История Ибанска складывается из событий, которые чуть было не произошли; почти что произошли, но в последний момент все-таки не состоялись; ожидались, но так и не наступили; не ожидались, но несмотря на это случились; произошли не так, как следовало, не тогда, когда следовало, не там, где следовало; произошли, но признаны не имевшими места; не произошли, но стали общеизвестными. Эту классификацию предложил Клеветник в узком кругу разномышленников в пивном баре на площади Учителя после четырнадцатой кружки. Его сослуживец Кис, наложивший в штаны совсем по другому поводу, заодно сообщил и об этой классификации. Клеветник исчез. Но к удивлению коллег, он через много-много лет посмертно вынырнул на девственно гладкую поверхность культурной жизни Ибанска, публично дал по морде Кису и начал искать подходящее место. Произошло это уже после того, как ибанцы, обливаясь горючими слезами, наконец-то проводили в долгожданный последний (как некоторые тогда наивно думали) путь Хозяина и наспех прикрыли кто чем мог свои разукрашенные шрамами и синяками голые зады, теоретически подготовленные для очередной всеобщей порки. Ожидаемая порка, к великому огорчению ибанцев, не состоялась, и они в ужасе предались робкому ликованию. Претендент за мужество был удостоен избрания. Мыслитель обозвал всех трусами, как они того и заслуживали, и сократил число цитат из Хозяина вдвое. И опять ничего не произошло. Мыслитель успешно защитил диссертацию. Социолог вместо обычного титула Хозяина "самый гениальный сверхгений из всех гениальнейших гениев" употребил сильно ослабленный титул "величайший гений". Ничего не произошло и на этот раз. И Социолог опять уехал за границу. Никого не брали. Боже мой, заплакал после этого от радости Кис, что же теперь будет, одна надежда теперь - китайцы. Китайцы обрадовались не меньше Киса, но сделали все по-своему.
      Вернувшегося из небытия Клеветника с перепугу назначили чем-то заведовать. Воспользовавшись кратким замешательством, он изловчился напечатать малюсенькую книжонку о чем-то таком, о чем писать было еще рано тогда и стало уже поздно потом. В книжонке он все исказил, а остальное изложил неправильно. Вышестоящее начальство, которое после упомянутого радостного трагического события стало еще более вышестоящим и радикально изменило точку зрения, публично заявило по адресу Клеветника, что как волка не корми, он все равно смотрит в лес, и разослало закрытое письмо о том, что горбатого могила исправит. Клеветника тут же освободили от обременительного заведования и хотели выселить из Ибанска обратно как бездельника. Но время было уже не то. И Клеветник устроился (вот пройдоха!) в какое-то захудалое учреждение самым младшим сотрудником с самым низким окладом. Социолог, не сумевший помешать этому, приписал заслугу себе. Мыслитель сказал, что Хозяина воскресить уже не удастся, хотя к этому никто и не стремился. А на горизонте Истории Ибанска уже маячила колоритная фигура Хряка. В одной руке фигура держала маленький кукурузный початок, не достигший молочно-восковой степени зрелости, а другой делала большой кукиш. Одна нога у фигуры была босая, фигура громко икала и бормотала лозунги: НОНИШНОЕ ПАКАЛЕНИЕ, ТВОЮ МАТЬ, БУДИТ ЖИТЬ ПРИ ПОЛНОМ ИЗМЕ. Посмотрев в сторону абстракционистов, фигура погрозила им пальцем.

      Неожиданно для себя самого сдох Директор. Врачи пустили слух, будто от рака. Но Болтун утверждал, что это вранье. Директор сдох от самодовольства и калоизлияния в мозг. Его хотели повысить чуть ли не в самый верх, и от чрезмерного ликования у него лопнула кишка в голове. Подслушавший речь Болтуна способный сотрудник Кис заявил на это (так, чтобы слышали все присутствовавшие на кладбище), что это, во-первых, совсем не смешно, а во-вторых, острота тут совсем неуместна. Даже школьникам известно, что в голове помещаются большие полушария головного мозга, снабженные (правда, не у всех) извилинами, а не кишками. Стоявший рядом и подыхавший от скуки Неврастеник сказал, что Болтун прав, так как у высокого начальства в голове размещается именно кишка с соответствующим ей содержимым. Вспомните, что сказал Секретарь, когда Директор обещал написать девятитонную теорию нашей практики! Он сказал, что у Директора кишка тонка!
