«25.II.45. И всё же мы встретились, это случилось вчера. Он переменил внешность: отпустил усы, отрастил и перекрасил волосы, но я сразу узнал его, едва он вошёл в магазин. Я выждал, когда он заговорит с продавцом, и быстро юркнул на улицу. Сердце бешено колотилось от волнения, но он меня не заметил. Ах, какой я дурак, что не захватил в этот раз пистолет, слишком долго я искал этого человека, и надежды мои слабели с каждым месяцем. Но теперь он передо мной — один выстрел — и разом покончено со всеми страданиями. Он стоял за стеклом, выбирая ботинки, скошенный затылок чернел в прорези прицела — а пистолета не было. Какой я глупец! Один только выстрел сквозь витрину — и цель жизни моей исполнена. Прошло семь месяцев прежде, чем я нашёл его, полтора мучительных месяца в кровати в чужом доме и ещё сто шестьдесят дней поиска. И даже в сутолоке отступления, даже когда я приходил в полное отчаяние, что не найду его, что его уже нет в стране и что мне вообще померещилось, как он подходил ко мне, а потом шмыгнул в кусты, — даже тогда пистолет всегда был при мне. А сегодня я вышел на минуту — и не взял пистолета. Но теперь-то он не уйдёт от меня! Он неспешно примеривал ботинки и выбрал две пары, видно, ещё долго собирается ходить по земле. Он спокоен, у него преуспевающий вид, но он не знает, что я стою в пяти метрах от него за углом. Он вообще думает, что я мёртв, но я живу, я существую для того, чтобы перестал существовать он: так велели мне те, которых не стало. А он спокоен, ибо не знает, что такое веление мёртвых — тем неожиданнее будет мой выстрел. Он забрал коробки, вышел и тут же сел в машину, которую я сначала не заметил за „джипом“. Я быстро пошёл вперёд и успел запомнить номер прежде, чем он отъехал. Номер был местным, значит, он живёт сейчас в Намюре — и он от меня не уйдёт. Это даже хорошо, что я не взял сегодня пистолета, улица кишела американцами, меня тут же схватили бы. Но теперь я буду готов. Я вернулся в магазин, подошёл к продавцу: „Кажется, у вас только что был мой приятель Мишель, машина отошла от магазина, я не успел его окликнуть“. — „Мишель? — удивился продавец. — У нас был мсье…“ — и он назвал его. Итак, М.Р. превратился в П.Д., но я всё-таки нашёл тебя, Щёголь. Завтра я буду знать о тебе ещё больше. Сколько раз мне казалось, что я на верном следу, и столько же раз я приходил в отчаяние от того, что утеряна последняя нить. В одну из таких безнадёжных минут я даже отправился в Эвай к Ж.М., не зная, кого найду в ней, союзницу или врага, ведь я не имел права показываться там. Но Ж.М. готовилась стать матерью, наш разговор не состоялся. Ж.М. сказала, где она похоронила Бориса. Я сразу поехал в Ромушан и, став на колени, дал клятву, что отомщу за эту смерть. Где только я не был! Тебе надо было уйти, Щёголь, подобно Вилю, но ты был уверен, что погибли мы все, а ты остался. Но имя ты на всякий случай все же переменил, я предполагал и это. И я нашёл тебя».

«6.III.45. Несколько дней подбирал машину. Задача оказалась не из простых: чтобы машина не бросалась в глаза, она должна быть серийной, но и мотор мне нужен сильный. Лучше всего подошёл бы, конечно, „джип“, но его не достать. Наконец, я выбрал „рено“ тридцать девятого года, мотор, кажется, в порядке, и лошадиных сил в нём хватит, чтобы догнать тебя, М.Р. — П.Д.

Теперь наша игра пойдёт на равных. Я уже знаю все его маршруты, знаю его отель в Намюре и тот, который он приторговывает в горах. Но почему он выбрал именно этот дом у Лошадиной скалы, где я промахнулся? Ведь он даже не знал, где мы тогда были. Случайность ли это? — Решил нажиться на несчастье бедной вдовы или тут кроется что-то другое? Откуда у него столько денег? Сколько сребреников получил ты, Иуда? Но жди, скоро ты услышишь, как прокричит петух».

