Глава 1

Сразу же признаюсь вам: о «Зените» я раньше ничего не слышал. И когда получил приглашение возглавить этот клуб, был близок к шоковому состоянию. К тому же Петербург-это Россия, а Россия в Чехии всегда считалась после известных событий неизведанной и враждебной страной, которой большинство моих соотечественников предпочитало избегать. Впрочем, я к этому большинству, как человек в целом аполитичный, не принадлежал. И когда пришел в себя после неожиданной информации, сразу же решил, что непременно должен попробовать хотя бы для начала один раз съездить в Россию и лично поговорить с заинтересованными во мне людьми.

Мое знакомство со страной, хоть и растянулось на два этапа, но довольно быстро привело к тому, что место работы я сменил. Не могу сказать, что работа в «Млада Болеслав», клубе второй чешской лиги, меня радовала. Да, построили новый стадион. Да, спонсоры готовы были платить деньги для выхода в высшую лигу. Но что-то во мне постоянно пульсировало, не давало спокойно жить, пусть я и был, как у Христа за пазухой. От дома до места работы я долетал на машине за полчаса – город «Шкоды» находится как раз между Прагой и моим Либерцем. Однако чешский футбол разочаровал меня. Чтобы преуспевать в нем, чувствовать себя спокойно, нужно подхалимничать, плясать под дудку агентов, участвовать в различных коллективных играх, как правило, нечестного характера. И, что самое главное – молчать, как рыба, ни с кем не спорить и не ссориться. А вот этого я никогда делать не умел. Сколько себя помнил, всегда шел в драку, не выносил над собой давления, даже со стороны собственного клубного руководства. До сих пор считаю, что мне удалось практически на ровном месте создать конкурентоспособный «Богемианс» лишь потому, что я в своем лице объединял сразу две роли-главного тренера и спортивного директора. Когда же со мной в «Спарте» в 1996-м году словацкие хозяева хотели поставить себя, как с наемным рабочим, я тут же встал в позу и откланялся. Забегая вперед, скажу, что за годы работы в «Зените» мне не раз пришлось сталкиваться с проблемами, порождаемыми собственным характером…

Когда позвонил агент Павел Зика, известный в Чехии футбольный функционер, и сообщил, что нужно срочно вылететь в Москву на переговоры в компании с неизвестным мне до того момента парнем по имени-фамилии Виктор Коларж, я сначала не поверил: «Не шути со мной. Уже вечер, я хочу отдыхать, а не заниматься глупостями». Но Зика не шутил. Спустя два дня я сидел в самолете и фактически инкогнито летел в Москву, которую до этого в последний раз видел еще в начале 80-х.

Там, на встрече, Виталий Мутко (кроме него еще были Зика, Коларж и русский агент Константин Сарсания, сейчас работающий спортивным директором в «Зените») нынешний президент Российского футбольного Союза, а тогда президент «Зенита» сказал мне, что ему нужен тренер, умеющий работать с молодыми футболистами. Мол, он долго собирал обо мне информацию и понял, что такому тренеру, как мне не нужны готовые футболисты, которые стоят огромных денег, что я способен сделать команду практически из ничего, и что именно таким критерием он руководствовался при выборе тренера для «Зенита», который упал в 2002-м году в глубокую яму. Мутко, который произвел на меня с самого начала впечатление симпатичного интеллигентного человека, также поведал, что он делал еще до того, как стало известно обо мне, предложение тогдашнему тренеру сборной Латвии Александру Старкову, тот очень долго думал, но в последний момент все-таки решил остаться в национальной сборной Латвии, которая на тот момент имела шансы выйти на чемпионат Европы 2004-го года в Португалии. Интересно, кстати, сложилась дальнейшая судьба моего латышского конкурента. Латвия действительно вышла на чемпионат Европы, чем произвела фурор в Европе, а сам Старков получил приглашение из «Спартака», элитного клуба российской премьер-лиги. Полагаю, что теперь Александр узнал, что такое быть тренером именно элитного клуба, получил об этом исчерпывающую информацию, которая в течение двух лет падала на него тяжелыми глыбами. Свою задачу в первый же сезон он выполнил, вывел команду в Лигу чемпионов, но в итоге лишился работы и даже спасибо ему толком никто не сказал. Старков был чужаком, и это вышло ему боком.

Впрочем, это я уже о будущем…

– Об этом мне можете даже не говорить, – сказал я тогда Мутко – Мне все равно, вели вы переговоры со Старковым, или с Бышовцем. У меня есть желание поработать в «Зените» и больше меня ничего не волнует.

На самом деле перед вылетом в Россию меня кое-что все-таки волновало. Например, как быстро я смогу вспомнить те азы русского языка, которые в меня заложили еще в школе. На счастье, Виталий говорил четко, ясно и с пониманием проблем не возникло. На Мутко мои слова, видимо, произвели впечатление. Уже спустя 10 дней я прилетел в Петербург на Совет директоров и, так получилось, сразу подписал контракт. В Питер я взял с собой жену Зузану, чтобы она со своей чисто женской интуицией осмотрелась кругом и посоветовала мне, имеет ли смысл ввязываться эту авантюру (поймите меня, на тот момент все именно так и выглядело!). Кроме того, мне страшно не терпелось посмотреть условия, в которых мне предлагалось работать.

Впечатление от моего первого в жизни питерского дня оказалось весьма неплохим, пусть мы оба с Зузаной невероятно устали. Во-первых, сюрпризом для меня стало абсолютно иное понимание русского слова «база», которое в Чехии люди всегда воспринимали с легким содроганием. В голове у них сразу всплывало или что-то военное, либо нечто заброшенное и ветхое, где спортсмены вынуждены жить без горячей воды и лежать на железных койках. Ничего подобного в Питере я не обнаружил – в Удельной мне показали довольно приличное поле, да и само здание базы даже до ремонта, который тогда только начинался, находилось в неплохом состоянии.

Александр Поваренкин (заместитель гендиректора клуба «Зенит» прим. авт.), который проводил для меня эту экскурсию, обещал, что здесь очень скоро все доведут до ума и тогда мне будет абсолютно не о чем беспокоиться.

Затем нам предстояло увидеть своими глазами стадион, тот самый футбольный храм, при виде которого у истинного тренера всегда замирает сердце. Жена говорит, что у меня нездоровый интерес к футбольным аренам самой разной величины – куда бы я не приехал, везде ищу их глазами из окна такси. Правда, такая же мания есть и у нее самой, только в отношении фитнесс-центров. Не успела Зузана в первый раз приехать ко мне, как уже за неделю обнаружила в Петербурге пять или шесть «фитек», как называют их у нас, в Чехии.

Но вернемся к делу. «Петровский» мне на первый взгляд не очень понравился. Было холодно, арена продувалась ледяным ветром, а трибуны были пусты и, что больше всего меня удивило, совсем без козырьков! К тому же вокруг поля шли беговые дорожки, а мне ранее не приходилась работать на таких аренах. Это потом я понял, что во время матчей «Петровский» способен преобразиться до неузнаваемости и довольно быстро полюбил его, а пока я смотрел на оранжево-желтые трибуны (и почему они там такие?!) и даже не предполагал, сколько всего придется сделать и пережить до своего первого зенитовского официального матча. Со стадиона мы отправились в офис клуба, где Виталий представил меня Давиду Трактовенко, главному акционеру. Быстро пролетели по кабинетам, мне объяснили для чего нужен тот, или иной отдел. А потом началось самое главное. Здание Промстройбанка, который как раз представлял Давид, находится недалеко от клуба и именно там я поставил свою подпись под контрактом. Перед этим прошел Совет директоров, куда пригласили и меня. Была уйма разных акционеров, которые устроили мне настоящий допрос, а я старался отвечать на их вопросы по-русски, отчаянно вспоминая всю школьную программу.

