IV

Ввязываясь с авантюру с валютой, Герман прикидывал, какое оборудование для кооператива «Континент» сможет купить, как продвинет спортивные тренажеры с улучшенным дизайном на европейский рынок. Но как крестьянин, неожиданно обнаруживший при вспашке своего убогого поля золотоносную жилу, сразу забывает про урожай и устремляется лихорадочно разрабатывать жилу, так и для Германа мгновенно обесценилась вся деятельность «Континента». Рентабельность его подразделений не шла ни в какое сравнение с прибылью, которую приносили операции с валютой — до ста и даже до двухсот процентов от вложенных средств.

В том, как деньги прилепляются к деньгам, как с каждым оборотом, будто ком из свежего влажного снега, нарастает прибыль, Герману виделось что-то неестественное, ненормальное. Он привык, что за каждым заработанным им рублем стоит нечто материальное, эти же деньги возникали как бы из воздуха, из ничего. Уже через несколько месяцев доля каждого из компаньонов перевалила за два миллиона долларов. Но и при этом для Германа они были не более реальными, чем когда он дал согласие сотрудничать с Тольцем и Кузнецовым. Это были не деньги, а цифры, совершающие круговое движение из Москвы в Торонто, на счет фирмы Наума Берга, оттуда в Сингапур и Гонконг, затем в виде видеокассет и электроники снова в Москву, здесь из рублей они превращались в валюту и начинали движение по новому кругу. На странную эфемерность этих денег сразу обратила внимание Катя еще в то утро, когда переполненный ликованием Герман сообщил ей, что они стали долларовыми миллионерами.

— Покажи! — попросила она и от нетерпения едва не запрыгала. — Герка, покажи!

— Что?

— Миллион! Никогда не видела миллиона долларов, только в кино!

— Не могу, они в деле — в «безнале».

— Но они есть?

— Что значит есть? Конечно, есть, я же тебе все рассказал.

— Тогда давай купим «мерседес». Как у Алки Пугачевой. Белый!

— Зачем нам «мерседес»? — удивился Герман.

— Чтобы ездить! Чтобы от зависти у них рты раскрылись!

— У кого?

— У всех!

Герман мог, конечно, вынуть часть валюты из дела и купить «мерседес». Но опыт подсказывал ему, что светиться опасно. Юридическое оформление валютных сделок было продумано до мелочей, но закон — что дышло. При желании можно много чего накопать. И было что копать, теневая часть в любом бизнесе присутствовала по определению.

Следовало думать и о том, чтобы не привлечь внимания бандитов вроде Хвоста. По милицейским сводкам Герман прекрасно знал, к чему это приводит. А в доме и так на его семью косились. Ремонт сделали за большие тысячи, железную дверь поставили. Никто не ставит, а они поставили. Баба не работает, в норке и в дубленках форсит. Шмотки все из «Березки», а продукты с Центрального рынка, набьет цельный багажник «жигуля» и таскает. Бутылки все иностранные выносят в мусорку, нигде их не принимают. Откуда деньги? Наведывался участковый, приходили, пользуясь любым предлогом, общественницы из ЖЭКа, принюхивались, как крысы. Но с этим приходилось мириться. А появись во дворе «мерседес»?

— Да, я все понимаю, — выслушав объяснения мужа, согласилась Катя и поскучнела. — Ну, а итальянские сапоги ты можешь мне купить?

— Достану, — пообещал Герман.

Она засмеялась:

— Анекдот! Миллионер достает жене сапоги! Послушай, а зачем вообще быть миллионером, если от этого только нервотрепка и головная боль?

— Это разнообразит жизнь, — хмуро отшутился Герман.

К тому, что деньги, которые приносит бизнес, после определенного предела никак не влияют на жизнь, а существуют словно бы сами по себе, Герман привык еще в пору первых успехов кооператива «Континент». Но ему не нравилось, что он как бы не вполне контролирует ситуацию. В сущности, ни он, ни Тольц с Кузнецовым вообще ее не контролировали, так как вся прибыль аккумулировалась на счету фирмы Берга. Тольц уверял, что нет никаких оснований сомневаться в его порядочности. Они вместе учились в институте, дружили семьями, даже их дачи в деревне Зюзино на Егорьевском шоссе были рядом. Когда Берг уезжал, Тольц оказал ему очень большую услугу.

