Эти два взгляда, однако, не обязательно противоречат друг другу: учитывая раздробленность и неоднородность Империи в начале Нового времени, можно предположить, что в различных местностях инициатива в организации процессов над ведьмами могла исходить от различных социальных сил. Но в ходе дискуссии по поводу новой книги Шормана ^ об
      /~ Шверхофф. От повседневных подозрений k массовым гонениям 317
      наружились слабые места его этатистской концепции. Частично они объяснялись лишь тем, что в качестве примера автор выбрал курфюршество Кельнское. В принципе бесспорно, что "этатистский тип преследований" в самом деле имел место - например, в Бамберге и Вюрцбурге. Но другие аргументы, выдвинутые против Шормана, имеют более общий, принципиальный характер. Виттельсбах был, несомненно, воодушевлен идеей "искоренить" богопротивную секту ведьм - но имел ли он возможность реализовать свое намерение на практике? Хронология свидетельствует против этого: еще в 1607 г., будучи коадъютором, он издал суровый регламент для процессов над ведьмами, однако волны преследований за этим не последовало; даже наоборот- недолгое время спустя дюссельдорфский гофрат постановил освободить нескольких уже сознавшихся женщин, которые после этого отказались от своих показаний. Почти двадцать лет гофрат придерживался своей осторожной линии, а потом здесь, видимо, возобладали сторонники более жестких мер. Но перемена курса была вызвана не только изменениями в воззрениях правительственных чиновников. Есть свидетельства, что важную роль сыграло здесь также давление "снизу" - требования суда над ведьмами, исходившие от населения.
      Это обстоятельство обращает наше внимание на важные работы самых недавних лет, которые вскрывают не государственные, а коммунальные факторы, вызывавшие преследования ведьм. Здесь следует назвать прежде всего вышедшие в 1991 г. монографии Евы Лябуви и Вальтера Руммеля, посвященные области Саара и Мозеля. В этом регионе мы встречаем не аморфные массы подданных, обращавшихся к властителям с ходатайствами о возбуждении против ведьм уголовных дел: здесь действовали четко институционально оформленные коммунальные органы, методично осуществлявшие на них охоту. В бедных саарских деревнях члены этой своего рода новой "сельской инквизиции" " выбирались на проходивших под липой общих собраниях мужчин, и с течением времени, видимо, все жители деревни имели возможность побывать в этой сомнительной должности - даже те, кто сам (либо члены их семей) пользовался славой колдуна. Задачей этих выборных органов было собирать улики, доказательства, показания очевидцев и при необходимости задерживать подозреваемых. Они должны были гарантировать оплату судебных издержек и - если не хотели платить из своих средств - обеспечивать конфискацию имущества осужденных. Власти в течение долгого времени ограничивались, похоже, ролью более .или менее послушных исполнителей воли деревенских инквизиторов.
      Подобная же картина наблюдалась и в том регионе, который исследовал Руммель, - на нижнем Мозеле и в северной части Хунсрюкского массива. Эта местность характеризовалась сильной политической раздробленностью - так, например, судебный округ Виннинген, относившийся к графству Хинтершпонгейм, располагался изолированно внутри территории курфюршества Трирского; другие округа могли подчиняться
      318 Coapef ценная историография
      одновременно нескольким правителям, иногда разного вероисповедания. В этих условиях местные выборные комитеты приобретали решающую роль, и суды порой только "ратифицировали" обвинительные заключения, которые те им представляли . Комитеты эти возникали автономно, вырастали из традиций сельского самоуправления, но иногда они официально утверждались властями и приводились к присяге^ На основе богатого архивного материала Руммель скрупулезно прослеживает деятельность этих органов на всех стадиях процессов, вплоть до камеры пыток. Его исследование сильно отрезвит романтика, который видит в коммунальных традициях оплот демократии и сопротивления репрессиям властей.