Итогом «артобстрела» стал прямой вопрос одного из них – хватит ли у меня смелости возглавить столь непростую команду, как «Зенит». «Еще бы у меня не хватило смелости!» – мелькнула мысль перед тем, как я уверенно сказал «да». Амбиции сделали свое дело. Все сомнения, вопросы, недосказанности – все отошло на второй план после этой фразы акционера, как будто бы меня взяли «на слабо». «Зенит», как я уже говорил, мне был до ноября 2002 года абсолютно неизвестен, и прежде всего потому, что эта команда на европейской арене появлялась нечасто. Я никогда не боялся огромных объемов работы и все свои клубы поднимал «с нуля». В Питере в тот момент мне и в голову не могло прийти, что здесь также придется сворачивать на пути к успеху уйму валунов и перепахивать поле заново. Зато я видел впереди возможность участвовать в Лиге чемпионов, соревновании, несущем в себе высший смысл для любого уважающего себя тренера.

Когда-то у меня появилась было прекрасная возможность участвовать в этом ярком турнире, но именно тогда, когда я получил приглашение от «Спарты» осенью 1995 года у президента клуба Маха закончились деньги. А вскоре пражан выкупили новые владельцы, с которыми у меня отношения изначально не сложились. В результате, я проработал со «Спартой» всего полгода, после чего ушел. Потом была долгая и кропотливая работа с «Богемианс», практически без денег, без ресурсов. Мы многого добились, но жажда большого футбола никогда не отпускала меня, а когда моя работа с «клоканами» (по-чешски «кенгуру», символ ныне не существующего клуба «Богемианс» – прим. авт.) закончилась и я перешел во вторую лигу, в «Младу Болеслав», она только усилилась. Вот почему я сказал свое «да» без малейших раздумий. После этого мне разрешили подышать свежим воздухом, а примерно через полчаса пригласили обратно и сообщили, что только что я стал новым главным тренером «Зенита». Не успел я опомниться, как тут же пришло первое серьезное испытание. По местным обычаям необходимо было «подкрепить» соглашение рюмкой спиртного. Я очень давно не беру в рот алкоголь и хотел отказаться, но мне довольно жестко сказали: «Так надо!». Надо, так надо. Вот только я почувствовал себя так, как будто через минуту умру. Пот катился градом, в голове стучало. Потом Давид Трактовенко мне признался: знай он, как на меня подействует алкоголь, мне бы разрешили пренебречь традицией.

Некоторые вещи меня все-таки настораживали. Почему команда так резко упала после успешного «бронзового» сезона? Почему на одной из последних игр сезона 2002 на стадионе было всего 12 тысяч болельщиков, если о популярности клуба мне с самого начала стал рассказывать каждый встречный? Кроме того, у меня у самого существовала проблема – ведь я на тот момент оставался главным тренером «Млада Болеслав». А это означало, что с этим клубом предстоит разрывать контракт. Я был уверен, что его генеральный директор Шетрле меня просто так не отпустит и мысленно уже готовился выплачивать неустойку. Зная людей, которые руководили «Младой», в том, что она будет большой, сомневаться не приходилось. Агенты Зика и Коларж, впрочем, были весьма заинтересованы в моем переходе в «Зенит», а потому поспешили меня заверить, что проблему с «Младой» они решат. И я страстно желал, чтобы они это сделали. За ценой бы не постоял.

На обратном пути в самолете жена, которая заметно погрустнела – ей очень не хотелось со мной расставаться на такой долгий срок, ведь мы всегда были вместе-спросила меня: «Стоит ли твоя командировка в Россию того? Компенсируется ли то, что я тебя теряю хотя бы материально?». Я в ответ только усмехнулся – откуда же я мог знать! Ведь сам контракт, который мне предложили на Совете директоров, я подмахнул, не читая. Думал в первую очередь о работе, и ни о чем другом. В любом случае, тратить кучу времени на то, чтобы разбирать русские слова и специальную терминологию в контракте мне не хотелось. Некоторое время спустя, конечно, я ознакомился с его условиями. Предложение было достаточно среднее, особенно, если сравнивать с тем, что получали в «Зените» футболисты. Впрочем, меня это, повторю, не сильно волновало – желание работать зашкаливало за все разумные пределы. Сам себе удивлялся – вроде бы почти 20 лет работал без передышки, а все равно без футбола, борьбы, нервов и бессонных ночей чувствовал себя неуютно, каким-то неприкаянным.

Мы вернулись домой и почти сразу обо всем проведали журналисты. В Чехии, надо сказать, они гораздо злее чем российские. Все время норовят уколоть, поддеть, а зачастую откровенно «убивают» кого-то на заказ. Правда при этом в футболе, надо отдать им должное, подкованы лучше. Так вот, им я отвечал одно: «Контракт я не подписал, только предварительное соглашение о намерениях». По большому счету, я не имел права заключать соглашение с другим клубом, при действующем договоре с «Младой Болеслав» и еще не знал, отпустит меня его руководство, или нет. Но когда я, вернувшись из Петербурга, отправился со своей командой на последний выездной матч первого круга в Долни Коунице, понял, что ни о чем, кроме как о «Зените» думать не могу. На моих глазах соперники месили грязь на ужасном поле, размытом дождем, а у меня в мозгу была картинка с видео матча на переполненном «Петровском» – Мутко надавал мне с собой кучу кассет с 2001, «бронзового» года.

Вскоре произошло то, чего я и ожидал. Меня заговорщицким тоном пригласил на чашку кофе Шетрле и у него в кабинете они со спортивным директором Куделой бесцветными голосами назвали суммы денег, которые я должен буду за свой отход заплатить каждому. Потом я посчитал, что мои доходы в «Зените» изначально практически не превышали той суммы, что я получал в Чехии, учитывая все эти «комиссионные». Но я был уверен в том, что делаю и уже вовсю горел идеей стать первым чешским тренером (да что там чешским – иностранным!), который проявит себя в России. Двух коротких визитов в эту страну мне хватило, чтобы понять, что здесь можно жить, причем, возможно, роскошнее, чем в Чехии. Смешно слушать, как кто-то у меня на родине до сих пор спрашивает: «это правда, что люди в России живут в землянках?». Бред полный!

В конце концов, настал день 14 декабря. Я должен был вылететь в Петербург, чтобы приступить к работе на новом месте. Жена, заливаясь слезами и пребывая в различных страхах, сомнениях и тревогах, собрала мне вещи. Я терпеть не могу женские слезы, но понимал ее: мой дом был завален чемоданами, одеждой и прочей ерундой и было впечатление, что я съезжаю куда-то насовсем. Сумки еле закрылись, утрамбовывали их мы с Зузой чуть ли не ногами. Знал бы я, как настрадаюсь потом со всеми этими костюмами, пиджаками, рубашками! Потом была полуторачасовая дорога в аэропорт, и мне хотелось, чтобы машина летела еще быстрее. Питер занял все мои мысли задолго до того, как мы с помощником Владимиром Боровичкой сошли с трапа «Боинга» не в качестве гостей, а как полноправные жители этого уникального города.

