11. ВСТРЕЧА НА ПОРОГАХ
      "И приде... к порогам, и не бе льзе пройти порог".
      Всю дорогу от Киева вниз по Днепру до порогов и дальше через земли хазар до моря Якуна был более обыкновения молчалив. Мрачные предчувствия не давали покоя старому воину; Он не был провидцем, как князь Олег, но чувствовал, что своими руками меняет судьбу Руси. Он, давший клятву Перкуну, должен привезти новую веру, чуждую русскому человеку. Якуна недобро поглядывал на епископа Григория, уютно примостившегося на корме ладьи.
      Однажды днем, когда все, кроме караульных, спали, Якуна подошел к Григорию, сидящему под раскидистой ветлой и по обыкновению шепчущему слова на непонятном языке.
      - Что это ты бормочешь? - грубо спросил он.
      - Молюсь, сын мой, - кротко ответил Григорий, снизу вверх глядя на великана.
      - Молишься? - словно размышляя вслух, переспросил Якуна. - Призываешь своего бога?
      - Не совсем. Я хочу, чтоб он меня услышал, чтоб снизошел в мою грешную душу...
      - Мы тоже призываем своих богов, - перебил его Якуна.
      - Есть только один бог. - Григорий гневно посмотрел на Якуну, но тут же овладел собой и уже спокойно продолжал: - Ты убедишься в этом, когда мы приедем в Царьград, увидишь величие церкви и поймешь сердцем, а не разумом.
      - Мне этого уже не понять.
      Якуна поднялся и пошел проверить караулы, а епископ Григорий, перекрестившись, прошептал ему вслед слова, которым в ту пору было более трех сотен лет:
      Против черного язычества.
      Против ложной ереси.
      Против обмана идолопоклонства.
      Против чар женщин, и кузнецов, и друидов.
      Против всех знаний, которые ослепляют душу человека
      [молитва святого Патрика, VII век н.э.].
      Слова рождались и умирали в глухих зарослях камыша под неумолчный шум могучей славянской реки.
      Перед порогами Якуна разделил караван на две части: одну лодку понесли сухим путем по берегу, а две должны были преодолеть пороги по воде. Якуна хорошо знал, что пороги - излюбленное место бродников, где они перехватывали купеческие караваны, поэтому решил не рисковать. Свирепые ватаги бродников беспрестанно бороздили степные просторы в бассейне Днепра. Говорили, что обосновались они за порогами на острове Хортица и других близлежащих островах. Мрачные легенды ходили об этих людях, не знавших ни рода, ни семьи, ни обязанностей. У них был свой закон, свой суд и свой выборный глава - атаман. Иногда, когда зимы случались особенно лютыми, они захватывали какое-нибудь отдаленное село и там зимовали. Мужчин обыкновенно убивали, а с женщинами жили как с женами. По весне, собираясь в свой бесконечный путь, женщин и детей убивали - сердце не должно быть привязано ни к какому месту, ни к какому человеку, так гласил их неписаный закон. Закон был суров - за любую провинность на кол. Чаще всего в бродники шли преступники, скрывающиеся от наказания, поэтому в одной ватаге, связанные узами побратимства, были хазарин, алан, рус, грек или угр. Порвав все связи со своим племенем, они забывали и племенные различия, язык, веру, чтоб создать нечто новое и в языке, и в вере, и в человеческих характерах. Только родины они себе создать не могли.
      Следить за передвижением лодок должен был Вакула.
      - Будь осторожен, - с внезапной и непривычной для него нежностью сказал Якуна, когда небольшой отряд уже трогался в путь.
      Вакула кивнул в ответ. Внезапная догадка пронзила его мозг: Якуна знал, что лодки и почти четыре десятка воинов обречены.
      Вакула догнал шедших по берегу только под утро, когда плотный туман под напором солнечных лучей начал редеть, создавая причудливые фигуры.
      - Они погибли все... - выдавил он слова, словно выдохнул боль, скопившуюся в душе.
      - Бродники?! - не столько спрашивая, сколько утверждая, произнес Якуна.
      - Да, и еще Мистиша.
      - ???
      - Среди них был Мистиша и с ним воины из дружины Свенельда. Мистиша сам пытал взятых в плен озоров, подвешивал на крюк, прижигал огнем, но никто не признался, каким путем вы пошли.
