутым гортанным голосом:

– Ты куда клонишь, почтенный?

Элькан вскинул к лицу руки:

– Позволь мне поставить этот последний опыт, я буду чрезвычайно благодарен. Теперь я точно уверен, что он удастся. Я понял! Я понял, где ошибался. Теперь все пройдет как надо. Более того, я САМ готов быть подопытным! Я готов поставить этот последний опыт на себе!

Мужицкое нутро окончательно победило в Ингере. Легко выломав стойку стабилизатора давления, он широко шагнул к Элькану и воскликнул:

– Так вот что! Так вот куда девались люди! Ты… ты ставишь на них опыты! В обход Леннара, в обход устава Академии! Клянусь задницей Илдыза и всеми его вонючими кишками, ты за это ответишь! Вивисектор, изувер…

Ученый все понял. Не видать ему этого последнего опыта, как неба благословенной Леобеи!

– Недавний темный ремесленник знает понятие «вивисекция»? – Элькан широко усмехнулся. Ему даже стало легче, что этот мужлан, нахватавшийся за годы пребывания в Академии поверхностных и совершенно чуждых его природе знаний, наконец-то проявился в своем истинном качестве. Каждому свое! Хоть счастливый сьор Леннар и полагает, что из благодарного человеческого материала умелый демиург может вылепить сколько угодно совершенную особь…

Лицо Ингера окаменело.

– Ничего у тебя не выйдет, – сказал он. – Ты уже предавал Леннара. Единожды предатель – предатель навсегда, как говорят в моей родной деревне, ведь на нее ты тут так презрительно намекал?

– Не надо ломать аппаратуру, – тихо сказал Элькан, глядя на массивную спиралевидную железку в его руке. – Ингер, попробуем поговорить по-иному. Да, я ставил опыты. Да, погибли люди. Но ведь они пришли добровольно! Кроме того, я же не преследую личных интересов. Я тружусь во славу науки, познания мира, наконец, я отстаиваю интересы общего дела. Мое изобретение позволит нам достигнуть решающего перевеса над силами Храма и…

– Кажется, я уже сказал тебе, почтенный Элькан, что Леннар намерен вести с ними переговоры, – медленно выговорил Ингер, и эта медленность оказалась в полном противоречии с той быстротой, с какой он бросился на ученого.

Ингер прибыл в шлюз не один, но, вне всякого сомнения, он был уверен в своем физическом превосходстве. Все-таки сам Леннар обучал его искусству единоборства… Если быть до конца откровенным, то Ингер не доверял Элькану с самого начала. Его появление в стане Обращенных, его былая принадлежность к жречеству Храма и зловещее, как всплеск вороньих крыл, имя – Караал, или даже – омм-Караал! Ингер не считал возможным плести интриги против Элькана, да и не был искушен в интригах этот высокий, широкоплечий парень с открытым взглядом и руками потомственного ремесленника. И вот теперь, когда Ингер окончательно уверился в преступлении Элькана (а для него опыт Элькана был несомненным и страшным преступлением!), он посчитал своим долгом лично обезвредить ученого и доставить его к Леннару наряду со всеми доказательствами преступного умысла. Собственно, у Ингера были все основания рассчитывать на собственные силы и выучку, которую он прошел в Академии для Обращенных. Да и Элькан не выглядел человеком, способным оказать Ингеру сколько-нибудь серьезное сопротивление: невысокий, с плотными покатыми плечами и тучной шеей, на которой сидит большая и массивная голова.

Итак, Ингер бросился на Элькана, и спиралевидная стойка в его руке рассекла воздух точно против широкого лба Элькана. Ученый отшатнулся со стремительностью, которую невозможно было предположить в этом плотном теле. Точно так же он ушел еще от двух ударов Ингера, а потом, ловко поднырнув под локоть разошедшегося гиганта, блоком сплетенных кистей ударил тому в печень. Ингер вздрогнул, не до конца поняв, как могло произойти подобное, и тут вал припозднившейся боли разорвал ему бок. Элькан протянул руку и одним коротким движением выхватил изуродованную стойку стабилизатора из влажных пальцев Ингера. Сделав это, он вернулся в исходную позицию и стал ждать, пока Ингер преодолеет жестокий приступ боли.

Впрочем, тот умел терпеть. Он быстро справился с собой. Стараясь не показать своего, мягко говоря, недоумения, он упрямо сощурил глаза и выдохнул:

– Ну… ну что ж… сожри меня Илдыз! Ты… здорово… двигаешься. Не ожидал. Верно, на своем веку ты перебывал не только в Толкователях и…

– Вивисекторах, – неожиданно подсказал деревянный Скопендра.

– В-в-в… Ладно. Ладно! – Ингер быстро приходил в себя, ничего не скажешь. – Я вызову своих людей, – произнес он таким тоном, как будто речь шла о заказе обеда.

– Ты сначала выйди отсюда живым, – отозвался не на шутку разговорившийся Скопендра. – Любое постороннее средство связи в этих стенах блокируется. Так что…

– Вот оно как. «Выйди живым»? Инара, и ты позволишь, чтобы на твоих глазах убивали твоего брата? Ты позволишь своему Элькану…

– Ингер, он великий ученый, – глухим голосом проговорила она. – Позволь провести ему последний эксперимент. Уходи!

– Убийство людей ты называешь экспериментом?! – воскликнул Ингер и стиснул зубы. – Срыв важнейших работ, убийства и издевательство над нашими соратниками вы называете экспериментом? Сестренка, как ты могла? Раньше, когда мы жили под Ланкарнаком, ты исцеляла людей, а теперь ты помогаешь убивать? Неужели ты…

Мертвенная бледность покрыла лицо Инары.

– Уходи, Ингер, – глухо повторила она сквозь зубы.

Ингер, тоже бледный, с взором, мечущим молнии, произнес мерно, торжественно и звучно:

– Ну что же, вы не понимаете слов. Я хотел доставить его Леннару живым, придется доставить мертвым.

Его рука скользнула по бедру, к которому был прикреплен плоский футляр. Элькан слишком хорошо знал, что находится в этом футляре, а по глазам Ингера он понял, что тот не остановится. Мучительная гримаса искривила лицо Элькана, и мгновением раньше, чем Ингер достал из раскрытого футляра смертоносный плазменный излучатель, из рукава ученого выскользнул крошечный метательный шип, он плотно улегся в ладонь, словно был притянут туда магнитом…

…и отточенным движением, почти без замаха, Элькан метнул его в грудь посланца Леннара.

Сначала Ингер даже не понял, что произошло. Он даже попытался поднять черный раструб плазмоизлучателя, но тут его тело дернулось в конвульсии, Ингер вскинул подбородок и стал заваливаться назад, на спину. Пытаясь устоять, он грузно упал на одно колено… К нему приблизился Элькан и грустно вымолвил:

– Прости. Я не хотел. Ты сам вынудил меня. Я должен во что бы то ни стало поставить этот последний опыт.

– Да поразит тебя… пресветлый Ааааму… да славится Имя… его…

И, выговорив это, Ингер рухнул на спину, откинув правую руку с так и не пущенным в ход оружием. Но Элькан уже не смотрел на него. Его умом завладело другое. Слово «старик» и то, что свалилось на Элькана благодаря этому слову, было для ученого важнее здоровья и жизни Ингера, важнее того, что Леннар теперь НИКОГДА НЕ ПРОСТИТ. Тот, кто смог поднять руку на своего собрата по оружию и убеждениям, не может удостоиться прощения.

– Я понял! – повторил Элькан, стоя над телом Ингера и не обращая внимания ни на в ужасе расширившиеся глаза Инары, ни на окаменелую позу Скопендры, который, верно, впервые в жизни позволил себе что-то вроде протестующего сдавленного восклицания. Взгляд ученого был прикован к ярко подсвеченному проему пространства, за которым открывалась лаборатория, где лежал Гоз.

– Зачем ты это сделал?! – вырвалось у Инары. – Ты убил его!

