- Господи, Боренька, Борька, что с тобой? - причитала Катя, обнимая брата. - Не оставляй меня, Боренька... У меня уже и папы нет. У меня остался только ты!
      - Катя, вы зря плачете. Пока его жизни ничто не угрожает. Он абсолютно невредим. Но очень пьян.
      До Кати не сразу дошел смысл сказанного. Она бросилась капитану на шею и стала благодарить. Слова смешивались с остатками слез.
      Несмотря на успокаивающие уколы, которые сделал фельдшер "скорой помощи", она была на грани психического истощения.
      Следователь очень устал. Ему хотелось поскорее добраться до здания питерского угро, заполнить всевозможные отчеты о дежурстве и отправиться домой, чтобы хоть немного поспать.
      Однако он не мог оттолкнуть эту несчастную. Он не знал, как она переживет кошмар, в который превратились ее последние дни.
      - У тебя все в порядке, Саш? - послышался из прихожей голос судмедэксперта. - Мы уже заволновались. Может, думаем, и тебя уже без ушей в холодильник...
      Катя зарыдала в полный голос. Она билась головой о грудь капитана. Слезы кончились. Гладя ее по голове, капитан крикнул:
      - А ты помнишь сегодняшнего лейтенанта, Сомова, кажется?
      - Конечно, - пробасил эксперт, входя в гостиную и оглядывая разгром. Круглый болван.
      - Так вот ты сейчас от него нисколько не отличаешься. Ты хоть соображаешь, что говоришь при ней?! Что ты мелешь, Леонид?
      - Во, блин, - сказал смущенный эксперт. - Извините, девушка. Что-то башка к утру не того.
      Чтобы как-то успокоить безутешную Катю, следователь решил ее отвлечь и спросил:
      - Кстати, вы говорили, что сегодня вместе с братом ночует друг... э-э, простите, Катя, что опять напоминаю, Василия Константиновича. Где же он?
      - Не знаю, - равнодушно ответила Катя. - Ему ничего не угрожает. Он будет жить. Он не Кондратьев.
      - Однако, раз уж вы привели домой сыщиков, позвольте все-таки поискать.
      Осторожно отстранив девушку, следователь спрятал наконец пистолет в кобуру под пиджаком и решительно направился на кухню.
      Там царил не менее страшный беспорядок, чем в гостиной, из крана тонко лилась вода и горел свет.
      - Чудес не бывает! - провозгласил капитан и распахнул дверь ванной комнаты.
      И здесь никого. Он заглянул в туалет.
      Ярко освещенный стоваттовой лампой, на унитазе сидел огромных размеров мужчина в костюме. Пухлые руки его были скрещены на коленях. На руках покоилась голова.
      Следователь дотронулся до затылка.
      Он был теплый и живой.
      - Ну-ка, Леня, помоги, - позвал капитан эксперта. - Катя, идите скорее сюда!
      Вдвоем они вцепились мужчине в плечи и приподняли.
      - Дядя Сергей! - воскликнула подошедшая Катя. - Что с ним?!
      - Нажрался, - ответил капитан. - Нажрался так, что сел на доску, не расстегнув штанов, да тут же и заснул.
      - Лихо они с вашим братиком погуляли, - протянул эксперт. - Я предлагаю оставить его досыпать здесь. Вряд ли мы сумеем вытащить его отсюда даже втроем.
      - Подожди! - капитан задумался. - А как же девушка без туалета?
      - Ничего, - безразлично сказала Катя. - Я обойдусь. Ванна свободна.
      - Катя, пожалуйста, когда брат придет в себя, передайте, что ему нужно будет сегодня же заехать в морг для опознания вашего отца... Извините, что я опять об этой трагедии, но ничего не поделаешь. Вот адрес. Морг при больнице номер...
      Следователь вырвал из блокнота листок, что-то написал и протянул Кате.
      40
      Поспать дома следователю Ананьеву не удалось. Поэтому всю дорогу до Нестерковского РОВД он проспал на заднем сиденье служебной машины.
