Крохотные наследники, необыкновенная нежность Кисы побуждали Боцмана к неутомимой охоте.
      Как-то, принеся в зубах еще живого зайца, Боцман оставил его на площадке перед входом в расселину. Косой временами брыкался. Подросшие котята, в детских почти белых шубках, разминая длинные нескладные ноги, с восторженным урчанием выбежали и закрутились вокруг живой добычи. Блестящие глазенки рысят впервые загорелись огнем настоящих хищников, но тут совсем некстати полил дождь. Холодные капли остудили воинственный пыл юных охотников, и они отступили в убежище.
      Боцман накрыл продрогших детенышей мохнатыми теплыми лапами. Котята согрелись и задремали. Однако тишина царила недолго. Быстро пустеющие желудки разбудили их, и они перебрались под бок матери, каждый к своему любимому соску.
      Сытость и тепло вновь вызвали у них желание порезвиться. Снаружи все крапал дождь. В таких случаях котята взбирались на отца, чье громадное тело являло собой великолепную игровую площадку. Они прыгали, ползали, скакали по нему, с яростью трепали, а Боцман все терпел с истинно родительской снисходительностью потехи шалунов.
      Непогода разыгралась не на шутку. Холодный, частый дождь лил почти беспрерывно, не выпуская Боцмана на охоту, трое суток. У Кисы молока становилось все меньше, котята не наедались. Открывая розовые пасти, они жалобно хныкали, терзали мать, прося добавки, но соски были пустыми. Киса нервничала и, тыкаясь в Боцмана носом, побуждала его идти промышлять дичь.
      Кот и сам понимал, что ждать погоды больше нельзя, и выбрался под текучую завесу. Кроме небесной капели его орошала еще и холодная осыпь с ветвей захлебнувшегося дождем леса. Моментально намокнув, шерсть слиплась и так плотно облегала тело, что кот казался голым. Деревья до сих пор не выпустили лист. Казалось, все живое в тайге вымерло. Боцман всю ночь пробегал по угодьям в поисках прокорма, а к утру, пошатываясь, вернулся к логову.
      Киса издалека разглядела сквозь дождевую муть своего верного друга. Его унылый вид говорил сам за себя - поживы не предвидится. Робкая, хлябистая весна творила свое черное дело - тайга изо дня в день пустела, лишаясь своих обитателей.
      Прошло еще два дня. Непогода, наконец, угомонилась. Сплошной войлок туч истончился, разошелся широкими чистыми разводами, открыв, впервые за весну, по-настоящему теплое и яркое солнце.
      Боцман с Кисой, задерганные требовательными воплями ослабевших котят, не дожидаясь сумерек, вышли на охоту вдвоем. Скоро они задавили костлявого беляка. Киса тут же на месте съела почти целиком и поспешила к голодным детенышам.
      Последовавший вскоре за ней кот застал подругу мечущейся по площадке. Киса с надеждой взглянула на Боцмана и исчезла в логове, тут же выбежала обратно и опять заметалась по площадке между кустов.
      Встревоженный Боцман заглянул в расселину. Его поразила непривычная тишина: котят там не было. Не поверив своим глазам, он несколько раз обшарил логово, но напрасно - рысята исчезли.
      Несчастные родители обегали все окрестности, но не обнаружили ни единого следа, хоть как-то объяснявшего пропажу.
      Многоопытный Боцман знал, что со времени таяния старого снега и до появления молодого охотники исчезают из тайги. Несколько месяцев ее обитатели живут спокойно. Люди словно дают им возможность вырастить потомство. Но, тем не менее, кот был склонен обвинить в пропаже детенышей именно людей. Только они, по его разумению, способны, не оставляя никаких следов, разорить логово.
      У кошек не хватило сообразительности по одинокому перу беркута на площадке и клекоту на дальней скале догадаться об истинном виновнике исчезновения котят. А дело было так.
      Оголодавшая, так же как и кошки, за долгое ненастье пара беркутов вылетела из гнезда в поисках корма для своих прожорливых птенцов.
