Там завязался ожесточенный абордажный бой. С обеих сторон до последнего момента в упор «работали» баллисты, пока еще не захваченные неприятелем, превращая солдат атакующей стороны в кровавое месиво. Но у римлян была еще и башня, с которой они вели огонь из стрелометов по бойцам противника. На одном из кораблей озлобленные разгромом первой линии римляне скоро взяли верх. Но вот наблюдая за другой схваткой, Федор увидел еще один поразивший его маневр.

К сцепленным с помощью «ворона» кораблям, где шла кровавая бойня, приблизилась карфагенская квинкерема. Еще до ее подхода морпехам финикийцев удалось изгнать неприятеля со своей палубы и почти разрубить абордажный мостик. Второй корабль на большой скорости скользнул мимо римлян со свободного борта и на ходу с кормы зацепил его длинной балкой с большим крюком. Балка сверкнула на солнце матовым боком, и Федору показалось, что она вся состоит из металла. Благодаря быстроте перемещения карфагенянам удалось оторвать борт нападающих от борта своих соратников и сдвинуть с места римский корабль с изумленным экипажем, оттащив его на свободную воду. Чем тут же воспользовалась еще одна финикийская квинкерема, сходу протаранившая борт вражеского судна, всего пять минут назад предвкушавшего победу.

Наблюдая за очередным унижением воинов Рима, Федор посмотрел на Софоникса – тот довольно улыбался. «Видимо, это и есть тот секретный маневр, – подумал Федор. – Похоже, финикийцы держали его про запас для того, чтобы нейтрализовать абордажные мостики противника. Хитро^[4]. Ему понравились слаженные действия моряков, превративших атаку гордых римлян в неожиданный и полный разгром их первой линии.

Но после вскружившего голову успеха наступило протрезвление от хмеля легкой победы. Разметав напавшие на них корабли, карфагеняне, словно вырвавшиеся на простор морские хищники, настолько увлеклись атакой, что позабыли об осторожности. Пока они вели бой с первой линией противника, корабли находившейся за ней второй, вдвое превышавшие по численности зачинщиков, раздвинули фронт и почти охватили финикийцев полукольцом. И теперь вся эскадра Адонисла находилась под угрозой окружения.

С левого фланга к ним спешила быстроходная флотилия римских триер. Справа заходили многочисленные квинкеремы противника. Еще немного, и они могли полностью замкнуть кольцо. Флотоводец отреагировал так быстро, насколько это представлялось возможным в возникшей ситуации. Сначала он отослал оставшиеся суда связи по двум разным маршрутам. Одно снова ушло к берегу, где виднелись аванпосты армии Ганнибала, уже не таившиеся и наблюдавшие за схваткой с римскими кораблями. А другое на большой скорости заскользило вдоль берега на юг, в сторону Сагунта и Нового Карфагена, неся весть о случившемся. Бой еще не был проигран, квинкеремы финикийцев еще в азарте добивали разрозненного противника в центре, но ситуация менялась с каждой минутой.

– Кораблям первой линии отойти к берегу! – приказал Адонисл, и тотчас над водой разнесся пронзительный рев горна.

Получив сигнал, пять целехоньких квинкерем финикийцев, сделав быстрый разворот, устремились ко второй линии своих кораблей, за которой виднелся недалекая полоска прибоя. Им вслед полетели ядра и горшки с зажигательной смесью. Один из кораблей загорелся, потерял ход и скоро был протаранен настигшей его квинкеремой противника. Другие римские суда отсекли увлекшиеся атакой корабли финикийцев от второй линии. Поняв, что уйти без схватки не удается, те приняли бой, вспыхнувший с новой силой.

– Атаковать флотилию триер противника! – отдал новый приказ Адонисл.

И все восемь карфагенских триер устремились навстречу римлянам. Трем квинкеремам из второй линии Адонисл приказал атаковать самый край правого фланга. А сам, вместе с оставшейся квинкеремой, решил отойти ближе к берегу и напасть на прорвавшие левый фланг корабли. Римляне явно собирались высадить десант и рвались к галечной отмели. Они успешно связали на втором этапе боя почти все суда неприятеля, заманив их в ловушку. И, похоже, решив, что их участь предопределена, не обращая больше внимания на оставшийся финикийский флот, устремились к берегу.

