— За них, — сказал Рашид. — Вот он кайф, после напряженного трудового дня с другом за столиком…

— Это точно, — рассмеялся Митя.

— Ну что, освоил машину? — поинтересовался Рашид.

— Осваиваю потихоньку, — сказал Митя.

— Ты езди побольше. Тогда и научишься. Вон мой братан в том году тачку купил. Права у него, естественно, ментовские, левые. Невозможно ездить было: то в кювет съедет, то с кем-нибудь бамперами поцелуется. А за год научился, сейчас гоняет, только шуба заворачивается! Даже пьяным ездит. Ты только смотри — ни-ни!

— У, ты что, Рашидик! Я и трезвым-то боюсь, не то что… Возьмем еще по одной?

— Можно, — согласился Рашид.

Митя сходил к стойке за пивом.

— Слушай, Дмитрий, как тебе Чанг?

— Лучше всех. По грамматике и речи очень продвинутый мужик. Пак с Яном вообще в отстое. Понятно, они домашние задания почти никогда не делают.

— Ну, то есть тормозят. Если б не они, может, Чанг уже синхронным переводчиком на своем “Самсоне” работал. Я вот что предлагаю: давай их поделим — Пак с Яном отдельно, а мистер Чанг отдельно.

— Оно, конечно, будет правильно, — вздохнул Митя. — А денежки?

— Денежки — это верно. За раздел нам доплачивать не будут. Ну, по грамматике, ты можешь ему отдельно задания давать, а вот по страноведению я их все-таки разделю. Эти двое, все равно, не въезжают.

— Как хочешь, — пожал плечами Митя. — Бессребреник ты наш!

Они выпили еще по одной кружке пива и разошлись по домам.

Мистер Чанг с Рашидом шли по оживленной Тверской. Рашид вел занятие.

— Вся застройка в Москве издревле проводилась по одному принципу: кольцевые и радиальные улицы. Возьмем Московский Кремль. Он представляет из себя крепость, замкнутую в кольцо, — Рашид показал на пальцах кольцо, чтобы было понятней. — Для чего нужно было строить Кремль таким образом, Чанг?

— Это… было, чтобы бить врагов, — сказал кореец.

— Правильно, — кивнул Рашид. — Чтобы отражать нападение врагов. Запишите: “отражать нападение врагов”. Чанг послушно достал из рюкзака тетрадь и каллиграфическим почерком записал в нее новую фразу — напротив перевод на корейском.

— И дальше Москва опять-таки стала застраиваться кольцами. Бульварное кольцо. Оно так называется потому, что на нем находятся бульвары. Что такое бульвар, Чанг? Мы только что прошли Тверской бульвар, и я попросил обратить внимание на то, как он устроен.

— Бульвар, бульвар! — забормотал кореец, закатывая к небу глаза. Попытался показать на пальцах.

— Посмотрите в словаре. На “бу”.

Чанг снова полез в рюкзак за словарем. Рашид его терпеливо ждал.

— А! — воскликнул кореец, найдя в словаре слово. — Знаю, знаю!

— Запишите его себе в тетрадь. После бульварного кольца было построено Садовое кольцо. Почему оно так называется. Сад, сады, — подсказал Рашид.

— А, знаю-знаю, — закивал Чанг. Там расти, росли сады. Фрукты. Яблоки, вишня, груша, банан.

— Не знаю, как насчет банан, но яблоки там наверняка росли, — сказал Рашид.

Чанг потянул его за рукав и показал на витрину супермаркета.

— Мне надо сделать покупки, — сказал он почти без акцента. — Для себя, для Пак и Ян. Йогурт, кофе, консервы, фрукты.

— Тогда уж множественное число — йогурты, — поправил его Рашид. — Вы же не один йогурт будете все есть. Пошли, заодно поучимся.

Чанг открыл перед преподавателем стеклянные двери, и они вошли в супермаркет.

Чанг взял на входе металлическую корзину и пошел вдоль полок, высматривая нужные продукты. Рашид шел за ним.

