Тамара совсем решила - уеду из этого города, если здесь такие идиоты. Но тут история получилась - с ума сойти. Только этого ей не хватало. Влюбилась, да еще где - на комсомольском собрании. Ну, положим, еще не совсем влюбилась, а так - чуть-чуть. До любви до настоящей, как в книгах, еще плыть и плыть. Еще бури будут и штормы - закачаешься.
      Но она сразу поняла - это "он", так, кажется, в романах их называют. "Он" - это он. И точка!
      Они уже назаседались всласть, когда она вошла в зал и села. Духотища дикая - их хлебом не корми, только дай позаседать. Недаром в газетах пишут о формализме в комсомольской работе.
      Но в этот момент она глянула на трибуну, и ей сразу стало холодно. Он стоял за трибуной высокий, пронзительный такой. И говорил без бумажки.
      - Кто выступает? - спросила она у соседки.
      - Не мешай слушать. Алик это. Разве не видишь? - и отодвинулась от Тамары. Видно, сама в него по уши влюблена.
      Все девчонки ему хлопали, будто он тенор знаменитый. Тамара тоже хлопала. Мог бы еще поговорить - что ему стоит? Но он кончил и сел за стол президиума. А она с него глаз не сводила.
      Потом стояла в проходе с двумя подружками. Они смотрели, как президиум расходится, и хихикали. Эти две девчонки были ей почти незнакомы, но она все равно подошла к ним на проходе и задержала - она уже засекла, что другого выхода из зала нет и он обязательно пройдет мимо них. Он шел в окружении парней и девчат - все ближе, ближе, а она так громко смеялась, что на нее оборачивались. Он уже совсем близко. Она еще громче заливается. Потом вдруг отскочила к креслам:
      - Ах, простите. Проходите, пожалуйста. Мы весь проход загородили.
      Он прошел, окатил ее холодной волной. Поднял глаза и посмотрел на нее выразительно. У нее мурашки по спине забегали.
      А она:
      - Ой, Катя, ты меня уморила, - а на него ноль внимания.
      Он прошел - и обернулся. Походочка у него - закачаешься.
      После собрания она пошла на телеграф и отстукала девушкам в Ангарск телеграмму - город замечательный, прилетайте скорее.
      Бела и Мариночка поселились с ней в одной комнате. Лысый с ходу переключился на Белу, помог ей устроиться машинисткой в институт. Бела одна, ей трудно. Муж погиб в шахте во время обвала - работать надо и дочь воспитывать. Учиться она уже не пойдет, а ведь такая способная, стихи пишет.
      Бела каждый день пристает к ней:
      - Пойдем на учет станем. Неудобно тянуть.
      - Еще успеем... - отвечала Тамара. Она узнала, что Алик улетел в командировку на рудник, и тянула с этим делом. Ей все было известно, 28 лет, холост, учится в Москве заочно в университете, сразу на двух факультетах: философии и журналистики...
      Тамара работала на машиносчетной станции, и ее место за перфоратором было как раз у окна. И вдруг она видит в окно: он на своем мотоцикле по улице катит.
      Она к Белке звонить.
      - В обеденный перерыв на учет становиться пойдем. А то затянули неудобно.
      - Я в обед к Маринке побегу. Пойдем после работы.
      Еле досидела. Как звонок, сразу вскочила и бежать. За ней Верка увязалась, операторша, губы и ресницы крашеные, а ноги как спички.
      - Мне в горком непременно надо. Подожди, - а сама заладила, как сорока: - Алик, Алик.
      Если уж влюбилась, хоть веди себя прилично.
      В горкоме Тамара зашагала прямо к кабинету Алика, чтобы Верка вперед не забежала: у нее ведь губы крашеные и ресницы.
      Бела сзади кричит:
      - Тамара, нам сюда, в сектор учета. К Люсе.
      - А она здесь.
      Люся и впрямь сидела у Алика, чуяло сердце. Еще две девчонки и парень. Опять с девчонками заседает. На это он мастер - с девчонками заседать. Подожди, ты у меня позаседаешь с девчонками, всех разгоню.
      - Здравствуйте, - сказала она с порога, ни на кого особенно не глядя. - Люся, мы к тебе на учет вставать.