      - Ты говоришь так, будто сам все это видел? - удивленно спросил Якуна.
      - Я плавал ночью на остров. Мистиша обещал атаману деньги, если тот согласится отправиться за вами следом, но тот отказался.
      Якуна был доволен - его маневр удался, хотя и стоил трех десятков жизней отборных воинов, но за все нужно платить, иногда даже дорогими жизнями. Теперь путь открыт.
      12. ИДОША ЦАРЮГРАДУ В ГРЕКИ
      Беспокойство не покидало Якуну. На Руси уже липовый мед собирают, а они еще ничего не добились, даже с императором встретиться не смогли. Десять дней назад под видом простых купцов, торговавших мехами русскими, они прибыли в Царьград. Здесь первую роль начал играть Григорий, который разместил их в своем доме, строго-настрого запретив выходить на улицу.
      Воины объедались восточными сладостями, спали или забавлялись со служанками, говоря им срамные слова.
      Вакула целыми днями не выходил из дома, где библиотекарь Диоген обучал его греческому языку.
      - Любой язык можно выучить за два дня, - говорил Диоген, - потому что в голове у человека остались все знания еще со времен вавилонского смешения языков.
      Успехи, которые делал молодой воин, радовали Якуну. Знание языка всегда пригодится в этом хитрейшем из городов.
      Дом епископа Григория располагался в аристократическом квартале недалеко от ипподрома. Якуна часто подымался на террасу и смотрел на золотой купол церкви святой Софии, на прямые линии улиц, днем и ночью заполненные шумными толпами. Поистине город этот никогда не спал, видимо, поэтому была учреждена должность ночного епарха.
      В одну из ночей, взяв богатые подарки, Якуна вместе с епископом Григорием пошли к паракимомену Василию. От этого человека зависело многое. После смерти своего отца Романа Лекапина, фактически сумевшего отстранить от власти императора Константина, Василий сосредоточил в своих руках огромную власть. Константин, который с неохотой отрывался от научных изысканий для дел государственных, полностью ему доверял, предоставив все необходимые полномочия.
      Встреча произошла в доме Василия, который находился неподалеку от императорского дворца, так что, миновав роскошный сад и пройдя сквозь тщательно охраняемые ворота, можно было легко попасть в дворец.
      Побочный сын Романа Лекапина был невысок, склонен к полноте, но чрезвычайно подвижен. Усадив Якуну в кресло, богато украшенное золотом и слоновой костью, он продолжал двигаться, стараясь движением заворожить собеседника, отвлечь внимание и получше его рассмотреть.
      - Я с большим интересом слежу за успехами великой княгини Ольги, быстро произнес он. Это была правда. - И очень рад...
      А это уже была ложь. "Одни варвары должны убивать других варваров, и чем больше их погибнет, тем лучше будет Византии" - так говорил Василий, и теперь он предполагал использовать Русь как заслон против печенегов, начавших тревожить своими набегами пограничные районы империи.
      "Снова война, - думал Якуна, слушая толмача, переводившего речь Василия, - война, которой нет конца. Мы воюем только потому, что нас стравливают друг с другом, как цепных псов. Прочной сетью интриг империя опутала весь мир и благоденствует на нашей крови".
      Василий предложил продолжить разговор в саду, большую часть которого занимал зверинец. Здесь были собраны звери со всего света: индийские тигры, африканские львы, верблюды из Аравии и бурые медведи из Булгарии. Тигры и львы особенно поразили Якуну, который не смог скрыть удивления. Увидев людей, звери забеспокоились. Удары мощных лап все сильнее и чаще сотрясали клетки.
      - Так и у нас, - сказал Василий, наблюдая за Якуной. - Прутья клетки защищают от ярости зверей, а законы - от беззакония. Нарушая законы, мы выпускаем на волю зверей более страшных, чем тигры и львы.
      - Вокруг меньшей клетки можно поставить большую, - сказал епископ Григорий, присутствующий при разговоре.
      Василий внимательно посмотрел на него и с легкой улыбкой спросил:
      - Сознайтесь, это не ваши слова. За их надежной мудростью чувствуется отточенный в боях за веру христианскую ум патриарха.