По магазину бродил высокий рыжий юноша, одетый в потертый джинсовый костюм. В руке у него была пустая корзина. Он оглянулся, убедившись, что за ним никто не наблюдает, достал из внутреннего кармана куртки банку свиного печеночного паштета, положил ее в корзину. Не торопясь, подошел к полке с консервами, остановился в нерешительности. В проходе показались Чанг с Рашидом. Молодой человек взял банку из корзины и выставил ее на полку, в пирамиду точно таких же банок. Вместо свиного он взял куриный паштет и направился дальше.

Мистер Чанг остановился около полки с паштетами.

— Ян и Пак очень любит паштет из свинья, а я люблю паштет из индейка, — сказал он Рашиду.

— Они любят свиной паштет, а ты — паштет из индейки, — поправил его Рашид.

— Да, свиной паштет, — Чанг положил в корзину рядом с йогуртами несколько банок свиного паштета. — Нужно фрукты.

— Сейчас и фрукты найдем, — сказал Рашид.

Рыжий юноша рассчитался на кассе, переложил продукты в полиэтиленовый пакет и направился к выходу. В дверях его задержали двое в штатском. Предъявили красные “корочки”.

— Молодой человек, пройдемте с нами! — сказали они ему, подхватывая под руки.

— В чем дело-то? Что такое? — начал было возмущаться юноша, но его безо всяких объяснений впихнули в “Волгу”. Машина сорвалась с места и помчалась по Тверской.

— Все купили? — спросил Чанга Рашид.

— Все купили, — подтвердил Чанг. — Теперь нужно платить.

— За все нужно платить, — усмехнулся Рашид.

Мистера Чанга на выходе поджидали двое. Один из них произнес фразу на корейском и предъявил красные “корочки”. Корейца подхватили за руки, поволокли к машине. Чанг что-то забормотал, растерянно оглянулся на Рашида. Рашид сделал вид, что отвернулся. У него было абсолютно каменное лицо. Корейца запихнули в подрулившую к тротуару “Волгу”. Он что-то пытался кричать, но дверца захлопнулась, и машина уехала. К Рашиду подошел высокий пожилой мужчина с тростью.

— Передача была, — тихо сказал Рашид.

— Очень хорошо, — сказал мужчина и пошел своей дорогой.

В просторном кабинете за “т”-образным столом сидел пожилой мужчина, тот самый, который походил на Тверской к Рашиду. В углу на массивной тумбе стояла большая “видеодвойка”. Дверь отворилась, двое ввели в кабинет Чанга. Один из них нес пакет с продуктами. Он положил его на стол перед пожилым.

— Присаживайтесь, мистер Чанг, — пригласил корейца пожилой мужчина. — Я генерал-майор Федеральной службы безопасности Чарышев Олег Витальевич.

Но Чанг остался стоять. Он кричал, размахивая руками. Его лицо было багровым от ярости.

— Он немедленно требует посла Южной Кореи. Грозится! — сказал переводчик.

— Мистер Чанг, я не против пригласить сюда вашего посла, — сказал генерал. — Но, боюсь, тогда последствия для вас будут несколько иными, потому что тогда скандал обретет официальный статус. Вы лучше присядьте.

Переводчик перевел Чангу слова генерала. Чанг несколько мгновений раздумывал, опустился на стул.

— В течение двух лет вы наряду с обучением в Московском техническом университете занимаетесь промышленным шпионажем против нашей страны, — сказал Чарышев.

— Разрешите? — в кабинет вошел мужчина с видеокассетой в руках, он протянул генералу кассету.

— Сейчас мы вам покажем, как пятнадцать минут назад в супермаркете на Тверской вы получили контейнер с информацией, — генерал поднялся, вставил кассету в видеомагнитофон.

На экране появился зал супермаркета. В кадр вошел рыжий парень. Он оглянулся, вынул из внутреннего кармана куртки банку с паштетом и положил ее в корзину. Изображение сорвалось. Вторая скрытая камера. Парень стоял к ней боком. Вдали в проходе появились Рашид с Чангом. Парень выложил из корзины банку с паштетом, взял другую. Ушел. Чанг с Рашидом подошли к полке. О чем-то говорили. Чанг потянулся к банкам со свиным паштетом. Генерал нажал на “стоп-кадр”.

— Видите, мистер Чанг, вы берете ту самую баночку, которую для вас только что положили на полку. Все как положено: баночка имеет штрих-код, магнитную защиту. Не придерешься. Теперь хочется узнать, что в ней?

