При попытке произнести слово "межконтинентальная" Заведующий вывихнул челюсть. В связи с этим в среде передовой интеллигенции стали циркулировать слухи. Теперь, наверняка, слетит, говорили все в один голос, понимающе усмехались (мол, давно, пора!) и питали необоснованные надежды. Но надежды оказались не вполне обоснованными, так как челюсть была искусственной, и ее заменили на новую, более высокого качества (по слухам такие челюсти делают специально для космонавтов), вследствие чего о снятии Заведующего никто не стал даже думать. Рано! Не беда, сказал Ученый. Скоро Заведующий будет делать доклад по проблемам науки. Так уж он непременно коснется достижений генетики. А там ребята подсунут ему словечко "дезоксирибонуклеиновая кислота", от которого его тут же хватит инсульт. А что хорошего, сказал Карьерист. Думаете, новый будет лучше? Пусть хуже, говорит Неврастеник. Но все-таки какая-то приятность от этого будет.

      У вас, говорит Журналист, все-таки пока еще нет настоящего изма. У вас государственный капитализм. Ерунда, говорит Неврастеник. Это бред ваших истов, которые ни разу не были у нас. У нас государственный феодализм. Я не могу с этим согласиться, говорит Мазила. У нас скорее всего государственное рабовладение. И ты тоже ошибаешься, сказал Болтун. Вы не учитываете одного решающего обстоятельства. Наша страна выдумана, причем - из таких предпосылок, которые не могут быть вообще реализованы. Мы плод больного воображения Шизофреника. И все употребляемые тут ваши понятия к нам не применимы. Рабство, феодализм, капитализм, - это все в рамках цивилизации. А мы антицивилизация. Если бы мы реализовались на деле, мы прошли б в своем развитии те же стадии, что и цивилизация, только с обратным знаком.

      Я подхожу к самому трудному, пожалуй, пункту изложения своего понимания творчества ЭН. И потому буду здесь более многословным и буду говорить о таких вещах, которые даже у представителей официальной эстетики и официального искусствоведения могут вызвать усмешку. Но я не вижу иного выхода. Тайны нашего бытия лежат не в каких-то еще неведомых людям глубинах мира, а в переориентации внимания на трижды известные лежащие на поверхности явления. Есть произведения искусства, при рассмотрении которых уместно различить то, о чем хочет сказать автор, и то, как он это делает. Среди них есть такие, для которых материал для ответа на вопрос "Что?" усматривается в них самих. Таковы, например, многочисленные произведения классической художественной литературы. Но среди них есть (правда, не так уж много) и такие, для которых в них самих не содержится никакого материала для ответа на вопрос "Что?". Таковы, например, многие иконы и фрески в наших церквях. Именно таковы работы ЭН. Но если в отношении икон и церковных фресок ответ на вопрос "Что?" дан в веками сложившейся религиозной идеологии, то в отношении работ ЭН ситуация выглядит иначе. Чтобы ответить на вопрос "Что?" применительно к творчеству ЭН, надо еще только проделать такую работу. Надо сформулировать определенную систему общих утверждений о современном мире человека и о его месте и судьбе в этом мире, т.е. построить определенную идеологическую концепцию. В каком-то аморфном виде, фрагментарно и в контексте общей духовной жизни общества эта концепция уже зародилась и есть. ЭН жил и живет в поле этой концепции. Он фактически работает над ее воплощением в рисунках, гравюрах и скульптурах, - работает над созданием предметов культа этой концепции. Но такой концепции пока еще нет в виде четко локализованных и более или менее широко признанных идеологических текстов. То, что делал Шизофреник, есть шаг к этому. Но вместе с тем это шаг в другом направлении, противоположном идеологическому. А пока такой четко определившейся концепции нет, продукты творчества остаются в ином качестве. К ним подходят с обычной меркой, хотя они уже не есть произведения искусства в обычном смысле. Они есть нечто большее и иное. Поскольку ЭН создал целый мир вещей, которые потенциально могут стать явлениями культа, это облегчает задачу выработки упомянутой концепции. Здесь влияние взаимное. Но я оставлю вопрос о том, какой вид должна принять идеологическая концепция, ассоциируемая с творчеством ЭН, и перейду к более техническому аспекту дела. Я говорил, что смысловые единицы у ЭН объединяются по особым правилам композиции в смысловые фразы и тексты. Существенно здесь то, что эти правила композиции имеют природу не имманентную искусству как таковому (т.е. обусловлены не средствами изображения), а имманентную рассматриваемой идеологической концепции. Без последней они суть непонятное нагромождение непонятных форм. Без идеологических связей в работах ЭН нет никаких фраз и текстов. Таким образом, поднявшись от работ ЭН до некоей предполагаемой идеологической концепции, мы затем должны от нее опуститься обратно, т.е. должны как бы привнести в работы ЭН заложенный в них смысл теперь извне как нечто совершенно постороннее. Здесь, как видим, действует некоторый общий принцип функционирования вещественных воплощений идеологических феноменов. Интересно, что смысловые фразы у ЭН образуют не обязательно смысловые единицы, расположенные рядом (например, в одной комнате, на одном листе бумаги), а рядом расположенные единицы могут быть единицами из разных фраз - основа и скрытый ритм его полифонии. Нужна память и хорошее знание большого комплекса работ ЭН, чтобы читать их именно как фразы и совокупности фраз. Конечно, их можно упорядочить, что облегчит их изучение новичками. Но для этого надо еще построить общие правила идеологической грамматики языка.