– Не успеем, – спокойно и как-то даже отстраненно заметил вслух Федор, наблюдая, как пять римских квинкерем, обойдя зону схватки триер, отрезают их от берега. Но Картал, капитан квинкеремы «Удар молнии», и не помышлял о бегстве. Напротив, повинуясь приказу находившегося здесь же командующего, он направил таран своей квинкеремы на корпус ближайшего римского судна. То же самое сделал и капитан второй квинкеремы.

Берег приближался, но римляне оказались проворнее. Морпехи Карфагена буравили недобрыми взглядами корабли противника, на палубах которых уже можно было рассмотреть легионеров. Заметив атаку сзади, две ближайшие квинкеремы римлян стали совершать маневр отсечения финикийцев, чтобы оставшиеся корабли спокойно достигли берега, но делали это не слишком быстро. «Удар молнии» настиг одну из них раньше, чем та успела полностью развернуться, и врезался в ее кормовую часть.

Корабль, мчавшийся на всех веслах, вдруг резко остановился на месте. От столкновения двух массивных корпусов многие морпехи Карфагена пошатнулись, а некоторые даже попадали на палубу. Федор, к счастью, удержался, схватившись за ограждение. Зато римляне десятками посыпались в море с палубы своего корабля.

Удар достиг цели. Тупое острие тарана проделало огромную пробоину в борту римской квинкеремы. Раздался свисток для гребцов, и «Удар молнии», поразив врага, быстро дал «задний ход», высвобождая свой таран. И все же римляне были еще далеки от уничтожения. С палубы тонущего корабля, пока он неторопливо кренился, несколько раз огрызнулись баллисты – рядом раздались крики и стоны. В двух шагах от Федора упало несколько обезображенных тел. Прямое попадание каменного ядра – жуткое зрелище. От человека, даже прикрытого доспехом, остается мешок окровавленных костей, если он вообще не разорван на части.

– Приготовиться к бою! – разнеслась команда над головами морпехов.

Обернувшись на шум, Федор увидел, что второй финикийский корабль тоже успешно протаранил римскую квинкерему. Но тут их самих атаковал поспешивший на помощь своим «римлянин».

Тарана избежать не удалось. Их застали врасплох. Но капитан Картал все же успел немного изменить положение корпуса, и удар пришелся вскользь. Ростр римской квинкеремы со скрипом и грохотом пробороздил борт карфагенян, соскользнув в сторону. К счастью, пробоины удалось избежать. Федор впервые убедился, что металлическая броня из пластин, опоясывавшая квинкерему карфагенян ниже ватерлинии, сделана не зря. Зато от удара сорвалась со своих креплений на корме и упала в воду шлюпка. Тут же Федор убедился и в другом: наличие «ворона» в ближнем бою – это преимущество. Неудачно протаранив борт противника своим ростром, удивленные римляне на этот раз не растерялись и тут же применили абордажный мостик, с грохотом рухнувший на палубу «Удара молнии», намертво сцепив две квинкеремы. Благо, они уже встали борт к борту. И на палубу финикийского судна тотчас ринулись римские пехотинцы.

В первую секунду Федор решил, что у него «дежа вю». Всего несколько месяцев назад он сам точно также, правда, в тренировочных схватках, прыгал на борт корабля противника, облаченный в римские доспехи и крепко сжимая скутум. И вот теперь на него набегали те же римские солдаты, с которыми он сам ходил в атаку плечом к плечу. Только сейчас, подняв меч и прикрывшись щитом, облаченный в доспехи другого цвета, Федор стоял в линии спейры морпехов Карфагена и сверлил взглядом римлян, ожидая увидеть среди них своих бывших товарищей по оружию.

