— Ты что, на пианинах обучался? — поинтересовался он.

— Никогда, — покачал головой Лобстер. — У матери была портативная машинка «Москва» — ну, я и освоил ее за месяц. Классе в пятом. А потом на «клаву» перейти было не трудно.

— Понятно, московский самородок, — кивнул Никотиныч.

— Называй как хочешь, — пожал плечами Лобстер, и Никотиныч понял, что на шутках подобного рода он иногда тормозит. — Так себе программки. У меня лучше есть. Надо будет — загружу.

Потом они пили пиво и вели профессиональные разговоры о «железе» и софтах, и Никотиныч уже забыл про шишку, про головокружение, про желание с утра отправиться в травмпункт. Он, сам человек увлекающийся, теперь вдруг понял, насколько фанатично этот парень предан хакингу и абсолютно одинок… Лобстер стал частым гостем в его доме, и вскоре они подружились. А через месяц Никотиныч рассказал ему о деле, которое задумал.

Никотиныч считал, что мир устроен несправедливо. Какого черта, спрашивается, было защищать диссертацию, не спать ночами, лезть из кожи вон, проводить эксперименты, добиваясь успешных результатов, когда какая-нибудь посудомойка в пиццерии получает втрое больше? К чему было так страстно любить жену, когда нашелся молодой и богатый, увел в одночасье, будто и не было созданной годами семьи? Зачем вся эта нервная суета с зарабатыванием долларов и марок, когда его восьмидесятилетняя соседка по лестничной площадке, которая в свое время работала в «Инторге» и учила его жить, теперь разорена собственными детьми, едва передвигается на костылях и ежедневно выпрашивает у него мелочь на хлеб? Никотинычу надоело смотреть на этот затхлый мир глазами мастера спорта по шахматам, старшего научного сотрудника, заведующего лабораторией, ответственного секретаря ученого совета, мастера по ремонту компьютеров! Надоело! Теперь он хочет небрежным взмахом руки посылать холуев за тридевять земель за прекрасной жар-птицей, которую потом зажарят и съедят, оставив обглоданные кости, грубо, безо всякой любви и нежности иметь трех шикарных девок за ночь, сосать «Мартель», босиком бродить по горячему флоридскому песку, маясь от безделья… Никотиныч знал, что можно всю свою сознательную жизнь тырить мелочь по карманам, а можно сыграть только раз, но точно, наверняка, чтобы потом «не было мучительно больно»…

Никотиныч принялся изучать специальную литературу и скоро убедился, что задача, казавшаяся ему поначалу ирреальной, вполне решаема. Всякая шелупонь взламывала банки по всему миру чуть ли не каждый день, но брала, конечно, по мелочи, потому что никто не будет заниматься кражей десяти долларов, взломщики покрупней тоже иногда оставались безнаказанными, но кражи миллионов почти всякий раз были раскрыты. Нужен был не просто алгоритм, а особый кураж, подвыверт, как любил говорить Никотиныч. Вся беда заключалась в том, что его мозги не были хакерскими, и даже если б он научился «щелкать» сети как семечки, запускать вирусы и воровать информацию, он все равно остался бы ответственным секретарем и мастером спорта — другое поколение, другая жизнь, другая профессия! Ему для дела была нужна еще одна голова, и тут — надо ж было случиться такому! — он встретил Лобстера на бульваре.

Никотиныча удивило, с какой легкостью Лобстер согласился на взлом. Предложи ему такое в двадцать, он измучился бы, выбирая между добропорядочностью и деньгами, да и страшно — как-никак преступление против частной собственности! Утешало только, что грабить они будут каких-то абстрактных буржуев, взламывать виртуальные, невидимые счета. Эти компьютерные деньги нельзя пощупать, помять в руках, посмотреть купюры на свет, определяя подлинность. Они недосягаемо далеки, они вроде бы где-то есть, и в то же время их пока нет: пройдет несколько месяцев, а может, и лет, пока удастся до них добраться.