      Хоронили Директора на Старобабьем кладбище. Помимо тех, кто обязан был присутствовать на похоронах по закону, а также тех, кто не мог не присутствовать в силу отсутствия закона, разрешавшего безнаказанно не присутствовать, пришли все те, кто имел шансы стать директором, а, может быть, и повыше. Они приложили огромные коллегиальные усилия к тому, чтобы Директора похоронили именно здесь, ибо это была забота об их собственном будущем. Похороны Директора на Старобабьем кладбище создавали невиданный в прошлом и заманчивый в будущем прецедент. Это было конкретной реализацией новой установки повысить руководящую роль руководящих кадров и активизировать инициативу снизу. И вместе с тем они с нескрываемой завистью смотрели на пылающий кумачом гроб Директора. Вот проходимец, говорил весь их вид, ловко устроился! Урвал такое местечко! Неврастеник заметил это и шепнул Болтуну, что эти дегенераты завидуют директору. Представляешь, они заранее думают о том, какой будет некролог, кто его подпишет, где напечатают, на каком кладбище похоронят. Жуть берет! Откуда только такие люди берутся! Они совсем не люди, говорит Болтун. Они суть социальные функции без человеческих примесей. Они проходят такой отбор и такую дрессировку, что в них ничего человеческого сначала не попадает, а потом совсем не остается. Никакой психологии. Только социальный расчет. Некролог и кладбище - это их неотъемлемые привилегии и конечная цель. Пообещай им похороны в Стене, они пойдут на любые пакости ради этого. Мне от этого страшно, говорит Неврастеник. Ведь они же всех людей сделают такими. Что же это будет такое? Сделали, говорит Болтун. Пойдем-ка лучше выпьем слегка и помянем Шизофреника. И они смылись с кладбища в самый ответственный момент, когда гроб с телом погибшего от ликования Директора сорвался с веревок и упал поперек. Кис проводил их презрительным взглядом и направился в сторону Сотрудника. Любопытно, сказал Неврастеник, кого они теперь назначат. В этой ситуации, сказал Болтун, наилучший директор - наихудший прохиндей, достигший всего и не имеющий перспектив получить больше. Такой не будет мешать тебе ничего не делать. И будет делать все для того, чтобы вышестоящее начальство считало, что ты делаешь именно то, что нужно, и именно так, как нужно. Ну, а если ты хочешь работать, спросил Неврастеник. На всех не угодишь, сказал Болтун.
      И никто тогда еще не знал и не мог знать того, что пройдет немного времени, и рядом с могилой Директора появится могила самого Хряка, которого даже за одну сотую выпоротых им ранее ибанцев должны были бы похоронить в Стене. Но хорошо отрепетированная история Ибанска уже начала давать перебои и создавать исключения. И уж тем более никто не мог тогда предполагать, что в связи с могилой Хряка разыграется один из самых нелепейших эпизодов в истории Ибанска, ставших благодаря своей исключительной нелепости характернейшим проявлением ее глубочайшего смысла.

      В жизни Ибанска произошел коренной перелом. Было признано официально, что эта самая жизнь, гениально предначертанная свыше еще более ста лет назад, подготовленная всем ходом развития материи за всю прошлую половину бесконечного времени и осуществляемая в полном соответствии с ее же собственными глубинными законами и анкетой под присмотром особого отдела, обнаружила некоторые недосмотры отдельных злоумышленников. В Газетах напечатали острый критический материал. В трамвае номер пять (водитель товарищ А, заведующий парком товарищ В, начальник управления товарищ С) пассажиры Х и У, стоявшие поблизости от старухи 2, не уступили место старухе D. И лишь под давлением общественности пассажир Е был вынужден уступить место младенцу К, на которое и усадили старуху 2, несмотря на ее сопротивление, так как она уже проехала свою остановку. А гражданин А в овощном магазине (заведующий товарищ В) толкнул гражданку С, которая нахально лезла без очереди, и не извинился перед кассиршей D, которая обсчитала гражданина Е и справедливо обозвала его хамом. В отношении пострадавших приняли меры.

      Доказано, что ребенок рождается на свет со всеми возможными способностями. Из любого ребенка путем правильного воспитания по нашей теории можно получить физика, блондина, дворника, мужчину, продавщицу газированной воды и популярного киноактера. И уж, во всяком случае, художника. Эту истину даже и доказывать не надо было, поскольку в этом не было никакой надобности. Всякий родитель, желающий видеть свое одаренное чадо художником и имеющий к этому подходящие способности, по личному опыту знает, что это так и никак иначе. Прочих же родителей это вообще не касается, так как это не их дело.