– Нет, не убил… этот шип смазан парализующим составом. Если вколоть антидот – он очнется, а если даже не вколоть, то он придет в чувство через пару дней… а при удаче через три. Но я не об этом! Гораздо важнее другое, Инара, хорошая моя! Я понял! Я понял, в чем моя ошибка! Перемещение в пространстве, действие, которое воплощают в жизни наши Большие транспортеры, связаны с разрывом пространственной структуры материи. Пространство тесно увязано с категорией времени, но почему, почему мне никогда не приходило в голову, что деталь, попадая в наш шлюз со склада откуда-нибудь с Шестого уровня, меняет и свой ВОЗРАСТ! Все в тесном взаимодействии! Скажу навскидку, без предварительных расчетов: к примеру, деталь, преодолев расстояние в сорок белломов[3], что приблизительно соответствует расстоянию от шлюза до склада номер тридцать три, стареет на тридцать лет! Нет, величина может быть иной, не тридцать лет, а тридцать часов или даже минут, но главное – не цифра, а принцип! Те же условные тридцать лет применительно к детали никак не отразятся на ее состоянии, тогда как живая плоть…

– Старик, – пробормотала Инара, и ее взгляд тоже коснулся изуродованного временем тела Гоза. – Он просто состарился… А как же эти уродства? Светящиеся ногти, маленькая голова вместо кисти?

– Маленькие погрешности в программе эксперимента, которые я устраню уже в следующем опыте. – (При слове «маленькие» на лице Скопендры впервые появилось нечто вроде улыбки, от которой, вне всякого сомнения, передохли бы все насекомые, попади они в стены блок-корпуса ученого Элькана.) – Неверная проекция… Да это и не суть важно! Я немедленно проведу этот опыт! Я проведу вычисления, на эти расчеты с лихвой достанет трех часов. Примерно столько у нас есть, прежде чем они хватятся Ингера.

– Ты говоришь «они» о наших братьях? – с горькой улыбкой произнесла Инара, качая головой и делая ударение на слове «братья». – Ты уже говоришь так?

– А что же? Будем называть вещи своими именами. После того что тут произошло, я не могу возвратиться к Леннару. Хотя я по-прежнему люблю и почитаю его и желаю ему удачи.

– Куда же? Обратно в Храм?

От ее убийственной иронии Элькан содрогнулся. Но, взглянув на Инару, он увидел, что по ее лицу текут слезы.

– Нет, моя девочка, – ответил ученый. – Там я даже не смогу рассчитывать на справедливый суд. Меня попросту умертвят, перед этим заставив провести бездну времени в страшных муках. В подвале, под пыткой. Нет. Я не могу… Мне нет места на этом Корабле. Его огромные недра уже не вмещают меня. Не плачь, не надо плакать, Инара… Ты заставляешь меня быть сентиментальным… быть смешным. Я не хочу.

– Куда же?.. – повторила Инара. – Куда деться с Корабля? Ведь транспортный шлюз еще не отремонтирован.

– Если мой опыт удастся, нам не потребуется никакого шлюза, – помолчав, ответил Элькан и качнул свой крупной седеющей головой.

– Но… как же?

– Я скорректирую вектор телепортации туда… на голубую планету, куда упорно не желает направить Корабль Леннар! – воскликнул Элькан, и его потускневшие было глаза загорелись безумным вдохновением. – Я окажусь там, и будь что будет! Большие транспортеры способны перекинуть металлическую деталь весом в тысячу тонн за пару сотен белломов, а при необходимости перейти в М-режим и многократно увеличить эту цифру, но ведь я собираюсь телепортировать качественно иное – живую материю! И тут важен не столько градиент пространства, сколько градиент времени! И тогда… я исчезну…

– А я? – вдруг сказал Инара.

– Что – ты? – не понял Элькан, осекшись, а потом по его лицу пробежала тень, и с выражением недоверия и тревоги он покачал головой.

– Я – хочу – с тобой.

– Со мной? Да сознаешь ли ты, моя хорошая, на ЧТО ты идешь, соглашаясь на это безумие? Неужели ты хочешь очнуться сморщенной уродливой старухой на берегу какого-нибудь темного и жуткого океана, кишащего гадами? Или слепой пятилетней девочкой на снеговом склоне громадной горы? Или самой собой – но посреди скопища кровожадных дикарей или чудовищ, жаждущих сладкой женской плоти? Ведь все это может произойти, стоит мне допустить хотя бы малейшую ошибку в моих построениях и расчетах!

– Я понимаю, – тихо ответила Инара. – Но как иначе? Я верю тебе. Я люблю тебя. Я всегда думала, что мне не везет в любви… Сначала я считала, что люблю Леннара, наше солнце и нашего вождя, который оказался недосягаем для меня. Теперь я полюбила тебя, умнейшего из живущих. Что мне до пытки, которой грозит твой эксперимент? Я не хочу оставаться здесь. Вечная борьба, вечная погоня за справедливостью, кровь, вера, снова кровь! Леннар велик, но сколько можно?..

Элькан опять покачал головой, но тут заговорил Скопендра, который за сегодня и так произнес больше слов, чем обычно за год жизни:

– Не гони ее, мудрый сьор Элькан. Если она так верит во всемогущество твоего разума… если она не может без тебя… Я – тоже… Я – пес, который охраняет тебя. Который ест с твоей руки. Некогда ты спас мне жизнь, сняв с пыточного станка в застенке Храма, и дал свободу. Куда мне без тебя? Испепели меня Илдыз, но к демонам такую жизнь! Если ты уверен, что сможешь… сможешь сделать то, что сказал… мы пойдем за тобой.

И Скопендра, переведя дыхание, замолчал, утомленный этой неслыханно долгой для него речью. И даже его дурацкое лицо не казалось теперь смешным.

– Ну что же, – торжественно сказал Элькан, – да будет так! Но как же Леннар? Ведь вы верили в него, а теперь уходите вместе со мной? Быть может, на смерть? Уходите за грех, в котором неповинны?

– Ты заговорил словами уличного проповедника, Элькан, – с печальной усмешкой сказала Инара. – Тебе не идет… Пошли в лабораторию. Нельзя терять времени. Скопендра, отнеси Ингера в мою спальню. Негоже ему валяться тут на полу, как немытому бродяге или вонючему деревенскому скоту.

Потянулось это драгоценное время, эти последние часы и минуты пребывания на Корабле, а – быть может – в этой жизни. Элькан молчал, погруженный в вычисления, и яркие блики ложились на его массивное лицо. О чем думала Инара, было написано на ее нежном бледном лице, а вот прочесть мысли Скопендры не сумел бы даже самый опытный физиономист, вышедший из недр леннаровской Академии. Взорвавшись речью о преданности Элькану, ассистент ученого снова стал прежним деревянным Скопендрой, существом с муляжной головой и бочкообразными бедрами.

Наконец Элькан откинулся назад, и его утомленное лицо просветлело.

– Ну что же, – сказал он, – пришло ВРЕМЯ. Вы не переменились в вашем решении? Инара? Ты, Скопендра?

– Нет.

– Нет.

Последнее «нет», пророненное Скопендрой, словно взорвало тишину, которая царила в стенах личного блок-корпуса Элькана и собственно лаборатории в последние несколько часов. В двери апартаментов неистово забарабанили, и чей-то мощный голос, многократно приглушенный звукоизолирующими переборками, все-таки прорвался внутрь:

– Что-то случилось! Вызовы блокируются! Что-то случилось с Нигером и мудрым сьором Эльканом!

– А, они же еще не знают. – Лицо ученого-преступника осветила грустная усмешка.

– Ломайте двери!!!

– Ну что же, – торжественно проговорил Элькан, – становитесь. Сюда… где недавно стоял Гоз. Я встану последним. Мне же нужно запустить приборы… Да. Чуть не забыл. Вот портативный Малый транспортер. Мы возьмем его с собой. Ну… начинаем.

