– Кто-кто?

В это время внимание всех снова привлек незнакомец. Он шумно вдохнул воздух и немного приподнялся. Суворов отшатнулся, Жук с хрустом сжал кулаки.

– Алекс!.. – просипел незнакомец.

– Что же ты, Александр Юрьевич, – тихо и зло проговорил Жук, – шею свернуть даже как следует не можешь?!

– Отстань, Петр, – отмахнулся Киреев. Жук двинулся к незнакомцу, Киреев схватил его за рукав, – оставь его мне.

Жук вырвался, шагнул к лежащему незнакомцу и нагнулся над ним. Тот вдруг резко сел, столкнувшись лоб в лоб с Жуком, который отлетел в сторону и грохнулся оземь, как будто получил профессиональный боксерский удар. Киреев тут же оказался рядом с незнакомцем, присев на корточки.

– Алекс!.. – снова громко просипел незнакомец. – Почему, Алекс?!

– Все решено, – ответил Киреев, – ты знаешь об этом.

– Я знаю, – завыл незнакомец, – знаю! Ты сам ещё не понял, что сделал. Нельзя этого… Нельзя с ними. Вы пришли за мной, а они придут за тобой, Алекс. Не упивайтесь своей силой и умом. Здесь это не работает. Здесь не работает ни истина, ни страх, ни искушение, ни стыд. И я умоляю, Алекс: нельзя женщин. Я стал изгнанником, чтобы сказать тебе это. Останови это, останови сейчас, или потом будет поздно…

– Нет.

– А как же предназначение, Алекс? – в голосе незнакомца прорезался какой-то странный, едва заметный акцент.

– Нет никакого предназначения, До, – ответил Киреев.

Незнакомец упал навзничь и снова завизжал своим душераздирающим нечеловеческим визгом.

– Вот именно, – непонятно кому сказал Киреев, встал, огляделся вокруг, подобрал с земли кусок арматуры и снова присел на корточки рядом с незнакомцем, который тут же схватил его за руку.

– Как больно, Алекс! – уже почти нормальным голосом проговорил он. – Если б ты знал… Четвертый раз, Алекс, четвертый раз…

– И последний, – сказал Киреев и с размаху вонзил пруток арматуры лежащему в глаз, пригвоздив его голову к земле.

Какое-то время Киреев продолжал сидеть над убитым, потом решительно встал и развернулся.

– Избавьтесь от тела, – кинул он оперативникам и двинулся назад к пролому в заборе, – пошли отсюда. И посмотрите, что там с нашим полковником…

– Стой, – остановил его Суворов, – ты так и не ответил мне. Кто это?

Киреев остановился, повернул голову к Суворову и ответил:

– Это педик, я же сказал. Он прилепился ко мне еще в «Сибнефти», таскался за мной везде, преследовал… Он помешанный, Данила. Вбил себе в голову всякие безумные идеи, в том числе и то, что влюблен в меня. Я думал, что избавился от него…

– Почему он знает о нас?

– Видимо, следил…

– Следил?! – лицо Суворова налилось краской. – Как это «следил», так растак?! Как он мог вычислить нас? Ты понимаешь, о чем говоришь?

– Данила, никого он не вычислял, он просто следил за мной. Он маньяк, а маньяки могут многое. Ты видел, какой он сильный во время припадка?

– Ты должен был рассказать обо всем нам.

– Я думал, что избавился от него, я же сказал. Я получил информацию, что он попал под поезд. Но оказалось, что он выжил… Теперь вот все кончено.

– А что это ты там говорил про сбой, изгоя и прочее? – подал голос Струев.

– А кто он по-твоему? – откликнулся Киреев.

– А как ты его назвал?

– До. Джон До. У него была в компании такая кличка.

Подошел Жук, потирая буквально на глазах растущую на лбу шишку.

– Ты как, Петрович? – спросил его Суворов.

– Нормально, – ответил тот, – я же военный, у нас лбы медные. Слушайте, а где Слава?