      Картину, вырисовывающуюся из всего сказанного, необходимо дополнить, ибо дело не ограничивалось дихотомией "властители-подданные". Огромную роль играли посредники между двумя полюсами - чиновники и юристы. Они были не только проводниками воли властей, но были связаны многочисленными узами с местным населением, вовлеченным в процессы; кроме того, они преследовали и свои собственные интересы. Шорман также показывает центральную роль этих "commissarii", которые разъезжали по Рейнланду и Вестфалии и как эксперты руководили проведением судебных процессов ". У Руммеля эта роль определена еще четче: такие люди, как ученый юрист д-р Иоганн Меден, становились специалистами по ведению процессов над ведьмами, и к ним обращались, когда нужно было быстро и без затруднений привести дело к вынесению обвинительного приговора *". Их интерес был меркантильного свойства, ибо они -а ни в коем случае не правитель и тем более не община получали самые большие деньги за участие в процессе и за консультации. Местные чиновники меньше могли рассчитывать на материальные выгоды, зато для них зрелищные процессы ведьм представляли хорошую возможность совершенствовать свою квалификацию.
      "Альянс сельских выборных комитетов и местных властей", поддерживаемый извне приезжими специалистами, образовывал питательную почву для процессов, изученных Руммелем. Хотя именно такая форма их генерации "снизу" была характерна только для определенных регионов, в принципе эта схема может быть перенесена и на другие области - отличающиеся варианты, возможно, удастся на ее фоне обрисовать четче. Возьмем, к примеру, охоту на ведьм в городах, которая иногда бывала несравненно более ожесточенной, чем в сельской местности. Она характеризовалась отсутствием пространственной и институциональной дистанции между той общественной средой, которая инициировала преследование, экспертами-юристами и судебными властями. Так, большая серия процессов в Эсслингене в 1662-1666 гг. имела место прежде всего благодаря усилиям молодого лиценциата права, адвоката совета Даниеля Хауфа; прекратилась она только после его смерти (возможно, насильственной). Этот юрист-специалист по ведьмам занимал такое положение, что его деятельность не могла контролироваться никакой правительственной инстанцией.
      __________Г. Шверхофф. От повседневных подозрений k массовым гонениям_______319
      Кажущаяся противоречивость концепций государственного и коммунального происхождения преследований снимается не только с пониманием той роли, которую играли промежуточные силы, стоявшие между деревней и властью. Важно и то, что усилия "сверху" и "снизу" вели к одному и тому же результату, охота на ведьм была в конце концов общим делом. Разработанное теологами учение о ведьмах со всеми его процессуальными тонкостями в принципе следует рассматривать как необходимый "вклад" со стороны элиты, без которого преследования ведьм - несмотря на существование в народе веры в колдовство - было бы, наверное, невозможно.
      Итак, цель была одна, однако правителей часто совершенно не устраивали формы, в которых преследование ведьм осуществлялось их подданными на местах. Обнаруживавшиеся в их владениях самочинные объединения жителей - "шайки", как назвал их в 1591 г. трирский курфюрст Иоганн VII, противоречили их идеалу упорядоченного сообщества послушных подданных. И в самом деле, часто мы встречаем примеры коллективных действий сельского населения, направленных как против ведьм, так и против слишком высоких налогов и податей. Для крестьян эти действия диктовались естественной соседской солидарностью. Кроме того, выборные комитеты были демонстрацией традиционных притязаний сельских общин на право собственной юрисдикции *', а это противоречило интересам территориальных государств той эпохи. Как показывают работы Лябуви и Руммеля, центральным властям в государствах саарско-мозельского региона недоставало сил, чтобы осуществлять руководство преследованием ведьм. Там же, где процессы были в конце концов подчинены строгому правительственному контролю, они вскоре пошли на убыль из-за многочисленных скандалов, из-за вскрывавшихся нарушений и злоупотреблений, из-за недостатка средств. От идеи "extirpatio" часто в принципе не отказывались, но на практике преследования ведьм осуществлялись во все меньшем масштабе.