«12.III.45. Сегодня я чуть не раскрыл себя, хотя всё было задумано правильно. Я снял квартиру на четвёртом этаже в доме на набережной рядом с отелем. Из окна прекрасно виден двор и гараж, где стоит его машина. В „Святой Марии“ расположился какой-то штаб, он уже вовсю якшается с американцами, но так мне даже лучше следить за ним.

После завтрака он вывел машину из гаража и начал заправлять бак. Я быстро спустился вниз — у меня всё было готово. Мы выехали из города по люксембургской дороге, очевидно, он направлялся в горы. Я придерживался достаточного интервала, рассчитывая нагнать его за Маршем, когда начнутся леса. Но вдруг он затормозил и начал разворачиваться. Съезда не было, у дороги стоял дом, там играли дети, а навстречу шла колонна «студебеккеров», набитых солдатами. Стрелять в таких условиях было равносильно самоубийству. Мне не оставалось ничего другого, как ехать прямо. А он уже развернулся и медленно двигался навстречу, пропуская колонну. Я выжал из мотора все, что мог, и вихрем промчался мимо. Он пристально следил за мной, но вряд ли что можно было рассмотреть на такой бешеной скорости, к тому же на мне были чёрные очки. Почему же всё-таки он остановился и стал разворачиваться, ведь мы отъехали не больше десяти километров? Могут быть два варианта: он забыл что-то дома или обнаружил, что я слежу за ним. В любом случае придётся оставить квартиру в Намюре и действовать по новому плану. Буду ждать его на 34-й дороге, там есть хорошие места, рано или поздно он проедет по ней к Лошадиной скале. Тем не менее задача сильно усложнилась, хотя я продолжал уповать на бога, что это был лишь случайный эпизод. Денег после покупки машины осталось совсем немного».

«26.III.45. Он скрылся. Сомнений нет: он узнал меня, когда я промчался мимо, или выследил мою квартиру каким-либо другим образом, и тот разворот не был случайным. Отель в Намюре продаётся через посредника, и он там больше не показывался. Несколько дней я просидел в укрытии на дороге, но он ни разу не проехал. Погода была ужасная, я заработал простуду. Теперь придётся отлёживаться дома. Агнесса будет ухаживать за мной, пичкать горячим молоком. Меня бросает в дрожь, едва я подумаю об этом. Она уже стучится…»

«29.III.45. Зачем я пишу все это? Какая польза от моих слёзных записей, что дадут они мне? Я один — один в целом мире. Агнесса слишком мала, чтобы ей можно было довериться, отец стар и немощен, к тому же он всегда был против моего участия в Сопротивлении, он сумел неплохо прожить и при немцах. Друзья лежат в земле, нет Бориса, Василя, Семена, нет Марека, и Милана, и Роберта, и Мориса — никого. Виль скрылся в Конго и только раз прислал новогодний привет. Он вправе был обидеться на меня после того, как я отказался участвовать в реквизиции банка. Тогда я только оправился от раны, полученной в ту кошмарную ночь, и больше не мог оставаться в чужом доме. Союзники были уже близко, и хозяева опасались, что немцы начнут чистку прифронтовой полосы. Я послал за Вилем, и он тотчас явился. Виль тоже спешил, чтобы закончить все до прихода союзников. Мы говорили слишком откровенно, и оба осудили друг друга. Возможно, он был прав со своей точки зрения, ведь я давал ему своё согласие, и вся четвёрка была укомплектована. А за неделю до предприятия я отказался. Я пытался объяснить ему свои мотивы: нас предали, я должен отомстить, но он лишь расхохотался в ответ на это. Предательство кончается вместе с войной. Начинается новая эра, и каждый вправе позаботиться о себе. В нас нуждались лишь во время войны, чтобы мы погибали, преданными или не преданными — один черт! Ведь и те, что погибли в открытом бою — разве их не предали? Предали и мёртвых и живых, нажились на нашей смерти, и после войны мы станем никому не нужны. Так говорил Виль, споря со мной, я, как сейчас, вижу его разгорячённое гневное лицо! Я отвечал, что буду мстить, таково моё окончательное решение. Он просил и умолял, куда девалась его гордость? Но я оставался непреклонным, и он ушёл, хлопнув дверью, но оставив, однако, адрес, где я мог бы укрыться. А через пять дней он сделал все, что было задумано, но — без меня. Я даже не знал, кто был у него четвёртым. Реквизиция была совершена блестяще. Виль умел работать чисто. Но разве он сам не предал всех нас этой своей акцией? Об этом я и сказал ему, когда он неожиданно появился у меня перед тем, как навсегда исчезнуть. Он рассмеялся, заявив, что я всегда был идеалистом, и предложил мне деньги. „Чью же долю ты мне предлагаешь?“ — спросил я. „Ты можешь рассчитывать лишь на мою, — язвительно ответил он. — Мы поделились честно“. — „Кто же тот „счастливчик“, который заменил меня?“ — „Об этом ты никогда не узнаешь. У меня не было особой веры в него, но он справился не хуже тебя и честно заработал свою долю. А тебе я скажу на прощанье: ты дурак. Я знаю, кто отговорил тебя. Это сделал тот русский, ты всегда слушал его. Но русским нет дела до нас“. — „Борис погиб на нашей земле, — напомнил я. — Ты прав, он был против того, что ты задумал, но теперь его нет, и я отомщу за его смерть“. — „Конечно, ты дурак, у тебя было самое надёжное в мире алиби — могильная плита, ведь все считают тебя погибшим. Но ты сам прозевал свой последний шанс. Однако я помню, чем обязан тебе, и, если ты в конце концов сам убедишься, что проиграл, обратись ко мне, я помогу тебе“. Я сказал, что не нуждаюсь в помощи человека, который изменил нашему идеалу. Он был уязвлён и надменно бросил мне карточку своего брата: „Когда тебе станет совсем плохо, несчастный идеалист, ищи меня по этому адресу. Может, я и сам переберусь туда, теперь я могу выбирать любой материк и любой город. А чтобы я лучше понял тебя и поверил, ты начнёшь свою телеграмму такими словами: „мне очень плохо“. Это будет нашим паролем“.