Все стали оглядываться, Синий даже выглянул в пролом в заборе. Петрова нигде не было.

– Вот черт! – ругнулся Суворов. – С этим-то что?

– Избавьтесь от тела, – повторил свое распоряжение оперативникам Киреев, – не забудьте протереть арматурину и влить в этого кренделя побольше водки. И передайте по связи, что мы потеряли Петрова.

– Петров на аллее, – почти сразу откликнулся один из оперативников, держа палец на кнопке коммуникатора.

– Мать растак, – пробурчал Суворов и, оттолкнув Синего, первым полез в пролом в заборе. За ним потянулись остальные.

Петров, вяло пошатываясь, брел по аллее к выходу изпарка. Он почти поравнялся с милицейским патрулем, который глядел на него, явно прикидывая, задерживать его или не заморочиваться. К Петрову вовремя подскочила оперативница, взяла его под руку и стала громко нести какую-то чушь про «поедем домой» и про «последний стакан был лишним». Милиционеры переглянулись и двинулись дальше. Все вместе собрались уже за воротами парка, у входа на мост через Москву-реку.

– Что с тобой случилось, Слава? – спросил Струев.

– Голова закружилась, – заплетающимся языком проговорил Петров, – я, по-моему, даже упал. То ли пить не надо было, то ли солнечный удар…

– Где вы все были?! – строго спросил у оперативников Киреев.

– Кто где, Александр Юрьевич, – ответил старший прикрытия, – кто-то отвлекал, кто-то с вами пошел…

– А кто-то ворон считал, – оборвал оперативника Киреев, – получите еще у меня, разгильдяи! Все, расходимся и разъезжаемся. На сегодня более чем хватит. Иван, возьми Славу с собой в убежище, пусть его врач посмотрит.

– Сам как-нибудь догадаюсь, – отозвался Струев и вдруг лукаво прищурился, – слушай, Саша, а ведь ты у нас красавец, даже педерастам нравишься!..

– Доцент! – одернул Струева Суворов.

– А что я такого сказал? – спросил Струев. – Это я так, может быть, просто из зависти. Я вон даже женщинам не нравлюсь…

– Мне ты тоже не нравишься, – сквозь зубы проговорил Киреев.

– Это тебе придется перетерпеть, – отозвался Струев.

– Хватит! – оборвал пикировку Суворов. – И так настроение испоганили. Все, уходим. Праздник кончился, настали суровые будни.

В убежище врач поставит Петрову диагноз микроинсульт и спишет на него странную выборочную амнезию. Петров будет серьезно болеть еще полгода, порываясь работать, но все время страдая от временных провалов в памяти. Он окончательно оклемается в ноябре, так же неожиданно, как заболел, именно в тот момент, когда особенно будет нужен: когда все дело повиснет на волоске.