      Паря над тайгой, беркут-отец издали заметил выбравшихся на солнышко котят. Он еще долго кружил в небе над пятачком перед логовом, пока не уверился по поведению несмышленышей, что они одни, без охраны родительских клыков.
      Беркут камнем упал на землю, поразив когтистыми лапами двух рысят и убив ударом клюва третьего.
      Безрадостно протекало лето. Киса, особенно первые недели, заслышав звуки, даже отдаленно напоминающие голоса котят, очертя голову бросалась на поиски, а, никого не найдя, подолгу с отсутствующим видом сидела на земле, сутуло вобрав в плечи круглую голову. Ничто не интересовало ее в такие часы. Если Боцман настаивал, она послушно брела за ним, участвовала в охотах, но все это без желания и присущего ей прежде азарта.
      Когда поздней осенью свора собак обнаружила их. Киса впервые не подчинилась Боцману и не последовала за ним в крутобокие горы, а почти сразу, как заслышала погоню, вскарабкалась на первое попавшееся дерево и равнодушно наблюдала за бесновавшимися внизу лайками. Подоспевшие охотники почему-то не стали выпускать разящий гром из палок, а подвели на длинном шесте прочную петлю из жесткой капроновой веревки и, улучив момент, затянули ее на передней лапе кошки. Затем стащили шипящую рысь на чуть припорошенную снегом землю, накинули сверху толстое ватное одеяло и, удерживая рогулинами, туго запеленали.
      Боцман ночью спустился с горных отрогов и, не найдя подруги, по следам охотников вышел на окраину леса, обрывавшегося в сотне метров от береговой линии. Дальше, за рекой, на пологом увале виднелись безликие в предрассветной мгле жилища людей.
      Оставаясь под прикрытием деревьев, кот послал призывной клич и через мгновение услышал ответный горловой вопль Кисы. Он доносился откуда-то из середины первого ряда домов, примыкавших огородами и банями к реке. Обменявшись резким вяканием, кошки вконец переполошили деревенских псов, и Боцман счел благоразумным не дразнить их больше, тем более, что теперь он знал, где искать Кису.
      Возвращаясь в горы, он невольно прислушивался к звукам, доносившимся из селения. Собаки потихоньку угомонились. Изредка взбрехнет одна, другая, одиноко просипит бык, подаст трескучий голос петух и опять тишина.
      Боцман, терзаемый противоречивыми чувствами, все чаще замедлял шаг и скоро остановился в нерешительности.
      Привязанность к подруге, желание увидеть и освободить ее не давали ему покоя, подавляя самый главный инстинкт -- инстинкт самосохранения. Наконец, он решился и повернул обратно, навстречу восходящему солнцу.
      Шагал Боцман свободно, без страха; сильное, невиданное ранее чувство вселяло уверенность в его сердце.
      Будучи жителем глухой тайги, он избегал открытых пространств. Там он не чувствовал себя в безопасности, но сейчас кот смело вышел на высокий чистый берег и, не таясь, доступный людским взорам, встал, как изваяние, отчетливо выделяясь на снежном фоне. Боцман понимал, что его видно из селения, но он был в таком состоянии, когда совершаются необыкновенные и необъяснимые поступки, и насилу преодолевал желание немедленно идти к месту заточения Кисы.
      Баба Галя, спускаясь к проруби за водой, подняла голову и неожиданно для себя увидела громадную рысь. Уронив ведра, она опрометью пустилась бежать к дому, всполошила соседей и вскоре вся деревня гомонила о коварной рыси, которая напала на бабу Галю, но то ли промахнулась, то ли бабка успела надеть ей на голову железное ведро. Главное, баба Галя, слава Богу, жива, а рысь осталась голодной и караулит новую жертву.
      Кто посмелее, особенно мальчишки, ходили ватагой за огороды и глазели на дерзкого разбойника, стоящего на противоположном берегу реки с высоко поднятой головой.
      Охотники с лайками уже неделю как разъехались по участкам - начался промысловый сезон. Охранять деревню остались одни бестолковые дворняги.
      Встревоженные бабы направились к местному зверолову Ивану Михайловичу Карпенко, но он уехал в лесничество связываться с областной базой "Зооцентра", чтобы просить машину для отправки отловленной рыси.