Но не увидел. Первый римлянин, бросившийся на него с мечом, оказался ему незнаком. Как ни странно, это успокоило. Будь это сослуживец Квинт, которому он некогда спас жизнь, или сам центурион Гней, то Федор, возможно, немного замешкался бы, прежде чем убить своего противника. Но теперь он мгновенно перешел в состояние боевой машины и, приняв удар на щит, нанес ответный в область живота. Меч с треском вспорол кожаный панцирь легионера, рассекая внутренности. Римлянин пошатнулся, упал на колени и, выронив оружие, уткнулся лицом в палубу. Федор снова принял боевую стойку, бросив короткий взгляд в сторону. Их линия держалась, отбив первую атаку римлян, но те тут же предприняли новую.

На правом фланге нападавших размахивал мечом и орал на своих легионеров здоровяк со щербатым лицом в шлеме с поперечным «ирокезом» – римский центурион. Софоникс заприметил его и, крикнув «В атаку!» вместо привычного для уха «Держать строй!», увлек за собой морпехов Карфагена, напав на римского центуриона первым.

Успев заметить, что невдалеке вторая квинкерема финикийцев тоже сцепилась с римской, а триеры ведут успешный бой с превосходящими силами противника, Федор вместе с товарищами бросился вперед. Две линии солдат – коричнево-алая римская и темно-синяя карфагенская – сшиблись у кормы квинкеремы и стали давить друг друга щитами. С носа на корабль финикийцев проникла вторая манипула римских воинов, предварительно связав борта абордажными крюками, – чтобы не растащили.

«Поумнели, сволочи», – с раздражением отметил Федор, отталкивая щитом своего противника, и слегка присев, рубанул его по выставленной чуть вперед левой ноге. Раздался звон – римлянина спасли поножи – металлический щиток, прикрывавший ногу ниже колена. Зато, получив удар по ногам, легионер слегка опустил и отвел в сторону щит. Увидев это, Федор распрямился, сделал выпад вперед и угодил в бок противника, слегка разрубив панцирь. Римлянин отпрыгнул назад, словно ужаленный, снова закрылся.

В пылу схватки Чайка успел рассмотреть по уже знакомым ему признакам, что против них бьются бывалые морпехи из «принципов» – уже послуживших солдат, а не молодые «гастаты». И Федор на себе ощутил, что противник ему попался крепкий. Но выбирать не приходилось («хороший римлянин – мертвый римлянин!») – и он снова бросился на врага. Они рубили друг друга в исступлении еще несколько минут, позабыв обо всех вокруг, и за это время измочалили в конец свои щиты. Отбросив их, сжали покрепче мечи.

Встав в прочную стойку, Федор выжидал, прищурившись на солнце, и римлянин бросился на него первым. Морпех ушел от рубящего, направленного в голову удара, присел и нанес удар в пах. А когда тот достиг цели, добил согнувшегося, но продолжавшего двигаться по инерции противника ударом меча по шее, отрубив ему голову. Когда обезглавленный римлянин рухнул на палубу, Федор поднял меч повыше и осмотрелся по сторонам.

Их атака нанесла римлянам большой урон. На корме легионеры были почти уничтожены и отброшены к мостику. Софоникс зарубил центуриона. Но вот на носу квинкеремы римляне побеждали, выкосив почти всю вторую спейру морпехов Карфагена. Им активно помогали «огнем» из двух «Скорпионов» стрелки римлян, засевшие на башне своего корабля, откуда они видели всю схватку, как на ладони. Римлянам удалось поразить из своих мощных стрелометов уже не меньше десятка финикийцев, беззащитных перед ударом крепкой стрелы длиной чуть меньше метра.

«Эх, жаль, гранат нет, – расстроился Федор, вспомнив службу в морской пехоте двадцать первого века, – один бросок – и нет башни. А еще лучше гранатомет бы…» Но гранаты, естественно, остались в прошлой жизни, а тем более гранатомет, зато в руках был меч. Приходилось воевать тем, что есть.