      Эти наблюдения бросают новый свет на вопрос о конце охоты на ведьм. Часто преследования истолковываются как проявление стремления властей к дисциплинированию подданных. В некотором весьма общем смысле это верно: приведение населения к христианской вере несомненно являлось одной из основных целей складывавшихся территориальных государств в начале Нового времени; этой цели служили в равной мере наставление подданных в правилах религиозной жизни и подавление суеверий и традиционных народных практик, "идущих от дьявола". Однако конкретные проявления борьбы с ведьмами часто диаметрально противоречили намерениям властей, так как инициатива в процессах была "узурпирована" самими подданными или должностными лицами. Раньше или позже (в слабых, раздробленных государствах, естественно, позже, чем в более передовых и централизованных) государственная власть ограничивала преследование ведьм. Можно сказать, что процессам во многих случаях был положен конец теми же самыми усилиями властей
      320_______________________Современная историография
      по дисциплинированию подданных, которыми некогда были созданы для них предпосылки.
      КОНФЛИКТЫ И СЛУХИ
      До сих пор мы оставляли за скобками движущие силы охоты на ведьм на местах. За деятельностью выборных комитетов в деревнях стояла, разумеется, не какая-то абстрактная страсть к преследованию, а конкретные, часто противоположные личные интересы и мотивы. Эта констатация ставит вопрос о функциях, которые обвинения в ведовстве могли выполнять в обществе (как сельском, так и городском). Можно предположить, что главная их функция заключалась в "разрешении" социальных, хозяйственных, политических, религиозных конфликтов. Тогда, может быть, определив некий главный конфликт, мы получим объяснение феномену охоты на ведьм? В любом случае для этого необходима была бы систематическая социально-историческая идентификация обвинителей, доносчиков и жертв. Теперь это требование представляется почти банальным, а между тем исследователи только недавно взялись за эту работу. Но уже на сегодняшний день здесь достигнуты важные результаты. Наряду с упомянутыми ранее работами следует назвать исследование Р. Вальца, которое вносит важный вклад в изучение природы конфликтов, стоявших за обвинениями в ведовстве и процессами. Подходы и постановки вопросов автор заимствует в значительной мере из этнологии и других смежных общественных дисциплин.
      Германская историография отправляется здесь от достижений зарубежных классиков социальной истории ведовства. Это в первую очередь работы англичан Алана Макфарлейна и Кита Томаса начала 70-х годов; во Франции несколько лет спустя опубликовал свою книгу Робер Мюшембле. По мнению этих историков, центральную роль играл социальноимущественный конфликт: процесс модернизации привел к разрушению солидарности между богатыми и бедными в деревенском обществе и к появлению столь убедительно описанного Томасом типа нищенки, прогнанной прочь с пустыми руками и расточающей проклятия. Если вскоре после этого кто-нибудь заболевал или обнаруживался какой-либо ущерб в хозяйстве, то это могло быть приписано ей и истолковано как ее колдовство. Обвинив ее в ведовстве, зажиточный крестьянин избавлялся от досаждавшей соседки и к тому же успокаивал свою совесть: его недобрососедское отношение к ней оправдывалось тем, что она - ведьма. Мюшембле расширил эту гипотезу: по его мнению, преследование ведьм было результатом союза между местной верхушкой и государственной властью, озабоченной дисциплинированием своих подданных: они вместе выступали против народной магической культуры.
      В германской историографии господствовало сформировавшееся в результате эпизодического знакомства с источниками мнение, будто ведьмомания охватила все сословия без исключения; новый тезис о домини
      Г. Шверхофф. От повседневных подозрениО k массовым гонениям 321
      ровании классового конфликта был с энтузиазмом подхвачен исследователями. В самом деле, едва ли можно отрицать тот факт, что во многих регионах большинство жертв принадлежало к низшим социальным слоям. Однако это еще не доказывает, что здесь имели место именно социальные конфликты. В столь бедной области, как Саар, неимущие и представители социальных низов действительно составляли самую многочисленную группу среди обвиняемых, что в принципе соответствовало и их доле в социальном составе населения. Но Руммель установил, что в той области, которую он изучал, жертвами преследований часто становились люди из семей богатых и знатных или, по крайней мере, состоятельных, а их обвинители - члены выборных комитетов - стояли лишь ненамного ниже их на социальной лестнице. Таким образом, дело здесь было в "напряжениях внутри верхних слоев" ". Например, в 1500 г. в Кринсе, в Швейцарии, проходил процесс над одной довольно состоятельной женщиной родом из Оберхузена. При ближайшем изучении выясняется, что в городе, куда она переехала, новые соседи завидовали ее богатству и невзлюбили ее, результатом чего и явилось обвинение в ведовстве "". Таким образом, подоплекой процессов над ведьмами не обязательно были классовые конфликты, а если и случалось так, то социальные слои, из которых рекрутировались преследователи и жертвы, были гораздо разнообразнее, нежели считалсь до сих пор.
