- Все очень просто. "Вы явно женский кумир, - сказал Аласян Пьеру. Женщины летят на вас, как бабочки на огонь. Я куплю вам смокинг, можно не один, а два, куплю ботинки, носки и сорочки, словом все, что вам понадобится, чтобы одеться для званого приема. Я знаю на Лазурном берегу множество людей, меня часто приглашают на всевозможные приемы. Я позабочусь о том, чтобы и вас часто приглашали туда, где бывают очень богатые люди".
      - Уж не хотите ли вы сказать...
      - Пожалуйста, не перебивайте меня, мосье Руайан. Я ведь и так рассказываю вам все как есть. "Я, - говорил ему мосье Аласян, - буду всякий раз обращать ваше внимание на какую-нибудь определенную даму. Вы начнете за ней ухаживать. Вы будете флиртовать с ней, танцевать с ней, говорить ей, как она очаровательна, говорить, что вы влюбились в нее, что это прямо как coup de foudre, ну и так далее и тому подобное. Не мне вас учить. И уговоритесь с ней о свиданье. Причем дама должна быть непременно замужем. Вы переспите с ней, вы подарите ей счастье, вы проделаете с ней все то, что так ценит в вас ваша маленькая женушка. Потом с этой замужней дамой или с ее супругом вы поглядите на драгоценные украшения в моем магазине, и как художник вы лучше других поймете, что особенно к лицу этой даме". Надо ли мне продолжать, мосье Руайан?
      - Нет, - сказал я, - этого более чем достаточно. - Остальное доделывали мосье Аласян и супруг этой дамы. Он покупал ей то, чего она пожелает. Или устраивал ей сюрприз в день какого-нибудь семейного торжества. Я прав, мадам?
      - Совешенно правы, мосье.
      - Ну, а вы?
      - Что я?
      - Вы сами-то были согласны с этим предложением мосье Аласяна? В конце концов, вы были супругой мосье Мондрагона. Вы любили его...
      - Я и сейчас его люблю и всегда буду любить.
      - О том и речь. Даже просто мысль о том, что ваш муж примет предложение Аласяна - как вы ее вытерпели?
      - Не понимаю.
      - Господи боже ты мой! Ваш муж обязался спать с другими женщинами. Неужели вы не сходили с ума от ревности?
      - Мы были очень бедны, мосье Руайан, - серьезно отвечала она, - а Пьер, он ведь ровным счетом ничего не умел, кроме как любить. Я поняла, что обязанность любить всех этих женщин отныне и станет его профессией. А к нашей любви это не имело ни малейшего отношения. Зато мы наконец-то получили деньги на жизнь. Ну поймите же, мосье Руайан...
      Но я думал о том, что за странный человек, эта мадам Мондрагон. Думал о том, что когда-то она якобы была очень хороша собой, а теперь так уродлива. Я думал о флере трагизма, который ее постоянно окружал, даже и сейчас, даже когда она улыбалась. Нет-нет, - думал я, эта женщина вовсе не была согласна с предложением мосье Аласяна. И однако же приняла его. Ужели так огромна была ее любовь к мужу? В общем, престранная женщина.
      И я грубо спросил ее:
      - А ваш муж, он как работал, за твердое жалованье или за процент от прибыли?
      Она ничуть не оскорбилась.
      - Ну само собой, за процент! Ему, конечно же, всякий раз нравились самые дорогие украшения в лавке у мосье Аласяна. А уж бриллиантовый гарнитур для миссис Коллинз! - И она радостно, словно дитя, захлопала в ладоши. - Какая редкостная удача для нас! Такое больше не повторялось!
      - Выходит, ваш муж двадцать два года подряд выполнял эту работу для мосье Аласяна из Ниццы? - спросил я.
      - Нет, мосье, всего двадцать. Два последних года он уже не работал. А все эти многочисленные дамы, которых он осчастливил! Он был такой старательный, такой добросовестный...
      - А дамы, все были сплошь иностранки?
      - Ну да. Американки, англичанки, дамы из Дании, Швеции, Японии, Канады, Австралии... Мосье Аласян очень многим обязан моему мужу... Самые крупные продажи... И подумать только... - она оборвала на полуслове.
      - Что подумать?
      Она покачала головой.
      - Все в свое время, мосье Руайан, все в свое... Мы хорошо жили, мой муж и я. Да и почта приносила нам в дом немало денег.
      - Вы хотите сказать, что ваш муж переписывался со всеми этими женщинами, что все они оказывали ему финансовую поддержку?
      Мадам Мондрагон утвердительно кивнула.
      - За вычетом двух или трех, все. Вы бы видели, какие чеки приходили в этот дом, из каких стран, из каких банков!.. Лазурный берег - это ведь, знаете ли, международный курорт, клиентура у мосье Аласяна - тоже...
      - Как мне довелось слышать от миссис Коллинз, это были сердечнейшие письма, трогательные до слез, самые прекрасные любовные письма в мире.