Прилетели мы уже под вечер, когда было темно. По дороге из аэропорта, где нас встретили начальник команды Юра Гусаков и переводчик Иван, Бора (здесь и далее – Владимир Боровичка – прим. авт.) не переставал удивляться, насколько Петербург большой город. Ему из своих Пругониц до пражского аэропорта ехать около 40 минут, а тут мы столько же времени потратили.

Только на полпути к гостинице. Причем, после тяжелого дня покой нам только снился. Ребята завезли нас в маленький, но очень уютный отель на красивой набережной канала, однако у меня времени было лишь на то, чтобы переодеться и чуть-чуть передохнуть.

Со слова «чуть-чуть» Властимил, по сути, начал открывать для себя Россию. Оно стало одним из первых русских слов, запавших Властимилу в душу. Его звучание забавляло чеха и примерно на второй день пребывания в России он не выдержал и спросил:

– Вы все говорите «чу-чуть». Что это значит?

Услышав ответ «немного, немножко», Властимил удивился, что потешное на его взгляд «чу-чуть» имеет столь серьезное значение. И с удовольствием стал употреблять его при удобном случае. Например, когда шел с утра открывать дверь. После звонка из тишины сначала доносились его шаги, а потом предупреждающее «чу-чуть», что означало, видимо, «минутку, сейчас открою».

Стоило мне открыть чемодан, как вещи из него едва не выбросило взрывной волной. Их было так много, как будто я ехал в Петербург открывать собственный бутик, а не работать с футбольной командой. В эти минуты я проклял едва ли не все на свете – весь мой гардероб категорически не хотел влезать в относительно небольшой гостиничный шкафчик. Точно так же, как за полсуток до этого отказывался помещаться в чемодане – чтобы утромбовать вещи мы с женой разве что не садились на чертов кофр. Еще бы! Она-то думала, что собирает меня на войну.

Содрогнувшись при мысли, что все это надо разбирать прямо сейчас, я чуть ли не пулей вылетел в корридор отдышаться. Иван с Юрой еще не уехали, последний должен был везти меня на встречу с президентом. Мутко хотел, чтобы мы с ним встретились тет-а-тет и пригласил на ужин. Мне же в свою очередь трудно было удержаться от расспросов о моей команде в первый же день. Тем более, что Гусаков – начальник команды, а я всегда ценил мнение людей, находящихся внутри событий. Они единственные, кто способны рассказать всю правду, или хотя бы 90-процентню правду, дать информацию, максимально приближенную к истине. Особенно это становится заметно когда происходит перемена власти. И именно поэтому, услышав ответ на свой первый вопрос, «Сколько позиций нужно усиливать в межсезонье?», я едва не начал хвататься за стенки, чтобы не упасть. Юра коротко в своей неэмоциональной манере словно выстрелил «с глушителем»: «Практически все!».

Что и говорить, полученная информация шла вразрез с моими представлениями о том, что я имею к диспозиции. До тех пор я видел множество видеокассет, как «Зенит» побеждает при полном стадионе одного соперника за другим. Все они были датированы 2001 годом, когда Питер выиграл третье место. Глядя на игру той команды, я совершенно не понимал, как она могла оказаться через год на десятом месте и при этом удивлялся, что ни одной кассеты с записью игр провального сезона я не получил. Как-то нехорошо удивлялся, хотя и был поначалу настроен видеть на новом месте только хорошее.

Еще на пути из аэропорта поинтересовался, откуда такой замечательный игрок, как светловолосая «восьмерка», которая в бронзовом сезоне «выгрызала» едва ли не каждый метр пространства в середине поля. И меня ждал еще один шок, когда я узнал, что человека по фамилии Горшков в «Зените» больше нет. Буквально через три дня еще один сотрудник команды, администратор Гена Попович, не называя, впрочем, игровых номеров, говорил мне примерно те же самые вещи. Это совершенно другой человек, отличающийся от Гусакова. Простоватый, душа на распашку, полный необузданных эмоций, по большому счету, некая смесь большого ребенка и еще действующего футболиста. Генка закончил с футболом драматически – после бронзового сезона прошел углубленное медобследование и выяснилось, что у него есть серьезный порок сердца, из-за которого при больших нагрузках каждый день может стать последним. Я слишком хорошо знал, что такое закончить с футболом в расцвете сил – сам до сих пор звеню в аэропортах при прохождении металлоискателя железной пластиной в колене. И не мог относиться к Поповичу без доли симпатии.

Стоя в коридоре гостиницы, я слушал Гусакова, который вываливал все новые и новые занятные вещи: «Внутри команды разброд, нужно затягивать гайки, максимально усиливать состав. За то, что не вылетели, надо благодарить бога за успешный старт, когда «Зенит» шел 4-м.». Слушал и лихорадочно прокручивал в голове всю полученную информацию, складывал весь негатив воедино, чтобы понять сейчас, прямо здесь хоть что-то!

Разумеется, это было невозможно. Поэтому я даже обрадовался, когда Юра, посмотрев на часы, сказал, чтобы я собирался, поскольку Мутко уже ждет в ресторане. Волей-неволей, пришлось вернуться к распухшему чемодану.

Ехать пришлось недалеко. Мы перемахнули через сказочно красивый мост и были на месте. Ресторан был уютен, кажется, с высокой французской кухней, но эти детали я уже помню смутно. Виталий с супругой встретили меня уже в зале и начался долгий разговор в непринужденной обстановке. Точнее, непринужденно себя чувствовал как раз президент, мне же приходилось неимоверно напрягаться, чтобы все его слова безошибочно понимать.

Переводчика не было. Во-первых, в некоторых беседах важна конфиденциальность, во-вторых, Мутко хотел, чтобы я как можно скорее выучил русский язык. Здесь, надо сказать, наши желания совпадали – единственной вещи, которой я до сих пор не мог себе представить, было то, как я буду со стопроцентной точностью доносить свои указания до ушей, а главное сознания игроков.

Говорит президент долго, складно, с почти что революционным напором. Его слова ложились плавно, но в то же время уверенно. Он обволакивал меня непоколебимой верой в свою команду и своими переживаниями за ее судьбу в прошлом сезоне, когда радости ни Мутко, ни поклонникам она не доставляла. Что-то упорно не давало мне покоя в этой расслабленной, непринужденной атмосфере. Слишком большой заряд оптимизма, что ли?

«Чудо-богатыри» – как сейчас помню слова президента, адресованные «Зениту». Чудо-богатыри, оказавшиеся, «благодаря» тренерам-раздолбаям на 10-м месте. А Юра? Он-то мне что говорил?

По большому счету, Петржела начал работать над составом еще в коридоре гостиницы, где у него как раз состоялся тот самый знаменитый разговор с Юрием Гусаковым. Разговаривая со мной и начкомом о селекционной работе, он первым делом начал с полузащитника Мичкова, который когда-то считался исключительным талантом, потом уехал из родного «Спортакадемклуба» заграницу, а именно в Бельгию, где довольно быстро потерялся. На момент подписания контракта «Зенита» с Петржелой, Мичков обретался где-то в Швейцарии, не сумев до этого пробиться в состав «Рубина». Тем не менее, его кандидатуру «подкинули» Властимилу сразу же, едва он оказался в России. Агенты – люди быстрые и бывает так, что рассчитывают не самых многообещающих своих клиентов протащить куда-либо «на шару». То есть, пока новое руководство только разбирается, что к чему. Ругать за это агентов и обзывать уничижительным советским словом «жучок» нельзя (впрочем, кому сильно хочется – можно, конечно). У каждого свой бизнес, а бизнес в свою очередь довольно жесток и зачастую процветает на чужих ошибках. Может быть когда-то Мичков действительно что-то умел в футболе, но в тот момент у Петржелы, любящего физически крепких и здоровых футболистов, а следовательно, интенсивный футбол, кассеты с записями его игры энтузиазма не вызвали.