      Может быть, за преследованиями ведьм скрывались гендерные конфликты? Этот тезис, особенно охотно выдвигавшийся и варьировавшийся феминистски настроенными авторами, правдоподобен, поскольку большинство обвиненных и казненных были женщины. В среднем они составляли четыре пятых всех жертв процессов, хотя в разных регионах в разное время доля мужчин могла сильно колебаться. То, что преследование ведьм представляло собой преследование женщин, верно. Однако эта констатация сама по себе может служить лишь исходным пунктом для изучения конкретных мотивов и функций процессов. Систематическая работа в этом направлении началась только недавно ^.
      В этой связи, конечно, уместно вспомнить о долгой истории христианского женоненавистничества, которое в концентрированном виде выражено в стереотипе ведьмы, обрисованном, например, в "Malleus Maleficarum". Впрочем, мизогиния является общей-возможно, необходимойпредпосылкой, но еще не достаточной причиной для преследований. Какие именно женщины становились жертвами? Легко предположить, что это были прежде всего "знающие" женщины - знахарки, ворожейки, повитухи, - пострадавшие за свои магические занятия. В самом деле, люди такого рода были среди обвиняемых, однако они составляли лишь небольшую их часть. Как власти, так и обвинители из односельчан часто проводили различие между сведущими в магии целительницами и злыми колдуньями - ведьмами. Кроме того, женщины не обладали монополией в магических искусствах, как раз наоборот - репутация мужчин как целителей и изгонятелей ведьм, например, в Англии или в графстве Лип
      II Зак. 125
      322 ___ Современная историография
      пе *', была, очевидно, выше. Да и на суде ведьмам вменялось в вину не отправление магических практик вообще, а именно злое, вредоносное колдовство. Эти "maleficia", злодеяния, вовсе не обязательно были плодом маниакальной фантазии ученых юристов и теологов: они, как мы узнаем по косвенным данным источников, вполне могли практиковаться в действительности. Решающую же роль играло установление связи между несчастьем, постигавшим кого-то, и угрозой, жестом или действиями определенного лица, которые ex post идентифицировались как ворожба. А случаев, допускающих подобное истолкование, в повседневной жизни деревни было более чем достаточно. Поэтому представляется важным попытаться установить, существовала ли какая-то определенная группа женщин, которой по преимуществу приписывалось злое колдовство.
      Как и в случае с социальной принадлежностью, относительно надрегиональных закономерностей, связанных с семейным положением или возрастом жертв, можно говорить только с очень большими оговорками. Возьмем, к примеру, "типичную саарскую ведьму". Это, как констатирует Лябуви, была "женщина за пятьдесят, незамужняя или овдовевшая, но не обязательно живущая уединенно и замкнуто - она вполне могла быть интегрирована в семейное и деревенское сообщество". Не ограничиваясь этими структурными признаками, автор дополняет их следующим наблюдением: поведение женщин, на которых падало обвинение в колдовстве, отличалось от обычного - это были чаще всего "нонконформистки, отклонявшиеся от принятых правил общежития и концентрировавшие на себе благодаря своей сварливости или безнравственному поведению повышенный конфликтный потенциал". Весьма вероятно, что их особенно легко можно было обвинить в действиях, которые интерпретировались как ведовство - проклятия, угрозы, плевки или дутье ^.
