- Ну как, Кофи, работа? - раздался голос Елены Владимировны.
      Хозяйка была сыта. Весь день она ела и молчала, молчала и ела. Теперь ей страстно хотелось беседы. Отвечать пришлось с набитым ртом, выталкивая слова и глотая неразжеванные куски:
      - Ух, Елена Владимировна, коллектив там - крепкие русские парни.
      - Мама, так что это за рыба? - вовремя напомнила Катя. - Просто объедение!
      Не рыба, а рыбный торт!
      - Да, Катенька, пришлось повозиться. Называется "Судак в белом вине".
      - А это что за растение? - Кофи зацепил вилкой зеленый стебелек со второго блюда. - На закуску годится?
      - Ну, Кофи, - с укором сказала Катя. - Мне за тебя стыдно.
      - Ты просто как нерусский, - добавил Борис.
      Елена Владимировна дотронулась до плеча гостя.
      - Они тебя подкалывают, а ты не подкалывайся, - сказала она. - Ваших, африканских, продуктов они куда меньше знают, чем ты наших, европейских. Это спаржа.
      - Спаржа? - переспросил Кофи. - Это же французское слово. Оно мне встречалось в русских книгах. Я думал, это чтото изысканное.
      Он опрокинул в себя рюмку и стал жевать стебелек спаржи. Борис не удержался:
      - Теперь можешь всем сообщать: я ел спаржу! А то что ж ты за племенная аристократия, если спаржу не знаешь!
      "Дагомея! Что мы вытворяли! Все с рук сходило! - загремело вдруг в голове вождя. - Дагомея! Что мы вытворяли!.."
      - Филе судака нужно сложить в кастрюлю вместе с боровиками или шампиньонами, - рассказывала тем временем Елена Владимировна. - Потом солим, перчим, добавляем воду и сухое белое вино. Варим двадцать минут. Потом еще нужно сделать соус, поджарить хлеб, но это уже мелочи...
      Ее слова долетали до Кофи, едва прорываясь сквозь грохот там-тамов: "Дагомея! Что мы вытворяли! Все с рук сходило! Дагомея! Что мы вытворяли!.."
      - Кофи, ты что застыл, как истукан? - озаботилась Катя Кондратьева. Узнал рецепт, и теперь кусок в горло не лезет?
      Пытаясь заглушить рокот зловещих барабанов в собственных ушах, Кофи сообщил:
      - А у нас цирковая кобыла ожеребилась. Я никогда лошадиных детей не видел. Удивительный у лошади ребенок.
      Уже встает на ножки. Как только они его держат, такие тоненькие?
      - Же-ребенок, - поправила Катя.
      - Жеребенок, - послушно повторил Кофи. - И вообще. Я ведь могу экскурсию устроить! Приходите завтра. У нас там настоящий зоопарк. А, Кать?
      - У меня завтра дежурство, забыл?
      Жуткие барабаны отступали все дальше. Уже откуда-то из сумеречных глубин едва доносилось: "Дагомея! Что мы там вытворяли! И все нам с рук сходило!"
      - А ты, Борька?
      - Мы в Васнецовку на машине махнем, - со вздохом ответил за сына Василий Константинович. - На выходные.
      Хоть как-то надо хозяйство поддерживать.
      Пока старики не нашлись.
      - И вы поедете, Елена Владимировна?
      - Нет. Какой от меня там прок? Я сроду в деревне не жила. Ничего не знаю.
      Ничего не умею. Это Василий у нас мужик от сохи... Я останусь. Чихиртму сварю.
      - Что? - переспросили одновременно Катя и Кофи.
      И не удержались от смеха.
      - Чихиртму.
      - Чихиртму? - переспросил Василий Константинович. - Ты нас, мать, часом не отравишь?
      - Вы что! - возмутилась Елена Владимировна. - Это же вкуснейший из супов! Готовится из баранины, светлого виноградного уксуса и яичных желтков.
      - Нет-нет, мам, мы - за, мы - не против, - замахал Борис руками, как крыльями. - Чухерму так чухерму.
      - Да не чухерму, а чихиртму!
      Кофи ткнул друга локтем в ребра:
      - Ну, ты сегодня прямо как нерусский!