      Итак, родители, имеющие упомянутые способности, устраивают своих детей в многочисленные кружки и специальные школы. В специальные школы, конечно, труднее. Так что на этом этапе формирования художника происходит более строгий отбор наиболее способных родителей. Самые способные из обученных таким образом детей и родителей с правильной анкетой отбираются в менее многочисленные училища и институты. Здоровое соревнование на этом этапе становится еще более строгим, увлекая своим драматизмом родственников, знакомых и различные категории лиц, о которых все знают, но помалкивают во избежание недоразумений. Иногда лиц этой категории разоблачают. Но это бывает редко. Чаще разоблачают они сами. На каждом новом этапе роль способностей родителей несколько снижается, а роль неспособности детей сильно возрастает. Начиная с некоторого момента осознавшие свои таланты дети выпускают когти, обнажают клыки и уже без посторонней помощи начинают свое бескорыстное служение красоте и истине. Самые способные из окончивших училища и институты, усвоившие наряду с умением ваять и писать вождей, героев, коров и березки также и способности использовать эти самые способности, участвуют в общих выставках и со временем удостаиваются персональных выставок, получают заказы, премии, звания, квартиры, избираются в советы, комиссии и академии, создают бюст, торс, статую, портрет, пейзаж. Одним словом, портят свою и в особенности чужую жизнь по всем установленным свыше и не подлежащим сомнению законам красоты.
      Чтобы упомянутые законы красоты свято соблюдались и чтобы не было досадных упущений, частично были изобретены и частично возникли самопроизвольно полчища мудрых наставников из расчета пять к одному (пять штук на одного дипломированного художника) из числа самих же наиболее преуспевших художников и прикрепленных к ним сотрудников и отставных полковников, которых уже не было никакой возможности вследствие чрезмерной перенасыщенности использовать на поприще науки. Наставники образовали мощную, хорошо управляемую, очень хорошо самоуправляющуюся и отлично самоуправствующую систему, для которой главной функцией стало производство кадров для расширенного самовоспроизводства, а производство художников стало крайне второстепенным делом, от которого они охотно избавились бы, если бы вышестоящее начальство не намекнуло им, что с этим надо еще немного повременить. Главным ингредиентом рассматриваемой системы являются следующие учреждения. Академия Художеств. Ей подчиняются специальные Институты. Члены ее входят во все прочие учреждения системы. Союз Художников. Ему подчиняются Союзы рангом пониже, этим - Союзы рангом еще ниже. И так до конца. Ему подчиняются также бесчисленные фонды, Мастерские, Комбинаты, Комиссии, Советы. Члены всех этих учреждений входят так или иначе во все другие учреждения. Министерство культуры, имеющее специальный Отдел культуры, имеющий специальный подотдел изобразительного искусства. Высший Комитет, имеющий Отдел культуры, имеющий специальный подотдел изобразительного искусства. Специальный Отдел в другом не менее важном Комитете, ведающий делами культуры в имеющий специальный подотдел, ведающий делами изобразительного искусства. Многочисленные специальные Издательства, Журналы, Газеты. Еще более многочисленные специальные отделы во всех прочих Издательствах, Журналах, Газетах. Плюс ко всему этому сверхбдительная армия добровольцев-ибанцев, которая тщательно следит за каждым микроскопическим кусочком пространства и времени, заполненным искусством, и имеет в том немалый опыт. Наконец, постоянно действующие Установки и отвечающие моменту Инструкции. Через эту систему в принципе не могли проскочить даже космические лучи, которые предпочитали огибать ее стороной, что породило в среде современных физиков, безумную идею (по которой они так тосковали) искривленности пространства и обратимости времени. Как сказал Клеветник, если хочешь узнать тайну, как из сотен одаренных мальчиков и девочек вырастают тысячи бездарных мужчин и женщин, по старинке называемых художниками, изучи эту систему. Возможность пробиться через эту систему настоящему художнику настолько же велика, как возможность для зажаренного в крематории и умирающего от крайней старости человека, изрубленного в мясорубке, растертого в порошок и спущенного затем в унитаз, вынырнуть на окраине Ибанска из канализационного отстойника в виде, пригодном для сдачи норм нового комплекса "Будь готов к труду и обороне".