Переводчик перевел. Чанг молчал, неотрывно глядя на экран с застывшим изображением.

— Ну что же, давайте приглашайте понятых. Будем открывать консервы. Что-то кушать захотелось. Или вы не любите свиной паштет?

Чанг исподлобья зыркнул на генерала.

В кабинет вошли еще двое: мужчина и женщина, генерал пригласил их подойти поближе.

— Вскрывайте, — сказал Чарышев одному из своих людей.

“Эфэсбэшник” достал из кармана консервный нож и сталь вскрывать им банки со свиным паштетом.

— Не то, не то, не то, — комментировал его действия генерал. — Вкусно пахнет. А вот это то! Пожалуйста, — генерал взял открытую банку, продемонстрировал ее присутствующим. В банке оказались крохотные компакт-диски, запечатанные в полиэтилен.

— Мистер Чанг, что вы на это скажите?

Чанг заговорил. Он говорил быстро отрывисто.

— Он говорит, что банку ему подсунули. Он не знал, что в ней находится.

— Упорствует, значит, — ухмыльнулся генерал. — Нужно протоколом зафиксировать изъятие и проверить, что за информация на дисках. Занимайтесь. Да, и уберите отсюда всю эту гастрономию.

“Эфэсбэшники” убрали со стола генерала консервные банки.

— Переведите ему, — попросил генерал переводчика. — Вину его мы, все равно, докажем. У нас есть огромное количество видео— и аудиоматериала по его деятельности здесь. Но мы не хотим громкого скандала, тем более, что после высылки карьере мистера Чанга придет конец. Поэтому мы предлагаем ему рассказать о предстоящих контактах с фирмами, промышляющими шпионажем, и передать свои полномочия нашему человеку. Они люди жадные, им все равно, с кем работать. Телефоны, типы выходов на связь и прочая шпионская лабуда. После всех этих процедур он может тихо уехать. Из Южной Кореи придет телеграмма, что у него заболела мама, или папа — все равно.

Переводчик торопливо переводил. Потом он замолчал. С минуту в кабинете царило молчание. Мистер Чанг поднял глаза на генерала и тяжело по-корейски вздохнул.

Был вечер. Митя сидел над расписанием экзаменов. Перед ним был мятый листок из тетради, на котором были записаны пожелания преподавателей: кто когда хочет экзамен или зачет: кто в начале сессии, кто в конце, кто в середине. У одного двухнедельный отпуск, у другого Новый год в Париже, у третьего жена рожает, да еще аудиторий не хватает! Жена, это, конечно, хорошо. Митя задумчиво глядел в клетки расписания, не зная, как все половчее скомпоновать. Надо было подняться на третий этаж, спросить у диспетчера, будет ли семнадцатого января шесть свободных аудиторий. А то вдруг не будет, и придется кому-нибудь из преподов принимать экзамен в коридоре!

Митя закрыл деканат и отправился к диспетчеру. На кафедре русского для иностранцев горел свет. Кто там мог быть так поздно? Митя заглянул в дверь. В кресле сидел Маркуша. На столе стояла полупустая бутылка пива. Маркуша курил и отхлебывал пиво прямо из бутылки.

— Гера, какого черта! — сказал Митя. — Тебе же нельзя.

— Да ладно ты, Борменталь, — махнул на него рукой Маркуша. — Я специально у врача спросил: можно по чуть-чуть, без запоев? Он мне сказал: можно. Вот я по чуть-чуть и… шампусик, пивко. Не каждый день, не волнуйся. Слушай, а может вмажем грамм по двести по старой памяти? Забудем старые обиды?

— Да нельзя тебе, убьешь себя к чертям собачьим! — вздохнул Митя.

— Спорим, не убью! — Маркуша протянул руку.

— Да не буду я с тобой спорить! Потом меня обвинят, что с пути истинного сбил. Ты забыл про последнее китайское предупреждение?

— Эх, блин, трус ты, Борменталь! Ну ладно, я и без тебя сегодня хряпну! — Маркуша поднялся из кресла. — Не все такие мудаки!

— Стой! — сказал Митя. — Ладно, хрен с тобой. Но только по чуть-чуть: одну бутылку на двоих. Лады?