      Все засмеялись. Тягостное молчание рассеивалось. Когда допили бутылку, появилась и надежда. А вдруг они завтра приедут, а старики живы-невредимы? Сидят и чай пьют. И сына с внучком встречают.
      - Может, еще одну откроем? - равнодушно, как постороннее лицо, поинтересовался Борис.
      - Нет-нет, хорош! - Василий Константинович перевернул свою рюмку. Завтра за руль.
      - Так я же поведу машину, - попробовал подкатиться с другого конца Борис. - Мне уж точно больше нельзя. А тебе, пап, сам Бог велел.
      - Борис! - Мать сделала очень строгое лицо. - Мне, например, перед Кофи неудобно, что у меня сын такой алкоголик. И не оправдывайся. У кого что болит, тот о том и говорит.
      - Елена Владимировна! - вступился за друга Кофи. - Ну какой же он алкоголик! Вот у меня на работе настоящие алкаши! Их на международных ярмарках надо показывать... Только вы не беспокойтесь. Я это говорю не для того, чтобы вы раздумали на жеребенков посмотреть...
      - На жеребят, - тихо вставила Катя.
      - На жеребят, - повторил Кофи. - Завтра суббота. Алкашей в зверинце меньше обычного. Да и люди они, в сущности, неплохие. Они ведь, знаете, отчего пьют?
      Оттого, что ведут ненормальную жизнь.
      А вести нормальную жизнь не могут, потому что денег не хватает. Так что приходите. Не пожалеете. Что вам одной целый день дома делать? Как приготовите эту...
      пирангу, так и приходите. Дорогу в зверинец вам в цирке любой покажет.
      - Чихиртму, Кофи, чихиртму, - поправила Елена Владимировна. - Тебе простительно. Слово даже не русское, а грузинское. Приду ли? Не могу обещать.
      Может быть, и правда, затоскую одна в четырех стенах...
      - Мам, ты обратила внимание, как цирковые алики нашего нерусского обработали? - воскликнул Борис. - Вот это промывка мозгов! Они, видите ли, пьют оттого, что денег не хватает.
      Улыбаясь, Кофи Догме перевел взгляд на окно. Улыбка закаменела на его губах.
      Серпик недавно родившейся луны перебрался в угол неба - туда, где форточка.
      А в центре висела Она.
      Звезда, которую послал Солнечный бог.
      Самая большая звезда из всех виденных людьми. К тому же снабженная знаком высшего звездного достоинства: огненным хвостом.
      "Трам-тата-там-татам-тата! - забилась в висках кровь. Трам-тата-тамтатам-тата!" Спина вмиг стала мокрой.
      Перед глазами встала другая ночь. Седой горбун Каплу в неистовой пляске на валуне. Шум несущейся Зеленой реки. Чернота того - другого неба. И посланница Солнечного бога. Свидетельница страшной клятвы.
      - Большое спасибо. Я был ужасно голоден, - сказал молодой вождь. - А теперь едва могу встать из-за стола. Но уже совсем темно. Мне пора. Катя, я позвоню послезавтра, хорошо?
      13
      Кофи заляпало кровью с головы до ног. Проходя мимо клеток, он видел, как загорались от запаха крови глаза. Звери словно пьянели. Они тыкались носами в прутья и старались высунуть наружу лапы.
      Зачем? Чтобы зацепить его, Кофи Догме. Сперва зацепить, задержать любой ценой. Потом убить. И, наконец, самое главное: сожрать.
      Покормив единственного на весь цирк бурого мишку, Кофи направился ко львам.
      В руке он нес полведра сырого костлявого мяса, слегка присыпанного солью.
      Кофи вставил ключ в скважину. Два громких щелчка разнеслись по зверинцу.
      Сказать, что вождь наслаждался такой работой, было бы преувеличением. Молитвы каскадами уносились с его коричневых губ к Солнечному богу. Пот ручьями стекал по вискам и спине.
      Особый страх вызывало то, что льва Кофи знал лучше, чем львицу. Когда старший смотритель Игнатьев представлял хищникам нового разносчика корма, львицы не было. Возможно, она находилась на приеме у звериного гинеколога. Возможно, выступала в ту минуту на арене.
