Заморочка

Жмудь Вадим Аркадьевич
Заморочка

      Жмудь Вадим Аркадьевич
      ЗАМОРОЧКА
      Водяной Василий поглядел вдаль и вздохнул.
      -- Лес горит. А грозы не было...
      Русалка Юлия посмотрела в ту же сторону и пожала плечами.
      -- ...Манефа Евлампьевна...
      -- Неужто опять не загасила? Сколько я ей раз говорил, мол, бросай ты енту привычку, не доведёт она тебя до добра!
      Русалка Юлия сказала:
      -- Тяжелая у неё жизнь, потому и курит... Я тоже курю...
      И беззвучно ушла под воду.
      Поверхность воды мелко пузырилась. Начинался грибной дождь.
      -- Не сильно горит ещё - дожжь погасит, - успокоился Василий...
      * * *
      Софья Павловна поправила роговые очки и сухо сказала:
      -- Садись, Иванова, два. Ты так и не поняла, что в данном произведении автор остро бичует привычку курить - кстати, очень полезно было бы задуматься на эту тему многим ученикам из нашей школы, и как это ни прискорбно, девочкам тоже. Писатель выказывает озабоченность сохранностью природных богатств нашей необъятной Родины. Сердце художника болью отзывается о лесном пожаре, возникшем из-за безответственного обращения с огнем на природе. Красной нитью проходит через произведение сострадание к тяжелой доле русской женщины, всю свою жизнь проводящей в трудах и заботах, не имеющей отдыха даже в пожилом возрасте. Тяжелая судьба забытой труженицы леса не может не вызвать сочувствия в сердцах всего прогрессивного человечества. Невольно читатель соотносит скорбную долю женщины мрачной дореволюционной поры и светлый путь строительницы светлого будущего в эпоху победившей демократии. Сердце гражданина свободной страны переполняется гордостью за родное отечество. Вот, примерно, конспект ответа на поставленный вопрос. Разумеется, эти мысли следует развить и подкрепить примерами. Тебе ясно, Иванова? Ладно, на первый раз двойку я в журнал не поставлю. Выучишь урок и ответишь, как полагается.
      Софья Павловна захлопнула журнал:
      -- А теперь - следующая тема.
      * * *
      Водяной Василий задумчиво пожевывал листик кувшинки:
      -- Почему, зачем они делают из нас нравоучения? Обидно.
      Русалка Юлия поправила цветок в волосах и скривила ротик:
      -- Это её образ жизни. Пережевывать и выплевывать, разглядывать и снова жевать то, что следует просто скушать, насладившись вкусом и ароматом. Учителя литературы напоминают коров в этом смысле.
      -- Дурману, что ль, на неё нагнать?
      -- Давай, пробуй.
      * * *
      Она снова была молодой. Она была восторженной студенткой первого курса филфака, просто красивой девушкой.
      -- Софья, я тебя люблю!..
      -- Сашенька, родной... То есть... Ты хочешь сказать, что твоя духовная энергия ищет выхода? Разуверившись в поддержке родных, не встретив понимания в среде товарищей по учебе, ты ищешь привязанности в простой и прекрасной душе девушки, с которой свел тебя случай?
      -- Софьюшка, я тебе говорю, что ты мне нравишься, - неуверенно произнес Александр.
      Не умея выразить словами всей полноты чувств, Александр по-своему просто и прекрасно признался в любви.
      -- Да что с тобой? Софья... Ты с кем разговариваешь?
      Чувства, которые поначалу Александр расценил как любовь, по сути, были всего лишь проявлением юношеского влечения. Нравственное становление героя привело к тому, что духовная связь между ним и героиней не только не усиливалась, но со временем ослабевала. Наметилась тенденция к разрыву отношений, хотя никто из героев пока ещё этого не ощущал в полной мере.
      -- Разрыв? Почему? За что? Софьюшка, я тебя чем-то обидел? Я ничего не понимаю!
      Александр перестал понимать Софью, хотя она излагала свои мысли предельно доступно и корректно. По всей видимости, он попросту не желал её слышать, что свидетельствует о том, что его нигилизм переродился в эгоцентризм.
      -- Так, значит?.. Я ничего не понимаю... Будто бы я поглупел.
      -- Безусловно. Я смотрю в корень наших отношений.
      -- Ну, ладно! Раз так - прощай... Ты мне ничего не скажешь? Впрочем, не надо... Прощай.
      Финал объяснений между героями свидетельствует о вспыльчивости Александра, а та легкость, с которой он прощается со своей любовью, демонстрирует, что она была неглубокой, поверхностной, эгоистичной.
      "Господи, что же я делаю, ведь он уйдет! Какой ужас! Что я такое говорю? Ведь это не мои слова!" - и она проснулась со смешанным чувством тревоги от несбывшейся угрозы и радости от ощущения эфемерности страхов потерять близкого человека. Рядом в постели мирно посапывал пятидесятилетний Александр Андреевич, муж Софьи Павловны.
