Что такое счастье?
      Это когда при тебе разоружают полицейского.
      Что такое большое счастье?
      Когда на твоих глазах два десятка белых разоружают больше сотни легавых. Фараонов. Копов. Притеснителей. Обидчиков.
      Врагов всех бродяг, бездомных, пьяниц, проституток и торговцев наркотиками.
      Тем временем из штаб-квартиры выскочили чернокожие социалисты в штатском и принялись затаскивать карабины внутрь.
      - Климов! - сержант подозвал одного из солдат и протянул пулемет. Лови. Останешься охранять эту черную макаку. Товарища Хериса Ногму. Понял?
      - Понял, Саня! Есть охранять черную макаку!
      - Сабиров!
      - Я!
      - Останешься с Климовым.
      - Есть!
      - Взво-о-од! - прорычал сержант Агеев, и от этого рыка полицейские в фургонах пригнули головы, словно услыхали льва в окрестностях родной деревни. - В машину!
      Изумленные зрители видели, как вооружейные до зубов белые головорезы занимают места в полицейском грузовике "Рено" образца 1963 года.
      Видели, как грузовик, крутанув колесами на месте, бросается вперед.
      Видели, как раскидывают синий цвет проблесковые маячки.
      Слышали, как ревет сирена.
      Скоро взвод сержанта Агеева мчался по центральным улицам Порто-Ново. Шарахались черные регулировщики в белых перчатках и белых шортах. Разбегались толпы с красными флагами. Дико визжа тормозами, останавливались редкие машины.
      Вслед фургону летели проклятия, бутылки и даже камни - главное оружие бунтовщиков всего света.
      - Саня, не могу на связь выйти, - сказал взводный радист Гуревич. - То ли еще далеко, то ли слишком быстро едем.
      На красный свет они проскочили перекресток. На углу толпа избивала полицейского. При виде синего фургона люди бросились врассыпную. Полицейский остался лежать, неестественно согнув ноги в белых шортах.
      - Водитель, принять вправо... Стой! - скомандовал Агеев. - Гуревич, морда хазарская, живо давай связь.
      - Сейчас, сейчас, - пробормотал радист, что-то накручивая в передатчике.
      Неподалеку прогрохотала автоматная очередь. Затем послышались разрозненные винтовочные выстрелы. Ухнул взрыв.
      "Граната, - подумал Агеев. - Обстановочка что надо. Пальба, должно быть, в квартале отсюда. Пускай черномазые порезвятся. Уже недолго осталось".
      - Ну что там? - нетерпеливо спросил он. - Гуревич!
      - Есть связь, Саня, есть! - обрадовался радист. - Так, передаю... Приняли...
      Принимаю... Готово! Они передали условный сигнал "21".
      Агеев взглянул на часы, - Поезжай, - приказал он водителю. - И не включай мигалки с сиреной.
      А то швырнут в нас, чего доброго, гранату.
      Или самопальную бомбу.
      - Разве негритосы в состоянии сделать бомбу?! - усмехнулся Гуревич.
      - Ну ты и расист, - только и сказал сержант.
      Синий фургон медленно двигался по проспекту Независимости. Стремительно сгущались сумерки. Тут и там звенели разлетающиеся стекла. Тут и там слышались истошные вопли. Кого-то били. Кого-то убивали.
      Толпы вечно голодных чернокожих осаждали продовольственные магазины и лавки. Они разбивали витрины, выдавливали двери и, топча друг друга, предавались грабежу.
      Разделавшись с одним магазином, толпа под красными флагами направлялась к другому. По дороге опрокидывали все попадавшиеся автомобили. Ломать не строить.
      С наступлением темноты это занятие охватило всю столицу. Пока удачливые первопроходцы растаскивали по трущобам свою добычу, толпы пополнялись новыми приверженцами Соцпартии.
      Полицейские разбежались. Их не осталось даже у ворот посольств. Войска были стянуты к правительственной резиденции.
      Порто-Ново погружался в ночь и хаос.
      Ветер с Гвинейского залива тревожно шумел в кронах пальм на городских улицах.