Цветок раскрылся над головами Инары и Скопендры, вставшими на полушарие, и засветилась самым чистейшим пламенем, какое ни есть на свете, голубая призрачная игла. Что было дальше, легко представить… В самый последний момент, уже отрегулировав работу приборов и введя новые расчетные данные, Элькан хищным прыжком достиг полушария, возвышающегося над ребристым полом лаборатории, и встал бок о бок с Инарой и длинным Скопендрой.

Они еще успели увидеть искаженные изумлением и ужасом лица людей Ингера, ворвавшихся в лабораторию, а потом перед глазами уходящих заклубилось неистовое сетчатое пламя, сотканное из мириад крошечных игл, и все померкло.


2

Корабль, Четвертый уровень (Ганахида),

Первый Храм

Много лет нога ни одного первосвященника не ступала в подвал, где сидел обвиненный в пособничестве Обращенным, этим проклятым мятежникам, – Ревнитель. Пособника звали Алькасоол, и он принадлежал к высшей знати Храма и числил за собой немало славных деяний. Одним из славных этих деяний было то, что он сумел внедриться в Академию Леннара и, проведя там большую работу, вернуться. Вернуться живым, невредимым. Все это нисколько не помешало храмовникам из партии Аленга добиться его заключения под стражу. Добиться в обход прямых распоряжений Сына Неба.

И Верховный сам спустился к Алькасоолу в подземелье, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Он прошел длинным коридором, дождался, пока дюжий стражник-Ревнитель откроет массивную дверь камеры, и, войдя, остановился в шаге от узника, почтительно склонившегося перед гостем.

– Благословите, отец, – глухо произнес узник.

Первосвященник молча воздел руки. На некоторое время в камере повисла глухая тишина. Затем узник поднял взгляд и тихо спросил:

– Почему?

Первосвященник вздохнул.

– Я не всевластен! – И после короткой паузы добавил: – Я не могу допустить еще и раскола Храма.

Брат Алькасоол едва приподнял голову, и остро блеснули его глаза под приспущенными веками. Опытный физиономист, быть может, обнаружил бы на лице лазутчика признаки удивления и даже некоторой оторопи, и глава Храма конечно же являлся таким знатоком человеческой природы. Но в этот момент он даже не смотрел на своего младшего собрата.

– Я провел большую работу, – глухо сказал Алькасоол. – Я провел невиданную работу. Я знаю теперь о Леннаре и его власти, его людях и Академии едва ли не больше, чем все прочие братья Храма, вместе взятые. Возвращаясь сюда – о, это возвращение не было легким! – я не без оснований рассчитывал на благодарность. Или хотя бы на выжидающее молчание. Но нет. Иерархи из Аленга рассудили по-иному. Да, я знаю, единство Храма давно поколеблено. Я даже знаю, что разрушена Уния, древнее положение, согласно которому обучение в храмовых меренгах и даже в самом Большом Басуале[4] приведено к единообразию. Сейчас же в соседних кельях учат совсем по-разному, и юные послушники и даже будущие светские терциарии не знают, кто из отцов-преподавателей прав!

– Ты сказал верно. Храм давно подточен ересями. Колеблются даже те, кто умен, честен и тверд. Я не уверен, могу ли я доверять даже братьям из крыла Куньяло, тем, кто вознес меня к власти. Про светлых жрецов Аленга, непримиримых, я и не говорю! В таких условиях трудно блюсти Чистоту, заповеданную предками.

– Еще немного, и уже не потребуются армии Леннара, чтобы снести Храм!

– Ты прав, брат Алькасоол. И потому единственным условием твоего освобождения будет уступка «усталым». Они требуют продолжения войны, мы, те, что вышли из крыла Куньяло, уже понимаем бессмысленность этой мясорубки, но сейчас – твое слово. Ведь ты знаешь СРЕДСТВО.

Брат Алькасоол уже не поднимал головы. Он смотрел в стену. Синий полумрак стелился по его лицу. Сын Неба спросил:

– Так ты выступишь перед высоким собранием?

– Да.

– Что же, да пребудет с тобой вера. Я подготовлю Конклав. Через несколько дней ты будешь освобожден.


Верховный предстоятель Храма, носящий громкий титул Сына Неба и простирающий свою власть на Храмы на всех Уровнях Арламдора[5], сидел в своей ложе в зале Молчания и холодно взирал на стоящих перед ним братьев из ордена Ревнителей. Потом он поднял взор и оглядел все пространство зала, в котором восседали сановники Большого Храмового Конклава.

– Но как же так? – недоуменно говорил омм-Галидааль, старший Ревнитель одной из Нижних земель, государства Кринну (к слову, практически полностью контролируемого Обращенными этого проклятого Леннара, сожри его Илдыз!). – Как же так, пресветлый отец? Ты в самом деле послал переговорщиков к этому…

– Не трудись перечислять его бранные титулы, брат Галидааль, – прервал его Верховный, – негоже человеку в таком сане осквернять уста столь низкими словами. Кроме того, храбрый брат мой, ты хотя и посвящен в сан, но до сих пор не научился соизмерять свои желания и свои возможности. Каково наше желание? Уничтожить бунтовщика Леннара и его рати. Каковы наши возможности? Явно недостаточны для того, чтобы поступить согласно желаниям, ибо многие верующие чтят Леннара как земную ипостась пресветлого Ааааму, чье истинное Имя неназываемо. То, что недавно было ересью, после Ланкарнакской бездны, разорвавшей и поглотившей Второй Храм, перестало быть ею. Мы можем воевать против человека. Но мы не можем, не имеем права выступить ПРОТИВ БОГА. Сам я, да замкнутся уста мои при слове лжи, не могу допустить божественности бунтовщика. Но ведь предначертанное в Книге Бездн свершилось! Свершилось до единого слова! И уже никто не может отрицать этого, ибо многие видели ЭТО собственными глазами – в том числе и некоторые из присутствующих здесь, в ганахидском зале Молчания! Я не верю, что ты настолько глуп, брат Галидааль, что можешь допустить, будто голыми руками можно остановить реку, вычерпать озеро! Я уже поддался однажды вашим уговорам, послал Леннару некоторое время назад черную перчатку. Черный – цвет гнева. И что же? Вы что, не помните, что было, когда весть об этом кто-то заронил в чернь? Кажется, ты, брат Галидааль, был далеко от своего исконного Храма в Кринну, когда гневная толпа штурмовала его и убивала всех жрецов, какие только попадались под руку! А разве неизвестно вам, что в народе идет молва о богине Аллианн, которую мы же сами пробудили от сна и которая УЗНАЛА Леннара и назвала его по имени?! Стыдись, брат Галидааль! И да устыжусь я своей недавней слепоты, когда согласился на продолжение этой войны, которую многие в народе уже считают богоборческой! Нет!!! – загремел Верховный предстоятель арламдорского Храма, вставая в полный рост и вознося к куполу зала обе руки. – Мы не можем победить Леннара До тех пор, пока не убедим народ в его самозванстве!

По огромному залу прокатился ропот. Вообще-то никто не смел говорить здесь без разрешения Сына Неба, прочие были обязаны молчать – отсюда и происходило название «зал Молчания». Но слишком многие законы оказались отринутыми, слишком многие традиции утратили свою силу на фоне событий последнего – грозного – времени. И потому ропот прокатился несколькими волнами, с каждым разом разрастаясь и укрепляясь. Некоторые из присутствующих храмовых сановников даже вставали в полный рост, выкидывали перед собой руки с растопыренными пальцами, жестом этим демонстрируя свое несогласие, и говорили во весь голос:

– Мы уже попытались, когда пробудили богиню Аллианн!

– Как можно убедить глупую чернь? Только силой!

– Меч и кровь!

– Может быть, кому-либо вообще пойти в народ с проповедью о том, кто таков на самом деле этот подлый проходимец!

Высказывающиеся в подавляющем своем большинстве принадлежали к партии Аленга, «усталым», как их называли злые языки, – внутрихрамовому крылу, опирающему на доскональное соблюдение Устава и вековых традиций.