      Поскольку АО "Заря" располагалось на территории Нестерковского района, дело об убийстве Кондратьевой Любови Семеновны было заведено именно здесь.
      Протерев глаза, Ананьев вылез из машины и поднялся по ступенькам. Дежурный лейтенант за стеклом с любопытством разглядывал питерского гостя.
      Не прошло и двух минут после доклада дежурного, как навстречу гостю выбежал крепыш в капитанской форме. На Ананьеве по-прежнему был измятый гражданский костюм.
      - Два капитана, понимаешь, - улыбнулся Ананьев, пожимая районному сыщику руку.
      Районный сыщик прикрыл дверь кабинета и поднес указательный палец к большому:
      - Может, по чуть-чуть?
      - Спасибо, не могу.
      - Напрасно. Великолепная самогонка.
      - Я ночь не спал. Нужен свежий короб на плечах. - Следователь достал из портсигара "Приму" и задымил. - Дай дело Кондратьевой посмотреть.
      - Кондратьевой?! - Районный сыщик удивился. - Никогда не поверю, что ты ради семидесятилетней старухи из Питера прилетел. Она бы и так через год-два померла.
      Ананьев проигнорировал эту реплику и спросил:
      - Кстати, о старике Кондратьеве никаких новостей?
      Районный капитан удивился еще больше:
      - Так ведь этому деду семьдесят пять то! Видно, разморило на солнышке и бултыхнулся в воду.
      - А лодка?
      - А что лодка? Лодка, раз по берегам до сих пор не нашлась, затонула. Ты ж знаешь эти плоскодонки, постоянно вода сочится.
      - А весла?
      - А что весла? Весла из уключин не вышли. Впоперек встали...
      - KgK встали весла?
      - Впоперек, - с недоумением повторил районный капитан.
      - А удочка?
      - Что удочка?
      - Где удочка старика Кондратьева?
      Лодка затонула, весла впоперек, труп, видимо, всплывет со дня на день, а вот куда удочка делась? Может, она тоже впоперек?
      Крепыш в капитанском мундире заморгал белесыми ресницами.
      - Я что-то не понял, - протянул он. - Оба дела объединили в одно и повесили на тебя, что ли?
      Ананьеву захотелось дать ему в морду.
      Так, чтобы летел, кувыркаясь, вместе с мебелью.
      - Слушай, - попросил Ананьев, - дать тебе в морду не позволяет профессиональная этика. Поэтому быстро гони мне все, что есть по старикам Кондратьевым.
      Районный сыщик больше слова не проронил. Молниеносно нашел все, что требовалось. Дела хранились у него в идеальном порядке. Формально они с Ананьевым были в одном звании. Но приказывал один другому, а не наоборот.
      Просмотрев бумаги, Ананьев поднял голову:
      - Старушку в субботу нашли?
      - Да, аккурат в полдень.
      - Сегодня вторник. Экспертиза что сообщает?
      Районный сыщик вновь недоумевал:
      - Пока ничего. Да и не поймут они ничего. Я видел, что из выгреба доставали. В экспертизе от запаха уже небось мухи передохли... А что, собственно, интересует?
      Ананьев встал со стула, подошел к двери и обернулся:
      - Меня, собственно, интересует, какие были раны нанесены Кондратьевой Любови Семеновне. В частности, меня очень интересует, не были ли отрезаны у нее уши?
      Районный сыщик побледнел.
      - Но при чем здесь уши?!
      Не говоря больше ни слова, капитан Ананьев вышел вон.
      - В управление, - приказал он водителю, забравшись в машину.
      "Спать! - приказал он сам себе, вытягиваясь на заднем сиденье. - Час по дороге сюда, час на обратном пути... Два часа за сутки... Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?.."
      Ворвавшись в свой рабочий кабинет, Ананьев набрал номер судмедэкспертизы Ленинградской области.
      - Да! - крикнул он в трубку. - Кондратьева Любовь Семеновна из Васнецовки... Послушайте, девушка, я про каловые массы без вас знаю. Вы мне лучше что-нибудь про состояние кожных покровов, про наружные органы... Что предположительно?.. Не отрезаны, а откушены?! Это уже фильм ужасов какой-то... И вам жутко? Ну, извините... Спасибо.