      Особняки немногочисленных дагомейских богачей ощетинились стволами охотничьих ружей и пистолетов. Квартал, где расположены посольства западных государств, оказался самым спокойным в городе. Его патрулировали американские морские пехотинцы. Беспорядочная пальба сюда едва доносилась.
      Взвод сержанта Агеева приближался по проспекту Независимости к площади Свободы. Ни одно окно не светилось в зданиях колониальной постройки.
      Редкие фонари выхватывали колонны черных людей, рыщущие в поисках новой добычи. Была среда, но мало кого заботило то, что завтра вновь будний день. Мало кому предстояло вставать спозаранок и отправляться на работу. Мало было рабочих мест в дагомейской столице.
      - Направо здесь? - спросил водитель. - Или следующий поворот?
      Он напряженно всматривался в темную улочку, уходящую вправо от проспекта.
      - Кажется, - неуверенно протянул Агеев. - Темно, как у негра в...
      - Ладно, я сверну, а если их нет, то объеду параллельной улицей... как ее?
      Черт, забыл название...
      - У меня тоже с французским как-то не очень, - согласился сержант.
      Едва синий фургон повернул, как гдето рядом застучали выстрелы. Водитель немедленно придавил акселератор. Улочка была пустынна.
      - Странные выстрелы, да, Сань? - сказал кто-то из бойцов. - Это не из боевого оружия.
      Агеев вспомнил, как охотился с отцом на лося в лесах под Полоцком.
      - Это охотничье ружье с патронами на самого крупного зверя, - сказал он. - Не столько ружье, сколько небольшая пушка.
      Можно на слона ходить.
      Полицейский фургон пронесся до ближайшего левого поворота и с визгом едва вписался в него. Промелькнул следующий левый поворот... Они возвращались к проспекту Независимости соседней улочкой.
      В ста метрах от проспекта свернули под арку во двор.
      - Они! - воскликнул водитель.
      Десантники оживились. Агеев выпрыгнул из кабины и направился к двум огромным грузовикам, перегородившим весь двор. С проспекта неслись победные крики. Вновь сыпалось оконное стекло.
      - Товарищ капитан! Разрешите доложить? - сержант застыл в стойке "смирно"
      с ладонью у виска.
      - Тише, - поморщился Кондратьев. - Не ори. Порядок?
      - Так точно!
      - Вот и ладно. Подробности потом.
      Лучше часы давай сверим. Двадцать сорок восемь.
      - На моих двадцать сорок семь, - сказал сержант.
      - Параграф первый: начальник всегда прав, - напомнил капитан.
      - Так точно! - шепотом ответил Агеев и перевел минутную стрелку.
      - Ну, Саня, держись. Погнали!
      С этими словами капитан Кондратьев полез в высоченную кабину "Урала". Заревели мощные моторы, и двор словно затрясся от могучего многократного эха.
      Полицейский фургон развернулся.
      Включил мигалки, сирену и стремглав выкатил из двора. За ним последовали тяжелые грузовики.
      Скоро колонна мчалась по проспекту.
      Резиденция правительства на площади Свободы была единственным ярко освещенным зданием в Порто-Ново. Оно делалось все ближе и ближе.
      Уже видны были танки и бронетранспортеры, расставленные вокруг массивного здания. Спустя минуту в плеске мигалок и вое сирен рота капитана Кондратьева затормозила у парадного подъезда.
      Охранявшие его солдаты Национальной гвардии видели, как из полицейского фургона вдруг выбежали двухметровые белые люди в пятнистой форме цвета хаки.
      И понеслись огромными скачками к крыльцу.
      "Неужели вернулись французы? - пронеслось в черных головах часовых. Было бы хорошо. Навели б порядок..."
      В этот миг в небе над резиденцией заклекотал вертолет. Гвардейцы в бело-красной парадной форме задрали черные головы. Их размышления были прерваны самым бесцеремонным образом.
      Здоровенные белые кулаки и крепкие десантные глинодавы посбивали часовых с ног. Все произошло в полном молчании.