      Устранение докучливых маргиналов с помощью обвинения в ведовстве - схема убедительная. Но необходима осторожность при обобщениях на базе эмпирического материала. Так, X. Поль в исследованной им области курфюршества Майнц применительно к XVI в. не обнаружил высокого процента вдов среди обвиненных ". Очень важный методический принцип сформулировал Вальц: он пишет, что недостаточно изучать только материалы процессов - необходимо реконструировать и девиантное поведение обвиняемых. В своем анализе он использовал в качестве контрольного материала документы низшей деревенской судебной инстанции - окружного суда. Результат получился неожиданный. Те, кто впоследствии был обвинен в ведовстве, не выделялись, согласно материалу источника, особо отклоняющимся поведением, а те, кто то и дело привлекался к суду за безнравственность и другие нарушения норм, не обвинялись в ведовстве **.
      Такие же трудности, как при создании обобщенного образа жертвы преследований, возникают при определении полового соотношения между обвинителями и обвиняемыми. Только на институциональном уровне судопроизводства женщины-жертвы противостояли мужчинам-судьям.
      Г. Шверхофф. От повседневных подозрений k массовым гонениям _____ 323
      Уже в том, что касается свидетелей, положение менее однозначное: так, в Сааре и в Лемго одну треть свидетелей, фигурировавших на процессах, составляли женщины ^. В порождении и распространении слухов о ведьмах женщинам тем более принадлежала важнейшая роль. Речь идет не только и не столько о пресловутой бабьей болтливости: феминистской историографией установлено, что подозрения в ведовстве возникали зачастую в результате конфликтов между женщинами - например, между роженицами и ухаживающими за ними служанками и повитухами.
      С другой стороны, выяснилось, что для понимания гендерного аспекта проблемы весьма плодотворным является анализ мужского меньшинства в процессах ведьм. Во-первых, обнаруживается различие в оценках магических действий мужчин и женщин. Во-вторых, четче проявляется половая специфика: мужчины, о которых шли слухи, реже оказывались втянутыми в процесс, нежели женщины, а если это все же происходило, то у них было значительно больше шансов остаться в живых. Связан с гендерными стереотипами и механизм самодеструкции массовых процессов, о котором шла речь выше. В фазе их бешеной эскалации все чаще ломались стереотипы, т, е. в них вовлекались люди, занимавшие высокое социальное положение - и все больше лиц мужского пола, в связи с чем и начинали зарождаться сомнения в истинности обвинений.
      Для тех, кто ожидал обнаружить некоторую доминанту, результат анализа конфликтов, которые разрешались посредством обвинения в ведовстве и процесса, оказывается разочаровывающим. Сущность процессов над ведьмами можно усматривать, как раз наоборот, в их многофункциональности. Они предоставляли самым различным социальным группам разнообразные возможности. Одномерные интерпретации - "богатые против бедных", "мужчины против женщин" - разбиваются о сложную действительность. Однако интереснейшей проблемой для исследователя остается вопрос - как увязать эту многофункциональность с тем, что жертвами процессов становились в первую очередь женщины.
      С констатацией того факта, что обвинение в ведовстве могло быть используемо в качестве оружия в разнообразных конфликтах, открывается множество перспективных направлений исследования. Можно разрабатывать типологии конфликтов применительно к конкретным регионам, как это сделала, например, И. Арендт-Шульте '". Защита интересов детей и других членов семьи, разногласия в связи с заключением брака или наследованием имущества- таковы лишь некоторые из важных мотивов, которые обнаруживаются, по ее наблюдениям, в подоплеке процессов. Поскольку женщины либо не имели прямого доступа в суды, либо не могли добиться там решения в свою пользу, т. е. поскольку правовые механизмы решения конфликтов им не помогали, легко было приписать им стремление отомстить с помощью магии. Локальные исследования, как показал Вальц, дают хорошую возможность для выработки поддающихся генерализации гипотез о функциях веры в ведьм. Он подчеркивает вслед за этнологами, что эта вера помогала- посредством объяснения II*
      324 Современная историография
      несчастий действиями определенного лица - находить удовлетворительные объяснения для дотоле необъяснимых явлений. Кроме того, Вальц разрабатывает элементы социологической теории для более глубокого понимания деревенского общества начала Нового времени ^. Так, он считает, что важной предпосылкой для возникновения подозрений в ведовстве был "принцип постоянства суммы", который господствовал в представлении сельских жителей не только о том, что касалось материальных благ, но также любви, здоровья и чести. Согласно этому принципу, увеличение количества неких благ у одного индивидуума или семьи интерпретируется соседями всегда как уменьшение их собственного достояния. Принцип роста благосостояния всех, как он идеально-типически реализуется в обществах с рыночной экономикой, тогда еще не был известен. А "принцип постоянства суммы", описанный "теорией ограниченных ресурсов" Дж, М. Фостера, образует базу постоянной конкуренции, вездесущей зависти и ненависти, которые в свою очередь создают базу для обвинений в ведовстве. Привлекая аргументацию социолога Никласа Лумана, Вальц стремится показать, почему в простых социальных системах, "по структуре близких к интерактивным", подобные конфликты должны либо подавляться, либо разрешаться прямо и открыто. Так можно теоретически концептуализировать картину пронизанного конфликтами, агонального общества; материалы процессов доставляют впечатляющие эмпирические подтверждения.