      Трубка легла на рычаг. Красные от недосыпания глаза Ананьева блестели. Он положил перед собой чистый лист бумаги. Нарисовал в ряд четыре кружка. Точками обозначил в каждом кружке глаза, носы изобразил запятыми, а рты с помощью тире. Уши следователь пририсовывать не стал.
      Над четырьмя кружками он написал четыре имени: "Константин, Любовь, Елена, Василий". Под кружком, обозначенным Константином, Ананьев написал:
      "Борис; негр".
      Под кружком, названным Любовью, нарисовал большой вопросительный знак.
      Под кружком с именем Елены написал:
      "Негр видел последним". Под последним кружком следователь вновь изобразил знак вопроса.
      Он выкурил, глядя на рисунок, сигарету, а затем набрал телефон Кондратьевых.
      - Катя, это следователь Ананьев. Тот самый, с которым вы познакомились ночью... Катенька, милая, ну, успокойтесь.
      Передайте трубочку брату, я хочу его кое о чем спросить... Он плачет?.. Все равно передайте. Дело серьезное... Борис, здравствуйте. Я понимаю ваше состояние и не стану терзать вас вопросами, кроме одного... Борис, успокойтесь. Это в ваших же интересах... Вспомните день отъезда из Васнецовки после исчезновения вашего дедушки. Ваш друг э-э-э... Кофи Догме, так?.. Он уехал вместе с вами?..
      Весь путь до станции Новолуково вы проделали вместе?.. Как не весь?.. Ах вот оно что! Он возвращался за часами... Понятно. Спасибо, Борис. Пожалуйста, не забудьте съездить в морг. Вы извините, формальности.
      Следователь зачеркнул большой вопросительный знак под кружком с именем Любовь и уверенно написал: "Негр".
      Он вновь закурил и какое-то время сидел, пуская кольца в потолок. Затем загасил окурок в пепельнице и вышел из кабинета.
      Капитан Ананьев вошел в одну из соседних дверей. Его коллега майор Рябушев проводил очную ставку подозреваемого в изнасиловании и его жертвы.
      Жестом Рябушев попросил Ананьева присесть и обождать. Затем он страшно наморщил лоб и произнес:
      - Гражданка Петрушевская, вы согласны-с гражданином Бобылевым в том, что он три года сожительствовал с вами?
      - Да, согласна, - охотно подтвердила крашеная блондинка лет тридцати.
      - Тогда объясните, для чего вы написали заявление, будто бы Бобылев вас изнасиловал?
      Блондинка сняла левую ногу с правой и поставила на пол. Правую ногу она положила на левую. Ананьев механически изучал узор на черных колготках.
      - Как зачем заявление? - спросила Петрушевская. - Он нанес мне материальный ущерб. Пускай суд присудит мне возмещение.
      - Вот паскуда, - раздался шипящий голос. - Вот мразь...
      - Гражданин Бобылев, прекратите выражаться, - сказал майор. - Объясните лучше, как вы умудрились изнасиловать женщину, с которой спали в одной постели три года?
      Ананьев понял, что очная ставка надолго, и шепнул майору на ухо:
      - Слушай, ты не помнишь, к кому попало дело об исчезновении Кондратьевой Елены Владимировны?
      41
      Кофи нес свое тело так, будто оно было сделано из хрусталя. Каждое движение причиняло боль, причем не в одном каком-то месте, а по всему телу. При каждом шаге боль пронзала ступню, голень, бедро, перетекала в печень, почки, поясницу, взбиралась вверх по ребрам и била в голову. К этому времени Кофи делал следующий шаг. В коридорах и на лестницах общежития попадались знакомые.
      - Что с тобой, Кофи? - спрашивали латиноамериканские и африканские студенты.
      - Менты вчера на проспекте отделали, - угрюмо отвечал Кофи Догме, едва ворочая языком в распухшем рту, и добавлял: - Хорошо еще, что в мойку, как иностранца, не забрали!