      Зато Монумент Павшим пошел с необычной скоростью, сказал Мазила. К чему бы это, спросил Неврастеник. Скоро открытие, сказал Мазила. Без меня не успеют. Ясно, сказал Неврастеник. А потом тебя из списка авторов выкинут под каким-нибудь соусом. Вполне возможно, сказал Мазила. Они там без меня внесли пустяковое изменение и трубят о нем как о радикальном пересмотре проекта. Да я и сам не очень-то стремлюсь быть автором этой штуки. Дело не в том, чего хочешь ты, говорит Неврастеник. Дело в том, как ведут себя они. Бывают ситуации, когда любые действия людей имеют один и тот же смысл. Почему? Потому, что все они в этой ситуации обозначают положенное реагирование. Ну и черт с ними, сказал Мазила. Все это ничтожные пустяки. Так-то оно так, сказал Неврастеник. Из тысячи мелких удач не сложишь одной большой. Но из тысячи мелких пакостей складывается одна большая мерзость.

      Жлоб и Мерин раздобыли пару буханок антрацита - черного хлеба необыкновенной степени твердости. Где это вам удалось, спросил Лейтенант. Там, неопределенно махнул рукой Мерин, за часы. Эх, если бы к такой жратве да граммчиков сто, вздохнул Пораженец. У меня тут кое-что есть, сказал Лейтенант и вытащил из вещмешка почти новые хромовые сапоги. Можно их реализовать? Запросто, сказал Пораженец, схватил сапоги и через полчаса ввалился в блиндаж с полным котелком неочищенного спирта. В нашей родной и далекой школе, мечтательно говорит уклонист, после выпивки, была разработана целая теория, как раздобыть добавку. Но, к сожалению, всякая подлинно научная теория имеет ограниченную сферу приложения. Попробуй, например, реализуй здесь такой фундаментальный принцип: если у поварихи есть дочка, женись на ней; если у поварихи нет дочки, женись на поварихе! А с помощью нашего всеобщего изма тут кроме пятерки по политподготовке не заработаешь ничего. На кой.... она тут?!.. Когда-то я помнил эту теорию назубок. Изящная теория!! Куда до нее электродинамике! А это, скажу я вам, одна из самых красивых теорий в науке. Электродинамика в сравнении с прибавкологией выглядит примерно так же, как Жлоб в сравнении с Дон-Жуаном. Теперь одни обрывки остались в памяти. Вот, к примеру, основополагающий постулат добавкологии: нет ничего невозможного. Помните Сачка? Сволочь порядочная, но теорию знал. Это у него не отнимешь. Так он в соответствии с этим постулатом через отдушину над плитой, в которую с трудом пролезала рука, вытащил с плиты огромную налитую до краев кипящим маслом миску, не пролил ни капли, проглотил содержимое миски вместе с миской и скрылся неопознанным. Миску потом выплюнул чистенькую. Сотрудник, полный профан в теории, месяц трудился у этой дырки, пытаясь протянуть через нее с плиты карандаш. Ничего, разумеется, не вышло. Методы приобретения добавки разработаны с учетом конкретных условий. Диалектика высшего класса! Отправляясь шакалить, оцени общую ситуацию в подразделении, количество имеющегося в твоем распоряжении времени, особенности кухонного наряда и особенности поварской смены. Если, например, в подразделении суматоха, не раздумывая, смело иди на кухню или в хлеборезку, деловито бери то, что первым подвернется под руку - буханку хлеба, кастрюлю щей, кусок сала или мыла, - и спокойно уходи. Если у тебя много свободного времени, можешь, например, сделать вид, что ты пришел в столовую почитать книжку, а то в казарме покоя не дают, выждать подходящий момент и незаметно стянуть что-нибудь. Не исключена возможность, что тебе при этом что-нибудь подкинут сами повара добровольно. В зависимости от особенностей поварской смены можешь пользоваться традиционно психологическим методом или методом парапсихологии (сейчас это особенно модно!). Вот один из приемов традиционной психологии. Подходишь к раздаточному окну и невинными глазами смотришь на повариху. Тебя отгонит дежурный по столовой. Вернись и смотри снова. Тебя отгонит дежурный по части. Вернись и смотри снова. Смотри, и больше ничего. Рано или поздно повариха не выдержит и сунет тебе в рыло миску второго: отвяжись, мол, зараза! Парапсихология предполагает более высокий уровень интеллекта. Приходишь к окну и упорно смотришь не на повариху, а на кастрюлю. Главное, сосредоточить на ней все внимание и не отвлекаться. Через десять-пятнадцать минут кастрюля начнет подпрыгивать на плите. Через полчаса она сама поплывет к тебе в руки. Сказки все это, сказал Жлоб. Антинаучные идеалистические сказки. Как сказать, усмехается Уклонист, факты были. И ты это видел, спросил Жлоб. Я - нет, усмехается Уклонист. Но люди видели. А показаниям очевидцев надо верить. Вспомни-ка, что приснилось тебе, когда Сержант и Интеллигент напоролись на мину! В землянке наступила зловещая тишина. Тоска, сказал Лейтенант. А ну, гони что-нибудь отвлекающее!
 