      Возможно, она просто спала в будке и не вышла навстречу гостям.
      Сейчас это не имело значения. Кофи бочком-бочком, вдоль прутьев, пробирался к кормушке. Инструкция запрещала вываливать корм на пол и убегать. Инструкцию составляли человеконенавистники. Они заранее наслаждались каждой секундой, которую несчастным разносчикам предстояло провести в клетках.
      Тихо урча, из будки вышел Плант. Он деловито направился прямо к Кофи. Молодой вождь застыл.
      - Плант, - прошептал он. - Плант хороший, Плант умница...
      Лев понюхал заляпанный кровью халат и фыркнул. Задрал огромную башку.
      Глядя в желтые глаза, Кофи медленно опустил ведро с мясом. Зверь и ухом не повел. Он чего-то ждал.
      "Мать честная! - по-русски пронеслось в голове вождя. - Что-то я не так делаю. Но здесь от страха все равно ничего не вспомню..."
      Молодой разносчик отставил одну ногу. Словно переменил позу. На самом деле это был первый шаг назад. К двери.
      Кофи переставил другую ногу. Черт с ней, с инструкцией! Черт с ним, с ведром!
      Жизнь дороже.
      Кофи уже совсем было собрался бочком-бочком засеменить к выходу. Спокойное, выжидательное выражение стерлось с морды Планта в один миг.
      Челюсти и губы разошлись, огромный нос сморщился. Разверзлась пасть, в которую свободно умещается человеческая голова. Получился тот самый львиный оскал, который уже многй тысячелетий приводит в трепет человечество.
      В следующий миг Плант испустил рык, от которого в саванне содрогается все живое. Кофи Догме зажмурился и простился с жизнью. Он ждал, что два центнера мускулов, клыков и когтей вот-вот обрушатся на него. Никто на свете не поможет. В зверинце наступила полная тишина.
      Прошли три секунды длиной в три часа. Странно, что он еще жив. Кофи приоткрыл один глаз. Другой. Плант не стоял, а сидел перед молодым вождем.
      Пасть приоткрыта, и видны убийственные -клыки, но это уже не оскал. Было что-то собачье в этой позе.
      Пока Кофи жмурился, на рык неслышно выбежала львица. Сейчас она стояла рядом с мужем, готовая на все. Львица смотрела не на мясо, не на Кофи, а на Планта. Плант прикажет убить - убьет, не раздумывая.
      "Дай, Плант, на память лапу мне!" - шандарахнуло вдруг в голове. Возможно, Солнечный бог вновь вспомнил о существовании верного своего Кофи Догме.
      Четыре года назад, на подготовительном отделении для иностранных студентов, Кофи лучше всех в группе успевал по русской литературе. На торжественных вечерах его неизменно заставляли читать есенинское стихотворение "Собаке Качалова".
      - Дай лапу, Плант, - чуть слышно произнесли трясущиеся губы. - Дай лапу!
      Лев только этого и ждал. Взметнулась лапа, созданная природой вовсе не для рукопожатий. На протяжении всей своей истории черное население Африки жило бок о бок со львами, но никому не приходило в голову научить царя зверей подавать лапу при встрече с человеком.
      Кофи тряс жуткую лапу, вежливо глядя льву в глаза и повторяя:
      - Вот хорошо, Плант, вот умница, вот молодец!
      В ответ лев гудел, как трансформатор.
      У кошек такое проявление чувств называют мурлыканьем. Ох уж эти русские.
      Наконец вождь решился отнять руку.
      Ничего угрожающего в поведении обоих зверей не появилось. Кофи осмелел, поднял свое ведро. И продолжил путь к кормушке такими шажками, словно под опилками находился не бетон, а хрусталь.
      Он унес ноги из львиного жилища под дружный хруст хрящей. Звери с наслаждением рвали оттаявшую говядину. Кофи, в свою очередь, рвало от испытанного только что предсмертного ужаса. Он стоял на коленях посреди прохода. Больше всего было жаль завтрака, съеденного в булочной по дороге в цирк: коржик и полстакана кофе с молоком.
