Защитное слово предоставляется…

— Уважаемые дамы и господа, члены Ученого совета, позвольте мне на правах председателя открыть наше первое в этом году заседание. По списку у нас пятнадцать членов, на заседании присутствует двенадцать, нет троих. Кворум есть, можно начинать. Сегодня у нас защищается… — председатель совета — высокий нескладный мужчина со слишком длинными руками, которые нелепо торчали из рукавов кургузого пиджачка, взял в руки Митину диссертацию, зачитал его фамилию, имя отчество и название. Причем название переврал, и Игонина с места его поправила. Митя, бледный и скованный, в парадном костюме, галстуке, жилете, сидел за отдельным столом с красной папкой в руке. В папке было его защитное слово. В зал ученого совета он старался не смотреть. Председатель начал зачитывать его характеристику, решение кафедры. Митя не слушал. Он разозлился на председателя за то, что тот даже не смог прочитать название диссертации и про себя обозвал его Очкастым Журавлем… Он не спал всю ночь. Вместо того, чтобы еще раз перечитать текст выступления, смотрел по телевизору пятый канал французского телевидения, какие-то идиотские фильмы, будто что понимал! Ну так, пару-тройку слов. Несколько раз выключал телевизор и пытался уснуть, но, проворочавшись минут пятнадцать, снова включал телевизор. Утром наорал на Настю, что она не выгладила его рубашку — сорвался. Она хотела прийти на защиту, он сказал — не вздумай, выгоню! Последняя неделя вся на нервах. Еще канцелярия умудрилась потерять внешний отзыв из Саратовского университета! Хорошо хоть у него на руках был факс второго экземпляра, который прислали на кафедру только сегодня утром.

— Итак, слово предоставляется соискателю ученой степени кандидата филологических наук Залесову Дмитрию Алексеевичу, — сказал председатель, глянув на него поверх очков.

Митя взобрался на кафедру, с ужасом посмотрел вниз, на сидящих за столами профессоров. Кто-то наливал себе минералку в пластиковый стакан, кто-то перешептывался с соседом, кто-то читал его автореферат.

— Уважаемые члены Ученого совета, я хочу представить вашему вниманию диссертацию… — начал Митя.

Два месяца назад на кафедре у Игониной состоялась предзащита. Еще несброшюрованную, в отдельных листах диссертацию, Крошка Цахес раздала членам кафедры. Сказала, от их решения все зависит. Читали по очереди. Митя трепетал, ожидая заседания. Рашид прочитал одним из первых, отозвал его в закуток у туалета:

— Дмитрий, не дрейфь, диссертация вполне на уровне! Получше некоторых. Ты у Маркуши не читал? Вот и не читай! Она твоей в сто раз хуже! Если он будет на тебя наезжать, я вступлюсь. А вообще я их уже столько начитался, самому писать неохота.

“Утешает, — подумал Митя. — Ничего, я и сам за себя постоять смогу. Никто лучше меня моей темы не знает”— вспомнил он мамины слова. На предзащиту мама напекла пирогов, дала варений, солений, каких-то консервов, не с пустыми же руками идти — надо людей угостить. По дороге он купил пару бутылок вина, шампанского, водки. Ну и ладно, даже если его завалят, он с горя напьется с Рашидом!

Митины опасения не оправдались. Один за другим поднимались кафедральные, говорили, какая замечательная у Мити работа, интересная, научно обоснованная, современная, диссертабельная. Слово-то какое выдумали — диссертабельная! Коммуникабельная, транспортабельная, дирижабельная, трахтабельная… Замечаний, правда, было много. Митя едва успевал записывать их в специальной тетради. Больше всех Митю удивил Маркуша. Он сказал, что диссертация написана на уровне докторской, она ему безумно понравилась, и у него нет ни одного принципиального замечания — разве что блох в тексте половить! Митя посмотрел на Крошку Цахеса — неужели она перед заседанием поговорила с Маркушей и пригрозила ему — не смей? Вполне вероятно. Но даже если Маркуша просто ее послушался, а думал совсем иначе, все равно — очень приятно. Последней выступала Игонина. У нее было несколько непринципиальных замечаний по оформлению работы, после чего она попросила голосовать. Все подняли руки “за”, и Митя понял, что самое худшее уже позади. Крошка Цахес поздравила его и предупредила, что у него на все про все месяц. Через месяц диссертация должна быть у оппонентов, а еще через месяц состоится Ученый совет.