      И все же в системе образовались щели. И через них полезли унылые клопы-абстракционисты и вертлявые, но непризнанные тараканы-формалисты. И не стало от них спасения. Прогрессивные теоретики закричали во всеуслышание, что они против. И это не помогло. Но это было еще полбеды. Вылез ни на что не похожий Мазила и весело захохотал. Его обозвали абстракционистом. Не помогло! Потом формалистом. Опять не помогло! Потом экспрессионистом. И снова не помогло! Потом модернистом. Что за черт, и это не помогло! Не иначе, как бандит и валютчик, сказали реакционеры. Верно, сказали либералы, не иначе, как пьяница, гомосексуалист, наркоман и бабник. И тогда Мазила стал главой нового направления в ибанском искусстве, состоящего из него одного и не имеющего никакого направления ни налево, ни направо, ни назад, ни вперед. Болтун все же нашел выход из положения. Есть в общем два вида искусства, сказал он. Искусство из себя наружу и искусство в себя изнаружи. Я долго пытался найти причинное объяснение первому. И не нашел. Наоборот, нашел, что оно в принципе беспричинно. Это - своего рода дырки в пространстве, через которые в наш хаотичный темный мир втекает упорядоченность и просветленность. Ученый сказал, что идея Болтуна вполне в духе идей современной физики.
      После того, как неправильные направления в искусстве достигли угрожающих (по мнению начальства) размеров, были приняты меры, усугубившие вредные последствия. В частности, был выдвинут проект принимать в Союз Ибанских Художников лиц не моложе шестидесятилетнего возраста. Причем сначала принимать в кандидаты. И только после двадцатилетнего испытательного срока переводить в члены. Превосходно, сказал по сему поводу Болтун. Только в инструкции по приему надо добавить пункт: к заявлению о приеме в Союз следует прикладывать собственный гробик. И надгробие, сказал Мазила. Я в этом заинтересован как профессионал.

      Если бы год назад ибанцам кто-то сказал, что Заведующим будет Хряк, его бы осмеяли. А если бы им кто-то уже после прихода Хряка к власти сказал, что Хряк скоро будет разоблачать Хозяина, этого человека немедленно отправили бы туда, откуда после разоблачительного доклада Хряка стали десятками тысяч возвращаться поротые и перепоротые случайно уцелевшие ибанцы из числа тех очень отдельных, которых Хозяин тайно от своих Заместителей и Помощников и от всех остальных ибанцев невинно пожурил за какие-то пустяки. Но это невероятное событие произошло. Хряк более или менее внятно зачитал разоблачительный доклад, неизвестно кем, для кого и с какой целью составленный. Ибанцы были ошеломлены. Но не столько тем, о чем говорилось в докладе (ибанцы, разумеется, ничего подобного тогда еще не знали и ни от кого об этом не слышали, ибо это все делалось в строжайшей тайне, а теперь они этого уже не знают еще более), сколько тем, что об этом говорилось. И не на кого было за это доносить, ибо тот, кто говорил, сам мог донести на всех и всех выпороть. И никого не брали за то, что они это слушали и двусмысленно перемигивались. На этой почве даже были жертвы. Занимавший до этого довольно крупный пост Член вдруг начал бороться за правду и был за это уволен на пенсию. Один спьяну застрелился. Остальные отделались укорами совести, которой у них никогда не было.
      Как ты думаешь, спросил Мазила у Болтуна, будет ли осуществлено возмездие? Твой вопрос смеха достоин, сказал Болтун. Во-первых, если осуществится возмездие, то число жертв по крайней мере удвоится. А во-вторых, кто его будет осуществлять? Тот, кто сумеет захватить функции возмездия, продолжит дело, начатое предшественниками. Возмездие в нашем случае исключено как историческое действие. Оно возможно лишь как моральное явление.

