Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мы пойдем мимо - и дальше

ModernLib.Net / Журавлева Валентина Николаевна / Мы пойдем мимо - и дальше - Чтение (стр. 2)
Автор: Журавлева Валентина Николаевна
Жанр:

 

 


      Если бы я знала, что эта задача не решается, можно было бы отступить. Но никогда не знаешь заранее - решается задача или нет. А отступить просто так... Нет, это невозможно.
      Придется действовать самой, ничего другого не остается. Надо включить Тумбу, - я видела, как это делал Арсен. У двери щит с рубильниками, кнопками и клавишами. Нужно подсоединить кабель, повернуть правый рубильник, затем нажать кнопку "Пуск". Рядом с ней кнопка "Стоп" и три клавиши неизвестного назначения. Арсен их нажимал, я видела. Они похожи на переключатели диапазонов в радиоприемнике. Длинные волны, средние, короткие... Тут, конечно, что-то другое. Икс, игрек, зет...
      Сначала рубильник. Затем кнопка "Пуск".
      Ну вот. Тумба заиграла, и теперь, когда я одна в комнате, шум кажется громче. Неприятный, зловещий шум.
      Клавиша "Икс". Щелчок и... ничего. Минута, две, пять... Хоть бы что-нибудь изменилось... Клавиша "Игрек" - тоже ничего. "Зет" - ничего. "Стоп" - шум быстро стихает.
      Тумба может включаться и выключаться - вот все, что я знаю.
      Не блестяще.
      7
      У меня не было ни малейшего желания идти в кино. Какое уж тут кино! Я спустилась вниз, к автобусной остановке, доехала до Павелецкого вокзала, слезла и пошла наугад.
      Год назад в "Вопросах психологии" была статья Хелмера; называлась она "Эффективность умственных затрат" или что-то в этом роде. Хелмер подсчитал, что семьдесят процентов открытий и изобретений сделаны на ходу - на кораблях, в самолетах, поездах, автомобилях, омнибусах, каретах, наконец, во время обычных прогулок. Психологически это вполне вероятно. Когда мысль наталкивается на барьер и начинает топтаться на месте, нужен внешний толчок, чтобы выйти на новую линию мышления. Я и раньше любила думать на ходу. Идешь по незнакомой улице, сворачиваешь наугад, не задумываясь, и вдруг за поворотом открывается что-то неожиданное, и тогда можно остановиться и не спеша рассматривать какой-нибудь удивительный дом, читать пожелтевшие афиши, чудом сохранившиеся с прошлого лета, или заглядывать в старые, мощенные булыжником дворики с потемневшими дощатыми сараями и голубятнями. Мысли проплывают в глубине сознания, как отражения облаков в реке, - не остановишь, не поймаешь, - появляются невесть откуда и исчезают бесследно. Но проходит время, и какая-то мысль внезапно возвращается - теперь уже ясная и настойчивая.
      Так получилось и на этот раз. Через час, покружив по улицам, я вышла к набережной возле Ново-Спасского моста. Я уже знала, в чем моя ошибка. Элементарно: дана неизвестная машина, необходимо в ней разобраться, и вот я, психолог, зачем-то пытаюсь действовать как физик или химик.
      Предположим, я оказалась на месте Игоря. Мне надо _условно_ выбрать новые ценности и, в зависимости от этого выбора, организовать исследование. Спрашивается: что выбрать?
      Это уже был психологический подход, и я сразу почувствовала себя увереннее.
