Кувырок через голову

– Никуда он не перешел! – крикнула Богданова-мама.

Она рано пришла с работы. Отпросилась, чтоб с сыном вечер побыть. У нее работа сейчас сверхурочная! Надо сдавать проект! Но она специально отпросилась. Его нет дома! Она сидит, нервничает. Вдруг приходит какая-то женщина. С печеным лицом. Абсолютно неинтеллигентная. «Можно с вами поговорить?» Пожалуйста! Опять небось этот ирод стекло у кого-то разбил. Вечно по всем дворам носится с палкой. А мать плати, объясняйся. Так хорошо бы – стекло! Богданова-мама просто подпрыгнула бы до потолка от счастья, если бы ее дорогой Богданов разбил очередное стекло!

Так – нет. Вдруг эта женщина заявляет: «Я думаю, будет лучше, если ваш Вадик будет учиться в моем классе». Она, видите ли, думает! Да с какой стати? Она, видите ли, учительница! По душам пришла поговорить!

– Это Нина Максимовна, Асина учительница, – сказала мама. – Она, кстати, чудесный, даже необыкновенный человек.

Богданова-мама не запомнила, как ее звать. Ее это не интересовало! И не интересует! Она вся трясется. С таким трудом устроила его в английскую школу, и он будет в этой школе учиться, вот и весь разговор. Она с него шкуру спустит, но он будет туда ходить!

Мария-Антуанетта вдруг соскочила с батареи, подошла к Богдановой-маме, легонько ухватила ее зубами за щиколотку. И сразу же отпустила.

– Что это? – испугалась Богданова-мама.

– Она не любит, когда кричат, – объяснила мама.

– Сиамские кошки вообще загрызть могут, – нервно сказала Богданова-мама и убрала свои ноги подальше. – Как вы не боитесь?!

– Она у нас, наоборот, самая добрая в семье, – объяснила мама.

– Не знаю, не знаю, – засомневалась Богданова-мама.

Но дальше уже говорила тише и все время оглядывалась на Марию-Антуанетту, что она делает.

– По-моему, вы не правы, – осторожно сказал папа. – Я тоже думаю, что у Нины Максимовны в классе Вадим будет счастливее…

– Он нигде не будет счастливее, – отрезала Богданова-мама.

Она со своим Богдановым целое лето сидела, чтобы он перешел в третий класс. Уже нанимала ему педагогов! Извела кучу денег! Теперь сама с ним сидит каждый вечер. Вот в это время она с ним как раз сидит, с семи до девяти. Поэтому он и прячется! Она его в это время тычет носом в книгу. Где он будет счастливый? Он ничего не читает! Ни одной книжки сам не прочел. Он не умеет читать! Не любит! Но она его заставит любить.

Мама вдруг засмеялась. Она всегда не вовремя смеется. Папа и Мария-Антуанетта посмотрели на нее с осуждением.

– Что вы смеетесь? – насторожилась Богданова-мама.

– Да так, – сказала мама. – Просто вспомнилось ни к селу ни к городу. У меня есть подруга, ей семьдесят один год. Ее отец до двенадцати лет колотил головой об унитаз за чтение русских книг, представляете?

– Как? – удивилась Богданова-мама. – А какие же книги она читала?

– На разных других языках, – пожала плечами мама. – На французском. На немецком. Она много языков знает. Она переводчица.

– Ну и что же? – нервно спросила Богданова-мама.

Она не совсем поняла – может, мама ее оскорбила? Или, может, – нет? Может, мама – наоборот – ей подсказывает какой-то новый педагогический путь?

– Это я к тому, – объяснила мама, – что есть разные методы. И у вас, по-моему, не самый лучший.

– А какой с ним лучший? – вздохнула Богданова-мама. – Я одна за него отвечаю, у меня помощников нет.

Когда она вздохнула, лицо у нее вдруг сделалось доброе. Только лицо Богдановой-мамы было какое-то расплывчатое в чертах, будто ее недодержали в проявителе. Это папа сейчас подумал. Свойство таких лиц – обретать четкость именно в состоянии аффекта. Но тогда они делаются почти уродливыми.

