14

РАДИО

На рассвете следующего дня Рейналина, Еленалина и Шарайлина уложили свои длинные дорожные нарты. Аурай, Юлита и их дети — Вишне, Намилей и Эмили Младшая — завязывали крепежные ремни и запрягали собак неохотно, точно сомневаясь, разумно ли они поступают, уезжая в самый разгар бурь средизимней весны. Однако Олин и главы других семей были непреклонны. Объясняя причину своего отъезда на западные острова, они ссылались на голод и недостаток дичи, но не только на это.

— Мы поедем на Саверсалию, — объявил Олин. — Там патвины накормят нас жирной и сочной мякотью мамонта, и люди там не поднимают копья друг на друга.

Юрий, в нижней одежде из поношенных шкур, сказал, печально качая головой:

— Плохой это день для деваки. Почему ты думаешь, что у наших родичей на Саверсалии есть мясо, чтобы поделиться с вами? Может быть, они не станут угощать вас мякотью мамонта; может быть, они примут вас не с тем радушием, с каким деваки принимают деваки.

— Возможно, деваки стало слишком много для жизни в этой маленькой пещере, — ответил Олин. — И если у наших родичей мамонты тоже болеют и мяса мало, мы будем есть рубец, пока море не вскроется. Тогда мы построим лодки и будем охотиться на Кикилью, когда он всплывет подышать. — Он повернулся ко мне и сказал: — Прощай, человек из южных льдов. Возможно, тебе следует вернуться домой. — С этими словами он хлопнул своего сына Яшу по затылку, свистнул собакам, и нарты его семьи скрылись в лесу. Вскоре за ним последовали и другие семьи.

Юрий, отогнав своего маленького внука Джоната от ярко пылающего входного костра, сказал:

— Плохо, когда начинают говорить об охоте на китов. Уж лучше пожертвовать мамонтами, чем убивать Кикилью, который мудрее нас и силен, как Бог. Но семья Олина голодает, и кто его за это упрекнет?

— Китов убивать нехорошо, — согласился я, обернувшись к востоку, где встающее солнце окрасило кровью снеговые поля. Меня обуревало чувство вины в сочетании с другими эмоциями.

Юрий, прищурив глаз, промолвил:

— Красно с утра море — путникам горе; не стоило в такой день отправляться в путь. Я должен сказать тебе, что в нашей семье многие — Лилуйе, Сейв, Джайве и, конечно, Лиам — говорят, что ты и твоя семья тоже должны уехать. Мы с Висентом и старой Илоной думаем, что вам надо остаться, но остальные… и кто их за это упрекнет после того, как ты поднял копье на Лиама?

Юрий внезапно опротивел мне до тошноты своей смазанной жиром физиономией и своей присказкой «кто их за это упрекнет». Мне очень захотелось как бы нечаянно пихнуть его в одну из луж, оттаявших на снегу от огня, а когда он плюхнется в ледяную воду, сказать: «Кто меня за это упрекнет?» Я не желал больше слышать мудрых изречений из этих толстых сальных уст.

— Соли решил, что нам надо ехать. Мы отправимся завтра или послезавтра.

— Что ж, Соли твердый человек — если он решил ехать, кто его за это упрекнет?

Но нам не суждено было покинуть деваки так просто. В то же утро Соли достал радио из тайника в днище нарт и уединился с ним в лесу, но ему не удалось связаться с Городом. Он провел в бесплодных попытках полдня, пока начавшаяся вьюга не вынудила его вернуться в пещеру. Вечером мы все собрались в нашей хижине вокруг горючих камней. Соли поставил на белые шкуры в центре хижины блестящий черный ящик длиной с половину мужской руки и сказал:

— Радио мертво.

— Это невозможно, — заявил Бардо. Теребя бороду, он лежал на моей постели и жевал какие-то орехи. — Оно не могло умереть.

Мать с Жюстиной в дальнем углу распяливали шкуры на сушилке. В хижине было тепло, так тепло, что на круглых стенах блестела вода. Мать стряхнула капли с шелковистого шегшеевого меха. Ее сильное лицо при свете камней казалось желтым.