      Три года назад, когда я отстаивала на ученом совете свою тему, меня спросили: "Что это значит - выбрать условную ценность? Приведите хотя бы один пример". Положение в этот момент было почти безнадежное. Ко мне все относились очень хорошо и именно поэтому спасали от сумасшедшей темы. Пришлось пойти на маленькую хитрость, ничего другого не оставалось. Я робко осмотрелась вокруг и, помявшись, сказала, что в качестве условной ценности можно взять... ну хотя бы разбитое оконное стекло. "Изучение битых стекол и самого процесса бития может привести к новым открытиям..." Мои оппоненты, конечно, развеселились и принялись наперебой обсуждать, как это будет выглядеть, какие стекла надо принести в жертву науке и как должна называться диссертация на эту тему... Рядом со мной сидел Павел Николаевич, наш декан; он мне сказал: "Видите, Кира, что вы натворили... Нельзя же так несерьезно..." Я скромненько слушала веселые высказывания, а потом положила на стол последний выпуск УФН с сообщением об эффекте Плисова. У Плисова разбилось стекло термометра в исследовательской установке, и осколки стекла оказались намагниченными. Теоретически это невозможно было объяснить. В УФН было сообщение Плисова и комментарии двух известных физиков. Чувствовалось, что физики потрясены открытием... Смех мгновенно прекратился, кто-то сказал: "А ведь тут есть рациональное зерно", - и мою тему утвердили. Больше того, мне предоставили полную свободу действий: не нашлось желающих быть моим шефом. "Вы разыграли ученый совет, - сказал мне потом Павел Николаевич. - Как по нотам разыграли. Где уж вами управлять!". И я стала кошкой, которая ходит сама по себе. Арсен прав: сейчас эпоха больших научных коллективов. Вот только в психологии эта эпоха еще не наступила...
      Я хотела постоять у реки, но появились двое парней с транзистором и начали усиленно со мной знакомиться. Транзистор у них был с изумительно чистым и сочным звуком; в эту коробку кто-то вложил бездну ума и труда, и вот теперь она тянула серенький-пресеренький шляггер. У меня даже настроение начало портиться. Пройдет сколько-то лет, и какой-нибудь дурень будет прошвыриваться по улицам, небрежно помахивая портативной Тумбой, приспособленной к его вкусам... Обидно, когда вещи умнее людей.
      Я перешла по мосту на другой берег; там у причала стоял речной трамвайчик. Пассажиров было мало; я удобно устроилась на корме и стала думать дальше.
      Предположим, мне встретился волшебник. "Здравствуйте, Кира, - сказал волшебник, - я, знаете ли, могу построить любую машину. Если, конечно, вы объясните, что эта машина должна делать. И помните: другого такого случая не будет. Вы уж не огорчайте прогрессивное человечество, попросите самую нужную, самую важную машину..."
      Волшебника я представила себе очень живо: он был похож на Деда-Мороза, но голос у него подозрительно напоминал голос Павла Николаевича. Да и очки были такие же. Сейчас я скажу что-нибудь не то, и волшебник огорченно вздохнет: "Видите, Кира, что вы натворили... Нельзя же так несерьезно".
      А если серьезно - какая машина нужна прогрессивному человечеству? Что можно считать самым важным и самым нужным?..
      На соседней скамейке расположились двое пожилых речников. Один из них упомянул об АС-эффекте; я насторожилась, но разговор уже шел о дизелях, о каком-то Степанове с Клязьминского водохранилища и о Варьке, которая хоть и махлюет с пивом, однако по-божески, терпимо. Я не ожидала, что АС-эффект настолько известен, - это было приятно, и некоторое время я еще краем уха прислушивалась, однако речники больше не говорили об АС-эффекте: они дружно ругали Пал Палыча, работавшего в киоске до Варьки и совершенно не имевшего совести.
      Ну и ну! Мир раздвоился: вот трамвайчик, река, люди на набережной, речники ругают Пал Палыча, все так реально, а в новом лабораторном корпусе МГУ, в одной из комнат на пятнадцатом этаже, стоит фантастическая машина, и мне обязательно надо понять, что это такое.
      Трамвайчик, пыхтя, отошел от причала. В Москве мне не хватает моря; у нас в Таганроге даже в центре города воздух пахнет морем. Я могла за две минуты добежать от нашего дома до берега моря, настоящего моря, а не какого-нибудь водохранилища. Нелепое слово - "водохранилище", но я все-таки люблю и водохранилище, и озера, и пруды, и реки.
      Мне часто снится морской прибой: из темноты возникают упругие бугры волн, поднимаются высоко-высоко и беззвучно разбиваются о желтые скалы. Вершины скал где-то в самом небе, туда не дотянуться, и разбитые волны стекают серыми от пены потоками, уползают в темно-синюю мглу и снова возвращаются. Я стараюсь разглядеть, откуда приходят волны, просыпаюсь и знаю, что в следующий раз упрямые волны опять пойдут на скалы...
      На первой же остановке трамвайчик заполнили туристы. Их руководительница громко командовала: "Посмотрите налево... посмотрите направо..." - и они смотрели налево и направо, шумели, им все нравилось, но реку они, кажется, просто не замечали. Только один раз кто-то сказал: "Радуга на воде... от нефти..."