Находились и такие:

– Придержи язык! Я собственными глазами видел, как разверзлась бездна в Ланкарнаке! Как и сказано в Книге…

Голос Верховного предстоятеля перекрыл шум высокого храмового собрания:

– Не уподобляйтесь детям Илдыза, злоречивым и многошумным демонам! Ведите себя как приличествует служителям Храма! Есть, есть последнее средство проверить, кто таков этот волнующий умы столь многих!..

Зал Молчания мало-помалу стал соответствовать своему красноречивому названию: волнение улеглось, примолкли даже самые буйные. Лишь у дальней колонны, украшенной камеями и инталиями тонкой работы, отображающими свершения пресветлого бога Ааааму, бесновался некто. Эпитет «бесноватый» подходил ему в полной мере: грузный, неповоротливый мужчина со слюнявыми потрескавшимися губами и тройным подбородком подпрыгивал, потрясая монументальным брюхом, размахивал толстыми ручищами, открывающимися из-под бледно-голубых рукавов храмового облачения, и выкрикивал что-то бессвязное и маловразумительное. Бледно-голубые глаза, обведенные светло-коричневыми кругами, были выпучены, словно ему придавили некий орган. Этим милым упитанным человеком был омм-Гаар, бывший Стерегущий Скверну ланкарнакского Храма, ныне лежащего в руинах. По храмовому закону каждый из тех, кто занимал пост Стерегущего в любом из Храмов Арламдора, имел право на место в Большом Конклаве в Ганахиде, при священной особе Сына Неба. Так что пребывание Стерегущего Скверну из ланкарнакского Храма в составе Конклава доказывало всем, что ланкарнакский Храм по-прежнему жив и действует. И потому священная особа и прочие члены Конклава были вынуждены терпеть это полусумасшедшее существо бок о бок с собой. Действительно, после знаменитого катаклизма в Ланкарнаке омм-Гаар несколько повредился в уме и стал еще более несносен, чем в пору своего предстоятельства.

Верховный досадливо махнул рукой (исключительная редкость для ТАКОГО сана!) и заговорил, не дожидаясь окончания танца омм-Гаара:

– Мы можем переиграть Леннара и его Обращенных только в одном случае: если лучше него сможем управлять настроениями в народе. Направлять умы, усмирять недовольных. Главное быть не только сильным и не только хитрым, главное – это знать, когда ты должен быть сильным, а когда хитрым. Это тот постулат, на котором держится полуторатысячелетняя история власти нашего Храма! Народ, – продолжал Верховный предстоятель тем же дидактическим тоном, – простит скорее свирепого правителя, чем слабого. Я слышал, что в рядах армии Леннара тоже отнюдь не процветают всепрощение и прекраснодушие. Доподлинно известно, что, когда брат личного телохранителя Леннара Квана О проявил трусость, Кван О собственноручно отрезал тому голову…

Раздались голоса:

– К чему все это?!

– Кван О – бешеный дикарь со Дна миров, из проклятого Эларкура! Как вообще можно произносить его мерзкое имя под сводами священного зала Молчания?!

Верховный предстоятель помедлил, зорко оглядывая раскинувшийся перед ним зал, задержал взгляд на омм-Гааре, который продолжал подпрыгивать и невнятно жестикулировать, а потом, явно приняв какое-то непростое решение, кивнул высокому мужчине в бледно-желтых одеждах, препоясанному ярко-красным поясом:

– Брат Алькасоол!

Тот поблагодарил Сына Неба за честь быть названным, приложив правую руку к левому плечу и склонив голову. Потом он шагнул на возвышение по левую руку от Верховного предстоятеля и заговорил низким, рокочущим басом:

– Отцы и братья! Я омм-Алькасоол, бывший Ревнитель ганахидского Храма, который был заслан лазутчиком в Академию Леннара, и единственный, кто сумел вернуться оттуда живым, к тому же – с ценными сведениями.

– И с врожденной скромностью, – захлебываясь желчью и злобой, прохрипел у колонны любезный омм-Гаар, и все три его подбородка с готовностью трепыхнулись, словно выражая согласие с глубоким замечанием своего обладателя.

Впрочем, никто не обратил на Гаара никакого внимания. Все напряженно смотрели на бывшего лазутчика, державшего слово на возвышении. Алькасоол продолжал:

– Я хотя и учился многим премудростям в Храме, как то: риторике, философии и медицине – но все же в первую очередь я человек военный и потому буду говорить напрямую и, что бы вы тут ни услышали, прошу вас – сдержите гнев, сдержите во имя будущего Храма! Я продолжаю. Многие из нас прекрасно сознают истинные цели Храма и соизмеряют эти цели с глубиной собственной, подчеркну – собственной – веры! Но для многих из нас, в том числе и тех, кто сидит здесь, в этом зале, Чистота, вера в пресветлого Ааааму, Святую Чету и иных богов – всего лишь веками отточенный инструмент управления народонаселением. Я же просил: дослушайте!.. – чуть возвысил он голос, но не это, а жест Сына Неба, адресованный стражам-Ревнителям, заставил возмущенных слушателей слегка умерить пыл.

Между тем омм-Алькасоол продолжил:

– Да, для многих из нашей среды вера – в первую очередь инструмент власти. И пагубно не то, что я, по мнению многих, произношу в этом святом месте столь святотатственные вещи (меня, в конце концов, можно очень просто заставить заплатить за эти слова, ибо я здесь, перед вами), пагубно иное – что все сказанное мною прекрасно сознает Леннар, сознает и использует против нас! Я был в Академии. Я частично прошел обучение по нескольким курсам и лично знаком с самим Леннаром. Чем он держит своих сторонников, на чем зиждется его власть и где корни той безмерной преданности, которую питают к нему Обращенные? Думаете, все это только благодаря вере в то, что он – действительно воплощение пресветлого Ааааму в нашем грешном мире? Уверяю вас, соратники Леннара не придают никакого значения его божественности, мнимая она или же реально имеющая под собой какой-то фундамент. Для них это не имеет никакого значения…

До омм-Гаара слова его мудрого собрата по Конклаву доходили приглушенно, словно шли сквозь тяжелый, мерно колышущийся багровый полог, разрывающий пространство зала Молчания надвое. Сам омм-Гаар не был в состоянии воспринимать те, правда, не самые простые истины, которые доносил до высокого собрания брат Алькасоол. Тому виной была ненависть. Ненависть жгучая и опустошающая, выжигающая рассудок, как сухой и светлый, колючий ветер пустыни выжигает каждый клочок растрескавшейся мертвой земли. Речь брата Алькасоола откладывалась в мозгу омм-Гаара кусками, волнами, разнородными напластованиями, порой совершенно не связанными друг с другом.

– …на сторону Леннара перешли уроженцы многих земель, – говорил омм-Алькасоол, – это и суровые туны и альды, аэрги из Беллоны, и свирепые наку, и медлительные уроженцы Кринну, и расторопные арламдорцы, есть там и те, кто рожден на благословенной земле Ганахиды, видал я там и таких, кто в свое время служил тут, в Горне, во благо Первого Храма! Я скажу, отчего Леннар держит в кулаке армию таких разных людей, из разных племен, иногда разной веры – которые в других условиях мгновенно перегрызли бы друг другу глотку. Во-первых, он дал им общую цель, одинаково близкую всем. Во главу угла ставится освобождение от Храма, даже не от самого Храма, а от той разветвленной системы запретов, которую мы неукоснительно блюдем вот уже много веков. А людям свойственно ненавидеть запреты, и лишь немногие способны понять, что будет, если запреты падут. И потому различить, насколько необходим тот или иной запрет. Тем более, – он вновь возвысил голос, потому что среди слушателей снова возник ропот, – многие из этих запретов, которые Храм освящал своим именем, были установлены отнюдь не потому, что были необходимы, а потому, что так было нужно кому-то, что так было легче, так было спокойнее… а народ, что ж, народ привык терпеть. К тому же людям некуда было деваться. Ибо Храм был все и был всем в Арламдоре… И вот это изменилось! Леннар возвысил Обращенных, вручив им знание, которым ранее владели только мы, и много такого, о чем не ведал и Храм! Кстати, он не считает именно нас самыми главными врагами, говоря, что главного врага нужно усматривать в себе самом – в своей косности, лени, жестокосердии и нежелании совершенствовать мир внутри и снаружи себя…