Пыльная дорога словно высасывала силы и, как ядовитая змея, грозила смертью каждым свои изгибом. Несмотря на близость Амударьи, дышать было практически нечем. Но сходить с дороги в обманчиво привлекательную и еще сочную в это время года траву было бы еще большим безумием. Будь на месте полувзвода «детей» обычные люди, даже хорошо физически подготовленные, они давно бы уже упали в желто-серую взвесь дорожной пыли и задохнулись. Лейтенант, командующий полувзводом, десять раз пожалел, что решил срезать путь, а не идти с места выполнения миссии по шоссе Пяндж-Дусти-Курган-Тюбе. Там был шанс остановить машину и уже давно оказаться в Дусти. Несмотря на это, настроение у лейтенанта было хорошее: вверенное ему подразделение выполнило задание, отделавшись двумя легкоранеными, которые уверенно шли вместе со всеми. Они сровняли с землей хорошо подготовленную военную базу на афганской территории, уничтожили почти две сотни солдат противника и несчетное количество взрывчатки и стрелкового оружия, которые уже через неделю могли оказаться в любой точке России, без происшествий форсировали Амударью, доложили о выполнении задания и главное: все они были живы. На то они и «дети», чтобы на них возлагали самые трудные миссии, чтобы они могли выжить в самых трудных и невероятных условиях, чтобы появление даже десятка солдат в русской униформе вызывало панику в любой точке Евразии. Скоро, очень скоро, во всяком случае, так обещали на политинформациях, заработает вдоль южных границ России, присоединившихся к ней и еще раздумывающих азиатских государств оборонная автоматика, и тогда только самоубийца захочет попробовать подобраться к России с юга. А пока оборонными автоматами были они, специально выращенные и воспитанные бойцы, которых на Западе очень часто называли «машинами Петровича» с дурацким англо-саксонским ударением на первый слог второго слова. Спецбойцов продолжали называть так, хотя Петр Петрович Жук уже давно оставил проект «Дети» и командовал экспедиционным корпусом. Поговаривали, что три полка «детей» скоро расформируют и откомандируют личный состав по различным боевым частям, но мало ли что поговаривают – когда до солдат и офицеров доведут приказ, тогда это будет фактом, а пока «дети» действовали только вместе и только самостоятельно. Вот и сейчас семнадцать живых и смертельно усталых спецбойцов двигались по направлению к Дусти, к месту сбора. Задание было выполнено, и казалось, что осталось преодолеть только себя и десять километров изматывающего пути.

Когда слева один из бойцов почуял опасность, он успел коротко свистнуть, и взвод залег на дороге. Над головами бойцов пронеслось не менее пяти десятков стрел.

– Что еще за черт?! – прохрипел лейтенант, отплевывая пыль.

Один из бойцов два раза коротко стукнул по раструбу огнемета, который нес, и вопросительно посмотрел на командира. Тот кивнул и стал искать глазами связиста. Связист лежал, распластавшись на дороге, накрыв собой ранец со спутниковым устройством связи. На приведение огнемета в боевое положение ушло не более пяти секунд, и струи огня устремились в толщу травы. Трава моментально высыхала, вяла и загоралась. Через несколько мгновений по одну сторону дороги уже вздымалась стена огня. А на дороге уже стояли в боевом положении два миномета, а двое бойцов изготовились к стрельбе из гранатометов.

– Пулеметы – север, программа поражения – юг, – скомандовал лейтенант.

Минометы, гранатометы и семь автоматов стали обрабатывать горящую степь, а два тяжелых пулемета начали косить траву по другую сторону дороги. Один боец лежал рядом с лейтенантом, двое других спереди и сзади полувзвода, не принимая участия в обстреле. Двадцать мин, шестнадцать гранат и четырнадцать боекомплектов автоматов «Шквал» ушли к югу от дороги, а пулеметы, словно бензокосилки, уложили траву в радиусе пятидесяти метров к северу. Когда стандартная программа контратакующего поражения была выполнена, и полувзвод защелкал автоматами и пулеметами, меняя магазины и вставляя новые ленты, стали слышны крики и стоны к югу от дороги. С другой стороны было тихо.

– Двое – разведка! – крикнул лейтенант, и два бойца бросились в обработанную пулеметами степь, одним рывком преодолев освобожденный пулеметами от растительности участок и углубившись в траву.