Рядом сражался Урбал. И неплохо сражался для сына торговца лошадьми. Он отправил на тот свет уже трех римлян, а четвертый только что напоролся на его меч, придавив своей тушей. Урбал поднатужился и скинул мертвого римлянина с себя, испачкавшись в его крови. Затем встал на грудь поверженного легионера ногой и выдернул свой застрявший меч.

Летис, словно легендарный герой древнегреческих мифов, наносил размашистые удары своим врагам. Сразу трем легионерам. Причем ни один не успевал приблизиться к нему больше, чем на пару метров прежде, чем получал новый удар и едва успевал прикрыться щитом. Присмотревшись, Федор решил, что Летис скорее напоминает своими повадками разъяренного кельта, и римляне, судя по всему, думали так же. К противникам Летиса добавилось еще двое, и Федор решил прийти ему на помощь, но пока он подбирался, финикиец успел убить двоих. Федор уложил еще одного, а подскочивший Урбал третьего. С оставшимся Летис разделался сам.

Расчистив часть кормы от римлян, три финикийца оказались на открытом пространстве и сразу привлекли внимание стрелков с башни.

– Берегись! – крикнул Федор, заметив направленные на них жала сразу двух «Скорпионов» и отпрыгивая в сторону. Летис с Урбалом успели поднять щиты. Выпущенные стрелы пробили их насквозь, но застряли, не причинив вреда.

И тут Летис, бросив меч на залитую кровью палубу, резким движением выхватил сразу два кинжала из висевших на поясе ножен и молниеносно метнул их в сторону башни, возвышавшейся на палубе римского корабля. На заряжание «Скорпионов» требовалось время, а его-то Летис римлянам и не дал. Оба стрелка, схватившись за горло, рухнули с башни на палубу, успев издать только предсмертный хрип.

– И гранат не надо, – с удовлетворением заметил Федор.

– Ты о чем? – не понял его Урбал.

– Не бери в голову, – ответил Федор, – лучше скажи, что делать будем.

Урбал перевел взгляд на палубу и понял, о чем толкует морпех. Римляне победили. Весь нос и большая часть палубы находилась уже в их руках. В сторону кормы, где скопилось всего пять оставшихся в живых финикийцев, считая Софоникса и еще одного парня, осторожно приближался строй римских легионеров, прикрываясь щитами. В пылу схватки погибли все, включая капитана корабля и самого Адонисла. Они оба лежали чуть поодаль среди десятков окровавленных трупов. Один с рассеченной головой, другой со стрелой в спине.

– Солдаты! – раздался негромкий приказ командира спейры, – я приказываю вам покинуть корабль. Мы проиграли. Плывите к берегу и добирайтесь до армии Ганнибала. Кто выживет, расскажет обо всем, что случилось.

Летис выхватил из ножен последний кинжал и ловким движением распорол завязки на боках панциря, скинув его на палубу. Отдав кинжал Урбалу, он поднял с палубы два меча и встал рядом с Софониксом, ожидая римлян, которые совсем не спешили. Бежать карфагенянам было некуда. Урбал замешкался с завязками, и когда дело дошло до Федора, римляне оказались уже в двух шагах, а командир спейры и Летис с трудом отбивались от десятка солдат, наседавших на них со всех сторон.

Урбал прыгнул в воду первым, Федор, так и не успев снять панцирь, за ним. Тяжелый доспех сразу же потянул его под воду, но морпех успел вдохнуть побольше воздуха и распорол завязки кинжалом, который так и не выпустил из рук. Сорвав панцирь уже на глубине, он успел всплыть, едва не задохнувшись.

Пока он жадно глотал воздух, пытаясь рассмотреть берег, рядом в воду грохнулось что-то массивное – это был Летис, и еще одна фигура поменьше показалась невдалеке – солдат имени которого Федор не знал. Морпех первым заметил, что в сотне метров на волнах качается шлюпка, та самая, упавшая с их квинкеремы в воду после тарана римлян.

– Плывем туда, – крикнул он вынырнувшему Летису и барахтавшемуся невдалеке Урбалу.