      До сих пор речь шла о функциях веры в ведьм и о связанных с нею конфликтах. Но объяснительная сила этих построений тоже не безгранична. Проблематичным является само исходное предположение, что обвинения в ведовстве имели всегда функциональное значение для разрешения конфликтов, Вальц подчеркивает, что вера эта могла быть и дисфункциональной и не только способствовала преодолению конфликтов, но также и наоборот, становилась их причиной ". И для властей процессы никоим образом не были лишь функциональным инструментом в достижении их целей. Как средство для реализации новых представлений о социальном порядке они вообще не годились ". Как уже отмечалось, преследования часто прекращались по инициативе правителей, так как несмотря на их принципиальное стремление к уничтожению секты ведьм, практический ход процессов мог свести на нет их решимость к дисциплинированию подданных. И наконец: какую функциональность можно признать за феноменом, который в течение нескольких лет приносил во многих местах смерть почти трети взрослого населения и грозил тем же еще большему числу людей, поскольку в процессы была вовлечена половина сельских жителей?
      Столкнувшись с такой проблемой, Р. Вальц предложил и осуществил продуктивную смену уровня исследования. Если охота на ведьм не может быть полностью объяснена с помощью анализа ее причин и функций, рассудил он, то мы, возможно, продвинемся дальше, если будем исследовать процессы коммуникации. Осуждение некой женщины как ведь
      Г. Шверхофф. Отповседневныхподозрени(Н( массовым гонениям 325
      мы при таком взгляде предстает не предопределенным результатом данного сочетания интересов и особенностей поведения людей, но в значительной степени- результатом, и притом иногда отчасти случайным, процесса интеракций и интерпретаций участников событий. Научный анализ перемещается при таком подходе на уровень коммуникационных шагов. Как рождается в общественном мнении "слух", подозрение против кого-то, как это подозрение формулируется и распространяется, развивается и исчезает? Какие типовые образцы поведения были в распоряжении подозреваемых?
      Результаты исследований Вальца мы не можем излагать здесь в деталях ^. Он выстраивает последовательность акций со стороны подозревающих: от уступок и намеков через избегание контакта - к обвинениям в лицо, угрозам и физическому насилию. Подробно описываются и способы самозащиты обвиняемых. Чаще всего они выбирали способ "реторсии", т. е. били врага его же оружием, отвечая, что будут считать самого обвиняющего колдуном до тех пор, пока он не докажет свое обвинение. Анализ Вальца охватывает и сам судебный процесс и предшествующие ему процедуры получения доказательств (в Липпе запрещенные законом ордалии - а именно испытание водой - играли в сознании населения очень важную роль). С одной стороны, обнаруживается, что исход этих процедур не был заранее предрешен - отсюда становится понятно, почему многие неформальные обвинения в ведовстве не перерастали в процессы. Но с другой - видны и скрытые пружины той роковой динамики, которая вела от повседневных подозрений к судебному процессу. Вальц называет механизм, жертвой которого стало множество женщин, "парадоксальной коммуникацией". Парадокс заключен в том, что любое защитное действие подозреваемой могло способствовать укреплению подозрений. Если, скажем, она в ответ на обвинения в ведовстве молчала, надеясь, что разговоры сами улягутся, то это могло быть истолковано как признание ею вины, а если открыто защищалась, как предписывал ей кодекс чести, то этим только способствовала распространению слуха. Против молвы, которая для общественного мнения имела характер истины, после некоторого предела большинство женщин уже ничего не могли сделать. Это видно особенно наглядно по тому, как быстро от тех, на кого падало подозрение, дистанцировались даже ближайшие родственники. И при этом нужно помнить, что в деревнях, которые изучал автор, не наблюдалось настоящих массовых процессов. Если перенести открытые Вальцем механизмы на сообщества, где преследования были интенсивнее, станут понятнее их движущие силы.
      ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ МЕЖДУ ГЛОБАЛЬНЫМИ ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫМИ МОДЕЛЯМИ И МИКРОИСТОРИЕЙ
      На вопрос, чем же объяснить феномен охоты на ведьм в Европе в начале Нового времени, у германских ученых тоже нет готового ответа.
      326_______________________Современная историография
      Но причиной тому не слабость исторической науки. Ведьмомания - так же, как, например, холокост или сталинизм, - слишком сложное явление, чтобы его мочено было объяснить какой-то одной причиной.
      Однако нет оснований капитулировать перед этой сложностью или искать выход в простом сложении нескольких причин. Одно из возможных решений состоит в построении дифференцированной объяснительной модели ^, раздельно рассматривающей общие причины и предпосылки преследований (например, существование теологического учения о ведьмах; возможности, возникшие с появлением новых юридических процедур и инстанций), более специфические исторические причины (такие, как общее ухудшение климата) и конкретные условия возникновения или невозникновения - каждой данной волны преследований (например, позиция местных властей). Правда, и такая модель имела бы свои недостатки, так как различные уровни анализа, которые необходимо было бы сперва рассмотреть по отдельности, чтобы потом изучить их взаимодействие, слишком поспешно смешивались бы. Так, нельзя смешивать вопрос о возникновении феномена охоты на ведьм с анализом ее функций в обществе начала Нового времени. И, как мы видели, этот анализ недостаточен для понимания динамики обвинений в ведовстве от повседневных подозрений к массовым преследованиям.
      Исследования, проведенные в предшествующие годы, заложили фундамент для общей интерпретации изучаемого феномена. Но прежде чем приступить к этому, необходимо выполнить еще некоторую концептуальную работу. Существует уже множество эмпирических региональных исследований; новые будут, конечно, не лишними, но они должны быть сориентированы на решение основных, системных вопросов. Необходима дальнейшая работа по прояснению гендерной специфики в преследованиях, что едва ли возможно без интенсивного изучения гендерной истории в целом. Мы все еще слишком мало знаем о "норме" в отношениях между полами и в жизни женщин того времени, чтобы можно было на этом фоне правильно понять смысл и значение обвинения в ведовстве. Новые перспективы открылись бы с включением исследований по истории ведьм в контекст истории преступности, ибо на фоне других уголовных преступлений четче проступят черты общего и особенного в поведении лиц, подозревавшихся в колдовстве ^.
      Привлекательным представляется также расширение изучаемого периода. Голландский антрополог В. де Блекур исследовал, как изменялось значение ведовства и соответствующих обвинений в северо-восточной части Нидерландов с XVI по XX в., и выяснил, что в недавнем прошлом традиционная вера в ведьм не просто была жива среди сельского населения: исторические факты ведовства и преследования ведьм переживают в новейшее время новую специфическую рецепцию '". Юрген Шеффлер изучал тему прошлого в фольклоре маленького городка в Липпе, бывшего в свое время "гнездом ведьм", и обнаружил, что память об этом прошлом
      __________Л Шверхофф. Огповседиевиых подозрений k массовым гонениям_______327
      отразилась в карнавальном действе сожжения ведьмы во время праздника в 1925 г."
      Изучение истории ведовства проявляет тенденцию не только к расширению области интересов. И ценность материалов процессов над ведьмами не исчерпывается тем, что с их помощью можно приблизиться к объяснению феномена великих преследований - они позволяют многое узнать и о повседневной жизни, о народной культуре начала Нового времени.