После предзащиты он подошел к Маркову, первым подал ему руку.

— Извини, Маркуш, я был неправ. У каждого человека свои маленькие слабости.

— Да ладно, чего там! — улыбнулся Маркуша. — Давай-ка лучше выпьем, Борменталь.

— Да тебе ж нельзя после кодировки! — возмутился Митя.

Маркуша наклонился к его уху, прошептал, смеясь:

— Знаешь, я уже пробовал — если по чуть-чуть, то можно. Ты не бойся, я шампанское.

Митя укоризненно покачал головой.

И началось! Он собирал какие-то характеристики, учетные листы, справки, бумажки, разрешения, протоколы. Везде нужны были подписи, печати, штампы, заверения. По полдня уходило на поиски нужных людей. Вместо того, чтобы исправлять замечания, переделывать диссертацию и заниматься наукой, он, как коллежский асессор из гоголевских повестей, носился по канцеляриям и присутственным местам с просьбами рассмотреть и подписать. Какие-то учетные карточки и проекты заключения! Какие-то скоросшиватели и дыроколы!

Советами ему помогала Анечка. Сама она защитилась год назад, и в ее памяти вся эта нудная и изматывающая предзащитная процедура была еще очень свежа. Выяснилось, что принято делать подарки руководителю, оппонентам, председателю Совета, и, чтобы не попасть впросак, желательно знать, что они любят. А то на прошлой защите одна провинциальная дама подарила председателю коньяк, а у него от одного только вида бутылки аллергия. Председатель любит дорогие подарочные издания. Альбомы по живописи, особенно испанской. “Да, у председателя губа не дура!” — подумал тогда Митя. Сейчас четыре больших пакета с подарками лежали на кафедре, дожидаясь окончания защиты. Председателю предназначался “Гойя” немецкого издания прошлого года. В вазах стояло несколько больших букетов роз — для дам. На два часа был заказал банкетный зал. Крошка ему объяснила, что, поскольку он свой и защищается бесплатно, на халяву, банкет должен быть сделан по полной программе: холодные закуски, горячее, десерт. Спиртные напитки — по вкусу членов совета. Дамы, конечно, предпочтут сухие и сладкие вина, мужчины коньяки и водки — только держите их подальше от председателя! — кто-то ликерчик, кто-то настоечку. А еще обязательно шампанского — пострелять пробкой в потолок по поводу торжественного случая. И то, что господа члены совета минералку хлещут, пока он с пересохшим горлом рассказывает о своих научных изысканиях — тоже его заслуга — по десятке бутылочка… В общем, большая часть половины доставшегося ему гранта ушла на подарки, банкет, автореферат, переплет диссертации и какую-то дорогую канцелярскую чепуху, которую он замечал только после того, как начинал пересчитывать в кармане мелочь.

— …у меня все, — сказал Митя, оглянувшись на председателя. — Большое спасибо за внимание.

— Господа члены Ученого совета, у вас есть вопросы к соискателю? — спросил председатель, поднимаясь из-за стола.

Митя с ужасом увидел, как в зале взметнулось вверх несколько рук. Если по писанному он еще мог что-то промямлить, то отвечать сразу, без подготовки, еще не до конца поняв вопрос — это уж слишком! Это не для него.

Его о чем-то спрашивали, он что-то отвечал, стараясь смотреть поверх профессорских голов. Там, сзади, на стульях сидели свои: Миша-маленький, Рашид, Маркуша, Анютка. Митя почему-то ориентировался на их реакцию: начнут закатывать глаза, крутить пальцами у висков, качать головами — беда, понес дичь и чушь; если закивают, заулыбаются — гони Залесов дальше во весь опор! Нет, честно сказать, он ни черта сейчас не соображал!