Плавали все, как выяснилось, неплохо. Могли при необходимости доплыть и до берега, тем более, что до него оставалось совсем немного, на глаз не больше полукилометра. Но не пришлось. В лодке оказались прикрепленные весла, целых три пары для шести гребцов. Но их спаслось всего четверо, считая малознакомого солдата. А вот командира они не досчитались.

– Софоникс погиб, – сообщил Летис, поглядывая в сторону сцепленных кораблей, по палубе которых носились римляне, показывая в сторону удалявшейся шлюпки. – Успел зарубить еще троих, а потом закололи его.

Римляне их не преследовали. Флагман финикийцев был захвачен, сам флотоводец убит. А четытрех спасшихся солдат они не боялись. Но Федор, посматривая с быстро удалявшейся шлюпки в сторону римских кораблей, заметил, что победа у испанских берегов досталась им дорогой ценой. Две трети кораблей римского флота горело или тонуло, а оставшиеся квинкеремы, отвернули от берега, отказавшись от высадки десанта. Тем более, что их на берегу поджидали, – вдоль кромки скал постоянно курсировали конные разъезды. Но и финикийцы потеряли почти все суда. Лишь три квинкеремы и несколько триер прорвались и уходили сейчас вдоль берега в сторону Сагунта.

– Не зря сражались, – заметил вслух Федор.

– Не зря, – подтвердил Урбал.

Глава третья

Снова в армии

Пока они подгребали к скалистому берегу, обрамленному небольшой полоской песчаного пляжа, Федор, обернувшись, заметил в нескольких сотнях метров в стороне еще одну триеру финикийцев, севшую на мель. Солдаты выпрыгивали из нее, и вплавь добирались до суши. Кроме того, сидевшие в шлюпке морпехи по дороге выловили еще трех солдат Карфагена с других судов, взяв их на борт.

С высокого берега за ними наблюдали конные разведчики Ганнибала. А когда лодка уткнулась килем в песок, и спасенные морпехи, одетые только в исподнее, выбрались на песок, их встретила половина спейры пеших солдат, вооруженных щитами и мечами. У всех мечников были большие вытянутые щиты бордового цвета, похожие на кельтские, и короткие мечи. Головы укрывали странные кожаные шлемы с невысоким гребнем, но без всяких наверший. Носили они только белые туники, окаймленные пурпурной полосой. Панцирей Федор не заметил. Впереди стоял командир – загорелый бородатый мужик в высоком шлеме с навершием и плюмажем из перьев.

«Судя по одежке, – подумал Федор, разглядывая их туники, перетянутые ремнями, и вспоминая рассказ погибшего Софоникса, – иберийские пехотинцы».

– Вы с корабля Адонисла? – спросил бородатый ибериец в шлеме.

– Да, – кивнул Федор.

– Ганнибал послал нас узнать, что сталось с флотом. Жив ли Адонисл? – спросил он, разглядывая всех прибывших на шлюпке.

– Он погиб, – ответил Федор, сплевывая соленую слюну и стараясь отдышаться после быстрой гребли, – вместе с капитаном корабля.

– А ваш командир жив? – уточнил ибериец.

– Нет, его тоже убили, – на этот раз ответил Урбал, покосившись на Летиса, – вот он видел это своими глазами.

– Это правда? – уточнил ибериец, переводя взгляд на рослого морпеха.

– Да, бой был жаркий. И его закололи римляне на моих глазах, – подтвердил Летис, с которого ручьями стекала вода вперемешку с потом, – но, Софоникс успел унести с собой немало римских жизней.

Командир иберийцев помолчал, отвернувшись в сторону песчаной отмели, откуда к ним спешили морпехи с триеры севшей на мель неподалеку.

– Что же, вы бились славно, – проговорил, наконец, командир иберийской пехоты. – Я доложу об этом Ганнибалу. А вы дождитесь остальных и следуйте все вместе в лагерь. Он стоит у перевала, вы легко найдете его. Там примут решение, что с вами делать дальше.