Ропот в зале Молчания стал настолько сильным, что докладчик, сделав паузу, счел нужным резко перепрыгнуть на другую тему:

– Во-вторых, Леннар никогда не отдает невыполнимых приказов и умеет оценивать соотношение сил и возможностей с трудностями той или иной боевой задачи. Многие же из наших полководцев грешат тем, что ставят цели совершенно невыполнимые, а за неисполнение карают смертью! В-третьих, Леннар заботится о своей армии, его доверенные люди контролируют поставки продовольствия, обмундирования, оружия. В то время как некто брат Глекаал, сидящий в этом зале, не далее как в прошлом месяце умудрился на несколько дней оставить без еды несколько полков, находящихся под его командованием и совершающих марш-бросок навстречу войскам Леннара. Любезный омм-Глекаал полагал, что солдаты сами добудут себе пищу грабежом и мародерством. Неудивительно, что эти полки потерпели жестокое поражение в первой же битве. Кстати, и грабеж и мародерство в армии Леннара запрещены. Нарушителей карают очень сурово, попавшихся на нарушении запрета повторно – казнят на месте.

– Мои солдаты потерпели поражение не потому, что были голодны, а потому, что эти ублюдки применили Демонское оружие, изрыгатели огня – то, что проклятые наку называют «Дитя Молнии»! – протянулся из рядов высокого Конклава чей-то важный негодующий голос.

– Любезный омм-Глекаал имеет в виду плазмоизлучатели, – насмешливо пояснил докладчик, – в самом деле страшное и непостижимое для большинства из нас оружие. Но да будет вам известно, что это оружие НИКОГДА не применяется в полевых сражениях в силу различных обстоятельств, да и на всю Академию имеется лишь полсотни образцов такого оружия. Леннар отказался от применения плазмоизлучателей после того, как в одном из боев его собственная армия потерпела поражение. Выстрел из плазмоизлучателя привел к тому, что многие из воевавших в рядах его же собственной армии, увидев вспышки огня, пали ниц и стали молиться, чем и воспользовался опытный и видавший виды отряд Ревнителей! Более того, после второго выстрела плазмоизлучатель взорвался, посеяв смерть в рядах Обращенных! Да, плазмоизлучатель имеется почти в каждом крупном соединении леннаровской армии, хранится в штабе наряду со знаменем и казной, и применять его можно только тогда, когда отряд попадает в окружение и нет более надежды спастись. Кроме того, в это оружие встроен адский механизм, вызывающий взрыв. У нас было три возможности взять «Дитя Молнии» в качестве трофея, но всякий раз оно взрывалось, унося немало жизней…

Гаар замотал головой. «Немало жизней»! Он не слышал Алькасоола. Он не видел лица докладчика. Лица иные мелькали перед мысленным взором, и вставали, вставали развороченные руины того, что еще недавно было ланкарнакским Храмом… Пророчество… Катаклизм и гибель, гибель неминуемая… Книга Бездн… Убить – Леннара…

– …Так что смешно говорить о том, что власть Леннара над своими соратниками и покоренными им землями держится на одном или нескольких атрибутах божественности. Тут, конечно, тоже есть свои исключения: так, те из дикарей-наку, вступивших в ряды его сторонников, вполне осознанно принесли ему присягу именно как высшему существу, богу! Тут есть примечательный момент. Храм много лет воевал с дикарями Эларкура, этими свирепыми наку. Война длилась много столетий, лучшие армии Храма, имеющие в своем составе и отборные отряды Ревнителей, вторгались в земли Желтых болот, чтобы всякий раз потерпеть поражение и навсегда остаться в вонючих топях. Леннару же приручение наку далось легче, чем нахождение общего языка с представителями других народностей, например с беллонцами. Он просто дал им религию. Новую, полноценную, ведь у наку символ веры ограничивался свирепыми ритуальными обрядами. Леннар сразу оценил народ «наку», недаром главой его охраны является воин-наку Кван О, а один из братьев Квана О, Майорг О-кан, возглавляет один из летучих разведывательных отрядов Академии. Наку приняли служение Леннару как некий сложный религиозный ритуал, а обучение всему тому, что до сих пор не укладывалось и не могло отложиться у них в голове и сердце, они восприняли как определенный обряд. Я сам видел, как они молятся на пищевые аппараты и на светящиеся глаза памятных машин! Даже когда им дали в руки мощнейшее древнее оружие, изрыгающее гибельное пламя, они и тут не отошли от своего взгляда на вещи… Они называют эти плазмоизлучатели «Дитя Молнии» и, прежде чем воспользоваться этим оружием, возносят короткую свирепую молитву одновременно и Леннару, и своим племенным демонам…

– Племенным демонам, – пробормотал омм-Гаар, и его слух снова заволокло жарким, зыбко колеблющимся туманом, через который не продирались звуки. Когда же он снова смог понимать слова оратора, он услышал такие речи омм-Алькасоола:

– Мы думали, что земли, вырванные из-под власти Храма, лишившись его заботливой руки, придут в полное небрежение. Но и этого не произошло! Леннар решил все четыре основных вопроса: вопрос управления и сообщения, продовольственный вопрос, идеологический и религиозный вопрос, ну и, наконец, вопрос топливно-энергетический…

– Какой?

– В холодное время наши дома отапливаются дровами и высушенным калом животных, – насмешливо пояснил Алькасоол, – это и есть топливо. Каждый из нас пользуется такими накопителями тепла и источниками света, как «палец Берла», это и есть энергия… Вернусь к четырем вопросам Леннара. Так вот, прежде всего он установил четкую систему подчинения. В каждом крупном городе он оставил небольшой гарнизон, подчиняющийся только его доверенному лицу – кастуэну. Кастуэн же подчиняется самому Леннару и никому более и по всем вопросам тут же сносится с Академией при посредстве Дальнего Голоса, древнего прибора связи, до недавних пор разрешенного к употреблению только в Храме и нигде более! Далее: вопрос продовольствия…

– Продовольствия, – машинально вытолкнул Гаар. О каком, к демонам, продовольствии он тут несет и какое отношение это имеет к благородной цели: уничтожить Леннара?! Подспудно рассудок омм-Гаара брал из доклада бывшего лазутчика только то, к чему в свое время и сам бывший Стерегущий был причастен. Так что ему до того, как, какими дьявольскими ухищрениями Леннар сумел накормить народ!

– Я клоню к тому, – продолжал омм-Алькасоол, снова выныривая из сумерек сознания брата Гаара, – что Леннар, собрав слишком разнородное сообщество Обращенных, даже при умелом управлении рискует тем, что созданная им система может выйти из равновесия. Более того, это уже происходит. Приведу простые примеры. Лучше всего Леннару удалось провести реформу там, где правит королева Энтолинера – в Ланкарнаке и прилегающих к столице королевства Арламдор территориях. Кстати, Обращенные называют эти Земли Пятым уровнем[6]. Я был в Ланкарнаке совсем недавно. Никаких последствий страшного катаклизма, разрушившего едва ли не весь центр города, не осталось. Все разрушенное восстановлено, да и построено немало нового. Академия развернулась вовсю. По всей видимости, Ланкарнак – это этакий пробный камень в реформах Леннара. Я бы рассказал обо всем том, что делается там, и подробнее, но мой доклад посвящен не этому. Итак – о главном, братья. Так или иначе, но система Леннара в значительной степени держится на его личных качествах, на его умении подбирать людей и манипулировать ими. Немало есть честолюбивых Обращенных, кому воля Леннара не дает запрыгнуть на новую ступеньку, более полно насладиться благами, которые дает власть и знание… Я старательно отслеживал таких… И если поколеблется вера во всесильность и совершенную неуязвимость Леннара, то…

– То?..

– В моем присутствии, – мерно выговорил бывший лазутчик, – в моем присутствии он в шутку говорил: «Познанный бог – мертвый бог. Неужели вы хотите меня умертвить?» Кстати, эти слова Леннара легли в основу учения сардонаров, учения в самом деле мерзкого, исступленного и богопротивного!