      Глава православной церкви патриарх Феофилакт стал настолько активно вытеснять Василия из сферы влияния на внешнюю политику империи, что не считаться с ним было нельзя.
      - Если слова не просто звук пустой, то повторять их не грешно, спокойно произнес епископ Григорий.
      - Да, да, - на ходу бросил Василий и устремился в боковую аллею, чтоб погладить огромного мохнатого пса, гордо стоящего между благоухающих кустов роз.
      - Прекрасный экземпляр, - вернувшись к гостям, сказал он.
      - Арчил! На родине моего отца в Армении такие собаки стерегут скот и охраняют людей от диких животных.
      - Мы готовы оказать помощь империи в войне против печенегов, решительно проговорил Якуна толмачу.
      Василий внимательно выслушал перевод и нахмурился.
      - Мы не нуждаемся в помощи. Просить ее пришли вы, а мы предлагаем вам союз против диких кочевников.
      - Пусть будет так, - поправился Якуна. - Нам нужен "огонь", и мы готовы за него заплатить. Цену назначаете вы.
      - Я готов содействовать успеху вашего посольства, но есть одна трудность...
      - Закон Маркиана? - спросил Григорий.
      - Да, закон, запрещающий продажу оружия варварам.
      - Но в нем не упомянут "огонь".
      - Это не меняет сути дела. Император не согласится на это.
      Василий на секунду присел на садовую скамейку и тут же вскочил.
      - Вы должны взять "огонь" сами. Это единственный выход! С императором я поговорю, но вас принять он не сможет, поскольку посольство ваше неофициальное.
      Прощаясь, Якуна передал Василию перстень с портретом княгини Ольги.
      - Красивая женщина, - любуясь изображением, сказал тот. - Очень красивая. Вы сказали, что она готова принять христианство?
      - Да, только крестить ее должен сам император, - хмуро посмотрев на Василия, произнес Якуна.
      13. У ИМПЕРАТОРА
      "Насилие - это основная форма взаимоотношений между людьми", - подумал Константин и вспомнил то благословенное время, когда все государственные вопросы решал Роман Лекапин.
      Император взял золоченый стиль и записал мысль, которая тут же утратила новизну, став похожей на тысячи мыслей, которые он долгие годы выписывал, систематизировал, изучал. Теперь у него не было уверенности, что эта мысль принадлежит ему.
      Господи, почему его не оставят в покое! Он ничего не хочет решать. Ему хочется прочесть древнее каббалистическое сочинение "Захер" ("Свет"), но он должен принять Василия и выслушать его рассказ о тайном посольстве русов...
      Вскоре пришел Василий. Он был, как всегда, вежлив и предупредителен. Не утруждал Константина поисками решений. Неназойливо подсказывал их сам, казалось, будто идея принадлежит Константину. Император спокойно выслушал его доклад о тайном посольстве русской княгини, об осаде Коростеня и просьбе дать им "огонь", но, когда Василий напомнил о законе Маркиана и невозможности его обойти, кроме как совершив кражу в государственном арсенале, император вспылил.
      - Я не нарушаю законов империи! - сам себя распаляя, закричал он. Какой я император, если не уважаю законы, установленные моими предками!
      "Действительно, какой ты император?" - подумал Василий, а вслух произнес:
      - Законы призваны укреплять империю, но принятие русской княгиней христианства также послужит укреплению империи, кроме того, русские будут вынуждены вести войну против печенегов, а это вдвойне выгодно для нас, ибо и те и другие будут слабеть.
      - Сказал, не хочу, и все, все!
      - Но если ничего не знать, то и нарушить невозможно, - вкрадчиво заметил Василий.
      Слова эти не прошли мимо ушей императора.
      - Кроме того, княгиня Ольга просит вас крестить ее и передает вам это.
      Он подал Константину перстень. Тот нерешительно взял.
      - Это она?
      - Да.
      - Так ты говоришь, что она хочет, чтобы я сам ее крестил?
      - Да, государь. Она просит у вас об этом как о величайшей милости.
      - Отчего же... я конечно... - залепетал Константин, не выпуская перстень из рук. - Только я ничего не хочу знать ни о каком похищении. Слышите! Ни о каком.