Сказав это, ибериец развернулся и стал подниматься по тропе между скал. Его солдаты последовали за ним. А пехотинцы с «Удара молнии» – Федор, Урбал, Летис и малознакомый им боец – присев на край шлюпки стали дожидаться остальных морпехов. Среди них оказался командир спейры, рослый африканец, которого звали Магна. За неимением другого командира, он принял на себя командование объединенными силами спасшихся после битвы морпехов и повел их в лагерь, куда они прибыли через пару часов. Вместе с Федором и компанией из погибшего флота Адонисла здесь набралось человек восемьдесят морских пехотинцев.

Когда они прибыли в лагерь, стоявший у подножия горы, то обнаружили, что он почти пуст. В нем оставалось для охраны лишь несколько сотен пеших воинов-иберийцев и кельтов. Да еще примерно триста иберийских всадников. Вся армия уже ушла на север, а Ганнибал, похоже, не сильно опасался римского нападения с тыла, словно знал, что его не будет.

Охрана препроводила морпехов к пустому бараку, где они смогли немного отдохнуть и поесть – еду им принесли туда же. А затем, едва пехотинцы закончили обед, в барак неожиданно явился сам Ганнибал в кирасе почти черного цвета, богато украшенной золотым орнаментом. Его сопровождали пять неизвестных Федору военачальников в не менее богато отделанных доспехах. Кто это такие, морпех не знал, а объяснить было некому.

Увидев вождя, которого все знали в лицо, солдаты вскочили со своих мест. Ганнибал поднял руку в знак приветствия и, выйдя на середину широкого барака, громко спросил:

– Мне доложили, что Адонисл погиб. Кто из вас видел смерть моего флотоводца?

Летис, узрев перед собой вождя армии, от удивления потерял дар речи. Федор толкнул его в бок, но сын владельца гончарной мастерской продолжал молча смотреть на Ганнибала, так и не издав ни звука. Урбал тоже молчал. Тогда Федор решил спасти ситуацию и сказал, нарушив затянувшуюся тишину:

– Мы втроем это видели, – он указа на Летиса и Урбала, стоявших рядом.

– Как он погиб? – спросил Ганнибал, строго глянув на Федора.

– Его убили римляне из «Скорпиона», стрелой в спину – пояснил Федор и добавил. – А капитана корабля зарубили мечом.

Ганнибал ненадолго замолчал, словно обдумывая что-то.

– Вы с честью выполнили свой долг, – снова заговорил военный вождь Карфагена, – и хотя флот разбит, вы все равно настоящие герои. Мы проиграли морское сражение, но выиграли время. Римляне не смогли помешать нам пройти этот важный перевал, а теперь уже поздно.

Он сделал несколько шагов и остановился, скрестив руки на груди, словно принимая решение.

– Армия уходит дальше, – заявил Ганнибал, – у меня нет свободных судов, чтобы отправить вас в Новый Карфаген. И я тороплюсь. Поэтому вы отправитесь в поход на Рим вместе со мной. Вам выдадут новое оружие и доспехи. Если так случиться, то я снова отправлю вас служить на корабли. Но теперь, – он обернулся в сторону одного из военачальников, бородатого крепыша, – вы солдаты сухопутной армии и поступаете в распоряжение Атарбала, командира моих африканцев. С этого дня вы будете исполнять все, что он вам прикажет.

Закончив свою короткую речь, Ганнибал развернулся и вышел наружу, придерживая ножны меча. Полководцы последовали за ним. Лишь сам Атарбал задержался, чтобы узнать, есть ли среди спасшихся морпехов командиры. Отозвался только Магна.

– Ты будешь командиром этой спейры, – подтвердил его полномочия новый начальник, – немедленно следуй ко мне в шатер. Там я сообщу тебе, что ты должен будешь делать завтра.

