– К Каменному городу?

– Да… – кивнула Лиддит и, верно поняв одну из причин удивления Тамеи, пояснила: – Гномы переименовали Крадрекрам в Каменный город, ибо за столько столетий слово «Крадрекрам» стало для них символом неизбывного зла и безысходности.

Тамея понимающе кивнула.

– Но зачем туда идти армии?

– Дело в том, что мы ждем орду.

– Орду?

– Да, западных орков. Из допроса одного из наших последних пленников выяснилось, что западные орки давно уже копят силы на нашем берегу Долгого моря. И потому крупные силы орков расположены всего лишь в месячном переходе от ущелий, проход по которым перекрывает Каменный город. Так что, скорее всего, орда западных уже движется сюда. И… нам почти нечем их остановить.

Тамея удивленно уставилась на сестру.

– Как почти нечем? А армия, а Кр… то есть Каменный город?

Лиддит зло оскалилась.

– На нас движутся почти семьдесят тысяч орков, причем западных, которые не чета местным, а Каменный город… его обороне полторы тысячи лет. Как думаешь, многое ли из того, что там есть, можно использовать?

Тамея медленно кивнула, показывая, что понимает, с чем сестре пришлось столкнуться.

– А самое главное – у нас чрезвычайно мало людей. Не только воинов, но и кожевенников, кузнецов, каменщиков. Была идея перегородить долины в наиболее узких местах каменной стеной, но с тем количеством мастеров по камню, что удалось наскрести, мы не успеем это сделать. Оружие после всех битв требует правки, а кое-что и перековки. И все это время, что армия стояла у замка, кузнецы работали без передышки.

– Еще у нас очень мал запас стрел и арбалетных болтов. И крайне мало железа и сухого дерева для их изготовления. Лишь половина панцирников имеет копья, остальные поломаны, а все резервы запасных уже исчерпаны. И в Арвендейле нет мастеров-копейщиков, способных изготовить новые копья. Из латников только треть имеет более-менее целые щиты. И изготовить новые также не из чего.

– Неужели здесь мало леса? – удивленно спросила Тамея.

– Этот лес надо сушить как минимум несколько месяцев, да и потом часть древесины уйдет в брак, – пояснил Даргол, – а если делать щиты или древки копий и стрел из сырого дерева, то, во-первых, все они будут непрочными, а во-вторых, намного тяжелее. Латнику лучше вообще остаться без щита и полагаться на собственную ловкость и крепость лат, чем навьючить себя тяжеленным и непрочным щитом.

Тамея задумалась.

– И как скоро вы ожидаете орков?

– Трой… э-э… герцог думает, что у нас есть максимум пара недель, но реально рассчитывает не более чем на декаду.

Тамея понимающе кивнула:

– Понятно. Что ж, я с сестрами прибуду к Каменному городу ровно через десять дней.

– Но сестра… – возвысила голос Лиддит, однако ее тут же перебил холодный тон Тамеи:

– Мы ДОЛЖНЫ обследовать предгорье. И это не обсуждается, сестра.

Несколько мгновений они мерялись взглядами, но затем Лиддит отвела глаза.

– Хорошо, но я отправлю с вами сотню всадников из числа наемников. Сенешаль предупреждал, что предгорья опасны. Хотя я не понимаю, отчего такая спешка.

– Она тем более важна, поскольку, как я поняла, у тебя, сестра, нет полной уверенности в том, что нам удастся удержать Арвендейл.

Лиддит настороженно вскинула глаза.

– Дело в том, – продолжила между тем Тамея, – что в летописях сестер сохранились упоминания, что монастырь, построенный на земле Арвендейла, был не простой, а пантеональный

Лиддит удивленно качнула головой.

– И ты думаешь, что через столько веков в его развалинах еще можно будет что-то найти?

