Александр Зинухов
      В лето 6454
      Древляне же спросили: "Что хочешь от нас? Мы рады дать
      тебе мед и меха". Она же сказала: "Нет у вас теперь ни
      меду, ни мехов, поэтому прошу у вас немного: дайте мне от
      каждого двора по три голубя да три воробья. Я ведь не хочу
      возложить на вас тяжкой дани, как муж мой, поэтому-то и
      прошу у вас этой малости". Древляне же, обрадовавшись,
      собрали от двора по три голубя и по три воробья и послали
      к Ольге с поклоном. Ольга же сказала им: "Вот вы и
      покорились уже мне и моему дитяти. Идите в город, а я
      завтра отступлю от него и пойду в свой город". Древляне же
      с радостью вошли в город и поведали обо всем людям, и
      обрадовались люди в городе. Ольга же, раздав воинам - кому
      по голубю, кому по воробью, - приказала привязывать
      каждому голубю и воробью трут, завертывая его в небольшие
      платочки и прикрепляя ниткой к каждой птице. И, когда
      стало смеркаться, приказала Ольга своим воинам пустить
      голубей и воробьев. Голуби же и воробьи полетели в свои
      гнезда: голуби в голубятни, а воробьи под стрехи. И так
      загорелись - где голубятни, где клети, где сараи и
      сеновалы. И не было двора, где бы не горело. И нельзя было
      гасить, так как сразу загорелись все дворы...
      Из "Повести временных лет"
      1. ЗНАМЕНИЯ
      "...в лето 6454..." [946 г. н.э.; далее все цитаты по изданию "Повести временных лет" по Лаврентьевской летописи 1377 г.] были в Древлянской земле знамения страшные. В сечне вдруг загремел гром, и появились в небе три огненных столба, один из них вскоре превратился в небольшой, изменчивой окраски шар. Покружив над коростенским торжищем, что за рекою Уж, он разорвался на бесчисленное количество огненных брызг, испепеливших городище и всех, кто там был. Коростенские мальчишки, рывшиеся на пепелище, часто находили желтые капельки янтаря, привозимого гостями [гость - купец (древнерус.)] с берегов Варяжского моря, оплавленные серебряные монетки из арабских стран и другие следы былого торгового величия.
      Когда сошел снег, неизвестно откуда налетели полчища воронов, усеяв черно-сизыми телами леса близ Коростеня. Вместе с их траурными голосами вошла в каждый дом тревога. Тогда собрались старейшины и решили обратиться к ведунье. Старая ведунья, издавна живущая при дворе князя Мала, высыпала в огонь магнетический порошок, вдохнула розоватый дым и предрекла голод и смерть от вулканова горшка. Старейшины не знали, что такое вулканов горшок, зато хорошо знали голод и смерть, поэтому по обычаю ведунью, предварительно связав ей руки, бросили в реку, быстро и жадно поглотившую тщедушное тело.
      Старейшины принесли в жертву богу солнца и неба черного бычка с белой звездочкой на лбу, прося отвести от древлян беду и покарать тех, кто замышляет против них дурное.
      - ...злой лик, злой взгляд, злой рот, злой язык, злые губы, вредный яд, - шептали они вслед за старейшиной Фарнгетом, - о, бог солнца Нисс [Нисса - древнеугр. "солнце"; о наличии древнеугрского компонента можно судить по названию города Искоростень; ср. марийский Йошкар-Ола], закляни их, испепели, высуши их злобный разум...
      Но бог не услышал их просьбы.
      2. И СТА ОКОЛО ГРАДА...
      "...и ста около града...", надолго увязнув под каменной твердыней Коростеня. Ожидание, как кислота, разъедало войско.
      - Будем ждать! - пытаясь придать голосу твердость, сказала великая княгиня. - Можете идти.
      Первым, скрипнув новой кожей высоких сапог, вышел воевода Свенельд. Казалось, даже серебряные молоточки, висящие на его шейной гривне, прозвенели: "Не согласен".
      За ним почти одновременно вышли из походного шатра княгини его сын Мистиша, воспитатель молодого князя Асмуд, начальник отряда озоров Якуна и князь Святослав. На мгновение долгий червневый закат заглянул в жилище княгини своим воспаленным глазом, порождая в душе беспокойство.
      Мужчины ушли, но напряжение последних дней не оставляло княгиню. Взять Коростень приступом не удалось. Дружина Святослава потеряла треть, а дружина Свенельда четверть воинов. Еще одна такая попытка, и походу конец, а вместе с ним и ей, Ольге. Она прислонилась затылком к высокой спинке стула и задумалась. Иногда ей хотелось стать обычной бабой, ходить в простой холщовой рубахе, может быть, единственной, жить в полуземлянке где-нибудь на Подоле, рожать детей и быть битой мужем, грубым, но сильным, а самое главное, настоящим.
      Усилием воли она отогнала эти мысли. Она княгиня. Великая княгиня и поэтому всегда и за все отвечает сама. Никто не может ей помочь, а как хочется опереться на сильную руку! Как хочется почувствовать себя слабой через чью-то уверенную силу, которая защитит, и все решит, и за все ответит.
      Она невесело усмехнулась и снова вспомнила вчерашний разговор с Якуной. Он был одним из тех немногих людей, которым она доверяла.
      Когда князь Олег привез ее из Плескова и обручил с недоноском Игорем, сыном Рюрика, Якуна буквально заменил ей отца. Девочка-жена со славянским именем Прекраса играла куклами, сделанными его руками, заслушивалась страшными сказками, которых Якуна знал множество, а ложась спать, брала ручонками его огромную руку. Теперь он больше чем отец, потому что знает ее тайну, горькую тайну взрослой женщины.
      Ольга вспомнила его слова:
      - Когда мы ходили под Царьград с князем Игорем, не греки побили нас, а "греческий огонь". Страшное оружие, подобное гневу Перуна. Если достанем его, возьмем Коростень.
      - У меня сильное войско, - возразила она, - а голод сам откроет ворота.
      - Осада равнозначна поражению. Погубим людей и потеряем время. Ходят слухи, что ты из-за древлянского князя Мала не хочешь брать Коростень.
      - Кто распускает их?
      - Ты же знаешь, люди Свенельда. Не возьмешь град, погибнешь, а с тобою и весь род князей славянских, правивших Русью.
      Беспокойство давно перешло в тревогу, железными пальцами сжимая виски, доводя до безумия. Единственное средство - купание в реке. Летом и зимой, в любую погоду, она прибегала к нему, поэтому, где бы ни появилась княгиня, слуги первым делом строили купальню.
      - Сунильда! - позвала она сенную девку.
      Та неслышно появилась из-за перегородки, отделявшей спальные покои княгини от остального помещения.
      - Купаться! - повелительно сказала Ольга и легко встала со стула.
      В свои пять с небольшим десятков лет она выглядела молодой женщиной. Жесткий режим полностью подчинил себе тело, но вот душа... Она жила сама по себе, и царили в ней раскол и хаос.
      Вернулась Сунильда, неся полотенце, гребень для волос и небольшой флакон зеленовато-синего египетского стекла, из которого обрызгала одежду княгини желтой, остро пахнущей жидкостью.
      - Теперь комары не страшны. - Сунильда натянуто улыбнулась.
      Ольга брезгливо взглянула на ее смуглое лицо и молча вышла из шатра. Сунильда как тень скользнула за ней. Она и была тенью, которая подслушивала, подглядывала, доносила Свенельду о каждом шаге княгини.
      На краю земли желто-красными перьями догорала заря. На ее изменчивом и прекрасном теле тремя огромными бородавками громоздились каменные укрепления Коростеня.
      "Все могло быть иначе", - подумала она и, поправив накидку, быстро прошла мимо воина, охранявшего вход в шатер.