      Обитатели зверинца тем временем вернулись к обычным делам: загалдели, зарычали, захрюкали, замычали. Протрубила слониха Берта. Шатаясь и постанывая, Кофи поднялся на ноги. Он знал, что Берта трубит по двум поводам. Перед тем, как сделать по-большому. И после того.
      В выходные чистильщик клеток Володя не работал. Кофи поспешил за шваброй, чтобы убрать слоновий помет как можно скорее. До тех пор, пока Берта не разнесла свежие свои испражнения по всему вольеру.
      Выскочив из подсобки со шваброй наперевес, он увидел какую-то фигуру в самом начале ангара. "Кто это там по мою душу? - подумал Кофи. - Может, начальство с проверкой?"
      Пришлось повернуть в сторону от слоновника. Пойти навстречу через весь зверинец. Фигура неуверенно топталась у входной двери. Нехотя светили лампочки под высоченным потолком.
      Кофи шел быстро. Нужно узнать, что за гость, и срочно заняться Бертиными какашками. Внезапно что-то лопнуло в глазах. Будто пелена спала. Вот он, миг узнавания!
      Вождь замедлил шаги. Покойный дед рассказывал, что Кофи родился в день самого большого праздника - в праздник Четвертого Урожая.
      Он появился из чрева великомученицы Зуби под грохот священных барабанов. Еще глухой и слепой, он не мог слыщать звуков праздничного веселья. Однако именно это совпадение сделало младшего внука вождя наследником. Родиться в день Четвертого Урожая - это, конечно, особая милость Солнечного бога.
      Сейчас опять звучали священные барабаны. Но не снаружи. Внутри. Все громче и громче. Их мелкая, едва слышная дробь стремительно превращалась в адский грохот. Конические палочки, которыми пользовались барабанщики его племени, словно молотили по извилинам мозга.
      Кофи остановился. Закрыл глаза. Застонал. Он не желал идти вперед. Он не мог идти назад. "Мы тво-ри-ли там все, что хо-те-ли! - бушевали барабаны судьбы. - Нам все про-ща-ли!"
      Он вновь покрылся липким потом.
      Откуда столько влаги в организме? Кофи попытался вызвать образ Кати Кондратьевой. Ее чувственные губы. Пышные рыжие волосы. Зеленые глаза. Ее обольстительный живот, А в этом животе...
      "Да-го-мея! Да-го-мея! - голову раздирал грохот. - Да-го-мея!"
      Черные руки вождя обхватили черную голову. Чтобы она не раскололась. Зрительный нерв словно зажали в тиски. Едва появившийся образ Кати стал меняться. Миг - и ее тело покрылось сетью морщин.
      Еще миг - и у стройной девушки расширились плечи, сузились бедра и вырос горб.
      Еще мгновение - и поплыли черты лица. На конечностях утолстились суставы. Выпали зубы.
      Почернела кожа.
      В глаза Кофи смотрел старый Каплу.
      "Ты знаешь, кто убил твою мать?" - прошамкал колдун.
      "Нет! - хотел закричать Кофи. - Не знаю!!!"
      Но не закричал. А увидел мысленным взором Василия Константиновича Кондратьева, который расхаживает по собственной гостиной и восклицает: "Да я в тридцать лет!.. Это же была ответственность! Это же была политика! Да моя рота!.. Сомали, Эфиопия, Дагомея! Что мы вытворяли! Нам же все прощали!"
      В воображении молодого вождя нынешний седой Кондратьев размахивал боевым клинком с гравировкой: "A la guerre comme a la guerre". Под неумолчный рокот барабанов судьбы Кофи повторил:
      - На войне как на войне.
      Он решительно двинулся вперед по желтому проходу между клетками. Женщина у входа не смотрела в его сторону.
      Она увлеченно пыталась что-то рассмотреть в сумрачном хлеву цирковой свиньи.
      - Здравствуйте, Елена Владимировна, - радушно приветствовал вождь мать Кати и Бориса. - Как хорошо, что вы пришли.
      - Здравствуй, Кофи. Ты был прав, - сказала женщина, оборачиваясь. После того что произошло со свекровью и со свекром, одной в четырех стенах действительно невыносимо.
      - А эту... кутерьму по-грузински сварили?