      * * *
      -- Да хватит уже, Василий. Теперь будет знать.
      -- Погоди, ещё маленько.
      * * *
      Она снова была молодой, восторженной студенткой.
      -- Александр, ты вернулся?!
      -- Чуть свет - уж на ногах! и я у ваших ног.
      -- Ты так неожиданно уехал... Куда, зачем?
      -- Кто путешествует, в деревне кто живет... Ну поцелуйте же. Не ждали? Говорите! Что ж, рады? Нет? В лицо мне посмотрите.
      -- Тебе рада, но... Твой тон!.. Приехал - сразу приказанья. "В лицо мне посмотрите"... Вот дела! Ты обо мне не вспоминал? Что не писал? Три года не писал двух слов, и грянул вдруг как с облаков! Что же мне делать? Всю любить, или уж горьки слёзы лить? Да, я удивлена...
      -- Удивлены? И только? Вот прием! Ни на волос любви! И между тем я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря, верст больше семисот пронесся, - ветер, буря; и растерялся весь, и падал сколько раз - и вот за подвиги награда!
      -- Ах, Александр, я вам рада. Но ведь и вас никто и прочь не гнал. Решился, вмиг уехал, не было три года, ни строчки не писал, теперь вот появился, и тотчас упрекать... Ведь и уехал сам по личному решенью, никто из должностных не посылал...
      -- Кто служит делу, а не лицам.
      -- Какое ж дело, что бросить так свою любовь? И что за дело, чтоб даже не писать? А я ждала и все любила...
      -- Положимте, что так. Блажен, кто верует, тепло ему на свете!
      -- В твоих словах не вера, а сомненье мне слышится.
      -- В семнадцать лет вы расцвели прелестно.
      -- В четырнадцать своих, я, стало быть, не так мила была? Не это ли причина тому, что не писал? Ты с кем там был? Ведь взрослый ты мужчина, я чаю, не один ты вековал...
      -- А вы? Не влюблены ли вы? Прошу мне дать ответ, без думы, полноте смущаться.
      -- Едва пришел, уж дознаваться... Что за допрос? И по какому праву?
      -- Дознаться мне нельзя ли, хоть и некстати... Кого вы любите?
      -- Ах! Боже мой! Весь свет.
      -- Кто более вам мил?
      -- Есть многие, родные...
      -- Все более меня?
      -- Иные.
      -- И я чего хочу, когда все решено?
      -- Боже, какой зануда! Явился, требует любви. А сам, хоть бы с цветами. Нет, так, в дорожной пыли, примчался зол, суров, и требует, чтобы любили. Чтоб в сердце тотчас дан отчет ему... Ну да, остроты ваши мне были презабавны, когда мне было игры всё и смех. В четырнадцать-то лет других ли мне утех? И я себе внушила, что вас я искренне любила. И первою порой, когда уехали вы, писем я ждала, как высшего блаженства. Вы были образец порядочности, чести и ума. Когда б меня не взяли в жены, я сама решилась бы за вас проситься. Но это юности чистейшая любовь, была она, теперь, пожалуй, нету. Вот вы явились. Те же шутки, всё те же колкости. Вас с тётушкой свести, вы косточки Москве, пожалуй, всей с ней тотчас перемоете своими языками. А сами...
      -- Вас оскорбляет мой острый ум?
      -- Не вижу я ума в твоих речах, скорей безумство. Ни с кем вы не в ладу, и вам никто не мил. Меня он говорит, что любит, а батюшке он также нагрубил. Он спрашивал, не замуж ли я вам приглянулась, - "Вам что за дело?" Такое говорить отцу! Я это потерплю? Уж, нет. Ступайте прочь.
      -- Пойду искать по белу свету, где оскорблённому есть сердцу уголок. Карету мне, карету!
      * * *
      Софья Павловна не выспалась. Снились какие-то кошмары. Снилась молодость. Но она вела себя как-то странно, по-книжному. И от этого вся жизнь подла наперекосяк. А то вдруг муж вел себя как-то странно. Чуть ли не Чацкого из себя изображал. Боже, какой зануда этот Чацкий! И как это раньше она считала его умным? Она многое передумала, многое поняла. Поэтому урок она начала необычно.
      -- Давайте сегодня поговорим о тех книгах, которые вы прочитали. Кто-нибудь хочет рассказать, что ему понравилось?
      -- Можно, я?
      -- Говори, Егор.
      -- Я недавно начал читать Станислава Лема "Рукопись, найденная в ванне". Но почему-то застрял на середине книги. Дальше не идёт.
      -- Егор, это очень серьезное произведение, но, я думаю, тебе его читать ещё рановато. Прочитай лучше "Звездные дневники Иона Тихого" у этого же Лема. Или "Сказки роботов". Тебе понравится, я уверена.
      -- "Звездные дневники" я читал, и "Сказки", и "Солярис", и "Маска" и всё остальное. Только "Рукопись" не осилил пока что.
      -- Ты читал всего Лема? Что же тебе больше всего понравилось?
      -- "Футурологический конгресс"...