— С чего ты взял, что радио умерло? — спросила она.

— Если это правда, то дело наше плохо, — заметил Бардо, глядя, как Жюстина встряхивает другую шкуру. К немалому раздражению Соли, он наблюдал за Жюстиной при всяком удобном случае, а также постоянно вел с ней дружеские беседы. — Но где это слыхано, чтобы радио умирало? — Бардо небрежно бросил в рот орех, но я-то видел, как он нервничает.

— Конечно же, оно не может умереть, — вставила Жюстина со своей милой улыбкой. — Разве можно вообразить себе такое? Все равно как если бы солнце не встало на рассвете. Есть вещи, которые не умирают. Главный Технарь делал эту рацию лично — как она может быть мертва?

Бардо, схватившись за живот, застонал, и ему отозвался скулеж из входного туннеля. Две наши собаки хворали, и мы взяли их в хижину из-за непогоды.

— Туса, Лола, — окликнул их Бардо, — как по-вашему, мертво радио или нет? Если да — гавкните три раза. — Он подождал, но псы в своих снеговых норах молчали. — Вот видишь — все согласны, что радио не может умереть.

— Тихо! — прошипел Соли, наклонившись над рацией. — Помолчи немного.

— Может быть, оно просто болеет? — сказала Катарина. Она раскопала тайник под своей постелью и разбирала образцы. В согнутом положении она казалась полнее, чем обычно, и ее волосы блестящей черной завесой спадали на пол. Она опорожнила на снег одну из сфер, дымчатую, под цвет ее глаз, и на снегу образовалось индиговое пятно. Я почувствовал перечно-мятный запах консервирующей жидкости, и Катарина забросала пятно свежим снегом. — Теперь, когда три семьи уехали, эти образцы — все, что… — Она перебирала пробы одну за другой, показывая Жюстине наиболее ценные.

— Если это все, что у нас есть, — сказала Жюстина, — придется, полагаю, ограничиться этим. Тебе, должно быть, нелегко было их собирать, да теперь здесь и мужчин не осталось, кроме манвелинских, а у них… у них ты уже взяла пробы, почти у всех, правда, Катарина?

Мне не хотелось смотреть на эти сферы с густым белым семенем деваки. Я подошел к рации и взял ее в руки, сказав Соли:

— Может быть, Катарина права и радио просто болеет?

— Но если это так, — вмешался Бардо, — почему оно не может вылечиться самостоятельно? А, Главный Пилот? Вы его не спрашивали?

— Спросил первым делом, — ответил Соли. — Но радио молчит — стало быть, оно мертво.

— Все этот треклятый холод. Он чье угодно нутро заморозит.

— Мы все учли? — спросила мать. — Все возможности?

— Какие возможности? — осведомился Соли.

Мы стали обсуждать возможные варианты. Главный Технарь мог забыть настроить свое радио на прием нашего сигнала; радиоактивный выплеск из Экстра мог наконец дойти до Невернеса, вызвав атмосферные помехи. А может быть, в Ордене наконец случился раскол, началась гражданская война и Башня Технарей вместе со всеми их замечательными машинами уничтожена?

Ночь шла своим чередом, мы устали, и в голову лезли самые дикие мысли. Мы, наверное, слишком долго прожили в этих снежных холмах, слишком много ночей провели в этой хижине, слушая, как дует ветер и воют волки. Мне лично все реалии Города казались очень далекими. Даже сам Город стал представляться фантастическим, нереальным — это был какой-то давний сон, засевший в памяти прежнего Мэллори. Глядя на эти гарпуны, выделанные шкуры, горючие камни, мигающие желтовато-оранжевым светом, трудно было поверить в существование другого мира, и все что угодно казалось возможным. Вдруг в Городе высадилась новая раса пришельцев, перебила всех людей и захватила Город? Вдруг Твердь или какое-то другое божество так изменили законы пространства-времени, что все электромагнитные волны стали распространяться медленнее или вообще перестали существовать? Вдруг и самого Города больше не существует?

