— Так она отвечает на твой вопрос, — сказал Иван.

— Чёрный монах просит благодати у всевышнего, — заметил я, переворачивая фотографию. — Тут и надпись. Спроси, Иван, можно ли прочитать её?

Жермен кивнула, продолжая копаться в шкатулке. Иван перевёл: «Дорогой Женевьеве — мсье Роберт».

— Женевьеве или Жермен? — переспросил я.

— Женевьева — её покойная тётка, — пояснил Иван, справившись у Жермен. — Сегодня она мало с ним встречается, он даже продукты берет сейчас в монастыре.

Так, так, выходит, что и Мариенвальда придётся записать на белый камень.

Иван продолжал:

— Она хочет показать тебе более интересную фотографию. Так она уверена, что это будет интереснее, чем жадный поп.

Ба, да это отец! И не один. Рядом стоит густобровый мужчина с усами щёточкой. На мужчине партизанский берет со звездой, в руках автомат. А отец простоволос и без оружия, на шее намотан клетчатый шарф. На обороте размашисто написано по-русски: «Дорогой Жермен на долгую память в дни партизанской жизни от Бориса. 10. 07. 44 года».

Всего за десять дней до смерти писал отец, но фотография сделана раньше. Они стоят на фоне деревьев, листья только начали распускаться, это мог быть апрель. Сбоку виднелся угол хижины.

Я внимательно рассматривал карточку, стараясь не упустить подробностей. Второго мужчину я тоже видел, это точно. Антуан заглянул сбоку, кивнул мне в поддержку. Я достал из папки журнал «Патриот». Так и есть, отец снялся с Масоном.

— Узнай, Иван, кто стоит рядом с отцом? Скажи ей, что это очень важно для нас.

— Это Альфред Меланже, — тут же ответила Жермен. — Они оба были «кабанами» и сильно дружили между собой. Альфред был командиром, а Борис ему помогал. Потом Борис спас Альфреду жизнь, а сам погиб.

Антуан тоже был поражён и опередил меня:

— Разве Альфред не погиб?

— Она его видела после освобождения, перед арденнским наступлением бошей, — ответил Иван. — Бориса уже убили, а Альфред был ранен. Борис тогда спас Альфреда, и он уполз от моста. Альфред говорил ей, что в него потом стреляли из угла, и он знает, кто это делал. Он говорил ещё, что у него в Арденнах много врагов. Тогда он оставил ей свою визит-карту.

— И Жермен может сказать, где Альфред живёт сейчас? — Что за чудеса раскрывались нынче! Чем больше я узнаю, тем больше встаёт вопросов, а я ещё ни на один не нашёл ответа.

— Одну минуту, — Жермен порылась в шкатулке. Крышка была откинута, я видел там всякие фотографии, безделушки, конверты, медали с пёстрыми колодками.

Жермен развела руками, но, встретившись со мной взглядом, смутилась и снова принялась с явной досадой рыться в шкатулке.

— Она говорит, что ещё в прошлом году видела эту карту, а теперь не видит её. Она у Ива спрашивает, — уточнил Иван. — Но Ив тоже не знает, он говорит, что не вмешивается в её сердечные дела. Но она всё-таки постарается найти эту карту, мы можем позвонить к ней.

— Где жил Альфред? Она не помнит?

— Тогда он жил в Марше, но улицу она не помнит. Она к нему не поехала.

— Ладно, Иван, замнём для ясности. Спроси, почему Альфред говорил, что у него в Арденнах много врагов?

— Потому что это был особенный отряд, они карали предателей.

— Говорят, что «кабанов» тоже предали, так ли это? — я искоса глянул на Жермен, чтобы не пропустить, как она будет реагировать.

— Я такой вопрос не стану переводить, — нежданно обиделся Иван.

— Ну, ну, Иванушка, опять ты за своё, — засмеялся я. — Что тебе стоит, переведи. И без того ты даёшь ей время на обдумывание. А то сам спрошу, словарь при мне.