Тамея пожала плечами:

– Таково было поручение от матери-настоятельницы. К тому же я и сама считаю, что шансы есть. Если верить летописям и соотнести их сведения с тем, что мы знаем сегодня, то разумно будет считать, что в те времена орочья орда не задержалась в Арвендейле надолго, почти сразу после разгрома войска герцога обрушившись на Эллосиил и, после страшного ритуала призвания Темного пламени, на империю. А потом, после поражения орды, у орков на этой земле было немало других, более важных забот, чем далекий монастырь в глухих предгорьях. И потому у сестер вполне было время укрыть реликвии. Так что я вполне допускаю, что у меня есть хотя и небольшой, но реальный шанс отыскать хоть что-то из укрытого. И переправить найденное в империю, к моим сестрам, до того как Арвендейл, возможно, вновь затопит мгла.

От этих слов на всех находящихся в зале будто повеяло холодом. Лиддит несколько мгновений помолчала, а затем тихо спросила:

– И что же это за реликвия, которую так жаждут увидеть сестры?

– Согласно летописям их было несколько, – спокойно ответила Тамея. – Монастырь в Арвендейле, герцогстве, в котором объединились три светлых народа, не мог быть обычным монастырем. Именно поэтому его изначально строили как пантеональный. И именно поэтому у меня есть надежда, что сестрам удалось укрыть реликвии. В том числе и… – Она сделала паузу, будто не решаясь выдать несестрам то, что знала. Но если не сказать этим двум, то можно ли тогда рассказать об этом кому бы то ни было? А ей сейчас нужна была вся возможная помощь.

– В том числе и плащаницу Гвенди.

Глаза Лиддит расширились, а сенешаль окаменел. Тамея молча сидела рядом с сестрой, уставив взгляд в пол. Будто специально давая своим собеседникам время осознать и привыкнуть к тому, что она сейчас сказала.

– Значит, – хрипло произнесла Лиддит, – дарохранительница монастыря сестер-помощниц в Эл-Северине пуста?

Тамея молча смежила веки. В зале повисла напряженная тишина. Все трое обдумывали произнесенное. Гвенди считалась покровительницей империи. Согласно легендам она не очень-то любила отдельных людей, но покровительствовала всей человеческой расе в целом. И именно она обучила первого императора людей – легендарного Марелборо – и помогла ему изготовить корону императора, самый могущественный из магических артефактов, имеющихся у людей. По легенде, «избрав одного достойного из многих тысяч желающих». И ее плащаница, согласно легенде, должна была взвиться на древке имперского знамени в час, когда на империю людей обрушатся самые тяжелые испытания, грозящие гибелью не только империи, но и всему человечеству. И вот сегодня выяснилось, что все это время Империя жила без этого святого покровительства.

– Понятно… – тихо произнесла Лиддит, – тогда так. Никаких наемников. Я дам тебе половину гвардейцев. И вам, сенешаль, поручаю отправиться вместе с моей сестрой.

– Но… – начал сенешаль.

– Никаких «но», – отрезала Лиддит, – все, что поведала нам моя сестра, слишком важно, причем не только для герцогства, но и для всех людей. Если мы не устоим, империи понадобится и это знамя, и вся сила, которая только будет в ее распоряжении. Ибо если мы не устоим, я не думаю, что орки ограничатся одним Арвендейлом и уж тем более они будут настолько глупы, чтобы двинуться дальше, не нарастив силы. Так что вам надлежит приложить все усилия к тому, чтобы отыскать, где сестры-помощницы укрыли реликвии. И, если это удастся, то озаботиться тем, чтобы доставить их в Эллосиил, где ожидать результатов битвы у Каменного города, – Лиддит немного помолчала, а затем произнесла уже несколько другим голосом: – Даргол, ну кому еще я могу это поручить? Большая часть гвардии герцога – это твои наемники. И… я не хочу упускать плащаницу из Арвендейла, но если что-то пойдет не так… она не должна пропасть.

Сенешаль несколько мгновений сверлил Лиддит горящим взглядом, а затем тяжело кивнул.

– Хорошо… герцогиня. Я сделаю все, что вы сказали. Если нам удастся отыскать плащаницу, она не покинет пределов герцогства до тех пор, пока не будет точно известно, что нам здесь не удержаться.

