Мои коллеги с особенным остервенением набросились на меня, когда я сразу потерял три важные позиции и лишился поддержки в президиуме Академии наук и в ЦК. Масла в огонь подлили публикации моих работ в странах советского блока и приглашения на международные конгрессы и конференции. Анонимные и явные доносы посыпались пачками во все учреждения, от которых что-то зависело по отношению ко мне. Моим студентам и аспирантам стали чинить препятствия. Мои ученики и соратники начали демонстративно меня предавать, боясь неприятностей и думая выгадать от этого. Мне потом сотрудники КГБ рассказывали, какие подлости в отношении меня делали те, кто прикидывался доброжелателем. Мне еще никогда до сих пор не приходилось погружаться в такую помойку подлостей, злобы, клеветы и прочих нормальных мерзостей нормальной советской жизни, как в эти годы, причем благодаря усилиям людей, считавшихся моральной и интеллектуальной элитой советской философии. Меня перестали допускать даже на профессиональные встречи в моем институте и по моей теме. В 1974 году меня избрали в Академию наук Финляндии, что в логике было высоким признанием. Это вызвало бурю злобы в наших кругах. В результате советского давления в Финскую академию немедленно избрали вице-президента АН СССР Федосеева. В советской прессе сообщили, что Федосеев был первым советским ученым, избранным в Финскую академию. Чтобы опубликовать мою последнюю книгу по логике ("Логическая физика"), мне пришлось пожертвовать гонораром и прибегнуть к трюку подмены рукописи. Узнав, что написаны доносы, в которых книга оценивалась как враждебная марксизму, я отказался даже от исправления бесчисленных опечаток в верстке, лишь бы книга вышла в свет. Указание приостановить ее печатание вышло тогда, когда книга уже была в продаже. И мне этого тоже не могли простить. Тем более сразу же поступило предложение издать книгу по-английски. А немецкий перевод (в ГДР) вышел уже через несколько месяцев. В 1974 году, как мне передали знакомые из ЦК, там было принято решение "не создавать культа Зиновьева" и прекратить публикацию моих работ.
      Нападки на меня моих коллег, людей, в общем, трусливых и ничтожных, не были бы такими явными и настойчивыми, если бы они не имели поддержки в высших инстанциях власти. Фактически органы власти и власти в сфере идеологии и философии предоставили моим коллегам свободу действий, уполномочили их осуществить расправу надо мной. На Западе этот аспект взаимоотношений власти и подвластного общества, а также взаимоотношений индивида и общества совершенно незнаком или игнорируется. Непомерно преувеличивается роль КГБ. А между тем инициатива расправы с непокорным индивидом далеко не всегда исходит из КГБ и даже из ЦК. КГБ есть исполнительный орган ЦК, а ЦК получает информацию о людях из их окружения, из их коллективов, из их профессиональной среды. ЦК и КГБ лишь организуют и направляют ту инициативу, которая исходит из окружения данного индивида, подвергаемого давлению и наказанию. Я это испытал на собственном опыте и видел это, наблюдая аналогичную ситуацию в отношении многих других. Мой теоретический анализ фундаментальных социальных отношений показал закономерность такого рода явлений.
      Я десятки лет работал в области логики. Работал на виду. Тысячи людей видели и понимали, что я делал значительное дело. Многие понимали ценность делаемого мною. Многие следовали за мною явно и многие заимствовали без ссылок на меня. Многие кипели черной завистью. Но я имел официальную защиту сверху и поддержку общественного мнения. Этого было мало для официального взлета, но было достаточно, чтобы как-то жить и продолжать дело. Но вот я потерял защиту сверху. И небольшая группа завистников, отчасти сговариваясь и отчасти не сговариваясь, начала разрушать и дискредитировать все то, что я сделал. На виду у всех. И безнаказанно. Никто не вступился в мою защиту. Причем не из страха перед властями. Бояться было нечего. А в силу своего положения, своей натуры. Друзья и ученики охотно и молниеносно предали меня. Множество людей, понимавших значительность сделанного мною, позволили небольшой инициативной кучке уничтожить в течение кратчайшего срока результаты трудов десятков лет. И это без Сталина, без ГУЛАГа, без распоряжений свыше, без реальных политических и идеологических причин. Достаточно было лишить минимальной защиты человека, который делал большое дело, выходящее за рамки способностей массы, как масса немедленно приводила в действие свои рычаги расправы.
      В моем конфликте с советским обществом самым удручающим было не то, что мои усилия пошли прахом, - я привык мужественно переносить потери, - а то, что мои усилия разбились из-за ничтожных обстоятельств и ничтожных людей. Мои замыслы и результаты оказались в вопиющем несоответствии с теми силами, которые им помешали. Удары мне наносили не грозные силы природы и общества, не великаны-злодеи, а ничтожные житейские отношения и социальные карлики, объединившие свои мелкие укусы. Я делал, как мне казалось, огромное дело. А враг был незрим и ничтожен, но непобедим именно благодаря своей ничтожности и неуловимости. На Западе я оказался в той же коммунальной среде и в том же положении. Если все же я в чем-то и как-то "пророс", то это лишь благодаря раздробленности и неоднородности Запада, а также благодаря тому, что интерес к моему творчеству проявили люди, для которых я не был профессиональной угрозой и конкуренцией. Об общей закономерности на этот счет все предпочитают лицемерно помалкивать. Но, увы, она действует с неумолимой силой. Если бы только писатели решали, кого считать хорошим и кого плохим писателем, кого печатать и кого нет, то в мире не было бы Шекспира, Данте, Рабле, Бальзака, Толстого и вообще всех признанных ныне гениев литературы. Если бы музыканты сами решали, кому быть признанным в музыке, в мире не было бы Моцарта, Бетховена, Верди и вообще всех ныне признанных гениев музыки. И так во всех сферах культуры. В наше время эта закономерность действует с особой силой, так как мир оказался перенасыщенным учеными, писателями, художниками, артистами и прочими представителями культуры, и они в силу массовости приобрели большую власть над судьбой собратьев по творчеству.
      Складывается противоречивая ситуация. С одной стороны, чтобы власти допустили твое существование, нужна какая-то поддержка со стороны специалистов в твоей сфере деятельности, их мнение как экспертов, с которым власти считаются. Но с другой стороны, нужно покровительство со стороны властей, чтобы защитить тебя от твоих коллег, которые начинают чинить тебе препятствия, если твоя деятельность выходит за рамки их контроля и терпимости. Выход из этого противоречия зависит от твоей изворотливости. Твое положение оказывается неустойчивым. Достаточно пустякового повода, чтобы лишиться поддержки как со стороны коллег, так и со стороны властей. Если власти и коллеги объединяются в своем намерении поставить предел твоей активности, тебя не защитит никто и ничто.

РАДИ ЧЕГО

ОТЩЕПЕНЕЦ

ПЕРВЫЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ КРИЗИС

ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС

МОРАЛЬНЫЙ КРИЗИС

СОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