Иван неохотно перевёл. Я следил за Жермен. Она спокойно выслушала вопрос и внимательно взглянула на меня. Иван заулыбался:

— Вот видишь, я же тебе говорил. Она со мною согласная: не было у «кабанов» предателя. Она говорит, что на войне люди должны погибать, иначе это не война. А всяких мелочей об этом она не знает.

— А какая операция была в ту ночь, это она знает? — Я нарочно старался засыпать Жермен вопросами, чтобы не дать ей опомниться, но до сих пор она сохраняла полное спокойствие. Даже с визитной карточкой у неё получилось вполне естественно: была и потерялась, с кем не бывает! Зато она и находилась в более выгодном положении: пока-то Иван переведёт, потом мне ответит, есть время подумать и сказать только то, что она считает нужным. Если б я мог с ней с глазу на глаз поговорить!

— Они должны были освободить транспорт с коммунистическими узниками, — продолжал Иван. — Шеф Виль сказал ей, когда их повезут, и она передала это лично Борису. Это была очень срочная операция, и у «кабанов» не было времени подготовиться, они узнали про машину за один день. Может быть, поэтому саботаж прошёл нехорошо, и отряд погиб, только два человека спаслись.

— Ты слышишь, Антуан? Двое? Кто же второй? Как она узнала про второго?

Но, кажется, Антуан и сам уже спросил об этом.

— Альфред сказал ей тогда, что он видел: кто-то из «кабанов» прыгнул за ним с моста в другую сторону и убежал в лес. Альфред говорил, что после этого он два дня скрывался в лесу, хотел увидеть этого «кабана», но не увидел. А потом его спрятали в доме, потому что он был сильно ранен.

— Это был Матье Ру?

— Матье? Матье Ру? — Жермен задумалась, полураскрыв губы, все у неё получалось естественно, даже слишком. Она покачала головой. Нет, она не помнит такого.

Антуан задал новый вопрос.

— О чём он у неё спрашивает?

— Он не понимает, почему она сказала, что Альфред прыгнул с моста? Я ведь правильно тебе перевёл, да? А он теперь спрашивает, правильно ли она это сказала? Как она сказала, так я и перевёл.

— Не суетись, Иван, что она отвечает?

— Она не помнит точно, как ей Альфред говорил. Она не думает над каждым своим словом. А если вы хотите, чтобы она говорила точно, тогда она позовёт своего адвоката. Она на Антуана поимела обиду за такой вопрос.

— Вопросец что надо! Его бы записать золотыми буквами. Но она же уходит, всё время уходит от ответа! Разве ты не чувствуешь?

— Она хорошо тебе отвечает, — огорчился Иван. — Это тебе нехорошие сны мерещатся. Она сообщает тебе, что ты никогда не узнаешь, что было на мосту. Как можно узнать, когда прошло столько лет?

— Я узнаю, но ты не переводи, Иван.

Антуан продолжал говорить с Жермен. Они улыбнулись друг другу и чокнулись. Я присоединился к ним.

— Инцидент исчерпан. Пусть посмотрит ещё раз нашу фотографию, не знает ли она кого-нибудь ещё?

Жермен вгляделась в фотографию и указала на третьего «кабана»: его звали Мишель, он два раза приходил к ней с Борисом. Его фамилии она не знает, помнит только кличку — Щёголь.

Постойте, опять M попалось. Матье и Мишель! Значит, ещё и Мишель? Не много ли этих М? Одно из них явно ложное.

Антуан повернулся ко мне.

— Он спрашивает, — перевёл Иван, — откуда ты узнал про этого рыжего Матье?..

— Перекрёстный допрос продолжается, — рассмеялся я. — Вы что же думаете, я по музеям нынче шатался? Лучше спроси у Жермен, о чём ей ещё Альфред говорил?

— Тогда они мало говорили. Больше она ничего не может вспомнить. Альфред тогда был очень странный.

— Как «странный»? Что она под этим понимает? — тут же спросил я. — Быстрей переводи, Иван…

Вот когда она сбилась, застигнута врасплох, смущена, глаза отводит. Всё ясно, Альфред не странным был, он ей доверял, вот где собака зарыта!