Лиддит перевела взгляд на сестру.

– Надеюсь, ты не против такого варианта?

Та медленно покачала головой:

– Нет… – и назвала сестру так, как за мгновение до этого сенешаль, признавая за ней право отдавать приказы на этой земле, – герцогиня. Но я хочу быть совершенно уверенной, что если… что-то пойдет не так, плащаница, буде мы ее отыщем, не подвергнется излишней опасности.

– Даргол – опытный военачальник и не станет излишне рисковать, – уверила ее Лиддит.

На следующее утро Лиддит поднялась рано. Наскоро умывшись, он накинула короткий кожаный колет, который уже, похоже, прирос к ней за время пребывания в Арвендейле как вторая кожа, и спустилась во двор замка. Он все еще был замусорен битым камнем, но разбитые ворота уже убрали. Правда, запашок стоял еще тот. Хотя все башни, забитые орочьим дерьмом, пленные орки уже давно вычистили, а эльфы рассыпали по каменным полам семена, буквально за одну ночь выбросившие побеги какого-то вьюна, который опутал и пол, и камни замкового двора, и нижнюю часть стен и, как они говорили, должен был напрочь высосать запах и из воздуха, и из камней, пока еще изрядно пованивало. Во всяком случае во дворе. А вот с наведением порядка в замке было совсем худо. Нет, внешний двор убрали и казармы герцогских гвардейцев тоже, но они пока стояли пустыми. Из-за того же запаха. А вот внутренний двор и донжон все еще несли на себе многочисленные следы запустения. Рабочих рук катастрофически не хватало.

Когда Лиддит спустилась по лестнице, полторы сотни конников уже заполнили двор. Даргол стоял в окружении десятников. Гвардия герцога насчитывала пока всего лишь чуть менее трех сотен человек, основную часть которых составляли бывшие наемники Даргола. Остальные были, так сказать, с бору по сосенке – частью наемники других отрядов, а частью северные варвары, решившие по примеру своих далеких предков – Арсекая Дубовое Весло и Орварда Длинный Меч – присягнуть на мече герцогу Арвендейла. Вернее, среди северных варваров таких желающих было много, как, впрочем, и среди наемников – столько, что сформировать полную тысячу герцогской гвардии не составило бы никакого труда. Но Даргол очень придирчиво подходил к отбору кандидатов. Из северных варваров он брал, например, только тех, кто уже служил в наемниках. Ибо только такие были знакомы хоть с каким-то понятием дисциплины. Так что, несмотря на то, что гвардия герцога Арвендейл внешне пока представляла собой сборище разномастно одетых и вооруженных людей, в бою она могла бы потягаться не только с гвардией любого другого герцогства, но кое в чем даже и с императорской гвардией.

Заметив Лиддит, Даргол рукой остановил докладывающего ему что-то десятника и устремился к ней.

– Все готово, госпожа.

– Вижу, сенешаль, – она улыбнулась, – я и не сомневалась. Сестры еще не вышли?

Даргол отрицательно качнул головой.

– Нет. Молятся.

Но едва он произнес эти слова, как со стороны развалин замковой часовни появились женские фигуры, закутанные в черные накидки. Сестры-помощницы молча проследовали через двор к привязанным у самых ворот лошадям и повозке, в которой должны были отправиться в путь те сестры, кто в силу возраста либо иных других причин не мог ехать верхом. Хотя повозка явно должна была задержать их в пути, поскольку там, куда они направлялись, не было никаких наезженных дорог.

От небольшой группы сестер, шедших последними, отделилась одинокая фигура, направившаяся прямо к ним. Когда она подошла поближе, Даргол отвесил учтивый поклон.

– Все ли готово, сенешаль?

– Да, сестра, – кивнул Даргол, – если позволите, я отдам гвардейцам команду выдвигаться, чтобы встретить вас у подножия.