Вслух же папа сказал совсем другое:

– Мне кажется, вам не нужно сейчас забирать Вадима домой…

– Как это? – не поняла Богданова-мама.

– Пусть он бы у нас несколько дней пожил. Он успокоится. Вы немножко успокоитесь. Потом можно будет что-то решать…

– И уроки им вдвоем веселее делать, – поддержала мама. – В школу – вместе и домой – вместе.

Это она зря сказала. Напомнила Богдановой-маме про школу, наступила на больную мозоль. Папа с Марией-Антуанеттой посмотрели на маму с осуждением.

Нет, своего Богданова она нигде не оставит. С какой стати он будет тут жить? У него есть дом. А завтра утром она сама его поведет в английскую школу. За ручку! Она уже своему начальнику позвонила, чтобы дали отгул. И на это идти приходится! Сказала, что у нее высокая температура. Хорошо, что эта учительница явилась сегодня. Хоть так, но Богданова-мама узнала правду. Она сразу же побежала в спецшколу. А там уже документы собирались пересылать, затребовало роно. На коленях пришлось валяться, чтоб этого ирода оставили в школе! Они бы рады, конечно, избавиться! Но Богданова-мама им такого удовольствия не доставит…

– Жаль… – задумчиво сказал папа.

И сразу пошел к Асе в комнату.

– Вадик, – объявил папа, будто он был добрый вестник из греческой мифологии, которую они с Асей читали. – Тебя мама ждет.

– Слышу, – сказал Богданов.

И неохотно поднялся с дивана.

Богданова-мама шла одеваться в коридор. Но тут, прямо у нее под ногами, прошмыгнул уж Константин и спрятался за тумбу для обуви.

– Кто это? – вскрикнула Богданова-мама.

– Константин, – объяснила мама. – Мне его на день рождения подарили.

– Странные вам дарят подарки, – поежилась Богданова-мама. – Я бы со страху с ума сошла.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – это мама такую пословицу ей напомнила, народную мудрость.

– Коню – конечно. Но это же змей!

– Очень покладистый господин, – успокоила ее мама. – Немножко холоднокровный, но это в доме даже приятно как исключение.

Но Богданова-мама не могла успокоиться и пугливо оглядывалась. Когда еще Дези свистнула, она вздрогнула. И как-то уже торопливо и даже радостно она увела своего Богданова за руку. Наверное, она рада была, наконец, с ним остаться наедине после этой квартиры и даже не так уже, кажется, на него сердилась…

Между прочим, после их ухода мама с папой почему-то не погнали Асю спать, как она справедливо опасалась, ибо время для нее было критическое. Она уже готовилась поканючить, что только дочитает страничку. А сама за эти минуты хотела вычесать Фингала. Сегодня некогда было его чесать, столько было уборки!

Но мама сама предложила:

– Давайте, что ли, грузить пароход?

– Чур, на букву «эл»! – закричала Ася, поскольку на букву «эл» слов, как известно, множество и грузить можно долго.

Но этот номер у Аси не прошел.

– Будем грузить на «ща», – решил папа, для которого в алфавите нет трудных букв.

Грузить пароход, сидя в теплой кухне у себя дома, – упоительное занятие, так как можно сваливать в его бездонный трюм решительно что угодно: пространство, подштанники, помаду, призраков, паранджу, петухов, подноготную и просто пустоту, полную пыли. И пароход все это выдержит, не давая ни крена, ни течи.

– Щенятами! – начала Ася.

– Щеками, – сказала мама.

– Щастьем, – попытался смошенничать хитрый папа. Но был тут же пойман своей образованной дочерью. И поправился. – Ладно. Щедростью.

– Щеглами, – сказала Ася.

– Жаль все-таки, что отпустили человека, – невпопад сказал папа.

– Щекоткой, – это мамина очередь.

– Щилотами, – сказал папа.

– Это что еще за «щилоты»? – удивилась мама. – Есть щи. И, кажется, есть пилоты?

– Нет никакого щилота! – закричала Ася.