Так я оказался один, и в целом мире у меня не стало никого и ничего, кроме этой тетради, она одна мой друг, собеседник, советчик. Ей одной могу поверить я свои мысли, и она отвечает мне верностью и сочувствием. Виль не дождётся от меня просительной телеграммы на Веллингтон-стрит на имя Чарли».

«31.III.45. За дни болезни я многое продумал и пришёл к выводу, что действовал до сих пор неправильно. Я должен бить наверняка, больше я не имею права на ошибку, довольно их было в моей жизни! Мой расчёт оказался неверным, я выбрал не то укрытие у Лошадиной скалы. Щёголь сознательно направил меня по ложному следу. Но рано или поздно он должен будет появиться в Намюре, чтобы покончить дела с отелем. Поэтому решено — буду ждать его там».

«28.V.45. Прошло почти два месяца прежде, чем я оказался в состоянии снова вернуться к заветной тетради. Сколько событий случилось за это время! Он выследил меня, кончилась война, умер отец, я получил наследство. Агнесса подвела меня, невинная Агнесса. Едва я уехал из дома, как он явился к ней и, представившись моим довоенным другом, узнал все, что только хотел узнать. Ни о чём не подозревая, я ехал домой из Намюра. Мы сошлись на перекрёстке, не доезжая Маню. Я увидел и узнал его машину издалека, но он всё-таки выпустил очередь первым. Было ещё слишком далеко, и пули не повредили машину — только в плечо ударило. Это не помешало мне всадить ответную очередь, его автомобиль уткнулся в кювет, а я помчался к Матье, потому что ранение было серьёзным, и кровь хлестала вовсю. Не помню как я добрался до Льежа, но Матье оказался верным другом, он спас меня и даже отвёз через несколько дней домой. Нет, я не сказал ему о том, в кого стрелял и кто стрелял в меня. Об этом знают только те, кого уже нет. Газеты оставили нашу встречу на пустынной дороге без внимания, значит, он тоже выбрался. Опять я промахнулся, второй раз в жизни.

Другое событие я перенёс куда легче. Отец умер сразу, упал за ужином со стула и не поднялся. Агнесса похоронила его без меня. Ресторан в Намюре и дом в Шервиле остались нам в наследство. Агнесса очень повзрослела за эти недели, ей исполнилось пятнадцать лет, и я решился рассказать ей обо всём. Она поклялась мне, что ни словом не обмолвилась об отце, Щёголь об этом не спрашивал её. Значит, мы можем чувствовать себя в Намюре спокойно, и я буду ближе к нему. Рано или поздно он проедет мимо, проедет в последний раз.