Командир перевел дыхание. Любое бандформирование, даже в сотню штыков после такого массированного ответа должно было понести весьма ощутимые потери, быть деморализовано и залечь, прекратив наступление. Мысли лейтенанта потекли плавней, и он понял, почему при первом нападении были использованы стрелы: нападавшие откуда-то знали, что по дороге идут «дети», и любой щелчок предохранителя, скрип курка да и первый же выстрел заставят всех бойцов немедленно среагировать, и прежде, чем пули достигнут полувзвода, все окажутся на земле – слух и реакции «детей» тренировались специально, спецбойцов русской армии было весьма затруднительно убить. Нападавшие все же просчитались: один из «детей» то ли услышал что-то подозрительное, то ли шестым чувством учуял засаду, и поэтому вывести из строя шестнадцать солдат, сержанта и лейтенанта им не удалось, теперь нападавшие сами подсчитывали потери. И все-таки у лейтенанта нарастало какое-то смутное беспокойство. Зачем устраивать засаду на полувзвод «детей»? Месть? Задание с целью уничтожить именно спецбойцов? Но таких попыток было множество, и «дети» гибли, они были суперменами, но богами не были, другое дело, что за каждого убитого спецбойца противнику приходилось расплачиваться несколькими десятками, а то и сотней хорошо обученных солдат. Рота же «детей», не говоря уже о полке, становилась просто ночным кошмаром любого европейского правительства или южного царька. Так зачем дергать медведя за усы? Что за глупость испытывать судьбу в прямом боестолкновении? Что-то тут было не так. Лейтенант как раз вспоминал склад новеньких автоматов, по которому они раскладывали взрывчатку, и в его голове начинала складываться какая-то картина, когда из-за далеко продвинувшейся на юг стены огня последовал массированный огонь, снова вжавший полувзвод в пыль дороги.

– Связь! – заорал лейтенант, перекрикивая шум стрельбы. – Минометы!

Связист и двое минометчиков отползли с дороги, скатились в неглубокую ложбинку у ее северной границы и стали готовить каждый свое по-своему смертоносное оружие к работе. Тарелочка спутниковой антенны выдвинулась вверх, только каким-то чудом оставаясь целой под шквальным огнем. Минометчики изготовили оружие к бою, но не могли высунуться, чтобы заправить мины в жерло минометов. И вдруг огонь противника разом стих. Сразу стал слышен свист бойцов, ушедших на разведку: путь на юг был чист.

– Отставить огонь! – крикнул лейтенант, подчиняясь какому-то еще не сформировавшемуся ощущению, но было поздно: минометчики уже кинули в стволы минометов заряды, и минометы выплюнули мины в сторону противника. Одновременно с этим с севера последовал залп такой плотности, что ни у спутниковой антенны, ни у падающих на землю минометчиков не осталось ни шанса.

Требования к офицерам «детей» были более чем серьезными. Стать лейтенантом было очень непросто: требовались не только прекрасные боевые и тактические навыки, но и знания, обостренные чувства и способность к молниеносной оценке ситуации. Командир полувзвода понял, что по ним открыли огонь, снова заставив прижаться к земле, не менее шести сотен стволов. Вкупе с отсутствием противника к северу от дороги это могло означать только одно: это не засада, это вторжение, массированность которого можно было оценить только с воздуха. Теперь огонь был такой плотности, что пули стали уже грызть грунт дороги, и прежде чем в огне противника образовалась очередная пауза, полувзвод потерял еще одного бойца, который лежал ближе всего к южному краю дороги. Как только огонь снова стих, командир просвистел отход, и бойцы поползли на север прочь с дороги.

– Левый фланг! – крикнул один из бойцов.

– Правый фланг! – почти одновременно крикнул другой.

Бойцы быстро, словно ящерицы, ползли к высокой траве. Командир задержался в ложбинке и оставил рядом собой пулеметчика и гранатометчика. Минометчики лежали, изрешеченные пулями. Связист был смертельно ранен по глупой и нелепой случайности, но так и бывает на войне: кусок спутниковой тарелочки вошел ему в голову за ухом, а фрагмент штатива проткнул грудь. Он был еще жив и, как его учили, сосредоточился на том, чтобы продолжать ровно дышать.

– Ты успел?! – закричал ему в лицо лейтенант.

Связист медленно моргнул глазами и, собрав последние силы, просипел:

– Курган.