– Поступайте как считайте нужным, – ответила Тамея, – я не очень-то смыслю в воинском искусстве, поэтому всецело полагаюсь на вас.

Даргол вновь поклонился и, приняв от оруженосца повод, быстро вскочил в седло и махнул рукой. Двор заполнился лязгом металла и цоканьем подков. Полторы сотни воинов садились на коней, разбирали повод и по команде своего командира выезжали через ворота во внешний двор замка. Тамея проводила их взглядом и повернулась к Лиддит.

– До встречи, сестра.

– До встречи, – серьезно кивнула Лиддит и, повинуясь какому-то странному чувству, шагнула вперед и порывисто обняла Тамею. Они выросли далеко друг от друга, так что она впервые увидела сестру, только когда ей исполнилось двенадцать лет. Да и то мельком, когда отец отчего-то велел доставить Тамею к себе из дальнего монастыря, где она все это время жила. Впрочем, ненадолго. Вскоре Тамея уехала обратно в свой монастырь, а Лиддит выкинула ее из головы, так и не успев привыкнуть к мысли, что у нее есть сестра. Она никогда о ней особенно не думала, потому что сестра из числа сестер-помощниц никак не вписывалась в круг ее обычных занятий и интересов. Лиддит почти совсем забыла о ней, когда взвалила себе на плечи заботу о делах совсем расхворавшегося отца. И только в этом походе она внезапно обнаружила, что сестра – это не фантом, что она рядом и что она несет свое предназначение с не меньшим, а то и с гораздо большим мужеством, чем любой из воинов. А когда Тамея практически спасла их всех в той битве у Зимней сторожи, Лиддит почувствовала, что в ее сердце разгораются какие-то новые чувства. Удивление от того, что рядом есть родной тебе человек, тихая радость и столь же тихая гордость за него и… страх его потерять. Конечно, не такой, как страх потерять Троя, но… немногим меньший.

– Ну что ты, маленькая, – тихо прошептала ей на ухо Тамея, и Лиддит внезапно поняла, что та ласково улыбается. – Не бойся. Я тебя теперь никогда не брошу.

Лиддит оторвалась от сестры и удивленно уставилась на нее. Но та еще раз улыбнулась ей ласково, провела ладонью по щеке, а затем запахнула накидку и, резко повернувшись, двинулась к своим сестрам, уже оседлавшим лошадей и забравшимся на повозку. И Лиддит внезапно с особой пронзительностью поняла, что да, именно этого она и боялась, неосознанно, не совсем понимая сама, она боялась, что вновь обретенная сестра внезапно так же исчезнет из ее жизни, как и появилась.

– И-и-и-ях! – громко вскрикнул возница и щелкнул кнутом, и повозка в сопровождении верховых сестер, грохоча колесами, выехала со двора замка. Лиддит проводила ее взглядом. Ни одна из двух сестер даже не подозревала, что они расстаются не на десять дней, а на гораздо больший срок. Срок, за который обеим придется испытать немало.

Глава 3

– Осторожнее, господин!

Герцог Эгмонтер резко натянул поводья. Могучий конь вороной масти с белыми гольфами на передних ногах протестующе заржал, но железные удила, впившись ему в губы, заставили его сделать шаг назад, затем еще один… и тут загрохотало. Конь испуганно всхрапнул и попытался взвиться на дыбы, но поводья, направляемые железной рукой, не дали сделать и этого. А властный голос, которому он привык повиноваться, громко и сердито повелел:

– Стоять, Шудр, стоять!

И конь послушно замер, хрипя и дрожа и испуганно поводя лилово-фиолетовым глазом. А мимо, грохоча, катилась очередная осыпь.

Когда камни прекратили катиться по склону, герцог Эгмонтер расслабил каменно напряженные мышцы и, отпустив поводья, отер дрожащей рукой заливающий глаза пот. Вот, темные боги, а если бы он выехал из-под этого проклятого каменного карниза?