Легла тишина. Видно, в самом деле эти сардонары владели учением мерзким и богопротивным, если никто не хотел сказать о них и слова… Алькасоол высоко поднял голову и отчеканил:

– Я знаю способ, как уничтожить Леннара. Нужно пойти… на примирение с ним. Есть Круглый зал, древнее место для переговоров. И есть Камень Примирения, последний из пяти, дошедший до нас еще из времен Исхода…

– Говори!

– Говори!


3

Представители двух враждующих сторон, встреча которых еще недавно казалась возможной только в кровопролитном бою либо в застенках пыточных казематов Храма, медленно сходились. Дипломатическое рандеву происходило в длинном каменном тоннеле, являвшемся одной из точек доступа к транспортному отсеку Четвертого уровня. Тоннель, как сказала бы ироничная королева Энтолинера, был оформлен в чисто арламдорских декорациях, без малейшей примеси высоких технологий леннаровской Академии: два длинных мрачных коридора, пересекающихся под углом и скупо освещенных факелами, гулкие каменные плиты, беззубые пасти глубоких стенных ниш… Два коридора, по каждому из которых медленно продвигалась соответствующая делегация, сходились в довольно большом круглом зале, посреди которого стоял длинный каменный стол. В столе торчал старинный ржавый меч, перевитый тусклой жестяной лентой – символ готовности идти на примирение. Тоннель помнил не один десяток подобных переговоров, в его гулких стенах еще перекликались голоса тех, кто звучно диктовал свои условия, горделиво хохотал в ответ или же, припав грудью к старому каменному столу, почти молил о пощаде тонким, сбитым фальцетом…

Но такой встречи старому тоннелю, древнему Круглому залу видеть еще не доводилось.

Первым в Круглый зал вошел высокий воин-наку в коричневой кожаной накидке, перехваченной у горла поблескивающей застежкой. У него было смуглое и совершенно ничего не выражавшее костистое лицо; лысый татуированный череп перетянут плотной желтой повязкой. Вдоль бедра, едва задевая лезвием бахрому грубого шва на кожаных штанах, покачивалась обнаженная секира. К поясу, в нескольких местах перехваченному массивными металлическими ободами, был прикреплен плазмоизлучатель, который, как известно, воины-наку называли «Дитя Молнии». Такая эклектичность вооружения нисколько не смущала воина, к тому же это был не кто иной, как родной брат Квана О, отважный Майорг О-кан. За ним, вытянувшись в четкую шеренгу, шли Обращенные. Среди них было немало руководителей достаточно высокого звена, в том числе глава информационной сети Лайбо, из Первообращенных.

Ни Леннара, ни Квана О среди них не было.

По всей видимости, это обстоятельство немало смутило посольство Храма. Глава этой дипломатической миссии, старший Ревнитель омм-Эрриваан, поднял затянутую в голубую перчатку руку в знак мира и возгласил:

– Миссия великого Храма и братья ордена Ревнителей, прибывшие на переговоры, хотели бы зрить среди вас вашего предводителя и вождя, прозываемого Леннаром!

Лайбо, стоявший за спиной Майорга О-кана, выразительно кашлянул. Тот сделал несколько шагов в сторону каменного стола, разделяющего Круглый переговорный зал на две почти равные половины, и, ответно подняв руку, сказал громко и хрипло:

– Мы знаем, что все вы жрецы Храма в высоком сане и братья-Ревнители. Нам известна ваша высокая доблесть, но нам известна и ваша хитрость и отменная изворотливость. – (Глава миссии Храма даже поднял брови, явно не ожидая от неотесанного и прямодушного наку такой нарочитой недипломатичности.) – Люди с двумя сердцами не могут говорить всей правды. Я должен обыскать вас, чтобы быть уверенным, что у вас нет оружия и иных вредоносных вещей, имя которым суть смерть и гибель страшная.

Младший брат Квана О явно прошел неплохую школу красноречия. Недаром его выдвинули в авангард переговорной миссии. Тут же выяснилось, что в обязанность младшему из клана О-рего (Желтой Лягушки) вменяется не только завязка переговорного процесса. Майорг О-кан быстро обогнул древний каменный стол и, бестрепетно приблизившись к десятку жрецов Храма в голубых облачениях и Ревнителей, затянутых в известные всему Арламдору зловещие красные пояса, сказал:

– По одному. Я должен увериться, что при вас нет оружия. Что медлите? Во имя всех богов!.. Каждое потерянное мгновение приближает нас к желтой бездне, откуда нет возврата! – вдруг взревел Майорг О-кан.

Это было ритуальное восклицание племени наку, но было оно сказано на понятном храмовникам языке, а слово «бездна» слишком свежо, слишком остро и жутко перекликнулось с недавними катастрофическими событиями в Ланкарнаке… Предводитель храмовой миссии, старший Ревнитель брат Эрриваан, позволив себе только короткую гримасу недовольства, шагнул под пронизывающий взгляд воина-наку. Тотчас же проворные шестипалые руки уроженца проклятого Эларкура обшарили храмовника с головы до ног, не забыв даже узких кожаных дреббов с высокой шнуровкой – излюбленной обуви знатных служителей Храма. Той же унизительной процедуре подвергся каждый из оставшихся участников посольства, но сколь бы ни была она унизительна – а в этом не сомневался решительно никто из гордых блюстителей Чистоты мира! – каждый предпочитал оставить при себе слова возмущения и гнева. «Ты еще поплатишься, грязный наку», – верно, думал каждый из них, мысленно представляя, как мозги этого шестипалого скота, фонтаном брызнув из-под расколотого лысого черепа и смешавшись с кровью, текут вот по этой древней стене. Обыскивая последнего из парламентеров, Майорг О-кан нащупал под одеждой щуплого жреца что-то твердое, граненое, размером примерно с ладонь трехлетнего ребенка. Не дожидаясь, пока Обращенный вытащит подозрительный предмет из-под облачения, жрец сам извлек под тусклым пламенем факелов массивный кристалл-многогранник неправильной формы, глубоко отсвечивающий зеленым. Он походил на две сращенные пятисторонние пирамиды. Ограненный, кажется, нарочито грубо и фактурно, он тем не менее производил сильное впечатление. В глубине камня танцевали искорки и, ломаясь, искривлялись пласты света. Майорг О-кан грозно сощурился… В его роду не любили таких красивых камней, потому как считалось, что они в большинстве своем талисманы и амулеты… Глава миссии Храма сказал:

– Это знаменитый древний Камень Примирения. Много столетий Храм не вручал никому подобного Камня. Это последний из Камней, дошедших до нас из глубокой древности. Существует древняя легенда, что если этот Камень Примирения перейдет из одних рук в другие, то даритель и тот, кому подарили, никогда не смогут сойтись в бою друг против друга. Примирение!

– Ну нам известно, что в Храме много интересных диковин, – насмешливо отозвался Лайбо, который и после занятия серьезного поста при Леннаре не растерял своего веселого и язвительного нрава. – Майорг, отдай им обратно эту штуковину. Потом посмотрим, может, они на самом деле… Проверь еще раз!!! Гм… В любом случае, мы имеем представление о технических возможностях Храма… а они… гм… сущие пустяки… Не засадили же они в эту штуковину взрывчатки, да и не было ее у них сроду.

Последние несколько фраз были сказаны вполголоса и адресовались Арруну, знатному и ученому уроженцу Ганахиды, занявшему серьезный пост в Академии Леннара. Тот отозвался:

– Храмовники любят позерство и символические жесты… Наверное, это наш случай. Но где сам?..

Лайбо выставил нижнюю челюсть и выговорил с усилием:

– С ним снеслись из шлюза, ну, того, где… Я слышал, что-то произошло с Эльканом. Однако давненько мне не приходилось видеть у Леннара такого каменного лица, как сейчас, когда ему сообщали новости из шлюза.

– Так что же такое? – тихо спросил Аррун. – Быть может, это имеет какое-то отношение к вот этой делегации храмовников?