      - Чихиртму, - смеясь, поправила Елена Владимировна. - Завтра буду варить. Боря с отцом вернутся из Васнецовки, я их как раз экзотикой и побалую.
      И ты приходи. Мы тебе всегда рады.
      - Спасибо большое. - Кофи засмущался. - Неудобно. У вас же не ресторан.
      - Ну-ну, нельзя так говорить. - Пожилая женщина погрозила пальчиком. Я могу обидеться. Приходи обязательно.
      Давай сразу договоримся на семь часов.
      Дело в том, что перед подачей на стол нужно взбить яичные желтки, смешать с небольшим количеством бульона, влить в суп, размешать и подогреть, не доводя до кипения.
      Тут только Кофи осенило: он больше не вольный студент, а рабочий человек.
      - А! - вскричал он. - Елена Владимировна! Завтра же воскресенье, я опять буду на работе!
      - Как жаль, - сказала женщина. - Ну, а где же обещанный жеребенок?
      - Идемте. Сейчас покажу. - Парень сделал несколько шагов. - Вот наш новорожденный!
      В лошадином стойле на подстилке из старых байковых одеял спала очаровательная крохотная лошадка. Рядом стояла кобыла Строптивая с еще не вполне опавшим животом.
      - Какая прелесть! - восхитилась жена отставного полковника. - Просто чудо!
      - Елена Владимировна, вы позволите, я к слонихе сбегаю? - попросил Кофи. - Там, извините, убрать нужно, пока она по всему слоновнику не разнесла.
      - Конечно, конечно. - Женщина не могла оторваться от зрелища. - Я здесь с радостью тебя подожду. Полюбуюсь. Господи, сколько мы, горожане, потеряли в жизни!
      - Потом мы и других зверей посмотрим, - сказал, пятясь по желтому проходу со шваброй на плече, Кофи. - Хотите?
      - Спасибо, дружок. Обязательно посмотрим.
      В слоновнике Кофи действительно застал большие дела. Берта весело размахивала хоботом. Стучала по черным бокам хвостом. Когда вождь вернулся наконец к вольерчикам травоядных животных, то обнаружил Елену Владимировну Кондратьеву прямо в лошадином стойле.
      Ее плащ висел на гвозде. Женщина сидела на байковых одеялах. Изящная головка жеребенка покоилась у нее на коленях. Елена Владимировна что-то шептала малышу на ухо. Гладила его бархатную шейку.
      Кобыла Строптивая спала, лежа на своей соломенной подстилке. Она словно нашла сыну надежную няньку и решила наконец отдохнуть.
      - А вот и я! - сказал Кофи.
      Кобыла выставила чуткое ухо.
      - Кофи, ты не представляешь, как я тебе благодарна. - Женщина подняла глаза, полные слез. - Это такое успокоение.
      Мы, горожане, страшные люди. Часть своей жизни мы добровольно отсекаем. Все горожане отчасти самоубийцы.
      В абстрактных рассуждениях вождь не был силен, однако смысл уловил. "Елена Владимировна любит животных, - подумал он. - Ну так бы и сказала. Нет же.
      Всякую ясную мысль надо непременно утопить в лишних словах".
      - Идемте, Елена Владимировна, - пригласил Кофи. - Звери с нетерпением вас ждут.
      - Не могу оторваться от этого существа, - смущенно произнесла Кондратьева, поднимаясь и отряхиваясь.
      - Вы извините, что я вам плащ не подаю, но я боюсь его запачкать...
      - Ну что ты, Кофи, какие церемонии!
      - Нет, в самом деле, я здорово перемазался в этом слоновнике. Потом придется хорошенько отмываться.
      Женщина надела плащ, и они тронулись по желтому проходу. То и дело останавливаясь. Тут и там гостья вскрикивала от умиления. Ее не отталкивали даже запахи неубранного помета в клетках. Даже хищников она готова была щекотать за ушком и целовать в нос.
      - Надо же, какие львы спокойные, - заметила Елена Владимировна. - А тигры просто места себе не находят.
      - Потому что львов я покормил перед вашим приходом, а тигров не успел.
      - Так корми же. Я не буду тебе мешать.
      - Сейчас. Давайте, я сначала вас до самого забавного доведу. До обезьян. Там вам не будет скучно без меня.