Лейтенант кивнул и стал складывать на связиста и вокруг него гранаты, выдергивая из них чеки. К нему присоединились два остальных бойца. Одну гранату лейтенант вложил в руку бойца, проверив ладонь на твердость: она была еще крепка и уверенно приняла в себя смертоносный цилиндр. Палец бойца нащупал скобу гранаты и замер. Командир указал бойцам влево и вправо от себя. Он оставлял этих двоих умирать, прикрывая отход уцелевших. Он не выбирал, кому умирать, он просто назначал последовательность. К такому дню «дети» были готовы всегда. Сегодня был день погибнуть: никакая помощь не успеет сегодня спасти ни одного спецбойца. Забрав подсумок связиста, лейтенант быстро пополз вслед за уцелевшими бойцами в степь. В высокой траве он встал на ноги и, пригнувшись, побежал. Он догнал бойцов очень быстро. Они изготовились к бою в небольшом овражке, встретившемся им на пути.

– Отставить! – закричал командир. – Отступление. Бегом! Марш-бросок!

Сзади уже снова творился кромешный ад. Какое-то время были слышны уханья гранатомета и следовавшие за ним взрывы и хищный вой пулемета, потом они стихли. Затем прогремел взрыв. Под началом лейтенанта осталось одиннадцать бойцов. Полувзвод уходил на пределе своей скорости, оставляя позади себя девяносто два убитых и двадцать семь раненых врагов. В какой-то момент командиру даже показалось, что чудо все же случится, и они оторвутся от волны вторжения, которая явно передвигалась медленнее их. Им оставалось не больше трех километров до шоссе на Дусти, а дальше… Дальше пока думать смысла не было. Если это вторжение, то он не знал общей обстановки, поэтому оставалось только направление на север. Командир стал уже анализировать свои действия и упрекать себя в том, что слишком понадеялся на разведданные и таджиков-пограничников, а надо было вести полувзвод, словно по вражеской территории, с высылкой дозоров и, как говорил их полковник, «со всеми прочими причитающимися пирогами, которые вас Родина научила печь для басурманов». Он даже начал уже настраиваться на свою новую боевую задачу: привести в место сбора столько живых бойцов, сколько удастся. Он действительно не знал общей обстановки, не знал, что под Дусти их полк вместе с таджикским гарнизоном уже держит оборону, держит с трудом, а в Пяндже уже идут уличные бои. Полученная от его полувзвода информация совсем озадачила командование: третий клин вторжения шел по непонятным причинам с опозданием от первых двух, и его нечем было остановить. Авиация вылетела с аэродрома в Алма-Аты и только была на подлете. Ни лейтенант, ни командование не могли и предположить, что причиной запаздывания третьего клина был этот самый полувзвод «детей», сначала уничтоживший склад оружия и боеприпасов, которые пришлось восполнять, а затем смертельно напугавший солдат сил вторжения: поначалу «детей» приняли за часть роты спецбойцов, высланной в контратаку. Полевому командиру повезло, что в составе его дивизии были смертники, которые сначала выпустили по полувзводу стрелы, а затем открыли огонь, иначе он бы еще долго пытался поднять своих солдат в атаку. Теперь силы вторжения почувствовали вкус крови, и, когда воины видели трупы «детей», безумный страх трансформировался в безумную жажду еще большей крови.

Скоротечный бой и двадцать минут бега с полной выкладкой по степной траве окончательно вымотали спецбойцов. Они не спали двое суток, а все, что они ели за это время, – по два витаминизированных шоколадных батончика на каждого. При подходе к шоссе скорость взвода совсем упала, огнеметчик и гранатометчик, имевшие максимальную нагрузку, стали отставать. Лейтенант просвистел привал, и взвод рухнул в траву. Двух бойцов затошнило. Их выворачивало наизнанку, но желудки были пусты, и их рты заполнялись только зловонной слизью, которую они вперемешку с едкой пылью едва успевали отплевывать. Лейтенант кивнул сержанту, тот отстегнул с пояса фляжку и влил в каждого из них граммов по сто водки. Рвотные позывы перешли в кашель, затем в хрип, потом бойцы успокоились и отключились, забывшись коротким полуобморочным сном. Лейтенант поднял руку и сделал указательным пальцем круговое движение. Сержант оглядел бойцов и отослал двух наиболее крепких на запад и на восток со словами «восемьсот метров», а сам направился на север. Лейтенант нетерпеливо защелкал пальцами. Четверо бойцов отползли от остальных в разные стороны на двадцать метров и, встав на одно колено, приступили к боевому охранению.