      Река была рядом, напоминая о себе сочностью трав, с хрустом гибнущих под ее сапожками, пахучей влажностью воздуха и безудержными песнями лягушек.
      По узенькой тропинке она подошла к купальне, устроенной на небольшой песчаной отмели - редкости для каменистой речки Уж. Ольга уже успела раздеться, когда послышались торопливые шаги и учащенное дыхание Сунильды. Девушка держала в руках факел, и его неверный свет пятнами разлегся на воде. Она собрала одежду княгини и стала развешивать на железных крюках, вбитых в дощатые стены купальни, а княгиня смело вошла в воду и поплыла.
      Течение тут же подхватило ее. Она почувствовала нестерпимое желание отдаться его ласковой силе и хотя бы ненадолго почувствовать себя слабой женщиной. Ольга перевернулась на спину, широко раскинув руки, словно пытаясь обнять небо, на котором загорались лукавые глаза звезд.
      Епископ Григорий, или поп Григорий, как зовут его киевляне, говорил, что где-то там находится бог. Живя в небесном доме, он очень хочет, чтоб присутствие его ощущалось в доме земном. Ольга вспомнила Марию. История этой женщины, родившей сына божьего, так напоминала ее собственную историю.
      В крохотной церкви святого Ильи, что уютно примостилась в устье реки Почайны под Киевской горой, была старая, почерневшая от времени икона, изображавшая Марию с младенцем на руках. Подолгу всматриваясь в ее лицо, Ольга видела в Марии себя, а в себе чувствовала Марию и не верила епископу Григорию, старательно рассказывавшему историю о непорочном зачатии. Ее сомнения разрешил хазарский гость, который на, пути из Саркел в Новгород остановился в Киеве. Мария, или Мариам, как называл он ее на иудейский лад, тоже вела двойную жизнь. Жена туповатого плотника из Вифлеема полюбила начальника Калабрийского легиона, стоявшего в Иудее, красавца Иосифа Пандеру, который и был отцом Иисуса.
      Ольге, имевшей двух незаконнорожденных детей от древлянского князя Мала, городище которого ее войско теперь осаждает, было понятно горе, и скорбь, и отчаяние, застывшие в выразительных глазах Марии.
      "Все могло быть иначе", - снова подумала она. Успей Мал после гибели Игоря в Древлянской земле приехать в Киев раньше Свенельда. Теперь не пришлось бы ей осаждать град человека, которого она всю жизнь любила, а ему не пришлось бы прятаться в тайных покоях ее замка в Вышгороде.
      Голос служанки, звавшей ее, прервал размышления. Она поплыла к берегу, ориентируясь по свету факела.
      Одеваясь, Ольга смотрела, как жгучие капли конопляного масла, падающие на дощатый пол, прожигали его почти насквозь.
      "Огонь! Только огонь! - подумала она. - Нужно решаться!"
      3. КОРОСТЕНЬ
      "...не можаше взяти града...", поскольку расположен Коростень на высоком каменистом берегу реки Уж, впадающей в Припять. Тройные валы, реки и болота надежно защищали город от врага.
      Издавна был Коростень главным градом некогда обширной земли древлян. Торговые пути из западных стран вели в Коростень, а оттуда по реке Припяти в Киев, который раньше также принадлежал древлянам.
      Ближайшими соседями древлян были поляне. Многочисленное их племя вело свой род от ляхов, заселявших плодородные равнины у реки Вистулы. Может, тесно стало на родине, а может, враг выгнал, только пришли поляне на Днепр и поселились южнее древлян по течению рек Роси и Тясмина. Так и жили, вреда друг другу не причиняя, поляне и древляне, пока зависть не посеяла вражду. Захватили поляне Киев, да так уж больше и не отдали.
      Много времени прошло с тех пор. При князе Олеге вновь примирились племена. Вместе в Царьград ходили. Силу славян миру показали, только не нравилось это многим. Умер Вещий Олег от укуса змеи, но не в чашу ли с вином пустила яд та змея? Не норманнским ли именем прозывалась? Кто теперь знает? А дружба прошла, как и все проходит. Киевские полки стоят у Коростеня. Крепостные валы отделяют жизнь и смерть, пока отделяют. Что же будет завтра?
      4. СЫН НИССКИН*
      "...поймем жену его Вольгу за князь свой Мал...", но не так все получилось. Послы древлянские погибли в яме, а он, предупрежденный Ольгой о замысле Свенельда, ночью бежал в Вышгород. Позор! Второй год в тайнике, не имея" возможности вернуться в родной Коростень. Его там не ждут, ибо для них он погиб вместе со всеми послами. Для всех, кроме Ольги, он умер. Только ее голосом он может сказать: "Я есьм".
      В этом бесконечном сидении были и свои преимущества - он научился думать. Старый Фарнгет когда-то говорил: "Повелители должны действовать, думать за них будут другие". Теперь он сам ощутил сладость рождения и созревания мысли. Дома в его библиотеке хранились копии вырезанных на дереве древних письмен. Когда-то с помощью Фарнгета он научился их читать и узнал об истории древлян, переселившихся на Припять после прихода в их землю множества змей. Под названием "змеи" следовало понимать кочевые племена, которых эллины называли скифами. Они стали посредниками в хлебной торговле древлян с эллинами и баснословно разбогатели.
      Он прочел о стране Шамбале, куда в древности прилетали воздушные корабли, порождавшие ураган и похищающие людей, которые иногда возвращались через много лет и приносили с собой знания о Земле и Вселенной, учили видеть будущее, читали чужие мысли и имели необъяснимую связь с планетой Сатурн. Они распространились по земле. Называясь то халдеями, то друидами, то волхвами.
      Однажды в земле древлян появился волхв Пигрет, который умел управлять вулкановым горшком. С его помощью он выжигал леса, очищая место для посевов, рушил скалы, добывая камень, учил, что если сделать большой "горшок" особой формы, то на нем можно полететь в небо. Ему не поверили и, избив камнями, изгнали из своей земли.
      Скованному обстоятельствами Малу больше всего понравилась мысль о возможности летать как птица. Часто, выходя по ночам на двор, смотрел он в небо. Смотрел до тех пор, пока не начинало ломить шею, и звезды стремительно приближались к нему. Появлялось ощущение, будто летишь среди неведомых миров, свободный и вместе с тем связанный каждой клеточкой, каждым нервом с этой таинственной необъятностью.
      Он перестал обращаться к верховному божеству Ниссу, ибо обрел в себе не только бога, но и целый мир.
      5. ТАЙНОЕ ПОСОЛЬСТВО
      "...аще мя хощеши крестити, то крести мя сам..."
      Еще затемно конный отряд разведчиков-озоров покинул лагерь и скрытно направился к реке Припяти. Во главе отряда ехал Якуна.
      Ночью его вызвала к себе Ольга.
      - Я решилась, - сказала она. - Возьмешь полусотню разведчиков и до рассвета отправишься в Киев...
      - Понятно, - перебил ее Якуна, но Ольга остановила его:
      - ...зайдешь в Киеве к епископу Григорию и уговоришь ехать с вами.
      - Зачем мне этот поп?
      - Посольство тайное, поэтому нужен будет человек, обладающий достаточными связями в Царьграде.
      В лесу надрывно вскрикнула ночная птица. Ольга замолчала и прислушалась.
      - Где Сунильда? - понизив голос, спросил Якуна.
      - Послала к Святославу отнести теплый плащ. Мальчик совсем свихнулся, спит на сырой земле.
      - Почему не прогонишь ее?
