54

Мощные вентиляторы отсасывали воздух с такой быстротой, что в полуметре от курильщика совершенно не пахло дымом.

Звукоизолирующее стекло аэропорта «Пулково» едва впускало в здание рев турбин.

Серебристые лайнеры взлетали и садились бесшумно, словно миражи. У двух стоек аккуратные таможенники копались в багаже пассажиров рейса 2663 СанктПетербург — Баку. Толпа в несколько сот человек гудела на азербайджанском языке.

Да только что сейчас выкопаешь в багаже? На таможне кризис жанра. То ли дело годков этак восемь или даже пять назад. Все что-то пытались вывезти, а таможня старалась ничего не пропустить.

Утюги, соковыжималки, столовое серебро, льняные полотенца, старые книги, не говоря уже об иконах, наркотиках и валюте, — ловкий таможенник мог заработать на чем угодно.

А сейчас? Ну какой идиот повезет в Баку утюг? Какой идиот повезет туда наличные доллары? Все стали умные. Доллары порхают между банками по электронным каналам. Плевать банкам на границы и таможенников.

Приезжаешь в Баку, идешь в «Банк оф Каопи» и снимаешь со счета свои кровно заработанные, отмытые, укрытые от налогообложения. Потом идешь в соседний магазин и покупаешь утюг. Дешевле и лучшего качества, чем в Питере. Потому что делали этот утюг не питерские алкаши под громкой вывеской совместного предприятия, а непьющие мусульмане из Турции или, скажем, Индонезии.

Из денег Елены Владимировны Кондратьевой у Кофи осталось меньше ста долларов. Возможно, этого как раз хватит на билет до Баку. «Азербайджан входит в СНГ, — подумал вождь. — Россия в два счета добьется моего задержания и выдачи…»

Невидимые динамики прибавили свои струи к потокам искусственного воздуха аэропорта:

— Уважамеые пассажиры, дамы и господа! Регистрация билетов и досмотр багажа на рейс номер тридцать семь сорок четыре Санкт-Петербург-Нью-Йорк начинается у седьмой, восьмой и девятой стоек.

Из удобных кресел зала ожидания стали подниматься люди. Так было и около трех месяцев назад, когда Катя Кондратьева провожала своего черного друга на рейс 4120 Санкт-Петербург — Неаполь — Абиджан.

Рослый темнокожий парень со спортивной сумкой на плече. И отлично сложенная рыжая девушка. В обнимку они направились тогда к стойке номер семь.

Кофи это прекрасно помнил. Хотя дело было совсем в другой жизни. Да и рейс на Абиджан производился только по четным дням, а сегодня было семнадцатое сентября. Среда.

Динамики вновь ожили, чтобы произнести объявление о рейсе в Америку поанглийски. Молодой вождь постоял некоторое время перед электронным табло с расписанием вылетов.

Затем подошел к билетной кассе.

В окошке скучала миловидная женщина в синей униформе «Аэрофлота». В аэропорту самые дорогие билеты, поэтому их никто здесь не покупает.

— Скажите, пожалуйста, сколько стоит билет до Киншасы?

Женщина заглянула в шпаргалку и ответила:

— Восемьсот десять, пожалуйста.

— Чего восемьсот десять?

— Как чего? Долларов, разумеется.

— Спа-си-бо, — по слогам выговорил Кофи. — А до Аддис-Абебы?

— Семьсот пятьдесят пять.

Кофи отошел от билетной кассы. Он хотел еще узнать, сколько стоит билет до кенийской столицы Найроби, но понимал, что денег не хватит даже до Каира.

Вождь побрел по просторному залу в глубокой задумчивости. Руки его лежали в карманах плаща. Левая рука нервно кувыркала пачку «L&M», а правая сквозь тонкий полиэтилен оглаживала одно за другим десять ушей.

Внезапно в поле зрения попали резиновая дубинка и наручники. Кофи едва избежал столкновения с двумя милиционерами.

Здоровенные парни бесцельно слонялись по залу, не зная, как убить время.

Они были увешаны всем необходимым для разгона столичных демонстраций.

— Pardon! — пробормотал Кофи.

Белые бугаи покосились. Кофи прочел в их пустых глазах лишь сожаление по поводу того, что они не могут сейчас отделать его — без причины. Просто так.