– Мичков это трагедия! – характерно отрывисто махнул рукой Петржела. И тут же в развалочку туда-сюда прошелся по узкому коридору, изображая вальяжную манеру игры футболиста. – Только стоит, не бегает!(с ударением на второй слог).Властимил уже старался брать быка за рога и разговаривать по-русски во что бы то ни стало – Я таких не любим. Уже знаю, кого хочу пригласить в клуб. Об этом и поговорю с президентом.

Разговор в ресторане подходил к концу, я начинал чувствовать заметную усталость. Все-таки такой поток информации на русском языке вынести даже подготовленному человеку было не так просто. Мутко словно почувствовал это и свернул беседу буквально за пару минут. Напоследок, впрочем, снова сумев заинтересовать меня, причем весьма серьезно. Причем не только заинтересовать, но и, как бы это помягче выразить. Обеспокоить, что ли.

– Завтра приезжай пораньше в клуб, поговоришь с нашими людьми, которые раньше работали с командой. Рапопортом, Бирюковым, Морозовым. Выслушаешь их мнение, полезно будет.

Произнес это все президент мягким плавающим тоном, но в том, что это было не партнерское предложение, а именно приказ, невозможно было сомневаться. Ничего подобного мне ранее в жизни не приходилось делать.

Меня мало интересовало (да что уж там – не интересовало вообще!) то, чем занимались мои предшественники в предыдущих клубах. Я знал только то, что следует делать именно мне, ни на секунду не отходил от своего плана и собственных наработок, был уверен в собственных силах, и не нуждался в никаких советах. Но при этом находился на чужой территории, вклинился в чужую игру, и мне предстояло выживать в тяжелой и неизведанной среде.

Поэтому я подавил нечто, поднимавшееся пожаром в глубине моего сознания, и, сделав как можно более нейтральное лицо (друзья и жена Говорят мне, что у меня это получается особенно удачно), заставил себя кивнуть головой. Дескать, понял, вопросов нет.

Тем временем разговор стал постепенно смягчаться, обретать более отстраненные формы, в чем, надо сказать, немалую роль сыграла супруга Виталия. Под конец ужина я более или менее расслабился, прочувствовал всем телом навалившуюся усталость от перелета, бесконечных разговоров и общего напряжения и, честно говоря, слабо помнил, как мы с Боровичкой добрались до отеля. В этот раз к спиртному я не притронулся, а Мутко и не настаивал.

Сказать, что работа с первых дней закипела, было бы преувеличением, если считать тренерской работой тренировки и комплектование команды. Масса беготни (точнее, разъездов с неизменными Иваном и Володей), знакомств, информации, которой я был буквально перегружен. В первый же день меня ждал тот самый рекомендованный Мутко допрос, который отнял у меня массу сил, несмотря на то, что в роли допрашиваемого оказался вовсе не я.

Мои предшественники, которые до сих пор числились работниками клуба, начали вводить меняв курс дела. Сначала мне довелось познакомиться с Борисом Раппопортом, тем самым, что управлял командой перед самым моим приходом. Он очень много говорил. Говорил столько, что у меня начала раскалываться голова, едва он начал только перечислять полузащитников. Гулкий голос спортивного директора заполнил все пространство моего организма, я уже не старался понимать каждое отдельно взятое слово, а просто улавливал общий смысл того, что говорил Рапопорт.

В целом вырисовывалась интересная картина: тренер команды, которая не выиграла ни одного матча в осенней части чемпионата расписывал в красках, какие сильные футболисты собраны в «Зените». Почти ни об одном игроке я не услышал плохого слова, что никак не вязалось с теми сказанными полушепотом словами Гусакова.

Спустя час спортивный директор закончил свою речь. Наступила очередь Юрия Морозова. Как я узнал, этот старый тренер уже тогда довольно тяжело болел, но периодически приезжал в офис клуба, так как числился советником президента. Что означала эта должность, я не знал, и не особо старался в такие вещи вникать. Скажу лишь, что не ожидал услышать от этого человека то, что ожидал услышать. «Никого не слушай, никто тебе здесь помогать не будет. Этот футболист свою карьеру почти закончил. Этот – авантюрист, каких свет не видывал. Полкоманды нужно разгонять и лепить все заново». Морозов говорил спокойно, уверенно. Я видел на кассетах, как «Зенит» под его руководством блестяще играет в сезоне-2001 и у меня не было оснований ему не верить. Вряд ли, впрочем, от этого было легче. Ведь при большом объеме информации, которая плюс ко всему, еще и противоречива, сложно сразу выбрать методы работы, тем более, если ты еще не знаком с командой. А до первого по-настоящему рабочего дня оставалось еще ой как много времени! Целая неделя…

Изначально я должен был находиться на «боевом посту» рядом с Властимилом во время всех его переговоров с бывшим тренерским штабом. Беседа с Рапопортом протекала в моем присутствии. Петржела почти все понимал, но периодически спрашивал, что означают те или иные слова.

Примерно так же началась и беседа с Юрием Морозовым, но примерно на пятой минуте общения в кабинете как будто бы случайно появился Александр Поваренкин, правая рука Мутко, да и, по удивительному стечению обстоятельств, всех последующих руководителей клуба с различными поправками. Плавно вписавшись в разговор он, спустя минуту, с доброй улыбкой попросил меня выйти. К тому моменту, впрочем, Морозов успел в моем присутствии пройтись по трем игрокам, которые числились в «старой гвардии» Виталия Леонтьевича. И пройтись, надо сказать, весьма нелестным образом. Надо сказать, что с профессиональной точки зрения я был весьма разозлен-если я переводчик, то почему, собственно, меня просят выйти при исполнении прямых обязанностей. Вспылив, я тогда не нашел ничего лучшего, как… высказать претензии к Поваренкину самому Мутко. Тот неодобрительно покачал головой и пожурил подчиненного в пространство. Вроде, «ай-ай, как же это он так!». Тогда я еще не понимал до конца, лишь догадывался, что президент «Зенита» таким образом вел свою игру. И Поваренкин не просто так вошел в кабинет, когда там появился Морозов…

В тот день со мной разговаривали и другие люди. Кажется, был еще один тренер сезона-2002 – Бирюков. Но по-настоящему крепко в голове засело лишь то, что сказал Морозов. Когда информационный водопад иссяк, я, как это было заведено, отправился в кабинет Мутко на заключительную беседу. Тот поинтересовался, что я почерпнул из разговора с тренерами. И мне пришлось сразу вывалить ему все сомнения по некоторым игрокам, о которых говорил Морозов. Сказать, что Мутко разозлился, значит не сказать ничего. «Зачем ты слушаешь этих неудачников, да этого деда?! Ему уже черт знает сколько лет, с головой не в порядке! Да ты понимаешь, что как только у тебя поправится Игонин, проблем в центре поля не будет никогда! Это же наш парень, питерский, мы его растили и пестовали, болельщики его обожают. А Лепехин чем ему не нравится? Этот же вцепится зубами в соперника, и не отпустит. Ну надо же, зачем ты их всех слушал?!».