      Когда женщины выходили из его дома, с реки донеслось громкое и резкое "Вау-у". Киса в ответ радостно откликнулась из сарая.
      Женщины заскочили обратно в сени и излили свое застарелое недовольство и раздражение на хозяйку дома.
      - Вот ловит твой рысей, медвежат, волчат, а звери-то, вишь, какие наглые в отместку стали. Скоро всю деревню окружат. Ни за водой сходить, ни детям на коньках покататься. Прошлый год медведица допекала, а теперь рысь...
      - Занятие ваше нам всем на погибель, - добавила высокая старуха, штраф на вас надо за такое.
      - Оно верно, штрафом надо проучать, - охотно поддержали остальные.
      - А ну вас к ляду, - отмахнулась хозяйка и ушла кормить скотину. -- Вот и толкуй с такой. Пошли, бабы, к Егору, он рысь стрельнет, не промахнется.
      - Чего без толку ходить, небось уж пьяный.
      - А вдруг нет.
      - Точно, пьяный - с утра тетеревов Афанасьевне нес на мен.
      - Да, это уж такой человек...
      Тем временем мужики, не занятые на промысле или забросившие это тяжелое и рисковое занятие, кто по возрасту, кто по здоровью, собрались у сельпо и решали, как быть.
      - Эх, карабинчик бы!
      - Так его только штатным* выдают, да и то не всем.
      - Из гладкостволки усиленным зарядом тоже можно достать, - убеждали другие.
      Так и порешили: приготовить ружья и через час всем вместе собраться у огородов, за сельпо.
      - Но чтоб без собак - котяра сразу уйдет. И стрелять разом, по команде. Кто-нибудь да попадет, - инструктировал бывалый дед Тимофей.
      Смертельная опасность нависла над Боцманом. Он видел, как очередная ватага людей направилась через огороды к реке. Но насторожило его не столько приближение людей, как, то, что у каждого из них в руках была громовая палка.
      Люди между тем вышли на обрывистый берег и стали целиться в рысь. Боцман забеспокоился и быстрым шагом, не оглядываясь, потрусил под защиту деревьев. Вокруг коротко прогудели шмели, и его ступни ощутили легкие, но резкие удары по промерзшей земле. А через мгновение докатились раскаты грома.
      Убегая, Боцман обернулся и успел даже разглядеть людей, окутанных клубами серо-желтого дыма, как вдруг его насквозь прожгла боль. Превозмогая ее, он огромными махами попытался достичь спасительно черневшего пихтача, но, не дотянув каких-то пять-шесть метров, распластался на снегу.
      Мужики, постреляв для верности еще, перешли реку и окружили кота. Вытянувшийся в последнем прыжке во весь рост, он казался особенно громадным.
      - Это сам Боцман и есть. Отбегал наш великан, - не то с удовлетворением, не то с сожалением произнес дед Тимофей.
      Восхищенно оглядывая богатую шубу и пробуя пальцами остроту кривых когтей, удачливые охотники задымили.
      Самый старый в их компании дедушка Антон присел на корточки и, кряхтя, стал искать, куда попали пули.
      - Видать, в сердце угодили, навылет, - заключил он и, раздвигая шерсть, продемонстрировал кровоточащие раны между ребер.
      - Ой, че это?! Мужики, тихо! Кажись, сердце тукает. Во-во. Еще раз. Так он живой.
      Охотники вскинули ружья.
      - Антон, отойди! Очухается, задерет когтищами. Отойди, тебе говорят. Мы его сейчас успокоим.
      - Да погодите, мужики. Совестно как-то... И хорош больно! Жалко красоту такую. Давайте к Карпенко свезем. Может, выходит, да сдаст на свою звериную базу. Пусть городские нашим Боцманом полюбуются.
      Кончай, дед, канитель поповскую разводить. Добить и точка!
      Тут послышались звонкие голоса:
      Ну что, убили? А кровищи-то! Мировой котяра!
      К охотникам подбежали запыхавшиеся пацаны.