— О, вот это уже мужской разговор, — оживился Маркуша. — Тянем на спичках, кому бежать. — Он вынул из кармана коробок, отвернулся, обламывая одну спичку. — Короткая бежит, длинная не бежит. Тяни!

Митя вытянул длинную.

— Все, ровно через пятнадцать минут садимся за стол! — крикнул Маркуша, на ходу надевая куртку.

“Ну и разгильдяй!”— вздохнул Митя. Он направился в кабинет диспетчера.

Пьяные Митя с Маркушей сидели в креслах. Одна пустая водочная бутылка лежала в мусорной корзине, другая — полупустая — стояла на столе среди разломанного хлеба, надкусанных соленых огурцов и покрывшихся белым жиром холодных котлет.

— Эх, Борменталь, нам ли жить в печали! Хороший ты человек, хоть и говнюк! И диссертация у тебя классная. Я на халяву писал, лишь бы звание получить, а ты… ты, Борменталь, настоящий ученый. У тебя голова!

— Спасибо, — кивнул Митя.

— Да ладно ты, — махнул на него рукой Маркуша. — А то, может, вспомним детство золотое, забуримся к девкам в общагу? Помнишь еще свою Маринку? Я тут заходил на днях, она о тебе спрашивала.

— Нет, я не поеду. У меня расписание, — сказал Митя.

— Ну, как хочешь, — неожиданно смирился Маркуша. — Тогда беги еще за пузырьком. Я в прошлый раз бегал.

— Хватит! — застонал Митя.

— Беги, говорю, говнюк! — Маркуша, как в старые времена, долбанул кулаком по столу.

Третью бутылку они, конечно, не одолели — осталось две трети. Маркуша уснул прямо в кресле. Во сне он храпел и театрально причмокивал губами. Митя долго боролся со сном, поднялся, пошатываясь вышел с кафедры, оставив дверь нараспашку. Он спустился к себе в деканат. Долго не мог открыть дверь. В конце концов, попал ключом в замочную скважину. Как сомнамбула, стал бродить по кабинету, напевая себе под нос: “Черный ворон, что ж ты вьешься над моею головой? Ты добычи не добьешься, черный ворон, я не твой!” Он подошел к телефону. Набрал номер.

Трубку взяла Крошка Цахес.

— Ольга Геннадьевна?

— Да, Дмитрий, это вы?

Митя попытался взять себя в руки, чтобы произнести фразу четко:

— Крошка Цахес, вы проиграли, — сказал он.

— Что? — не поняла Игонина.

— Вы проиграли, Ольга Геннадьевна, — повторил он.

— Залесов, вы что, пьяны?

— Маркуша! — громко сказал Митя и положил трубку.

Митя гнал свою красную “девятку” по Олимпийскому проспекту. Рашид был прав: чем больше он ездил по оживленным улицам в дневное время, чем больше попадал в пиковые ситуации, когда нужна была мгновенная реакция, тем уверенней и точнее становились его движения. А то, что вмятина на передней дверце и “фонари” уже дважды менял, так это ерунда. Митя хотел заехать на Савеловский, присмотреть Дашке кое-что из одежды. На желтый лихо свернул на Сущевский вал. Заметил парочку, входящую в сквер. Отметил про себя, что лицо девушки ему знакомо. Знакомо? Резко ударил по тормозам. Послышался визг. Сзади ему отчаянно просигналили. “Девятку” обогнула “Ауди”. Водитель нагнулся, опустил стекло на правой дверце, прокричал ему гневно:

— Баран безмозглый! Чмо!

— Извините, — только и смог пробормотать в ответ Митя. Он, теперь уже осторожно, свернул к тротуару. Выскочил из машины и бросился, увертываясь от машин, вслед за парочкой. — Настя! — окликнул он.

Настя обернулась. На ее губах мелькнула мгновенная улыбка, которую она тут же спрятала за маской безразличия.

— Здравствуй, Дмитрий, — сказала она.

Парень — модно одетый дылда в кепке — смерил его подозрительным взглядом.

— Слава, ты меня подожди на скамейке, я сейчас, — попросила Настя. Слава покорно поплелся к ближайшей скамейке, разбрасывая ботинками грязный снег.