Погруженный в собственные мысли и эмоциональную речь президента, я даже не сразу уловил явное противоречие в словах Мутко. То есть, что значит – зачем я их слушал? – ты же сам мне сказал, что это необходимо, что нужно узнать мнение всех, кто работал с командой, кто знает ее изнутри!

Или эти люди должны были сообщить мне то, что хотел слышать МУТКО, а Морозова в этом плане невозможно было контролировать? Что мне оставалось делать в той ситуации? Разве что снова покивать головой, и… моментально принять решение. Тренер, который перед тем, как предпринять какой-то шаг лишь на чье-то мнение, пусть даже это – президент клуба, считайте перешел в любители. Все необходимо пропускать через себя, через свой опыт. А у нас впереди было несколько месяцев сборов, и за это время можно было не только детально ознакомиться с положением дел в команде, но и что-то предпринять. В результате, когда Мутко произнес лишь половину своей очередной пламенной речи, я уже сгреб мысли в кучку – буду ждать очной встречи с командой и первых недель работы с ней.

В гостиницу на набережной я вернулся почти полностью в бессознательном состоянии. По дороге Юра и Иван еще завезли меня в большой магазин в центре города, который назывался Гостиный двор, где я себе купил большую сумку для бумаг. Помню, что на улице уже было темно, стоял мороз, но в двери магазина я еле протиснулся – столько было людей. Да уж, это не мой маленький уютный Либерец, который за15минутможнопересечь на машине. Счастье еще, что пожалуй, это был первый и последний раз, когда во время покупок меня никто не узнал и никто не подошел за автографом.

Дома я сразу же свалился и уснул. Во сне, почему-то, видел себя со стороны, играющего в футбол…

На следующий день знакомство с клубной структурой должно было продолжиться. На счастье, не с раннего утра. Иван должен был приехать ко мне в отель в районе 12 часов, и, по рекомендации Гусакова, нам предстояло совершить прогулку до какой-то старой и очень красивой церкви. Воздухом подышать, город посмотреть. Почему бы и нет – на улице вовсю светило солнце, настроение было приподнятым и мы, не долго думая, вместе с Боровичкой вышли из гостиницы.

Однако уже спустя пару минут мы сильно пожалели, что предприняли свою вылазку. Понятно, что у жителей Петербурга представление о расстояниях несколько иные, нежели у нас, чехов. На вопрос, как далеко придется идти, Иван беззаботно махнул рукой: «Да это рядом!». Для меня «рядом» – это две минуты. Но спустя эти две минуты, что мы топали по 10-градусному морозу в довольно легкой одежде, наш юный друг как ни в чем ни бывало оптимистично добавил, что шагать осталось «всего» минут 10. Возразить я уже не мог – от дикого холода онемели губы. Видя, что мы с Борой уже вряд ли готовы продолжить знакомство с памятниками архитектуры, Иван предусмотрительно предложил повернуть обратно. Надо ли говорить, что спорить мы не стали?

Очередной рабочий день, который начался столь экстремальным образом, снова прошел в бесконечных разговорах. Уже смутно помню, сколько именно в тот день состоялось бесед. Одно запало в память хорошо – именно тогда я окончательно осознал, что более интересного с точки зрения профессионала клуба чем «Зенит» в моей карьере, пожалуй, еще не было.

Огромная армия болельщиков, целый город, который думает о футболе круглый год.10 тысяч на трибунах при самой ужасной игре, которую показывал «Зенит» на протяжении второй половины 2002-го года. Прекрасная база с тренировочными полями и несколько футбольных школ, которые, по идее, должны беспрерывно подпитывать основной состав игроками. Тогда я еще не догадывался обо всех хитросплетениях и специфике футбола в Петербурге, чувствовал, что в руки мне достался серьезный механизм, управлять которым почетно и интересно. Кроме того, страшно хотелось доказать коллегам в Чехии, что Россия – вовсе не жуткая страна, населенная лишь красноармейцами и алкоголиками. Что условия для жизни и работы здесь не хуже, если не лучше, чем в Чехии, где футбол погряз в стяжательствах, коррупции, черной зависти и прочей грязи. Тогда все предостережения относительно того, что меня ждет не менее трудный путь в России, казались мне второстепенными. Все-таки великая вещь – энтузиазм!

Поначалу, впрочем, получалось так, что опровергать чешских скептиков мне было не чем. Дело в том, что я хотел как можно скорее переехать в собственный дом, который мне был обещан. Признаю, что мы, чехи, люди весьма оседлые, очень привязаны к своему дому и каждый раз, когда его покидаем испытываем серьезное чувство дискомфорта. Поэтому я хотел именно отдельный дом, как здесь, в России говорится, «коттедж»,а не квартиру, пусть даже и самую большую и комфортную. Так что еще пришлось тратить немало времени на разъезды по всему городу и просмотр квартир и домов. А это дополнительные часы в пробках, что даже в уютном володином микроавтобусе порядком выматывало. Развлекали разве что разговоры с Иваном, чей поначалу смешной чешский язык немало меня забавлял. Можно сказать, пока я учил русский, он совершенствовал свой чешский, который для человека, никогда серьезно не учившего язык, знал весьма прилично. И все равно некоторые его перлы заставляли меня подчас валяться от смеха. Особенно, когда он начинал схватывать на лету незнакомые ему чешские ругательства и пытаться их применять в разговоре.

В результате долгих и утомительных разъездов я остановил свой выбор на коттеджном городке на самой окраине города. Не все мне понравилось с первого раза – кругом велось строительство, было много пыли и грязи – но главное все-таки получил: три этажа жилплощади с отдельными комнатами и белой спальней. Именно белой, как я хотел, такой, как была у меня дома, в Либерце! Хозяин, сдававший жилье в аренду, пообещал, что приведет все в божеский вид в максимально короткие сроки, и что чуть ли не завтра я могу справить новоселье. Этого момента я ждал с нетерпением, в отличие от того же Боры. Он согласился пожить в гостинице рядом с базой и повременить с жильем, поскольку в отличие от меня хотел квартиру ближе к историческому центру города. У него традиционно было немного вещей, тогда как платяной шкаф в моем гостиничном номере уже не выдерживал. Вещи, привезенные из Чехии, мялись и выглядели с каждым днем все ужаснее. Так долго продолжаться не могло, и потому, когда Володя вез меня с вещами в новый дом, все во мне пело. Наконец-то я смогу хоть как-то расслабиться…

Не тут-то было!

Работать с Властимилом, если делать акцент именно на первом слове, означало серьезно заморочиться. Особенно, если на дворе стоит нереальный для декабря мороз, у тебя, недавнего студента, еще нет автомобиля, а пахать приходится по невообразимому графику – в шесть утра подъем и вперед, через весь город, на метро и маршрутках в самый удаленный уголок Петербурга. Я и не знал раньше, что есть такая улица-Глухарская. Полагаю, был не один такой. О ее существовании наверняка не знали даже многие жители ближайших новых домов, жилых небоскребов. Занесенная снегом автобусная остановка, протоптанная тропинка в конце которой виднелась череда тех самых, нужных коттеджей, и сразу же начинался лес, казавшийся зимой чахлым и безнадежным.