      Антон, воспользовавшись заминкой, снял ремень с ружья и туго обмотал задние лапы рыси. Мужикам ничего не оставалось, как помочь связать и передние.
      - Ребята, давай быстро сани...
      Лежа в теплом, рубленом сарае на душистом сене, Боцман ощутил легкое поглаживание. По шкуре, вслед за ним, пробегал приятный озноб. Боцману чудилось, что рядом сидит Киса и ластится к нему.
      От блаженства Боцман хрипло заурчал и попытался сладко потянуться, но пробитое тело откликнулось болью. Кот очнулся, открыл глаза. Кто-то темный сидел перед ним.
      Человек!!!
      Волна блаженства сменилась волной леденящего страха. Боцман попытался вскочить, чтобы защищаться, однако лапы были стянуты путами. Но даже не будь их, ослабленный большой потерей крови, кот все равно не смог бы встать на ноги. От ощущения полной беспомощности Боцмана обуял ужас. Оскалив зубы и глухо зарокотав, он вжал голову в сено и исподлобья следил за каждым движением человека.
      - Не бойся, дурачок, - успокаивал ровный, тихий голос, - поешь. Тебе надо есть, чтобы поправиться, - человек протянул нанизанный на прутик кусок мяса.
      Чтобы не стеснять рысь, он отодвинулся, и Боцман смог разглядеть его. Ничем не примечательный. Скорее даже невзрачный. Только на лице, обрамленном мшистой рамкой седоватой бороды, выделялся длинный и крючковатый, похожий на клюв хищной птицы, нос. Но это сходство не придавало лицу выражения враждебности, а наоборот, как ни странно, делало его добродушным. Ни одним движением человек не обнаруживал намерения причинить зло или боль.
      - Ешь, ешь, дружок, ешь, - с этими словами Крючконос плавно приподнялся и, мягко ступая, вышел.
      Скрипнула подпираемая колом дверь.
      Боцман внимательно огляделся. Он лежал в бревенчатом логове с крохотным оконцем. Терпко пахло навозом. За дощатой перегородкой протяжно и шумно вздыхали корова и бычок. Они, уже привычные к часто меняющимся грозным соседям, не обращали на рысь внимания и то и дело шуршали сеном в кормушке, переступали копытами. Повернув голову, кот чуть не уткнулся мордой в куски мяса, лежащие на гладкой тонкой доске. В горло першило от сухоты. Боцман осторожно взял было один кусок в зубы, но недоверие к человеку удержало его от соблазна: в последний момент раскрыл пасть и мясо упало на подстилку.
      С двуногими существами Боцман связывал только боль и смерть, поэтому сейчас был несколько обескуражен поведением Крючконоса, но не сомневался в его скрываемых до поры до времени, недобрых намерениях и был уверен, что ему уготована незавидная часть.
      От томительного ожидания смерти к вечеру его трясло, как в лихорадке. Нервы и мускулы вибрировали, словно туго натянутые струны. Ослабленный перенапряжением и потерей крови, кот, в конце концов, забылся в тревожной дремоте, так и не притронувшись к мясу.
      Переделав домашние дела, Михалыч заглянул к беспомощному пленнику.
      Встретившись взглядом с темными, непонятными глазами человека. Боцман вновь оробел, но уловил в них что-то доброе, ему даже почудилось - ласковое.
      Крючконос принес в большой кастрюле чистую воду. Увидев, что мясо не тронуто, укоризненно покачал головой.
      - Так, брат, дело не пойдет. Так ты никогда не поднимешься. Надо, дружок, поесть, обязательно надо поесть, -- и опять настойчиво подсовывал мясо на кончике ветки.
      Человек долго сидел с Боцманом. Говорил успокаивающим, завораживающим голосом, уверенно гладил по спине. Потом смазал раны на груди чем-то прохладным, пахнущим грязями таежной лечебницы. И опять этот странный человек, не причинил ему боли. Напротив, его прикосновения были приятны.
      Ночью, когда беспрестанное хлопание дверей и стихли другие непонятные звуки, Боцман с горечью вспомнил события последних дней. Мог ли он предположить, что жизнь столь круто переменится и он окажется во власти человека.