      В течение трех секунд четверо людей лишились оружия и сознания.
      Один из часовых успел сделать выстрел.
      Пуля улетела туда, откуда раздавался уже не клекот, а страшный шум. Вертолет был где-то совсем рядом. Над крышей? На крыше?
      Дагомейские танкисты и пехотинцы видели со своих позиций, как к парадному подъезду подкатила небольшая колонна во главе с полицией. Затем произошла невнятная возня. Было видно, что полицейские отчего-то белые, двухметровые и в зеленой пятнистой одежде.
      Теперь танкисты с пехотинцами наблюдали, как такие же белые выпрыгивают из обоих грузовиков. Вбегают вслед за своими коллегами в резиденцию. Вот за ними захлопнулись двери парадного подъезда.
      На крыльце, где все привыкли видеть чернокожих гвардейцев в бело-красной парадной форме, стояли здоровенные белые дяди. Помимо автомата, один из них сжимал в руках ручной пулемет.
      На плече у другого танкисты с тревогой обнаружили то, что в странах "третьего мира" называют базукой. По-русски "ПРГ", противотанковый реактивный гранатомет.
      Третий белый аккуратно перетаскивал в один из грузовиков отобранные у караула автоматические винтовки "М-16".
      В это время темно-зеленый вертолет без опознавательных знаков завис над крышей правительственной резиденции. Над вертолетной площадкой. Второй пилот включил поисковую фару.
      - Ну, что я говорил? - безрадостно произнес он. - Мест нет. Как всегда.
      - Да уж мы знаем этих независимых правителей, - поддержал первый пилот. - В любой момент готовы бросить своих независимых черномазых к едрене фене.
      Ослепительный сноп света выхватил из темноты один вертолет, другой... Шарахнулись в стороны чернокожие летчики, прикрывая глаза локтями. Командир дежурящего на крыше экипажа судорожно расстегивал кобуру.
      В штурмовике распахнулся люк. Поисковая фара вдруг погасла. Дагомейские летчики с трудом различили, как из неизвестного вертолета вывалились два силуэта и понеслись вниз. Прямо на них. С тридцатиметровой высоты!
      - О, Солнечный бог! - прошептал командир дежурного экипажа.
      Безвольно опустилась его рука с пистолетом. В следующий миг ему на голову рухнул с небес прапорщик Иванов. Жизнь дагомейского летчика спас пластиковый шлем. Контузия плюс потеря сознания - он легко отделался.
      Второму десантнику рухнуть было уже не на кого. Чернокожие пилоты, испуская крики ужаса, мчались что было сил к выходу с крыши.
      В штурмовике отсоединили концы амортизационных фалов и сбросили их вниз.
      Следом из люка вывалились еще два десантника. На новых фалах.
      Иванов с напарником уже успели отцепить карабины своих фалов от ремней.
      И припустили за неграми. Черт их знает.
      Может, с перепугу дверь на лестницу за собой запрут. Тогда у десанта будет одной проблемой больше.
      Привязывай потом к двери гранату.
      Или придется разворотить дверь из базуки.
      В любом случае потеря времени и боеприпасов.
      Настигнуть членов экипажа, намеревавшегося при опасности эвакуировать правительство и самого президента, не удалось.
      Подбежав к двери выхода, десантники услышали далеко внизу лишь сдавленные крики и глухие удары человеческих тел о ступени. Летчики катились кубарем. Посланцы Солнечного бога страшнее переломов и ушибов. Бронированная дверь, ведущая в резиденцию дагомейского правительства, была распахнута настежь.
      Здесь и собрал прапорщик Иванов своих бойцов, когда все они покинули штурмовик. Винтокрылая машина быстро набрала высоту и ушла в назначенное место.
      Там, в пальмовой роще в окрестностях Порто-Ново, есть чудесная ровная полянка.
      Наконец к участникам событий вернулся слух. Собственно, он никуда не исчезал.
      Просто головы были набиты жутким клекотом винтов.