Эти разговоры усиливали нервозность Бардо. Он крутил усы, тер себе живот и бесшумно, как всегда в присутствии женщин, пускал газы. Воздух в хижине заметно испортился. Жюстина махала рукой у себя перед носом.

— Чертов Туса! — выругался Бардо. — Нажрался тухлой тюленьей требухи и пердит, что твоя ракета. Дыхнуть нечем, ей-богу!

Вонь действительно стояла такая, что мы стали дышать ртом — все, кроме Соли, который ощупывал футляр рации, ни на что не обращая внимания. Мать, сморщив нос и прикрыв его воротником парки, негодующе посмотрела на Бардо и заявила:

— Все мужчины — вонючие скоты.

Бардо смущенно набычился, а мать презрительно вскинула подбородок. Презрение вскоре перешло в ненависть — и к Бардо, и к себе самой. Язык у матери был обоюдоострый, и пользоваться им было опасно: когда ее задевали, она тут же расправлялась с обидчиком, а потом ненавидела себя за проявленную жестокость и обидчика за то, что он вынудил ее эту жестокость проявить.

— Я понимаю, о чем вы думаете, — сказал Бардо, — но это сделали Туса или Лола, а не я.

Мать с отвращением отвернулась от него к Соли и сказала:

— Если радио мертво, то его убили, машины, сделанные технарями, естественной смертью не умирают. — Она вышла из хижины подышать свежим воздухом — а может быть, отправилась к Анале попить чаю и посплетничать, что уже вошло у нее в привычку.

Соли ковырнул футляр кремневым ножом.

— Надо как-то открыть его и узнать, почему оно умерло.

— Открыть, Главный Пилот?! — вскричал Бардо. — Шутите вы, что ли? — Можно было подумать, что Соли предложил вскрыть самого Бардо с целью исследовать, почему тот производит столько газов.

Но Соли не шутил — он и правда вознамерился открыть радио. Где-то около полуночи он обнаружил, что от нагретого кремня толстый лакированный пластик отслаивается тоненькими чешуйками. Он облупил таким образом все покрытие, но радио так и не открыл. Внимательно осмотрев заднюю сторону футляра, Соли нашел на ее черной поверхности четыре расположенных по углам кружочка. Далее выяснилось, что это отверстия, заполненные герметизатором. Соли терпеливо выковырял его, орудуя горячими кремневыми иглами. Покончив с этим кропотливым и нудным делом, он поднес радио к горючему камню и объявил, что видит в отверстиях какие-то металлические диски с желобами.

— А что это такое? — спросил я.

— Трудно сказать.

— Технарские штучки. Пилоты не должны с этим возиться.

Жюстина и Катарина уже улеглись спать, а Бардо храпел вовсю.

— Да, это технарская работа, но здесь у нас технаря нет. — Соли всунул кремневую иглу в одно из отверстий, и она сломалась. Он вставил другую и повернул ее в другую сторону, но она тоже сломалась.

— Пропади они пропадом, технари, вместе со своими секретами, — сказал я.

Соли вытряс из отверстия осколки кремня.

— Кремень слишком хрупок, — сказал он и взял длинную щепку осколочника, которую состругал со своего копья для охоты на мамонтов. — Дерево не такое твердое, как кремень, зато не такое хрупкое, верно? — Он обстругал конец щепки, и она плотно вошла в желобок металлического диска.

— Зачем вы все это делаете? Если радио рассчитано на то, что его будут открывать технари, вам его нипочем не открыть.

— Где же твоя хваленая инициатива? Я просто удивляюсь, как это тебе удалось проникнуть в Твердь и вернуться обратно.

— Это совсем другое дело.

— Ну да, там тебе просто повезло, но здесь одним везением не обойдешься.

Он повернул щепку вправо — безрезультатно. Повернул влево — опять ничего.

— Везение, — буркнул он и нажал посильнее. — Поддается! — Он крутанул еще и достал металлический штырек размером с мой ноготь.

— Что это такое? — спросил я опять.

— Неизвестно. — Соли рассмотрел штырек при свете горючего камня и передал его мне. На штырьке была вырезана канавка в виде спирали. — Но очевидно, что эта резьба как-то совмещается с резьбой внутри футляра, иначе штырек бы сразу выпал. — Соли вынул три оставшихся штырька, и радио открылось.