В семнадцать лет еще мальчишка
Служить в пилоты я пошел,
не то запел, не то заплакал Паникер.
В машине быстрой и послушной
Себе подругу я нашел,
 
      зашептал опьяневший взвод. Слушать "летчиков" пришли из соседнего взвода. Стало теплее.
 
Прошли года, промчались версты
Войной исхоженных дорог.
Ах где ты, где ты потерялся,
Мой не взлетевший ястребок.
 

      Я полностью согласен с тем, что мы составляем ничтожную часть населения, говорит Болтун. Но значит ли это, что наши проблемы несущественны для этого общества? Мазила, например, может быть вообще один в нашем обществе художник такого масштаба и типа. И именно реакция на Мазилу обнаруживает, что из себя представляет данное общество с такой-то точки зрения. Этим объясняется, почему художников такого типа у нас нет или почти нет. Или они не процветают. Наши проблемы не типичны в смысле общности или массовости. Но они глубже, ибо они характерны. Они суть индикаторные или характеристические проблемы нашего общества. Мне не совсем ясно, говорит Мазила, в каком смысле они характерны. Представь себе, говорит Болтун, есть некая среда, которую ты хочешь изучить. Есть разные способы изучения. И в частности - такой способ. В среду погружается некое экспериментальное тело с заранее установленными свойствами. И по каким-то признакам фиксируют реакции изучаемой среды на это тело. Потом на вопрос о том, что из себя представляет эта среда, указывают именно на эту реакцию. Особенность нашего случая состоит в том, что такие характеристические тела вырастают сами внутри данной среды, а не помещаются в нее извне, являются ее законным продуктом и, вместе с тем, испытывают на себе воздействие этой своей родной среды как чужеродные ей явления. А поскольку эти тела имеют душу, мечтают, любят, ненавидят, страдают, творят и т.п., возникают специфические для них проблемы. Общество усиленно старается избавиться от этих проблем и представить дело так, будто это не его проблемы. Но, увы, они суть его собственные проблемы в неизмеримо большей степени, чем все те проблемы, которые оно официально рекламирует как органически присущие ему. Естественно, говорит Мазила, общество прячет свои болячки. Нет, говорит Болтун, это не болячки. Тут наоборот, общество стремится спрятать и ликвидировать заложенные в нем самом здоровые начала. Общество прячет свои здоровячки.