Когда Атарбал, наконец, покинул барак в сопровождении Магны, Федор выдохнул и мысленно подытожил случившееся за последнее время: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Получалось, что он теперь снова должен отправиться в италийские земли. Да не просто на прогулку, а с экспедиционным корпусом Ганнибала, мечтавшего покорить или уничтожить ненавистный Рим. Чем это дело закончилось через шестнадцать лет, Федор отлично помнил из прочитанного в прошлой жизни, но его подобный конец совершенно не устраивал. Идти просто на бойню совсем не хотелось. Но в глубине души вдруг родилось какое-то смутное предчувствие, что раз уж он появился здесь вопреки здравому смыслу, то, значит, бывают на земле и другие чудеса. Кто знает, чем закончится этот поход великого Карфагенянина. И если Федор теперь служил Карфагену, а судьба снова отправляла его в римские земли, то морпех решил как-нибудь применить свои исторические познания в предстоящем походе на благо армии финикийцев. Авось, поможет.

Одно беспокоило его во всем этом сильнее, чем своя собственная судьба – Юлия. Что же будет с ней, если Ганнибал победит? Вернее, что будет с ними? Любовь к юной римлянке, дочери сенатора Марцелла, внезапно вспыхнувшая в его сердце, заставила Федора бежать из Рима в Карфаген сразу после их единственного свидания. Что сталось со знатной девушкой, ответившей на чувства простого легионера вопреки воле отца, собиравшегося скоро выдать ее замуж, он не знал, но очень хотел бы знать. Тем более, что обещал Юлии никогда не забывать о ней. Да он и не мог. Она снилась ему по ночам такой, как в день их последнего свидания – в изящной вышитой узорами столе^[5] с яркими платиновыми волосами, уложенными в вычурную прическу. Он видел словно наяву ее узкое личико, обрамленное пышной короной волос, и умный взгляд серых глаз. Помнил запах этих волос и тепло юного тела.

Об их краткой связи в Карфагене не знал никто, включая благодетеля Магона. Федор решил не рассказывать даже ему о своей личной жизни у римлян, только о службе. Зато знал об этом отец Юлии, сенатор Марцелл, и запросто мог задушить дочь своей собственной рукой. С него станется. Тот еще зверь. Матерый. Никого не прощает. И Федор боялся даже подумать о том, что Юлии уже нет в живых. В любом случае, он собирался как-нибудь разузнать о судьбе римлянки во время похода и надеялся, что судьба ему подскажет, что делать. А пока выбор оставался невелик: следовать за Ганнибалом.

– Ну, как тебе такой поворот? – толкнул его в бок неожиданно повеселевший Урбал, оторвав от воспоминаний.

– Ты о чем? – не понял Федор.

– Я о том, что нам предстоит поход, о котором сложат легенды, – заявил он. – Мы идем на Рим. И, может быть, мы с тобой прославимся в этом походе, а наши имена попадут в свитки историков. А потом, спустя столетия, люди прочтут о нас в библиотеках Карфагена.

– Я так далеко не заглядывал, – честно признался Федор и посмотрел на Летиса. – А ты что думаешь обо всем этом?

– А мне все равно, – ответил здоровяк, отряхивая еще влажную тунику от крошек после недавнего обеда. – Я пойду за Ганнибалом хоть по морю, хоть по суше. На корабле, конечно, быстрее, но и на земле можно повоевать. Главное, чтобы дали кинжалы.

– Думаю, тебе не откажут, – заметил на это Федор, – особенно, если ты им продемонстрируешь, как ты их кидаешь.

Этим вечером они заночевали в полупустом лагере. Римские корабли ушли, не высадив десанта. А наутро началась новая жизнь. Морпехам, потерявшим во время боя и бегства амуницию, по приказу Атарбала выдали новую. Таких солдат оказалось немного, всего семеро. Четверо – из состава спейры погибшего Софоникса и еще трое, выловленных ими из воды по пути к берегу, – с другой квинкеремы. Все остальные морпехи, служившие под началом Магны на триере, свое оружие и доспехи сохранили. Ее капитан погиб в бою, часть морпехов тоже. Гребцов с разбитого корабля отправили служить в осадный обоз, благо дел там хватало. А из остальных сформировали спейру тяжелых пехотинцев, добавив в нее еще пятьдесят финикийцев и ливийцев, оставшихся после осады Сагунта без своих подразделений.