      А вообще-то туристы мне нисколько не мешали. Я уже освоилась в раздвоенном мире: слушала, о чем говорят туристы и что рассказывает их руководительница, а мысли о машине шли своим чередом.
      Однажды я наяву видела раздвоенный мир. Мне было тогда двенадцать лет, я приехала к тетке в Геленджик. У нас в Таганроге море мутное; когда ныряешь в маске, дальше вытянутой руки ничего не видно. В Геленджике я впервые встретилась с прозрачным морем. Я отплыла от каменной косы, надела маску, нырнула - и попала в сказку. Я испугалась - так это было неожиданно, - испугалась и метнулась вверх. Светило солнце, у меня перед глазами была зеленоватая вода, плотная, непрозрачная, привычная. С берега доносились голоса ребят и слышался стук мяча. Теткин пес Пуша, повизгивая, прыгал на камнях, пытаясь поймать свой хвост. А внизу был необыкновенный мир. Ожившая сказка. Я взмахнула ластами, опустила голову - и сказочный мир возник снова.
      В синеватой дымке я летела над далеким-далеким дном. На дне лежали камни, покрытые мозаикой желтых, бурых и коричневых водорослей. Между камнями по песку бегали крабы. Я могла разглядеть каждую песчинку, каждый выступ на камнях. Вода была прозрачная и легкая; казалось, она не должна, не может держать меня, и сейчас я упаду на дно. Но я летела не падая - это было похоже на сон... А потом я увидела двух черных бычков: они лежали на плоском камне и внимательно смотрели на меня большими выпуклыми глазами. Наверху, в обычном мире, промчался ветерок, солнечные лучи преломились в морской зыби, и на дне возникли бесчисленные солнечные зайчики, побежали по камням, по водорослям. Я поплыла туда, где синеватая полумгла сгущалась, становилась темно-фиолетовой и черной. Там начиналась бездна. Я видела, как оттуда, из холодной глубины, покачиваясь, выплыла огромная медуза...
      Все лето я ныряла с маской. Море меняется, оно никогда не бывает одним и тем же, но я запомнила море таким, каким увидела его в тот день.
      Наука подобна морю: я больше всего ценю в ней возможность видеть другие миры. Я придумываю рискованные эксперименты и не отступаю, потому что в конце концов приходит минута, когда мир раздваивается, соприкасаясь со сказкой. Завтра эта сказка исчезнет, будут выведены точные формулы и найдены исчерпывающие объяснения. Но сегодня я вижу сказку, и сердце замирает от волнения.
      У Большого Каменного моста туристы сошли. К этому времени я перебрала десятки вариантов, но нисколько не продвинулась к цели. Существует великое множество всяких машин - попробуй придумать еще одну, самую нужную!.. Звездолет? Машина, способная лечить рак? Синтезатор белка?..
      Наступили сумерки, огни еще не зажглись, и в воде отражалось серебристо-серое небо. Трамвайчик скользил по светлой реке мимо темной набережной и темных домов. Сумерки глушили городской шум, постепенно стирали линии и краски, оставляя главное - небо, землю, воду. Я смотрела вокруг, ни о чем не думая, пока совсем не стемнело. Появились звезды, и я вспомнила Уитмена:
      Сегодня перед рассветом я взошел на вершину холма
      и увидел усыпанное звездами небо,
      И сказал моей душе: когда мы овладеем
      всеми этими шарами Вселенной, и всеми их усладами,
      и всеми их знаниями, будет ли с нас довольно?
      Будет ли с нас довольно...
      8
      Конечная остановка трамвайчика была возле Киевского вокзала. Я посмотрела на часы и ужаснулась: четверть девятого, а я еще ничего не придумала, плохи мои дела!
      Тумба действительно может оказаться бессмысленным нагромождением частей. Ну зачем я затеяла этот нелепый эксперимент? Все бездарно: идея эксперимента, и то, что я выбрала Чуваева, и то, что сейчас пытаюсь отгадать назначение этой дурацкой Тумбы. И вечер бездарный, ни холодно, ни жарко... Нет, в самом деле очаровательная картина: идет по площади девчонка и запросто размышляет, чем бы осчастливить человечество...