      Почти все искусствоведы, изучающие творчество ЭН, отмечают двойственность его положения. С одной стороны, он не выставляется, при всяком удобном и неудобном случае его поносят, его имя вычеркивают из списков авторских коллективов, за границу его не пускают, никаких званий у него нет. С этой точки зрения он занимает самое низкое положение в системе нашего изобразительного искусства. С другой стороны, он выполняет работы, которые у нас доверяют выполнять лишь немногим скульптурным генералам. В чем дело? Случайность? Наличие двух борющихся сил в стране? Мне кажется, дело тут гораздо серьезнее. По идее, ЭН должен был бы быть признанным государственным скульптором. Он мог бы дать гениальное воплощение в скульптуре идеологии этого общества. Те люди, которые привлекают его для создания грандиозных барельефов и монументов, чуют это. Но наше общество сложилось в определенных исторически данных условиях и живет в определенной международной среде. Есть исторически сложившиеся традиции. Взять хотя бы такой пример. Засилие колонн в архитектуре до войны и первые годы после войны. Откуда это? Ясно, от прошлого. Мы" то пережили. Усвоили модернистские формы в архитектуре. Традиции передвижников, и те уже фактически пережиты. Однако, эти случаи пока единичны. В целом же у нас господствуют традиционные представления в искусстве и об искусстве (в особенности - в самой среде искусства), с точки зрения которых ЭН выглядит как нечто враждебное официальному искусству. Его коллеги усиленно культивируют такое представление о нем. Отсюда - приниженность его положения. Вот и получается очередной парадокс: ЭН есть враг существующего положения в нашем искусстве вследствие того, что мог бы стать его блестящим представителем.

      Прислали к нам в полк одного типа из высших сфер, говорит Юморист. Ему, видите ли, нужно дать большой орден, а для этого нужно участие в боях. Посадили ко мне стрелком. И полет-то был пустяковый. Слегка постреляли зенитки, пара истребителей попугала. А он всю машину мне облевал. Прилетели домой. Говорю, чисть машину. Он на меня, мол, с кем разговариваешь. Вытащил я пистолет. Если не вычистишь машину, говорю, пристрелю. Вычистил. А если бы отказался, спрашивает Паникер. Пристрелил бы, говорит Юморист. Из-за такого пустяка, говорит Мерин. Иногда пустяк становится символом чего-то значительного, говорит Юморист. А чем кончилось, спрашивает Уклонист. Каждый получил по заслугам, сказал Юморист.

      Вы правы, говорит Неврастеник. В наших старых писателях чувствуется двойственность. В чем ее причина? В писатели они отбирались по старым критериям, т.е. как талантливые люди. А врали они уже по новым канонам. Для теперешних писателей это противоречие снято. Они отбираются в писатели в полном соответствии с теми задачами, которые им предстоит решать. Для этого вполне достаточно посредственности. Поскольку несколько десятков тысяч писателей, это несколько десятков тысяч посредственностей, то гармония полная. Значит Ваша литература, не есть искусство в собственном смысле слова, говорит Журналист. Нет, говорит Неврастеник. Она-то и есть искусство в собственном смысле слова. Так же, как и ваша. У вас только качество нормального писателя повыше, тип несколько иной. Может быть отдельные таланты ухитряются выжить. В общем, различие такое же, как в любом другом виде массовой продукции. Мы предпочитаем читать ваших писателей по той же причине, по какой предпочитаем носить импортные штаны и жрать импортных кур. Значит все идет нормально, говорит Журналист. К чему же драмы? Какие драмы, говорит Неврастеник. Вы спрашиваете, мы отвечаем. А говорить правду - еще не значит драматизировать. Драматизируете вы сами, глядя на нас. Мы же просто живем.