– Едва ли… Хотя… Не помешает принять все меры предосторожности. Вон как Майорг орудует…

Тем временем произведший повторный досмотр послов Храма Майорг О-кан выпрямился во весь свой немалый рост и, оказавшись по свою сторону переговорного стола, сделал приглашающий жест рукой. Как выяснилось, он адресовался не Лайбо, Арруну и иже с ними. Точнее – не только им. Из глубокого жерла плохо освещенного тоннеля докатился еле заметный гул, дрогнуло пламя факелов – и в Круглый зал для переговоров вплыл открытый гравитолет, на котором, выпрямившись во весь рост, стояли трое. Это были Ориана, Леннар и начальник всей службы безопасности Академии и личный телохранитель Леннара Кван О.

Леннар понимал толк в эффектных ходах: при подобном появлении главы Обращенных жрецы и Ревнители, присланные Сыном Неба для ведения переговоров, вздрогнули как один, а маленький щуплый жрец, у которого Майорг О-кан обнаружил так называемый Камень Примирения, так и вовсе пошатнулся на подгибающихся ногах и, прошептав под нос слова охранной молитвы, вытер взмокший лоб тыльной стороной ладони. Гравитолет плыл на высоте человеческого роста, едва не задевая массивом своей рабочей двигательной платформы затылки Обращенных. Леннар, закутанный в темно-синий плащ, бесстрастно взирал на делегацию Храма, не произнося ни звука. Не без труда он заставил себя сосредоточиться на этом сложном, важном вопросе – начале переговоров с сильным, хитрым и хищным врагом. Мысли были заняты совсем другим. Да!.. Элькан, Элькан! Нелегко будет распутать клубок мотивов, побудивших ученого на ТАКОЕ! Нелегко понять, что подтолкнуло его и тех, кто был с ним, к уходу. Нет, нельзя, не следует сейчас думать об этом! Переговоры – прежде всего.

Между тем старший Ревнитель брат Эрриваан, сдержанно и не без внутреннего трепета поприветствовав Леннара, заговорил:

– Прежде чем проронить хоть слово о деле мира, позволь мне по поручению Верховного предстоятеля арламдорского Храма, Сына Неба, держателя законов Чистоты, преподнести тебе сей древний артефакт. Это – Камень Примирения, последний из пяти… Легенда гласит, что это окаменевшая кровь забытого падшего бога, который, умирая, вознес пресветлому Ааааму молитву о прощении. Я сознаю, что и ты и я далеки от того, чтобы доверять этому безоговорочно или вообще в какой бы то ни было малой степени… Однако с твоим появлением в пределах нашего мира некоторые легенды стали сбываться. Быть может, и в Камне Примирения есть… гм… какое-то зерно истины. Так или иначе, но прими его в знак доброй воли, приведшей нас сюда, в это древнее и мирное место, никогда не осквернявшееся пролитой кровью.

– Длинно и путано, брат Ревнитель, – отозвался Лен-нар, – но я принимаю… Майорг О-кан, возьми у него…

Брат Эрриваан поднял руку, отдавая приказ тощему жрецу, снова извлекшему Камень Примирения из-под облачения. Высоченная фигура Майорга О-кана совершенно заслонила тощего жреца от глаз Обращенных, лишь смотрящему с возвышения Леннару и его телохранителю Квану О был виден остриженный затылок и плечо тощего. Майорг протянул руку, тощий жрец подался навстречу. То ли его пальцы неудачно сжали грани Камня, то ли просто дрогнула рука – но только, не добравшись до широкой шестипалой кисти воина-наку каких-то поллоктя, массивный многогранник выскользнул из руки храмовника и, тускло звякнув о каменный пол зала, раскололся надвое.

Тощий жрец окаменел. У него отвисла нижняя челюсть, когда он, вперив взгляд в пол, смотрел на изуродованный камень. Внутри него обнаружилась небольшая полость. Тощий жрец заморгал, но опытный физиономист, верно, смог бы определить, что в своем показном ошеломлении тощий храмовник несколько переигрывает. Могучий Майорг О-кан, которого все происшедшее, по всей видимости, нисколько не смутило, сказал с тяжелой кривой усмешкой:

– Видно, твои боги, жрец Благолепия, не хотят, чтобы ты шел на примирение с Обращенными.

Тощий жрец попятился, как будто рослый наку с силой толкнул его в грудь. Майорг О-кан наклонился и, зажав в огромной кисти оба осколка несчастного Камня Примирения, произнес:

– Он еще и пахнет. Цветами какими-то, что ли…

– Цветами, – фыркнул насмешник Лайбо, – как на погосте…

У Орианы дрогнули брови. Леннар, все это время хранивший молчание и недвижимый, вдруг одним прыжком перемахнул через край платформы гравитолета и опустился на каменный пол рядом с Майоргом О-каном. Обычный человек при подобном маневре непременно сломал бы себе шею или – по меньшей мере – вывихнул ногу, но предводитель Обращенных проделал все с такой легкостью, словно его тело ничего не весило. Едва успев приземлиться, он выхватил обломки Камня Примирения из руки воина-наку и поднес к глазам. Его ноздри беспокойно шевелились, улавливая исходящий из расколотой полости камня тонкий, едва уловимый запах, в самом деле похожий на аромат каких-то полевых цветов. Глаза Леннара стали темными, еще недавно наморщенный лоб разгладился, и тот, кто знал главу Академии чуть ближе, чем средний Обращенный, понял бы, что Леннар уже понял, с ЧЕМ он имеет дело и откуда взялся этот ласковый, тонко обволакивающий ноздри цветочный запах.

Кван О ударил всей ладонью по сенсорной панели пульта управления гравитолетом, и тот нырнул к самому полу, поравнявшись с одинокой фигурой Леннара, все так же державшего в ладони две половинки расколотого многогранника. У Квана О была тонкая интуиция, куда более тонкая, чем у его могучего младшего брата, и оттого он сразу же, не медля, раздвинул угрюмо сомкнувшийся ряд посланников Храма (те, кажется, пытались едва уловимо сопротивляться возмутительному нажиму наку). Две длинные клешневатые руки рассекли воздух, и уже в следующее мгновение телохранитель Леннара вынырнул из проредившихся рядов посольства, держа в одной руке слабо трепыхавшегося тощего жреца, а другой крепко прихватив за плечо руководителя миссии Храма омм-Эрриваана. Последний, впрочем, попытался высвободиться, и, верно, возникло в лице гордого Ревнителя что-то свирепое и грозное, раз младший брат из клана О-рего, Майорг О-кан, вскинул свой плазмоизлучатель и выразительно тряхнул им, давая понять, что не поколеблется пустить оружие в ход в случае чего.

Леннар поднял голову.

– Что прикажете с ними, счастливый сьор Леннар?.. – скороговоркой спросил Майорг О-кан, сдобрив свой вопрос крепким ругательством на родном языке. – Они… что это?

– Помолчи, Майорг, – прервал его старший брат и занял выжидательную позу: подтолкнул обоих храмовников ближе к главе Обращенных и, сложив руки на груди, упер правый кулак в свой крепкий подбородок.

Леннар произнес медленно и словно нехотя:

– Я считаю, что это дурной знак. Переговоры отменяются. Нет, не так. Переговоры переносятся. Через шесть дней потрудитесь явиться сюда же. В том же составе. И тогда разговор состоится. Но не сейчас. Только не сейчас.

И он устремил испытующий взгляд на бледного омм-Эрриваана, который, переступив с ноги на ногу и нервным движением поправив сбившееся от цепкой хватки Квана О облачение, сказал, уже не тая в голосе высокомерия:

– Вы же образованный человек. – Он выделил интонацией именно последнее слово. – Неужели и вы не чужды суеверий и темных варварских предубеждений? «Дурной знак»! Или ваше окружение влияет на вас не меньше, чем вы на них?