Вернулся сержант.

– Шоссе занято душманами, – сказал он, – к западу, на удалении примерно в два километра, идет бой.

– Поэтому по нам до сих пор не применили артиллерии, – сказал лейтенант.

Сержант пожал плечами и уселся по-турецки рядом с лейтенантом. Бегом вернулся боец, отправленный на разведку на восток. Добежав, он упал на колени, и его тоже начало рвать. Сержант напоил его водкой, но заснуть не дал и, встряхнув, коротко спросил:

– Ну?

Солдат зашелся кашлем и сплюнул на траву кровавую слизь.

– Что с нами происходит?! – просипел он.

– Пыльца, – ответил лейтенант, – какая-то чертова новая мутировавшая пыльца. Если полковник не врет, то пуля смертельнее. Что на востоке, боец?

– На расстоянии четырехсот метров старый бетонный ДОТ, – хрипя и откашливаясь, стал докладывать солдат, – он занят душманами, их всего около тридцати. Правда, на крышу они поставили станковый пулемет… Дальше в радиусе метров триста вокруг ДОТа никого…

– А скорее всего, и больше, – заключил лейтенант.

– Зачем им чертов ДОТ? – спросил сержант.

– Это и правда странно, – отозвался лейтенант, – давайте попробуем порассуждать, как говорит замполит. Это не могут быть те, от кого мы уходили, и шоссе удерживают тоже не те. Мы натолкнулись на один из клиньев вторжения. Другие клинья уже давно продвинулись в глубь территории Таджикистана, так что мы в окружении. Даже если Дусти еще наш, идти туда нет смысла. У наступающих наверняка есть связь… С другой стороны, они не знают, сколько нас. Тогда очевидно, что ДОТ занят противником исключительно из-за нас. Они не хотят иметь ни в тылу, ни перед третьим клином опасного противника и надеются, что мы наткнемся на ДОТ и все поляжем под пулеметным огнем. Или… Нет, не так! Они провоцируют нас занять ДОТ, тогда они будут определенно знать, сколько нас и где мы. Точно!

– Какова боевая задача, лейтенант? – спросил сержант.

– Кто нам мешает, тот нам и поможет, как говорит наш полковник, – ответил командир. – Наша боевая задача взять ДОТ максимально быстро с минимальными потерями и удерживать его, продавая свои жизни подороже. Если наша авиация поднимется и начнет плотно утюжить душманов хотя бы часа через два, у уцелевших будет шанс выйти из окружения. Сержант, буди бойцов. Где боец, ушедший на запад?

Словно ответ на вопрос с запада послышались выстрелы. Среди звуков стрельбы ясно слышались короткие и жесткие очереди «Шквала».

– Все, уходим! – скомандовал лейтенант. – Направление северо-восток. Веди, боец. Наша задача подойти к ДОТу со стороны шоссе. Без команды огонь не открывать.

Полувзвод снялся с места и быстрым шагом направился на северо-восток. Последними на месте привала оставались бойцы, прикрывавшие полувзвод с юга и востока. Когда южный боец охранения встал и закинул автомат за спину, на место привала влетели и взорвались сразу две гранаты, и он был убит взрывом на месте. Боец, прикрывавший полувзвод с востока, получил тяжелые осколочные ранения.

– Не отвечать! – закричал лейтенант, останавливаясь. – Продолжать движение. Марш!

Лейтенант подбежал к убитому бойцу, забрал у него подсумок и перекинул раненому. Тот собрался с силами, снял с предохранителя автомат и, пробормотав: «Боже, как бездарно…», отвернулся от командира, встал на одно колено и изготовился к огню.