У морпехов с триеры были свои темно-синие панцири и короткие прямые мечи. А вот Федору и его товарищам, вместо таких панцирей выдали кожаные доспехи коричневого цвета, обшитые на груди пластинами из металла. Хорошо хоть шлемы им достались нормальные, железные, греческого образца, а не из кожи, как у иберийских пехотинцев. Федор на прочность его, конечно, не проверял, но тот факт, что у иберийской пехоты не усматривалось на теле, кроме туники, никаких панцирей и кольчуг, наводил его на мысль, что они легко могли служить Ганнибалу расходным материалом, как легковооруженные велиты у римлян. Правда, иберийцев было несравнимо больше. И не только пеших.

Единственной вещью синего цвета, предоставленной ему, оказался круглый щит с массивным умбоном. Такие же щиты вручили и всем остальным пехотинцам, оставшимся без амуниции. Пополнившие ряды новой спейры финикийцы и ливийцы были одеты и вооружены так же, как и Федор. Так что получалось, что морпехи Магны теперь немного выделялись из общего ряда своими панцирями, овальными щитами и прямыми мечами. Тем более, что Федору в качестве оружия выдали не привычный испанский меч-гладий^[6], а ту самую изогнутую и слегка тяжеловатую фалькату, что он уже видел у пехотинцев в лагере возле Сагунта. Это было надежное оружие с клинком примерно в полметра.

Немного помахав приобретением в воздухе и сделав несколько рубящих движений, Федор остался доволен новым оружием, оценив его возможности. Круглый щит оказался значительно легче римского скутума, он даже годился для замаха, хотя и прикрывал не половину тела, а только треть. Зато фальката весила значительно больше меча, и от ее удара не спасала практически никакая защита. Кроме того, фалькатой можно было не просто колоть и рубить, а рубить «с оттягом», благодаря изогнутой форме более широкого в передней части клинка.

Федору дали также кинжал с отдельными ножнами. Сначала он решил прикрепить их к широким ножнам фалькаты, как это делало большинство воинов в испанской армии Ганнибала, но потом надумал повесить на пояс.

Летису, кроме аналогичного вооружения, к его большой радости тоже выдали кинжалы работы местных кельтских кузнецов. К тому же сразу два, о чем он специально попросил. Не удержался. Он хотел выклянчить еще два, но на этот раз ему отказали. Однако, та пара, что уже находилась у него в руках, была добротной работы и доставила вчерашнему морпеху настоящее удовольствие. Длинные прямые лезвия. Каждый в узких ножнах. Едва заполучив их в свое распоряжение, Летис тут же стал доводить до нужной кондиции и без того острые, на взгляд Федора, клинки.

Урбал удовольствовался одним кинжалом, как и все. Тяжелая фальката ему тоже пришлась по вкусу.

– Надежное оружие, – рассудил Урбал, взвесив его в руке.

Теперь спейра под командой Магны насчитывала сто тридцать бойцов, имела седьмой номер и входила в состав двадцатой хилиархии двадцатитысячного корпуса тяжелой ливо-финикийской пехоты, которым командовал полководец Атарбал^[7]. Федор впервые слышал о таком подразделении, но Магна, его новый командир, во время коротких привалов утреннего марш-броска, когда они, преодолев перевал и оставив море за спиной, догоняли основную армию, охотно объяснил «иностранцу» с далекого севера, что хилиархия – это соединение примерно в тысячу воинов. Иногда больше. Оказалось, что Ганнибал мог менять в зависимости от родов войск и просто по своему усмотрению численный состав хилихарий и спейр. Например, спейра кельтов в этом войске могла содержать не сто с лишним, а двести или даже двести пятьдесят воинов.

Федор, с одной стороны, этому был рад, но, с другой, не мыслил армию без дисциплины и боялся увидеть в скором времени разброд и шатание. Особенно среди кельтов. Тем не менее, никакого разброда и шатания в войске не наблюдалось. В этом он скоро убедился, когда морпехи настигли, наконец, растянувшийся по горной дороге осадный обоз, охраняемый многочисленными иберийскими всадниками.