– Не знаете? – возмутился папа. – Медицинский термин! Это специальный такой зажим – щилот. Применяется в хирургии при операциях на тонком кишечнике.

Никто никогда не слыхал. Но папе поверили. Он, между прочим, три года в медицинском институте учился, пока из него ушел. Папа вообще знает невероятное количество слов, о которых Ася и мама слыхом не слышали. У него же такая память! На даты. На термины. На все на свете. Проверять его по Большой Советской Энциклопедии – это даром терять драгоценное время.

– Щепетильностью, – гордо сказала Ася, она все боялась забыть.

– Ого, хорошее слово, – отметил папа.

Со своим «щилотом» он, кстати, наврал. Нету такого слова! Потом он, конечно, признается. Но не сейчас! Сейчас папа был ужасно доволен, потому что самое пленительное в игре – это надуть партнеров. Особенно таких прожженных, как мама и Ася.

Телефон давно уж звонил. Маме пришлось наконец взять трубку.

Игра сразу провисла. Ася с папой лихорадочно шевелили губами, стараясь набрать слов на «ща» в запас, изображая при этом на своих лицах полную безмятежность, будто они и не думают думать, у них, у каждого, этих слов на «ща» прямо пруд пруди, просто не знают, куда девать. От таких титанических усилий проклятые слова, вдруг счастливо мелькнувшие, куда-то проваливались из памяти.

Что там мама говорила по телефону – никто и не слышал.

Наконец положила трубку…

– Твоя очередь! – закричали Ася с папой.

Но мама улыбнулась загадочно, подошла к дивану, где сидела Мария-Антуанетта, отвесила Туське, словно английской королеве, церемонный поклон и попросила учтиво:

– Позвольте вашу ручку…

Туся не позволила, так как не привыкла к дворцовому этикету.

Мама сама взяла ее лапу и церемонно пожала:

– Поздравляю – вы стали бабушкой!

– Как? – закричали в один голос Ася и папа.

У старшей дочери Марии-Антуанетты, у Пенелопы, которая сперва была Пифагор, оказывается, только что родились котята. Это ее хозяин звонил. Они у него в пододеяльнике родились! Он диссертацию пишет. Сидит безвылазно дома. Ночью тоже пишет, даже не спал. А тут вечером прилег, просто – полежать. И вдруг ему сразу снится, будто у его Пенелопы народились котята! Он еще подумал во сне: «Заработался! Всякая чертовня уже снится!» Открыл глаза. А котята уже пищат у него в пододеяльнике.

Целых три штуки! Неизвестно, как быть теперь с диссертацией? Она сразу померкла в его глазах. Ему котят надо теперь доводить до ума…

– Коты или кошки? – все же спросил практичный папа.

– Я тоже спросила, – засмеялась мама. – А он знаешь мне что ответил?! «Это не имеет значения, – говорит. – У нас родились дети, и мы с Пенелопой очень довольны».

– Ответ истинного джентльмена, – захохотал папа.

А Мария-Антуанетта вдруг прыгнула и повисла на шторе. Хоть и не сразу, но до нее дошло!

Сколько перенес этот пудель!

Ася сидела в школе на уроке. Место с ней рядом было пустое. Богданов не пришел почему-то. Ася опаздывала, не успела к нему зайти. Думала, он уже в школе, просто – думала – не дождался. Плохо знала еще Богданова, если так подумала. Он бы дождался!

Был последний урок – «любимого чтения». Нина Максимовна вслух читала «Алису в стране чудес». Она была красива, как Бог, – в новой голубой кофточке и волосы высокие, будто корона на голове. С распущенными, когда волосы словно льются на плечи, Нина Максимовна тоже была красива, как Бог. Это Ася где-то читала: «красив, как Бог». Мужской род – красив, женский – красива, все правильно…

«Алису в стране чудес» Ася знала почти наизусть. Пока Нина Максимовна читала какую-нибудь фразу, Ася слышала внутри себя уже дальше. Если она слышала правильно, чтоб – до слова, то улыбалась сама себе, а если неточно помнила, то огорчалась и опускала глаза. Лицо ее поэтому было в непрестанном – живом – волнении. И Нина Максимовна, о чем Ася, конечно, и не догадывалась, читая и постоянно стараясь держать в поле зрения все лица в классе до одного, все время как-то особенно остро видела перед собой это Асино живое лицо. И оно очень помогало Нине Максимовне читать.