      Силы покидали кота. Если бы на него сейчас накинулась собачья свора, или взял на мушку не знающий промаха зверобой, он даже не попытался бы убежать, а молча принял свою смерть.
      Неожиданно совсем близко раздался призывный горловой вопль. У Боцмана даже дух занялся. Не может быть! Это же Киса!
      Кот откликнулся ликующим - "Вау!".
      Подруга отозвалась не менее восторженно. От их переклички во дворе и деревне поднялся злобный лай, и рыси, дабы прекратить собачью брехню, умолкли.
      У Боцмана все пело в груди: "Киса жива! Она где-то рядом". Но он так слаб, что не может не только прийти к ней на выручку, но даже самостоятельно встать на ноги. Надо срочно набираться сил.
      Глаза приободрившегося узника засветились надеждой. "Мы еще поживем". Он жадно съел мясо и с этой ночи быстро пошел на поправку
      Боцман привык к Крючконосу и уже совершенно не боялся, когда
      тот заходил кормить или обрабатывать раны: они болели все меньше. Огонь и жжение внутри почти исчезли. Кот опять дышал полной грудью.
      Изредка они с Кисой обменивались приглушенным вяканием, встречаемым яростным лаем собак и тревожным кудахтаньем кур.
      Хозяйские псы как-то воспользовались тем, что дверь, по недосмотру, осталась открытой и, проникнув в сарай набросились на связанного кота, но Крючконос сердитыми окриками и ударами брезентового ремня выгнал их, а особенно разбушевавшегося кобеля посадил на цепь.
      Боцман был поражен - человек не только не позволил собакам растерзать его, а наоборот - защитил от заклятых врагов. Тщетно пытался кот разрешить эту загадку. Она была ему не под силу. Но с этого момента Боцман окончательно поверил Крючконосу, и отношение к людям у него
      перестало быть таким однозначным, как прежде. Он даже стал на свой лад делить людей на "добрых", вроде Крючконоса, и "злых", вроде Рыжебородого, убившего Кисточку.
      Понятливые лайки после хозяйской взбучки крепко усвоили, что рыси на их подворье - особы неприкосновенные. Но тем не менее не упускали случая порычать на кошек исподтишка.
      Наконец, пришло время, когда Боцман сам поднялся на ноги.
      - Замечательно! Молодец!, - воскликнул Крючконос, увидев рысь стоящей на лапах. Лицо зверолова светилось неподдельной радостью,- "Ну, теперь можно и машину вызвать, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Отъешься еще немного, и поедем".
      На дне холодных и бесстрастных для несведущего человека рысьих глаз Михалыч уловил отклик понимания.
      Зверолов успел привязаться к Боцману. Много зверей прошло через его руки, но такого умницы он еще не встречал. Постоянно и подолгу разговаривая с ним, Михалыч чувствовал, как приоткрывается какая-то таинственная заслонка, и кот начинает понимать смысл его слов и жестов. А когда зверолов после двух дней отлучки зашел в сарай проведать подопечного, то был удивлен тем, с какой демонстративной обидой отвернул от него голову гордый кот.
      Человек снял с лап рыси путы. Они хоть и не мешали ходить, но вставать с ними было неудобно. Поколебавшись немного, он еще удлинил толстый брезентовый ремень, привязанный к сыромятному ошейнику. Ошейник Боцману не нравился, и он не единожды пытался стянуть его лапами, но всякий раз безуспешно. К ремню же привык и даже не кусал его, тем более, что острые клыки только протыкали брезент насквозь: грызть подобно волку или собаке рыси не умеют.
      Пошел двенадцатый день заточения. Кот совершенно оправился от ран и вновь обрел грозный вид. Хорошая форма подопечного радовала Михалыча. Ему пора было заняться отловом соболей, а он не мог уйти в тайгу, пока не сдаст рысей. Оставлять же их под присмотром одной жены зверолов побаивался все-таки хищники, мало ли что... Да и мяса на них не напасешься.