Это сейчас некоторые очень горячие, но не до конца компетентные молодые люди, составляющие аппарат футбольного клуба «Зенит», утверждают, что раньше клуб был некой кормушкой, приблизиться к которой означало не только набить карманы деньгами, но и неимоверно возвеличить себя в глазах всего Петербурга. Принято же у нас, питерцев, шутить – у нас город маленький, все друг друга знают. Некомпетентность «нового поколения», которое разглашает «золотые тайны» клуба середины 90-х начала 2000-х, на самом деле заключается не во врожденной тупости, а в слишком юном возрасте и стремлении выдать желаемое за действительное. Откуда такое стремление берется, мы долго рассуждать не станем. Тот, кто умеет читать между строк, еще не раз найдет в дальнейшем тексте яркие примеры из жизни российской административной футбольной действительности.

Так вот на самом деле работать в «Зените» разного рода мелким служащим (если такими, к примеру, называть пресс-атташе клуба) приходилось если не за бесплатно, то уж во всяком случае не за домик в швейцарской деревне. Клуб Европейского Уровня, как «Зенит» времен Виталия Мутко начали со стебом называть в Интернете болельщики, жил Энтузиазмом своих сотрудников, типично питерской фанатичностью и верой в то, что когда-нибудь вернется на землю 1984-й год и настанет черед «Зенита» становиться чемпионом.

Впрочем, молодого человека, у которого на генетическом уровне в разное время проснулись любовь к футболу, а затем и всему чешскому, в тот момент не нужно было мотивировать. Для того, чтобы помочь тренеру «оттуда» поставить на ноги никогда особо не любимый, но все же близкий клуб не нужны были дополнительные стимулы. А потому не замечался ни мороз, ни хронический недосып, ни постоянное давление – вдруг что не так сделаешь, или переведешь. Критиков в Питере всегда хватало, выскочек в околоспортивной тусовке здесь отродясь не любили и с удовольствием смаковали их проколы.

Увлечение новыми обязанностями, однако, не должно было мешать основной, и, безусловно, весьма «высокооплачиваемой» работе в клубной газете «Наш Зенит», к которой в офисе было принято относиться с заметным пренебрежением. Типа, на балансе сидите, а кроме Виталия Леонтьевича вы никому не нужны. Мы, то бишь дамочки из бухгалтерии и менеджеры в пиджачках из отдела рекламы, вас читаем без особого удовольствия, так как и без того ваши рожи видим каждый день. Ну и ладно, спасибо, что хоть Мутко мы были зачем-то нужны. Потому, видимо, нас и продолжали «высоко» оплачивать.

Каждое воскресенье мне надлежало присутствовать на верстке газеты, ибо каждая рабочая единица была на счету. Новых, учитывая уже названные мной выше условия труда, не предвиделось – народ, надо понимать, боялся перетрудиться и не оправдать столь высокого доверия. И вот из-за этой маленькой кадровой проблемы я, корреспондент газеты, ну никак не мог сослаться на то, что сегодня в свой новый дом въезжает Властимил и я, по идее, должен находиться рядом с ним. Чего там – вы же наверняка уже прочли о том, как проходили переговоры тренера с Рапопортом, Морозовым и прочими сотрудниками клуба. Несмотря на то, что впоследствии Мутко взволнованно заявил в ответ на мое ябедничество: «Я поговорю с Сашей!»,гендиректор взял за правило при особо важных разговорах ласково делать мне ручкой – выйди, попей чайку. Я наливался злостью, Властимил недоумевал, но игра шла вовсе не по нашим правилам.

Итак, где-то ближе к вечеру я воодушевленно вычитывал очередной текст очередного фрилансера (говорю же, люди у нас работали лишь ради собственного удовольствия), как вдруг мобильный буквально рявкнул передо мной на столе. Словно предвещал что-то недоброе…

Разумеется, на том конце провода был Властимил. Его голос срывался, клокотал от смеси гнева, растерянности и испуга:

– Иван, послушай! Тут такое!!

– Властимил, прежде чем меня напугать скажите – вы, наконец, дома?

– Дома?! Черта с два я дома! Я приехал в этот барак (на будущее – не стоит пугаться: барак по-чешски означает отдельный дом. Так что никакой чумы, холеры и прочих болезней – прим. авт.), хозяин, болтун немыслимый, долго мне рассказывал, что все приберет, уберет, привезет. Я со всем своим скарбом – ну, ты знаешь, сколько у меня всего было – приехал. Захожу и падаю – такого бардака я в жизни своей не видел. Однажды над моим домом в Либерце уже поработали украинские рабочие. Так я их чуть не убил – все заставил переделывать. А сейчас даже не знаю, кого застрелить! Везде все грязное, захламленное, пыль кругом строительная, спальня моя, белая, еще сохнет, в ней воняет краской, не войти. Единственное место, где можно жить, маленькая детская комната наверху, под крышей. Ну прямо как Карлсон, честное слово! И всего одно теплое одеяло. Слушай, я не знаю, что мне делать, сейчас с ума сойду…

У Властимила до его последних дней в «Зените» оставалось неизменным одно выдающееся качество – своим настроением он заряжал всех вокруг себя. Если Петржела был весел и бодр, тебе хотелось в одиночку бросаться на штурм Измаила и во весь голос распевать любую ерунду, вроде «веселый ветер». Но когда тренер впадал в черную меланхолию, грудь сдавливало предощущение вселенской катастрофы, неотвратимости чего-то плохого. Может, конечно, это я такой впечатлительный…

На этот раз я впервые столкнулся с властимиловской паникой. Текст, мерцавший на мониторе, стерся в памяти еще до того, как я, спустя пять минут, покинул обычную городскую квартиру в спальном районе города, где по выходным проходила верстка газеты, нужной лишь Виталию Леонтьевичу. На секундочку, было уже 9 вечера, а тащиться предстояло через весь город. Но что такое расстояние, дубак и общественный транспорт, когда сознание рисует леденящую кровь картину: Властимил, словно отшельник, сидит, закутавшись в единственное одеяло у 16-ваттовой лампочки, окруженный стенами детской каморки под крышей, и что-то записывает в ежедневник.

Послезвонка в знакомую дверь на Глухарской «чуть-чуть» не раздалось. Спустя минуты три послышались тяжелые, как у статуи командора, шаги. Шаги человека, раздавленного российским бытом. И мне, окоченевшему в ожидании и вконец вымотанному, все это показалось безумно романтичным. Властимил, однако, было далек от лирического настроения. Правда, уже и не источал черную энергию – за те полтора часа, что я ехал, видимо, уже выпустил пар. С видом работника морга, помогающего опознать тело, он провел мне экскурсию по разгромленному дому и, честно говоря, не впечатлил. Обычный дом после переезда. Нам с вами, привыкшим мотаться за город на дачу, где по углам раскидана всякая рухлядь а деревянный сортир торчит где-то во дворе, весь этот властимиловский «бордел» (учите чешский еще одно словечко, «беспорядок»)показался бы раем земным. Но…

Перила лестницы, ведущей на третий этаж, оказались пыльными. Как, собственно, и ступени. В ванной комнате (точнее в двух из них) под дверцей душевой кабины оказались ржавые подтеки, заметить которые можно было лишь встав на четвереньки. Упомянутая каморка под крышей и впрямь выглядела аскетично. С гадливым выражением лица тренер «Зенита» извлек откуда-то из шкафа наволочки с бурыми пятнами.

– Тут либо кого-то замочили, либо их вытащили из задницы, – резюмировал Властимил, и я с гордостью подумал, что поему подопечному никак нельзя отказать в образности мышления.

Учитывая то, что спутниковую тарелку Властимилу еще не установили фактически к нулю сводилась функция телевизора в холле, что еще определенное время нервировало тренера. Но это потом, а напоследок Петржела выместил злость на круглом коврике, лежавшем посередине гостиной.