8 мая завершилась эта величайшая война, а за неделю до этого Гитлер покончил с собой, приняв яд и приказав сжечь себя в огне на манер древних викингов. Бесславный финал! Мир пришёл в обессиленную Европу, но моя война ещё не закончилась. По ночам я слышу голоса мёртвых друзей, они взывают к отмщению. И я верю, они слышат мою клятву: «Да, друзья, я отомщу за вас. Он оказался ещё более подлым и хитрым, чем я предполагал, но он всё равно не уйдёт от меня, клянусь вам в этом!..»

«11.Х.46. Опять он удрал от меня. Два месяца я ждал, когда он появится в Монсе, он появился и удрал. Я гнался за ним сорок километров. На этот раз я застал его врасплох, он был без оружия.

Мы выскочили из Монса на полном газу, он был впереди метров на триста, я настигал его и уже приготовил автомат, но тут дорогу на перекрёстке преградил грузовик, и я потерял драгоценное время. Мы неслись до самого Шарлеруа, дорога там прямая, и ему было некуда деться. Я был уже близко, но его выручил город, он ускользнул по улицам, которых я почти не знал. Из Шарлеруа выходят пять дорог, я мог караулить только одну. Тогда я начал методично прочёсывать город и снова накрыл его на выезде к Монсу. Мы понеслись по той же самой дороге. Я был уверен, что дело сделано. Оставалось меньше ста метров, как вдруг начал глохнуть мотор. Я совсем забыл, что бензин у меня на исходе, я слишком долго колесил по Шарлеруа, надо было заправиться там. Я выскочил, схватил канистру, а он тем временем повернул на север в сторону Брюсселя. Я долго видел его машину, пока она не скрылась за лесом. Гнаться было бессмысленно; он ушёл. Он нарочно не стал возвращаться в Монс, чтобы запутать следы, но и в Монсе он теперь не останется. Теперь он перейдёт в Гент, я почти уверен в этом. В Генте тоже продаётся отель…

Необходимо перекрасить машину».

«25.I.47. По ночам они приходят ко мне, садятся в изголовье, терзают своими вопросами. „Ты отомстил за нас?“ — спрашивает Василь. „Нет, — отвечает Борис, — он ещё не успел отомстить за нас, но он сделает это, мы должны набраться терпенья“. — „Но ты узнал, почему он предал нас?“ — продолжает Василь терзать меня. „Я говорил тебе, не надо было отпускать его из хижины в то утро, — подхватывает Милан. — Он лишь притворился, что пойдёт за фазаном, а сам пошёл к бошам“. — „Но ведь он всё-таки принёс двух фазанов. Он действительно ходил на охоту“, — это Робер пытается защитить меня. „Ты прав, Робер, — отвечаю я ему. — Буханка не виновен, не он предал нас. Нас предал другой, которого зовут П.Д.“ Но они не слышат меня. Тогда и я умолкаю. Я молчу и слушаю шорохи за стеной. С той ночи, как он внезапно появился в старом отцовском доме, я жду его, но он больше не приходит: в тот раз у него ничего не вышло, и он не хочет больше рисковать. Но я все равно жду его, слушаю каждый шорох, и голоса друзей лишь мешают мне. „Разве имеет значение, почему он предал? — раздаётся глухой голос в углу, там Марек сидит на корточках и щиплет лучину. — Если предательство имеет конкретную причину, разве оно перестаёт быть предательством?“ — „Я отомщу за вас, друзья, отомщу, — отвечаю я в темноту. — Ещё и двух лет не прошло, как я его встретил, и у меня ещё есть время“. — „Борис прав, — это снова Робер, он всегда был самым великодушным среди нас. — Вы же знаете, что командир уже три раза почти настигал его, а наш командир никогда не промахивается. В четвёртый раз он не уйдёт от него, и тогда мы успокоимся навеки“. — „Ха-xa, — смеётся Василь. — А кто тогда промахнулся, в том доме, у Лошадиной скалы? Борису пришлось выручать его. Вот кто никогда не мазал — Борис. Если бы Борис был нашим командиром, мы не погибли бы“. — „Тише, друзья, умоляю вас, вы мешаете мне слушать. Если вы будете мне мешать, вы погубите меня…“ Под утро голоса становятся невнятными, а когда встаёт солнце, они уходят совсем, и я засыпаю. После таких разговоров я несколько дней хожу разбитым и обессиленным, хорошо ещё, что они приходят не каждую ночь, и я могу отдохнуть от их осуждающих голосов».