      Зообаза с вывозом что-то медлила. Михалыч стал уже нервничать, как наконец, пришла радиограмма. Из ее текста было ясно, что машина будет через день, но без клеток.
      Зверолов, поругивая далекое начальство, не мешкая отправился на пилораму договариваться насчет досок. Михалыч торопился еще и потому, что надо было успеть зарезать бычка и, воспользовавшись оказией, повыгоднее сдать мясо в городскую столовую.
      Вечером жена сообщила Михалычу, что из тайги вышел Потап - его двоюродный брат. Жил он через дом, и зверолов решил сходить, чтобы узнать, не случилось ли что - вышел-то брат во внеурочное время. Обычно охотники появлялись в деревне лишь под самый Новый год, да и то дня на два - четыре.
      Пока одевался, в дверь постучали, и в избу ввалился упредивший его Потап. Огненно-рыжая борода охотника засияла при электрическом свете, словно хорошо надраенный медный котел.
      - Братан, покажь котяру. Старик говорит, самого Боцмана пригрохнули.
      Вооружившись фонариками, мужики вошли в сарай. Рысь под бесцеремонным прицелом слепящих "глаз" отвернула морду и угрожающе заворчала.
      - Ну, хватит, Потап.
      - Сдавать будешь?
      - Да, послезавтра приедут.
      Не попрощавшись, Потап зашагал к калитке. Хозяин недоуменным взглядом проводил его и, спохватившись, крикнул вдогонку:
      - Чего из тайги так рано? Случилось что?
      - Да так, дела,- неопределенно отмахнулся тот.
      На следующий день, к обеду, Михалыч конюхом привезли с пилорамы на санях большой щелястый ящик, сбитый из пахнущих смолой золотистых досок. Набросали в него сена и, не закрывая дверку, подтащили вплотную к сараю, в котором томилась Киса.
      Иди, иди,- негромко скомандовал ей зверолов.
      Кошка послушно перешла в клетку. Конюх, удивленно крякнул:
      - Как это ты на нее такую власть заимел?
      - Через ласку. Если принуждать, силой гнуть свое, зверь только злобится.
      Клетку закрыли, придвинули по снегу к сараю, в котором держали Боцмана, и оставили там. Зверолов, жалея любимца, не стал перегонять его в холодный, тесный ящик до прихода машины. Тем более, что процедура эта не должна отнять много времени - Боцман наверняка сам бросится к подруге. Главное, не дать Кисе первой выскочить из клетки в сарай. Для этого Михалыч приготовил и тут же примерил, вставляя в щели между досок, несколько жердей.
      Когда он занимался этим, хлопнула калитка, и подошли два соседских мужика. Поговорили. Боцман слышал, как вывели из хлева бычка, как он коротко взревел, и вскоре по двору загулял запах горячей крови, парного мяса. Крючконос на бегу заглянул к нему и бросил теплую, сочную мякоть.
      Калитка захлопала чаще. Раздавались все новые и новые голоса, теперь большей частью женские.
      Боцман прислушивался к оживлению с нарастающей тревогой, но как ни силился, не мог связать воедино значение происходящих событий.
      Из дома, между тем, полились приятные переливчатые звуки. Это деревенский музыкант заиграл на гармошке. Рысь впервые слышала музыку. Она ласкала слух и завораживала даже сильнее, чем говор Крючконоса.
      Потом под эти звуки в доме затопали, красиво многоголосо завыли. Кто-то вышел на улицу, остановился у клетки с Кисой.
      У, зверюга! - человек смачно сплюнул,- Не мне ты попалась! Где тут твой недобитый кавалер?
      Дверь к Боцману приоткрылась. С шипением вспыхнул огонек, и кот увидел рыжебородое лицо убийцы Кисточки. Пахнуло едким запахом белых, с черной головкой "червей".
      Этот запах-воспоминание перекосил морду Боцмана страшной гримасой ненависти. Кот ощерился, издал громогласное "Ваа-у-уу". Обнажившиеся клыки блеснули, словно стальные пики.
      При виде разъяренного дьявола мужество мгновенно оставило хмельного Потапа, или, как его за глаза звали деревенские, Жилу. Он пулей вылетел из сарая, схватил подпиравший дверь клетки кол и, вернувшись обратно, жестоко отходил им привязанного Боцмана.