      - Не она, так кто-то другой, но следить за мной будут все равно, поэтому лучше пусть она, ибо я об этом знаю. Знание всегда дает преимущество. Ну, хватит об этом! Вот ярлык, будет тебе пропуском через земли хазар. Из Киева заедешь в Вышгород за деньгами и подарками для императора и сановников и... - Она на мгновение запнулась, но затем, словно решившись, продолжала: - ...и проведай его и девочку.
      Ольга не хотела называть имен, но Якуна знал, о ком речь - в Вышгороде были Мал и их дочь Малуша.
      "Не это теперь главное, - думал старик, вглядываясь в полутьме в прекрасное лицо княгини, тронутое внезапной грустью, - главное добыть "огонь", но так просто греки его не дадут".
      Он сказал о своих сомнениях Ольге.
      - Знаю, - тяжело вздохнув, ответила она. - Несколько лет назад патриарх Феофилакт через епископа Григория предложил мне креститься, забыть веру нашу и стать христианкой. Но разве можно забыть то, во что веришь?.. Теперь придется забыть. Скажешь, что я согласна, только крестить меня должен сам император Константин. Это мое условие.
      Якуна понимал, как дорога плата, но жизнь состоит из вереницы жертв, которые приносит человек во имя им придуманных идолов - славы, власти, успеха. Сделай Ольга так, как подсказывает ей сердце, - отведи войска от Коростеня, объяви Мала своим мужем, и завтра же Свенельд подымет бунт. За ним пойдут подкупленные богатыми подарками дружинники, купцы и горожане, ожидающие новой военной добычи. Уже много лет именно на их деньги содержится дружина, поскольку княжеская казна пуста. И тогда падет власть славянских князей, спрятавшихся под варяжскими именами.
      - Возьми. - Она сняла с пальца серебряный перстень-печатку со своим изображением и положила в ладонь Якуне. - Покажешь императору.
      Якуна быстро вернулся к себе и, подойдя к спящему на шкуре оленя юноше, положил ему на плечо руку. Тот мгновенно проснулся. "Молодец", - в который раз уже подумал о нем старик и приказал собираться в дорогу. Не задавая лишних вопросов, парубок пошел исполнять приказание.
      Звали его Вакула. Прошлым летом пришел он в Киев наниматься в дружину княжескую. Как водилось, принимали в дружину на пиру в княжеской гриднице. Во главе стола на золотстуле сидел молодой князь Святослав. Рядом с ним за передними белодубовыми столами - воевода Свенельд, наставник молодого князя Асмуд и именитые бояре киевские. Якуна сидел за середним столом и хорошо видел, как вошел в гридницу невысокий юноша в порванной свитке, надетой прямо на голое тело. Его босые грязные ноги неуверенно затоптались на выложенном изразцами полу. Однако лицо было спокойно, а взгляд холодно и даже, как показалось Якуне, высокомерно скользнул по лицам присутствующих.
      При виде его тщедушной фигуры Свенельд, а за ним и другие бояре засмеялись.
      - Вот так воин! - давясь от смеха, прохрипел Свенельд. - Да тебя сначала на кухню надо на годик отправить, а то в поле с коня сдует.
      Казалось, юноша не слышит насмешек, так бесстрастно было его лицо.
      - Испытаем его, - прервав общее веселье, сказал Святослав.
      Свенельд, согнав с лица улыбку, мигнул своему парубку Власу, считавшемуся лучшим борцом в дружине. Влас нехотя подошел к испытуемому и вдруг выбросил вперед правую руку, словно пытаясь накрыть ею и враз раздавить этого червяка, Но тот ловко поднырнул под нее, и, когда оторопевший Влас попытался сделать то же самое движение левой рукой, Вакула ловко схватил его за кисть и дернул вниз и на себя. Потеряв равновесие, Влас тяжело упал на колени и тут же, охнув, осел всем телом на пол от удара ребром босой ноги в грудь.
      Это была уже не борьба, а убийство. Многие дружинники вскочили, намереваясь броситься на юношу, но Якуна остановил их и попросил князя отдать парубка ему. Святослав согласился, и никто не посмел перечить.
      6. ТЕНЬ БЕЗ ХОЗЯИНА
      "...и взяла главу его". Когда Святослав уснул, Сунильда легко коснулась губами его лба и выскользнула из-под плаща, принесенного ею же. Святослав улыбнулся во сне и внезапно сказал:
      - Схороните!
      Сунильда бросила тревожный взгляд на спящего и поспешила к шатру княгини. "Наверное, княгиня давно спит", - успокаивала она себя. Когда она выбежала на тропинку, ведущую к шатру, то услышала чьи-то тяжелые шаги. Она затаила дыхание и неслышно отступила в сторону, припав к земле всем своим испуганным телом. При свете луны она увидела Якуну. Он быстро шел, ничего не замечая вокруг, то и дело произнося имена славянских богов, перемежаемые проклятиями.
      Сунильда затрепетала - он был у княгини. Почему так поздно? "Свенельд меня прибьет", - подумала она. Опять не уследила, но как уйти от ласково-настойчивых рук Святослава? Сунильда вспомнила его бритую, украшенную длинным чубом голову, крепко сидящую на мощной шее, широкие плечи и блестящие, почти синие глаза. Конечно, он о ней завтра даже и не вспомнит, но она... она готова быть его рабыней, тем более что жить ему осталось недолго. Такие, как он, сами ищут смерти. Она видела на его лбу две вертикальные морщинки - бычий рог - печать скорой смерти. Дочь ведуньи Догей, утопленной древлянами, хорошо знала эту примету. Знаком этим были отмечены, как говорила ее мать, люди яркие, но кратковременные в жизни, ибо родились наперекор воле богов.
      "Все для него сделаю", - решила она, вытерла ладонью слезы и, отряхнув с одежды приставшие травинки, побежала к шатру. Она решила ничего не говорить Свенельду о ночном посещении Якуны.
      7. СХОЖАХУСЯ НА ИГРИЩА НА ПЛЯСАНЬЕ...
      В Киев отряд прибыл в день летнего солнцестояния, когда киевляне весело собирались на гульбище. Доставали мед стоялый - выдержанный в погребах, готовили попьряный - с добавлением перца, выкатывали для угощения чаны дубовые с вином и пивом сыченым.
      Женатые гуляли дома, приглашая к себе всех родичей; на княжеском дворе собирался цвет киевского общества во главе с князем и воеводой. Молодежь переправлялась через реку на низкий, поросший густым сосняком берег или на острова. Заранее искали поляну недалеко от реки и разводили вечером костер. Прямо на земле раскладывали корчаги с медвяными напитками, пивом и вином, да большие миски с всевозможными закусками.
      Помня просьбу Ольги, Якуна распустил дружину, строго наказав завтра к вечеру быть подле лодок, а сам, взяв у посадника коней, в сопровождении десятка озоров собрался в Вышгород. Когда он уже садился на коня, к нему подошел Вакула.
      - Я хотел бы остаться в Киеве, - взявшись рукой за повод, сказал он.
      - Что, на острова захотелось, к девкам? - понимающе подмигнул развеселившийся вдруг Якуна. - Если так, оставайся.
      Он заметил, как покраснел и словно напрягся Вакула.
      - Нет, это не для меня, - отрезал он.
      По дороге в Вышгород Якуна думал об этом странном юноше. Вспомнил его ответ, и помимо воли всплыл в памяти тот день, когда все только начиналось и был такой же праздничный день, завязавший в тугой узел жизни многих людей.
      8. УМЫКАХУ ЖЕНЫ СЕБЕ...
      Когда заиграли скоморохи песни и первые чары поднялись во здравие княгини и молодого князя, Ольга тоже вспомнила тот день.
      Тогда она еще откликалась на свое славянское имя Прекраса. Помнила Плесков и родную весь Выбутовскую, где жила с дедушкой Гедимином. Прошлое живо, пока мы живы.