Потом стали выступать оппоненты. С оппонентами все было просто: на прошлой неделе он получил их отзывы и, конечно, подготовился отвечать на их замечания.

Митя посмотрел на часы. Через полчаса в банкетном зале начнут накрывать столы, а у него еще спиртное из дому не привезено, колбаса не нарезана. Оппоненты все выступают и выступают, приспичило же им поболтать! Он поймал себя на мысли, что думает о какой-то ерунде, нужно бы сосредоточиться, вслушаться, напрячься, заставить себя сделать еще одно последнее усилие, последний рывок, а он уже не может: он сдох, он кончился задолго до финиша, и никакого второго дыхания в помине нет! Ответы на вопросы оппонентов Митя пробормотал быстро и безразлично, как автомат.

— Уважаемые господа члены Ученого Совета, приступаем к свободной дискуссии, — сказал председатель.

Господи, только этого еще не хватало!

Через сорок минут Митя, весь красный и вспотевший, вышел в коридор следом за Рашидом и Мишей-маленьким.

— Ну, ничего-ничего, — похлопал его по плечу Рашид. — Полтора часа позора, зато всю жизнь на лаврах почивать.

— Что, правда так плохо? — испугался Митя.

— Да нет, это поговорка такая, — засмеялись Рашид с Мишей. — Все чики-чики! Но волновался ты — вообще!… Бледный, губы трясутся, что-то бормочет себе под нос, все время всех благодарит не к месту. Надо было коньячку дерябнуть.

— Ага, чтобы председателю на заседании плохо от запаха стало!

— Ну, зато бы он против не голосовал, — резонно заметил Миша.

— Слушай, Рашидик, ты не можешь сгонять к Насте за спиртным? Она дома. Не успел, видишь! На тачку я тебе денег дам! — Митя полез в карман за бумажником.

— Вот видишь, о чем он все заседание думал, — смеясь, сказал Рашид Мише. — Ладно, не беспокойся, сделаем.

В коридор вышла секретарша.

— Соискатель, пожалуйста!

Когда Митя проходил мимо нее, она шепнула ему: “Поздравляю!”, — и тут он наконец-то, впервые со вчерашнего вечера, перестал дрожать.

— Слово предоставляется председателю счетной комиссии, — произнес Журавль, глядя поверх очков.

На кафедру поднялась сухенькая старушка, одетая в вязаный костюм, который уродовал ее и без того уродливую фигуру, трясущимися руками разложила перед собой листочки.

— Счетной комиссией было роздано двенадцать бюллетеней. “За”— двенадцать, “против” — нет, не действительных — нет.

Митя не поверил собственным ушам: двенадцать “за”! Ни одного черного шара! Он победоносно посмотрел на Игонину. “Ну что, оправдал ли я ваше доверие, Ольга Геннадьевна, за две с половиной тысячи “баксов”?” Игонина сложила руки замком, подняла их вверх, улыбаясь. “Ну-ну, ты еще сейчас скажи, что и защита — целиком твоя заслуга, и диссертацию ты за меня написала! — зло подумал Митя. — Взять бы да и не дарить тебе цветов и подарков!”

После того, как все радостные последиссертационные процедуры были закончены, и Митя взял у секретарши кассету со стенограммой заседания, он подошел к столу председателя и сказал:

— Уважаемые члены Совета, прошу вас за мной в банкетный зал!

Было без пятнадцати двенадцать. Настя сидела в гостиной, бессмысленно смотрела в телевизор, на пляшущих и поющих человечков в ярких одеждах. В руках она крутила телефонную трубку.

В прихожей раздался звонок.

— Наконец-то! — нервно произнесла Настя. Пошла открывать. — Кто там? — спросила она, всматриваясь в глазок.

— Настя, это я, Рашид, мы с Митей, — раздался из-за двери пьяный голос.