А Жермен продолжала прятать глаза и ещё больше замялась, прежде чем ответить Ивану, — насторожилась. Нет, снова улыбнулась, руками разводит.

— Она не знает, как это точно объяснить, — переводил Иван. — Просто она это почувствовала как женщина. Альфред был худой, измученный, он жаловался, будто у него болят раны. Поэтому она и решила тебе сказать, будто он был странный. Она не понимает, почему ты так удивляешься ею? Разве человек не имеет закона, чтобы быть странным? Она говорит, что тебе как русскому представителю трудно понимать ихнюю психологию.

— Вот уж действительно странное дело! Ничему я не удивляюсь, я вообще перестал удивляться. И если ещё что-нибудь узнаю — и тогда не удивлюсь! Впрочем, это не переводи, Иван. Скажи, что мы благодарим её за интересную информацию. Все это очень важно для нас.

— Она говорит, что имеет ещё, о чём можно рассказать.

— О чём же? — лениво полюбопытствовал я.

— Она знает много других саботажей, которые имела группа «кабан». Они нападали на военные объекты.

— И тогда она тоже заранее знала время и место операций?

— Да, так она говорит. Она получала приказ, от шефа Виля и передавала это Альфреду или Борису.

— А что этот шеф потом сделал, она в курсе?

— Вот видишь, она подтверждает меня, об этом вся Бельгия знает. Я тебе неправильно не перевожу. Она говорит, что он очень смело поступил, обеспечил себя на всю жизнь. Он на банк налетел в городе Льеже и взял там сто сорок девять миллионов франков. Я тебе потом расскажу, а то Жермен будет недовольная, что мы без неё говорим.

— Валяй, валяй, Иван, тут надо по-светски, мы же в хороший дом попали. Видишь, она одобряет своего дорогого шефа.

— Она не сказала, что его одобряет, как ты говоришь. Он был бедный человек, не имел никакого имущества. Он был бедный и смелый. А на ихней войне все наживались. И поп твой наживался, купил себе три отеля.

— Разве он мой? Первый раз об этом слышу.

— Так она говорит, что мы с тобой и с ним одинаково русские. Но ты верно заметил, надо ей объяснить, я сейчас ей объясню. Этот поп — эмигрант от Николая, мы с ним разные русские. Ладно, я ей потом расскажу, она требует, чтобы я переводил без задержки, она продолжает за шефа Виля. Тогда он был хозяином всех Арденн, все его боялись и делали, как он скажет. Но как ему было жить после войны? Его приглашали в колониальную армию в Конго, но он устал воевать и не хотел туда идти. Если бы Жермен была бельгийской королевой, она сама дала бы ему сто миллионов за то, что он уничтожил столько бошей. А он решил взять их сам.

— Ладно, этот Виль тут ни при чём. Так что же это за операции?

— О, они делали большое число всяких операций: саботаж, парашютаж…

— Что за парашютаж такой, с чем его едят? — Иван перевёл мои слова, и они засмеялись. Иван повторил: — У нас все так говорят: парашютаж. Англичане бросали нам на парашютах оружие, консервы, гранаты. Надо было поджечь для них сигналы, поймать эти парашюты и быстренько убежать из этого леса, пока немцы не приехали. Я тоже парашютаж делал, — похвастал он. — Мы из этих парашютов рубахи шили для своего тепла.

Ив вышел и вскоре вернулся с новой бутылкой.

— Он принёс старое бургонское вино. Ты должен его попробовать. А она за это расскажет тебе про такой саботаж, за который твой отец получил орден.

— Ты меня смешишь, Иван. Говоришь про орден, словно это всем давно известно. Я, например, об этом первый раз слышу.

— Разве я сказал тебе про орден? — Иван сделал невинные глаза.

— Не знаю уж, кто из вас сказал, но я хотел бы выяснить подробности.

— Сейчас я у неё спрошу, кто это сказал? — заволновался Иван.

У них пошёл долгий разговор. Антуан тоже включился, даже Ив молвил слово.