«3.II.47. Сегодня Агнесса видела, как он дважды проехал мимо нашего дома. Я в это время был в префектуре, и он, конечно, знал, что меня нет, иначе он не поехал бы так нагло и открыто. Не прошло и недели, как мы сюда перебрались, а он уже пронюхал про нас. Он наблюдает за мной откуда-то. Хитрая бестия, мёртвые не тревожат его, он спит спокойно, утром выезжает на охоту за мной и следит за каждым моим шагом. Я забрался на чердак и тщательным образом исследовал окрестности. На ближнем холме стоит одинокий сарай — он может прятаться там. Дорога выходит из леса, делает крутой поворот и скрывается за церковью — он может караулить меня за оградой. Из мансарды видны два соседних дома — он и там может сидеть. Я ещё не успел познакомиться с соседями. А что, если он подкупил их? Я спустился в спальню, чтобы проверить автомат, и вдруг увидел его машину. Он выехал из-за церковной ограды — так я и знал. Я выскочил, погнался за ним, но его и след простыл. Я проехал километров двадцать, исколесил все дороги, но всё было напрасно. Неужто мне померещилось? Я же точно видел его машину, я могу узнать её из тысячи других, она всё время стоит перед моими глазами».

«12.III.47. Они не дают мне покоя. Больше всех злобствует Василь. „Почему ты валяешься в постели? — кричит он. — Или ты ждёшь, когда он сам придёт к тебе под твою пулю? Поезжай в горы, он сейчас там. Немедленно поезжай! Мы не уйдём до тех пор, пока ты не поедешь“. Борис успокаивает его, он всегда был добрым, хотя до самой смерти не знал об этом и любил казаться безжалостным. „Потерпи, Василь, — говорит Борис. — Теперь уже недолго ждать, а мы можем ждать вечно, потому что с нами уже ничего не сделается“. — „Ты, верно, заодно с ним, Лесник! — кричит Семён, кажется, он впервые заговорил с тех пор, как они начали приходить ко мне. — Ты тоже виноват перед нами, что отпустил на охоту Буханку“. — „Не перед вами я виноват, — отвечает Лесник, — я виноват лишь перед Жермен. Но она простила меня. Она зажгла факел в моей руке. Поэтому я говорю вам: мы можем ждать вечно“. — „Все же он мог бы поторопиться, — вступает Марек, он уже кончил щепать лучину и разводит огонь в углу, — мы уже порядочно ждём и никак не дождёмся“. — „Разве вы не видите, что он болен? — Кто это говорит? Огня ещё нет, и я не вижу его лица, а голоса не узнаю, наверное, это великодушный Робер. — Ему надо отдохнуть, он устал, гоняясь за ним по дорогам. Он устал и заболел. Мы лишь мешаем ему своими разговорами“. — „Спасибо, Робер“, — отвечаю я. „Ха-ха, болен? — теперь и Марек смеётся. — Да он просто струсил, вот в чём причина. Почему он с утра до вечера валяется в постели? Он просто боится его, ха-ха! А мы считали его своим командиром. Мы доверяли ему“.

Солнце встаёт, но они не уходят, они издеваются надо мной, терзают и клевещут, а я не в силах им ответить потому, что они не слышат меня. Они говорят что хотят, а сами не желают слушать моих доводов. Я бросаюсь на них с кулаками. Они лишь смеются в ответ и тут же ускользают. Кулаки мои бьются в кровь о стены, я падаю обессиленный. «Борис, Борис, — кричу я в отчаянье, — приди, Борис, ты один можешь помочь мне. Буханка не виноват, скажи им об этом. Ты же знаешь, Борис». Агнесса появляется в комнате, пытаясь успокоить меня, голоса утихают, и я прогоняю Агнессу из комнаты. О, если бы я мог заснуть и выспаться! Но Василь прав: я должен освободиться от этого, иначе они никогда не оставят меня.

Итак, решено. Завтра еду в «Остеллу».