Вдруг дверь немножко приоткрылась со скрипом. И сразу опять тихонько прихлопнулась…

Нина Максимовна переглянулась со своим классом, чтоб они пока не очень шумели, и вышла в коридор. Но быстро вернулась.

– Ася Жукова, ты можешь идти, – вдруг сказала Нина Максимовна. – За тобой пришел папа.

Папа не просто пришел. Он заехал за Асей на машине «Скорая ветеринарная помощь». Машина их ждала возле самой школы, и многие из параллельного третьего «Б», у которого было три урока, но они еще не успели уйти домой, видели, как Ася со своим папой запросто садилась в эту машину.

Дорогой папа все объяснил. Они едут в ветеринарную поликлинику, где работает главным врачом папина сестра тетя Вера. Ну, это Ася знает! Первый раз, что ли? Тетя Вера позвонила папе в театр. У нее все врачи болеют. Один вообще ушел в отпуск. Она по глупости сама отпустила. Тоже, нашел время! Тетя Вера – одна на приеме, а народу столько, что вот-вот кабинет проломят. Санитарку она уволила. Она все равно ничего не делала. Только мазала себе губы. Но без нее еще хуже! Даже стол некому протереть после больного животного. Тетя Вера голову потеряла. Если папа с Асей ее не выручат, то она пропала. Она бросит свою поликлинику и уйдет в Ветеринарный отдел подшивать бумажки. С нее хватит!

Но этого они с Асей никогда не допустят.

– Надо выручать, – сказала Ася.

Папа не зря три года в медицинском институте учился, пока ушел. Он все умеет. Уколы, банки, горчичники, рану собаке зашить – тоже может. Он фельдшером потом на «скорой» работал, было время. Кое-что еще помнит! У Аси тоже руки. Стол она вполне может протереть специальным раствором, чтоб зараза там сдохла. Подержать кота, пока его колют. Пациентов в журнал записать, как фамилия, где живет, на что жалуется. Это хозяин все скажет. Пациенты только визжат и лают. Ася не хуже папы знает. Нервы у нее крепкие. Уж во всяком случае в обморок Ася не грохнется, если, например, кровь…

– Вот еще! – засмеялась Ася. – Я тете Вере на операции помогала.

Папа помнит, это он – просто так, к примеру. Он и Богданова хотел взять. Нина Максимовна отпустила бы, папа спросил. Но Богданов, оказывается, не пришел в школу. Интересно, Ася его утром видела или нет?

– Нет, – сказала Ася. – Проспал наверно.

– Хорошо, если так, – вздохнул почему-то папа.

Надо вечером обязательно к Богдановым заглянуть, проведать, как они там, все ли у них в порядке…

Тут шофер отчаянно засигналил.

Толстый щенок сидел и чесался на самой дороге. И не думает уходить! Шофер снова гуднул. Из-за угла, как безумная, выбежала толстая женщина в лохматом пальто и бросилась прямо под машину. Но машина уже остановилась. А щенок все чесался. Это, выходит, была его хозяйка. Она схватила своего щенка, как безумная, толкнула машину и убежала.

Шофер хотел уже тронуться. Но тут прямо на машину из-за угла выскочили огромный боксер, мраморный дог, две кудлатые болонки, которые исходили визгливым лаем, московская сторожевая, фокстерьер, японский хин и кто-то еще. Истошно закричали хозяева дога, болонок, московской сторожевой, фокстерьера, хина и всяких других. Воробьи с перепугу прянули с тротуара в небо и, наверно, поубивались бы, попадись на их пути провода, потому что с перепугу они взлетели хвостами вперед. Такой вдруг переполох!

– Все, – объявил шофер. – Ближе не подъехать: убьют.

За углом была ветеринарная поликлиника. Честно говоря, почему-то это сразу чувствовалось.