Так случилось, что уезжать Бергу пришлось в лихорадочной спешке. Дождливой осенней ночью, возвращаясь домой на своей «Волге» из загородного ресторана после прощальной вечеринки с друзьями, на которой обмывали его долгожданное разрешение на эмиграцию, Берг сбил на темной кольцевой какого-то пьянчугу, выскочившего из-за строительной техники. Удар был настолько сильным, что у «Волги» в гармошку смялось крыло, а пьянчугу с разбитым черепом отбросило за обочину.

. При других обстоятельствах Берг сразу же сообщил бы в милицию, но от него попахивало, и это меняло дело. Вместо эмиграции ему светила Бутырка. Он отогнал «Волгу» на дачу, спрятал ее в сарае Тольца и утром все ему рассказал. В ожидании разрешения на выезд Берг переправил на запад кое-какие средства, но кооперативную квартиру и дачу не продавал, рассчитывая это сделать за те два или три месяца, которые у него были в запасе. Сейчас в запасе не осталось и дня: начнется следствие, на него могут выйти. Продавать в спешке, а следовательно за бесценок? Для Берга это означало получить незаживающую душевную рану на всю оставшуюся жизнь. Выход был только один: положиться на друга. Берг с семьей улетел ближайшим рейсом в Вену, а реализацию его имущества взял на себя Тольц.

Сотрудничество с московскими компаньонами было для Берга очень выгодным. Кроме трех процентов с оборота, он получал немалую дополнительную прибыль, закупая видеокассеты не по два доллара, а дешевле. Герман знал об этом, но не возникал: его дела. Главное — качество. А качество было на высоте. Так что никаких резонов нарушать условия договора у Берга не было. Все переводы он осуществлял в срок, а случавшиеся небольшие задержки легко объяснялись тем, что Берг прокручивал в своей фирме оказавшиеся в его распоряжении средства. Дело житейское. Но сам факт зависимости от канадского партнера рождал у Германа ощущение постоянного дискомфорта.

Тревожило его и другое. Слишком ненадежной была сама основа их предприятия. Достаточно было даже не постановления Совмина, а всего лишь распоряжения председателя Госбанка, чтобы вся эта деятельность стала незаконной со всеми вытекающими отсюда последствиями. Герману даже казалось странным, что до сих пор этого не произошло. Тольц его опасений не разделял. Этого не произошло и не произойдет в обозримом будущем, потому что прорехой в законодательстве пользуются не только они, но и многие деятели куда крупнее калибром. И занимаются они не мелочью вроде видеокассет и электронных часов, а нефтью, так что на этот счет можно не волноваться.

Тольца больше беспокоило состояние рынка видеокассет. Последняя партия была в два с половиной миллиона штук, продажи заметно уменьшились, стала реальной угроза затоваривания. Нужно было искать другую нишу. На первый взгляд, это было нетрудно. Отложенный спрос населения, как экономисты называли сбережения, не обеспеченные товарной массой, достигал астрономических сумм. Магазинные прилавки ломились от ширпотреба, но купить качественную вещь было очень большой проблемой. Любую — от машин и мебели до одежды. Их не покупали, их доставали, переплачивая вдвое и втрое. Новые «Жигули» на черном рынке уходили за три номинала. Фирменные джинсы стоили столько же, сколько пошитый в перворазрядном ателье костюм. Считалось удачей, если югославский или румынский мебельный гарнитур ценой в три тысячи рублей удавалось достать за десять — двенадцать тысяч.

Самую большую прибыль давала нефть. Экспорт был монополией государства, но и здесь находились обходные пути. Руководители малых и совместных предприятий выбивали квоты на продажу за границу нефте-водяной жидкости, получаемой непосредственно из скважин, в обмен на обязательство поставить лекарства и товары народного потребления по госцене. На Запад уходили составы с чистой нефтью, бензином и дизельным топливом, а в Союз шли медикаменты с истекшим сроком годности и закупленный на дешевых оптовых распродажах западный ширпотреб. Рентабельность этих операций зашкаливала за тысячу процентов, а откат черным «налом», оседавший на зарубежных счетах ведавших распределением квот чиновников, надежно обеспечивал безопасность участников сделок.