Иногда Никотиныч намеренно прикидывался «чайником», как, например, сегодня. На самом деле в шифровании и дешифровке ключей он самостоятельно еще год назад достиг значительных успехов. Прикидываясь, он давал возможность Лобстеру потешить собственное самолюбие, поучить мужика, который вдвое его старше. Никотиныч дублировал всю работу — будто проводил научный эксперимент. Ему нужна была стопроцентная гарантия. Лобстер пообещал, что такая гарантия будет, но не сразу…

На горячей сковороде шумно зашкварчала картошка. Вкусно запахло котлетами и какой-то приправой. Лобстер оглянулся на дверь, включил планшетный сканер. Сунул под крышку сканера свидетельство о смерти бабушки, перегнал изображение в компьютер. Теперь со свидетельством можно делать что угодно. Главное, конечно, не это — Лобстер подделает и подпись, и печать, главное — бумага, на которой оно выписано. Передать мелкую сетку очень трудно, для этого нужен высококлассный цветной принтер, а ни у него, ни у Никотиныча такого кет. Впрочем… Лобстер на мгновение задумался, а потом рассмеялся.

— Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста, — появился в двери Никотиныч.

— Иду, — отозвался Лобстер.

Лобстер хлопнул ладонью о барную стойку. Убрал руку, на гладкой дубовой поверхности лежала двадцатидолларовая купюра.

— Мне сок манго со льдом, пожалуйста.

— Мы доллары не берем, — равнодушно отозвался бармен.

— Вы меня не помните?

— Почему я должен всех помнить? — Бармен пожал плечами.

— Мне нужен телефон девушки, с которой я был здесь позавчера. Где-то около девяти.

— Ты мент? — спросил бармен.

— Почему мент? — удивился Лобстер.

— Ведешь себя, как полицейский из дешевого боевика. Доллары суешь, телефон просишь. Я девчонок не продаю.

— Хорошо, сколько?

— Да нисколько. — Бармен отошел от него, дав понять, что разговор окончен, занялся бутылками на витрине.

Лобстер пересел на другое место, поближе к нему.

— Я ее друг, мы пожениться хотим, — сказал он, глядя в спину бармена.

Тот обернулся:

— Знаю я таких друзей. Один тоже все интересовался, а потом девчонку нашли в подъезде с перерезанным горлом. Оказался маньяком с двадцатилетним стажем.

— Сам придумал?

— Угу, только что, — кивнул бармен. — Ты газеты читаешь иногда?

— Нет, — честно признался Лобстер.

— Пожалуйста, ваш сок. — Бармен поставил стакан на плетеную салфетку.

Лобстер начинал злиться.

— Хорошо, не хотите говорить телефон, дайте хотя бы наводку — у кого узнать.

— Никто не скажет, — покачал головой бармен, внимательно глядя на Лобстера. — Народ пуганый, всего боится.

Нужно было менять тактику. Лобстер отпил сок, скорчил плаксивую рожу.

— Переколол я ее! Она сейчас в больнице, в токсикологии под капельницей. В сознание не приходит. Что мне теперь, полжизни с ней сидеть? А вдруг ласты склеит? Хоть бы матери сообщить!

Бармен рассмеялся, потом вдруг посерьезнел и спросил:

— Других версий нет?

— Нет, — зло ответил Лобстер.

— Ты на наркошу похож, как я на балерину. Допивай свой сок и вали, пока я охранника не позвал.

— Думаете, я не знаю, как у вас тут это делается? — завелся Лобстер. — Она в бар своих клиентов приводит, а вы за это ее не трогаете. Может, даже еще и башляете понемногу. Капелек для носа у вас нет? Накапайте полстаканчика. А то в прошлый раз не пробрало!

— Вадик! — крикнул бармен. Высокий плечистый охранник решительно направился к стойке.

— Выведи, пожалуйста, молодого человека воздухом подышать, — попросил его бармен.

— Пойдем, парень. — Охранник хлопнул Лобстера по плечу.

— Только без рук. Я — существо злопамятное, — грозно сказал Лобстер бармену на прощание и направился к выходу.

— Злопамятный он. Я тебя мизинцем, как гниду, раздавлю, — тихо произнес бармен.

Лобстер с охранником оказались на улице.

— Ну и чего ты орешь? Тебя просили?