      В полном упоении Рыжебородый вышел во двор. Вдруг краем глаза он увидел выходящую из клетки рысь. Жила обмер. С воплем: "Оторвалась, спасайтесь!" он влетел в избу. Там поднялся невообразимый гам. Перепуганный Жила, пуча глаза, мычал что-то нечленораздельное. Его переспрашивали, но в шуме ничего нельзя было разобрать.
      Боцман, взбешенный унижением и чувством бессилия перед обидчиком, в ярости рвал ремень. Толстаяя брезентовая лента не поддавалась. Снова и снова опрокидывала она взбешенного кота на спину. Ошейник врезался в горло, перехватывал дыхание. Рванувшись с разгону в очередной раз. Боцман услышал треск и с лету ударился головой в стену. В следующее мгновенье кот вскочил и сиганул в распахнутую дверь. На поленнице дров он увидел Кису, отбивавшуюся от наседавших собак. Рассвирепевший Боцман сшиб с ног ближнюю, на ходу сомкнул челюсти на загривке второй и, не обращая внимания на остальных, бросился с подругой через задворки к высившемуся за рекой спасительному лесу. Не прошло и трех минут, как они скрылись в родной стихии.
      Ни собаки, ни их пьяные хозяева не решились на ночную погоню. Высыпав во двор, они с восхищением и суеверным страхом ахали и грозили кулаком в черноту ночи: "Ну погоди, чертова бестия!"
      Забравшись высоко в горы. Боцман с Кисой, наконец, прилегли на снежную перину под буреломным отвалом. Тесно прижавшись друг к другу, они тихо уркали от радости встречи и обретенной свободы. Им приветливо светила огромная, в темных вмятинах луна.
      Отдохнув, рыси тщательно вылизали друг друга шершавыми языками. Потом долго с наслаждением купались в искристом, чистом снегу, избавляясь от запахов, напоминавших о плене. В завершение этой памятной ночи они поймали прямо в снежной спальне тетерку и хорошо подкрепились. Какое это счастье свобода!!!
      В разгар промыслового сезона бригада звероловов вновь наткнулась на следы неразлучной пары.
      Заслышав брехню лаек, рыси стронулись с лежки и пошли самыми непроходимыми кручами к истоку ручья. Но опытный Михалыч, досконально изучивший рысьи повадки, все это предвидел. Он пустил по следу лишь трех собак и одного охотника, а сам с напарником и шестью собаками поджидал кошек на узком переходе, который, по разумению зверолова, им не миновать.
      Расчеты бригадира оправдались. Рыси вышли чуть ниже места засады. Охотники спустили зверовых псов. Разразившись оглушительным лаем, они в миг окружили ошарашенных беглецов.
      Кот уже высматривал подходящее для спасения дерево, но, услышав крики людей, изменил свое намерение.
      Звероловы быстро приближались. В одном из них глазастый Боцман узнал Крючконоса. Тот бежал с толстым одеялом чуть позади напарника.
      В это время здоровенный кобель бросился на Кису, целясь прямо в горло. Боцман рванулся наперерез и едва успел подставить плечо. Опрокинув пса на бок, он распорол ему когтями брюхо. Визжа от боли, кобель покатился с кручи.
      Воспользовавшись заминкой, Боцман устрашающе шипящим комом пролетел сквозь свору и помчался огромными махами навстречу охотникам. Лайки дружно ринулись вслед, а сметливая Киса припустила во весь дух в противоположную сторону.
      Увидев мчащуюся прямо на них огромную рысь, звероловы оторопели. Напарник Крючконоса вскинул ружье. Боцман слышал, как Крючконос что-то крикнул и громовая палка опустилась. Кот пронесся мимо побелевшего, как снег, Крючконоса и скрылся в ельнике.
      Бригадир окликнул лаек, но две самые азартные и отчаянные не подчинились и продолжили погоню. Поняв, что собак мало, Боцман затаился у следа. Вымахнув преследователям наперерез, он оторвал ухо одной и выдрал клок шкуры у другой. Этот урок надолго отбил у горячих псов желание гонять такого здоровенного котяру без поддержки своры. Поджав хвосты, они пустились наутек.