      Латиноамериканцы и африканцы с уважением смотрели вслед хромому герою.
      Менты бить умеют.
      В душевой вождь отмокал добрый час.
      Больше всего мороки было с головой. Ее коркой покрывало затвердевшее тесто из муки, дождевых капель и соленого пота.
      Хорошо еще, что в такую рань приспичило мыться только ему одному. Было около десяти утра, и в институте полным ходом шла вторая пара.
      Приведя себя, наконец, в порядок и даже сбрив пятидневную щетину, Кофи заковылял назад. Проходя через вестибюль, сунул руку в ячейку с почтой на букву "Д".
      Ему, Догме, адресованы были две бумажки. Первой оказалась повестка в милицию - точно такая, какую он слишком поздно обнаружил вчера. Кофи вгляделся во вторую корреспонденцию и вздрогнул.
      К бланку международной телеграммы была приклеена телеграфная строчка. В ней содержалось всего одно слово на французском языке: "Жду".
      Вождь перевел глаза на строчку с адресом: "Порто-Ново". Кофи прикрыл глаза.
      Каплу, старый колдун Каплу, с острым посохом и в дурацком колпаке, не покидал своего молодого вождя. Старик тревожился и заботился о Кофи, несмотря на разделявшие их моря и материки.
      Вождь нагнулся к нагрудному карману. Клетчатая рубашка была свежей и пахла стиральным порошком "Ариэль".
      Кофи сделал сильный вдох. Глаза вождя широко распахнулись. Сладкий запах тлена наполнил ноздри. Аромат стирального порошка исчез. Внезапно отступила головная боль. Перестала ныть спина.
      Прежде амулет никогда не пах до появления черных полос. Сейчас он вознаграждал Кофи за верность еще более поразительной мощью. Вождь с трудом удержался от повторного вдоха. Улыбка заиграла на коричневых губах. Он снял трубку таксофона, вставил карточку и набрал номер.
      - Катенька? Ну как дела? Как мама?
      Нашлась?.. Не может быть... Папа?! Василий Константинович? Не может быть!
      Долгих десять минут стоял он как громом пораженный, прижимая к уху рыдающую трубку.
      - Послушай, Катенька, а как же наш ребенок? - сказал Кофи, едва сдерживая слезы. - Как твое самочувствие после всего этого, ведь уже почти три месяца беременности?..
      Старушка в будочке вахты, не поднимая головы от вязания, с негодованием подумала: "Мыслимо ли было в наше время, чтобы ленинградка с чудесным именем Катя забеременела от негра! Который к тому же пьяница, прогульщик и, похоже, не собирается жениться".
      Повесив трубку, Кофи облизнулся.
      В его карих глазах пылал огонь. Раздувая ноздри, он постоял несколько мгновений, глядя на вахтершу. К счастью, она не видела этого взгляда. Кофи помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Больше всего он хотел сейчас увидеть перед собой парочку тех подонков, которые его дубасили демократизаторами вчера на асфальте.
      Кофи оставил банные принадлежности, запер комнату на ключ и поспешил на улицу. В соседнем павильончике он купил большой французский хот-дог. Обычную сосиску на его глазах вставили в дырку булочки, заполненную майонезом.
      Запивая еду фантой, Кофи думал, что "французским" хот-дог называется именно оттого, что на глазах покупателя сосиску впихивают в смазанную дырочку.
      Французов принято считать очень сексуальным народом.
      Выскакивая из павильончика, Кофи наткнулся на двух крупных бритоголовых парней. Один из них толкнул вождя в грудь и прочавкал полным ртом жвачки:
      - Куда прешься, обезьяна? Не видишь, белые люди кушать идут?
      Кофи с радостью отреагировал:
      - Сам ты обезьяна. Входящий в помещение должен сперва выпустить выходящих.
      Бритоголовые остолбенели. Потом один крикнул другому:
      - Струг! Выноси гада!
      В этот миг Кофи схватил чугунную урну и вместе с мусором надел ее на бритую голову Струга. Первый бритоголовый нанес вождю удар в правое ухо. Туда же попал вчера полковник Кондратьев.