      - Слева по одному за мной марш! - скомандовал прапорщик и бросился вниз по лестнице.
      Два других взвода десантной роты мчались вверх. Широкая дворцовая лестница была отделана белым мрамором и устлана ковровой дорожкой снизу доверху. На мраморных стенах висели подлинники картин европейских художников. Свет десятков хрустальных светильников озарял это великолепие.
      - Каждый прикрывает соседа справа! - напомнил на бегу Кондратьев и нажал спусковой крючок.
      - Аааааа-а-а-а...
      Офицер президентской гвардии, который вскинул было миниатюрный "узи", заорал от боли.
      Этот вопль перешел в стон. Стон перешел в хрип и затих. Офицер выронил оружие. Брякнулся на мраморный пол. Изо рта побежала алая струйка.
      Другой гвардейский офицер вскочил за ближайшую портьеру. Сержант Агеев приостановился, разложил приклад, и этой стальной рамой с размаху врезал по портьере. Оттуда с глухим стуком вывалился офицер в парадном сине-красном мундире. Гвардия гвардии рознь.
      Пока выстрелы доносились со столичных улиц, члены правительства Дагомеи хранили относительное спокойствие. Вопервых, вокруг здания танки и бронетранспортеры. Верные войска. Во-вторых, на крыше два вертолета. Сперва можно укрыться у родственных племен в соседней Нигерии. Это бывшая британская колония, и оттуда не составит труда перебраться на туманный Альбион. Что за министр, который не обеспечил на всю оставшуюся жизнь хотя бы себя, детей и внуков?
      Выстрелы внутри здания вызвали страшный переполох. Еще никто не понимал, что происходит. По всей резиденции заливались телефоны: министры поручали выяснить обстановку заместителям, а те ставили задачи перед секретарями и телохранителями.
      Танкисты, охраняющие дворец снаружи, правда, передали по радио своему командиру о визите странных белых полицейских. Тот теперь сидел в приемной министра обороны и ждал, когда позовут для доклада.
      Из многочисленных дверей, ведущих в роскошные покои, выбегали чернокожие в белых теннисках с галстуками либо бабочками. Они мало походили на тех исхудавших людей, которые бесчинствовали сейчас на улицах столицы. Извилистыми коридорами эти посланцы спешили к лестнице. Добравшись до нее, они теряли дар речи.
      К чему слова, если здание сотрясает грохот шестидесяти пар крепких десантных ботинок?
      О чем говорить, если в коридоры второго и третьего этажей врывается лавина, несущаяся по мраморной лестнице снизу?
      Что говорить, когда другая лавина скатилась с крыши и уже несется по коридорам четвертого этажа?
      Секретари и телохранители вжимались в стены. Лезли в щели за дверьми. Они надеялись, что их не заметят, не тронут. Они всего лишь скромные исполнители и охранники. Они так мало успели натворить.
      Почти не крали. Непричастны к политическим репрессиям. Холодный пот стекал по черным спинам. Предательски темнели белые тенниски. Едкий запах страха наполнял правительственные коридоры.
      Надежды были тщетны. Приказ, который вчера штурмовой вертолет доставил в деревню Губигу, не оставлял никаких шансов. Всех заметят и всех тронут.
      По той простой причине, что под видом секретарей и охранников могут ускользнуть первые лица республики. Сформируют потом правительство в изгнании и будут подстрекать к борьбе с режимом.
      Кулаками и прикладами десантники принялись распихивать служащих по кабинетам. Словно стада носорогов передвигались по коврам резиденции. Не десантное это дело - разбираться, кто здесь хороший, а кто плохой.
      "Потерпите, ребята, - думал Кондратьев, раздавая пинки и оплеухи. Скоро привезут эту черную макаку, товарища Хериса Ногму. Он с вами мигом разберется.
      Кого домой, кого в кутузку. А кого - к стенке. Вот приедет барин барин нас рассудит".
      На верхнем этаже прогремело несколько коротких очередей. "Из "узи" и "Калашникова", - разобрал капитан. - Что это там у Сереги приключилось?" Наверху разлетелось какое-то стекло.