Понятно, что проникнуть в этот бизнес со стороны было во много раз труднее, чем нелегально перейти государственную границу. Ян Тольц с его обширными связями в партийно-хозяйственной номенклатуре гарантировал выход на нужных людей в Министерстве нефтяной промышленности и в Совмине, а семи миллионов долларов, аккумулированных на счету фирмы Берга, было более чем достаточно, чтобы запустить механизм в действие. Но после детального обсуждения вариант с нефтью все же отвергли. Герману не нравилась перспектива постоянно зависеть от начальственных валуев с их патологической ненасытностью. Да и травить людей просроченными лекарствами и впаривать говенное западное барахло, хоть и с фирменными лейбаками, — не дело это. Но в качестве решающего он выдвинул другой аргумент: слишком стремно. Что-то не понравится высоким покровителям или перегрызутся — и сдадут компаньонов без малейших колебаний. Да еще и показательный процесс устроят, демонстрируя начальству и общественности собственную принципиальность. Иван Кузнецов от этого довода презрительно отмахнулся, но Ян с Германом согласился: да, стремно, оно того не стоит.

От торговли джинсами отказались сразу: большие поставки быстро собьют цену, а с маленькими связываться не стоит. Дольше прорабатывали вариант с мебелью. Дело перспективное. Если джинсы или видеокассеты это скорее предметы роскоши, чем первой необходимости, то качественная, не из фанерованной ДСП, а из цельного дуба или ореха югославская, румынская и финская мебель — хорошее вложение бесполезно лежащих на сберкнижках денег. Останавливала необходимость создания сложной дорогостоящей инфраструктуры: склады, транспорт, проблемы международных перевозок с непредсказуемыми задержками виз и трудностями на таможнях.

Герман уже начал подумывать о том, чтобы вложить свою валюту, как он и хотел, в оснащение кооператива «Контингент» новым высокопроизводительным оборудованием и в модернизацию спортивных тренажеров. Но неразумно было ставить в арендованные цеха дорогостоящие станки, где они останутся практически без присмотра. Можно, конечно, построить собственные производственные помещения, законодательство это допускало. Но где гарантия, что в один прекрасный момент ситуация в верхах не переменится и безудержная перестройка не сменится ужесточением государственного диктата с непременно последующей за этим национализацией средств производства?

Бизнес должен быть мобильным. Он не должен требовать больших капиталовложений. Он должен иметь долгосрочную перспективу. Он должен быть ликвидным. И само собой — достаточно прибыльным.

Всем этим условиям отвечала торговля обувью. На эту идею Герман наткнулся случайно, когда доставал для Кати итальянские сапоги, раздражаясь от того, что на эту ерунду приходится тратить столько времени. За сапоги, магазинная цена которых была сто семьдесят рублей, он отдал глубоко законспирированному барыге четыреста и был рад, что наконец-то с этим покончено. Но через некоторое время задумался. Обувь. Что-то в этом было. Рынок бездонный. Спрос гарантированный — товар первой необходимости. Особенно для женщин, готовых экономить на всем, чтобы купить красивые туфли. Да и для мужчин, которых не устраивает продукция фабрики «Скороход». Капиталовложения минимальные: стоимость товара плюс накладные расходы на транспорт. Если наладить связи с оптовыми покупателями — крупными универмагами и торговыми базами, не нужно никаких складов. Рентабельность? Нужно посчитать.

Иван Кузнецов воспринял предложение Германа без энтузиазма, его даже слегка оскорбила перспектива превратиться из лихого флибустьера, бесстрашно промышляющего в бурном финансовом море, кем он себе казался, в торговца обувью.

— Но ведь обувью, а не наркотиками, — с усмешкой возразил Тольц. — Мне нравится, Герман, ваша идея. Больше всего знаете чем? В этом бизнесе можно спать спокойно. Почти спокойно, — поправился он. — Давайте прикинем, что из этого может получиться.

Через месяц, после изучения специализированных изданий и всех каталогов, какие удалось достать, стало ясно, что дело может быть очень прибыльным. Особенно если иметь дело не с дорогими фирмами вроде итальянской «Бруно Магли» или западногерманской «Саламандер», а с поставщиками из Югославии или Чехословакии. Как с удивлением выяснил Герман, очень качественную и сравнительно дешевую обувь шили в Южной Азии и особенно в Бразилии. Но Сан-Пауло и Новый Гамбург, центры бразильской обувной промышленности, были практически недосягаемы, поэтому решили начать с Европы.

Провели успешные переговоры с московским представителем чехословацкий фирмы «Батя», подписали контракт. И тут наткнулись на совершенно неожиданное препятствие: Берг отказался переводить предоплату за обувь, заявив в телефонном разговоре с Тольцем, что компаньоны занимаются ерундой. Сейчас есть возможность закупить большую партию видеокассет по полтора доллара, этим и нужно заниматься.

