Графомания как болезнь имеет две характерные черты: во-первых, она не заразна – случаи заражения после общения с больным пренебрежительно редки, и во-вторых, она неизлечима – по крайней мере мне о исцелившихся счастливчиках неизвестно.
       Не знаю, где меня угораздило подхватить эту заразу, но уже давно мечтаю стать писателем и даже постоянно ношу с собой толстую тетрадь, в которой по возможности литературно описываю все, что удалось пережить. Набираюсь опыта, так сказать.
       Поскольку за графоманию ни инвалидности, ни даже больничного не положено, мне еще приходится и работать. Одно время я помогал монтировать южно-корейскую телефонную станцию недалеко от поклонной горы – безвозмездный дар фирмы «Самсунг» нашему городу. Цивилизованная станция, как ни странно, нормально работает в нашей российской сети, и теперь в мои обязанности входит обхаживание разнообразных гостей, приезжающих лично в этом убедиться.
       Именно так я познакомился с Григорием и Владиславом, директором и главным инженером чего-то большого в Сибири. Трудно понять, почему корейцы так старательно обхаживали представителей маленького – и двух Франций не наберется – района, но мы водили их по музеям, кормили в «Шанхае» на Садовой, возили в Пушкин и Петродворец и даже организовали рыбалку на Вуоксе. Последнее обстоятельство и сыграло роковую роль: когда этим летом я привез к ним в тайгу каталог кабельных характеристик, хлебосольные сибиряки устроили мне ответный выезд на природу.
       Рыбалка закончилась печально – до возвращения вертолета мы только-только успели найти тело утонувшего в озере Владислава и вытащить его на берег. Ничего удивительного, что свою толстую литературную тетрадь я открыл лишь в Петербурге – и обнаружил в ней эти вот записи,сделанные моею собственной рукой.

      Вертолет с гулом скрылся за лесистым холмом.
      – В понедельник заберет, – сказал Владик, взял меня за плечи и развернул лицом к озеру. – Вот, смотри, это не ваша нефтяная Вуокса, это Рыбное! Воздух какой! Вода какая! А рыбалка? Лещи сами на берег выпрыгивают! Красота! – он широко раскинул руки. От его зычного голоса какая-то нервная лягушка с громким плеском кинулась в воду. – Во, слыхал? Еще один выпрыгнул!
      – Слыхал, – ответил я, представляя себе берега, заваленные лещами-самоубийцами.
      – А в воде, под кустами – во-от такие щуки стоят!
      – А над кустами – такие же комары! – добавил Гриша, развязывая рюкзак. – Хорош трепаться, пошли палатку ставить и – за спиннинги.
      За десять минут ребята натянули четырехместную палатку, накрыли от дождя пленкой, покидали внутрь рюкзаки и разошлись в разные стороны, взяв по спиннингу, и повесив сумки на плечо. За это время я только-только успел собрать одну из своих удочек, насадил червя и кинул под ивовый куст недалеко от палатки. Поплавок немедленно нырнул, я подсек и выдернул из воды вполне приличную плотвичку. Не теряя времени, поправил червячка, снова закинул. Поплавок рванул на дно. Минут за пять я выудил не меньше десятка плотвиц и трех окуней, а потом удочка неожиданно оказалась без крючка.
      Весь сгорая от нетерпения и азарта, я размотал вторую удочку, закинул… поплавок задумчиво лег на бок – подсечка, и лещ килограмма на полтора мой! А потом еще один! А потом еще! А потом – дзин-нь, и нет у меня лески! Запасных лесок и крючков я не захватил, поскольку в Ленинградской области привык, что рыб крупнее бумажника – не бывает. Крючков и лесок никто и никогда у меня не обрывал.
      Впрочем, самолюбие было удовлетворено, азарт потосковал, почертыхался, да и утих. Я немного побродил по берегу, сорвал пару камышовых метелок, по каменистой гряде прошел метров двадцать вглубь озера, спугнул полосатую птицу неизвестной породы, посмотрел, как суетятся на мелководье мальки, сполоснул лицо прохладной водой, и решил что здесь и так хорошо.
      К приходу друзей улов свой я успел разделать и натереть солью – люблю вяленую рыбку. Владислав и Гриша притащили шесть похожих на тубусы щук и одного громадного окуня, похожего на крайне удивленного бегемотика.
      Мы провели короткую планерку, и в результате голосования – двое за, один против – чистить рыбу отправили меня. Зато потом я просто валялся рядом с костром, жевал еловую веточку (от пародонтоза) и смотрел, как Владик колдует над кипящим котелком напевая древнюю кулинарную песню: «Уха, уха-ха!»
      Гриша, как и положено директору, руководил процессом, вальяжно развалившись на травке, тыкая своего главного инженера в бок длинным гибким прутом и приговаривая: «Быстрее вари, быстрее!». Владик, не прерывая пения, отмахивался ложкой.
      А вокруг уже сгустилась непроглядная ночь. И во мраке внезапно захлопало, зашумело, зашлепало нечто необъятное…
      – Гуси, – навострил уши директор. – Гуси.
      Он встал.
      – Гуси-и, – Гриша буквально застонал, нырнул в палатку, выскочил с двустволкой и закрутился, таращась в темноту. На небе – ни Луны, ни звездочки, вокруг – ни единого лучика.
      – Гуси-и, – вновь простонал Григорий и пальнул в темноту, прислушался и снова пальнул. – Гуси-и! – он метнулся в палатку, выскочил с патронташем в зубах, перезарядил ружье, перевел дух, пошевелил ушами, (ей богу пошевелил!) и шагнул во мглу. Через пару секунд раздался хруст, ругань, выстрел, снова хруст. Минуты через три выстрел донесся издалека.
      – Ага, – удовлетворенно отметил Владик, – уху можно делить на двоих.
      – А-а…
      – А он, пока все патроны не расстреляет, не вернется. Не впервой.
      – Чего ему утра-то не подождать?
      – А они утром дальше улетают, – главный инженер снял с огня котелок и стал разливать свое варево, напевая в ритме танго: – Летит, летит по небу клин усталый…