      - Это они так галдят?
      - Конечно. Больше некому. Весь шум в зверинце от них. Лев рычит, когда ты забыл ему лапу пожать. Слониха трубит, когда у нее грязно. Обезьяны вопят просто так.
      - Совсем как люди, - сказала Елена Владимировна. - Ах, вот и они. Боже, какое разнообразие!
      - Кого здесь только нет! - поддержал Кофи. - Дома я видел только трех-четырех из них.
      Елена Владимировна завороженно следила за обезьяньими ужимками.
      - Какие мы идиоты, - прошептала женщина. - В Ленинграде прекрасный зоопарк. Можно ходить туда хотя бы раз в месяц. Всей семьей! И мороженого там можно поесть. Вася с Борей могут в тире пострелять...
      - Ну, я вас оставлю, - сказал Кофи. - Если не вернусь, то так всем и передайте: кости этого парня лежат в вольере у тигров.
      - Типун тебе на язык, Кофи! - вскричала Елена Владимировна. - Ну разве можно так говорить?
      - Я пошутил.
      - Да я понимаю, что пошутил. Но шутка шутке рознь. Прошу тебя, будь осторожен, мой мальчик!
      В глазах вождя встала нагая Катя.
      Дочь женщины, которая назвала его "мой мальчик". Тут же вновь произошло безобразное Катино превращение в старого колдуна. "Дагомея! - громыхнуло в левом виске и отозвалось в правом: - Дагомея!"
      - Спасибо, Елена Владимировна, - прочувствованно ответил Кофи. - Я скоро...
      Он завернул за красный щит пожарной безопасности. Вошел в подсобку с инструментом. Здесь в первый рабочий день он пытался "влиться в коллектив", но вовремя вспомнил о кладовщике Трофиме с подошвообразным лицом.
      Выбрав инструмент, Кофи сбегал сначала ко входной двери циркового зверинца. Набросил щеколду. Затем - в укромный закуток, где были свалены брикеты прессованного сена. Он расковырял один брикет и подцепил часть. Направился в обратную сторону. К обезьяннику. По пути достал из кармана черную пластину, поднес к носу, улыбнулся.
      Из-за шума, производимого обезьянами, Елена Владимировна не услышала его шагов. Она пыталась беседовать с обаятельным гамадрилом на том птичьем сюсюкающем языке, каким люди пользуются для общения с неразумными.
      Она увидела Кофи боковым зрением и крикнула:
      - Какой милый, правда? Как его зовут?
      - Не знаю, Елена Владимировна, - отозвался вождь. - Я по именам пока только тех знаю, кого следует особенно опасаться. Знаю слонов, медведей, тигров и львов. Ну и кобылу знаю, потому что она родила ребенка...
      - Ожеребилась, - поправила его педантичная жена полковника.
      - Да, ожеребилась.
      - Что, мой хорошенький, - обратилась женщина снова к гамадрилу. - Что, мой сладенький.
      Ей хотелось сунуть палец в металлическую ячейку сетки обезьянника. Крупный пепельно-серый самец с оливковым оттенком и гривой в виде мантии только этого и ждал. Уж он свой шанс не упустит.
      Позади Елены Владимировны что-то громко брякнуло. Это Кофи задел черенком клетку напротив. Женщина на миг оторвалась от красавца гамадрила и обернулась.
      - Нет!!! - завизжала она. - Нет!!! Не на...
      "Не надо!" - хотела произнести Кондратьева. Но не успела. Четыре стальных зуба пригвоздили ее шею к ячейкам клетки. Изнутри гамадрил тут же стал выдирать когтями ее волосы. Другие обезьяны дико заверещали.
      Кофи подождал, пока глаза Елены Владимировны остекленеют. Разжал руки.
      Черенок опустился ниже, но кончики зубьев удерживались ячейками металлической сетки. Женщина сохраняла благодаря этому вертикальное положение. Она висела, прибитая за шею вилами.
      Кофи сбегал в подсобку за тачкой. Елена Владимировна так и висела на вилах.
      Обезьяны сходили с ума от счастья. Вождь повесил себе на плечо дамскую сумочку, ухватил черенок и дернул. Женщина упала на тачку.