      Кофи рассвирепел. Не обращая внимания на удары, он тщательно примерился. В таких делах главное - не промазать.
      На щеках парня рос пух, как на одуванчике.
      Средним пальцем правой руки Кофи ткнул бритоголовому в глаз. Точно! Раздался такой страшный крик, словно человек умирает. Застыли на тротуарах люди в радиусе трехсот метров.
      Обернувшись, Кофи увидел, что Струг уже освободил голову и теперь стоит, весь покрытый пеплом, окурками, огрызками и банановой кожурой.
      В руках Струг вздымал чугунную урну и готовился обрушить ее на обидчика.
      Кофи схватил орущего бритоголового за ворот куртки и подставил под удар.
      Страшный удар пришелся в бритую голову. Парень тут же перестал кричать, будто из розетки выдернули. Рухнул перед павильончиком с хот-догами. Струг бросился к нему, причитая:
      - Нет-нет, я тебя не убил!.. Не умирай, не смей, слышишь?.. Сволочь, если ты подохнешь, меня ж на зону отправят!..
      Кофи не смог отказать себе в удовольствии. Тем более что зрителей было пруд пруди. Он широко взмахнул ногой и нанес такой сокрушительный пендель, что Струг перелетел через поверженного товарища, стукнулся замусоренной головой о ступеньку павильончика и, раскинув ноги-руки, затих.
      Собравшаяся толпа испустила восторженный вздох. Никто в Петербурге не любил бритоголовых. Но все их боялись.
      В толпе виднелись счастливые лица двух милиционеров.
      Они стали свидетелями захватывающего зрелища и радовались, что хоть у кого-то нашлась управа на бритоголовых.
      "Это не то что пьяных работяг дубинками обхаживать", - с завистью думали стражи порядка.
      Кофи поправил куртку. С сожалением посмотрел на распростертые тела. Он знал, что оба живы. Хотелось добить. Вождь тяжело вздохнул и зашагал прочь.
      Зрители с благоговением расступились, пропуская черного героя. А он прыгнул в подошедший автобус. Отъезжая от остановки, Кофи видел, как два милиционера, небрежно помахивая дубинками, направляются к бритоголовым телам.
      При виде сотрудников милиции Кофи едва не подавился слюной. Его взгляд превратился в кинжал. Кулаки сжались в гранит. Дыхание стало глубоким.
      Как у африканской кобры перед нападением.
      42
      Катя Кондратьева беззвучно плакала, сидя над ведром с картофельной шелухой. То, что в таких душевных муках приходится думать еще и о еде, казалось кощунством.
      Она почувствовала, что не может больше оставаться одна в квартире. Вечером будет легче. Придут друзья отца, приятельницы матери.
      - Какая ж это легкость! - вскричала Катя и зашлась в приступе плача.
      Скрипя зубами от нетерпения, она коекак перемыла картошку, побросала в кастрюлю и залила холодной водой. Поставила в холодильник. Так делала мама, если картошку приходилось готовить не сразу после чистки.
      Опять беззвучные сухие рыдания. Катя бросилась одеваться. Ее слегка подташнивало.
      "Черт с ним, с токсикозом, лишь бы не выкидыш, - думала девушка, натягивая любимые оранжевые джинсы. - Вместо папы с мамой будет новый родной человечек... Господи, какая чушь болтается в голове!.. Сейчас главное - не сойти с ума. Или, наоборот, лучше спятить и радоваться жизни?"
      Она сунула в карман свое оружие: газовый баллончик. В другом кармане нащупала записку, которую рано утром сунул ей следователь: адрес больницы, в морг которой должны были отвезти отца.
      Зря она отпустила Борьку одного. Им поодиночке нельзя. Поодиночке невыносимо тяжело. Лишь друг в друге им осталось теперь искать поддержку и утешение. Так и будут до самой старости утешать друг друга.
      Рассуждая таким сумбурным образом, Катя себе самой боялась признаться, что старость для них с братом может не наступить. Опасность не миновала. Они с Борькой - Кондратьевы. Кто и за что проклял их род - до сих пор неизвестно.