Сбоку протянулась рука и перехватила поводья. Герцог скосил глаза. Рядом с конем на тропе стоял джериец, командир его личной стражи, и встревожено смотрел на герцога. Заметив, что тот повернулся к нему, Измиер разомкнул губы, попытавшись изобразить заискивающую улыбку, и вытянул руку куда-то вперед и вверх. Герцога едва не передернуло от вида зияющего провала пасти джерийца, но он все-таки нашел в себе силы и повернулся в сторону, куда указывала его рука. Там впереди, где-то в полулиге, тропа делала крутой изгиб, образуя что-то вроде небольшой площадки. Вернее, по здешним меркам площадка была большой. Вполне достаточной для того, чтобы весь их небольшой отряд мог с некоторым комфортом разместиться на ночлег. По краям этой площадки даже росло несколько деревьев, правда, довольно низкорослых и с перекрученными стволами. Но чего можно было ожидать в этих местах и на такой высоте? Герцог вновь перевел взгляд на Измиера и согласно кивнул. Тот просиял и, еще раз окинув герцога встревоженным взглядом, с некоторой неохотой отпустил поводья, после чего повернулся назад, к отряду, и принялся отчаянно жестикулировать, отдавая распоряжения. А герцог тихонько выпустил воздух сквозь стиснутые зубы. Да уж, на этот раз он испугался по-настоящему…

Когда одну луну назад кавалькада из двух десятков всадников и полутора десятков вьючных лошадей выехала из ворот Парвуса, никто и предположить не мог, каким опасным окажется путешествие. Впрочем, разве не каждый шаг, который он сделал с тех пор, как принял ЭТО решение, был смертельно опасным?…

Эгмонтер ясно помнил тот вечер, когда он сидел в своем кабинете и смотрел на противоположную стену. Темнело. Лампу он не зажигал. Для этого надо было повернуться и поднять голову. А в подсвечнике все пять свечей почти догорели еще вчера. Имлан, старый дворецкий, был уже совсем стариком, и герцог приказал ему выбрать себе в помощники кого-нибудь помоложе. Но старый дурень испугался, что герцог собирается его заменить, и потому подбирал себе в помощники совсем уж безголовых тупиц, к тому же жутко его боящихся. А уж самого герцога они боялись так вообще до колик в желудке. Так что лишь в те дни, когда Имлан, шаркая своими старческими кривыми ногами с выступающими подагрическими суставами, поднимался по крутой лестнице в его кабинет и, отдышавшись, наводил здесь раз и навсегда установленный двадцать лет назад порядок, можно было надеяться, что все нормально. Но последнее время старик хворал и частенько манкировал этими ежедневными вскарабкиваниями по лестнице. В принципе это было не так уж страшно. Герцог и сам был аккуратист, поэтому его кабинет вполне мог и пару, и тройку дней пребывать в полном порядке и без какой бы то ни было уборки. Но вчера он засиделся, причем именно при свечах. А Имлан опять прихворнул и почти весь день провел в своей каморке, обмотав колени тряпицами, смоченными в целебных травяных настоях. Впрочем, толку от них было мало. Они приносили некоторое облегчение, но только пока тряпицы были намотаны на колени. А применять сильнодействующие мази или лечебные заклятия Имлан опасался, поскольку привык, что герцог может вызвать его в любой момент. О том, что господин не переносит запаха чужих заклятий, как и резких запахов – непременных спутников сильнодействующих мазей, в замке знали, наверное, даже мыши и тараканы.