      Кофи взялся за рукояти и скоро вкатил тело Елены Владимировны в просторный зал, залитый светом люминесцентных ламп. У одной из стен стоял огромный промышленный холодильник. На другой стене в рядок висели раковины.
      Пол покрывала разноцветная плитка. Посреди стояли три большие колоды для рубки мяса.
      Первым делом Кофи заглянул в портмоне и переложил себе в карман все содержимое: стодолларовую купюру и около четырехсот тысяч рублей. С твердеющей руки вождь едва содрал обручальное кольцо и небольшой платиновый перстень, служивший оправой для удивительной чистоты янтарного камушка. В камушке навсегда замерло неизвестное жителю Африки насекомое. Насекомое растопырило ножки, вытянуло хоботок и словно умоляло: "Выпустите меня отсюда!.."
      Кофи стащил с Елены Владимировны всю одежду, стараясь не думать, что раздевает сейчас труп матери своей возлюбленной. Затем вождь с трудом придал телу на колоде позу человека, приговоренного к казни через отсечение головы. "Не забыть про уши, - повторял про себя Кофи Догме, - не забыть про уши..."
      Он взмахнул топором. Топоры старший смотритель Игнатьев точил лично.
      По плиточному полу покатилась голова Елены Владимировны. Она показалась Кофи лысой. Он не сразу сообразил, что седые крашеные волосы наполовину выщипаны обезьянами. Вождь вновь поднял топор...
      Прошло немало времени, прежде чем Кофи нагрузил тачку мясом и потащил по проходу между клетками. Студент здорово устал. Пот стекал по лбу, жег глаза.
      То и дело Кофи проводил локтем по бровям и вискам, смахивая капли.
      Добравшись до нужной двери, он вставил ключ. Привычный двойной щелчок разнесся по зверинцу. Кофи вошел в клетку. Его немедленно окружили голодные звери. У них подкашивались лапы от запахов. Кофи был с ног до головы перемазан слоновьим пометом, забрызган кровью, кусочками кожи, печени, легких, осколками костей.
      - Линкор, дай-лапу, - попросил вождь и протянул свою окровавленную ладонь.
      Самый крупный тигр уселся перед разносчиком корма. Его голова была размером с телевизор и находилась на уровне плеч вождя. Такого зверя опасаются даже слоны и носороги. У него нет соперников в мире животных.
      От ужаса черный студент почти превратился в белого. Перед ним тряслась пудовая лапа. И крохотная ладошка вождя тряслась вместе с нею. Понимая, что человек не в силах пожать лапу уссурийскому тигру, алкоголики Игнатьева научили зверя самого трясти лапой.
      - Хорошо, Линкор, хорошо, - лепетал Кофи. - Линкор умница! А где это наш Фрегат?
      Пока Кофи здоровался с Линкором, пять тигров ходили кругами, то и дело задевая его хвостами. К счастью, все хвосты были задраны почти вертикально вверх.
      Как и у кошек, это означает доброе расположение духа. Звери то и дело облизывались. Они понимали, что тачка, полная мяса, не случайно стоит перед их вольером.
      Рядом с Линкором уселся Фрегат. Линкор вежливо убрал свою лапу и отошел.
      - Дай-ка мне лапку, Фрегат, - произнес Кофи. - Вот хорошо! Вот умный тигр. Хороший мальчик!
      Фрегата сменил Корвет. На Кофи уставилась еще одна пара желтых, немигающих глаз. Так, теперь очередь Паруса...
      Ну вот, с мальчиками покончено.
      Обе дамы,. Яхта и Шхуна, уселись перед Кофи одновременно. Он протянул им обе руки:
      - А ну дайте-ка лапки, девушки. Давай поздороваемся, Шхуна... Давай поздороваемся, Яхта...
      После кошмарного ритуала Кофи выбрался из клетки в состоянии, близком к обморочному. Трудно было поверить в то, что он еще жив. Он присел на борт тачки. Потряс головой.
      Поднялся. Принес ведро. Наполнил еще теплыми кусками и отнес тиграм.
      Вывалил в кормушку. Звери, урча от наслаждения, набросились на корм. Им никогда не перепадало парное мясо. Всегда - невкусное, размороженное.