При этих словах Майорг О-кан сделал широкий шаг по направлению к старшему Ревнителю, и было видно, что он ожидает малейшего знака своего вождя, чтобы испепелить храмовников на месте. Но Леннар безмолвствовал и не шевелился. Более того, он даже опустил глаза, чтобы не смотреть на омм-Эрриваана. Наверное, он уже увидел ВСЕ, что требовалось.

– Положи камень в контейнер, – наконец проронил он, адресуясь к Майоргу О-кану. И, вскинув Глаза, сказал брату Эрриваану: – Здесь же. Через шесть дней. Если сможете… Я все сказал.

Послы Храма давно уже исчезли в тоннеле, а Леннар все еще не отдавал команды сниматься с места. В глубокой задумчивости он стоял у каменного стола, изредка касаясь рукой холодной пыльной поверхности его и мизинцем выписывая какие-то замысловатые бессмысленные каракули. Уже трижды приближался Лайбо, желая вывести предводителя Обращенных из этой задумчивости, но зоркий Кван О всякий раз предостерегающе поднимал руку: дескать, не тревожь его, он сам знает, когда отдать соответствующий приказ.

– Ты думаешь об Элькане? – наконец не выдержал Лайбо.

Леннар поднял голову:

– Что? Элькан? Да… в какой-то степени и о нем. Возможно, именно в него будет упираться наше спасение…

– Что? Спасение? – возвысил голос Лайбо.

На щеках Орианы проступил румянец, ее дыхание стало глубоким и учащенным, но она осталась на своем месте и не проронила ни звука. Прочие же Обращенные приступили ближе к Леннару.

– Спасение? – повторил Лайбо.

– Довольно пока… Не бери в голову, – в тон ему ответил Леннар. – Уходим. Теперь что касается возвращения… Едем все вместе. Садимся в один турболифт. Не рассредоточиваемся. Держимся все вместе. По прибытии в отсеки Академии собираемся в третьем карантинном нефе. Всем все ясно?

У Обращенных вытянулись лица. Даже невозмутимый Аррун экспансивно взмахнул рукой, и в такт этому движению подпрыгнула его массивная нижняя губа. Ориана осталась недвижима. Кван О и высоченный Майорг О-кан сохраняли совершенное спокойствие: мужчины из клана Желтой Лягушки славятся своим хладнокровием.

Весь обратный путь не было сказано ни слова. Если у кого и возникало желание все-таки выяснить, чем вызвана необъяснимая отмена переговоров, на которых настаивал сам Леннар, если кто-то и хотел уточнить, к чему этот сбор в карантинном нефе номер три, – так стоило лишь мельком взглянуть на каменное лицо предводителя Обращенных, чтобы словесный зуд тотчас же улегся с ворчанием и трепетом, как трусоватый пес при приближении более сильного собрата…

Леннар настоял на том, чтобы прибытие в технологические отсеки Корабля, где базировались Обращенные, произошло втайне даже от собственных соратников. Теперь уже вопросов никто не задавал: стало очевидно, что дело серьезное и что без причины вождь никогда не станет прибегать к таким уловкам и предосторожностям.

В карантинном помещении собралось девять человек, все те, кто принимал участие в посольской миссии: сам Леннар, с ним – молчаливая и задумчивая Ориана, затем глава информационной сети Академии Лайбо, братья Кван О и Майорг О-кан, могучие и невозмутимые; высокоученый Аррун из Ганахиды; Бер-Кун-Дак, наладчик памятных машин, уроженец славного королевства Кринну из знаменитого и таинственного города Дайлем; тун Гуриан, знаменитый мечник и стрелок, родом из славной Беллоны, как поговаривают, едва ли не превзошедший в благородном ратном искусстве самого Квана О (если не сказать шепотом – самого Леннара). Последней же следует назвать Гвейду, женщину-воина из Ланкарнака, славившуюся своей неуловимостью и отвагой, позволившими ей совершить не одну вылазку в стан врага.

Однако сейчас все эти разумные и смелые люди молча смотрели на своего вождя и вдохновителя и ожидали, что он скажет.

Леннар не ставил долгих пауз. Ожидание и так затянулось.

– Я должен сообщить вам, – заговорил он, – что мы поставлены в чрезвычайно трудное положение. Главным виновником признаю себя. Я должен был предусмотреть, что Храм хранит немало древних артефактов, которые в любой момент могут быть извлечены из его недр. Даже такие хрупкие и опасные, как этот пресловутый Камень Примирения. Омм-Эрриваан говорил правду. Кроме того, он, я в этом уверен почти совершенно, не знал об истинной природе того, что он с такой постной миной вознамерился вручить нам в знак примирения. Камень Примирения – это не что иное, как ампула амиацина-пять, которая хранится у Ревнителей, верно, все полторы тысячи лет с момента вылета Корабля с Леобеи, нашей старой родины. Я узнал геллианит, единственный материал, который способен хранить в себе амиацин. Именно из геллианита сработан Камень Примирения, и неудивительно, что он раскололся, потому что геллианит чрезвычайно хрупок. В свое время амиацин-пять вызвал гигантскую эпидемию, пандемию, в результате которой погибло больше половины командного состава «Арламдора». Уцелели очень немногие – либо те, кто пошел на службу к предшественникам нынешнего Храма, жрецам Купола, либо…

– Либо?..

– …либо позволили себе обезвредить амиацин-пять несколько иным способом, – вымолвил Леннар. – На самом деле у амиацина нет противоядия. Никакого противоядия. Даже тот, кто принял антидот из рук Ревнителей, спустя некоторое время умер в страшных муках. Противоядие лишь несколько замедлило действие яда. Правда, есть иные предположения, как и отчего выжили те немногие, кто был заражен… Но, думаю, истина куда более жестока, чем хрестоматийные рассуждения Храма о том, что сумели исцелиться лишь те, кто уверовал. Так что…

– Но как же?.. Неужели мы ВСЕ? – медленно выговорил весельчак Лайбо, и его обычно насмешливое и живое лицо помертвело. – И на самом деле нет противоядия, а если и есть, то запрятано где-то в этих проклятых подвалах Первого Храма?..

У Орианы начали дергаться губы. Верно, она с трудом сдерживала слова, готовые сорваться с уст. Она даже приложила ладонь к нижней половине лица, словно ее рот и подбородок были обезображены. Леннар, не глядя на нее, продолжал:

– В свое время я и Ориана уже были инфицированы амиацином пятого поколения. Мы сумели излечиться. Это страшный путь. Не скажу, что единственный – но другого я в то время не знал… как не знаю и сейчас. Один великий ученый поместил нас в саркофаги, поддерживающие жизнь в нашем теле, но замедлившие, затормозившие все биологические процессы до состояния полного коллапса. Распад свободного амиацина занимает около семисот лет. Собственно, именно так, в ожидании нейтрализации яда, мы с Орианой прошли сквозь эти неповоротливые толщи веков и обнаружили, что наши имена уже стали священными… Вы видите, я совершенно откровенен.

– Да, – сказал Аррун из Ганахиды, – откровенен, счастливый сьор Леннар… как с теми, кто уже обречен. Значит, мы заражены этим… амиацином?

– Да.

– Это точно? Тут не может быть… какой-нибудь ошибки, заблуждения? Отчего они так смело пошли на этот шаг? А они не боятся эпидемии? Если эта маленькая капсула, треснув, мгновенно заразила столько людей, то…

– У амиацина пороговое действие. Сам первичный препарат заражает мгновенно. Для того чтобы инфекция перешла от одного человека к другому, требуются дополнительные факторы воздействия. И время. Довольно много времени. Амиацин пятого поколения – оружие точечного поражения, и эпидемия или тем паче пандемия может разразиться только при строго заданных условиях. Если даже Храму Благолепия и известна до сих пор эта убийственная рецептура, на эпидемию он не пойдет. Не верю!

– И что же, нет… нет противоядия?

– Никакого.

– И… и даже ты?.. Ничего не?..

– Я много раз говорил, что я не всемогущ. Хотя многие из Обращенных хотят считать иначе!

– Но ты… счастливый сьор Леннар… упоминал… что ты уже был заражен и… и исцелился. Кто тот человек, тот великий ученый, который?..

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5