      Он ускорил движения руками и ногами.
      Глядя на командира, подтянулись и солдаты. Наверху вновь раздались выстрелы.
      Секретари, охранники, буфетчики, полотеры, помощники и советники молились Солнечному богу. Они нещадно топтали друг друга, уворачиваясь от ударов.
      Стремились сами, без посторонней помощи, влететь в какую-нибудь дверь.
      "О, Солнечный бог! Кто эти страшные люди? - размышляли чернокожие в белых, остро пахнущих сорочках. - Если это французы, то мы ничего не понимаем. Они сильно изменились за те несколько лет, что мы их не видели. Но если это не французы, то кто же? Что им от нас нужно?!"
      По раскрасневшимся солдатским лицам стекал пот. Работа не из легких. Зато вполне благодарная. Коридоры огромного здания быстро пустели. Звуки хлестких ударов раздавались все реже. Крики боли стихали.
      - Товарищ капитан!
      Кондратьев захлопнул последнюю дверь и обернулся.
      - Врунов, сынок, что это с тобой?
      Ротный повар стоял, словно Щорс из песни о гражданской войне. "Голова обвязана, кровь на рукаве. След кровавый стелется по сырой траве..." Хорошо еще автомат на шее.
      - Прапорщик Иванов послал доложить. Там они пытались пробиться на вертолетную площадку. Мы не дали.
      - Так это ты из "узи" по башке заработал? Кто еще, кроме тебя?
      Кондратьев даже посмотрел на паркетный пол. К счастью, никакого следа. Все справедливо: нет травы и нет кровавого следа за бойцом.
      - Да один я раненый, один! Из "узи"
      мне руку царапнуло, товарищ капитан.
      А голова... - ротный повар смутился. - Голову мне вазой...
      - Чем-чем?! Впрочем, обожди, - капитан обернулся, поискал глазами. Связь, бегом ко мне.
      Рядом с командиром вырос боец с радиостанцией.
      - Есть связь, товарищ капитан!
      - Давай вызывай Климова. Передай ему условное число: "двадцать два". Чтоб к двадцати двум часам был здесь с этой черной макакой и всей ее Соцпартией! Я знаю, что тут скоро начнется. Скоро пленные захотят писать и какать. Причем хотеться будет часто, потому что у них стресс. Мы умаемся их в сортиры водить... Теперь докладывай про вазу, Врунов.
      Радист повернулся спиной к ближайшему десантнику:
      - Лови-тяни!
      Со спины радиста десантник принял портативную радиостанцию, умещавшуюся в специальном ранце. Вытянул антенну в направлении соседнего окна. Радист уже сидел на корточках в наушниках и крутил ручку настройки.
      - Как раз о сортире речь, товарищ капитан, - обрадовался Врунов. Открываю я, значит, дверь. Ну, чтоб двух черномазых туда запихнуть. А оттуда, из двери, черная рука с вазой. Хлобысь мне по лбу!
      Ё-моё! У меня искры из глаз...
      - Это и так ясно. Короче.
      - Есть короче! Короче, я упал. А они из сортира в торец коридора, это рядом. Там пожарная лестница снаружи. Хотели по ней на крышу. К вертолетам...
      - Так, с вазой пока отставить. А рука?
      Всем, что было в бою, нужно интересоваться немедленно. Пока не потускнело и не слишком исказилось в памяти. Рапорты капитана Кондратьева отличались предельной точностью.
      - А рука? Ну что рука. - Врунов смутился, - Я сразу и не заметил. Рикошетом, должно быть. Главное, что гнется.
      - Из них ни один не ушел?
      - Только стекло успели разбить. Видят, мы их перестреляем, когда станут на лестницу вылезать. Побросали свои "узи"
      и руки вверх сделали!
      - Так, хорошо, - Кондратьев на миг задумался. - Слушай, Врунов. У меня к тебе два вопроса. Первый. Что еще за ваза в сортире у черномазых? Ночная ваза? Горшок, что ли?