Для наслаждения и развлечения. Вождь слишком хорошо помнил позавчерашние милицейские дубинки на Пискаревском проспекте.

«Нужно немедленно что-то предпринять, — пронеслось в голове вождя на всех известных ему языках сразу. — Эксперт, может, и терпеливый, но он предупреждал, что скоро его хватятся».

Кофи подошел к стеклянной стене аэропорта. «Жигули» цвета «мокрого асфальта» стояли на своем месте. Стоянка после вчерашнего дождя подсохла, и машина была уже заметно темнее асфальта.

Вокруг не происходило ничего настораживающего. Вновь заработало радио:

— Уважаемые пассажиры, дамы и господа! Регистрация билетов и досмотр багажа на рейс сорок два семнадцать СанктПетербург — Стамбул — Аддис-Абеба производятся у первых трех стоек… Заканчивается регистрация билетов на рейс двадцать шесть шестьдесят три СанктПетербург — Баку.

В голове вождя уже работало собственное расписание полетов. Борт на АддисАбебу в десять тридцать. От эфиопской столицы до Порто-Ново четыре тысячи километров. Французского в Эфиопии не знают. Там в ходу итальянский.

В одиннадцать пятнадцать — гораздо позже! — борт в Заир. Еще больше двух часов ожидания. Зато от Киншасы до Порто-Ново — меньше двух тысяч километров. Заир — бывшая французская колония, там говорят по-французски.

От Найроби до Порто-Ново столько же, сколько от Аддис-Абебы. Там говорят по-английски. Но главное в том, что рейс в Кению только вечером. Кенийский вариант смело можно отбросить.

Кофи отвернулся от стеклянной стены: Вокруг сновали люди всех рас. Слышалась разноязыкая речь. Двое чернокожих направлялись в туалет.

Кофи сунул руку во внутренний карман пиджака. Достал черную пластину и поднес к глазам. В тот же миг его ослепили черные полосы. Затрепетали широкие крылья носа. Кофи словно пил живую воду.

Надвинув шляпу пониже на глаза, он двинулся к лестнице, над которой висел указатель: «WC». На ходу достал сигарету.

Вошел в туалет.

Чернокожие, старый и молодой, стояли у писуаров. Звенели струйками о фарфор. Кофи поискал по карманам. Патологоанатом был некурящим. Ни спичек, ни зажигалки.

Вождь дождался, когда молодой чернокожий заправится, и по-французски попросил прикурить:

— Огоньку не найдется?

Молодой обрадовался и щелкнул зажигалкой.

— Пожалуйста. Тоже из Заира?

— Да, — кивнул вождь и с удовольствием затянулся дымом, — Вот и я никак не привыкну, что Заир переименован в Конго.

Старый застегнул ширинку и также по-французски пояснил, дабы исо спутника не обвинили в антипатриотизме:

— Это правильно, Конго — древнее название нашей великой реки, но по соседству уже есть Конго со столицей в Браззавиле… Вы из Киншасы?

— Нет, — улыбнулся Кофи. — Я из деревни. Единственный грамотный человек в племени. Хотя Киншаса мне нравится.

Красивый город.

Оба, молодой и старый, тоже закурили. Старый участливо поинтересовался:

— А что, хотите перебраться в столицу?

Эта участливость означала, что когда-то старый — тогда он, очевидно, был молодым — приложил много усилий, чтобы зацепиться в Киншасе. Сейчас старый относился к провинциалам снисходительно, как к людям второго сорта.

— Нет, меня угнетает ритм большого города. — Кофи не хотелось беседовать о Киншасе, в котором он никогда не бывал. — Не хватает размеренной жизни родных джунглей… До отлета еще куча времени, может, пропустим по рюмочке?

Молодой посмотрел на старого. Должно быть, сын. Сынуля молча спрашивал у отца разрешения выпить. Отец пожал плечами. Ему тоже было скучно.

— Почему не выпить с земляком? — сказал он. — Сейчас десятый час, а самолет в четверть двенадцатого.

— Куда пойдем? — оживился молодой. — В бар или в ресторан?

— В баре, наверное, дешевле, — честно признал Кофи свое незавидное финансовое состояние. — А что касается еды, в самолете нас и покормят.

Он подошел к одному из писуаров.