      Она с трудом влезла в переполненный автобус. А он с трудом тронулся с места.
      И повез Катю так медленно, что она уже начала бояться умереть не от руки неведомого чудовища, а от недостатка кислорода. Руками она защищала от случайных ударов живот, но грудь была беззащитна и стиснута со всех сторон.
      Пассажиры кругом ссорились. Друг с другом, с водителем, с контролерами. Рядом с Катей ехала пожилая пара, и жена нудно выговаривала мужу, а тот в ответ неразборчиво бурчал. Дальше стояла молодая пара, и муж тихонько шипел на жену, что убьет, если еще раз увидит ее на улице с каким-то Иваном.
      Катя вспомнила слова Кофи о том, что он никогда не видел такого количества ссор, как в России. Здесь ссора - способ существования. Здесь люди живут, непрерывно сражаясь.
      От страшных мыслей, тесноты, духоты и раздраженных голосов Катю затошнило гораздо сильнее, чем недавно дома. Было бы еще легче, если бы сесть... Возможно, ей уступили бы место. Но она при всем желании не могла протиснуться к сиденьям.
      В состоянии, близком к обморочному, Катя выбралась из ужасного транспортного средства. До морга оставались две остановки. Уж лучше пешком. На воздухе ей сразу стало легче.
      Это облегчение не просто объяснить.
      В центре Санкт-Петербурга воздух состоит в основном из выхлопных газов.
      43
      Кофи сидел за столиком и смотрел в мутное окно пивной. Он неплохо это придумал. В справочной городских моргов не задают лишних вопросов. Тамошние телефонистки только успевают пошевеливаться.
      Петербург завален трупами. Бомжи, переодетые сотрудники МВД и ФСБ, представители казанской, тамбовской и воронежской группировок, одинокие пенсионеры, предприниматели, журналисты, префекты...
      "Чебуреки не сравнить с хот-догами, даже французскими", - подумал Кофи и положил в рот полчебурека сразу. Он поднял стакан с фантой.
      Сегодня, во вторник, шестнадцатого сентября, небо имело отвратительный мышиный цвет. Этот же оттенок приобрели асфальт и громады больничных корпусов за окном. Желтая, бодро пузырящаяся фанта как бы компенсировала отсутствие солнца.
      Глаза вождя сузились. Он допил газировку и поставил стакан. Не отрываясь от окна, Кофи достал амулет. Проследил за человеком, входящим в здание напротив пивной. И поднес железную пластину к глазам. Ему показалось, что он видит струящуюся от черных знаков энергию. Ноздри устремились навстречу любимому аромату.
      "Дагомея! - загрохотало в голове. - Мы делали все, что хотели! Нам все сходило с рук!" Вождь поднялся. Его распирал жизненный тонус. Он чувствовал себя могучим, как никогда.
      Ни на кого не глядя, он выбрался из пивной. Люди невольно расступались, словно были свидетелями недавней расправы с бритоголовыми у павильончика близ общежития.
      Большой бетонный козырек торчал над входом. Кофи оказался в больничном холле. По периметру стояли стулья и кушетки, на которых больные общались с заботливыми родственниками. Общение заключалось в основном в поедании принесенных из дома деликатесов. Человек пятьдесят больных на глазах у Кофи пожирали тушеных кур, картофельное пюре, котлеты, бананы, шоколад и бульоны.
      Заботливые родственники с умилением за этим наблюдали.
      Проходя через холл, Кофи понял, что чернокожие здесь были редкостью. Пятьдесят жующих и столько же умиленных лиц не сводили с него глаз. Он остановил женщину в белом халате и уточнил направление. Женщина продолжила свой путь в большом недоумении. "Негр ищет морг, - стучало у нее в голове. - Негр ищет морг..."
      В регистратуре больничного морга на Кофи также посмотрели с интересом.
      - Кондратьев Василий Константинович? - переспросила девица в окошке. А кем он вам приходился?
      - Отцом!