— Я чего-то не врубаюсь, — с недоумением проговорил Кузнецов. — А кто его спрашивает, чем нам заниматься? В чем дело, Ян?

— Ему это невыгодно, — объяснил Тольц. — Он же имеет три процента с оборота, а на обуви обороты не те.

— А мы-то при чем?

— Да все в порядке, не обращайте внимания. Просто он сейчас очень расстроен. Не хотелось бы так говорить о друге, но что есть то есть: скуповат Наум, скуповат. Он до сих простить мне не может, что я не продал его «Волгу».

— Почему не продали? — спросил Герман.

— Ну, от вас я такого вопроса не ожидал, — укорил Ян. — Почему. Потому что на ней насмерть сбили человека. Оно мне надо? Хватит того, что она в моем сарае стоит. Я так ему и сказал: приезжай в Москву и сам продавай. А меня уволь. Да все в порядке, — повторил Тольц. — Все сделает. Успокоится и все сделает.

— Вы нас уговариваете или себя? — поинтересовался Герман.

— Вас. И немного себя.

Денег не было. На звонки Берг не отвечал. В офисе говорили, что он дома. Дома — что он в офисе. Факсы уходили в никуда, бесследно. Повторялась история с Рамаданом Ханангом Картамихарджа. Только тогда цена вопроса была девятьсот тысяч долларов, а сейчас семь миллионов.

Через две недели, вьюжным октябрьским днем, воспользовавшись приглашением, присланным Бергом еще в начале их сотрудничества, Герман, Кузнецов и Тольц получили визу и вылетели в Канаду.

V

Если бы в первый вечер, проведенный Германом в Торонто, ему сказали, что спустя всего пару месяцев он переедет сюда на постоянное жительство, он посчитал бы это плохой шуткой. Он чувствовал себя, как богатый интурист, который прилетел в Москву полюбоваться золотыми куполами Кремля и оказался в колхозной гостинице на ВДНХ в номере на шесть человек с неработающим туалетом в конце коридора.

Началось с того, что в монреальском аэропорту Мирабель их никто не встретил. Потом появился прыщавый еврейский юноша с тонкой шеей, которая болталась в вороте крахмальной рубашки, как пестик в ступе, и от имени господина Берга приветствовал их на канадской земле. На вопрос Тольца, где сам Берг, с достоинством пояснил:

— Дядя занят. У него важная деловая встреча.

На мощных скулах Кузнецова задвигались желваки, но он сдержался.

Потом тащились до Торонто на воняющем бензином, дребезжащем «датцуне» девятьсот лохматого года выпуска, который мог двигаться только по таким автострадам, как 401-й хайвэй, а на московских улицах не выдержал бы и десяти километров. Дорога заняла почти столько же времени, сколько и девятичасовый перелет через Атлантику. И когда наконец въехали в разливанное море огней Торонто, затуманенных снегопадом и от этого казавшихся предновогодними, праздничными, было только одно желание — поскорее добраться до гостиницы и завалиться спать. Но, как выяснилось, жить им предстояло не в гостинице.

— Отель — это очень, очень дорого, — объяснил племянник Берга, сворачивая в тусклый пригород. — Дядя арендовал для вас апартамент в особняке.

Особняк оказался двухэтажным неказистым домом на две семьи, а апартамент — комнатой в полуподвале, обставленной с бесхитростностью солдатской казармы. Хозяйка, толстая седая еврейка в затрапезном фланелевом халате, предупредила:

— Курить на улице. Бутылки в унитаз не бросать. Женщин не приводить.

— Я тащусь! — изумился Кузнецов. — Мадам, каких женщин можно сюда приводить?!

— Никаких!

Не раздеваясь, Тольц взялся за телефон. Гудка не было.

— Телефон выключен, — объяснила хозяйка. — Когда нужно звонить, стучите в потолок. Вот тут швабра, ей стучите, я включу.

— Так включите, — вежливо попросил Тольц.

Домашний номер Берга не отвечал. В офисе трубку взяла секретарша.

— Наума Берга, пожалуйста, это его друг из Москвы, — произнес Тольц по-английски и тут же перешел на русский. — А когда будет?.. Понятно. Передайте ему, что мы прилетели и хотим срочно с ним встретиться… Как?.. Минутку! —Тольц прикрыл ладонью мембрану. — Мистер Берг очень занят, у него много неотложных дел. Мистер Берг послезавтра улетает в Гонконг. Мистер Берг сможет встретиться с нами через две недели, после возвращения из Гонконга. Мистер Берг желает нам приятно провести время в Торонто.