— Я не ору. Мне капельки надо. Белка послала

— Пи…деть не надо! Если послала, ты бы ко мне подошел, а не к нему. Короче, что хочешь?

— Телефон и адрес. Белки, — уточнил Лобстер.

— Стрелки. Пятьдесят баксов.

Лобстер пошарил по карманам, протянул деньги охраннику. Вадик сунул деньги в карман куртки.

— Пиши… И чтоб я тебя больше здесь не видел!

На косяке рядом с дверью оказалось четыре звонка. Лобстер, недолго думая, на какую кнопку надавить, нажал сразу на все. За дверью раздались шаги, послышались женские голоса — один старческий, другой — помоложе.

— Участковый опять. — Молодой голос был низким, как геликон.

— Повадился, хрен старый! Кто там? — Не дожидаясь ответа, старуха защелкала замками.

— Здравствуйте, мне Белка нужна.

Его рассматривали. Старуха со сморщенным, как печеное яблоко, лицом — несколько испуганно, женщина помоложе в застиранном халате — с любопытством.

— Какая еще Белка? Нету здесь таких, — сказала старуха.

— Мне этот адрес дали. Рыженькая такая. — Лобстер попытался описать внешность девушки.

— Имя у нее есть? — спросила женщина.

Имени Лобстер не знал.

— Нету, нету такой. Ошибся ты. — Старуха захлопнула дверь.

Лобстер постоял немного, собираясь с мыслями, стал спускаться по лестнице. Гад охранник, наколол! Зачем, спрашивается? Он ведь к нему опять придет! А может, ему все приснилось? Реальная Белка, с которой он спал позавчера, вдруг стала виртуальной, Недосягаемой, призрачной, как далекий мираж, — исчезла, как исчезает изображение на мониторе, когда компьютер начинает глючить от невидимого вируса.

Лобстер решил зайти к паспортистке. За деньги она даст ему полную информацию о людях, проживающих в квартире.

У паспортистки был неприемный день. Завтра с двух до восьми. Завтра так завтра…

Ситуация начинала злить Лобстера. Вместо того чтобы упорно работать над взломом, он таскается по городу в поисках какой-то смазливой проститутки, чтобы доказать самому себе, что он не сумасшедший, что все случившееся в ту ночь — реальность, а не глюк!

В кармане у Лобстера запиликал сотовый телефон. Он поднес его к уху:

— Да, слушаю.

— Лобстрюша, ты сегодня вечером как? — Это был голос киберпанка Гоши.

— Работать надо, — сказал Лобстер.

— Работа — не волк, стояла и стоять будет. Есть предложение потусоваться. Мне побашляли за одну «крякалку». Давай у меня в семь? Будут наши. Информашку одну полезную для тебя дам. А девок я уже нарыл. Актрисочки из «Щуки». Есть симпатичные.

— У меня заказ срочный, — соврал Лобстер.

— Ну, как знаешь, Лобстрюша. Мое дело предложить, твое — отказаться. Пожалеешь потом. — В трубке раздались короткие гудки.

Лобстер сомневался. А может, Никотиныча с его делом побоку? Он торопит. В глазах доллары стоят. Не терпится ему на скамью подсудимых! Одно дело — локальную сеть взломать, скачать информацию, следы замести, никто и не догадается ни о чем, другое — банковский терминал, реальные счета на сотни тысяч! Такой вой поднимется! Интерпол, ФСБ, следаки по хакерским норам ползать начнут… Лобстера банковский проект пока не грел. Работы много, а результат может оказаться нулевым. Хорошо, конечно, расслабиться, потусоваться. Девочки из «Щуки», пиво, болтовня… Вот и вылетит виртуальный мираж из головы.

«Мне нужны деньги, бабы и азартные игры. А папаша тут ни при чем. Я — нормальный, простой русский хакер, безо всяких психопатий и прочих патологий. Я жадный, я живой! Все у меня хорошо, а скоро будет еще лучше», — уговаривал себя Лобстер, решительно шагая по улице.