— Ха! — выдохнул я. — Технарь спятил бы, как только попал в мультиплекс, зато пилот раскалывает технарские секреты, как…

— Тише! Мы пока ничего не раскрыли.

Я заглянул в нутро радио, где разноцветные детальки из пластика, клария и металла соединялись самым причудливым образом. Я сразу понял, почему радио не смогло вылечиться самостоятельно: технари почему-то собрали его из архаических компонентов, а не вырастили целиком, как, например, схемы и другие части легкого корабля. Вид этих обманчиво простых компонентов меня нервировал. Я пытался отгадать, как радио работает, но с тем же успехом мог бы попытаться извлечь эзотерическое знание из скоплений бактерий. Я способен был раскрыть тайну радио не более, чем разгадать тайну Эльдрии, заключенную в алалойской клеточной плазме.

— Какое варварство, — сказал я. — Зачем технари собрали его на старинный лад?

— У нас свои секреты, и них — свои. Может, они просто хотели пошутить, снабдив нас старинным аппаратом для путешествия в прошлое?

— Потрясите его, — посоветовал я. — Возможно, какая-нибудь деталь просто разболталась.

— Это невозможно, — сказал Соли, но все-таки потряс — безрезультатно. Детали, поставленные технарями, не разбалтываются.

— Почему вы думаете, что оно мертво?

— Когда эту штуку нажимаешь, — он показал мне черный выступ на фасаде радио, — ничего не происходит. Нет потока электронов. Одна или несколько деталей, очевидно, больны.

— Которые?

Он потыкал пальцем в несколько мест.

— Кто его знает.

— Ну, если оно мертво, мы тут ничего поделать не можем.

— Там видно будет.

Я снова заглянул в радио. Одни детали в нем, надо полагать, отвечали за прием наших голосов, другие — за кодирование информации, содержащейся в звуковых волнах, третьи — за модулирование этой информации, четвертые — за генерирование радиоволн и передачу их на орбитальный спутник. Но я понятия не имел, где какие искать.

— Это безнадежно, — заявил я.

— Посмотрим. — Соли поскреб длинным ногтем поверхность какого-то белого кристалла. — Возможно, вот эта штука вибрирует от звука наших голосов и преобразует звуковые колебания в электрические. То есть варьирует электрическое сопротивление. Если бы мы сумели проследить за током, то, может, и разобрались бы, почему радио мертво.

Я покачал головой — в радио было штук сто деталей. Я не верил, что мы можем вызвать ток или определить назначение компонентов.

— Отец когда-то обучал меня радиотехнике и другим наукам, — сказал Соли. — Хотел, чтобы я усвоил историю нашей техники.

— Я думал, Александар был кантором, а не историком.

— Да, он был кантором. Потому и хотел показать мне несовершенство техники и прикладных наук. Сам он ненавидел всю технику — и старую, и новую. Лучшая математика, говорил он, — это чистая математика, которую механики и технари не могут использовать. Он учил меня термодинамике и гидравлике, термоядерной теории, теории элементарных частиц, картографии, информатике — их было сто или тысяча, этих прикладных теорий. Мой отец был холодный, жесткий, безжалостный педант — он хотел, чтобы я разделял его эстетические воззрения, чтобы стал таким же, как он. — Соли зажмурился, потер виски и отвернулся от меня. Я расслышал его шепот: — Но я не такой. Не такой.

Я подождал немного и сказал:

— Тогда вы должны разбираться в радио.

— Нет. Только теорию знал когда-то, да и ту забыл.

Забыть все подчистую Соли, конечно, не мог. Какие-то обрывки отцовской науки вспоминались ему. Например, что электромагнитные волны образуются, когда магнитное поле располагается под прямым углом к электрическому. Информация с них записывается разными способами — например, путем модулирования амплитуды или частоты волн. Исходящий из радио сигнал подвержен влиянию атмосферного и другого электричества. Главная проблема в передаче информации по радио, сказал Соли, — это борьба с шумом.