      Однажды в праздник она упросила Якуну поехать на острова. По рассказам дворовых девок она знала, как и что будет. Сначала будут есть и пить. Парни и девки отдельно. Ближе к полуночи принесут в жертву белую курицу и черного петуха, их кровь выльют в миску с горящим маслом и будут вдыхать пьянящий священный дым. Они забудут обо всем, забудут, что за рекой Киев, что у них есть матери и отцы, род, имя, дом. Страшно и одновременно сладко. Даже сейчас у нее так часто забилось сердце.
      Она помнит, как около полуночи небольшая лодка-однодревка пересекла Днепр. Помнит поляну, где девушки водили хоровод. Взявшись за руки, они быстро и плавно двигались вокруг костра. Но вот из-за деревьев, из лесной темноты, выскочили парни в белых расшитых рубахах и широких, подвязанных новыми поясами шароварах. Они разорвали девичий круг: один прошелся колесом, другой завертелся юлой, а третий запрыгал на полусогнутых ногах, выкрикивая: "Гоп, гоп, гоп-ля!"
      Среди всеобщего веселья самые молодые и нетерпеливые парни уже тащат девок в лесную неизвестность. Те же, кто постарше, ждут того сладкого часа, когда ночное светило скроется за лесом, погаснет костер и густой предутренний туман придавит и воду и землю. В этот час девки будут бросать в воду приготовленные заранее венки. Чей раньше утонет, та и выйдет скорей замуж; потом они будут купаться. В этот предрассветный час вода теплей, чем воздух. Она ласкает ступни ног, мягко подбирается к коленям и манит, манит... Руки сами сбрасывают одежду: скорей! скорей! Темно, только зеленые глаза водяных видят в воде их тела. Они ждут. Сегодня все можно. И вот чьи-то руки прикасаются к плечам! Руки парня или лапы водяного? Не все ли равно! Только бы не кончалась эта ночь беззакония!
      Она помнит и ночь, и руки, и воду. Помнит, как убежала к реке, как звал ее встревоженный голос Якуны, и тихий плеск воды позади, и руки Мала, любимые с первого прикосновения и навсегда. Мал! Какая радость! Но радость кратковременна, потому она и радость. Железные руки Якуны вырывают ее из любви, которая стекает по ее обнаженному телу капельками речной воды. Ее крик, и шум борьбы, и стон Мала она помнит. Даже сейчас под аккомпанемент визгливых скоморошьих песен ей хочется закричать, изойти криком, но опять железные руки обязанности зажимают рот. Так всегда!
      9. ТЕНЬ ЗАГОВОРИЛА И ИСЧЕЗЛА
      Второй раз за сегодняшнюю ночь идет Сунильда к стану Святослава. Она не выдержала и все рассказала Свенельду про ночное посещение Якуны.
      - Чучело! - швырнув в нее костью со стола, зарычал Свенельд.
      Она почувствовала на себе взгляд колючих, как у бешеного вепря, глаз Мистиши, слышала, как урчит в животе у Свенельда, и ужас заполнил душу. Она пробует оправдываться, но Свенельд, положив обе руки на живот, огромным шаром выпирающий из-под рубахи, командует Мистише:
      - Возьми ее!
      И тот хватает ее за волосы, и тащит вон из палатки, и давит, и душит медвежьими лапами. Он близко наклоняется к ее лицу, и она слышит смрадное, как у зверя, дыхание и теряет сознание.
      - Осталось ждать недолго, - успокаивает воеводу Асмуд. - За Якуной пошлешь в погоню Мистишу. Если не догонит до Киева, возьмет на порогах.
      Свенельд знает: поражение под Коростенем - дорога к власти, он представляет себя на княжеском стуле. Видение это настолько приятно, что он даже забывает о проклятой девке. Как долго пришлось ждать, и вот теперь цель близка. Он устранил князя Олега, руками древлян разорвал на части придурковатого Игоря, но еще жив Мал. Его не было среди древлянских послов, погибших в Киеве. Это все она, проклятая ведьма, выродок Олегов, сучка. Пора! Пока Святослав не набрал силы, нужно садиться в Киеве. Нет, он, Свенельд, не узурпатор, он берет то, что когда-то принадлежало его отцу Аскольду, погибшему от руки Олега.
      Мистиша принес истерзанную Сунильду и швырнул на пол.
      - Упарился с ней, - довольно сказал он и выпил полную чашу вина.
      - Собирайся! - сказал Свенельд. - Догонишь Якуну, и чтоб я о нем больше не слышал.
      - А с этой что делать? - спросил Мистиша, указывая на очнувшуюся Сунильду.
      - Пусть умоется и идет на свое место, но только чтоб... - Свенельд угрожающе поднял оплывший жиром кулак. Все было понятно.
      Теперь она решила все рассказать Святославу.
      Хуже всего, когда тень обретает дар речи, для нее это уже не дар, а несчастье, потому что тень должна молчать или...
      На рассвете дружинники Святослава затеяли ссору с мужами Свенельда, не поделив, кому первым поить коней. Дело дошло до драки, в которой пострадал Мистишин вороной. Мистиша был вне себя. Он бегал с обнаженным мечом по лагерю, грозясь найти и убить виновного, пока его не остановил Асмуд.
      - Хватит бегать, - прошипел Асмуд, - бери другого коня, и скорей в путь. Кстати, захвати с собой Сунильду. Это ее работа.
      Мистиша успокоился - злость нашла себе выход.
      К вечеру того же дня провиантский обоз, идущий в лагерь, привез труп Сунильды, изуродованный до неузнаваемости; Святославу, который пришел посмотреть на нее, показали огромный железный костыль, которым тело несчастной было пригвождено к сосне.
      10. ВОЛХВ
      "...от волхвования собывается чародейство..."
      Старый Пигрет встретил его так, словно они только вчера расстались или не расставались совсем. Ни удивления, ни радости не отразилось на его высохшем лице, и ни слова не сказал он в знак приветствия.
      Вакула молча положил сверток с едой и уселся в углу прямо на куче всевозможных трав, кореньев и листьев. Они долго молчали, занятые каждый своими мыслями. Вакула вспоминал, как четыре года назад он пришел сюда слабый и больной, проделав длинный и трудный путь из Новгорода до Киева. Старик выходил его. Исчезла горячка, пропали и перестали беспокоить ночные видения - мать, разорванная сторожевыми псами, улыбающаяся рожа богатого новгородского купца и тут же его труп, пожираемый огнем...
      Пигрет сделал для него все. Не только вылечил его, но и создал нового человека, пробудив в нем разум и душу. Мудрый старый Пигрет! Сколько лет ему? Сам Пигрет говорил, что только дураки считают свои года, потому что убивает человека именно сознание того, что он стар. Пигрет считал себя вечным, вероятно, это так и было. Он почти ничего не ел и, приготовив похлебку из самых невероятных трав и кореньев, вдыхал только ее запах. "Запах - это существо жизни, - говорил он. - Запах и вода". Он никогда не пил сырую воду из реки, а заставлял Вакулу ходить далеко в лес к роднику с кристально чистой и очень холодной водой.
      Старик первым нарушил молчание.
      - Мечтаешь? - спросил он, вонзив взгляд почти белых, но удивительно блестящих глаз в лицо Вакулы. Взгляд причинял почти физическую боль, словно тысячи тоненьких иголочек воткнулись в лоб, нос и щеки Вакулы.
      - Опасайся! - снова отрывисто произнес Пигрет.