К кабинету, в котором принимала тетя Вера, еще надо было пробиться сквозь коридор. В коридоре тесно стояли люди, собаки, кошки в корзинках и белый гусь в эмалированном тазу. Терпко пахло просыхающей в тепле шерстью, карболкой, щенячьим визгом и человеческим нетерпением.

Папа отважно ринулся во все это, таща Асю за руку.

– Куда? Без очереди? – заволновался коридор, напирая на папу со всех сторон. А белый гусь в эмалированном тазу внезапно ущипнул Асю за палец. Но небольно.

– Вы же видите, что мы без животных, – отбивался папа.

– Знаем, как без животных! – волновался коридор. – А у самого, небось, за пазухой!

– У меня за пазухой крокодил, – отбивался папа.

Но все-таки расстегнул свой плащ и показал, что никого нет.

– Ой, товарищи, это доктор, – вдруг догадался кто-то.

У папы был белый халат под плащом. Предусмотрительный все-таки! Но папа ведь знал, куда он идет. Он все же думал еще пожить на этом веселом свете, а не обязательно быть сейчас растерзанным на глазах у собственной дочери.

Как только прозвучал этот возглас, настроение вокруг папы и Аси мгновенно переменилось. Теперь на них со всех сторон смотрели умоляющие, заискивающие глаза. Хозяйка гуся обхватила свой таз и передвинула его подальше от Асиной ноги, чтобы он случайно не задел девочку. Так она объяснила папе, глядя на него снизу, из-за гусиной шеи. А шикарная молодая дама с маленьким мальчиком осторожно тронула папу за руку и сказала воркующим голосом, каким говорят сытые голуби на весенних теплых карнизах в ранний утренний час, когда их никто из людей не слышит:

– Доктор, миленький, можно ли держать белую крысу в доме? Это не опасно для мальчика?…

– Абсолютно не опасно, – любезно ответил папа. – Ни для мальчика, ни для девочки. Но крыса должна иметь полноценное питание, чистоту в клетке и прогулки на свежем воздухе.

– А что она кушает, доктор, миленький?

– Она ест все, – веско сказал папа. Взглянул на мальчика, который так не похож был на шикарную молодую даму хмурой своей и худосочной серьезностью, и еще прибавил. – Кроме конфет, конфеты для крысы – гибель…

– Доктор! Доктор! – теребили папу со всех сторон.

– Простите, в таких условиях отказываюсь вести прием, – нахально возвестил папа.

И совсем было собрался шмыгнуть в кабинет, таща Асю за руку. Но внезапно его осенило.

– Срочные консультации, не требующие хирургического вмешательства, – объявил папа громко, – могу дать в зале ожидания. Кто хочет, пожалуйте за мной…

Гусь в эмалированном тазу одобрительно вскрикнул.

Коридор вздохнул, расступился и пропустил Асю с папой вперед. А за ними, как за тем крысоловом, о котором папа недавно Асе читал, в пустой прохладный и гулкий зал ожидания, где все сделано, чтоб удобно ждать приема, но никто ждать почему-то не хочет, повалили собаки, люди, кошки и запахи. Гусь шел сам. А эмалированный таз тащила его хозяйка, и этот таз гремел.

В коридоре сразу никого не осталось.

– Кстати, вы обратили внимание на потолок в коридоре? – небрежно сказал папа. – Он в аварийном состоянии. Два раза обваливался.

И незаметно подмигнул Асе. Ася сразу поняла, что папа наврал. Просто в кабинете, где принимают врачи, все слышно из коридора, а нужно, чтоб было тихо.

– Доктор… Доктор…

Тучный дядька в кожаной куртке как-то незаметно оттеснил папу ото всех. Он и его боксер окружили папу. Асе боксеры вообще нравились. Но у этого, который сейчас окружил папу, было какое-то неприятное лицо, нахальное и брюзгливое, будто он слизняков наелся.

– Доктор, у нас лапа… – почему-то шепотом сообщил папе дядька в кожаной куртке.

– У вас лапа, – громко повторил папа, стараясь высвободиться от дядьки и его слюнявого боксера. – Лапу нужно смотреть на столе. Придется вам обождать.