      Чтобы стать скульптором, Мазила пьянствовал (тогда все пьянствовали, как и сейчас), шлялся по бабам и занимался изучением гуманитарных наук, которые по наивности считал возможными в Ибанске, и философии, которую по еще большей наивности считал наукой. Это не существенно, говорил Клеветник по этому поводу. Может быть даже и лучше, что тут наукой и не пахнет. Зато тут водятся идеи. А настоящий скульптор должен лепить не людей, героев и животных, а идеи и мысли. Пусть девять тысяч девятьсот девяносто девять наших скульпторов лепят коров и героев. Это - необычайно важное дело. Но пусть хотя бы один займется пустяками и начнет лепить мысли. Шизофреник сказал, что мысли вроде бы почитаются нематериальными и вылепить их поэтому вроде бы довольно трудно. Клеветник сказал, что надо попробовать, вдруг получится. Если уж мудрить, так на всю железку. Притом надо лепить проблемы. Ставить проблемы вообще важнее, чем их решать. Решенные проблемы исчезают в прошлое. Поставленные рождают будущее. В особенности принципиально неразрешимые проблемы. Они вечны. Человек вообще начинается со стремления сделать невозможное.

      В пивном баре на площади Учителя (он тогда еще был открыт и служил местом встреч нарождающейся мыслящей ибанской интеллигенции) отмечали неожиданное возвращение Клеветника. Говорили, естественно, о Хряке. Ему надо отдать должное, говорит Карьерист. Если бы не он, Клеветник не сидел бы сейчас с нами. Потом говорили все остальные. И сказали все, что можно сказать в такой ситуации, имея за плечами много лет шепота и молчания. Хотя сказали много умного и даже верного, Болтун заявил, что все это бред сивой кобылы. Вы же не глупые люди, орал он на весь бар (впрочем, кричали все, и потому никто не слушал друг друга), а не можете справиться с тривиальной задачкой. В одном этом событии переплетается множество разнородных проблем. Если их не расчленить и не добиться ясности по каждой из них, то это событие так и останется для вас загадкой, чудом, счастливым случаем, роковой ошибкой, решением сумасброда или разумным актом мудрой политики. Но тут нет никакой загадки, никакого чуда, никакого случая, никакой ошибки, никакой сумасбродности, никакой мудрости. И неверно говорить, что тут есть все понемножку, Здесь просто нужна совсем иная точка зрения.
      Говорят, что Хряк разоблачил режим Хозяина и нанес по нему удар, там что теперь этого режима вроде бы и нет. Много ли сказано слов, а какая масса двусмысленностей! Что считать режимом Хозяина? Некоторые индивидуальные исторические особенности жизни нашего общества в это время или общую основу, породившую эти особенности в данных исторических условиях? Хряк не наносил никакого удара ни по какому режиму. Он спасал этот режим. И, спасая, предпринял некоторые не им придуманные акции для этого. Иное дело неконтролируемые последствия. А кто из тех, кто санкционировал эту акцию (а она - плод решения многих власть имущих, а не одного), мог их предвидеть? Мы настолько привыкли к тому, что мы любую пакость проглотим безропотно как благодеяние свыше, а любое благодеяние воспримем как пакость, что никому даже в голову не могла прийти мысль о неконтролируемых последствиях. Они были немыслимы, и потому их не могло быть в принципе. Да уж если быть исторически точным, то основной удар по режиму был, действительно, нанесен. Но - извне. Изнутри этот режим неуязвим. Удар был нанесен в начале войны. Именно тогда он закачался и рухнул в его иллюзорных одеяниях и нелепых крайностях. А потом эти крайности лишь агонизировали много лет. Они все равно были бы сметены. Они были обречены со всех точек зрения - с экономической, военной, человеческой. Они стали невыгодны всем - и начальникам и подчиненным, у которых за время войны накопились свои "нет" и способности к сопротивлению. То, о чем говорил Хряк, было неожиданностью лишь для ханжей, лицемеров и самих палачей. И, может быть, для многочисленных кретинов. Для миллионов людей это был обычный нормальный образ жизни. Хряк, как и подобает власти в наших условиях, лишь ловко присвоил себе то, что сделали другие и что сделалось бы само собой. Он не заслуживает восхищения. Наоборот, он заслуживает презрения и насмешки.
      Акция Хряка была отчасти акцией правящей группы, причем - акцией самозащиты. Они боялись за себя. Сохранись прежнее положение, все они один за другим были бы ликвидированы теми, кто стремился бы сохранить статус-кво, т.е. ими самими же, но в очередности. Эта акция отчасти была выгодной акцией Хряка в борьбе за личную власть и в удержании ее. Тут даже нельзя сказать, что он преследовал свои личные цели, - такие люди не имеют целей. Просто он слепо подчинялся механике взятия и удержания власти. У него что-то получилось в результате. Но не акт гуманизма, а акт, на какое-то время украсивший их власть и, между прочим, облегчивший жизнь многим людям. Это в последнюю очередь.