Пошел дождь. Зонта у него не было. Он подошел к краю тротуара и проголосовал. Около поребрика взвизгнула тормозами «девятка»…

У киберпанка Гоши была большая четырехкомнатная квартира в Фурманном переулке. Откуда она у него взялась, никто толком не знал: то ли взломал дорогую программу, то ли в наследство от троюродной бабушки по материнской линии досталась. Разное говорили…

Еще четыре года назад Гоша, как и Лобстер, мотался с квартиры на квартиру, обедал по гостям, ночевал на брошенных на пол шубах в прихожих и хвастался редкой формой сифилиса, который якобы заполучил от портовой проститутки в Сомали. У Гоши, по его словам, была бурная молодость. Раньше жил он в славном городе Питере и ходил на кораблях в дальние страны. Засосав из горлышка полбутылки вискаря, Гоша вдруг начинал рассказывать о каннибалах из Новой Гвинеи, к берегу которой прибило штормом их небольшой сухогруз, или о мадагаскарских путанах, тонких, как гитарные струны. Каннибалы его чуть не съели, а путаны отхлестали грудями по щекам. Потом бродячая морская жизнь Гоше надоела, и он ушел из шкиперов в хакеры. Что было правдой в его рассказах, а что нет — доподлинно узнать невозможно. Однако Гошина квартира была забита заморскими копьями, мечами и щитами, чучелами невиданных зверей, безделушками из черного дерева, кальянами, бивнями и клыками. Иногда во время пьянки телефон вдруг взрывался длинным пронзительным звонком, Гоша снимал трубку и начинал что-то неразборчиво бормотать по-французски, наслаждаясь повисшей в изумленной компании тишиной.

Вся Гошина жизнь была одной большой тусовкой. Отлучи его от людей хотя бы на день, он взвыл бы от тоски, полез на стены, сошел от одиночества с ума. Впрочем, за три года их с Лобстером знакомства многое изменилось. Теперь, несмотря на серебряные серьги в ушах и небольшой красно-желтый гребешок на седой голове, похожий на окровавленный коровий рог, Гоша был вполне респектабельным мужчиной, мэтром, философом и резонером. Он с удивительной легкостью находил общий язык с пятнадцатилетними подростками, привязывал их к себе, учил хакерскому ремеслу. Будучи противником частной собственности, Гоша создал фонд, из которого каждый член тусовки мог бесплатно получить любой, даже самый дорогостоящий, пиратский софт. Подростки смотрели ему в рот, девицы прыгали в постель… Гоша никого не обделял вниманием. Про себя Лобстер называл его иногда злобным педофилом. А злобным Гоша действительно бывал. Однажды Лобстер своими глазами видел, как он отхлестал по щекам тринадцатилетнего пацана за какую-то провинность…

— Глазам не верю — в самом деле — главный хакер страны! — обнял Лобстера Гоша.

Компания приветственно засвистела, заулюлюкала. В квартире стоял дым коромыслом: кто-то танцевал под утомляющую своим однообразием «кислятину» в темной комнате, кто-то целовался на кухне, кто-то пускал по кругу ядреные косяки. Большая белоснежная скатерть, постеленная прямо на полу в гостиной, была уставлена закусками и напитками. Вокруг нее расположилась большая часть компании. Лобстер выставил на скатерть две бутылки хорошей водки.

— Ну и где твои актрисочки? — поинтересовался Лобстер, окинув взглядом компанию. Он знал их всех. Были здесь Мурры, Фрумы, Бегонии, Олигархи, Карлики, Наи, Цириллы, Стервуни, Мандоры, Дефолты, Мадины, Нирваны — интернетовский паноптикум. Юзеры и хакеры прикрывались кличками как масками, скрывая свои истинные имена. Сначала, как и положено на карнавале, они надевали маски на несколько часов болтовни в сети, прикалывались, зло или весело посмеиваясь друг над другом, но со временем ники прирастали к своим хозяевам, как прирастает черенок к подвою, постепенно превращая приютившее «пасынка» растение в нечто другое. Наблюдая за этими так называемыми интернетовскими друзьями, Лобстер часто ловил себя на мысли, что все они напялили на лица одну и ту же маску: кривящийся в усмешке рот, легкий румянец порока на щеках, глаза, спрятанные за темными стеклами очков, лениво произносимые фразы, полные цинизма, напускная усталость, апатия, сплин, хандра… Жизнь будет кончена к семнадцати, а после начнется другая, но это уже не жизнь… Почти Онегин, но без Истоминых, без театров, без балов и без стишков в альбомы, а впрочем… все одно — даже стишки, только вместо альбомов — семнадцатидюймовые мониторы, взамен мазурок и вальсов — «кислота»…

— Тебе наших герлух мало? Выбирай любую! — хохотнул Гоша, потом нагнулся к нему, прошептал на ухо: — Девки будут позже, когда вся шелупонь рассосется. Ты не суетись. Расслабься пока: выпей, закуси. После поговорим.