      Он взял металлическую посудину с отполированным до блеска дном, налил в нее воды и стал пристально смотреть. Когда Вакула хотел подойти ближе, то старик властно приказал:
      - Сиди! Мечта и меч - одного корня. Меч для сильных, а мечта для вечных. Опасайся мечтать! У тебя нет времени. Когда-то я изучил рисунок на твоей ладони. Линия жизни твоей прерывается на полпути.
      - Когда? - одними губами спросил Вакула.
      - Кто знает? Возможно, завтра или через десять лет. Не это важно, важно то, что времени у тебя осталось мало.
      Он снова надолго замолчал. В лесу пробовали голоса проснувшиеся птицы. Пигрет снял с жердочки несколько пучков трав и подал их Вакуле.
      - Возьми! Это смерть-трава, а это сон-трава, а это трава алинда, дающая силу и даже зимой согревающая тело человека. Там, куда ты идешь, это может пригодиться.
      Вакула в который раз удивился необыкновенной способности волхва угадывать.
      - Знаю куда и знаю зачем. У вас нет другого выхода, только если б люди не были забывчивы, то ехать вам никуда не нужно было. С тем, что вы называете "греческим огнем", были знакомы сиры, живущие на краю света, где заходит солнце. Знали его и халдейские мудрецы, а ваши предки из славянского города Винета называли его "вулканов горшок" и применяли не только для войны. Все это забыто, а я побит камнями за то, что хотел вернуть людям знание, но разум большинства людей спит, хотя они сами уверены в обратном.
      С тяжелым сердцем пришел на пристань Вакула, где понемногу уже собирались опухшие с похмелья дружинники. Все вместе пошли к требищу и попросили защиты у Перкуна, удачи у Хорса, богатства у Даждьбога. Затем вернулись к лодкам, где их ждал крохотный человечек, весь в черном, с большим серебряным крестом на узкой груди.
      11. ВСТРЕЧА НА ПОРОГАХ
      "И приде... к порогам, и не бе льзе пройти порог".
      Всю дорогу от Киева вниз по Днепру до порогов и дальше через земли хазар до моря Якуна был более обыкновения молчалив. Мрачные предчувствия не давали покоя старому воину; Он не был провидцем, как князь Олег, но чувствовал, что своими руками меняет судьбу Руси. Он, давший клятву Перкуну, должен привезти новую веру, чуждую русскому человеку. Якуна недобро поглядывал на епископа Григория, уютно примостившегося на корме ладьи.
      Однажды днем, когда все, кроме караульных, спали, Якуна подошел к Григорию, сидящему под раскидистой ветлой и по обыкновению шепчущему слова на непонятном языке.
      - Что это ты бормочешь? - грубо спросил он.
      - Молюсь, сын мой, - кротко ответил Григорий, снизу вверх глядя на великана.
      - Молишься? - словно размышляя вслух, переспросил Якуна. - Призываешь своего бога?
      - Не совсем. Я хочу, чтоб он меня услышал, чтоб снизошел в мою грешную душу...
      - Мы тоже призываем своих богов, - перебил его Якуна.
      - Есть только один бог. - Григорий гневно посмотрел на Якуну, но тут же овладел собой и уже спокойно продолжал: - Ты убедишься в этом, когда мы приедем в Царьград, увидишь величие церкви и поймешь сердцем, а не разумом.
      - Мне этого уже не понять.
      Якуна поднялся и пошел проверить караулы, а епископ Григорий, перекрестившись, прошептал ему вслед слова, которым в ту пору было более трех сотен лет:
      Против черного язычества.
      Против ложной ереси.
      Против обмана идолопоклонства.
      Против чар женщин, и кузнецов, и друидов.
      Против всех знаний, которые ослепляют душу человека
      [молитва святого Патрика, VII век н.э.].
      Слова рождались и умирали в глухих зарослях камыша под неумолчный шум могучей славянской реки.
      Перед порогами Якуна разделил караван на две части: одну лодку понесли сухим путем по берегу, а две должны были преодолеть пороги по воде. Якуна хорошо знал, что пороги - излюбленное место бродников, где они перехватывали купеческие караваны, поэтому решил не рисковать. Свирепые ватаги бродников беспрестанно бороздили степные просторы в бассейне Днепра. Говорили, что обосновались они за порогами на острове Хортица и других близлежащих островах. Мрачные легенды ходили об этих людях, не знавших ни рода, ни семьи, ни обязанностей. У них был свой закон, свой суд и свой выборный глава - атаман. Иногда, когда зимы случались особенно лютыми, они захватывали какое-нибудь отдаленное село и там зимовали. Мужчин обыкновенно убивали, а с женщинами жили как с женами. По весне, собираясь в свой бесконечный путь, женщин и детей убивали - сердце не должно быть привязано ни к какому месту, ни к какому человеку, так гласил их неписаный закон. Закон был суров - за любую провинность на кол. Чаще всего в бродники шли преступники, скрывающиеся от наказания, поэтому в одной ватаге, связанные узами побратимства, были хазарин, алан, рус, грек или угр. Порвав все связи со своим племенем, они забывали и племенные различия, язык, веру, чтоб создать нечто новое и в языке, и в вере, и в человеческих характерах. Только родины они себе создать не могли.
      Следить за передвижением лодок должен был Вакула.
      - Будь осторожен, - с внезапной и непривычной для него нежностью сказал Якуна, когда небольшой отряд уже трогался в путь.
      Вакула кивнул в ответ. Внезапная догадка пронзила его мозг: Якуна знал, что лодки и почти четыре десятка воинов обречены.
      Вакула догнал шедших по берегу только под утро, когда плотный туман под напором солнечных лучей начал редеть, создавая причудливые фигуры.
      - Они погибли все... - выдавил он слова, словно выдохнул боль, скопившуюся в душе.
      - Бродники?! - не столько спрашивая, сколько утверждая, произнес Якуна.
      - Да, и еще Мистиша.
      - ???
      - Среди них был Мистиша и с ним воины из дружины Свенельда. Мистиша сам пытал взятых в плен озоров, подвешивал на крюк, прижигал огнем, но никто не признался, каким путем вы пошли.
      - Ты говоришь так, будто сам все это видел? - удивленно спросил Якуна.
      - Я плавал ночью на остров. Мистиша обещал атаману деньги, если тот согласится отправиться за вами следом, но тот отказался.
      Якуна был доволен - его маневр удался, хотя и стоил трех десятков жизней отборных воинов, но за все нужно платить, иногда даже дорогими жизнями. Теперь путь открыт.
      12. ИДОША ЦАРЮГРАДУ В ГРЕКИ
      Беспокойство не покидало Якуну. На Руси уже липовый мед собирают, а они еще ничего не добились, даже с императором встретиться не смогли. Десять дней назад под видом простых купцов, торговавших мехами русскими, они прибыли в Царьград. Здесь первую роль начал играть Григорий, который разместил их в своем доме, строго-настрого запретив выходить на улицу.
      Воины объедались восточными сладостями, спали или забавлялись со служанками, говоря им срамные слова.
      Вакула целыми днями не выходил из дома, где библиотекарь Диоген обучал его греческому языку.
      - Любой язык можно выучить за два дня, - говорил Диоген, - потому что в голове у человека остались все знания еще со времен вавилонского смешения языков.
      Успехи, которые делал молодой воин, радовали Якуну. Знание языка всегда пригодится в этом хитрейшем из городов.
      Дом епископа Григория располагался в аристократическом квартале недалеко от ипподрома. Якуна часто подымался на террасу и смотрел на золотой купол церкви святой Софии, на прямые линии улиц, днем и ночью заполненные шумными толпами. Поистине город этот никогда не спал, видимо, поэтому была учреждена должность ночного епарха.