И потому, когда герцог, не поднимая головы от стола, привычным щелчком пальцев заставил пять фитильков вспыхнуть и заняться дрожащими язычками пламени, те дружно и самоотверженно бросились в атаку на тьму, постепенно заполнявшую кабинет. Но спустя всего лишь пятнадцать минут первый из них разочарованно задрожал и потух. Почти сразу же за ним последовал второй, потом третий… а когда герцог обратил внимание, что с трудом различает буквы на очередном свитке и поднял глаза, над вычурной ковкой подсвечника дрожал только один-единственный язычок пламени. Герцог раздраженно нахмурился, но затем его внимание привлекли тени, пляшущие на противоположной стене, и он замер, пораженный внезапно пришедшими в голову мыслями. Некоторое время он сидел, тупо пялясь на стену, а затем выпустил из рук свиток и откинулся на спинку кресла. Вот… вот оно… понимание того, отчего все его так скрупулезно разработанные планы непременно идут прахом. Все дело в том, что все это время он пытается усидеть на двух стульях. Принадлежать двум разным сущностям. Он уже давно пользует темные искусства, но при этом продолжает посещать храмы Светлых богов и стоять службы. Правда, не слишком обращая на все это внимание, поскольку уже давно уверился в том, что никаких Светлых богов нет. И самого Творца тоже. Может, и были когда-то, но теперь ушли. То ли для того чтобы, как говорят жрецы и посвященные маги, не ограничивать предоставленную человеку Творцом свободную волю, то ли по каким-то иным, только им известным причинам. Но ушли. А Темные нет. Темные, если верить легендам, были изгнаны из мира. Правда, недалеко. Так что их сила и мощь все еще явственно ощущаются здесь, в этом мире. И потому темные заклятия столь эффективны и обладают такой силой, какая и не снилась всем этим так называемым светлым магам.

Герцог взволнованно вскочил на ноги и прошелся по кабинету. От резкого движения воздуха последний фитилек задрожал и погас. Но герцог привычно щелкнул пальцами, вытянув руку в сторону висящей над его креслом лампы, и та засияла ярким светом горящего очищенного земляного масла… Неужели он нашел, понял, что надо сделать, чтобы обрести силу и власть, коих достоин? Надо отринуть тех, кто является пустым местом. Кто забыл об этом мире, лицемерно прикрываясь бреднями о свободе воли. Ибо о какой свободе воли для своих подданных может думать настоящий властитель, чье предназначение состоит в том, чтобы властвовать над всеми волями и заставлять воли низших в благоговении склоняться перед своей? Он остановился, припомнив рассказы жрецов и учителей о том, что бывает с теми, кто рискнет пойти темным путем, а затем криво усмехнулся. Чепуха! Чушь! Они просто боятся конкурентов. Их сил достало только на то, чтобы овладеть слабенькими заклятиями Света, использующими крохи силы, оставшейся от сгинувших Светлых богов. Эти жалкие черви не могут даже и помыслить о том, чтобы попытаться овладеть мощью, даваемой человеку, ступившему на темный путь. Он, сделавший только пару первых шагов, уже знает и умеет гораздо больше тех, кто с таким высокомерием носит мантию Императорского ковена. Что же ждет того, кто осмелится пройти по этому пути дальше? Кто полностью посвятит себя Тьме? Что тогда перед ним будут все эти маги, да и сам император?

Герцог хрипло расхохотался. Да, да, все именно так и никак иначе. И эти пляшущие тени, которые он заметил на стене и которые так походили на отблески огня Игхашкхаха, – это знак, посланный ему недовольными им Темными, предложение наконец-то определиться, сделать выбор между благостной пустотой и истинной силой. И… он сделает этот выбор. Темные будут довольны…

В тот вечер он приказал подать в свою личную столовую вина и фруктов и хорошенько отметил принятое решение, а утром вызвал к себе Беневьера и госпожу Нилеру. Спустя два часа они выехали через восточные ворота Парвуса на дорогу, ведущую к Эл-Северину. А в замке герцога началась суматоха, предшествующая началу любого дальнего путешествия достаточно большого количества людей. Особенно если один из этих людей является владетелем этого герцогства…