      И вел он себя в этой в высшей степени выгодной для себя ситуации крайне глупо. Он лишь чуточку приоткрыл клапан, стравил излишнее давление а потом опять прикрыл. Преждевременно прикрыл. У него не хватило ума понять, что если уж бить, так бить во всю силу. Половинчатость в таких случаях кончается поражением. Говорите, ему не дали бы? Скинули бы? Не успели бы! Прежде, чем они очухались бы, он мог наломать таких дров, что потом принимать меры против него было бы уже поздно. Чем дальше он пошел бы, тем прочнее было бы его положение. Он, действительно, не мог ударить по-настоящему. Но не в силу понимания объективной невозможности полного удара, а в силу субъективного непонимания открывшейся возможности. И в силу нежелания бить сверх того, что нужно было ему самому в устройстве личных делишек. И в силу страха перед неведомыми последствиями. В наших условиях любой удар по Хозяину, как бы его не оформляли словесно, есть удар по всей системе, ибо Хозяин есть наиболее показательный ее продукт, а сам он в свою очередь врос во все сферы нашей жизни, в души всех людей. Причем даже слабый удар должен был вызвать могучий резонанс, буквально цепную реакцию крушения иллюзий. Не системы, подчеркиваю, а иллюзий. Если бы Хряк был мало-мальски умным человеком, он должен был бы это понять и идти до конца. А он занялся ликвидацией последствий своей акции. И породил новую ложную ситуацию, за которую еще всем (особенно Им самим) придется расплачиваться. Поразительно, что Они не могут понять очевидного: сама система необычайно прочна и устойчива. Война показала, что даже самое глупое руководство неспособно ее расшатать. Без идиотских иллюзий и сказок о рае земном, т.е. в своем откровенном виде, она еще устойчивее. Ошибкой была не акция по разоблачению режима Хозяина, а нежелание пойти в этом деле до конца. Помяните мое слово, эта ошибка еще даст о себе знать роковым образом. Здесь речь идет не о восстановлении исторической правды (скоро все это вообще перестанет интересовать широкие массы людей), а о создании более или менее нормальных условий существования данной социальной системы. Все равно на этом месте уже ничего другого не может быть. Надо это воспринимать как данность.
      Что же касается снятия Хряка, то его, конечно, скинут. И довольно скоро. Но совсем за другое. Весьма возможно - за нарушение меры соотношения личной и номинальной системы власти. Хозяин в свое время тоже создал систему личной власти, не совпадающую с номинальной, но потом он последнюю привел в соответствие с первой. Хряк тоже пытается идти тем же путем - пример полного непонимания ситуации и неспособность к оригинальности. Но делает это карикатурно. Он оригинален только в глупостях. Какая грандиозная идея засеять пустырь кукурузой! И какие грандиозные прогнозы - "нонишное пакаление будит жить при полном изме!".

      Все это, может быть, и так, сказал Неврастеник. Но он что-то пытается делать. Ездит по стране. Выступает. Ездит, сказал Болтун, и выступает. Где-то он даже сказал, что люди плохо живут, голодают. А попробуй теперь ты об этом где-нибудь скажи! Выпорют за клевету. Раз он сказал о недостатке, значит такого недостатка уже нет. Исправлен. Неврастеник прав, сказал Карьерист. Нельзя так с ходу все зачеркивать. Мазила сказал, что Хряк сейчас интересуется положением в искусстве. Хозяин тоже интересовался, сказал Болтун. Хряк тут не оригинален. Им положено по чину интересоваться всем тем, к чему они сами не испытывают никакого интереса и в чем ничего не смыслят. Но я готов держать пари, что ты еще заработаешь от него по морде.