Старый заирец, снисходительно глядя вождю в спину, сказал:

— Я бы и сейчас не отказался что-нибудь проглотить. Но дело не в деньгах.

Ужасно надоели эти русские рестораны.

Почему-то все блюда жирные и горелые.

— Ничего, па, мама встретит нас сегодня шикарным домашним ужином!

— Ну что, пошли, — сказал Кофи Догме и вежливо пропустил вперед новых знакомых.

Бар располагался, на удивление, удачно. Из него, как на ладони видна была автостоянка. С «Жигулями» цвета «мокрого асфальта» не происходило ровным счетом ничего.

Однако это только так казалось. На самом деле каждая минута приближала тот час, когда скромную машину Амбарцумяна начнет искать вся милиция Ленинградской области. У Кофи в животе словно будильник тикал: еще минутой меньше, еще на минуту меньше осталось…

Отец с сыном пили тошнотворно приторный ликер. Старый заирец ударился в воспоминания. Он делился с молодежью опытом по части того, как деревенский парень может сделать карьеру в большом городе.

Сына это не интересовало, потому что черновую работу за него давным-давно выполнил отец. Сына интересовали стройные ноги белых женщин: он с них глаз не спускал.

Кофи улыбался новым знакомым, отхлебывал водку и рыскал взглядом по помещению. Глаза его равнодушно пропускали белых людей. Он не спускал глаз с черных мужчин. Ему стало жарко в плаще.

Внезапно он положил руку на локоть старого заирца:

— Извините, я выйду на минутку.

— Пожалуйста, — развел руками заирец: мол, я вас не держу — и, глядя на удаляющегося Кофи, уточнил: — Он заплатил за свое пойло?

— Да, па, не беспокойся, я проследил!

— Ох уж эти нищие провинциалы, — вздохнул отец. — Ты обратил внимание, как он одет? Клоун! Будто чикагский гангстер тридцатых годов.

— Да, пап, — вежливо усмехнулся сын, вновь отрываясь от рассматривания прелестей белых женщин. — Бедняга хочет за одну жизнь не только слезть с пальмы, но и стать интеллектуалом вроде Лумумбы.

На лестнице из бара Кофи нагнал молодого чернокожего и повторил эксперимент с французским языком:

— Извини, приятель, нет ли спичек?

Африканец взглянул непонимающе и спросил по-русски:

— Что?

Кофи тоже перешел на великий и могучий:

— Спичек нету?

Чернокожий улыбнулся и щелкнул зажигалкой:

— Пожалуйста.

Спускаясь по широким ступеням, они миновали вход в зал ожидания и оказались в туалете. Мочиться Кофи было пока нечем, и он прошел в кабинку, чтобы это обстоятельство не оказалось замеченным. Чернокожий остался у писуаров.

— Далеко летишь? — по-свойски спросил вождь.

Африканец встретил африканца. Так в далекой Африке европеец обращается к европейцу, независимо от национальности.

— Я маму в Нью-Йорк проводил, — с гордостью ответил парень.

— Теперь пьешь за ее счастливую дорогу? — засмеялся Кофи.

Он утратил всякий интерес к собеседнику и быстро покинул туалет.

Вернувшись в бар, сказал старому заирцу:

— Это очень поучительно, то, что вы рассказывали…

Заиграла прежняя пластинка: старик вспоминал молодость, а его сын шнырял глазами по белым девицам. Кофи заказал еще рюмку водки и принялся разглядывать посетителей, слушая о колониальных временах.

Одна из девиц с бокалом газировки грациозно встала со своего места и подошла:

— Простите, молодые люди, у вас не занято?

Кофи заметил внимательный взгляд сутенера из угла бара.

— Пожалуйста-пожалуйста, — с готовностью отозвался молодой заирец.

Старый неодобрительно посмотрел на сына, но не стал из-за пустяка прерывать свою захватывающую историю. Впрочем, через минуту ему помешало радио:

— Уважаемые пассажиры, дамы и господа! Продолжаются регистрация билетов и досмотр багажа на рейс сорок два семнадцать Санкт-Петербург — Стамбул — Аддис-Абеба у стоек номер один, два и три…

Кофи с тоской взглянул на стеклянную стену. «Жигули» цвета «мокрого асфальта» продолжали торчать посреди парковочной площади.

В бар вошел полный чернокожий мужчина лет сорока. На одной его руке висел плащ, в другой — он держал кейс — из тех, что в России называют «дипломатами».