Лобстер последовал совету Гоши. Пить водку, однако, не стал. Водка у него обычно «не шла»: он давился, краснел, выпучивал глаза, стараясь пропихнуть жгучую жидкость в организм, — зрелище было не из приятных. Не умел — что поделать? Зато налег на салаты, сыр и ветчину. Главный киберпанк всегда отличался хлебосольством — этого не отнять…

Сам Гоша пил и ел мало, жаловался, что испортил желудок во время очередной одиссеи, наглотавшись на одном из островов каких-то специй, от которых горят не только внутренности, но и кожа. По словам Гоши, достаточно двух крупинок этих специй, чтобы человек начал излучать яркий малиновый свет подобно гигантскому южному светляку. Пичкая иноземцев национальными блюдами, островитяне решали проблему освещения своих жилищ в вечернее время: электричества на острове не было в помине… Гоша, глядя на веселящуюся компанию, сам оставаясь голодным и трезвым, испытывал кайф, похожий на кайф бывшего алкоголика, который пьянеет от одного только вида пьющих людей.

— Ты мне хотел информашку подкинуть, — напомнил Гоше Лобстер.

— Да-да, пошли, — посерьезнел киберпанк.

Они сунулись в одну комнату, в другую, на кухню, в ванную — везде было полно народу. Наевшись и напившись вволю, интернетовские парочки искали уединения и, когда дверь внезапно открывалась, урчали, как потревоженные кошки.

Лобстер с Гошей вышли на лестничную площадку.

— Тебя искали, — тихо сказал Гоша, глянув в лестничный пролет.

— Кто?

— Не знаю. — Гоша пожал плечами и смачно плюнул. Проследил за плевком. Внизу раздался звонкий, похожий на щелчок курка звук. — Люди. Невзрачные такие, серые людишки, на мышей домашних похожи, которые гадят. Пришли, поводили носами и ушли. Я сказал — не знаю и знать не хочу, пропади он пропадом, враг мой, а с ним жены его, дочери и сыновья и все отпрыски до десятого колена!

— Эти? — Лобстер похлопал ладонью по плечу, изображая погоны, и почувствовал, как неприятно похолодело в груди, будто проглотил двухсотграммовый брикет мороженого. Сразу вспомнилась исчезнувшая Белка, его взломы. Последний, криминальный, был произведен два дня назад…

— Эти, не эти — я не знаю. Вели себя вежливо. Ножками шаркали. "Ах, не знаете ли?.. Ах, не встречаетесь ли?.. Не будете ли так любезны?.. Не можете ли?.. И все сплошное «ли», прямо как китайцы с реки Янцзы. Только что в ноги мне не кланялись. На спецслужбы не похоже. И учти, они не только у меня были.

— По делу говорили?

— Сказали, хотят сделать важный заказ. Я спросил, могу ли чем-нибудь помочь? Они сказали — нет. Им нужен уровень «хай-энд». А я, значит, уже не на уровне? — В голосе Гоши прозвучала обида.

— Лепили они насчет уровня. Другое им от меня надо, — уверенно сказал Лобстер.

— Что? — Гоша внимательно посмотрел ему в глаза. — Не секретную ли сеть ты «крякнул», парень?

— Тоже стал китайцем Ли? — рассмеялся Лобстер, уходя от ответа.

— И все-таки?..

— Ты ведь знаешь — у меня железный принцип. Ни слова, пока дело не сделано. Взлома нет — базара нет.