      Когда Кофи принес второе ведро, от первого уже ничего не осталось, кроме нескольких косточек. Кофи опорожнил ведро и направился за третьей порцией.
      Всего порций вышло девять или десять, вождь сбился со счета. Когда тигры отобедали, на полу их вольера тут и там остались лежать два десятка костей непонятного происхождения. Аккуратный разносчик корма стал сметать их веником в совок.
      14
      Катя вернулась с дежурства чуть живая от усталости. Как выжатый лимон. Даже ключи поленилась доставать. Надавила кнопку звонка.
      Посмотрела на часы. Девять. Позвонила еще. "Наверное, мама на базаре, мелькнула мысль. - Баранину для чихиртмы выбирает..."
      Войдя в квартиру, она почувствовала, что сил осталось только на то, чтобы вычистить зубы. И рухнуть в постель.
      Она торопливо разделась. Почистила зубы. Забралась под одеяло. И мгновенно уснула.
      Когда она проснулась, было половина первого. Прислушалась к себе. Сложила руки на животе. Плод был еще слишком мал, чтобы шевелиться.
      Катя набросила халат и вышла из комнаты. Ее поразила тишина в квартире.
      Она заглянула в спальню родителей. Обе кровати были аккуратно заправлены.
      Она обежала всю квартиру, осмотрела холодильник. Не было заметно, что мать возвращалась с базара. Никаких приготовлений к варке деликатеса из баранины.
      Горячий ужас плеснулся в гортани.
      Растекся по телу. Мозг сам подсунул дьявольскую схему: дед - бабка мать. Нет, не может быть. Не может быть!
      Катя почувствовала, как подкашиваются ноги. Чтобы не упасть, опустилась в кресло. "Спокойно, нужно взять себя в руки, - сказала сама себе. - Так и рехнуться недолго. Надо же было такую галиматью изобрести: дед-бабка-мать!"
      Немного успокоившись, Катя решительно натянула любимые оранжевые джинсы - надо носить, пока еще налезают.
      В который раз спросила себя: "Что я скажу маме с папой, когда они заметят живот? Это случится скоро, очень скоро!"
      Она натянула свитер, кроссовки, вязаной полоской прихватила волосы на голове. О беременности Катя хотела рассказать родителям с того дня, как сама о ней узнала.
      Но все тянула время. Дожидалась, что выяснятся причины исчезновения дедушки и бабушки. Родители взвинченны, нервы без того на пределе, а тут еще она со своей беременностью!
      А цвет кожи ребенка? Кофи - мулат.
      То есть сын белого и черной. .В Кофи половина негритянской крови. Но внешне он очень мало отличается он стопроцентного чернокожего. С первого взгляда ясно: Кофи Догме - негр.
      Катя еще в институте узнала, что у европейца и японки непременно появится ребенок, почти не отличающийся от японца. От европейца и азиатки всегда родится азиат.
      И у нее, Кати, будет сын, о котором никто не скажет, что он - белый. У африканца от европейки всегда родится африканец. Вот так подарочек папе с мамой: темнокожий внучек!
      На улице царил погожий сентябрьский день. Десяток облачков гонялись за солнцем, но оно пока ускользало. Пригревало носы и плечи. Люди на остановке казались нарядно одетыми, довольными и бодрыми. Когда облачко закроет солнце, эти же люди сразу станут серой угрюмой массой.
      Что сказать родителям? Кофи на ней женится? Они ни разу не заговаривали об этом. Она пыталась расспрашивать Кофи о планах на будущее, когда он закончит институт. Он отшучивался. Скорее всего сам не знает.
      Неопределенность. Хорошо хоть в одном ясность: Кофи признавался, что любит ее. Катя верила этому. Он казался ей искренним. Нет, в нынешнем состоя
      нии родителей нагружать такими проблемами нельзя.
      Через две остановки Катя вышла из троллейбуса. В отличие от ее квартиры, звонок на воротах не работал, однако в ответ на нетерпеливый Катин стук немедленно послышалось старческое кряхтение:
      - Иду, иду...
      Когда она сбивчиво объяснила старому сторожу, кого ищет, он провел ее через большой захламленный двор и указал на одну из дверей.