Проститутка тем временем профессионально быстро проанализировала ситуацию. Молоденький негритос, который не сводил с нее глаз, был с папашей. Скорее всего деньги у отца.

Второй парень, рослый и плечистый, слушал вполуха старого болтуна, но при этом и на ее стать не обращал никакого внимания. Вообще он был какой-то взвинченный, с бегающим взором.

Девице было лет тридцать пять, но косметика делала ее в полтора раза моложе.

Она молча удалилась со своим стаканом, из которого так и не отпила ни глотка.

Из своего угла с ненавистью смотрел на женщину муж-сутенер. Спрос на его жену падает, и скоро нечем будет платить за квартиру и телефон.

Полный чернокожий с кейсом опрокинул подряд две рюмки водки «Абсолют», выкурил сигарету и вышел. Возможно, дома его ждет жена, которая запрещает пить водку. Либо дома он исповедует ислам, с точки зрения которого употребление алкоголя также является грехом.

Кофи вновь извинился и выскочил из бара. От водки, тикающего где-то в желудке будильника и совершенно лишнего сейчас плаща он обильно потел.

Прыгая через ступеньку, вождь нагнал чернокожего с кейсом. Попросив прикурить, Кофи установил, что французского тот не знает. Поэтому дальнейший разговор велся на русском:

— Далеко летите?

Человек с кейсом приподнял одну бровь, как бы говоря «а тебе какое дело?», но ответил:

— Домой, в Эфиопию.

— А-а! — обрадовался Кофи. — Аддис-Абеба? Красивый город! Но и моя Киншаса не хуже.

Солидный мужчина был солидно подкован:

— Говорят, Киншаса сильно пострадала в девяносто седьмом во время штурма повстанцами Лорана Кабилы?

— Эти слухи сильно преувеличены, — с обидой в голосе за родную столицу ответил Кофи Догме. — Правительственные войска не оказали никакого сопротивления. Президента Мабугу никто не любил. Он тридцать лет грабил Заир.

Миновав вход в зал ожидания, они спустились в туалет. Навстречу выбежала стайка белой детворы. Эфиопец поставил кейс в чистый уголок. С наслаждением поливая писуар, он равнодушно спросил:

— Что привело в Петербург? Бизнес?

— Нет, учеба, но дед при смерти. Надеюсь последний раз взглянуть на него.

Он мне был вместо отца с матерью, — ответил Кофи из кабинки и вдруг спохватился: — Слушайте, а ведь ваш рейс как раз сейчас регистрируют! Дома, наверное, ждут, волнуются, готовятся к встрече…

— Ну и что, — безмятежно отозвался полный человек. — Терпеть не могу очередей. До вылета полтора часа. Я еще пять раз успею пройти досмотр. И встречающих с провожающими терпеть не могу…

Он стал застегиваться. В этот миг его полную шею захлестнула петля. Эфиоп отчаянно задергался. Мускулы вождя налились бычьей силой.

Кофи не стал ждать, пока эфиопец околеет у него на руках. В любую секунду в туалет могли войти. Хорошо еще, что отсек с писуарами отделен от входной двери умывальной комнатой.

Кофи стиснул удавку так, что она утонула в коже несчастного. И отволок еще живое тело в кабинку. Усадил на унитаз.

У вождя словно крылья выросли. Он ждал этого мига с тех пор, как накинул удавку на шею эксперту в автомобиле.

Он услышал стук двери и чьи-то шаги.

Какие-то русские стояли у писуаров и переговаривались о своем, когда один из них сказал:

— Смотри, чей-то «дипломат».

— На очке, наверное, человек, — вздохнул другой, сожалея, что нельзя прихватить «дипломат» с собой.

Прислушиваясь к их удаляющимся шагам, Кофи выглянул. «Дипломат» стоял на месте. Вождь посмотрел на оседлавшее унитаз тело.

У Кофи уже был немалый опыт. Кофи твердо знал, что этот человек мертв. Он даже не стал щупать пульс. Он привязал концы удавки к рычагу сливного бачка, чтобы хоть на две секунды оставить жертву без поддержки.

Выскочил за кейсом. Вернулся в кабинку. Посмотрел на часы. Уже почти десять. Кофи поднес к носу амулет смерти.