      Клеветник сказал, что он в целом разделяет концепцию Болтуна. Но считает, что индивидуальные психические качества исторических деятелей нельзя игнорировать полностью. Он уверен в том, что в рассматриваемой акции Хряка огромную роль сыграла его природная незаурядность, интуиция, энергия. Ведь не будет же Болтун отрицать, что личные психические качества Хозяина благоприятствовали случившейся трагедии и усиливали ее. Болтун на это выругался матом, хватил внеочередной стакан водки и запил ее внеочередной кружкой пива. Вы целиком и полностью остаетесь в рамках официального толкования событий, сказал он. Хозяин в борьбе за личную власть допустил, прибегал и все такое прочее. Да разве в этом суть дела! Подсчитайте, сколько в стране краев, областей, районов, союзов, трестов, объединений, заводов, дорог, домоуправлений, министерств, вузов, главков, рот, полков и прочая и прочая и прочая. Подсчитайте, сколько человек требуется на миллионы постов, исполняющих ту или иную форму власти. Погрузите это в исторические условия страны. Революция-то была! И контрреволюция! И гражданская война! Прибавьте к этому открывшуюся возможность для каждого желающего занять какой-то пост. И вы получите лишь первое бледное представление о том, кто был реальным автором и исполнителем разыгравшейся трагедии. А что касается индивидуальных психических качеств, они в массе не играли абсолютно никакой роли. Да их и не было вообще. Это лишь фикция. Дело даже не в том, что они не играют никакой роли. Подчеркиваю, их вообще нет. Что такое психика с социальной точки зрения? Плохо организованное осознание своей больной физиологии. И ничего более. Наличие психики с социальной точки зрения есть лишь отклонение от нормы. А Хозяин, Хряк и миллионы их соратников социально нормальные. Психика им не нужна. И потому ее не было и нет. Психология же как наука (или, точнее, как претензия на науку), из которой мы судим о какой-то мифической психике, никакого отношения к психике на самом деле не имеет. Она есть мешанина из беллетристической трепотни за счет физиологии и архаического лепета старой логики по поводу мышления. Разговоры на тему о психике таких индивидов, как Хозяин и Хряк, беспредметны. Они имеют интерес не более, как интригующие сплетни. Да ну их к чертовой матери! Кто они такие, чтобы забивать свою голову их жалкими персонами? Давайте лучше тяпнем еще по одной.

      Цикл скульптур "Война" Мазила закончил в самый неподходящий момент. Предстояла выставка, на которую допустили всех тех, кого раньше не только не допустили бы, но за счет которых значительно увеличили бы число поротых. А выставку должен был посетить сам Хряк. Опять-таки трудно судить, было устройство такой выставки проявлением новых веяний или коварных намерений консерваторов показать начальству, до чего докатилась подпавшая под тлетворное влияние запада молодежь. Клеветник утверждал, что новые веяния в промежуточные эпохи обычно прекрасно уживаются с консервативными умыслами, порождая характерные для таких эпох промежуточные формы, и предлагал рассматривать эти формы как самостоятельные, не сводя их к более резким классическим образцам.
      Цикл "Война" толкуют как протест против войны. Что же, сказал Шизофреник. Можно и так. Но можно и иначе. Вот, допустим, скульптура "Срывающий противогаз". Пусть автор задумал изобразить, как человек срывает противогаз. Противогаз спас человека от зараженного воздуха. Опасность прошла. Можно снять его. Мораль? Какая нехорошая штука война! Смешно? Разумеется. Но посмотрите на рожу этого счастливчика, который спасся от смерти. Что она выражает? Радость? Нет, тут получилось совсем другое. Человека надули, сказали, что воздух заражен. На него надели маску, чтобы он не дышал зараженным воздухом. И вот человек срывает маску, так как невмоготу. И что же? Он поражен. Воздух, оказывается, чист. Все, оказывается наоборот! И "Взрыв" лишь навеян взрывом атомной бомбы. На самом деле, он о другом. Он о том взрыве, который происходит сейчас в сознании ибанцев. Я бы лучше назвал весь этот цикл словом "Хватит". Звучит красиво, сказал Болтун, но несколько высокопарно. Я бы предпочел несколько иной вариант: бунт сослуживца.

      У гражданина ..., писал Сослуживец, собираются компании. Судя по одежде и акценту, бывают иностранцы. Ведут антиибанские разговоры. Например, вчера говорили о ненапечатанной у нас книге Правдеца и хвалили ее... Заклеив конверт, Сослуживец отнес его в ближайший почтовый ящик и тяжко вздохнул: до чего же эта гнусная система доводит порядочных людей! Вернувшись домой, Сослуживец начал обдумывать стихи для стенгазеты. Тема великолепная, думал он. Есть, где развернуться. Эпитафии на ныне живущих прохиндеев! Эх, и даст же он по мозгам кое-кому! Стихи Сослуживец писал с детства. Читал близким знакомым. Хвалили, но советовали спрятать подальше. Хотя времена и не те, но все-таки кое-кого и за менее опасные вещи привлекают.