      Бунт на борту, подумала я, элементарный бунт - это не впервые. Разве Мария Кюри была намного старше меня, когда открыла радий? Вообще открытие радия отлично вписывается в мою теорию: ценностью считался уран, отходы урановой руды никого не интересовали, и вот Мария и Пьер Кюри взялись исследовать эти отходы, то есть выбрали их в качестве условной ценности.
      Главное - не отступать. Мне просто некуда отступать. Вот я, и вот надо мною ночное небо с неисчислимыми звездами - мир настолько огромный в пространстве и времени, что в его масштабах моя жизнь какая-то бесконечно малая величина, но если я не отступила, если я не сломлена, нет для меня ничего невозможного в этом мире.
      Не представляю, как можно жить иначе.
      Не отступать... Я привыкла к обычным представлениям о ценностях, мне мешает инерция мышления. Ладно, я умею гасить инерцию: в теории направленного мышления есть специальные приемы. Хотя бы так: надо представить, что я прибыла с чужой планеты, и посмотреть на все со стороны.
      Когда-то я мечтала сыграть Аэлиту; раз десять бегала смотреть фильм; меня злило, что Солнцева играет женщину-вамп, - разве это Аэлита?..
      Что ж, окинем мир свежим марсианским взглядом.
      Я останавливаюсь и смотрю на привокзальную площадь. Я смотрю так, словно только что прилетела с Марса. Это совсем нетрудно - стать марсианкой. Отработанный прием - я тренировалась со школьных времен.
      Постепенно возникает ощущение отдаленности: все отлично видно и слышно, но что-то - может быть, стекло скафандра или силовое поле - отделяет меня от окружающего мира. С нарастающим волнением я разглядываю странные здания, странные машины и людей в странной одежде. Передо мной огромная светящаяся надпись, справа тоже надпись; она зажигается и гаснет. Я впервые замечаю, как много огней на площади. Воздух пропитан светом, волны света заслоняют небо. Непонятно: разве светящиеся шарики и трубки красивее бесконечного звездного неба?..
      - Вам куда ехать, девушка?
      Это таксист. Надо же мне было тут остановиться!..
      - Далеко.
      Куда-нибудь очень далеко, подальше от каменных домов и назойливых огней.
      - Это куда же?
      - К океану.
      Конечно, к океану! Невероятному для марсианской физики, сказочному, могучему и прекрасному океану.
      - Можно. Подброшу к Казанскому вокзалу, оттуда поездом. А если хотите самолетом, тогда в аэропорт.
      Как близок океан! Почему я не подумала об этом раньше? Я могу завтра же взять билет. Денег на билет у меня хватит, а там будет видно. Сутки - и я окажусь на берегу океана, самого настоящего океана...
      - Ну как, поедем?
      - Нет. У меня своя машина.
      Знал бы он, какая у меня машина. Бессмысленное нагромождение частей. Теперь я, кажется, догадываюсь, какой смысл в этом нагромождении.
      - Значит, коллеги. Ну тогда счастливого вам пути. К океану.
      - Спасибо.
      Подумать только, как я напутала с самого начала! Искать надо не условные, а, наоборот, безусловные ценности. В принципе, нет разницы между ценностью золота и битого стекла: просто мы условились считать золото ценным. А вот океан, дающий жизнь всей планете, - ценность безусловная. Океан, превращенный в мусорную свалку, отравляемый сточными водами и нефтью. Океан, в котором взрывают бомбы, топят контейнеры с радиоактивными отходами и нервным газом.
      Тут я увидела Таганрогский залив, берег неподалеку от нашего дома и мутную воду, становящуюся грязнее с каждым годом. Я увидела наш портовый мол, его шершавые бетонные бока, в которых я с детства знала каждый выступ, каждую трещину, и тяжелую зеленоватую воду с ржавыми полосами маслянистой грязи... Я вспомнила прочитанную недавно книгу Уолферса "Черное небо", вспомнила снимки в "Литгазете": гигантская, на десятки миль, мусорная свалка под Нью-Йорком, птицы, погибшие в залитом нефтью море, толпа в противогазах на центральной улице Лондона...