— Ну, как хочешь. — Гоша пожал плечами. — Во всяком случае, ты знай: если зайдет разговор с теми мышами, то я тебя ненавижу, а встречались мы больше года назад. Какие еще отношения могут быть между хакерами?

— Абсолютно. Я знаю. — Лобстер рассмеялся. — Это взаимно. Спасибо, что предупредил. Теперь, если появятся снова, можешь не стесняться — дать наводку.

— Ну вот и поговорили, — вздохнул Гоша. — Кстати насчет Китая…

Лобстер не слушая Гошу. Из головы не шли люди, которых он сравнил с мышами. Так и представил Лобстер их себе: с вытянутыми мордочками и длинными носами. Носы они морщили и водили ими из стороны в сторону, нюхая воздух — не пахнет ли где хакером? Зачем им понадобилось ходить вокруг да около, наводить справки через друзей и знакомых, светиться — неужели думали, не передадут? А может, намеренно подняли шумиху, чтобы выбрался из норы, засуетился, раскрывая прошлые хакерские грехи, заметая следы? По норам Лобстер не прятался — всегда был на виду…

Эти мыши не были похожи на людей из органов. Поведение нетипичное. Те сразу удостоверение в морду суют и грозятся с порога: если что не по ним, упрячем за колючку на долгие годы и «никто не узнает, где могилка твоя». Опыт общения с ними у Лобстера был. Три года назад, когда он взломал очередную закрытую сеть, на улице его остановил молодой человек, чуть ли не его ровесник, и, представившись офицером ФСБ, предложил поговорить откровенно. Его интересовала структура хакерских организаций, международные связи…

Не понимал он, что организация хакеру нужна, как корове седло? Хакер ведь один на один перед целым миром, словно охотник с рогатиной перед медведем-шатуном. И весь мир умещается на нескольких десятках квадратных сантиметров экранного пространства монитора. Нам только кажется, что мир бесконечен. На самом деле он не больше очерченного самим человеком жизненного пространства. Бесконечность пугает нас точно так же, как и лифт, в котором мы застряли между этажами. Мы стараемся огородиться от мира, замкнуть его, сделать обозримым, осязаемым, доступным, чтоб всегда был под рукой, под ногой, под головой… А кроме монитора, настоящий хакер не видит более ничего. Он извлекает нужные ему вещи из компьютера, как фокусник — кроликов из шляпы, а его машина подобна волшебной сказочной шкатулке: открой — и выйдут из нее люди, звери, птицы, из ничего возникнут страны и города. Для хакера виртуальный мир более реален, чем тот, который его окружает. Он живет там, а не здесь, и там, а не здесь обитает его бренная душа, и лишь изредка заходит он в реальную кухню, чтобы выловить из банки соленый помидор, откусить остывшую котлету. Пусть они говорят, что это болезнь! Он здоровее, чем они, поглощенные суетой. Странные люди, абсолютно непонятные ему. Их нужно принять как данность и терпеть. Съеденные дети Хроноса…

— …я мог обхватить пальцами ее лодыжку. — Продолжал тем временем Гоша. — А какой у нее был голос! Он звенел, как серебряный колокольчик. Только не думай, что это художественное преувеличение. Когда-нибудь сам услышишь… Сначала ее, конечно, пользовала вся команда — купили-то мы ее в складчину, но когда зашли в Цзюлун и нужно было высаживать Хэ на берег, я сказал: баста! В общем, не высадили. Я только одного боялся — старпом узнает. Такое чмо был — не приведи господь!.. Каким ветром его туда занесло, интересно знать? Это и сейчас статья, а по тем временам — китайскую проститутку нелегально в Союз ввезти?

— Ты о ком? — спросил Лобстер. Задумавшись о своем, он совсем потерял нить Гошиного рассказа.

— Как о ком? О моем серебряном колокольчике, кареглазой Хэ! Ты бы видел ее ноги! Куда там вашим топ-моделям! Когда я отлучил ее от команды, они смотрели на меня, как звери, думал — убьют! В общем, в первом же нашем порту я сунул Хэ в чемодан, благо что гибкая была, как змея, и сошел на берег. Таможня дает добро! Они увидели мою обгоревшую под китайским солнцем рожу и даже паспорт смотреть не стали, сразу ясно — настрадался мужик на чужбине. А потом она у меня в круглом аквариуме жила. Пока я по китаям ходил, рыба у меня сдохла, вода высохла, вот и посадил я в аквариум вместо золотой рыбки свою Хэ. Боялся, что убежит. Правильно говорят: чему быть, того не миновать. — Гоша тяжело вздохнул.