– Мне пылесборников не надо, если хочешь, забери его себе!

Так в 11 вечера мы справили новоселье. Властимил еще какое-то время бранился и причитал, но все же мы приняли решение отложить уборку на завтра. В конце концов, близился новый день с ранним подъемом и беготней до позднего вечера.

Параллельно с решением бытовых проблем не стоило забывать также и о работе. Ее, понятно, с каждым днем становилось не меньше, а наоборот. Разве что график стал более упорядоченный – наконец-то наступило 20 декабря, мои игроки вышли из отпуска и я, наконец, смог сосредоточиться на своей основной деятельности. Правда, для начала пришлось выдержать еще немало длительных, но вполне любопытных процедур. Для начала пресс-служба «Зенита» соорудила безумного масштаба конференцию для журналистов, на которой я окончательно понял, что попал в специфический, повернутый на футболе и своем единственном клубе город. Помню, я тогда нервничал – перед тем, как предстать перед журналистами, понятное дело, снова пришлось ехать в офис клуба. Меня поначалу донельзя удивляло то обстоятельство, почему штаб-квартира «Зенита» находится не на стадионе, а совершенно в другом месте. Чтобы попасть в офис нужно было запастись терпением и газетами в микроавтобусе, потому что питерские пробки могли довести кого угодно. Правда, пожалуй, кроме моего водителя Володи – он так легко объезжал все препятствия, что, казалось, ведет не шкафчик-мерседес, а велосипед. Его выносливость, умение терпеть и переносить трудности с неизменным «да ничего, бывает и похлеще» поражали и восхищали. Иногда я, привыкший ездить на маленькие расстояния в Либерце и гонять по скоростному автобану из дому в Прагу и обратно, терял всякое представление о том, что же еще может быть «похлеще». А когда я узнал сколько он получает за свою работу денег – представьте себе, целыми днями мотаться по битком набитому машинами городу и выполнять разные поручения – то и вовсе посчитал Володьку героем и истинным носителем русского характера. Если бы в Чехии кто и работал за 400 долларов в месяц, то изнылся бы так, что при всем сочувствии уши бы завяли сразу. У нас в стране принято жаловаться на жизнь. Среднестатистические русские люди стараются во всем находить положительные моменты, несмотря на то, что жизнь их обделила. Особенно это касается представителей старшего поколения, во всяком случае тех дедушек на базе, с которыми мне довелось общаться на протяжении трех с половиной лет. Они мне и сейчас, кстати, передают приветы. Сколько им там платили? По 5000 рублей? На мой взгляд, на эти деньги невозможно просуществовать и три дня, а они тянут месяц и при этом улыбаются тебе, справляются о здоровье, не завидуют. Притом у всех подорванное здоровье, кто-то периодически ложился в больницу. Видели бы вы, как в Чехии плюются и перемывают кости тем, кто выбился в люди! Впрочем, позже поговорим и о других особенностях русского характера, и далеко не в радужных тонах.

Так вот перед той пресс-конференцией я страшно нервничал. Потому что на самом деле 5-минутная дорога от офиса (чего-то я там опять подписывал) заняла 40 минут, меня уже ждали, а на грязной от размокшего снега улице не было места для парковки. Эвакуироваться из микроавтобуса пришлось почти на ходу, Володя тут же уехал куда-то за угол. Да уж, где еще такое увидишь… Добавлю для полноты ощущений, что спрыгивать пришлось куда-то в грязь и без того нервное настроение усугубилось навязчивой идеей, что я наверняка запачкал костюм…

От вспышек фотокамер в огромном зале можно было ослепнуть. Пожалуй, не покривлю душой, если скажу, что большего скопления народа на пресс-конференциях с моим участием в моей жизни не было. Там уже ждал Мутко, который сел рядом со мной.

Вопросы мне задавали по-русски, и по идее их должен был переводить Иван. Однако, меня подстегивало отчаянное желание как можно скорее проверить себя на знание русского и, честно говоря, я старался понимать все сам и сразу отвечать. Подталкивал меня к активному изучению языка и Мутко, который постоянно твердил о необходимости как можно скорее «заговорить». Пару раз возникала путаница в вопросах и ответах, но об этом мне рассказали уже потом. Отвечая на самые разнообразные вопросы, я старался сделать выводы о журналистах, с которыми предстоит общаться в течение определенного времени. Какого именно я тогда, конечно, не знал.

Первоначальные выводы оказались наиболее верными и впоследствии неоднократно подтверждались на практике. Спортивные журналисты в Петербурге достаточно своеобразны. В большинстве своем, как я уже рассказывал, они не очень здорово разбираются в футболе, и не особо хорошо его знают, по сравнению с чешскими журналистами. Но эти ребята, за некоторым исключением, в целом более благожелательные, я сказал бы, человечные, чем их чешские коллеги. Всегда улыбаются, держатся с подчеркнутым уважением, желают удачи. Они попросту менее желчные. Даже те, с которыми у меня была война (или ее видимость – я даже теперь не могу сказать, что по-настоящему ссорился с кем-то из русских журналистов) рано или поздно смирились со мной. А я, соответственно, с ними. Проблемы? Они, разумеется, были. Когда я ехал в Россию, то не знал многих вещей, не подозревал какие конкретно нюансы ожидают меня.

В частности, сложно было предсказать тот момент, что Петербург – очень консервативный город, а с точки зрения футбольной жизни просто-таки болезненно консервативный. Здесь с подозрением относятся ко всем чужакам, даже к приезжим из других российских городов. Чего уж там говорить об иностранце, который-де приехал пить кровь местных тренеров, есть их хлеб, отнимать возможные рабочие места. Естественно, я подозревал, что с распростертыми объятиями меня встречать не будут. Но представить себе истинные масштабы разрушения чужой психики произойдут после моего появления в Петербурге, понятное дело, не мог. Вспоминаю это потому, что некоторые вопросы журналистов были явно каверзными. Один тип, фамилию которого называть не стану, но коего придется поминать довольно часто, сразу же по окончании официальной части подлетел ко мне и как-то жутко осклабившись спросил, когда я в итоге выучу русский язык. Мол, президент-то утверждал, что я говорю бегло. Понимаю, что язвительная подоплека вопроса адресовалась скорее всего не мне, а Виталию, который что-то там раньше говорил прессе, тем не менее, я сразу понял, что от этого товарища ничего приятного ждать не придется. При этом, задавая дополнительные вопросы, парень как-то неприятно ехидно улыбался, чем порядком выводил из себя. Но за долгие годы работы я научил себя одному правилу – приветствуй каждого человека с улыбкой, даже если он не вызывает у тебя восторга. Особенно, если ты в этот момент идешь в гору. Иначе когда будешь падать, никто не подаст тебе руки.