— Ну, как ты? — спросил Митя.

— Ничего, — пожала плечами Настя. — Работаю на “Эхе Москвы”.

— Ух ты! — удивился Митя. — Хорошее дело.

— А ты как?

— Я? Заместитель декана радиофака. Да так, ерунда, работаю и все!

— Да, я тебя поздравляю с утверждением, — Настя протянула руку, и он ее пожал. — О тебе много говорят, пророчат большое светлое будущее. Будешь теперь докторскую писать?

— Да надо бы, — вздохнул Митя. — Ты извини меня, пожалуйста, за все, если сможешь!

— Уже извинила. Что еще?

— Не держи зла. Я тебя до сих пор очень люблю, — Митя опустил голову. — Мне было очень хорошо с тобой.

— Залесов, не будь занудой, ладно? — Настя хлопнула его по груди. — Я тебе очень благодарна, что ты меня тогда поколотил. А то росла девочка-дурочка за маминой спиной, книжки читала, жизни не знала. А ты меня научил ей, жизни-то! Теперь лишнего вслух не говорю.

— Настя, я мудак! — глухо сказал Митя.

— Тебе видней, — усмехнулась Настя.

— Это твой? — Митя кивнул на парня.

— Мой, мой! Завидно, да? Ну и завидуй на здоровье! — Настя показала на прощание Мите язык и побежала к скамейке.

“Дура! Сука! Сволочь! Гадина! Свинья! Потаскуха! Блядь! Кошелка! Овца! Чувырла! Паскуда! Прошмондовка! — ругался про себя Митя, идя по подземному переходу к своей машине мимо торговцев. — Такого мужика на какое-то сопливое чмо променяла! Господи, какая она все-таки великолепная, красивая, светлая, его Настена! Мадонна!”

Когда Митя сел в машину, из глаз сами собой полились слезы. Они застилали глаза, скатывались по щекам, капали на одежду, а он слизывал их языком, чувствуя соль во рту, и жалел себя, жалел, жалел, жалел. Так он просидел в машине целый час.

Митя не любил ходить по магазинам. Когда они с Викой отправлялись за покупками и жена исчезала то в одном, то в другом отделе минут на пятнадцать — двадцать, он начинал тихо звереть и, в конце концов, срывался по какому-нибудь ничтожному поводу. Поэтому сейчас, объезжая на машине по-новогоднему украшенные, сияющие иллюминацией магазины, он удивлялся своей способности придирчиво, не торопясь, выбирать вещи. С Дашкой все было просто: ее ждала добротная детская дубленка, большой лохматый Альф, клетка с попугаями — ласковыми неразлучниками, которые ей так понравились во время последнего посещения зоопарка, и огромный мешок разных сладостей. С Викой — сложнее. Он знал, что это должен быть такой подарок, который потрясет ее, заставит забыть старые обиды, посмотреть на все случившееся иначе. Все, что попадалось ему на глаза, было не то, не то, не то…

Митя замер у витрины шикарного, сияющего всеми цветами радуги, бутика. Маленькие сафьяновые туфельки, густо расшитые золотыми нитями, стояли на черной бархатной подушке. Они были умело подсвечены желтой лампой, и фантастически переливались и блестели. “Господи, вот оно! — сказал себе Митя, вспомнив невесомую туфельку из Новодевичьей башни. Он подошел к дверям, и автоматические двери разъехались в стороны.

Продавец, молодой элегантный мужчина в строгом костюме, услышав его просьбу, оторопел.

— Молодой человек, да вы что! Это же “от кутюр”. Пако Рабани. Единственный в своем роде экземпляр! Сшиты специально по ноге модели!

— Сколько? — просто спросил Митя.

— Я же вам объясняю… — продавец споткнулся, перехватив его упрямый жесткий взгляд. — Хорошо, я сейчас спрошу у хозяина.

Он исчез за черной дверью, над которой висела камера наблюдения, и Митя принялся расхаживать по магазину, рассматривая дорогие платья и костюмы.

Минут через десять появился хозяин — толстый очкарик с заплетенными в косу волосами, в шикарном темно-синем пиджаке и угольно-черной рубахе. В косу были вплетены яркие ленты с люрексом. “Пидор!”— почему-то подумал Митя.