      - Мне очень приятно слышать ваш комплимент.
      - Почему это вам приятно?
      - Господи! - Она вскинула руку. - Ведь писала все эти письма я!
      Я перевел дух.
      - Вы лично писали все эти письма?
      - Самые прекрасные любовные письма в мире, не так ли?
      - Значит это были вы ?
      - Конечно я! - Она засмеялась. - Я ж вам говорила, что Пьер, к сожалению, был чудовищно глуп. Ему бы в жизни такое не написать! Нет-нет, этим приходилось заниматься мне. Подарить каждой даме по открытке с миндальным деревцем и строками Эдгара По - на это у него еще худо-бедно хватало разумения, у моего возлюбленного Пьера. А вы знаете, - добавила она, - что я могу превосходно подделывать его почерк?
      - Простите, а на каком языке вы писали? При таком разнообразии национальностей?
      - Всегда только по-английски. Все эти дамы знали английский. Время от времени я прикладывала к письму очередное деревце, некоторым - раз в год, некоторым - два. Я всегда призывала Пьера создать хороший запас. - Она поглядела в сторону шкафа.
      - Даже в клинике, когда ему стало уже совсем плохо, он все рисовал и рисовал свои миндальные деревца... до тех пор, пока мог держать в руках кисточку. А носовой платок у вас есть? - вдруг спросила она.
      Я дал ей платок. Она громоподобно в него высморкалась, после чего им же вытерла глаза.
      - Пьер умер всего два года назад... Это совсем недавно, мосье, совсем недавно. Я до сих пор всякий раз плачу, когда вспомню его. Вы меня извините.
      - Ради бога, - откликнулся я, - это же вполне понятно.
      - Правда, милые стихи? - робко спросила она.
      - Мы имеете в виду: "Ни ангелы в небесах, ни демоны..."
      - Ну да, это Эдгар Аллан По. Когда я впервые прочла их много лет назад, я была еще почти ребенком, и мне они так понравились, что я избрала эти строки, еще прежде, чем началась вся история с миндальными деревцами.
      - Итак, стихотворение тоже предложили вы?
      - Я ж вам говорила.
      - И на этих бесчисленных открытках стояла одна и та же строфа?
      - Ну разумеется, мосье Руайан, - не могла же я подыскивать новое для каждой дамы.
      - Да, вы правы, - сказал я и поглядел на ту открытку, которую получила миссис Коллинз и которая стала теперь моей собственностью.
      - Правда, прелестное деревце?
      - Да, прелестное, - ответил я, - а многие ли из дам снова приезжали на Лазурный берег?
      - Очень многие.
      - Ну и?
      - Что "и"? - она пожала плечами. - Пьер снова делал их всех счастливыми. А мужья снова покупали украшения у мосье Аласяна в Ницце. Но вот уже три года ни одна не приезжала. А предприятие с миндальными деревцами функционирует по-прежнему.
      - Вы хотите сказать, что и после смерти вашего мужа регулярно пишете этим дамам?
      - Жить-то надо, вы не находите?
      - А если сюда вдруг приедет какая-нибудь дама, как приехал я?
      - Ну, тогда я скажу ей всю правду - как сказала вам. Что я была его женой. - Голос ее стал громче. - Я с гордостью скажу это любой из его дам. Правда, интересная история? Писатели ведь ищут такие истории? Вот она. Я дарю ее вам.
      И я подумал, что минувшей ночью точно так же подарила мне свою историю миссис Коллинз.
      - Вы запишите ее, мосье Руайан, вы непременно ее запишите!
      Вот и миссис Коллинз меня о том просила, подумал я.
      - Вы запишете ее? Если я убедительно вас попрошу?
      - А зачем вам это так уж понадобилось, мадам Мондрагон?
      На какое-то мгновение ее трагическое лицо исказила гримаса ненависти.
      - Да затем, что мне удалось выяснить: этот ювелир, этот Рубен Аласян, двадцать лет подряд обманывал Пьера... в смысле процентов с оборота... Мне удалось это выяснить... И я могу это доказать... А ведь Пьер так ему помог! Пусть же мир узнает об этом! Я давно уже поджидаю такого, как вы. Поджидаю писателя! Вы ведь запишете все, что я вам рассказала?
      Я молчал.
      - Мосье Руайан, я вас о чем-то спросила. Неужели вы думаете, я стала бы вам все рассказывать, не будь вы писателем? Я же сразу, едва вы вошли, спросила у вас, кто вы по профессии, помните?
      - Помню.
      - И лишь после этого я начала рассказывать. Вы ведь запишете эту историю, чтобы изничтожить негодяя Аласяна? Да? Ну скажите "да", мосье! - Она пришла в крайнее возбуждение.
      - А почему бы вам самой не написать вашу историю, а я бы пристроил ее в какой-нибудь в журнал? Вы ведь умеете писать. Эти дивные любовные письма...
      Она нетерпеливо мотнула головой:
      - Нет, нет и нет!