Настя открыла дверь. Митя, который до этого висел на плече Рашида, ввалился в прихожую, растянулся на полу, раскинув руки:”Где ты, где ты, где ты, зеленая карета?! В стенах туалета человек кричит! Но не слышат стены, трубы словно вены, и бачок… и бачок… и бачок о чем-то там… ля-ля-ля!”— запел он фальшиво.

— Рашид, вы проходите, — пригасила Настя.

— Да нет, спасибо, меня тоже дома мама ждет, — сказал Рашид, улыбнувшись. — Вы извините, что он такой! Праздник все-таки — защитился.

— А позвонить-то он мне не мог? — спросила Настя.

— Знаете, если честно, — Рашид приложил руку к груди, — он сегодня вообще ничего не соображал. Только начался банкет, а он уже напился и в таком состоянии до сих пор.

— Проголосовали-то как?

— Единогласно, — махнул рукой Рашид. — Ну ладно, до свидания!

Настя, закрыв за Рашидом дверь, легонько пнула Митю ногой. — Вставай, гад! Весь вечер мне испортил! Я за него волнуюсь, переживаю, а он там с дружками хлещется!

Митя ухватил Настю за ногу, потянул на себя, впиваясь зубами в джинсы.

— Аув! Аув! Съем мою милую! Съем мою хорошую! С сегодняшнего дня будешь с кандидатом наук спать, ты, салага!

Настя не удержалась и упала с визгом. Митя потянулся к ней, чтобы поцеловать.

— Ух и перегарище от тебя! — сморщилась Настя. — Разве можно так напиваться?

— М-можно, — неожиданно сказал Митя. — Сегодня мне все можно, — он навалился на Настю. — Мне Крошка сказала, что я неплохой ученый и с таким заделом могу потянуть на докторскую, — произнес он заплетающимся языком.

— Отвали, кандидат гребаный! Почему не позвонил? — Настя поднялась и отправилась на кухню ставить чайник. — Иди умывайся.

— Завтра позвоню, — сказал Митя, подкладывая под щеку Настин сапог.

Он мгновенно уснул.

Митя открыл глаза и застонал — голова раскалывалась на части. Огляделся. Лежал он в гостиной на диване, укрытый пледом. Без пиджака, но в рубашке и брюках. Он с трудом вспомнил, как вчера добрался до дому. Прислушался к своим ощущениям. Как ему — в новом кандидатском качестве? Хреновато, однако.

— Настя, — позвал Митя слабым голосом. — Настенька!

Насти не было. Он со вздохом подумал, что теперь, после защиты, забот ничуть не убавилось. Надо расшифровывать стенограмму, печатать заключение совета на диссертацию, справку о присуждении, звонить в Саратов, чтобы прислали еще один экземпляр отзыва, собирать прочие бумажки для Высшего аттестационного комитета. Боже мой! Опять канцелярии, подписи, печати! А через месяц в бой: Крошка Цахес, корейцы, Маркуша. Митя даже застонал от того, как трудно ему на белом свете. Нет, дальше так жить нельзя: нужно было спуститься в магазин, взять пару бутылок пива. Он с трудом поднялся, поискал глазами пиджак, в нем должны были быть деньги и кассета со стенограммой — очень нужная вещь. Митя пошарил по карманам, на пол посыпались купюры, слава богу, есть! Но кассета была безнадежно испорчена: вытянувшийся из нее большой кусок пленки весь перепутался, перекрутился, измялся. Митя вдруг вспомнил, как вчера на банкете пытался вставить ее в магнитофон — всем велел слушать его защитное слово, целовался с Крошкой Цахесом взасос, посылал нахрен Маркушу и несколько раз гонял Рашида за водкой. И это все перед профессурой совета! Боже мой, какой позор! Ну, Игонина теперь ему всыплет! Митя выкинул кассету в мусорное ведро. Ничего, по памяти напишет!

Игонина по поводу его поведения не сказала ни слова, попросила только поскорей оформить все бумаги для ВАКа. Как оказалось, Крошка и сама была в сильном подпитии и плохо помнила окончание банкета. Через день Митя окончательно ожил и все пошло своим чередом.