– Я не могу ждать… – почему-то шепотом объяснял дядька. – Сами понимаете, доктор, я отблагодарю…

– Помощь у нас бесплатная, – громко сказал папа, решительно отодвигая боксера в сторону. – В порядке очереди.

И что-то еще он хотел сказать, такое у папы вдруг стало лицо. Ася один раз такое лицо у папы на даче видала, когда ему в суп залезла гусеница.

– Больше никого нет на прием? – раздался из коридора знакомый голос. И вошла тетя Вера, в белом халате и в белой шапочке. Очень похожая на папу, только, конечно, без лысины, но под шапочкой все равно не видно. – Звоню. Приглашаю. – Тут она заметила Асю с папой. – Наконец-то! А я для вас интересного пациента держу. Идемте быстрее!

И увела их к себе в кабинет.

– Я с вами, – бросился за ними дядька с боксером.

И стал папе делать какие-то знаки, руками, лицом. Боксер тоже сморщился всем лицом. Но потом просто чихнул.

– Нет, мы без вас, – грубо сказал папа.

И дядька со своим боксером остался в зале ожидания.

В кабинете у тети Веры сидела худенькая пожилая женщина и держала в шерстяном платке кошку простецкого вида. Обычную. Серую. Такие в каждом доме живут на лестнице.

Больше никого не было. Где же интересный пациент?

– Вот, пожалуйста, Асин, обрати внимание на эту кошку, – сказала тетя Вера. – Запомни ее получше.

Как ее запомнишь? Никаких даже пятен нет. Простая. Серая.

– А у нее что? – спросила Ася.

Врачи любят редкие болезни. Наверное, у этой кошки болит что-нибудь исключительно редкое. Но ведь Ася не врач.

– Неважно, что у нее, – засмеялась тетя Вера. – Прихворнула немножко, съела что-то не то.

– Соседка, наверно, дала, – сообщила женщина. – У нас только свежее ест. А соседка завидует, от зависти спать не может.

– Ничего, – успокоила тетя Вера. – Попоите ромашкой. Молока пока не давать, рыбу – тоже. Это, Аська, говорящая кошка!

– А разве бывают? – ахнула Ася.

Даже папа удивился. Присел перед этой кошкой на корточки. Гладить ее сразу стал.

– Ты сказок разве не читаешь? – сказала тетя Вера.

– А по правде – бывают?

– Вот она – по правде, – сказала тетя Вера.

– Много говорит? – спросил уважительно папа.

Нет, папа не удивился. Просто сразу зауважал эту кошку, вон как он на нее смотрит. Снизу вверх!

– Она у нас одно слово пока что говорит, – скромно сказала женщина. – Но она у нас еще молоденькая.

– И какое же слово она выбрала? – уважительно спросил папа.

– Она выбрала слово «Уфа», – скромно сказала женщина. – А соседка завидует, ночи не спит…

Эта кошка – ее зовут Яночка – сперва была как будто обычная кошка. Они ее с дачи котенком привезли. Такая воспитанная! Все аккуратно, в кюветку. Играла, как все, со своим хвостом. Ласковая! Так за тобой следом и ходит. Купали ее два раза, она не боялась…

– Купать вообще-то не надо, – вставила тетя Вера.

– Больше они не будут, если не надо. Яночка чистая. Они с мужем живут вдвоем, детей нету. Муж работает на заводе. Он сидит утром, завтракает, а Яночка всегда тут же. Муж шутя и брякни: «Чего глядишь? Скажи что-нибудь!» А Яночка вдруг: «Уфа». Чисто. Как детский голос. Муж в кухню влетел: «Хозяйка, у нас кошка заговорила!» Она сперва испугалась. «Да ты сама послушай. Яна, иди сюда!» Яночка прибежала. «Яна, ну?!» Яночка возле ног у него потерлась. «Уфа», – говорит…

– А мне она скажет? – спросила Ася.

Она хотела прямо Яночку попросить. Но не решилась к ней обратиться.

– Навряд, – засомневалась женщина. – Мы уж с доктором как просили. Молчит. Яночка, скажи, детка!