      - Отцом? Вам?! - Девица протерла глаза и ущипнула себя за кончик носа. - Простите, но только что пришел гражданин, который тоже представился сыном покойного.
      - Борис? - широко улыбнулся Кофи.
      - Да-да, Борис Васильевич, - обрадовалась девица тому, что хоть что-то стыкуется.
      - Это мой младший брат, - не переставая улыбаться, сказал Кофи. Только у него мама белая, а моя мама черная.
      Отцовская доблесть покойника Кондратьева привела девицу в такое замешательство, что с головы свалился белый колпак.
      - Значит, у вас мамы разные... - тупо повторила девица и спохватилась: - Ой, да что же вы стоите, извините, там же ваш отец... брат... Вот, идите, молодой человек, в ту сторону по коридору, потом направо, первый поворот налево и до конца по переходу. Увидите там большую металлическую дверь.
      Приближаясь к моргу, он лечувствовал резкий неприятный запах - все сильнее и сильнее. "Альдегид муравьиной кислоты, - определил будущий химик. - В водном растворе используется для консервации трупов... Этот водный раствор называется формалином". Одновременно с каждым шагом делалось прохладнее.
      Показалась металлическая дверь. Запах стал еще сильнее. Кофи читал вывески на дверях: "Препараторская", "Анатомический театр", "Лаборатория"... Стало холодно.
      Наконец он потянул нужную дверь.
      Альдегид муравьиной кислоты взял за горло. Защипало в глазах. Перед Кофи тянулись неровные ряды столов-каталок, на которых лежали некто, укрытые белыми простынями.
      Сквозь формалиновый туман пробивались люминесцентные лампы. Кофи поежился. Здесь было очень холодно. Уже мороз. Кофи решительно зашагал туда, где возле одной из каталок стояла пара.
      Ладная женская фигурка в белом, туго затянутом халате. И плечистый рослый парень, который ужасно сутулился. Женщина что-то говорила, и мелодичный голосок ее гулко разносился под низкими сводами.
      Вождь неслышно подошел и стал за ее спиной. Угол простыни был откинут.
      Кофи увидел поросшую седыми волосами грудь полковника, его небритый подбородок, черное запекшееся отверстие на месте левого уха.
      Голову покойного опоясывала синяя линия, оставленная патологоанатомом.
      "Ему вскрывали череп, - догадался Кофи. - Делали трепанацию".
      Он, видимо, слегка привык к резкому запаху формалина, потому что ощутил в воздухе куда более приятную примесь.
      Покойники, несмотря ни на что, немного попахивали. Кофи наслаждался этим, будто уткнулся носом в букет роз.
      - Я сейчас принесу все бланки и регистрационную карточку, - прощебетала молодая женщина. - А то пока все не оформим, человек считается живым!.. Сейчас будете забирать?
      - Что забирать? - уныло спросил рослый, плечистый парень.
      Он стоял с низко опущенной головой и невольно видел точеные полные ножки фельдшерицы. Чуть поднимая глаза, он видел торчащие из-под простыни мозолистые, натруженные ноги покойного. Они были синего цвета.
      - Как что? - удивилась обладательница точеных ножек. - Да тело же!
      - Забирать? - повторил парень замороженным, неживым голосом. - Не знаю. Ведь нужен гроб.
      Вождь скрестил руки на груди и громко произнес:
      - Я привез гроб, Борька!
      44
      Катя проковыляла целую остановку, прежде чем пришла в себя после жуткого аттракциона, которым оказался маршрутный автобус. В обморок падать расхотелось. Но оставалась легкая тошнота.
      "Лимон! - вдруг с вожделением подумала девушка. - Если съесть кислый, бодрящий и полный витаминов лимон, тошнота совершенно отступит".
      Она еще только раздумывала на эту тему, а глаза уже искали подходящий магазинчик. Все горестные размышления, весь кошмар отступили под напором простого желания. "Лимон! - билась в голове одна-единственная мысль. Лимона хочу!"
      Благодаря реформам врагов российского народа искать лимоны не пришлось. Глаза сразу наткнулись на трех лоточников и два автомобильных прицепа с фруктами и овощами.