      Люся встала:
      - Алик, я пойду.
      - Иди.
      Тамара на него даже не поглядела, честное слово. И дверь захлопнула.
      Пошли в Люсин сектор, Тамара села заполнять карточку, а у самой сердце стучит - спасенья нет. Люся ее спрашивает, а она ничего не слышит.
      И тут входит он. Ворвался с таким видом в кабинет, будто самый большой начальник на свете.
      - Люся, где дело Кривошеева? - это значит - он каким-то Кривошеевым интересуется.
      У Люси даже глаза на лоб полезли:
      - Какого Кривошеева?
      - Кривошеее. С автобазы. Я тебе вчера дело передавал.
      - Ты мне ничего не передавал.
      Он молчит, а сам косяки бросает в Тамарину сторону. Она, разумеется, ничего этого не видит, в карточку уставилась.
      - Ах, да, оно же у меня в столе лежит, - хлопнул себя по лбу и ушел.
      Тамара карточку закончила, к автобиографии приступила. Пишет, а у самой пальцы дрожат.
      Тут он опять входит:
      - Люся, можно тебя на минуту? Ах, у тебя новенькие на учет встают?
      Он только сейчас ее заметил - вот нахал!
      А он:
      - Девушки, закончите тут, зайдите ко мне. Разговор есть.
      - Обязательно зайдем, - говорит Бела. - У нас тоже разговор есть.
      Тамара ни слова.
      Они быстро закруглились и пошли к нему в кабинет. Он сидит, бумагами обложился. С ним Верка крашеная и еще какая-то.
      - Знакомьтесь, - говорит и сам протягивает руку. - Алик Виноградов. А Беле по-деловому: - Виноградов.
      - Тамара Дорошенко, - говорит Тамара. Рука у него твердая, сухая. И ласковая.
      - Мы уже знакомы, - говорит Верка с крашеной губой.
      - Как вам город нравится? - это он так спрашивает.
      - Город хороший, - отвечает она. - Просто замечательный. Только вот комсомольской работы не видно.
      - Об этом я и хотел поговорить. Надо оживить. Давайте какой-нибудь диспут проведем. Ну хотя бы на тему "Что такое счастье?", - а сам смотрит на Тамару: я-то, мол, знаю, что это такое. - Так вот, девушки прошу вас. Подумайте и приходите завтра с предложениями. Обсудим вместе, как лучше провернуть это мероприятие.
      Тамара в штыки:
      - Надо не мероприятие проводить, а для души.
      - Не придирайся. Я так сказал, - он ее уже на "ты" назвал.
      - Хорошо. Мы подумаем.
      Тамара всю ночь не спала, думала: что такое счастье? В чем оно? Для кого? С кем? Ничего не смогла придумать. На работу пошла злая. Теперь он на нее смотреть не захочет, раз она такая дура.
      Перед концом работы звонит Бела:
      - Жду тебя у горкома.
      - У меня голова что-то болит.
      - Не валяй дурака. Мы же договорились, - поет Белка в телефон, - а он симпатичный...
      Тамара бегом в горком. Бела уже там. Еще человек пять сидят по стенкам. Алик ей ручкой помахал, говорит:
      - Все в сборе. Какие будут предложения?
      Тощая девица в очках из проектного института начала тянуть резину как лучше диспут провести, как выступления заранее подготовить. Морока страшная. Алик все это слушает, кивает.
      Тамара не выдержала, что он кивает, вскочила:
      - Ничего у нас так не выйдет.
      - Что не выйдет? - и смотрит на нее.
      - Не будут искренне отвечать на такой вопрос: в чем же счастье?
      - Как так не будут? - А сам смотрит, словно впервые ее увидел.
      Тамара чувствует, что ее несет и она уже не может остановиться.
      - Хорошо. Тогда ты скажи: в чем твое счастье? Можешь сказать?
      - Могу.
      - Ну говори. Жду.
      Он брови нахмурил, говорит:
      - Сначала я думал, что счастье в общественной работе. Чтобы для людей работать, для молодежи. Ну вот, сейчас я работаю, а счастья особого нет, и виновато так улыбнулся, чтобы она его пожалела, значит.