      В одну из ночей, взяв богатые подарки, Якуна вместе с епископом Григорием пошли к паракимомену Василию. От этого человека зависело многое. После смерти своего отца Романа Лекапина, фактически сумевшего отстранить от власти императора Константина, Василий сосредоточил в своих руках огромную власть. Константин, который с неохотой отрывался от научных изысканий для дел государственных, полностью ему доверял, предоставив все необходимые полномочия.
      Встреча произошла в доме Василия, который находился неподалеку от императорского дворца, так что, миновав роскошный сад и пройдя сквозь тщательно охраняемые ворота, можно было легко попасть в дворец.
      Побочный сын Романа Лекапина был невысок, склонен к полноте, но чрезвычайно подвижен. Усадив Якуну в кресло, богато украшенное золотом и слоновой костью, он продолжал двигаться, стараясь движением заворожить собеседника, отвлечь внимание и получше его рассмотреть.
      - Я с большим интересом слежу за успехами великой княгини Ольги, быстро произнес он. Это была правда. - И очень рад...
      А это уже была ложь. "Одни варвары должны убивать других варваров, и чем больше их погибнет, тем лучше будет Византии" - так говорил Василий, и теперь он предполагал использовать Русь как заслон против печенегов, начавших тревожить своими набегами пограничные районы империи.
      "Снова война, - думал Якуна, слушая толмача, переводившего речь Василия, - война, которой нет конца. Мы воюем только потому, что нас стравливают друг с другом, как цепных псов. Прочной сетью интриг империя опутала весь мир и благоденствует на нашей крови".
      Василий предложил продолжить разговор в саду, большую часть которого занимал зверинец. Здесь были собраны звери со всего света: индийские тигры, африканские львы, верблюды из Аравии и бурые медведи из Булгарии. Тигры и львы особенно поразили Якуну, который не смог скрыть удивления. Увидев людей, звери забеспокоились. Удары мощных лап все сильнее и чаще сотрясали клетки.
      - Так и у нас, - сказал Василий, наблюдая за Якуной. - Прутья клетки защищают от ярости зверей, а законы - от беззакония. Нарушая законы, мы выпускаем на волю зверей более страшных, чем тигры и львы.
      - Вокруг меньшей клетки можно поставить большую, - сказал епископ Григорий, присутствующий при разговоре.
      Василий внимательно посмотрел на него и с легкой улыбкой спросил:
      - Сознайтесь, это не ваши слова. За их надежной мудростью чувствуется отточенный в боях за веру христианскую ум патриарха.
      Глава православной церкви патриарх Феофилакт стал настолько активно вытеснять Василия из сферы влияния на внешнюю политику империи, что не считаться с ним было нельзя.
      - Если слова не просто звук пустой, то повторять их не грешно, спокойно произнес епископ Григорий.
      - Да, да, - на ходу бросил Василий и устремился в боковую аллею, чтоб погладить огромного мохнатого пса, гордо стоящего между благоухающих кустов роз.
      - Прекрасный экземпляр, - вернувшись к гостям, сказал он.
      - Арчил! На родине моего отца в Армении такие собаки стерегут скот и охраняют людей от диких животных.
      - Мы готовы оказать помощь империи в войне против печенегов, решительно проговорил Якуна толмачу.
      Василий внимательно выслушал перевод и нахмурился.
      - Мы не нуждаемся в помощи. Просить ее пришли вы, а мы предлагаем вам союз против диких кочевников.
      - Пусть будет так, - поправился Якуна. - Нам нужен "огонь", и мы готовы за него заплатить. Цену назначаете вы.
      - Я готов содействовать успеху вашего посольства, но есть одна трудность...
      - Закон Маркиана? - спросил Григорий.
      - Да, закон, запрещающий продажу оружия варварам.
      - Но в нем не упомянут "огонь".
      - Это не меняет сути дела. Император не согласится на это.
      Василий на секунду присел на садовую скамейку и тут же вскочил.
      - Вы должны взять "огонь" сами. Это единственный выход! С императором я поговорю, но вас принять он не сможет, поскольку посольство ваше неофициальное.
      Прощаясь, Якуна передал Василию перстень с портретом княгини Ольги.
      - Красивая женщина, - любуясь изображением, сказал тот. - Очень красивая. Вы сказали, что она готова принять христианство?
      - Да, только крестить ее должен сам император, - хмуро посмотрев на Василия, произнес Якуна.
      13. У ИМПЕРАТОРА
      "Насилие - это основная форма взаимоотношений между людьми", - подумал Константин и вспомнил то благословенное время, когда все государственные вопросы решал Роман Лекапин.
      Император взял золоченый стиль и записал мысль, которая тут же утратила новизну, став похожей на тысячи мыслей, которые он долгие годы выписывал, систематизировал, изучал. Теперь у него не было уверенности, что эта мысль принадлежит ему.
      Господи, почему его не оставят в покое! Он ничего не хочет решать. Ему хочется прочесть древнее каббалистическое сочинение "Захер" ("Свет"), но он должен принять Василия и выслушать его рассказ о тайном посольстве русов...
      Вскоре пришел Василий. Он был, как всегда, вежлив и предупредителен. Не утруждал Константина поисками решений. Неназойливо подсказывал их сам, казалось, будто идея принадлежит Константину. Император спокойно выслушал его доклад о тайном посольстве русской княгини, об осаде Коростеня и просьбе дать им "огонь", но, когда Василий напомнил о законе Маркиана и невозможности его обойти, кроме как совершив кражу в государственном арсенале, император вспылил.
      - Я не нарушаю законов империи! - сам себя распаляя, закричал он. Какой я император, если не уважаю законы, установленные моими предками!
      "Действительно, какой ты император?" - подумал Василий, а вслух произнес:
      - Законы призваны укреплять империю, но принятие русской княгиней христианства также послужит укреплению империи, кроме того, русские будут вынуждены вести войну против печенегов, а это вдвойне выгодно для нас, ибо и те и другие будут слабеть.
      - Сказал, не хочу, и все, все!
      - Но если ничего не знать, то и нарушить невозможно, - вкрадчиво заметил Василий.
      Слова эти не прошли мимо ушей императора.
      - Кроме того, княгиня Ольга просит вас крестить ее и передает вам это.
      Он подал Константину перстень. Тот нерешительно взял.
      - Это она?
      - Да.
      - Так ты говоришь, что она хочет, чтобы я сам ее крестил?
      - Да, государь. Она просит у вас об этом как о величайшей милости.
      - Отчего же... я конечно... - залепетал Константин, не выпуская перстень из рук. - Только я ничего не хочу знать ни о каком похищении. Слышите! Ни о каком.
      "Ничего, - выходя из покоев императора, думал Василий, - говори что хочешь, а в этом двойном обмане ты участвуешь наравне со всеми".
      14. ЧУДЕСА ДА И ТОЛЬКО
      "...всюду к в градах и в селах бесовская чудеса".
      Ночной епарх Константинополя был разбужен дежурным, который теперь стоял перед грозным начальником, стараясь не смотреть на диван, где безмятежно спала наездница из заезжего цирка. Дежурный не мог знать, что там и как, но епарх явно не был небесным жеребцом из императорской конюшни, поэтому очень устал и хотел спать.
      "Чертовщина какая-то, - в который раз с досадой подумал епарх. - Нужно менять работу. Ни минуты покоя не бывает в этом самом беспокойном на свете городе. Вчера ночью, например, привели индийского мага, обвиняемого в убийстве. Маг тряс седой бородой и долго рассказывал, что хотел показать этим кретинам фокус, когда из пшеничного зерна вырастает ребенок, который тут же поднимается по канату, уходящему прямо в небо, а за ним поднимается туда маг. Через некоторое время с неба падают отрубленные руки и ноги ребенка".
      - Это же элементарный фокус! - кричал он. - Фокус!
      Пришлось его высечь и отпустить, но скольких сил это потребовало.