– Живи как можно дольше, боец, – бросил ему в спину лейтенант, развернулся и побежал нагонять остатки полувзвода.

– Есть как можно дольше, лейтенант, – прошептал солдат.

Короткие очереди «Шквала», звуки которых становились все громче, вдруг смолкли. Боец на момент перевел взгляд на лежащие перед ним подсумки с магазинами, а когда поднял глаза, уже увидел среди травы фигуры врагов. Он выждал несколько секунд и открыл огонь, не отпуская палец с курка и медленно водя автоматом из стороны в сторону. Он останавливался только, чтобы сменить очередной магазин. На это, как на учебных стрельбах из положения с колена, уходило менее двух секунд. Расстреляв шесть магазинов, боец упал в траву и, подхватив подсумки, перекатился на пять метров влево и накрыл голову автоматом. На месте, где он только что находился, взмыли два фонтанчика взрывов осколочных гранат. Один из осколков все же настиг бойца и ранил его в бедро. Он, стиснув зубы, продолжал ждать. Враги показались на месте взрывов через минуту и остановились, опасливо опираясь по сторонам. Это им не помогло. В следующие пятнадцать секунд еще двенадцать солдат сил вторжения отправились на тот свет, присоединившись к тем двадцати, которых боец срезал очередями, стреляя с колена. Он попытался ползти, но тело уже почти перестало слушаться. Боец сменил магазин и снова стал ждать. Ему повезло: его не закидали гранатами, а пошли на него цепью, остервенело стреляя на ходу. Боец перевел автомат в режим стрельбы одиночными и стал стрелять, целясь на звуки выстрелов. Из шестидесяти патронов в цель попало восемнадцать. Неплохой результат. Боец усмехнулся и сменил последний в своей жизни магазин. В следующие тридцать секунд он обменял свою жизнь на жизни еще шестерых нападавших. Когда боец испустил последний вздох, подошедшие к нему душманы старательно расстреливали траву вокруг, потом долго и зло пинали его тело ногами. Бойцу было уже все равно. Он прожил достаточно.

В это время оставшиеся в живых бойцы его полувзвода уже подползли к ДОТу с севера, оставили все свое вооружение сержанту и, достав боевые ножи, двинулись ползком дальше. Сержант достал пистолет Стечкина, передернул затвор, на секунду вскочил и тремя выстрелами снял душманов, окружавших пулемет на крыше ДОТа. Это было сигналом к атаке. Душманы открыли беспорядочный огонь по всем направлениям, кроме северного, и, когда с севера беззвучно на них из травы выскочили семь «детей», было уже поздно. Только один из спецбойцов нарвался на пулю и рухнул замертво. Остальные перерезали пятнадцать врагов, находившихся снаружи ДОТа, в считаные секунды и залегли под стенами, недостигаемые для выстрелов из бойниц. Подполз лейтенант и бросил в бойницу две гранаты, потом еще две. Трое бойцов побежали к сержанту и вместе с ним потащили все снаряжение к доту, а трое остальных вместе с лейтенантом ворвались в ДОТ. Внутри ДОТа рвануло так, что под ногами бойцов, тащивших снаряжение, дрогнула земля. ДОТ устоял, но тяжелый станковый пулемет сбросило с него, как будто сдуло. Это в ДОТе сдетонировал старый, забытый там еще с 90-х годов прошлого века боекомплект гранатомета. Что заставило его рвануть сейчас, а не тогда, когда в ДОТе рвались гранаты, было непонятно. Понятно было одно: их осталось четверо.