      - Ты сможешь так с трибуны сказать? Перед всем коллективом?
      Он даже покраснел:
      - Пожалуй, нет.
      - Вот видишь. И другие так. Будут говорить по бумажке. Читать заранее приготовленные ответы.
      - Что же делать?
      - Тамара правильно говорит! - это Бела закричала, подруга верная.
      Девица институтская губы поджала:
      - Критиковать легко. Вы можете предложить что-нибудь конкретнее?
      - Надо, чтобы всем было весело. И от души. Вот мы в Ангарске проводили вечер "Учись танцевать красиво". Конкурс на лучший танец. Веселая лотерея.
      Алик загорелся:
      - Ты можешь показать, как надо танцевать красиво?
      - Я пять современных танцев знаю, - и скромненько так кофточку теребит. - И два старинных.
      - Тогда по рукам. Раз ты предложила, бюро назначает тебя ответственной за этот вечер. Послезавтра представишь план мероприятий. Голосую. Кто "за"? Значит, решено единогласно. Приходи завтра в обед. Поедем деньги на лотерею собирать.
      Они пришли домой, а их из гостиницы выселяют. Тамара совсем замоталась, пока засыпушку покупала, пока вещи переносили, пока обои наклеили. Алик звонит ей на работу.
      - Почему вчера не пришла? Или комсомольское поручение для тебя не закон?
      - Ой, Алик, прости меня. Хочешь, сейчас прибегу? У нас тут такая история...
      Он разрешил:
      - Ладно. Приходи. Только поскорее.
      У нее аж дух захватило, когда он рванул с места и понесся по Ленинградскому проспекту, потом, вспугивая кур, по Базарной площади. Проехали мимо проектного института - прямо за город.
      - Вон проектный! - крикнула она, но он даже не посмотрел, прибавил газу.
      Они мчались, оставляя за собой пыль и треск. Тамара вцепилась в борта коляски и смеялась, смеялась наперекор ветру.
      Он сидел злой и смотрел прямо на шоссе, которое вонзалось в тайгу. Перед этим Тамара сказала:
      - Как же я тут сяду? Я упаду.
      - А ты держись за меня. Со мной не упадешь.
      - Я лучше в коляску.
      - Садись сзади. За меня будешь держаться.
      - Здесь лучше.
      Она все-таки села в коляску, и тогда он рванул так, что она заойкала от страха.
      Алик сбросил газ. Мотоцикл прокатился, вздрагивая на неровностях шоссе, и встал. Он посмотрел на нее гневно и сказал:
      - Вот увезу на край света.
      - А бензина хватит? - сказала она и засмеялась.
      - Тогда едем в проектный, - сказал он и развернул мотоцикл.
      Всем, конечно, ясно, почему он выбрал проектный институт в первую очередь. Там же та, тощая, в очках. Она, говорят, кандидат геологических наук. Перед такой наукой ему ни за что не устоять.
      - Где Мария Исааковна? - спрашивает. Это та, тощая, значит.
      - К мужу в больницу ушла, - ответила секретарша.
      Он ничуть не удивился, говорит:
      - Передайте, что я был. Она в курсе.
      Так. Одной девицей меньше. Будь счастлива, Мария Исааковна. Пусть будет у тебя много детей, один лучше другого. Люби своего мужа. И очки у нее симпатичные, очень к лицу идут, честное слово.
      Тамара на всякий случай спросила:
      - Много в городе комсомольцев?
      - Около четырех тысяч.
      - А кого больше - парней или девчат?
      - Считай, пополам. А тебе зачем? - и на нее посмотрел строго.
      Они уже вышли из института и шагали к мотоциклу. Тамара забежала вперед.
      - Я лучше тут сяду. Там трясет. - И садится на заднее сиденье. Четыре тысячи пополам - значит, две тысячи комсомолок. Подумать - и то страшно. Ведь он с каждой познакомиться может, ведь он первый секретарь. Комсомолок две тысячи, а сколько еще несоюзных девчат? Вдруг он в несоюзную влюбится? Тамара обхватила Алика, прижалась - не отдам никому.