      - Никак нет. На горшок совсем не похожа. Горло такое узкое, что без оптического прицела не попадешь. А носик еще уже.
      - И носик есть? Так какая ж это ваза?
      Это больше на чайник похоже... Постой, постой... Я ж такие видал... Еще в Союзе, когда в Баку служил. У чуреков в квартирных сортирах такие. Подмываться. Они бумагу не признают... Да и в продаже она редко бывает, туалетная бумага. Жена говорила, как-то раз в очереди два часа отстояла. По десять рулонов в одни руки давали. А кувшин что, гигиенично... У этих кувшинов даже название особое есть. На букву "а" начинается, целиком не помню.
      Десантники, слышавшие капитана, хохотали как безумные. Корчились, задыхались, утирали слезы. Так организм расстается с психологическими перегрузками.
      Ефрейтор Тетеревский даже съехал по стене на паркет.
      - Не могу-у, - стонал он, - ой, не могу-у-у-у-у... Брунову кувшином для черных задниц кочан проломили-и-и-и... Бедный Бруно-о-о-о-ов...
      Капитан недовольно покосился на ефрейтора. Тот уже испускал нечленораздельное блеяние. Кондратьев сам с огромным трудом сдерживался.
      - Тетеревский, отставить, - выдавил он и спохватился: - Послушай, Врунов.
      Как этот черный умудрился тебе пластмассовым кувшином кочан проломить? Кувшин что, полный был? С водой?
      Вопрос командира вызвал новый взрыв хохота. Туземные бюрократы, запертые за дверями всего коридора, с ужасом прислушивались. О, Солнечный бог! О, эти страшные и странные белые люди!
      - Никак нет, товарищ капитан, - ротному повару вовсе не было смешно. Я потом посмотрел. Ваза... то есть кувшин был из глины.
      - Так. Мне можно посмотреть? Должен же я знать, каким оружием наносят ранения моим бойцам!
      Врунов печально развел руками:
      - Никак нет, товарищ капитан. Горшок разбился. Я хотел сказать, ваза... То есть - кувшин...
      Десантники грохнули так, что мигнули настенные светильники. Тут уж не сдержался и капитан.
      Кое-как отсмеявшись, он сказал:
      - Ладно. Отвечай на второй вопрос. Ты жрать сможешь готовить?
      Врунов сделал обиженное лицо:
      - Ну я же повар!
      - Вижу. - Капитан осторожно похлопал его по плечу. - Вижу, что повар. Останешься в строю.
      11
      Барабанная дробь разлеталась по окрестностям. Там-там-татата, там-там-татата, там-там-татата... Пять пар барабанщиков стояли друг против друга под кроной племенного дерева. Мелькали черно-розовые ладони. Извивались гибкие тела. Рассекали воздух конические палочки.
      Население деревни в лучших галабиях толпилось вокруг. По случаю праздника Четвертого урожая на дерево были вывешены маски всех идолов народа фон, а выше прочих - маска Солнечного бога.
      Жестокое солнце в тропиках. Боятся и почитают его африканцы. Скрестив руки на груди, стоял под деревом седой вождь Нбаби.
      "Там-там-тататам, - гремело в двух шагах от него, - там-там-тататам!"
      Люди ждали и пропитывались ритмом.
      Ноги непроизвольно притопывали. Вращались покрытые татуировкой животы.
      Тряслись головы и груди. Звенели праздничные кольца - по килограмму колец в каждом ухе бритоголовых женщин.
      Внезапно все стихло. С одной из сторон площади толпа расступилась, чтобы пропустить процессию.
      Во главе важно выступал главный колдун деревни Губигу. Его мускулистые руки сжимали над головой два ножа - в каждом не меньше полуметра длины. Каплу описывал ножами восьмерки. Белые праздничные полосы на широком лице придавали ему особенно свирепое выражение.
      Острейшие лезвия пролетали в считанных миллиметрах от пальцев и головы колдуна. Он напоминал дирижера симфонического оркестра и одновременно каратеку с нунчаками. Утренние лучи отскакивали от стали в глаза собравшимся, делаясь солнечными зайчиками. Люди вздрагивали.