      "Ничего, - выходя из покоев императора, думал Василий, - говори что хочешь, а в этом двойном обмане ты участвуешь наравне со всеми".
      14. ЧУДЕСА ДА И ТОЛЬКО
      "...всюду к в градах и в селах бесовская чудеса".
      Ночной епарх Константинополя был разбужен дежурным, который теперь стоял перед грозным начальником, стараясь не смотреть на диван, где безмятежно спала наездница из заезжего цирка. Дежурный не мог знать, что там и как, но епарх явно не был небесным жеребцом из императорской конюшни, поэтому очень устал и хотел спать.
      "Чертовщина какая-то, - в который раз с досадой подумал епарх. - Нужно менять работу. Ни минуты покоя не бывает в этом самом беспокойном на свете городе. Вчера ночью, например, привели индийского мага, обвиняемого в убийстве. Маг тряс седой бородой и долго рассказывал, что хотел показать этим кретинам фокус, когда из пшеничного зерна вырастает ребенок, который тут же поднимается по канату, уходящему прямо в небо, а за ним поднимается туда маг. Через некоторое время с неба падают отрубленные руки и ноги ребенка".
      - Это же элементарный фокус! - кричал он. - Фокус!
      Пришлось его высечь и отпустить, но скольких сил это потребовало.
      - Ну, что там? - хмуро глядя на дежурного, спросил епарх.
      - Пришел таксиарх исаврийской сотни, которая охраняет особый...
      - Ну!
      - ...особый арсенал. Он говорит, что...
      - Господи! Скорей говори, понимаешь, скорей!
      - Чертовщина...
      - Что?
      - Он говорит, что в арсенале завелись демоны.
      - Он, наверное, пьян, - зло сказал епарх и запахнул халат.
      - Гони его в шею.
      - Но...
      - ???
      - Он говорит, что исчезли трубы и заряды для "огня".
      Взбешенный и одновременно испуганный, а чем больше испуганный, тем больше взбешенный, епарх прибыл к особому арсеналу; могучие исавры стояли перед взломанной дверью, похожей на широко раскрытый черный рот. Епарх в сопровождении таксиарха прошел в помещение, где хранились трубы и уже готовые заряды.
      Из сбивчивого рассказа таксиарха он узнал, что вскоре после первой стражи караульный, стоящий у ворот, заметил странного юношу, который словно что-то искал. В руках у него был большой и, видимо, тяжелый бурдюк. Оказалось, что юноша только сегодня прибыл в столицу и заблудился, а в бурдюке у него (после тщательной проверки, конечно) было обнаружено прекрасное критское вино.
      - А вы откуда знаете, что оно было прекрасным, - спросил епарх и подозрительно поглядел в глаза таксиарху.
      Тот опустил глаза.
      - Дальше! - приказал епарх.
      Качество напитка выясняли все, даже те, которые стояли в карауле. Скоро весь караул крепко спал, а один любитель вина был оглушен ударом по голове и уже несколько часов не приходил в сознание.
      - Что украдено?
      - Десять больших корабельных труб и заряды к ним, - четко доложил таксиарх.
      Ночной епарх, кляня все на свете, вернулся к себе в канцелярию и тут вспомнил, что надо бы дать приказ обыскивать повозки, выезжающие из города. Он вызвал дежурного:
      - Приказываю обыскивать все повозки, покидающие пределы Константинополя. Подозрительных задерживать.
      - Уже сделано, - молодцевато доложил дежурный. Теперь он не казался смущенным.
      "Каков, бестия, - подумал епарх, - явно метит на мое место". Но дежурный во время отсутствия епарха успел побывать на его месте на диване рядом с прекрасной наездницей и остался весьма доволен.
      Через десять дней приказ был отменен, таксиарх исаврийской сотни отправлен в сирийские каменоломни, бравые исавры спешно переведены в отдаленный гарнизон на фракийской границе, бывший дежурный стал ночным епархом, бывший епарх вместе с прекрасной наездницей уехал в Египет. Весь случай был отнесен к разряду необъяснимых. Одним словом, чертовщина,
      15. ПТИЦЫ УЛЕТЕЛИ И КОШКА УБЕЖАЛА
      Старейшина Фарнгет сделал последние распоряжения и прошел в спальню молодого князя. Последний представитель древнейшего княжеского рода вторую ночь плохо спал. Он говорил, что ему снится похожее на огромного вепря, только без щетины, страшилище с острым рогом на носу. Фарнгет приказал поить мальчика на ночь сонными отварами, но это мало помогло. Вот и сейчас он не спал.