      - Почему "нет"?
      - Я, мосье, могу писать любовные письма, прекрасные любовные письма. Но больше ничего. Вот как мой бедный Пьер умел только любить, но не умел рисовать. Нет и нет, я никогда бы не сумела записать эту историю. Это обязаны сделать вы, вы!
      - Но если я запишу вашу историю, мне придется изменить имена и место действия.
      - Это еще почему? - возмутилась она.
      - Да потому, что я не хочу, чтобы мосье Аласян подал на меня в суд. И еще я хочу защитить других людей.
      - Аласян проиграет дело в суде. Я рассказала вам чистую правду. У меня есть свидетели, двое служащих Аласяна, которых он уволил. Они готовы давать показания под присягой. Только начать дело должен кто-нибудь другой. И этот другой - вы, мосье Руайан! Мосье, обещайте же мне написать эту историю! Не то вы меня очень разочаруете! Не то вы коварно пробрались сюда... неизвестно почему. А вы и в самом деле писатель? Вы что вообще написали, мосье Руайан?
      Ситуация становилась неприятной.
      Я сказал:
      - Я напишу вашу историю, мадам Мондрагон.
      - С настоящими именами и названиями?
      - С настоящими именами и названиями, - отвечал я, решив про себя все так зашифровать, чтобы это не навредило мне, разумеется, в том случае, если я когда-нибудь - поди угадай заранее - решу об этом написать.
      Она вскочила с места и прежде, чем я мог этому помешать, поцеловала мою руку.
      - Мадам Мондрагон! - Я тоже вскочил. - Не делайте этого!
      - Я вам так признательна, мосье Руайан, так признательна. Поистине, есть Бог на небе! А Бог справедлив. И этот старый негодяй Аласян понесет заслуженную кару... Вы когда начнете писать, мосье? Когда вы начнете?
      Я почувствовал, что чем раньше уйду, тем для меня будет лучше.
      - Скоро, мадам Мондрагон, мне надо сперва закончить одну важную работу, а потом...
      - Да-да, потом, потом... Замечательно! У вас теперь есть две версии, версия миссис Коллинз и моя. И это будет опубликовано в журнале?
      - Да, мадам.
      - А в каком?
      - В "Пари-матч".
      - Это прекрасно. Этот журнал читает вся Франция, его выкладывают и в магазине у Аласяна. - Она засмеялась. - То-то он обрадуется, как вы думаете?
      - Да, - ответил я.
      - Может он от злости и вовсе сдохнет, - добавила она, - для меня это будет самый прекрасный день в моей жизни.
      С меня было довольно. Я направился к дверям. Она последовала за мной. И по дороге сказала:
      - Можете оставить себе открытку миссис Коллинз.
      В огромном белом зале мы спустились по ступеням широкой лестницы прямо к выходу.
      - У меня еще полно открыток для писем, - сказала она, - я должна испытывать вечную благодарность к Пьеру за то, что он снабдил меня таким запасом. Понимаете, какая забавная история: я с этими шаблонами управиться не могу. Мне бы в жизни не нарисовать такое деревце. Любой ребенок это смог бы, а вот я - нет.
      Мы вышли за ворота. Улица была пустынна. Вдалеке лаяла собака.
      - Вы обещали мне написать эту историю, мосье Руайан, - сказала она, подумайте об этом.
      - Да, - ответил я, - буду помнить. А заодно вас, мадам Мондрагон.
      - Это еще что значит?
      - То, что делали и продолжаете делать вы, незаконно. Вас за это накажут. Может, все-таки, зашифровать имена?
      Это была моя последняя попытка.
      - Никоим образом! Все должно быть названо своими именами. Прежде всего этот бандит Аласян.
      - Но сами-то вы, мадам...
      - Что "я"?
      - Если вас и в самом деле осудят...
      - Ах, мы все так быстро стареем... Вы даже и не представляете, сколько из этих дам уже умерло. За ними последуют другие... будем надеяться, что очень скоро и я.
      - Вы не должны так говорить, - ответил я.
      - Пьер умер, - сказала она, - без Пьера это не жизнь. Осудят? Накажут? Меня? Господи, как мне все это безразлично, слов нет, до чего безразлично! Я все равно умру, как умирают все, хоть наказанная, хоть ненаказанная. Но сперва я хочу дожить до того дня, когда Рубен Аласян будет уничтожен... да-да, уничтожен. А тогда пусть смерть приходит и за мной...
      Голос ее становился все глуше. И вдруг - зрелище было поистине фантастическим - уродливое, трагическое лицо Марии Мондрагон при слабом свете, который падал из нескольких освещенных окон в темноту, на нас, вдруг стало цветущим и соблазнительным, будто лицо хорошенькой, молодой девушки, какой она была в свое время. И голос ее звучал тепло и нежно, когда она сказала:
      - И пусть даже у него было много женщин, сто, двести... за всю свою жизнь он любил только одну - меня. Это я была его Аннабел Ли.