— Ладно, хватит уже пургу гнать! — недовольно сказал Лобстер.

— Вот так все вы — пурга, пурга! А я, между прочим, никогда больше никого не полюблю! Лобстер рассмеялся:

— С тобой, Гоша, не соскучишься! Где обещанные бабы?

— Где, где? В Ревде! Миранда уехала? — неожиданно задел за больное Гоша. Лобстер только кивнул в ответ.

— Ну вот, понимать должен, что такое любовь. Не мальчик, — ворчливо сказал Гоша.

Внизу хлопнула подъездная дверь. Раздались женские голоса. Гоша глянул в лестничный пролет. Лобстер последовал его примеру.

Тонкие руки ритмично касались перил, словно клавиш рояля. И — раз, и — два! Голоса звенели, отражаясь от стен. Два голоса тоненьких, девичьих, третий — погуще, его владелица явно курила с детства.

— Безобразие! Пятый этаж, и лифта нет! — возмущенно произнес девичий голос.

— Я же говорил — придут, — подмигнул Гоша Лобстеру. — Выбирай любую!

Улицы были залиты жидким туманом. Лобстер устало брел по тротуару вдоль шоссе, периодически зевал и поеживался от утреннего холода. Услышав шум мотора за спиной, оглядывался, вскидывал руку. Но подвозить его не хотели.

В квартире у Гоши случился скандал. Дело в том, что сначала Лобстер ухаживал за тонкоголосой. Кажется, звали ее Леной… Боже мой, как бесцветны, как невыразительны эти имена по сравнению с интернетовскими никами! Нет-нет, он был несправедлив к девушке — имя как имя, не хуже и не лучше других, упрекнул себя Лобстер. А где же взять Хуан, или как там ее звали, Гошину китаянку?.. В общем, когда он предложил Лене поехать к нему «покувыркаться», она так возмутилась, будто он хотел от нее чего-то противоестественного. Сказала, что она не такая, а он слишком наглый и бесцеремонный. Какой уж есть! А то он не знает этих актрисочек из «Щуки»! Строят из себя недотрог, а как с мастером или с каким нужным режиссером ради роли переспать, так это пожалуйста — угощайтесь! Можно было бы, конечно, нагрубить этой чертовой Лене, но он, как истинный джентльмен, не стал, а через полчаса увлекся «курильщицей». «Курильщица» оказалась «такой» — потащила его танцевать в темную комнату. Обнимала, целовала взасос, нежно поглаживая рукой по заднице…

Лобстер осторожно провел языком по распухшим от поцелуев губам.

…Потом, когда под утро из гостей в комнате никого не осталось, поволокла его в дальний угол, как тот паук из детского стихотворения, расстегнула на нем джинсы, подпрыгнула и обхватила ногами, прижавшись спиной к стене… Лобстер рассмеялся, подумав, что примерно так же полуголые мужики на сабантуе обхватывают гладкий столб, пытаясь взобраться на него и достать приз — меховую шапку. М-да, надо бы походить в тренажерный зал. Не помешает…