И занялся карманами жертвы.

Несколько минут, наморщив нос, вождь изучал паспорт. Тело на унитазе несколько минут назад носило имя Шембисту Хайле Джимма.

«Шембисту Хайле Джимма, — десять раз повторил про себя Кофи. — Гражданин Эфиопии. Родился в городе ДыреДауа пятнадцатого марта пятьдесят шестого года. Дыре-Дауа…»

Вождь занялся билетом. Все в порядке: рейс в одиннадцать пятнадцать. Следующий карман… Из умывальной комнаты опять донеслись приближающиеся голоса. Чтобы посетители не слышали возни, вождь дернул рычаг. В унитаз с урчанием обрушился водопад.

Кофи вытащил на свет Божий содержимое внутреннего кармана пиджака господина Джиммы.

Сдерживая крик, он пребольно прикусил язык. Мать честная!

Вот это бабки… Вождь держал сумму, которую ему никогда не приходилось не то что держать в руке, но и видеть. Под шум наполняющегося сливного бачка он стал считать стодолларовые купюры.

Их оказалось ровно тридцать. «Может, поддельные?» Кофи знал, что самые точные копии долларов производятся именно в Африке. Их так и называют: «африканские доллары».

Все купюры, однако, были новыми, то есть с увеличенной и смещенной влево рожей президента Франклина. Эта же рожа изображалась водяными знаками О подделке таких бумажек Кофи не слышал.

В одном из боковых карманов Кофи нашел уже заполненный по-русски бланк таможенной декларации как раз на три тысячи. Честный был парень этот Джимма сорока с небольшим лет от роду.

Обливаясь потом и стараясь производить поменьше шума, Кофи занялся разоблачением господина Джиммы. Черное рыхлое тело вело себя, как студень. Оно так и норовило съехать на пол. Это сделало бы процесс раздевания еще более трудным.

Вождь содрал с покойного туфли, брюки, трусы, носки, пиджак, сорочку, галстук, майку, часы и золотой крестик на золотой цепочке. Вождь и не подозревал, что христианская церковь Эфиопии — одна из первых на земле. Впрочем, о назначении крестика ему некогда было задумываться.

Далее Кофи разоблачился сам. Какоето мгновение в тесной кабинке туалета находились два абсолютно нагих тела.

Мертвое и живое. Повсюду валялась одежда.

Началось самое страшное. Черный студень предстояло облачить в носки, трусы, майку Кофи Догме. А также в брюки, сорочку, галстук и пиджак покойного патологоанатома. И в туфли судмедэксперта Амбарцумяна.

Который лежал сейчас в багажнике собственного автомобиля, портил от страха воздух и следил за движением секундной стрелки, едва различимой в темноте благодаря фосфоресцирующему покрытию.

Вождя осенило. Зачем натягивать до конца трусы и брюки в кабинке туалета?

Пускай остаются приспущенными! Сел человек покакать. И вдруг помер. С кем не бывает?

Уф-ф-ф! Кофи смахнул локтем пот с лица. Теперь он стал одеваться сам. Господин Шембисту Хайле Джимма при жизни был ниже и толще.

Поэтому вся одежда выглядела на Кофи куцей и мешковатой. На размер меньше оказались и туфли. Секунду Кофи раздумывал, не оставить ли ему на своих ногах удобные осенние туфли фабрики «Ленвест»…

Он решил этого не делать. С тремя тысячами долларов можно позволить себе новую обувь при первом удобном случае.

Вождь забрал амулет, но оставил в карманах мертвеца свой паспорт, ключ от комнаты в общежитии и остатки денег Елены Владимировны. Товарищ Догме умер.

На прощание Кофи нахлобучил на мертвую голову широкополую шляпу патологоанатома. Заглянул в кейс. Вот это да!

Чемоданчик только с виду был чемоданчик. А на деле — персональный компьютер. Называется такая игрушка «ноутбук» и стоит не меньше двух тысяч зеленых.

Помахивая необычной находкой, Кофи Догме вышел из туалета и уверенно направился к стойке регистрации рейса сорок два семнадцать: Санкт-Петербург — Стамбул — Аддис-Абеба.

Поезд трясло так, словно под ним были не рельсы, а стиральная доска. А в вагоне с равным успехом можно было перевозить скот или железобетонные плиты.