      Приехали на рудник. Директор отвалил им пятнадцать рублей. В автобазе дали десятку, а в Госбанке только три рубля - экономию наводят.
      - Ты записывай, - говорит Алик, - чтобы не забыть. Будешь теперь моим секретарем.
      В стройкомбинате самая большая комсомольская организация. Девчат там пруд пруди. Окружили мотоцикл - ни пройти, ни проехать.
      Зойка Веселова, ихний секретарь, двадцатку тащит, смеется:
      - Мы невесты богатые.
      - Он себе молоденькую нашел! - кричат "невесты" и в Тамару прутиком швыряют. - С образованием, видать. И в капроне.
      А он смеется:
      - Вот мы завтра на воскреснике покажем, кто чего стоит. Собираемся в восемь ноль-ноль. Не опаздывайте. Под твою ответственность, Зойка.
      Еле выбрались оттуда.
      Тамаре интересно - что за воскресник такой завтра? Спросила. Стройкомбинатовцы едут готовить пионерский лагерь - через неделю там открытие.
      Тамара сидит и думает: пригласит или не пригласит? Так задумалась, что Алика выпустила, чуть было не вывалилась на повороте.
      - Держись крепче! - кричит.
      Подъехали к горкому. Он спрашивает:
      - Что завтра делаешь?
      - Еще не знаю.
      Пригласит!
      - Когда призы покупать будем? Тут женская рука нужна. Хочешь, сейчас поедем?
      - Устала я.
      - Подвезти тебя?
      - Куда? На край света? Спасибо. Мне недалеко.
      Нет, не пригласит!
      - А то подвезу.
      - Не стоит беспокоиться...
      И пошла не оглядываясь.
      Сейчас окликнет, позовет, пригласит. А за спиной тихо-тихо. Потом мотоцикл затрещал. Домой поскакал. Тем лучше, туда ему и дорога.
      Мотоцикл выскочил на мостовую, обогнал Тамару. Алик затормозил:
      - Приходи завтра на воскресник.
      - Когда? - спросила она оробев. И ноги сразу ослабли.
      - В восемь. У горкома.
      Тамара прилетела в засыпушку сама не своя. Девоньки, выручайте.
      Соня пожертвовала свои брюки. Брюки синие, с накладными карманами, сшиты еще в Ангарске, в ателье индивидуального пошива. Таня дала к брюкам носки эластичные. Галя - шелковый платок с итальянским рисунком и туфли. Свитер у Тамары был свой - крупной вязки, с двумя синими полосами на груди; она его здесь еще ни разу не надевала, только Гале давала в кино сходить.
      Тамара встала чуть свет, вырядилась с иголочки и в 7 часов 45 минут отбыла на воскресник.
      У горкома стояли три грузовика. В кузове первого грузовика Катя сидела, та самая, с которой она на комсомольском собрании смеялась, когда Алик по проходу шел.
      - Давай к нам, - зовет Катя.
      Тамара уже ногу на колесо поставила, тут сам Алик выбегает из горкома:
      - Подожди, Дорошенко, у нас еще дело есть. А вы поезжайте, мы вас догоним.
      Тамара пошла к мотоциклу, села в коляску. Алик подходит. Она сделала вид, что поверила:
      - Какое у нас дело?
      - Хотел тебе сказать, что ты сегодня очень красивая, - и смеется.
      - Ну тогда я пошла, - и делает вид, будто хочет из коляски вылезти.
      Он испугался, бормочет:
      - Я пошутил. Прости. Куда ты? Они уже уехали.
      Она осталась.
      И снова тугой ветер захлестывал ее грудь, и она беспричинно и счастливо смеялась и махала своим итальянским платком, когда мотоцикл обгонял грузовики со стройкомбинатовцами.
      Как только мотоцикл остановился в лесу, на них набросились комары. "Ой", - сказала Тамара и стала совершать немыслимые прыжки и размахивать роскошным итальянским платком. Алик на нее смотрит, глаз отвести не может.
      Алик и Зоя начали расставлять людей. Тамаре и Кате досталось носилки носить. Они взялись сгоряча - и тут же присели. Комары тучами, а руки заняты - где уж думать о том, чтобы походка была к лицу.