      К исходу ночи Боцман разыскал Кису. Они опять были вместе.
      Все чаще владения неразлучной пары разрезали длинные следы "зимних ног" охотников, вынужденных в поисках соболей осваивать новые угодья, забираться в тайгу все глубже и глубже. Кошки притерпелись к этим двойным, твердо накатанным канавкам и иногда, особенно после обильных снегопадов, даже ходили по ним, хотя Боцман знал, что они могут таить смерть.
      Однажды, выйдя на место пересечения своей постоянной тропы с лыжной колеей, кошки уловили соблазнительный запах рябчика, а вскоре увидели его, неподвижно сидящего на снегу. Боцману показалось, что от лыжни к птице ведут аккуратно присыпанные лунки. Эти намеки на след наполнили его сердце смутным страхом. Все говорило о том, что рябчика лучше не трогать, обойти стороной.
      Кот дал понять о своих опасениях подруге, но ей нестерпимо хотелось есть, и она не устояла перед соблазном полакомиться вкусным мясом лесной курочки.
      Несколько минут спустя по ее телу разлился и стал проникать во все органы жгучий огонь. Киса, тяжело дыша, остановилась. Эта перемена подтвердила предчувствия Боцмана. Он принялся нетерпеливо подталкивать Кису, побуждая ее быстрее покинуть подозрительное место. Но бедняжка вдруг повалилась на снег и забилась в частых и резких судорогах. Напряженная спина прогнулась дугой. Невидимая чудовищная сила все загибала и загибала голову к спине так, что позвоночник затрещал, а голова в конце концов коснулась хребта.
      Из пасти Кисы потянулись тягучие струйки слюны, зрачки глаз неестественно расширились, лапы мелко задрожали.
      Кот с тревогой наблюдал за мучениями подруги, не представляя, чем ей помочь. В какой-то момент Боцман заметил, что ее страдальческий взор, устремленный до этого на него, как бы опрокинулся и стал погружаться вглубь широко раскрытых глаз.
      ...Киса давно затихла, а Боцман все сидел рядом, все тыкался в плечо подруги, тщетно пытаясь поднять ее и увести, отлежаться в безопасном месте.
      Когда тело кошки стало таким же холодным, как снег, Боцман, наконец, понял, что его спутница никогда уже больше не поднимется. И он ушел... Один...
      На снегу осталась лежать очередная жертва, принесенная "старшим братьям" только для того, чтобы со временем украсить женские плечи красивой рысьей накидкой.
      Потеряв Кису, Боцман впал в состояние тупого отчаяния. Он ничего не ел - тоска убила в нем голод.
      Через несколько дней он вернулся к Кисе, но на том месте, где оставил ее, обнаружил лишь ненавистных вонючих "червей".
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      Прошло три года. Все это время обладатель поседевших бакенбардов жил угрюмым отшельником. Впрочем, если бы он и пожелал обзавестись подругой, то не смог бы сделать этого по той простой причине, что все его соплеменницы за это время были либо отравлены, либо отловлены. Более того, Боцман остался вообще одним-единственным представителем своего вида в этом совсем недавно богатом рысями крае.
      От собак и охотников совсем не стало житья. Тайга, казалось, была пронизана смертью. Одинокий, огромный кот сделался желанной добычей всех окрестных промысловиков.
      Их профессиональное честолюбие будоражили легенды о подвигах знаменитого кота, о его дьявольской хитрости и изворотливости. И, надо сказать, эта репутация была вполне заслуженной: частые стычки с охотниками за долгую жизнь многому научили Боцмана.
      Но более всего стремление добыть исполинского кота подогревалось тем, что рысьи шкуры вошли в моду и цена и них невероятно подскочила. А красивый окрас и размеры шубы Боцмана в любом случае сулили немалые барыши. Тем более, что вездесущие скупщики забирались в самые отдаленные деревушки и заранее назначали баснословное вознаграждение.