      - Что не спишь, Добрынюшка? - ласково спросил старик.
      - Я, дедуня, думаю.
      - Ночью спать надо, а не думать.
      - Погоди, я думаю, что им от нас нужно?
      - Кому?
      - Полянам, конечно. Ты же сам рассказывал, что раньше мы жили с ними в мире.
      - Мы и сейчас с полянами не воюем.
      - А кто же осаждает Коростень?
      - Князья и бояре. Этим мы мешаем. Силу в Киеве взяли норманны, а у этих с нами давние счеты.
      Мальчик лежал на спине, заложив обе руки за голову, внимательно слушал.
      - А когда отец вернется? - внезапно спросил он.
      Фарнгет не умел лгать, но что было делать?
      - Скоро. Спи лучше.
      Он наклонился, поцеловал мальчика в теплую щеку и почувствовал влагу. Добрыня беззвучно плакал.
      - Я знаю... знаю... - быстро зашептал он. - Отец скоро приедет и прогонит их. Он сильный, он не умер. Скажи, он не умер?
      - Нет, что ты, глупенький, - как мог успокаивал его старик.
      - Он в походе и скоро вернется. А знаешь, деда, мамкина кошка убежала.
      - Найдется.
      - Нет, она насовсем убежала, потому что все птицы улетели, вот и она за ними убежала.
      Глаза мальчика начали закрываться, и скоро он уже спал.
      Голод стал хозяином в городе. Если в княжеском замке, где в подвалах хранилось все необходимое, чтобы выдержать многолетнюю осаду, он почти не ощущался, то среди многочисленных беженцев из окрестных сел уже начались болезни, предвещающие мор.
      Фарнгет вспомнил слова мальчика о сбежавшей кошке. "Я сам, как кошка", - подумал Фарнгет. Старик чувствовал, что город обречен. Чувствовала это и голубая египетская кошка, поэтому и ушла. Но куда уйти человеку?
      16. СИЛА ДОЛЖНА ДЕЙСТВОВАТЬ
      Человек одинок. Мал убедился в этом на собственном опыте. Всегда и всюду осужден человек на одиночество. Потому Что нельзя жить с людьми и не врать.
      Люди походят на оборотней, а жизнь на колесо превращений. Сплошное волхвование: был он князь, а стал узник по доброй воле, был воин, стал раб, хотя это очень сладкое рабство, к которому он всю жизнь стремился.
      Люди не те, за кого они себя выдают. Девочка со славянским именем Прекраса вдруг превратилась в великую княгиню Ольгу и теперь осаждает его родовое гнездо. Но это не так просто. Он почувствовал, что впервые за много лет подумал о ней как о чужом человеке и испугался. Неужели все кончено?!
      Словно в горячке метался Мал по своим покоям, не находя места. В который раз вспоминал свою встречу с Якуной.
      - Она с войском стоит под Коростенем, - признался Якуна, избегая смотреть в глаза Малу.
      Они сидели за широким белодубовым столом. Оба широкоплечие и чем-то неуловимо похожие.
      Мал смотрел на большие, еще очень сильные руки Якуны и представлял, сколько крови пролито этими руками. Зачем?
      - Зачем? - не сдержав свои мысли, повторил он вслух.
      В ответ короткий колючий взгляд, который красноречивей слов.
      - В нашей земле хозяйничают норманны. Они правят в городах, они возглавляют войска, а мы, славяне, мыкаемся по свету. Добываем славу в чужих землях; в Царьграде, в Риме, в Хазарии и Булгарии. Все дальше расходимся мы, перестаем понимать язык друг друга, теряем силу. Мы один народ - славяне! Кто объединит могучие славянские племена. Так думал князь Олег, то же завещал и Ольге.
      - Разве объединять можно только силой?
      - Сегодня да, а завтра?.. Завтра, может, будет и другое средство. Но пока сила решает все.