      И еще я вспомнила одного чудака на прошлогоднем симпозиуме. Он приехал из какого-то небольшого северного городка, высокий, тощий, похожий на Паганеля. Выступать этот Паганель совсем не умел. Сначала он долго и нудно пересказывал столетней давности опыт Луи Пастера. Пастер поместил птицу в закрытый ящик; через несколько часов ее жизнедеятельность заметно снизилась, но птица оставалась живой: организм постепенно приспособился к грязному воздуху клетки. Тогда Пастер подсадил в ящик другую птицу, и она сразу погибла. Чудака слушали плохо, потому что опыт Пастера всем был известен. "Вот что такое приспособляемость организма, - назидательно сказал чудак. - Наша клетка, - он сделал широкий жест рукой - тоже заражается, и беда в том, что мы привыкаем жить в грязи. Человек выживет в зараженной клетке технической цивилизации, но потеряет человеческий образ жизни. Воздух пахнет бензином, - грустно произнес чудак, - воздух пахнет бензином..."
      Никто не принял это всерьез. Чудаку объяснили: загрязнение атмосферы, конечно, неприятная вещь, но скоро появятся электромобили: городской воздух сразу станет чище...
      Я иду по привокзальной площади. Воздух пахнет бензином. Электромобили... Ничего они не изменят. Придется построить множество гигантских электростанций; топливо будет сгорать не в автомобильных двигателях, а на станциях, только и всего.
      Наша цивилизация немыслима без отходов. Все, что она добывает и производит, превращается в отходы - сжигается, ломается, изнашивается... Когда-то была возможность пойти по пути создания безотходной техники, человечество отвергло этот путь, потому что техника, дающая отходы, развивается намного быстрее и стоит намного дешевле. Что ж, тысячи лет природа исправно убирала отходы цивилизации. А теперь природа не справляется: она просто гибнет в нарастающей лавине отходов. Пришло время платить за скорость...
      Я подумала, что смогу, пожалуй, вывести формулу существования любой технической цивилизации. Это было, конечно, изрядное нахальство, но я не удержалась от соблазна: психологу не часто представляется возможность изложить что-то языком математики. Смысл формулы был такой: общая мощность производительной техники не должна превышать общей мощности техники отходоуничтожения.
      Формула получалась красивая, с сигмами, а вот следствия из этой формулы не очень-то мне нравились. Где-то в глубине души я с самого начала надеялась, что Тумба окажется чем-то фантастическим. Ну хотя бы машиной времени. Ведь как хорошо звучит: машина времени, генератор темпорального поля, хроновариатор... Или: машина для нуль-транспортировки, подпространственный трансфузор, телекинезатор...
      Красивая формула с сигмами вела совсем в ином направлении. Человечеству нужен Большой Мусорный Ящик - вот что из нее следовало.
      Я пыталась спорить с формулой, искала какие-то возражения - и не находила. Мне вспомнился фантастический роман Стругацких; двадцать второй век; по улицам ходят симпатичные и неназойливые роботы, подбирают листочки, обрывки бумаги, всякий мусор. Кибердворники вместо живых дворников. Очень мило. В газетах писали, что японцы делают из мусора строительные блоки. Тоже не фонтан: для переработки отходов нужна энергия, а производство энергии дает новые отходы.
      Можно уменьшить количество отходов: какая-то их часть вызвана глупостью, бесхозяйственностью, стремлением урвать сверхприбыль. Что ж, это задержит, но не предотвратит грязевый взрыв. Нельзя остановить производство, нельзя вернуть его назад, нельзя перестроить на ходу. Есть только одна возможность - создать Большой Мусорный Ящик.
      Ну вот, окинула мир свежим марсианским взглядом... Сильный прием, ничего не скажешь.
      Ладно, прощайте, машины времени и подпространственные трансфузоры. Человечеству прежде всего нужен Большой Мусорный Ящик. Машина, способная поглощать вещество. Любое вещество в любом количестве. Даже не поглощать, а уничтожать, превращать в ничто.
      Именно в этом все дело. Никакая переработка отходов не решит проблему. Нужно, чтобы отходы исчезали.
      Это был неожиданный поворот, тут пахло нарушением закона сохранения материи, и настроение у меня сразу улучшилось: сумасшедшие идеи - моя специальность.
      Итак, я беру _Вещество_, и Тумба спокойно превращает его в ничто. Пожалуй, это нисколько не хуже подпространственного трансфузора.
      Я представила себе _Вещество_ - ну нечто вроде рисунка кристаллической решетки в учебнике химии - и стала сжимать эту решетку. Я старалась довести объем _Вещества_ до нуля - это и было бы полным исчезновением. Но ничего у меня не получалось, потому что _Вещество_ уважало закон сохранения материи и не желало исчезать. А превращение в энергию меня никак не устраивало: жарко бы стало на Земле от такого превращения.