Ночь прошла спокойно. Лошадей с вечера накормили овсом и напоили из взятых с собой бурдюков. Те почти опустели, но в этом не было никакой особой беды. Уже завтра они должны были пересечь границу снегов, так что с водой проблем не предвиделось. С продуктами было хуже. Если там, куда они направлялись, не удастся пополнить запасы, то на обратную дорогу точно не хватит. Но куда они идут и чего ищут, было неизвестно никому, кроме самого герцога. Впрочем, это никого особо не волновало. Потому что почти треть его людей уже не раз забиралась с герцогом так далеко, что остальные две трети только разевали рты, слушая у костров рассказы о тех путешествиях. И, поскольку эта треть сейчас сидела перед ними, являя живой пример того, что из самых дальних и страшных путешествий, предпринятых герцогом, все-таки можно вернуться, эти две трети безропотно следовали за своим господином. А остальные, та самая треть, тоже… надеялись, что и на этот раз они окажутся в той малой части отряда, которой суждено вернуться, однако благоразумно не делились своими мыслями с остальными двумя третями.

Границы снегов они достигли к вечеру. Вернее, даже не снегов, а ледника. За следующим поворотом тропы или того, что герцог считал таковой, взору шедших первыми (поскольку ехать на лошадях здесь было совершенно невозможно, все спешились, ведя коней в поводу) внезапно открылось довольно большое озеро, почти в пол-лиги длиной и в четверть шириной. Слева воды этого озера низвергались вниз с отвесной стены, а справа по дуге шло открытое пространство шириной локтей в семь, образовавшееся, похоже, оттого, что вода отошла от скальных зубцов, ограничивающих озеро с этой стороны. Почему это произошло, можно было только гадать. Может быть, вода подмыла кусок скалы со стороны водопада, и он обрушился, снизив уровень слива, а может, просто зимой с той стороны на скалы намерзал лед и уровень воды в озере поднимался как раз на толщину льда… А вот напротив озеро ограничивал язык ледника, опускающийся прямо в воду. И снимающий всякие сомнения по поводу того, откуда в этом озере бралась вода.

Когда герцог добрался до остановившихся разведчиков, те уже наполнили бурдюки студеной ледниковой водой и взобрались на лошадей. Далеко ли, близко ли, но вокруг озера вполне можно было ехать на лошадях. По образовавшемуся от ухода воды галечному пляжу. Герцог окинул взглядом озеро, ледник и довольно улыбнулся. Все верно. Все так, как и было описано в том свитке. Только озеро теперь не примыкало вплотную к скалам. И потому можно будет проехать немного дальше, чем он первоначально рассчитывал. А главное – он почти у цели. До конца пути оставалось еще два дня. Всего два дня…

Герцог развернулся и коротко приказал:

– Ночевку устроим здесь.

Ночь прошла спокойно. С утра наполнили все бурдюки, у лошадей проверили подковы, и, когда солнце достигло зенита, первые лошади ступили на ледник.

Язык ледника, скатывающийся к озеру, они пересекли за полтора дня. Ехать на лошадях смогли только часа два, затем пошли расщелины, торосы, и пришлось спешиться да к тому же пуститься в обход. Две вьючные лошади и трое людей рухнули в ледяные расщелины. Двоих людей вытащили, а один сразу же сломал шею. Лошадей достать не удалось, но одну сумели разгрузить. К исходу второго дня уставшие люди достигли края ледника и спустились с него. Во время спуска еще один человек сломал ногу и его погрузили на одну из лошадей. Правда, герцог отчего-то приказал, чтобы эту лошадь вели с собой разведчики. А на следующее утро вообще велел переформировать караван – в отличие от того, как было раньше, выставив в голову каравана не наиболее опытных, а, наоборот, самых молодых из числа своих слуг. На ветеранов дохнуло опасностью, но никто из них не подал вида. Наоборот, в их сердцах появилась слабая надежда, что господин хочет сохранять их до последней возможности. И это было важнее тех, как на самом деле все понимали, мнимых привязанностей, которые за время этого похода образовались между старыми и молодыми стражниками. Так что, когда утром последнего (как потом выяснилось) дня похода герцог взмахнул рукой, приказывая трогаться, две части каравана тронулись в путь с совершенно разным настроением. Молодежь – гордо подбоченясь и рисуясь друг перед другом, а ветераны – настороженно нахохлясь и сторожко глядя по сторонам.