— Вот он, — указал на Митю продавец.

Хозяин пожал ему руку. Митя ощутил в ладони металлический холод перстней.

— Очень приятно, что у вас такой тонкий вкус, — сказал хозяин, беря Митю под локоть. — Мне жаль, но, они, действительно, единственные. Вы бы расстались с вещью, если б знали, что больше такой нет?

— Нет, — честно признался Митя.

— Ну вот видите! И кому, если не секрет, предназначены черевички?

— Невесте, — сказал Митя, краснея.

— Ух ты! — хозяин звонко цокнул языком. — Хорошо закручено, любезный! Интересно, и сколько дней вы с ней знакомы? Ничего, что такой интимный вопрос?

— Ничего, — кивнул Митя. — Уже шесть лет.

— Ух ты! — снова сказал хозяин. — Столько не живут!

Митя пожал плечами.

— Вы скажите, сколько?

Хозяин с минуту раздумывал, покачиваясь с пятки на носок. Митя в это время прикидывал в уме предполагаемую сумму. Ничего-ничего, в крайнем случае можно продать машину.

— Иди сними туфли с витрины! — приказал он продавцу.

Продавец не тронулся с места, полагая, что ослышался.

— Я кому сказал — сними туфли! — прикрикнул хозяин.

Продавец исчез, появился с бархатной подушкой, на которой сияли золотом туфельки. Передал подушку хозяину.

— Это мой свадебный подарок, — произнес хозяин, протягивая Мите подушку.

Вика с Дашкой шли по улице. Дашка размахивала детским рюкзаком сделанным в виде плюшевого медведя. Вика ее отчитывала:

— Даша, вторую неделю ходишь в садик. Со всем передралась, всех перекусала. Воспитательницу укусила! Ты просто дикарь, а не девочка!

— Не буду я ходить в садик! Сами они дикаи! — обиженно произнесла Дашка.

— А я не могу с тобой дома все время сидеть. Маме работать надо.

— Я сама посижу.

— Даша!

Дашка обернулась и увидела отца. Она бросилась навстречу Мите. Он поднял ее на руки, Дашка обхватила его за шею. Митя понес дочь к машине.

— Эй, вы куда? — крикнул вслед им Вика. Дашка махнула рукой — давай с нами.

Митя усадил их на заднее сидение.

— Ну что, с наступающим, — сказала Вика, глядя в окно.

— С наступающим, — сказал Митя. — Снимай сапоги!

— Зачем? — удивилась Вика.

— Папа говоит снимай — значит снимай! — Даша потянула голенище Викиного сапога вниз, собирая его в гармошку.

Вика сняла сапоги. Митя взял ее правую ногу и осторожно надел туфельку.

— Касота! — восхищенно сказала Дашка.

— Не жмет? — спросил Митя.

— Нет, — сказала Вика. — Немного великовата. Откуда это?

— Тебе нравится? — он надел вторую туфлю.

— Ничего себе! — протяжно сказала Дашка. — Мама, ты у нас пямо Золушка!

— Точно, — сказал Митя и протянул Вике коробочку с обручальным кольцом.

— Зачем это? — нахмурилась Вика.

— Дашуль, выйди на минутку из машины, погуляй, — попросил Митя.

— Ага, я выйду, а вы поссоитесь!

— Не поссоримся, обещаю. Я тебе очень прошу! — Митя открыл дверцу, и Дашка выбралась из машины.

— Ты его любишь, своего, которого, ну…

— Дурак ты, Залесов! Не было у меня никого! Не было и нет! Рада бы тебе, подлецу, рога наставить… Куда мне от нее, скажи? — она кивнула на стекло, за которым Дашка строила им рожи. Из ее глаз покатились слезы.

Митя открыл дверцу.

— Дашка, залезай!

— Ну вот, а говоили, не поссоитесь, — укоризненно покачал Дашка головой, она стала пальцем вытирать мамины слезы. — Ты не плачь, мам, не плачь! Он хооший! Только непутевый и дуацкий!

— Не смей так говорить об отце! — грозно посмотрела на дочь Вика.

— Ладно, Золушки, поехали уже домой! — сказал Митя, срывая машину с места.