      Тут опять чувствовался какой-то психологический барьер. Но теперь инерция мышления работала на меня: сжимать так сжимать, я не отступлю, пока не сожму _Вещество_.
      Я зашла в гастроном: не хотелось ужинать в кафе да и поздно было. В привокзальных магазинах всегда давка; я взяла кефир и пряники - это заняло минут десять. В метро тоже оказалось много народа, у эскалаторов толпились приезжие. Чей-то чемодан больно ударил меня по колену, кто-то дотошно расспрашивал, как проехать в Кузьминки, а потом я помогала растерявшейся старушке нести по переходу сумку с чем-то сверхтяжелым и колючим. И все время я сжимала _Вещество_, а оно пружинило и упрямо не поддавалось. Но я не унывала, настроение у меня было отличное, и мысли возникали легко и свободно, как движения в быстром танце.
      Я стояла у двери с мудрой надписью "Не прислоняться" и думала, что в _Веществе_ полным-полно пустоты, по электроны не хотят прислоняться к ядрам, в этом вся загвоздка. Выбросить бы эти электроны. Или заменив чем-нибудь. Хотя бы отрицательными мю-мезонами. Тяжелый мезон сам приблизится к ядру. Диаметр мезонной оболочки будет в сотни раз меньше: это уже похоже на исчезновение...
      О мезоатомах я кое-что слышала. Они возникали при _обычной_ температуре; это имело для меня огромное значение, потому что Тумба явно не была рассчитана на термоядерные реакции. Потрясающая логика, подумала я, вагон тоже не рассчитан на такие реакции, но из этого вовсе не следует, что он предназначен для получения мезоатомов.
      И все-таки я ухватилась за эту идею.
      Мезоатомы... Образуются при обычной температуре, но распадаются через какую-то долю секунды. Может быть, они окажутся устойчивее, если их будет много? Не отдельные мезоатомы, а мезовещество.
      Устойчивое мезовещество.
      Завтра я принесу бухгалтеру смету на второй экспериментальный образец Большого Мусорного Ящика. "Что вы еще выдумали, - возмутится бухгалтер, что за мусорный ящик?" А я отвечу: "Очень просто. Возьмите, например, ваш шикарный компьютер, поставьте на стеклянную плиту Тумбы - и вещество превратится в мезовещество, компьютер практически исчезнет, его объем уменьшится в миллион раз". - "Это вас слава испортила, - скажет бухгалтер, - все приличные психологи спокойно работают в своих кабинетах, а вы затеваете эксперименты, в результате которых создаются машины для исчезновения материальных ценностей..."
      А ведь в самом деле! Блоки ЭДУ укреплены слишком высоко, щитки на металлической гробнице расположены слишком низко. Остается стеклянная плита. Она как поднос. Мы ничего не поставили на нее, поэтому Тумба и не сработала...
      9
      Мне стало страшно.
      Сейчас я вернусь в лабораторию, включу Тумбу - и ничего не получится. Потому что идея о мезовеществе всего лишь цепочка произвольных предположений, не больше. Снежный мост над пропастью.
      И так будет всегда. Так будет сегодня, завтра и всю жизнь. Сумасшедшие идеи - моя специальность...
      10
      Я здраво рассудила, что сначала надо поужинать. Я пила кефир, грызла пряники и без всякого воодушевления рассматривала металлическую гробницу. Уж если меня тянуло ко всяким хроновариаторам и подпространственным трансфузорам, что говорить об Игоре... Он наверняка выбрал что-нибудь романтичнее Большого Мусорного Ящика.
      В сущности, все мои рассуждения ничего не стоили. Вот только стеклянная плита... Она и в самом деле напоминала поднос. Это был единственный шанс.
      Допив кефир, я вымыла бутылку и поставила ее на стеклянную плиту.
      Рубильник, затем кнопка "Пуск". Тумба стучит, жужжит, посвистывает... До чего же неприятный концерт!
      Я надавила на клавишу "Икс". Сердце у меня замерло, потому что мне все-таки хотелось, чтобы бутылка исчезла. Вопреки всякой логике была какая-то капелька надежды...