Последний участок пути они преодолели часа за четыре. По сравнению с тем, что уже остался за спиной, он был не слишком тяжелым. Более того, в самом конце они выехали на то, что можно даже было бы принять за дорогу или по крайней мере широкую утоптанную тропу. И это означало, что, скорее всего, они могли бы достигнуть этого места с гораздо меньшими трудностями. Если бы двинулись другим маршрутом. Но тут возникал вопрос, почему герцог, зная это, все-таки двинулся другим путем. Впрочем, наверное, у него были для этого основания. К тому же и сама тропа выглядела не слишком-то привычно: сколько люди ни приглядывались, так и не смогли обнаружить на ней ни единого следа от колес или даже копыт… Но это было видно и понятно ветеранам, которые благоразумно помалкивали. А молодежь просто бурно радовалась тому, что долгая и трудная дорога, похоже, скоро закончится, а сейчас можно вновь взобраться в седло и продолжать путь, не напрягая натруженные ноги.

Все произошло, когда тропа еще больше расширилась и, свернув, нырнула в широкую расщелину, сразу за которой скалы расступались, образуя небольшое ущельице, по обеим сторонам которого высились крутые, отвесные каменные склоны. Разведчики из числа молодых стражников, ведя в поводу коня, на котором восседал стражник со сломанной ногой, въехали в расщелину, не шибко оглядываясь по сторонам, а вслед за ними туда же втянулся и весь остальной караван. Измиер настороженно огляделся и, вскинув руку, энергичным жестом указал на одну из скальных стен, приказывая каравану сместиться к ней. Ибо другая была сплошь изрезана расщелинами и провалами, которые, несмотря на ясный день, заполнял густой сумрак. И в это мгновение из сумрачных расселин показались огромные глыбообразные фигуры. Несколько мгновений все ошеломленно пялились на них, а затем кто-то отчаянно закричал:

– Тролли!

Все смешалось. Кое-кто попытался повернуть лошадь, надеясь проскользнуть назад, кто-то, наоборот, выпрыгивал из седла в надежде забиться в какую-нибудь щель, кто-то просто орал, суматошно дергая повод. Старые стражники, так же как и все, поначалу уставившиеся на оживший кошмар любого солдата, быстро спешились и, повинуясь энергичным жестам джерийца, сомкнули вокруг герцога кольцо, быстро выстроив «ежа» и… оставив за сомкнутым строем почти две трети отряда. Впрочем, все понимали, что против троллей «еж» был не слишком эффективен. Троллю достанет силы швырнуть такой осколок скалы, что в «еже» тут же образуется сквозная брешь. Только строй латников, вооруженных специальными тяжелыми, так называемыми башенными щитами, мог бы некоторое время сопротивляться атаке троллей. А самым лучшим, что было у людей против этих тварей, был удар сомкнутого строя панцирников. Но здесь не было ни латников с их щитами, ни панцирников. И потому оставалось только надеяться на то, что господин знает, что делает. А еще на то, что две трети отряда, безумно мечущиеся сейчас между куцым строем стражников и приближающимися троллями, послужит для тварей достаточным угощением. И они вполне успеют насытиться, прежде чем доберутся до горстки людей, защищающих своего господина.

В этот момент первые твари добрались до того места, где скопилась большая часть обезумевшего людского стада. Некоторые из тех, кто завернул коней, попытавшись сбежать, уже попали в лапы живым глыбам, но о том, что с ними происходило, можно было догадываться только по звукам, доносящимся из-за поворота, – отчаянным крикам людей и испуганному ржанию лошадей, заканчивающимися одновременно с треском ломающихся костей и чмоканьем разрываемой плоти. А теперь все увидели то, как все это происходит. Головная тварь резко выбросила лапы, поймав сразу двоих. Причем один из стражников оказался сразу же раздавлен. Все услышали хруст ломающихся ребер, и в следующее мгновение отчаянно вопящая голова стражника безвольно обвисла.