      Алик посмотрел на них, крикнул: "Я сейчас!" - и умчался на мотоцикле. Тут подходит парень, с которым Тамара позавчера танцевала в клубе два танго подряд. Он ей говорит после первого танго: "Меня зовут Лева, инженер-строитель. Одинокий". - "А я неодинокая", - отвечает Тамара. "С кем же вы встречаетесь?" - спрашивает. А она: "С Белой встречаюсь да с Галей". - "Давайте встречаться", - говорит. "Меня душит смех", - отвечает Тамара. Отшила его.
      Так вот этот Лева одинокий подходит теперь к ним и заявляет:
      - Имеется чешская жидкость "Тайга", - и достает из кармана флакончик. - Берегите глаза. Едкая.
      Тамара и Катя намазались - стало легче. Тамара носит мусор с территории, а сама слушает - когда же затрещит мотоцикл?
      Алик примчался. Бежит, а в руках флакон "Тайги".
      Пришлось мазаться второй раз. Жидкость горькая - глаза ест. На губу попало - кто только такую горечь выдумал? Однако приходится терпеть во имя великой цели.
      - Легче? - Алик спрашивает.
      - Замечательно.
      После обеда Алик говорит:
      - Идите теперь в помещение. Там комаров нет.
      Они вымыли пол в двух комнатах. Тамара то и дело к окну подбегала как там Алик? Кончили мыть, снова пошли на улицу убирать мусор. На улице все-таки лучше: с комарами, зато Алик у нее на глазах, и Тамара в любую минуту может принять экстренные меры.
      Она старалась работать лучше всех. И смеялась всех громче. Она знала, что у нее приятный смех, грудной, тревожный. Стоит ей засмеяться раз-другой - и парень готов.
      Лева одинокий услышал ее смех, подошел. Тамара с ним шуточки шутит и смеется тревожным смехом. Лева сбоку за носилки взялся:
      - Разрешите, девушки, я вам помогу.
      Алик увидел, вцепился в носилки с другой стороны, а глазами в Тамару стреляет. Тамара хохочет:
      - Бросай, Катя.
      Они носилки бросили. Алик и Лева держат, потом перехватились и вдвоем потащили мусор - потеха!
      Алик обратно пустые носилки тащит. Девчата кричат: "Пора кончать!"
      - Еще поработаем. - И сам к Тамаре подходит: - Понесем вместе.
      - Ох, устала... - говорит Тамара, ни к кому не обращаясь, и итальянским платком обмахивается.
      Алик носилки бросил:
      - Отбой!
      На мотоцикле они подкатили прямо к засыпушке № 5. Увидев на пороге главного комсомольского вожака, девушки пришли в неизъяснимый восторг.
      - Ой, девоньки! - закричала Галя. - Тамара по вещевой лотерее мотоцикл выиграла. - Надо сказать, что все население засыпушки мечтало выиграть по лотерее проигрыватель или магнитофон: билеты они коллективно покупали.
      - Нет, - ответила Тамара, и глаза ее сияли, - я выиграла самый главный приз...
      Во вторник после работы они отправились покупать призы для вечера "Учись танцевать красиво". Накупили полную коляску. Поехали к Зое, сдали ей призы на хранение.
      Вдруг Алик говорит:
      - Теперь ко мне.
      Тамара испугалась:
      - Зачем?
      - Отчет надо составить. Поможешь.
      Никогда в жизни Тамара не была на квартире у одинокого мужчины. Ходила в общежитие к ребятам, бывала в семейных домах, встречалась с парнями на танцах, в кино, а чтобы на квартиру - никогда. Ей казалось, произойдет нечто ужасное, непоправимое.
      Она переступила порог его комнаты - и ничего не случилось. Только сердечко екнуло.
      - Садись, - сказал Алик.
      Тамара села на краешек стула, лицом к двери, чтобы в любую минуту можно было вскочить и убежать.
      Комната ей понравилась. Тахта с гобеленом. Над тахтой портрет Льва Николаевича Толстого. У окна письменный стол с прибором и перекидным календарем, у стола этажерка с книгами. На стенах тоже полки - очень много книг.