      В конце концов все решит прогресс науки и техники, говорит Ученый. Жилье, предметы бытовой культуры, транспорт, одежда и даже питание, - разве это не продукт современной науки и техники? А возможности их в принципе не ограничены. Так-то оно так, говорит Неврастеник. А научно-техническое мясо что-то на прилавках не появляется. Поразительные мы все-таки люди, говорит Болтун. Видим одну проблему. Формулируем ее так, что перескакиваем на другую. А обсуждаем затем третью, не имеющую к ним никакого отношения. Мы начали с вопроса: влияет или нет развитие науки и техники на социальную структуру общества. Сформулировали ее так, что получился другой вопрос: сказывается или нет развитие науки и техники на субъективном состоянии людей. А говорим на тему, как это развитие сказывается на условиях жизни человека. И в чем тут, собственно говоря, проблема? Факт остается фактом: в Париж за два часа летают одни, а в часы пик в автобусы и вагоны метро врываются другие. Значит есть что-то в социальной структуре общества, что не зависит от научно-технического прогресса. В чем состоит это "что-то"? В формуле человеческого счастья фигурируют не абсолютные величины благополучия и неблагополучия, а их отношения. Человек, например, не станет счастливее от того, что ему положение улучшат на десять процентов, а другим - на пятьдесят. Уровень счастливости как субъективного состояния прямо пропорционален величине социальной ценности человека и обратно пропорционален величине своего собственного представления о своей субъективной ценности. Первая имеет тенденцию к снижению, вторая - к увеличению независимо от научно-технического прогресса. А что такое человек? Какие качества вы имеете в виду? Кровяное давление? Мебельный гарнитур? Человек - это, между прочим, честь, совесть, стремление к свободе воли и выбора, к свободе перемещений, к свободе творчества и т.п. Человек есть еще и гражданин. Как тут участвует развитие науки и техники? Они тут совсем не причем. Из человека-скота надо еще лепить человека-гражданина. Лепить совсем из других источников. По особым правилам. Особыми средствами. И каждый раз заново. И воевать за это надо. Тут есть своя автономная история. Человека гражданином делает не наука и техника, а искусство, нравственность, религия, идеология, постоянный опыт сопротивления. Не любое искусство, не любая мораль, не любая идеология. И не всякая борьба за свое "я". Суть дела тут в том, какие именно искусство, мораль, идеология и т.д. способны делать из человека-скота человека-гражданина. Кто именно этим занимается профессионально и будет заниматься. Литератор или Правдец? Мазила или Художник? Клеветник или Троглодит? Убери эту персональную конкретность, получишь официальную пустую схему: человека надо воспитывать. Мазила по скульптуре знает, какими неуловимыми бывают иногда переходы от подлинности к подделке. Я уж не говорю о том, что опыт сопротивления может дать антигражданина.

      Самая страшная вещь в жизни, говорит Жлоб - это блохи. Когда их много. Одна блоха - всего лишь блоха. Десяток блок - терпимо. Но сотни блох, кидающихся на тебя сразу со всех сторон - это кошмар. Их не видно. Непонятно, где они кусают, как, за что. Никакого спасения. Лучше со стадом львов сражаться. Или даже с волками. На худой конец - с шакалами. Но с полчищами блох сражаться бессмысленно. Блохи - не самое страшное, говорит Мерин. Я в кавалерии служил. У нас блохи дохли от изнеможения сами. Кавалерия ж это вам не школа жизни. Это академия жизни. Главное условие счастливой жизни, это я понял только благодаря кавалерии, научиться нормально жить задом наперед и вверх ногами. Едва успели мы обучится залезать без посторонней помощи на наших боевых подруг с дореволюционным стажем, как нас стали учить... Чему бы вы подумали? Джигитовке! Заезжаем в манеж. Посредине старшина с хлыстиком. Вольт налево дела-а-ай! К пешему бою с посадкой слеза-а-а-а-ай! Ножницы дела-а-а-а-ай! Перевернешься с грехом пополам задом наперед, тут-то и наступает главное событие сезона. Армейские лошади усваивают не только команды, но и солдатские шутки. Как только твоя склонная к юмору Осока, Акула или Лорелея заметила левым глазом, что ты отважился задрать кверху ноги, она прямым ходом из манежа мчит тебя к полковому штабу. Весь штаб вылезает наружу и надрывается от хохота во главе с командиром. Потом она прет тебя к штабу соседнего полка. И там повторяется та же картина. Потом к санчасти. Потом к ветлазарету. Потом к клубу. Потом к дому начсостава. Ты мертвой хваткой вцепился в хвост и в гриву. Перед самым носом у тебя мелькают мощные подковы. Одним щелчком такая может пробить череп мамонта. А твою пустую хрупкую черепушку разнесет вдребезги. Всем смешно. А каково тебе? Объехав так все дивизионные службы, ты мчишься за десять верст к штабу дивизии. Тут твоя Пенелопа начинает вытворять такое! Только что на хвосте не стоит! Ни в одном цирке не увидишь! После того, как командир дивизии уписается от хохота, ты мчишься в манеж родного эскадрона и как ни в чем не бывало включаешься в общий строй. Вольт налево дела-а-а-ай! К пешему бою с посадкой слеза-а-а-ай! Если выйду из этой передряги живым и разведу детей, первым делом научу их жить задом наперед и вверх ногами. Пусть хоть дети будут счастливы.