Кошка заворочалась в шерстяном платке и как-то вздохнула.

– Не хочет, – сказала женщина. – Против воли не говорит.

– Было бы нереально, если бы она здесь заговорила, – объяснила тетя Вера. – Непривычная обстановка, собачьи запахи, чужие люди – это же понятно.

– Дома-то она не стесняется, – улыбнулась женщина.

Раньше муж только в дом войдет, сразу – на всю мощь телевизор. А теперь ничего не надо, ни футбол, ни ужин, а пусть только Яночка скажет «Уфа». От гостей – так отбою нет. Всем послушать хочется – с работы, родственники, которые знают, знакомые. Весь вечер в комнате смех. Соседка от зависти с лица спала…

– Можно, мы придем? – робко попросила Ася.

– Отчего же нельзя, – кивнула женщина. – Приходите вот с папой. Дома-то она никогда сказать не откажет…

И долго Ася будет потом приставать: «Папа, когда пойдем к Яночке?» А папа все срочно занят. Долго будет ждать! Пока папа признается, наконец, что он потерял бумажку с адресом. «Как же мы теперь найдем?» – ужаснется Ася. И папа скажет, что как-нибудь обязательно найдем. Или вдруг встретим на улице эту женщину. Или она снова придет с Яночкой в поликлинику. А может, адрес еще не совсем пропал, а где-нибудь завалялся среди бумаг. Вон их сколько в доме!

Но потом, постепенно, эти разговоры заглохнут.

Только навсегда останется с Асей говорящая кошка Яночка, которая не сказала ни слова. Даже взрослой на всех серых кошек будет она смотреть с непонятным, смешным уже для нее и все-таки неодолимым никаким взрослым опытом, тревожно волнующим ожиданием. Потому что в жизни, как и в искусстве, намек порою сильнее факта. И это хорошо понимал Асин папа, когда потерял адрес на бумажке, который он, вообще-то говоря, и не думал терять.

Неизвестно, что бы сказала Яночка, когда Ася приехала бы к ней в гости. Хотя вообще-то она говорила «Уфа», это факт…

Тетя Вера, меж тем, уже вызвала следующего пациента.

Это был черный пудель и с ним – две женщины. Одна внесла пуделя на руках и аккуратно поставила на стол. А другая поминутно сморкалась, искала носовой платок, теряла сумочку, хваталась за бок и чуть не села мимо стула, куда папа ее пригласил, чтобы записать в журнал.

– Фамилия? – спросил папа.

– Его? – испугалась женщина. И взглянула на своего пуделя.

– У вас разве разные? – удивился папа. – Ну, хоть чью-нибудь.

– Его фамилия Спиридонов, – сказала женщина.

Пудель Спиридонов услыхал свою фамилию и сразу залаял на столе. Какой умный! Тетя Вера хочет уши ему посмотреть, а он крутится, никак не дает.

– Держите! – приказала тетя Вера.

Ася схватила Спиридонова за задние ноги, а вторая женщина, про которую хозяйка пуделя объяснила, что это – ее подруга детства и без нее она бы ни за что не дошла, вцепилась Спиридонову в передние ноги. Но он их всех отшвырнул! Лает на тетю Веру и трясет ушами.

– Родненький, как он плачет! – вскрикнула хозяйка. – Доктор, мне, кажется, плохо. Почему он плачет?

Схватилась за бок и на стуле качнулась. Папа ей пузырек какой-то сует под нос, а она отпихивается.

– Прекратите! – кричит тетя Вера.

– Доктор, родненький, он не умрет?! – кричит хозяйка на стуле. – Я не переживу!

Пудель на столе скачет и трясет ушами.

– Спиридонов! – вдруг гаркнул папа, Ася даже вздрогнула. – А ну, стоять смирно, как на параде!

Пудель сразу встал. Ася и подруга хозяйкиного детства так на нем и повисли, а тетя Вера быстро залезла ему в ухо.

Хозяйка выпрямилась на стуле и тоже застыла.

– Уши грязные, – сказала тетя Вера. – Что же вы уши так запустили? У него ушной клещ.