— Она не помнит, был ли там орден, — объявил наконец Иван после бурных переговоров. — Но это ты можешь спросить у президента.

— Разумеется, спрошу, — пообещал я. — А теперь, если у вас охота не пропала, давайте все же послушаем, за что он его получил? Но, по-моему, вы уже десять раз об этом друг другу пересказали.

— Это было так, — начал Иван старательно, не замечая моей иронии. — Однажды шеф Виль встретился с помощником генерала Пирра в секретном доме для важных разговоров, и немецкий патруль захватил их для проверки. Телохранитель Виля успел убежать и рассказал партизанам, что боши забрали шефа. При штабе был большой страх. Хорошо ещё, что боши не знали, какие люди попали к ним, тогда они сразу бы их расстреляли. Партизаны решили спасти своего Виля. Тогда они узнали, что боши повезут их на поезде из города Намюра в город Льеж. Три человека из «кабанов» поехали на машине в ихний Намюр, купили билеты и сели в тот же поезд. Когда вагон набрал скорость, Альфред Меланже и Борис налетели на охрану. Борис так смешно рассказывал ей об этом, но она думает, что ничего смешного в поезде не было. «Кабаны» вошли в купе, выхватили пистолеты. Боши перепугались, они их перевязали верёвками, остановили тормоз и спокойно сошли вместе с Вилем и вторым офицером. Об этом даже в газетах тогда писали, боши обещали много франков тому, кто укажет на партизан. А Виль потом целовал Альфреда и Бориса.

— Президент об этом эпизоде не рассказывал. И про орден он ничего не говорил.

— Не отвлекай меня, — отмахнулся Шульга. — Я тебя не слышу, потому что она сейчас говорит.

— Весёленький у нас разговор, — заметил я с кислой улыбкой.

Иван отругнулся на меня по-французски. Все засмеялись.

— Вот видишь, я все перепутываю, — обиделся Иван на русском языке.

— И без того запутал, без словаря не разберёшься.

— Теперь она спрашивает, — продолжал Иван, — слышал ли ты про пожар, который они устроили на складе для бензина? Такой пожар, что его было видно за пятьдесят километров. Никто не мог попасть на этот склад, а «кабаны» попали. Немецкий грузовик ехал по дороге, за рулём сидел бош. Борис вскочил на машину, зарезал боша ножом и забрал руль. А этот грузовик имел пропуск на склад, так они проследили. И Борис въехал на склад на грузовике. Он швырнул гранату прямо в бак, все у них загорелось, а Борис удрал. Боши боялись «кабанов». За каждого «кабана» они назначили большую цифру — пятьдесят тысяч франков. Борис однажды сам принёс ей такое объявление. И он снова смеялся над бошами. Он был всегда весёлый, пел ей русские песни. — Жермен посмотрела на меня влажными глазами, пригубила бургонское. — Боже, как ты похож на Бориса, — она уже решила быть со мной на «ты». — Прямо живой Борис. И голос у тебя такой же, и сердишься ты так же. — Иван послушно переводил, а Антуан посмеивался. Ив флегматично потягивал вино.

Мне сделалось не по себе под её взглядом.

— Спроси, Иван, что мадам Жермен делала во время войны? Как она с отцом познакомилась?

— Ей было всего семнадцать лет, когда сюда пришли эти боши. У неё был жених по имени Арман, так его арестовали в армию, обрезали волосы на голове и убили на фронте. Младшая сестра Жюльетта поехала на велосипеде, её ударили палками. И тогда Жермен подумала сама с собой и решила: если она поимеет к тому возможность, то она будет мстить этим проклятым бошам. Трудно было найти связь с партизанами, но она нашла и стала работать в сервисе «Д». Тётка Жермен умерла, и ей достался этот магазин. Когда боши приходили сюда покупать товары, она смотрела на них с презрением. Они говорили: «Хайль, Гитлер!» А она им отвечала: «Хайль, Леопольд!» Боши сказали ей: ты попадёшь в чёрный лист. Но она имела свой характер. В сорок третьем году она поехала в Брюссель по делам, её захватили в поезде, хотя документы состояли в правильном порядке, и бросили в тюрьму. Два месяца её допрашивало гестапо, и, когда её выпустили, она продолжала прятать на себя русских партизан и американских лётчиков. После войны ей давали ордена, но она не носит этих декораций, она хотела только одного — выгнать бошей. Она давала продукты партизанам из своего магазина, и ей было не жалко. Борис часто приходил в этот дом.