      ЭН - художник не отдельного состояния и даже не серии состояний, а потока. Это очевидно в отношении его графики и не столь очевидно в отношении скульптуры. В скульптуре он более известен как монументалист в обычном смысле слова (хотя и оригинальный) и официально много работает в этом качестве. Но я хорошо знаком с тем, что остается в его мастерской и в неизмеримо большей степени находится в состоянии замыслов. За многие годы нашего знакомства я научился зрительно представлять себе эти замыслы реализованными. И здесь преобладает то же стремление к форме потока, которую он нашел в графике и в которой достиг виртуозного совершенства. Если эти замыслы удастся реализовать в предполагаемых гигантских масштабах, то человечество станет обладать одним из самых изумительных шедевров за всю историю мирового искусства. Я нисколько не преувеличиваю, ибо даже в малых камерных масштабах и в отдельных фрагментах скульптурный поток, уже созданный ЭН, есть явление в изобразительном искусстве уникальное. ЭН не сразу пришел к форме потока. Вот грубая схема его творческой эволюции. ЭН работает как скульптор. Намечается тенденция к проблемам трансформации. Делает рисунки. Но лишь - для скульптуры. Я тогда назвал их скульптурной графикой. Рисунки, сами по себе, прекрасные. Они приобрели самостоятельную ценность в глазах почитателей. Это оказало какое-то давление на ЭН. Плюс к тому - невозможность реализовать какие-то замыслы в скульптуре и легкость реализации в графике. В результате начинается ЭН-график. В графический период, который еще не завершился, ЭН постоянно работает как скульптор. Но его дальнейшее качественное развитие как художника проходило главным образом в графике. Две линии здесь непосредственно вели к форме потока: композиционно сложные виртуозные гравюры и серии из большого числа гравюр, связанных единым переживанием. Иллюстрации к Данте и Достоевскому переломный пункт. Это еще не поток. Но они уже содержат нечто такое, из-за чего их уже нельзя свести просто к сериям. В это время ЭН создает сотни гравюр различного содержания, а вернее - без определенного, в обычном смысле слова, содержания. Или с абстрактным содержанием: возникновение, превращение в противоположность, разрушение, созревание и т.п. В этот графический период был накоплен колоссальный опыт разработки абстрактных тем, в созданном материале как-то сами собой обозначились циклы, связи, переходы и т.д. Наметился какой-то детерминированный порядок для отдельных наборов гравюр. Я не раз обращал внимание ЭН на возможность объединять многие его гравюры в упорядоченные и внутренне связанные циклы. Думаю, что это замечали и другие. Думаю, что и сам ЭН заметил это. Важно то, что явление, о котором я пишу, было сначала создано в некотором пока еще аморфном виде. Затем оно было понято как факт и оценено с точки зрения дальнейших перспектив. Наконец, оно получило осязаемое воплощение в заранее задуманных циклах рисунков, физически скрепленных в единое целое. Я имею в виду беспрецедентные альбомы ЭН. Так родилась новая форма в графике, которую я условно называю здесь потоком. Далее форма потока, найденная в графике, оказывает обратное влияние на скульптуру. Но что такое поток? Это синтетическая форма. Описание ее требует длительного труда и специальных исторических сопоставлений. Я могу сделать по этому поводу лишь несколько замечаний. Поток противопоставляется отдельному состоянию как упорядоченная совокупность состояний. Состояние и поток состояний надо, как мне кажется, отличать от статики и динамизма. Состояние может быть динамичным, а поток может быть статичным. В поточных формах ЭН есть и статика и динамика. В них часто можно увидеть в высшей степени статичные фигуры. Создается впечатление, будто автор их приложил немало усилий к тому, чтобы остановить в этих местах непрерывное движение. Я думаю, что работы ЭН вообще не казались бы такими динамичными (а динамизм отмечают все его рецензенты, ибо он бросается в глаза как результат), если бы не содержали в себе четко сделанную, но не столь явную статику. Различие потока и состояния я вижу не в различии динамики и статики, а совсем в ином плане. Далее, поток как упорядоченный непрерывный ряд достаточно большого числа рисунков, гравюр и скульптур надо отличать от серии. Отличие состоит в том, что в серии каждый элемент имеет самостоятельный смысл, если, конечно, к ним применимо понятие смысла. В потоке же каждый элемент предполагает и продолжает по смыслу некоторый другой элемент, сохраняя при этом значение самостоятельной смысловой фразы. Независимо от альбомов, где это очевидно и предполагается заранее, в целом ряде случаев рассмотрение отдельных гравюр ЭН побуждает невольно отыскивать другие гравюры в качестве предшествующих или последующих. Причем не любые гравюры отбираются на эту роль. Иногда наборы из нескольких гравюр располагаются в завершенные циклы, имеющие начало и конец, а также внутренний порядок, отвечающий какому-то чувству наблюдателя. Наконец, поскольку основу потока рисунков, гравюр и скульптур образует смысловое единство и смысловая упорядоченность, то поток как произведение искусства воспринимается и переживается аналогично тому, как воспринимается и переживается балет или симфония. Конечно, работы ЭН доставляют эстетическое наслаждение как элементы серий, и как самостоятельные единицы независимо от других. Но это наслаждение оказывается выше и иного качества, если удается научиться воспринимать их именно как потоки в том смысле слова, как я это описал, сознаюсь, весьма приблизительно.