      "Он прав, - подумал тогда Мал, - сила только тогда сила, когда она действует. Жаль, что я поздно это понял, а то не сидеть бы мне в этом тереме".
      На следующее утро, взяв деньги, меха, оружие драгоценное, Якуна в сопровождении своих озоров выехал в Киев. Когда прощались, Мал сказал:
      - Увидишь Ольгу, передай, что за сына моего, Добрыню, она в ответе.
      Якуна молча кивнул и вышел во двор.
      Мал слышал, как заскрипели ворота и по мосту через крепостной ров громко простучали копыта застоявшихся сытых жеребцов.
      "Если даже она обманула, - подумал тогда Мал, - то верить нельзя никому. Значит, человек всегда должен оставаться один".
      17. ГОРЯЩИЕ ПТИЦЫ
      Дважды родился молодой месяц, прежде чем вернулось тайное посольство. За это время некогда могучий Якуна как-то сразу состарился, бессильно опустились широкие плечи, взбухли на руках похожие на синие канаты вены. Старик загрустил, перестал брить голову и, когда миновали Киев, слег. Командовать отрядом стал Вакула. Он тоже изменился - возмужал, в голосе появились властные нотки, а во взгляде еще большая холодность. Его снова стали мучить кошмары. По ночам, лежа на дне лодки, он вспоминал Константинополь, библиотекаря Диогена, книги, которые успел прочесть. А еще учебу под руководством греческих инструкторов, которые показывали русам, как пользоваться "огнем". Он видел силу этого оружия и, как и все, был потрясен. Но еще больше он был потрясен, когда Якуна приказал удавить греков - нельзя было оставлять свидетелей. И он это сделал!
      Смерть шла за ним по пятам. Он чувствовал ее холодное дыхание, видел ее в остекленевших глазах задушенных греков, в окаменевшем лице Якуны, в самом себе.
      Когда миновали Киев и вошли в устье Припяти, навстречу вышли четыре ладьи, переполненные воинами. На одной, которая шла впереди всех, он заметил Мистишу. Ладьи стремительно приближались, и спасения, кажется, не было. Двум десяткам озоров не справиться с доброй сотней.
      Кто-то сказал:
      - К берегу нужно. Там можно спрятаться.
      "Спрятаться?" - подумал Вакула, с каким-то болезненным интересом вглядываясь в приближающиеся ладьи. Он видел, как отдавал приказания Мистиша, как выстроились на корме лучники, вооруженные тяжелыми луками, как они вложили первые стрелы и ждали только, чтоб лодки подошли ближе.
      - Прятаться не будем, - обернувшись к воинам, сказал Вакула. - Давай трубу и заряды!
      Казалось, озоры его не поняли. Они стояли молча, никто даже не шевельнулся.
      - Живей! Давай "огонь" сюда! - закричал Вакула.
      Все засуетились: кто-то побежал за зарядами, кто-то лихорадочно укреплял на носу большую деревянную трубу на тяжелой медной подставке, снабженной устройством для установки трубы в нужном направлении. Прикинув расстояние до передней ладьи, Вакула установил трубу на нужную высоту и вложил в нее зажигательный заряд, похожий на небольшой глиняный горшок.
      "Действительно, вулканов горшок, как называли его венеды", - подумал он и зажег трут. Из трубы вырвался небольшой горящий шар и со свистом полетел в направлении первой ладьи. Вакула проследил за его полетом, слегка уменьшил уровень наклона трубы и сам себе скомандовал:
      - Огонь!
      Ударившись о борт ладьи, заряд разорвался, превратив ладью в большой костер.
      - Огонь! Огонь! - снова и снова кричал Вакула.
      И река горела, и не было спасения! Густой черный дым на какое-то время скрыл из виду ладьи; когда он рассеялся, все увидели обгоревшие остовы лодок. Людей видно не было.
      Победа не радовала. Всего полтора десятка зарядов потребовалось для того, чтоб уничтожить сотню людей, которые только что были живы, гордились своей силой, умом, красотой, а теперь, превращенные в уголь, плыли по реке.