      - Ну, что там? - хмуро глядя на дежурного, спросил епарх.
      - Пришел таксиарх исаврийской сотни, которая охраняет особый...
      - Ну!
      - ...особый арсенал. Он говорит, что...
      - Господи! Скорей говори, понимаешь, скорей!
      - Чертовщина...
      - Что?
      - Он говорит, что в арсенале завелись демоны.
      - Он, наверное, пьян, - зло сказал епарх и запахнул халат.
      - Гони его в шею.
      - Но...
      - ???
      - Он говорит, что исчезли трубы и заряды для "огня".
      Взбешенный и одновременно испуганный, а чем больше испуганный, тем больше взбешенный, епарх прибыл к особому арсеналу; могучие исавры стояли перед взломанной дверью, похожей на широко раскрытый черный рот. Епарх в сопровождении таксиарха прошел в помещение, где хранились трубы и уже готовые заряды.
      Из сбивчивого рассказа таксиарха он узнал, что вскоре после первой стражи караульный, стоящий у ворот, заметил странного юношу, который словно что-то искал. В руках у него был большой и, видимо, тяжелый бурдюк. Оказалось, что юноша только сегодня прибыл в столицу и заблудился, а в бурдюке у него (после тщательной проверки, конечно) было обнаружено прекрасное критское вино.
      - А вы откуда знаете, что оно было прекрасным, - спросил епарх и подозрительно поглядел в глаза таксиарху.
      Тот опустил глаза.
      - Дальше! - приказал епарх.
      Качество напитка выясняли все, даже те, которые стояли в карауле. Скоро весь караул крепко спал, а один любитель вина был оглушен ударом по голове и уже несколько часов не приходил в сознание.
      - Что украдено?
      - Десять больших корабельных труб и заряды к ним, - четко доложил таксиарх.
      Ночной епарх, кляня все на свете, вернулся к себе в канцелярию и тут вспомнил, что надо бы дать приказ обыскивать повозки, выезжающие из города. Он вызвал дежурного:
      - Приказываю обыскивать все повозки, покидающие пределы Константинополя. Подозрительных задерживать.
      - Уже сделано, - молодцевато доложил дежурный. Теперь он не казался смущенным.
      "Каков, бестия, - подумал епарх, - явно метит на мое место". Но дежурный во время отсутствия епарха успел побывать на его месте на диване рядом с прекрасной наездницей и остался весьма доволен.
      Через десять дней приказ был отменен, таксиарх исаврийской сотни отправлен в сирийские каменоломни, бравые исавры спешно переведены в отдаленный гарнизон на фракийской границе, бывший дежурный стал ночным епархом, бывший епарх вместе с прекрасной наездницей уехал в Египет. Весь случай был отнесен к разряду необъяснимых. Одним словом, чертовщина,
      15. ПТИЦЫ УЛЕТЕЛИ И КОШКА УБЕЖАЛА
      Старейшина Фарнгет сделал последние распоряжения и прошел в спальню молодого князя. Последний представитель древнейшего княжеского рода вторую ночь плохо спал. Он говорил, что ему снится похожее на огромного вепря, только без щетины, страшилище с острым рогом на носу. Фарнгет приказал поить мальчика на ночь сонными отварами, но это мало помогло. Вот и сейчас он не спал.
      - Что не спишь, Добрынюшка? - ласково спросил старик.
      - Я, дедуня, думаю.
      - Ночью спать надо, а не думать.
      - Погоди, я думаю, что им от нас нужно?
      - Кому?
      - Полянам, конечно. Ты же сам рассказывал, что раньше мы жили с ними в мире.
      - Мы и сейчас с полянами не воюем.
      - А кто же осаждает Коростень?
      - Князья и бояре. Этим мы мешаем. Силу в Киеве взяли норманны, а у этих с нами давние счеты.
      Мальчик лежал на спине, заложив обе руки за голову, внимательно слушал.
      - А когда отец вернется? - внезапно спросил он.
      Фарнгет не умел лгать, но что было делать?
      - Скоро. Спи лучше.
      Он наклонился, поцеловал мальчика в теплую щеку и почувствовал влагу. Добрыня беззвучно плакал.
      - Я знаю... знаю... - быстро зашептал он. - Отец скоро приедет и прогонит их. Он сильный, он не умер. Скажи, он не умер?
      - Нет, что ты, глупенький, - как мог успокаивал его старик.
      - Он в походе и скоро вернется. А знаешь, деда, мамкина кошка убежала.
      - Найдется.
      - Нет, она насовсем убежала, потому что все птицы улетели, вот и она за ними убежала.
      Глаза мальчика начали закрываться, и скоро он уже спал.
      Голод стал хозяином в городе. Если в княжеском замке, где в подвалах хранилось все необходимое, чтобы выдержать многолетнюю осаду, он почти не ощущался, то среди многочисленных беженцев из окрестных сел уже начались болезни, предвещающие мор.
      Фарнгет вспомнил слова мальчика о сбежавшей кошке. "Я сам, как кошка", - подумал Фарнгет. Старик чувствовал, что город обречен. Чувствовала это и голубая египетская кошка, поэтому и ушла. Но куда уйти человеку?
      16. СИЛА ДОЛЖНА ДЕЙСТВОВАТЬ
      Человек одинок. Мал убедился в этом на собственном опыте. Всегда и всюду осужден человек на одиночество. Потому Что нельзя жить с людьми и не врать.
      Люди походят на оборотней, а жизнь на колесо превращений. Сплошное волхвование: был он князь, а стал узник по доброй воле, был воин, стал раб, хотя это очень сладкое рабство, к которому он всю жизнь стремился.
      Люди не те, за кого они себя выдают. Девочка со славянским именем Прекраса вдруг превратилась в великую княгиню Ольгу и теперь осаждает его родовое гнездо. Но это не так просто. Он почувствовал, что впервые за много лет подумал о ней как о чужом человеке и испугался. Неужели все кончено?!
      Словно в горячке метался Мал по своим покоям, не находя места. В который раз вспоминал свою встречу с Якуной.
      - Она с войском стоит под Коростенем, - признался Якуна, избегая смотреть в глаза Малу.
      Они сидели за широким белодубовым столом. Оба широкоплечие и чем-то неуловимо похожие.
      Мал смотрел на большие, еще очень сильные руки Якуны и представлял, сколько крови пролито этими руками. Зачем?
      - Зачем? - не сдержав свои мысли, повторил он вслух.
      В ответ короткий колючий взгляд, который красноречивей слов.
      - В нашей земле хозяйничают норманны. Они правят в городах, они возглавляют войска, а мы, славяне, мыкаемся по свету. Добываем славу в чужих землях; в Царьграде, в Риме, в Хазарии и Булгарии. Все дальше расходимся мы, перестаем понимать язык друг друга, теряем силу. Мы один народ - славяне! Кто объединит могучие славянские племена. Так думал князь Олег, то же завещал и Ольге.
      - Разве объединять можно только силой?
      - Сегодня да, а завтра?.. Завтра, может, будет и другое средство. Но пока сила решает все.
      "Он прав, - подумал тогда Мал, - сила только тогда сила, когда она действует. Жаль, что я поздно это понял, а то не сидеть бы мне в этом тереме".
      На следующее утро, взяв деньги, меха, оружие драгоценное, Якуна в сопровождении своих озоров выехал в Киев. Когда прощались, Мал сказал:
      - Увидишь Ольгу, передай, что за сына моего, Добрыню, она в ответе.
      Якуна молча кивнул и вышел во двор.
      Мал слышал, как заскрипели ворота и по мосту через крепостной ров громко простучали копыта застоявшихся сытых жеребцов.