Митя сидел в кабинете Зои Павловны, на компьютере допечатывал справку о присуждении ученой степени кандидата наук. Это была последняя бумажка для ВАКа, все остальное было готово. Крошка уже дала ему нагрузку на следующий месяц: кроме корейцев еще бельгийская стажерка и трое чехов с неплохим знанием языка.

Митя улыбнулся, услышав, как в прихожей щелкнул замок. Настька, Настена! Ох и всыпала она ему тогда за банкет! Милые бранятся — только тешатся. Митя вышел в прихожую ее встретить. На Настене не было лица.

— Привет, ты чего? — спросил он, снимая с нее пальто.

— А ты вор, Митя, — сказала Настя, глядя ему в глаза.

— Почему вор? Что за ерунда? Ты чего, Настен?

— Вот это что? — Настя швырнула в Митю авторефератом его диссертации. Он поднял брошюрку с пола, пролистал.

— Автореферат.

— Ну да, главное, что все твое, собственное! А я-то ничего понять не могу: почему он мне ни реферат, ни диссертацию не дает читать. Говорит, все равно ничего не поймешь!

— Настя, ты о чем? — удивленно спросил Митя.

— Да все о том же, Митя, ты вор! Все это из неопубликованных маминых статей! Из последней монографии! Я вчера полезла в стол, искала мамину записную книжку, а там ее статьи из коробок, записки. Я еще удивилась, думаю, чего они тут лежат? Ты меня за дуру держишь, что ли? Думаешь, если я литературовед, не смогу разобраться в твоей долбаной лингвистике? При жизни у мамы все время воровали, и теперь продолжаете?

— Настя, что ты несешь? Я все сам писал, честное слово. Конечно, ссылался на мамины статьи. Все работы пишутся с цитатами, ничего тут зазорного нет. Я тебе удивляюсь: как ты можешь судить, не прочитав диссертации?

— Эх, Митя-Митя! В том-то и дело, была я сегодня в университетской библиотеке и внимательно прочитала твой опус. Безо всякой задней мысли читала. Думала, защитился мой мужик, может, что интересное написал. Поговорю с ним о науке. А это интересное я все в маминых записках видела. Говнюк ты!

— Не смей называть меня говнюком, ты, литературоведка сраная! Как ты можешь вообще судить о моей работе! Знаешь, какие у меня хорошие отзывы на диссертацию!

— Конечно, хорошие, Митя, мама дерьма не писала. Недаром ее так ценили.

— Мне все это очень оскорбительно! — Митя ринулся в комнату, открыл шкаф, вытащил сумку, стал скидывать в нее вещи.

— А если я в ВАК письмо напишу, Митя? — спросила Настя, появляясь в дверях. — Расскажу, как ты у мамы украл…

— Что? В ВАК? Ах ты скотина! Да как ты смеешь! Да я тебя!… — Митя сжал кулаки, собираясь ринуться на Настю. Вовремя опомнился.

— Ну ладно, взял! Ты бы у меня спросил! Я — мамина наследница! Может, я бы и дала! Мне не жалко, пускай люди пользуются! Но ты ведь специально у меня поселился, чтобы диссертацию написать! Я-то дура, думала, любовь, от жены увести хотела, подружку позвонить подговорила! А ты!

Митя не хотел ее бить, она первой его ударила, съездила ладонью по лицу, оставив следы от ногтей, Он попытался схватить ее за руки, она стала колошматить его по голове. Он не удержался, сдал ее сдачи. Она взвизгнула и пнула его в пах. Он взвыл, озверевая, принялся лупить ее почем зря: по груди, по животу, куда придется. — Я тебе напишу в ВАК! Я тебе так напишу, сука! Только попробуй, я тебя сделаю! Ты еще не знаешь, кто я такой, скотина! Жить забоишься!

— Помогите! Помогите! Мамочки, убивают! — истошно закричала Настя, закрывая голову руками. Эти крики его охладили, и он остановился. Настя рыдала, лежа на полу. — Пожалуйста, не бей меня, мне больно! Я не буду никуда писать! Пожалуйста, Митенька, не надо! Больно мне!