      Пол чисто вымыт. И посредине - кусок цветного линолеума.
      Очень красиво.
      Они писали отчет, разговаривали. Тамара вдруг вскочила:
      - Мне пора.
      - Сиди, время детское.
      - Нет, нет. Девять часов. Мне пора.
      - Я сейчас чайник поставлю. Чаем тебя угощу.
      - Чаем? С печеньем? - у Тамары даже ноги подкосились от страха; она села, чтобы унять дрожь в коленках. Вот оно, начинается. Точно так же было у Нинки с химкомбината, еще в Ангарске. Она к одному ходила на квартиру, чаи с печеньем распивала, а потом стала мать-одиночка. "Они в чай специальный порошок подсыпают, - рассказывала Нинка, выйдя из родильного дома. - Раз-два - и ты мать-одиночка".
      - Ты чего испугалась? - спросил Алик, глядя на нее. - Я же тебя не съем.
      Тамара потрогала рукой пылающий лоб и с трудом выговорила:
      - Мне надо на свежий воздух. Голова болит.
      На улице она пришла в себя и поклялась, что больше никогда не переступит порога этого дома. Она даже не разрешила Алику проводить ее до засыпушки.
      На другой день они пошли в кино, оттуда на танцверанду.
      Алика позвал дежурный, он отошел.
      Тамара танцевала со всеми, кто ее приглашал, ни одного танца не сидела на скамейке.
      К ней подошел Лева, одинокий инженер-строитель. Сбоку выскочил другой ухажер. Они начали препираться, кому танцевать с Тамарой. Тамаре смешно, а они уже друг друга за грудки хватают. Драться начали. Тамара испугалась, спряталась за чьи-то спины. Прибежали дружинники, привели все в порядок, будто ничего и не было - лишь валялась на полу вырванная с мясом пуговица. Ее наподдали ногой танцующие - и все.
      Нет, еще не все. Вдруг громко на всю танцверанду:
      - Комсомолка Дорошенко, к выходу!
      Тамара узнала родной голос, выходит. Он стоит и с ним вся дружина верная.
      - Хочешь, чтобы тебе на танцверанду запретили ходить? - это он, конечно, для виду спрашивает.
      - Что ты еще мне запретишь?
      - Запрещаю грубить мне.
      - А еще что?
      - Комсомолка Дорошенко, следуйте за мной.
      И она пошла за ним, как побитая собачка. А дружина верная осталась следить за порядком.
      Они ушли далеко-далеко в тайгу. И тогда он заговорил:
      - Выпить хочется. Из-за этой драки настроение испортилось.
      Она молчит. Все еще сердится.
      - Поздно уже. Магазины закрыты.
      Она молчит.
      - Где бы достать? - Алик свое тянет.
      Ей стало жалко его.
      - Давай лотерею пропьем.
      Они взялись за руки и побежали.
      Зоя была дома.
      Они взяли главный приз, раскупорили. Потом выпили вторую бутылку. Алик покопался в призах: пустые портсигары, безделушки, шоколад - ничего такого, что можно было бы выпить.
      - Я говорил - надо было покупать четыре бутылки.
      - Хватит с вас.
      - Эх, гулять так гулять. Зоя, Тамара, берите шоколад. Завтра все возмещу.
      Пошли гулять на Ленинградский проспект.
      Начал накрапывать дождик. Он отдал ей пиджак. Они гуляли под дождем и вели разговор "за жизнь" - ничего не поделаешь, именно так говорят теперь молодые люди и в Москве, и в Ростове, и в Сибири.
      - Главное, быть честным, - говорила Тамара. - Девушке трудно оставаться честной: со всех сторон пристают. А мы ведь слабый пол - так Пушкин сказал.
      Он посмотрел на нее, хотел что-то спросить, но не спросил. Лишь сказал:
      - Я тебя защищать буду.
      - Если человек честен - он уже наполовину счастлив.
      - А в чем вторая половина?
      - Во второй половине.
      - Откуда у тебя такие хорошие мысли?
      Тамара встала в позу, сделала глубокомысленное лицо и с выражением прочитала:
      Несчастен, кто берет, но не дает взаимно,
      Я счастлив оттого, что брал, но и даю.