— Сучий потрох! — взревел Иван и отобрал трубку у Тольца. — Слушай меня внимательно, крошка. Передай своему шефу, что у него сейчас есть только одно неотложное дело — мы. И если он будет вилять, никаких дел у него больше не будет. Вообще! Мы прилетели не шутки шутить! Все запомнила? Так и передай!

Он швырнул трубку на рычаги и хмуро кивнул:

— Пошли отсюда!

— Куда? — поинтересовался Герман.

— В «Хилтон»!

— Ты уверен, что в Торонто есть «Хилтон»?

— «Хилтоны» есть везде! И свободные номера в них есть всегда! Если, конечно, то, что я об этих делах читал, не полная туфта!

На улице, пока ждали заказанное по телефону такси, Герман оглядел убогие дома и присыпанные снегом мусорные баки.

— Похоже на Долгопрудный, — заметил он. — Не в лучшей его части. Стоило ли уезжать из Москвы, чтобы жить на помойке?

— Долгопрудный — понятие не географическое, — отозвался Тольц. — Если по своему душевному складу человек склонен жить на помойке, он устроит ее где угодно.

Подкатило такси. Высунулся водитель, лениво поинтересовался:

— Куда, землячки?

— В «Хилтон», — распорядился Кузнецов.

Водила мгновенно выскочил из машины и услужливо открыл заднюю дверцу:

— Господа, прошу!

То, что Иван читал о «Хилтоне», сети международных отелей для миллионеров, соответствовало действительности. «Хилтон» в Торонто был, и свободные номера в нем были. Они сняли однокомнатные сьюты каждый по четыреста долларов в сутки и заплатили наличными.В конце концов они и есть миллионеры.

В этом, впрочем, Герман был уже совсем не уверен.

Утром секретарша Берга сообщила, что патрон выкроил время из своего чрезвычайно плотного графика и встретится с ними за ланчем в ресторане «Метрополь» в русском квартале на углу Steelsавеню и Bathurst street.

VI

Еще не видя Берга и не зная о нем ничего, кроме того что рассказал Ян Тольц, Герман уже составил о нем достаточно полное представление. Главным в нем было определение «скользкий». С такими типами, вороватыми завмагами и цеховиками, он не раз сталкивался во время своей службы в УБХСС. Чаще всего это были евреи, но русских, татар, армян и грузин тоже хватало. Роднила их изворотливость, заставлявшая следователей быть постоянно настороже. Они могли нагло отрицать очевидное и тут же чистосердечно, на голубом глазу, признавались в преступлениях, которых не совершали, в расчете на то, что это поможет их адвокатам развалить дело в суде. На допросы они являлись в дорогих костюмах, чисто выбритыми, в свежих рубашках с галстуками, благоухающими одеколоном «Шипр». И почему-то всегда сильно потели, всегда одинаково. Уже по одному запаху пота, едкостью напоминающему львиный понос, Герман понимал, что перед ним человек, которому есть что скрывать, и что его вопросы попадают в самые болевые точки.

К ресторану «Метрополь» Берг подъехал на «датцуне», за рулем которого был давешний юноша, но держался так, будто это не японская развалюха, а как минимум лимузин «Бентли"Он оказался невысоким, грузным, как бы приплюснутым своим весом к земле. Ему было, как и Тольцу, лет пятьдесят пять, но мешки под глазами и обвисшие щеки на тяжелом лице делали его много старше. Черный котелок и дорогое черное кашемировое пальто были призваны позиционировать в нем крупного бизнесмена, однако пальто выглядело так, будто его купили на вырост, а котелок на обширной лысине, напротив, давно стал ему маловат. Тольца он дружески, хоть и несколько покровительственно, обнял, а на Германа и Ивана посмотрел с любопытством, как бы не понимая, что у его старого друга общего с этими до неприличия молодыми людьми.

— Мои партнеры, — представил их Ян. — Господин Ермаков. Господин Кузнецов.

— Очень приятно, юноши, очень приятно, рад приветствовать вас в Канаде,

— заулыбался Берг, пожимая им руки. — Вы чувствуете, какой здесь воздух? Это воздух свободы! Я дышу им уже пять лет и все не могу надышаться. Нет, не могу! И, наверное, не надышусь никогда!