      Следом за Каплу мужчины в головных украшениях из цветных хлопковых нитей вели двух быков. Можно было подумать, что вся сила животных ушла в рога.
      Африканские травы, усваиваясь, превращались не в говядину, а в чудовищные лопасти на головах. Не в коня корм. Каждый рог имел две ладони ширины и больше метра длины. Всякий знает эту африканскую породу.
      Невысокие животные с огромными саблеобразными рогами редко бывают хорошо откормлены. Не растут в Африке клевер с тимофеевкой. Туго в Африке с выпасами. Туго и с комбикормом. Даже ноги у саблерогих быков кривые: каждый в телячьем возрасте переболел рахитом.
      Быки словно что-то понимали в происходящем и беспокоились. Погонщики дубасили их увесистыми палками по торчащим ребрам.
      Появление процессии на площади вызвало крики радости. Голод не тетка. Немедленно отыскались помощники с большими глиняными сосудами. В Губигу была гончарная мастерская, где работали женщины.
      Нбаби повернулся к племенному дереву, простер руки к маске Солнечного бога и повалился на землю.
      Затем рухнул как подкошенный колдун.
      Потом погонщики обоих быков и ассистенты с сосудами.
      Дружно взмахнув палочками, пали ниц десять барабанщиков.
      И, наконец, залегла вся деревня.
      Люди не сводили глаз с раскрашенных масок и умоляли их быть снисходительными. Люди поглядывали на колдуна и умоляли его быть расторопнее. В животах урчало.
      Первым вскочил Каплу. Корча страшные гримасы, бросился к одному из быков.
      Степенно, переполненный чувства собственного достоинства, поднялся представитель племенной аристократии вождь Нбаби.
      Спустя мгновение все были на ногах.
      Барабанщики затеяли мелкую и тихую сбивку, которая, однако, быстро прибавляла в громкости. Главный колдун скакал перед быком.
      Тот отвечал довольно тупым взглядом.
      Лишь размахивал хвостом, отгоняя мух.
      Странный бык. Это, должно быть, от голода. В дороге волновался, крутил рогатой башкой, думал: там, куда ведут, накормят или не накормят?
      Оказавшись в центре внимания, бык понял: не накормят. Сами голодные.
      Перед таким быком можно поставить настоящего испанского тореадора с настоящей ярко-красной мулетой. Все равно коррида не получится.
      Тысяча пар карих глаз напряженно следила за происходящим. Основной интерес вызывали два объекта.
      Страшные лезвия в руках Каплу.
      И рельефно выделяющаяся на бычьей шее артерия.
      12
      "Там-та-тата-там, там-та-тата-там, тамта-тата-там", - врывались звуки в пальмовую хижину вождя.
      "Там-та-тата-там, там-та-тата-там, тамта-тата-там", - врывались звуки а бритую головку Зуби.
      Черно-розовые ладони и конические барабанные палочки односельчан словно били прямо по мозгу. Крепкими белыми зубами страдалица закусила широкую коричневую губу. Глаза полуприкрыты. По лицу струится пот.
      Черные пальцы дочери вождя с такой силой впились в основание ее ложа, что под ногтями стало белым-бело. Зуби испустила хриплый густой стон, и голова ее перекатилась налево.
      - Я умираю! - заорала Зуби. - Не могу больше!!!
      Голова ее перекатилась направо.
      Две старые негритянки, совершенно голые, сидели рядом на пальмовых листьях. Старой в тропической Африке считают женщину после тридцати пяти. На старость отводится в среднем еще десять лет.
      - Не умрешь, - равнодушно глядя, как перекатывается голова Зуби, сказала одна старуха.
      Постель Зуби представляла собой нечто вроде широких носилок из пальмовых же ветвей. Груда листьев была прикрыта галабией. Над ней возвышался раздутый живот дочери вождя. Широко раскинулись ее ноги. Воды уже отошли. Галабия была совершенно мокрой. Шел четвертый час мучений схватки начались на рассвете. Первый раз трудно рожать.