Ему было тяжело, но он держался. «Курильщица» уже сладостно стонала и принялась покусывать его левое ухо, но тут в комнате зажегся свет. Нужно было видеть лицо этой самой недотроги Лены! Если б под рукой у нее оказалось африканское копье из Гошиной коллекции, она, не задумываясь, метнула бы его в парочку и пригвоздила обоих к стене, как букашек. Но, к счастью, копья не было, поэтому она стала страшно орать и швыряться пустыми стаканами, которые оставили здесь парочки. Стаканы звонко ударялись о стену и сыпались вниз тысячью мелких осколков. Лобстеру повезло — ни царапины, а вот «курильщице» в кровь посекло лицо и руки. Он был настолько растерян, что даже не пытался защитить себя и свою партнершу. На шум прибежал Гоша в трусах, мгновенно просек ситуацию, вцепился в эту злобную фурию Лену мертвой хваткой и, не давая поднять рук, повалил девушку на пол. Она визжала так, что наверняка было слышно на Садовом кольце. У Лобстера чуть не лопнули перепонки. Собака на сене, чтоб ей!.. Гоша, приводя Лену в чувства, как следует отхлестал ее по щекам. Она прекратила орать и зарыдала. Гоша помог ей подняться, увел на кухню — утешать. «Курильщица», плача, отправилась в ванную смазывать йодом царапины. Полный облом! Больше Лобстеру ничего не хотелось. Он выпил две банки джин-тоника, чтобы хоть немного снять стресс, оделся и ушел, ни с кем не попрощавшись…

На другой стороне улицы Лобстер увидел одинокую фигуру ссутулившегося парня. Парень шел быстро, втянув голову в плечи, ворот куртки поднят, руки в карманах.

"Тоже с бабой обломался — теперь домой чешет, — подумал Лобстер. — А может, с пьянки. Получил зарплату, гульнул с друзьями на какой-нибудь холостяцкой квартире, проспался, пошарил по карманам, а там одно «серебришко», вот и к жене побежал. Вот сейчас она ему задаст!.. Обнюхает, ощупает и всыпет по первое число. А может, у них в семье так заведено: раз в неделю он сам по себе гуляет, она — сама по себе? А потом живут душа в душу. Этакий человечий симбиоз. А может… Парень на мгновение замедлил шаг, оглянулся и пошел дальше.

Вид сутулого попутчика, торопящегося домой к любимой женушке, почему-то развеселил Лобстера. От чувства неудовлетворенности и досады, что ночь прошла напрасно, не осталось и следа. Ему захотелось остановить попутчика, заговорить с ним, проверить свои предположения по поводу причины его ранней прогулки, попить пивка, рассказать о себе, несчастном, у которого вдруг перестало получаться с девушками. Он собрался было окликнуть парня, но потом передумал — неудобно задерживать человека болтовней, когда он так явно торопится! Лобстер подумал, что «накачался»: в голове назойливо крутилась простенькая мелодия, под которую он целовался с «курильщицей». Ничего, сейчас придет — и сразу спать, вот только постель надо поменять, а завтра — теплая ванна с пышной пеной, легкий завтрак и за работу! Все к чертям! Никотиныч прав — нужно сделать дело, и тогда…

Вдали сияла витрина ночного магазина. Лобстер вдруг вспомнил, что из еды у него в шкафу только китайская лапша быстрого приготовления, и решил зайти. Девушка Хэ — надо ж придумать такое! Ну Гоша, ну враль! И ведь умеет, подлец! Когда он рассказывает, в компании только рты разевают, и никому невдомек, что правды в его словах — с горчичное зерно.

Молоденькая продавщица иронично поинтересовалась, откуда это он возвращается, такой помятый, растрепанный, в рубахе, испачканной помадой двух цветов? Лобстер глянул на ворот рубахи и рассмеялся. Дело молодое, девушки любят, отшутился он. Купил банку шпрот, паштет, сыр, хлеб, колбасу, бутылку пива на завтрашний вечер. Продавщица помогла уложить продукты в пакет, пошутила насчет сексуальной невоздержанности ночных посетителей.

Он вышел из ночного магазина и направился к знакомой арке. В темноте Лобстер не сразу заметил лежащего в луже человека, а когда заметил, замер в неестественной позе, напрягся, сжался, затаил дыхание, как кот перед прыжком. Человек застонал, Лобстер приблизился к нему, присел на корточки, пытаясь вглядеться в испачканное грязью лицо, отпрянул в изумлении. Он узнал в лежащем человеке того самого парня — попутчика, которого видел на улице с полчаса назад. Куртка на нем была расстегнута, глаза закрыты. Он как-то странно, хрипло, с надрывом, дышал, словно ему было очень больно или тяжело. «Сердце!» — почему-то подумал Лобстер. Парень пошевелился.

— Сейчас, сейчас! — Лобстер присел над ним, подхватил под мышки, чтобы приподнять.