      Бутылка медленно качнулась. Я подумала, что она упадет, и тут произошло нечто совершенно неожиданное. Бутылка приподнялась над плитой, замерла на мгновение... и рванулась вверх. Она ударилась о потолок в нескольких сантиметрах от плафона. Я услышала звук бьющегося стекла и инстинктивно закрыла глаза, ожидая, что сейчас посыплются осколки. Но осколки не сыпались. Они держались на потолке и не упали даже после того, как я выключила Тумбу.
      - Эй, вы! - громко сказала я, и голос прозвучал как будто со стороны.
      Я насчитала одиннадцать крупных осколков; они, покачиваясь, плавали у потолка. Поток теплого воздуха постепенно относил их к стене. Зрелище было потрясающее; я долго смотрела на эти осколки, ошеломленная происшедшим. Сидела на подоконнике, смотрела и страшно боялась, как бы осколки не исчезли...
      Думать я начала потом. Почему Игорь не сказал мне, что Тумба работает? Не мог он меня обманывать - это исключалось.
      Стараясь не упустить из виду осколки (я боялась, что они исчезнут), я вышла в другую комнату, к телефону, и позвонила Арсену.
      - С ума сошла! - сказал он сердито. - Второй час ночи, ты это понимаешь?
      - Арсен, ты ничего не менял в машине?
      Он рассвирепел:
      - Какая машина? Бессмысленное нагромождение частей, а не машина!
      - Хорошо. Пусть нагромождение. Ты менял что-нибудь в этом нагромождении?
      - Менял. Исправил волновод в генераторе СВЧ. Я же тебе говорил, он безграмотно сделан.
      - Ага. Ну спасибо. Это все, все. Спи.
      - Подожди! Что случилось? Ты можешь толком объяснить?
      - Нет, Арсен, не могу. Второй час ночи...
      Безграмотно сделан волновод. Игорь застрял на чистой технике. Не хватило знаний, опыта. Моя вина: с какого-то момента надо было подключить к работе опытного физика.
      ...А осколки плавали у потолка, и голова у меня кружилась от восторженного нахальства. В общем-то, я славно поработала, я была на шаг от разгадки. Заменять надо не электроны, а _ядра_ атомов. Если в атоме водорода заменить протон позитроном, вес уменьшится в тысячи раз, а другие свойства останутся прежними: они зависят от электронной оболочки. Устойчивое позитрониевое вещество - вот что может делать Тумба. Игорь, конечно, не думал о Большом Мусорном Ящике. Он шел каким-то иным путем, и этот путь привел его к созданию позитрониевого вещества. Завтра я притащу мышей и посмотрю, как это выглядит с живыми организмами. Главное, научиться возвращать вес. Две клавиши у меня в резерве. Кто знает, может быть, удастся получить и мезоатомное вещество, ведь не случайно эти идеи пересеклись.
      Позитрониевое вещество, мезоатомное вещество... Предположения, не больше. Может быть, тут действует совсем иной механизм. Осколки бутылки на потолке - это факт, а остальное - на уровне догадок. Просто меня гипнотизирует идея управления веществом.
      Нет, завтра я не пойду к бухгалтеру. Идти надо с Игорем.
      Теперь я составлю смету миллиона, на два. А когда бухгалтер спросит: "Что это такое?" - я слегка полетаю по комнате. Надо будет надеть брюки и курточку...
      Я потушила свет и устроилась на подоконнике. Мне вдруг отчаянно захотелось спать. Я смотрела на звезды - их было много в эту ночь - и думала, что завтра полечу над домами и улицами. С утра надо взяться за мышей, а вечером, когда стемнеет, можно немного полетать. Никто не заметит.
      И снова, уже сквозь сон, я вспомнила Уитмена:
      Сегодня перед рассветом я взошел на вершину холма
      и увидел усыпанное звездами небо,
      И сказал моей душе: когда мы овладеем
      всеми этими шарами Вселенной, и всеми их усладами,
      и всеми их знаниями, будет ли с нас довольно?
      А ведь это путь к звездам. Корабль и экипаж из почти невесомого позитрониевого вещества. Там, на чужой планете, совершится обратное превращение; протоны есть везде, незачем возить протонный баланс. Мы полетим к звездам... будет ли с нас довольно?
      И моя душа сказала: нет, этого мало для нас,
      мы пойдем мимо - и дальше.

  • Страницы:
    1, 2