      Все это - преходящие пустяки, сказал Журналист. Один пустяк уходит, другой приходит, сказал Посетитель. А система пустяков остается. Зайдемте сюда, я Вам кое-что покажу. Видите - очередь? Три человека. Смотрите, стоят и стоят. Видите, сколько людей за прилавком? Да, сказал Журналист, но почему они не отпускают? На Ваш вопрос ответить невозможно, сказал Посетитель. Причин нет. Говорить о причинах тут бессмысленно. Смотрите, очередь уже двенадцать человек. Нервничают. Сейчас вот эти люди полезут без очереди. Думаете, им это нужно до зарезу? Ничего подобного. Вот парень получил без очереди и теперь стоит без дела. Сейчас кто-нибудь из очереди сделает замечание тем, кто лезет без очереди. Видите? А в очереди обязательно найдется тот, кто будет защищать нарушителей и обвинять в мелочности сделавшего замечание. Что он от этого имеет? Ничего. Цель? Никакой. Теперь кто-то начнет ругать продавцов. Кто-то начнет ругать тех, кто ругает продавцов. Обратите внимание на стоящих в очереди. Обычные люди. Увидите их на улице. Вам и в голову не придет, что они могут стать элементом социальной проблемы, которую я Вам демонстрирую в натуре. Итак, сколько прошло времени? Сколько испорчено настроения? Для Вас это пустяки. Для нас - стиль жизни. Я мог бы провести Вас по всем жизненно важным точкам соприкосновения человека с другими людьми и показать, что эти пустяки заполняют всю нашу жизнь. Мы имеем с ними дело ежеминутно. В большом и малом. На работе и дома. Везде. Мы от них не можем уйти. Вы говорили" что все ибанцы, с которыми Вам приходится иметь дело, неврастеники. Не хочу употреблять медицинских терминов. Но что-то похожее есть. Человеческие нервы способны выдержать большую нагрузку. Но при одном условии: если она рациональна, т.е. имеет причинное или целевое объяснение. Здесь же все иррационально. Вы спрашивали, почему люди эти так себя ведут и каковы их цели. Тут нет причин. Нет целей. Нет злого умысла. В этой системе не работают привычные опоры социального поведения "почему", "за что", "для чего". Короче говоря, здесь отсутствуют критерии социальной ориентации. Выражаясь научно, индивид здесь не может установить свое положение в социальном пространстве, у него для этого нет системы отсчета. Отсюда странности в поведении у всех в тех или иных ситуациях, когда от них зависят другие люди или они зависят от других. А восприятие поведения остается обычным. Причем, свое поведение в отношении людей воспринимается как норма, ибо оно в духе обстоятельств, чужое - как отклонение от нормы, ибо оно противоречит здравому смыслу и иррационально. Отсюда обычная формула: "Люди посходили с ума!", "Люди взбесились!", "Что творится с людьми!". Вы слышали когда-нибудь, чтобы человек воскликнул: "Я посходил с ума!