— Как же они всё-таки познакомились, ты не ответил, Иван?

— Она имела знакомство с Борисом через Альфреда Меланже. Они приехали за продуктами на мотоцикле, она им все отдала, а Борис остался, потому что у него была ранена нога во время саботажа, и Жермен искала для него доктора. И она нашла с ним любовь. Альфред потом пугал её, что русского любить страшно, потому что он увезёт её в Сибирь, а она надеялась, что он останется в её стране. Ведь и русские тут остались, как мсье Шульга. Бельгийские женщины лучше русских, так она думает, — уточнил Иван.

— Отец рассказывал что-нибудь о себе? О чём они говорили.

— Он говорил о лагерях, из которых он убежал. Он сильно не любил бошей, они заставили его страдать в своих лагерях.

— Когда она видела отца в последний раз?

Жермен ответила, и я заметил, как Ив самодовольно поджал губы.

— Она тебе говорит, что это было до того, как Ив вернулся из лагеря, и она поимела с ним знакомство. Она много плакала по Борису, но Ив её утешал. Она тогда имела больше молодости, чем сейчас, но все равно она плакала. Хотя и теперь она не чувствует себя старой, ведь это правда? — Иван добавил. — Ты ей должен сказать, что она ещё нестарая, а то она не будет иметь от тебя удовольствия.

— Что за вопрос. Скажи ей, что она просто красавица, ты же лучше меня знаешь, как сказать это по-французски. — Я всё ещё не решил, как мне отнестись к этой женщине. Запишем на всякий случай покрепче это имя на моём белом камне: Жермен Марке. И ещё: Мишель по кличке Щёголь и Роберт Мариенвальд, он же чёрный монах.

Иван перевёл ей все, что полагалось, и даже сверх того, потому что она ответила мне обольстительной улыбкой.

— Теперь она хочет показать тебе свой дом, — объявил Иван.

— Времени в обрез. Скажи ей. — Я решительно тронул Антуана за локоть. — Гран мерси, мадам Марке. Мы весьма благодарны за ваш рассказ об отце и, разумеется, за тёплый приём. А насчёт карточки мы позвоним, поищите внимательнее, просим. Нам очень важно найти Альфреда.

И мы расстались ещё более далёкие, чем в минуту встречи. Жермен осталась наверху, Ив спускался с нами, чтобы закрыть дверь.

— Да, Иван, что же ты её на церемонию не пригласишь, обо всём я должен помнить, — я повернулся и посмотрел на Жермен. В глазах её поблёскивали слезы. Я смутился.

— Антуан ей говорил про нашу церемонию, — ответил Иван.

Жермен заметила мой взгляд, нерешительно улыбнулась.

Адью, мадам.

В машине я первым делом спросил Антуана, давно ли он знает Жермен.

— Он видел её, когда она была ещё молодой, — переводил Иван. — Борис сам рассказал ему про свой л'амур. Два раза Антуан приносил ей из хижины записки, она их читала и целовала. Антуан видел, как она себя мучила, когда узнала про Бориса.

— А как она узнала? Я не рискнул спросить у неё.

— Наверное, ей сказал шеф Виль, потому что, когда Антуан пришёл к ней, она уже плакала. Она много хлопотала над могилой, хотела просить у бошей разрешение, чтобы похоронить его как своего бельгийского мужа. А потом Антуан перестал с ней встречаться. Она тебе не все рассказала, так Антуан говорит.

— Вот видишь, Антуан тоже это заметил.

Иван засмеялся:

— Двадцать лет покупаю в этом магазине вино и продукты и ничего об этой Жермен не знал. Тебя, Виктор, надо записывать в партизанскую разведку.