– Как клещ? – ахнула хозяйка. – Откуда клещ, доктор? Бедненький, как он страдает! Я не переживу!…

– Подцепил где-то, – сказала тетя Вера. – Придется вам пережить. Сейчас покажу, как чистить.

– Разве я смогу? – бессильно сказала хозяйка, оседая на стуле. – Доктор, миленькая, я столько перенесла. У меня сердце, холецистит, гастрит, гайморит. Я насквозь больная! Если бы вы знали, доктор, родненькая, сколько перенес этот пудель. Его даже от шоколада тошнит. Он не умрет, правда?

– Умрет, – пообещала тетя Вера. – Лет через десять, не раньше. – Опять залезла Спиридонову в ухо. Ему теперь нравилось, он не дергался. – Вот так каждый день будете делать. Ася, чистую вату!

Ася ей подала.

– Нет, я не смогу, – испугалась хозяйка.

– А кто же, интересно, будет вашу собаку лечить?

– Наверно, я, – сказала подруга.

Тетя Вера обрадовалась, ей стала показывать. А хозяйка пуделя Спиридонова бочком встала и пошла в коридор. Она не могла больше на это смотреть! Как ее Спиридонова мучают. Тем более что он столько уже перенес в своей жизни.

Дверь за нею закрылась.

– Эх, не успел спросить, чего же он перенес, – даже расстроился папа. – Шрамов вроде не видно.

– У нее дочка с мужем расходилась… – стесненно объяснила подруга хозяйки.

– А пудель причем? – удивился папа.

– Ну, тоже переживал…

– У нас наслушаешься, – сказала тетя Вера. Еще раз сменила вату, положила пинцет и выпрямилась. – Пока все. Молодец, Спиридонов! Освобождай место для других.

И спихнула Спиридонова со стола. Он тряхнул ушами и побежал за подругой к двери.

– А что? – засмеялся папа. – Может, и переживал!

Ася сразу представила…

Огромная комната. Дочь хозяйки и ее муж медленно расходятся в разные углы. А пудель Спиридонов лежит на полу в самом центре и стонет. Он не знает, за кем бежать. А они все расходятся, в темноту, уже даже не видно. Спиридонов стонет. Его хозяйка плачет, сует своему Спиридонову шоколад. А он, бедненький, даже не хочет брать и трясет ушами. И рядом, на чистом полу, сидит громадный ушной клещ и в упор смотрит на Спиридонова жадными блестящими глазами. Ищет, куда бы впиться…

Ася клеща видала на даче. Он ей впился в ногу. Но папа тогда его сразу вырвал…

– Ага, у нас обхохочешься, – тетя Вера все терла руки под краном. – Думаешь, от чего я так устаю?

От своих пациентов тетя Вера не устает. Они тихие, хоть и лают. Мужественные. Никогда ни на что не жалуются! Благодарные. Один пес – тетя Вера его в прошлом году спасла, когда у него кость застряла в горле, – сам недавно сюда пришел, на прием. Без всяких хозяев! Лапу стеклом поранил и сразу вспомнил – прибежал в поликлинику.

Он так целеустремленно шел, что очередь его в кабинет пропустила без звука. А тетя Вера его приняла безо всяких документов. Врачи устают исключительно от хозяев. Вот где терпение надо!

Вчера, например, звонят: «Это главный врач?» Главный, да. «Что нам делать? У нас кошка с балкона упала. Шестой этаж!» Тетя Вера разволновалась. Как их кошка упала? На асфальт? Нет, на газон. Встает она на ноги? Да, встает. Но не очень охотно. Это уже эмоции!

Нет ли у нее крови? Там испугались. Никакой крови нет! Повезло этой кошке. «Так чего ж вы звоните?» – удивилась тетя Вера. Они потому, оказывается, звонят, что их кошка теперь отчего-то скучная. А тетю Веру вытащили из операционной! У нее борзая там под наркозом! «А если бы вы с шестого этажа упали, вы бы были веселая?» – спрашивает тетя Вера. Сразу – обида: «Доктор, вы как-то не так разговариваете…»

– Как с ними разговаривать? – удивляется тетя Вера.