      "Если даже она обманула, - подумал тогда Мал, - то верить нельзя никому. Значит, человек всегда должен оставаться один".
      17. ГОРЯЩИЕ ПТИЦЫ
      Дважды родился молодой месяц, прежде чем вернулось тайное посольство. За это время некогда могучий Якуна как-то сразу состарился, бессильно опустились широкие плечи, взбухли на руках похожие на синие канаты вены. Старик загрустил, перестал брить голову и, когда миновали Киев, слег. Командовать отрядом стал Вакула. Он тоже изменился - возмужал, в голосе появились властные нотки, а во взгляде еще большая холодность. Его снова стали мучить кошмары. По ночам, лежа на дне лодки, он вспоминал Константинополь, библиотекаря Диогена, книги, которые успел прочесть. А еще учебу под руководством греческих инструкторов, которые показывали русам, как пользоваться "огнем". Он видел силу этого оружия и, как и все, был потрясен. Но еще больше он был потрясен, когда Якуна приказал удавить греков - нельзя было оставлять свидетелей. И он это сделал!
      Смерть шла за ним по пятам. Он чувствовал ее холодное дыхание, видел ее в остекленевших глазах задушенных греков, в окаменевшем лице Якуны, в самом себе.
      Когда миновали Киев и вошли в устье Припяти, навстречу вышли четыре ладьи, переполненные воинами. На одной, которая шла впереди всех, он заметил Мистишу. Ладьи стремительно приближались, и спасения, кажется, не было. Двум десяткам озоров не справиться с доброй сотней.
      Кто-то сказал:
      - К берегу нужно. Там можно спрятаться.
      "Спрятаться?" - подумал Вакула, с каким-то болезненным интересом вглядываясь в приближающиеся ладьи. Он видел, как отдавал приказания Мистиша, как выстроились на корме лучники, вооруженные тяжелыми луками, как они вложили первые стрелы и ждали только, чтоб лодки подошли ближе.
      - Прятаться не будем, - обернувшись к воинам, сказал Вакула. - Давай трубу и заряды!
      Казалось, озоры его не поняли. Они стояли молча, никто даже не шевельнулся.
      - Живей! Давай "огонь" сюда! - закричал Вакула.
      Все засуетились: кто-то побежал за зарядами, кто-то лихорадочно укреплял на носу большую деревянную трубу на тяжелой медной подставке, снабженной устройством для установки трубы в нужном направлении. Прикинув расстояние до передней ладьи, Вакула установил трубу на нужную высоту и вложил в нее зажигательный заряд, похожий на небольшой глиняный горшок.
      "Действительно, вулканов горшок, как называли его венеды", - подумал он и зажег трут. Из трубы вырвался небольшой горящий шар и со свистом полетел в направлении первой ладьи. Вакула проследил за его полетом, слегка уменьшил уровень наклона трубы и сам себе скомандовал:
      - Огонь!
      Ударившись о борт ладьи, заряд разорвался, превратив ладью в большой костер.
      - Огонь! Огонь! - снова и снова кричал Вакула.
      И река горела, и не было спасения! Густой черный дым на какое-то время скрыл из виду ладьи; когда он рассеялся, все увидели обгоревшие остовы лодок. Людей видно не было.
      Победа не радовала. Всего полтора десятка зарядов потребовалось для того, чтоб уничтожить сотню людей, которые только что были живы, гордились своей силой, умом, красотой, а теперь, превращенные в уголь, плыли по реке.
      Вакула вспомнил рассказ Диогена о гибели Содома и Гоморры. Он показывал ему выписку из древней летописи, где говорилось: "...пустил господь камни горящие и потопил их..." Содом и Гоморра погибли от такого же оружия, которым сейчас владел Вакула. "Ум человеческий развращен, и сердца наши слепы", - говорил Диоген. Любые достижения человеческого ума оборачиваются во зло людям. Никто не хочет увидеть в "огне" только оружие для разрушения.
      Скоро, сменив ладью на коней и уложив трубы и заряды на повозки, подошел маленький отряд к Коростеню. В лагере было неспокойно. Свенельд, потрясенный гибелью сына, не выходил из своего стана. Святослав после гибели Сунильды замкнулся в себе и все реже появлялся в шатре у матери. Они становились чужими людьми. Ольга осталась одна со своим горем и своей надеждой.
      Той же ночью Ольга перевезла к себе в шатер больного Якуну.
      - Что с тобой? - спрашивала она у старика. - Может, болит где?
      - Ничего у меня не болит, - слабым голосом отвечал Якуна. - Сломался я, душа задыхается в старой клетке.
      Ольга как могла утешала старика, но он не слушал ее.
      - Я сделал все, что ты приказала, - тихо, одними губами говорил он. Обменял веру на "греческий огонь" и привез тебе. Я знаю его силу Коростень будет взят.
      - Ты видел Мала? - спросила княгиня.
      - Видел. Он ничего, только сильно опечалился, когда узнал, что ты хочешь взять Коростень. Просил спасти сына Добрыню.
      Старик надолго умолк. Он лежал с закрытыми глазами, пугая Ольгу своей неподвижностью.
      - Прощай, Прекраса! - сказал он, усилием воли открыв глаза. - Не хочу ждать смерти. По нашему старому обычаю пойду сам ей навстречу. - Он глубоко вдохнул воздух и задержал дыхание. Все было кончено.
      Тело Якуны еще не успело остыть, когда десяток огненных игл, пронзив тьму, вонзились в стены Коростеня, растекаясь огненной жижей по камню. Ольга видела, как они возникали на холме, расположенном за болотом, пролетали больше двух тысяч шагов и взрывались в граде. Она, оцепенев, сидела на стуле перед шатром, не замечая, как руки ее все сильнее сжимают пушистое тельце кошки, приблудившейся недавно к лагерю. Животное, взвизгнув, вонзило коготки в ее руку. Ольга пришла в себя. Траурным костром полыхал Коростень. Кровавую тризну справляла она, окончательно похоронив свое прошлое, а в нем Вещего Олега, Якуну, Игоря и даже Мала. Теперь ничего нет, как нет девочки Прекрасы и женщины по имени Ольга, а есть только Великая княгиня, которая в крещении получит имя Елены. Она услышала чьи-то тихие шаги. Это был Асмуд.
      - Любуешься, - усмехнулся он. - Вот пришел высказать восхищение твоим умом. Ты не только великая, но и мудрая.
      В его узеньких глазках плясали огоньки пожара.
      - Только ты забыла об одном.
      - О чем ты?
      - Что, если люди узнают, какой ценой взят Коростень?
      - Чего ты хочешь? - нетерпеливо спросила Ольга.
      - У Свенельда погиб сын, Мистиша, он хочет отомстить...
      - И тогда вы будете молчать?
      - Да. Отдай ему Вакулу и его людей, а мы будем молчать и что-нибудь придумаем, например, как с помощью птичек ты сожгла Коростень.
      - Пусть берет, - коротко произнесла Ольга. - Уходи!
      - Истинно государственный ум, истинно... - забормотал Асмуд и неслышно исчез.
      Утром Святослав привел к ней Добрыню. Старейшина Фарнгет, когда город загорелся, спрятал его в пещерах над рекой, где мальчика отыскали дружинники Святослава. Добрыня смело посмотрел на княгиню, и в этом взгляде Ольга узнала Мала.
      - Мамкина кошка нашлась! - вдруг закричал он, указывая пальчиком на голубого зверька, свернувшегося на коленях княгини.
      - Возьмешь мальчика к себе, - холодно посмотрев на Святослава, сказала Ольга.
      Когда они выходили, Ольга вдруг поняла, что они братья и чем-то напоминают отца.
      * В Густинской летописи древлянский князь Мал назван сыном Нисскиным.