      - Кто это сказал?
      - Рудаки, известный таджикский поэт.
      - Лауреат?
      - Что ты! Жил в десятом веке нашей эры. У них был тогда расцвет культуры.
      - Здорово!
      - Это я взяла из книги "В мире мудрых мыслей".
      - У тебя она есть?
      - Я у подруги брала.
      - А ты много знаешь. И про жизнь больше моего понимаешь.
      - Я же с девяти лет без матери. - И рассказала ему про отца и мачеху, про дом в Ростове, про то, как отец водил ее к нотариусу.
      Незаметно оказались у его дома. Он, конечно, позвал ее в гости.
      Она отказалась.
      - Ты с ума сошел. Первый час. И вообще я могу приходить к тебе только по делам.
      - Почему это? Мой дом всегда для тебя открыт.
      - А я не могу, - сказала Тамара и села на крыльцо.
      Алик вынес одеяло, прикрыл Тамару от дождя.
      Вдруг Тамара видит: к крыльцу идет женщина, идет, как в свой дом. Тамара испугалась и тут же узнала Марию Исааковну из проектного института. Оказывается, она соседка Алика, живет напротив, через кухню.
      Мария Исааковна остановилась, смотрит на них сверху:
      - Чего сидите под дождем? У меня бутылка шампанского есть.
      Пошли в дом. Тамара выпила полстакана. Алик еще наливает.
      - Алик, мне больше нельзя.
      - Почему?
      - Я буду пьяная, - и смеется тревожно.
      Тамара все-таки выпила - смотрит, а Марии в комнате нет. Тамаре стало весело-весело. Села на тахту, поджала под себя ноги и беспричинно смеется. Алик сел рядом.
      - Я хочу тебе сказать...
      - Давай лучше за жизнь говорить. Расскажи что-нибудь веселое или грустное.
      Они говорили и говорили. Потом Алик вышел на кухню, вернулся с раскладушкой.
      - Четыре часа утра. Ты у меня останешься.
      Тамара подумала и осталась. Ей было весело и ничуть не страшно. Алик постелил постель, потушил свет.
      - Раздевайся. Я не смотрю.
      Она юркнула под одеяло как была, не раздеваясь. Лежит в темноте, затаившись, и слушает.
      Алик лег.
      Она лежит и думает со страхом: "Сейчас полезет. Тогда все". А что "все" - она и сама не знала.
      Так и заснула.
      Теперь она его совсем не боялась. Бегала к нему, как в свою засыпушку № 5. И подумать только, за все время они ни разу не целовались даже.
      Тамара решила подать заявление в заочный институт. Сначала думала на факультет журналистики: теперь мода такая - все идут в журналисты. Алик ее переубедил: "Иди в иняз. Я очень люблю иностранные языки".
      Она написала заявление, побежала к Алику за учебником английского языка.
      Он подошел к ней.
      - Сначала давай поговорим.
      - О чем?
      - Так дальше продолжаться не может.
      - Что - не может? - Она будто не понимала, а у самой туман в глазах сделался.
      - Или - или! - сказал он требовательно.
      - Что - или? - Она по-прежнему ничего не понимала.
      - Или мы расстаемся, или женимся.
      - Ах, вот как. Ты жаждешь со мной расстаться?
      - Эх, Тамарка, - сказал он с печалью и сел на тахту, - и зачем я только тебя встретил?
      Она тотчас перестала притворяться, села рядом с ним на гобелен, приказала жадно:
      - Говори!
      Он начал с первого дня творения:
      - У меня сразу сердце упало, как только я тебя увидел в горкоме. Я не хотел встречаться. У меня строгая программа жизни составлена: университет, потом диссертация. Моя семилетка. А ты все мои планы поломала - за тобой бегаю. Не хотел тебя на воскресник звать, а позвал. Выйду из горкома - надо заниматься. А ноги сами в засыпушку вашу проклятую идут...
      Тамара слушала, а в груди у нее прямо от сердца к горлу натянулась тугая звонкая струна, сердце запело на высокой стремительной ноте, а потом вылетело из груди и взвилось к звездам.