Он, тяжело дыша, присел над ней на корточки. У Насти был разбит нос. Кровью испачканы грудь и руки.

— Настя, ты сумасшедшая! Никогда так больше не делай! Пойдем, умоемся! — он подхватил ее на руки, понес в ванную. Раздел, поставил под душ. Настя всхлипывала, ее трясло. Ее красивое тело возбудило его. Он разделся сам, залез в ванну, Стал ее ласкать.

— Не надо! Не надо! — всхлипывала Настя, но он ее уже не слышал…

Потом он вытер ее махровой простыней и уложил в постель. Кровь перестала, и он смазал ее нос бактерицидной мазью.

— Митя, уйди, пожалуйста, — попросила Настя, отворачиваясь к стене. — Я тебе все дала, что у меня есть. Уйди.

— Ладно, — сказал он.

Митя зашел в кабинет Зои Павловны, переписал на дискету все нужные документы, потом стер свои файлы из памяти компьютера.

— Настя, пока! Я тебе завтра позвоню, — сказал он на прощание.

Он не стал звонить Насте ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня…

Женитьба Залесова

И опять было жаркое лето, и опять “пеньки”, и опять выматывающая, но денежная работа в приемной комиссии. О Насте он старался не вспоминать. Ему было стыдно за свое поведение, и он мысленно уже раз двести попросил у нее прощение на разный лад, брал телефонную трубку, набирал номер, но поговорить так и не решался. Его документы лежали в ВАКе, сейчас, летом, нечего было и думать, что их рассмотрят. Надо было ждать до осени, когда все вернуться из отпусков. Зато с Викой, кажется, все стало проще. После развода она, действительно, почувствовав себя свободной женщиной, слегка оттаяла, и позволяла ему задерживаться допоздна. Он играл с Дашкой, гулял, кормил, укладывал спать. Однажды Вика попросила его переночевать с ребенком — она, по ее словам, с большой и шумной компанией уезжала за город на два дня. Митя, конечно, ничего теперь не мог ей сказать: кто он для нее такой, и кто она для него такая — мать его дочери? Но потом, когда она уехала, всю ночь не спал, ходил из угла в угол, мучая себя жестокой ревностью, и когда Вика вернулась, конечно, не сдержался — устроил скандал. За что и был отлучен от ребенка на неделю.

Митя опаздывал. Было без пятнадцати девять. Через пятнадцать минут у технологов начиналось сочинение. Митя должен был усадить детей в аудитории, собрать экзаменационные листы, продиктовать темы и написать их на доске, чтобы ровно в девять они начали. С девяти до часу. Он вошел в университет, сунул охраннику под нос пропуск члена приемной комиссии, побежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

Он увидел Татьяну. Она поджидала его около расписания экзаменов на втором этаже. На ней было нарядное летнее платье, туфли на высоком каблуке, какие-то невероятные завитушки на висках “Будто на свадьбу собралась!”— подумал Митя.

— Привет, у меня к тебе дело есть, — сказала она чуть слышно. — Серьезное. На сто миллионов.

— Для тебя, Танюха, хоть на двести. Хоть слона с неба, — он взмахнул рукой, будто пытаясь поймать что-то в воздухе, протянул ей раскрытую ладонь. На ладони лежал подтаявший шоколадный слон в золотинке. Конечно, это был Дашкин слон, ничего, еще одного купит. — Как никак, ты моя протеже. Поступаешь?

— Спасибо, — Татьяна взяла слона и улыбнулась. — В общем, мне тут опять отказ пришел.

— Какой отказ? — не понял Митя. — Завалили, гады?

— Да нет, здесь все нормально, — вздохнула Татьяна. — Сегодня последний экзамен сдала — пять баллов.

— Ну вот! — удовлетворенно кивнул Митя. — А что за отказ?

— Дмитрий Алексеевич! — окликнули его. Это был председатель университетской приемной комиссии. — Время-время! Вас уже дети ждут! Возьмите конверт!

— Танюш, извини, посажу детей и загляну к тебе на кафедру. Идет?