      Катя выбрала здоровенный израильский лимонище и отошла в сторонку. Туда, где стояли автоматы с гамбургерами.
      Посмотрела по сторонам. Никому не было до нее дела.
      Она достала из оранжевых джинсов платочек, набрала побольше слюны -слюны беременным не занимать! - и плюнула. Как следует растерев слюни по кожуре, девушка впилась молодыми зубами в ярко-желтый плод.
      Ни разу не поморщившись, Катя Кондратьева съела здоровенный израильский лимонище целиком. Тошнота исчезла.
      Девушка продолжила путь.
      Лицо ее делалось все мрачнее. Тошнота ушла, лимон съеден. Наваливалось беспощадное настоящее. "Не следовало отпускать Борьку одного, - снова думала она. - Нам с братом нельзя расставаться.
      Мы теперь всегда будем вместе... Мы выживем и сохраним память о родных в наших детях..."
      Катя ускорила шаги. Влетела в вестибюль. В этой больнице она ни разу не была, но картину обнаружила привычную. На стульях и кушетках, расставленных вдоль стен, сидели десятки больных и чавкали. На них с восторгом смотрели заботливые родственники.
      Ее охватила зависть к этим благополучным людям, которые имеют возможность видеть живыми своих близких, а не их обезображенные тела.
      Она не могла на это смотреть и бросилась по одному из коридоров. А он вскоре разветвился на два. Катя застыла в нерешительности. На нее мчался бородатый врач в распахнутом халате.
      - Скажите пожалуйста, - обратилась к нему Катя, - где находится...
      Хирург не дослушал и не приостановился.
      - Потом, потом, - пробормотал он и растворился в светлых коридорных далях.
      Несколько мгновений Катя переминалась с ноги на ногу. Никого вокруг не было. Катя обернулась на тяжелые шаги.
      О, она молниеносно поставила диагноз:
      слоновость!
      Женщина лет пятидесяти вперевалку направлялась к лестнице. Из-под больничного фланелевого халата торчали ноги, покрытые чудовищными наростами с глубокими бороздами между ними. Так выглядят ноги слона. Вот к чему приводит застой лимфы под кожей.
      Тут нужно было еще разобраться, кто кого несет: женщина - слоновьи ноги или ноги больную хозяйку. У себя в клинике Катя наблюдала больных слоновостью ежедневно. Их лечат в кожно-венерических отделениях.
      Катя догнала женщину и тронула за рукав халата:
      - Простите, вы не знаете случайно, где здесь морг?
      Слоновая женщина глянула на нее, как на сатану.
      - Нет! - вскричала она. - Не хочу в морг! Мне не нужно в морг!..
      С неожиданной для больной таким недугом прытью женщина вцепилась в перила лестницы. Задрожали ступени.
      Катя пожала плечами и стала поджидать еще кого-нибудь.
      45
      Кофи не видел Бориса несколько дней.
      Тот изменился так, что едва напоминал себя прежнего. Здесь, над трупом отца, это было особенно заметно.
      Глаза, лукавые Борькины глаза, потухли и ввалились в черные воронки глазниц. Летний загар словно испарился: лицо Бориса было бледно-желтым.
      Руки бессильно свисали вдоль туловища. Спина горбилась. Ноги дрожали.
      Фельдшерица, едва удержавшая крик при появлении за ее спиной Кофи, ушла за необходимыми бумагами.
      Кофи со скорбным видом пожал вялую ладонь друга, приобнял его и проникновенно сказал:
      - Прими мои соболезнования, Борь.
      На глаза Бориса навернулись слезы.
      - Спасибо, - прошептал он. - Хоть ты рядом.
      В следующее мгновение голова Бориса торчала из страшного замка, который образовали крепкие черные руки. Борис захрипел.
      Он не был готов ни к нападению, ни к сопротивлению. Поэтому в первый миг сработал голый инстинкт. Обеими пятернями он впился Кофи в уши. Крепкие короткие мужские ногти вонзились в черную кожу.