      Алик уже дошел до современного положения и строил планы на будущее.
      - Не могу бороться. Нам надо пожениться, чтобы от учебы не отвлекаться. Будем вместе учиться, вместе к экзаменам готовиться. Что же ты молчишь?
      Тамара ничего не ответила, и они стали целоваться. Струна обвилась вокруг ее шеи, захлестнула горло, и она почувствовала, что задыхается, задыхается, задыхается, вот уже совсем задохнулась, умирает, умирает - о боже, о такой смерти можно только мечтать.
      Вдруг она увидела над собой чужое воспаленное лицо, и ей стало страшно. Оттолкнула, хлопнула дверью.
      Алик догнал ее за углом и молча шагал позади. Она замедлила шаг. Он взял ее за руку.
      - Ты мне ничего не ответила, - сказал он.
      - Я согласна, - сказала она. - Ты мне очень нравишься. Очень, очень. С первого взгляда понравился. Но мы должны подождать. Сегодня двадцать пять дней, как мы познакомились. Это же мало. Надо проверить свои чувства и потом решить...
      Она стала приходить к нему каждый вечер, и они целовались до утра. Им становилось все труднее и труднее. Алика явно не устраивали такие отношения.
      - Зачем ты меня оскорбляешь? - спросила она как-то, чуть не плача от жалости к самой себе.
      - Я тебя не оскорбляю. А ты меня не любишь.
      - Я требую, чтобы ты меня уважал, - сказала она. - Отвернись, - и стала поправлять мятую кофту.
      - Ты холодная, - бросил он. - Никогда не думал, что ты будешь такой холодной.
      Тамара наконец привела кофту в порядок.
      - А теперь проводи меня, - потребовала она.
      Он подошел, положил руки на ее плечи:
      - Останься.
      - Как ты не понимаешь? Я не хочу тебя терять. Поэтому я должна идти.
      Нет, он не понимал, хотя это было так просто. Мужчины никогда ничего не понимают, как только речь заходит об их ущемленном самолюбии.
      - Ты не сердишься? Не сердись. Все будет хорошо.
      - Вот еще, - буркнул он.
      Они уже вышли на улицу и шли под дождем.
      - Ты холодная. В этом все дело.
      Тамара засмеялась.
      - Ты думаешь одно, а говоришь совсем другое.
      - Ты в этом уверена?
      - Сказать тебе, о чем ты сейчас думаешь?
      - Попробуй скажи.
      - Ты думаешь: "А все-таки молодец Тамарка!"
      - Как ты догадалась? - усмехнулся он.
      - Вот мы и проверили наши чувства, - сказала она.
      - Придешь завтра? - спросил.
      - Пожалуй, нет.
      - Ну тогда пока...
      И они разошлись в разные стороны. Она пошла в засыпушку № 5 - надо войти на цыпочках, чтобы не разбудить подруг, осторожно разложить в темноте кровать, неслышно лечь, а если плакать, то тоже неслышно, чтобы не проснулись подруги.
      - Как вы думаете? - допытывалась Тамара. - Правильно я поступила или нет?
      Она замедлила шаг и вздохнула:
      - Может быть, я была неправа? Может быть, я обидела его, не сумела объяснить? - она задумалась.
      Молчал и я, потому что советовать что-либо в таких делах бесполезно.
      Мы шли по Ленинградскому проспекту. За этот вечер мы, наверное, раз десять прошли по нему из конца в конец. Дождь перестал, но холодный ветер сделался еще холоднее и то толкал нас в спину, то задувал в лицо. Проспект был почти безлюден, уже давно схлынула волна, выкатившаяся из кинотеатра с последнего сеанса. Фасад с колоннами погрузился в темноту. Лишь окна междугородного телефона светились напротив.
      Молчание нарушила Тамара:
      - Неужели он не понимает? Я хочу, чтобы у нас с ним было навсегда, на всю жизнь. Конечно, у него были истории: двадцать восемь лет - возраст. А за мной ни одной истории нет. Он прямо спросил: "Ты была с кем-нибудь?" "Что ты, Алик!" Он поверил мне. И я ему верила. Верила ему больше, чем себе. А он не понимает... - Она задумалась...