И вдруг вокруг что-то изменилось. Поднявшиеся во главе с сержантом бойцы, нацелившиеся рывком преодолеть расстояние, отделявшее их от ДОТа, увидели врагов сразу с юга и с запада. Они даже не смогли залечь – их тела перестали слушаться. Они так и стояли, обвешанные оружием и снаряжением, не в силах пошевелить даже пальцем. Застыли и их враги. Подул странный холодный ветер, колыша траву и поднимая пыль. Сержант подумал, что, наверное, уже убит и попал в чистилище, где все еще продолжается его последний бой. На крыше ДОТа стоял человек в перепачканном пылью черном костюме, разведя руки в стороны. К шуму травы примешался сначала какой-то странный вой, затем панический визг десятков тысяч глоток. Душманы теперь бежали на юг. Мимо «детей», не замечая их, пронеслись бандиты со стороны шоссе. Кто-то из них просто орал во всю глотку на одной ноте, а кто-то кричал «Шайтан!». И тут началось совсем невероятное. С севера, преследуя душманов, бежали псы, сотни тысяч, может быть, миллионы злых огромных псов с оскаленными пастями, издавая смесь рыка и воя. Псы были повсюду. На сколько хватало глаз, степь колыхалась от бега их стремительных тел. Человек на крыше ДОТа поднял голову и засмеялся. Звук его хохота перекрыл наполнивший воздух вой псов и шум ветра.

– Бегите, воины ислама! – закричал он. – Бегите и бойтесь, дрожите от ужаса. Оставьте мысль возвращаться сюда!

Псы убежали на юг, ветер стих. Тела бойцов начали шевелиться. На землю, громко бряцая и бухая в наступившей тишине, падало оружие, подсумки, ранцы и портупеи с флягами и аптечками. Человек, секунду назад находившийся на крыше ДОТа, оказался прямо перед бойцами. Сержант был человеком политически подкованным и участвовал во множестве операций, в том числе и операциях сопровождения. Он узнал лицо человека, который, широко улыбаясь, смотрел на них.

– Господин Советник?..

– Не надо чинов, солдаты. Вы герои. Вы сообщили о третьем клине вторжения и вы остановили их. Иного я и не ожидал. Я пришел слишком поздно. Даже я не могу перемещаться мгновенно, но это уже не важно.

– Ч-что это было? – спросил сержант.

– Морок, солдат. Лик ада для южных соседей. Им ведь нечего здесь делать, не правда ли? А теперь, солдаты, доведем до конца то, что начали. Возможно, о вас сложат песни, мои мертвые герои…

Человек отвернулся от бойцов, сделал шаг и исчез. Сердца четырех бойцов перестали биться практически одновременно. Они упали на землю, и в этот момент взорвался резервуар огнемета, сжигая их тела.

Российское командование было в растерянности. Основные силы вторжения совершенно неожиданно отошли на территорию Афганистана. Барражировавшая над степью авиация запросила штаб в Курган-Тюбе, тратить ли боезапас на беспорядочно бегущего противника, и получила отбой летного задания. Наседавшие на Дусти душманы теперь не имели численного перевеса и стали отступать, были рассеяны контратакующим полком «детей» и в большинстве своем уничтожены. На остатки клина вторжения полк не стал размениваться и на машинах колонной по шоссе выступил в Пяндж, где к этому времени местная милиция и части русской армии остановили продвижение противника. Удар полка «детей» в тыл был хирургически точен: при минимальных жертвах среди гражданского населения все нападавшие были уничтожены в течение часа.

Еще долго в северных провинциях Афганистана и даже в Кабуле будет жив жуткий миф о дьявольском оружии русских – о бешеных псах, которых они выпускают на воинов Аллаха. Многие села северного Афганистана опустеют: люди в ужасе будут уходить подальше на юг. А когда слухи о миллионах бешеных псов, остановивших армию ислама, начнут считаться именно слухами, когда спадет с душ афганцев цепенящий ужас перед адскими ликами псов, вдоль южных границ уже будет установлена оборонная автоматика и в достаточной мере укомплектована южная группировка войск. Полевой командир, который доживет до этого времени и осмелится сунуться к границе в районе Пянджа, так и не решит для себя, что же все-таки вселяет больший ужас: бешеные псы, лавиной бегущие с севера, или автоматический оборонный комплекс.