      Вакула вспомнил рассказ Диогена о гибели Содома и Гоморры. Он показывал ему выписку из древней летописи, где говорилось: "...пустил господь камни горящие и потопил их..." Содом и Гоморра погибли от такого же оружия, которым сейчас владел Вакула. "Ум человеческий развращен, и сердца наши слепы", - говорил Диоген. Любые достижения человеческого ума оборачиваются во зло людям. Никто не хочет увидеть в "огне" только оружие для разрушения.
      Скоро, сменив ладью на коней и уложив трубы и заряды на повозки, подошел маленький отряд к Коростеню. В лагере было неспокойно. Свенельд, потрясенный гибелью сына, не выходил из своего стана. Святослав после гибели Сунильды замкнулся в себе и все реже появлялся в шатре у матери. Они становились чужими людьми. Ольга осталась одна со своим горем и своей надеждой.
      Той же ночью Ольга перевезла к себе в шатер больного Якуну.
      - Что с тобой? - спрашивала она у старика. - Может, болит где?
      - Ничего у меня не болит, - слабым голосом отвечал Якуна. - Сломался я, душа задыхается в старой клетке.
      Ольга как могла утешала старика, но он не слушал ее.
      - Я сделал все, что ты приказала, - тихо, одними губами говорил он. Обменял веру на "греческий огонь" и привез тебе. Я знаю его силу Коростень будет взят.
      - Ты видел Мала? - спросила княгиня.
      - Видел. Он ничего, только сильно опечалился, когда узнал, что ты хочешь взять Коростень. Просил спасти сына Добрыню.
      Старик надолго умолк. Он лежал с закрытыми глазами, пугая Ольгу своей неподвижностью.
      - Прощай, Прекраса! - сказал он, усилием воли открыв глаза. - Не хочу ждать смерти. По нашему старому обычаю пойду сам ей навстречу. - Он глубоко вдохнул воздух и задержал дыхание. Все было кончено.
      Тело Якуны еще не успело остыть, когда десяток огненных игл, пронзив тьму, вонзились в стены Коростеня, растекаясь огненной жижей по камню. Ольга видела, как они возникали на холме, расположенном за болотом, пролетали больше двух тысяч шагов и взрывались в граде. Она, оцепенев, сидела на стуле перед шатром, не замечая, как руки ее все сильнее сжимают пушистое тельце кошки, приблудившейся недавно к лагерю. Животное, взвизгнув, вонзило коготки в ее руку. Ольга пришла в себя. Траурным костром полыхал Коростень. Кровавую тризну справляла она, окончательно похоронив свое прошлое, а в нем Вещего Олега, Якуну, Игоря и даже Мала. Теперь ничего нет, как нет девочки Прекрасы и женщины по имени Ольга, а есть только Великая княгиня, которая в крещении получит имя Елены. Она услышала чьи-то тихие шаги. Это был Асмуд.
      - Любуешься, - усмехнулся он. - Вот пришел высказать восхищение твоим умом. Ты не только великая, но и мудрая.
      В его узеньких глазках плясали огоньки пожара.
      - Только ты забыла об одном.
      - О чем ты?
      - Что, если люди узнают, какой ценой взят Коростень?
      - Чего ты хочешь? - нетерпеливо спросила Ольга.
      - У Свенельда погиб сын, Мистиша, он хочет отомстить...
      - И тогда вы будете молчать?
      - Да. Отдай ему Вакулу и его людей, а мы будем молчать и что-нибудь придумаем, например, как с помощью птичек ты сожгла Коростень.
      - Пусть берет, - коротко произнесла Ольга. - Уходи!
      - Истинно государственный ум, истинно... - забормотал Асмуд и неслышно исчез.
      Утром Святослав привел к ней Добрыню. Старейшина Фарнгет, когда город загорелся, спрятал его в пещерах над рекой, где мальчика отыскали дружинники Святослава. Добрыня смело посмотрел на княгиню, и в этом взгляде Ольга узнала Мала.
      - Мамкина кошка нашлась! - вдруг закричал он, указывая пальчиком на голубого зверька, свернувшегося на коленях княгини.
      - Возьмешь мальчика к себе, - холодно посмотрев на Святослава, сказала Ольга.
      Когда они выходили, Ольга вдруг поняла, что они братья и чем-то напоминают отца.
      * В Густинской летописи древлянский князь Мал назван сыном Нисскиным.