      Негритянка рожает за свою короткую жизнь десятки раз. Большая часть детей либо рождается мертвыми, либо погибает во младенчестве.
      К заболевшему ребенку родители сразу утрачивают всякий интерес. Пытаться спасти его бессмысленно. Можно лишь продлить мучения. Даже туберкулез не умеют лечить в африканских деревнях.
      Жизнь детей природы подчинена закону естественного отбора. Гибель ослабленной особи - нормальное явление. Все равно до подлинной, немощной, старости лучше не доживать. Когда рука не сумеет поднять мотыгу или копье, кормиться станет нечем. Придется совершить ритуальное самоубийство под восторженные крики соплеменников.
      В природе смерть - нормальное явление. Лишь белые извращенцы могли дойти до того, чтобы с помощью хитроумных аппаратов годами поддерживать жизнь человека, находящегося в коме.
      Лишь белые извращенцы могли договориться до того, что вместе с человеком умирает целый мир. Если человек не в силах участвовать в добывании пищи, то это уже не целый мир, а целый лишний рот.
      - Конец! - страшно закричала Зуби. - Смерть!
      Крик перешел в рычание. Из прикушенной губы потекла кровь. Красный ручеек на черной атласной коже. Потный подбородок, потная шея. Раскинутые ноги содрогнулись в конвульсиях.
      В глазах поплыл красный туман. Тамтам-тата-там, там-там-тата-там, там-тамтата-там. Бессильно разжались пальцы, сжимавшие пальмовые струги ложа.
      В тот же миг ликующие крики донеслись с площади. Барабаны неожиданно смолкли. Ах, какой восторг. Старухи с сожалением переглянулись. Им хотелось быть там, со всеми. Их тоже мучил голод.
      13
      Погонщики висели на саблеобразных рогах. Прочные пальмовые веревки спутывали кривые передние и кривые задние ноги.
      Ассистенты протягивали глиняные тазы. В последний раз молнией сверкнул нож колдуна под испепеляющим взглядом Солнечного бога. И вонзился в шею быка.
      Из артерии, которая рельефно проступала под темной шкурой, хлынуло. Бык дернулся. Глаза его округлились и готовились выпасть из орбит.
      Барабанщики замерли. Народ фон, как один человек, испустил вопль восторга.
      Животное удержали. Кровь лилась в подставленный сосуд. Жители Губигу сглатывали набегающую слюну. Они испытывали танталовы муки. Однако процедура есть процедура.
      Размахивая окровавленным ножом, Каплу совершал невероятные прыжки.
      Едва касаясь земли босыми ступнями, он взлетал, словно резиновый черт.
      Непрестанно выкрикивая слова заклинаний, колдун то возвращался к сосуду с кровью и подставлял руки под струю. То прыгал вверх, размазывая кровь по лицу.
      То прыгал вокруг племенного дерева, обмазывая кровью маски идолов.
      Перепачкав очередную маску, он орал:
      - Бог Земледелия первую жертву принял!
      Народ фон, свободный от тяжелых работ, дружно повторял:
      - Бог Земледелия первую жертву принял!
      14
      Вторая старуха увидела, как между ног дочери вождя появляется темный предмет. Сотни раз принимала она роды. Сотни раз была на похоронах. Сама она рожала двадцать четыре раза. У нее было девять детей.
      При виде новой жизни она не испытала ни радости, ни сострадания. Она не испытала ровным счетом ничего. Подсела поближе к роженице и стала глядеть, как выходит новый односельчанин. Не надо ли ему помочь.
      Другая старуха придвинула большой глиняный таз с водой. С той мутной зеленой жидкостью, которая текла в соседней реке. Скорее обмыть новорожденного, привести в чувство молодую мать и - к своим. На площадь. Там вот-вот начнется самое интересное.
      15
      От горячей бычьей крови где-нибудь в России поднимался бы пар. Горячая кровь, холодный воздух. В тропиках если пар и поднимается, то над ядовитыми болотами. Да над действующими вулканами.