Меня поначалу донельзя удивляло это умение Властимила быть для всех хорошим. Он улыбался своей ставшей впоследствии за три года фирменной улыбкой доброго дядечки из Голливуда абсолютно каждому встречному, даже находясь в крайней степени раздражения. Более того – с врагами он имел обыкновение здороваться с невероятным радушием, за которым, впрочем, легко угадывалась концентрированная ирония. В смеси с «петржельским» русским языком эффект был потрясающим: «А-а, привет-привет, ты бандит. Что ты там про меня написал дураковин?". После чего, если не спешил, принимался обстоятельно объяснять подвернувшемуся журналисту суть «дураковин». Надо же было словечко придумать! Весь Питер его едва ли не за два дня после появления на свет выучил! Позвольте, кстати, объяснить его происхождение. Вообще любимым ругательством Петржелы на веки веков осталось невинное в общем-то русское слово «дурак»; вполне себе литературное и по сравнению с теми речевыми загогулинами, что вовсю пользуются отечественные тренеры, вовсе не обидное. В чешском языке для обозначения понятий, вроде «ерунда», «бред» или, если брать просторечия, «фигня» существуют слова: «volovina» или «kravina». Оба происходят от «коровы» (в первом случае даже от «вола»), то есть то, что этим называют – ничего не стоит, ноль. Властимил, постоянно держа в уме то, что русский и чешский языки в чем-то похожи, попросту скрестил два слова – к русскому «дураку» приставил чешское окончание «-ovina» и изобрел таким образом величайшее тренерское словечко в истории российского футбола. Поскольку Власта вовсю пользовался им и на пресс-конференциях, делая замечания отдельным журналистам за их творчество, количество коллег, которых Петржела «метил» «дураковинами» росло, что они сами воспринимали даже не без определенной гордости.

Любопытно, что русский мат Властимил так и не освоил, хотя, два-три «слова-столпа» выучил практически сразу. Другое дело, что отложил в сознании где-то далеко-далеко. Знаменитое словно из трех букв не казалось ему выразительным (еще бы! Выучить все возможные конструкции с ним иностранцу невозможно хотя бы потому, что он себе не представит, как такое с различными, так скажем, частями организма можно творить), а что касается прочих, то они были вполне созвучны чешским эквивалентам и их можно было употреблять, не озадачиваясь вопросом, как это будет по-русски.

В потоке всяких рутинных дел я, конечно же, с огромным нетерпением ждал первой встречи с командой. Особенно потому, что слышать про свою новую команду мне за неделю пребывания в Петербурге пришлось очень много чего. И про его лидеров, Кержакова и Аршавина, которые, якобы и раньше не отличавшиеся покладистым характером, окончательно развинтились в сезоне 2002-го года. И про старых футболистов, которые установили внутри коллектива свои порядки, согласно которым молодые футболисты должны были ходить едва ли не на цыпочках. И про Радимова, которого уже вышеупомянутый мной бородатый журналист назвал, задавая мне вопрос, скандалистом и дебоширом, да и комментарии остальных относительно нового приобретения команды отличались уклончивостью. Кого ни спроси, все начинали загадочно улыбаться, пожимать плечами, разводить руками и выдавливали из себя лишь то, что этот «монстр» Радимов очень странный и недисциплинированный. Что же касается Мутко, то он меня тогда, зимой 2002-го, только успокаивал. Дескать, все будет отлично, Радимов вернулся в свой город и за него уже только за это готов быть тише воды и ниже травы, а на поле порвать всех и вся.

Признаюсь, по первым ощущениям у меня не было такой уверенности. Но в том и заключается отличие футбольных тренеров от всех остальных, кто наблюдает за игрой со стороны, что в нашей профессии необходимо терпеть ждать, присматриваться, вникать в нюансы и рубить с плеча лишь в той ситуации, когда никаких других вариантов не остается. Впервые игру Радимова я видел на видеокассете, когда «Зенит» в последнем туре чемпионата 2002-го года, буквально за неделю до моего приезда в Петербург принимал на своем поле «Крылья Советов». Я еще поразился тогда, как в таких ужасающих погодных условиях, да еще и при том, что «Зенит» уже твердо провалил сезон, на трибунах собралось около 10 тысяч зрителей. Так вот Радимов тогда приехал в Питер в составе самарской команды и назвать его действия выдающимися я не мог. Общий фон матча был каким-то разгильдяйским, обе команды мыслями были в отпуске и не получали ни малейшего удовольствия от футбола на раскисшей поляне, под проливным дождем. Соответственно, и действия Радимова мне понравиться не могли. Только потом, увидев его на первой тренировке, я понял, что имею дело с мастеровитым игроком, которого можно использовать во благо команды. Правда, тогда я еще не мог знать, как сильно мне поможет Влад через каких-то полгода…

Хоть президент и рассчитывал, что я буду работать именно с теми игроками, которые имелись у «Зенита» в наличии, все-таки пара-тройка приобретений мне с самого начала потребовалась. Прежде всего мне хотелось изменить систему игры питерской команды. Меня совершенно не забавлял тот футбол, который я видел на видеокассетах, даже образца «бронзового», 2001-го года.

Физически та команда была готова прекрасно, подрастали молодые амбициозные игроки, но схема с тремя центральными защитниками, двое из которых, «персональщики», вынуждены целых 90 минут бегать за вверенными ими нападающими, словно хвосты, а третий «подчищает» за ними, мне не нравилась. Для меня все 90-е годы существовал в футболе один эталон – «Манчестер Юнайтед» сэра Алекса Фергюсона, чью игру даже футболом назвать нельзя было. То, что показывали англичане было чем-то космическим, неземным. Неудивительно, что за счет такого симбиоза эффективности и зрелищности «МЮ» стал одним из немногих выгодных футбольных проектов. Если бы моя команда когда-нибудь играла в ТАКОЙ футбол!

Когда президент «Зенита», совершенно убитый тренерскими экспериментами 2002 года, окончательно разочаровался в утопической мечте о доморощенном тренере, он попросил давно знакомого агента Константина Сарсанию найти человека, который первое: умел бы работать с молодежью. Второе: не гнулся бы под авторитетом опытных игроков, и способным «закрутить гайки» в разболтавшейся команде. Третьим условием, подозреваю, была нераскрученность и неизвестность тренера широкой общественности. Так удобнее для любого босса, склонного, как мы уже говорили, к авторитаризму и абсолютизму. «Гайки» в Чехии Петржела умел закручивать, как никто другой.

Страшилки там о нем ходили разные, причем некоторые из них были довольно-таки правдивыми. Игрокам доставалось по первое число, некоторые из них ненавидели Петржелу, другие испытывали искреннюю благодарность за то, что он сделал из них футболистов. Слово «сделал» здесь подходит, как нельзя кстати. Ведь и в умении разглядеть талант в ничем на первый взгляд не примечательном игроке Властимилу на родине не было равных. Работая в «Богемианс» он часто практиковал выезды на так называемые матчи «окресов», где играли без преувеличения деревенские команды. Тем не менее, «Богемка» регулярно пополняла состав футболистами именно из таких клубов, которых, зрелых и состоявшихся, выгодно продавала той же самой «Спарте». Один пример Лукаша Гартига чего стоит, когда он за несколько лет проделал путь от слесаря до кандидата в национальную сборную. У нас в Петербурге какое-то время было принято над этим нападающим посмеиваться. Но тогда, в 2001 году в Чехии никому смешно не было.

Конечно, нелепо было бы требовать от Виталия Мутко глубоких познаний в чешском футболе, как и от любого другого россиянина. Имя Петржелы, безусловно, было ему неизвестно и большой его ошибкой в первую очередь в отношении себя стало то, что Виталий Леонтьевич приравнял понятие «нераскрученный» к понятиям «послушный и управляемый». Сарсания же достаточно умен и хорошо знал президента «Зенита» для того, чтобы о таких вещах в момент разговора с Мутко не распространяться, точно также, как и впоследствии его партнеры с чешской стороны – Павел Зика и Виктор Коларж.

Суть в том, что Петржела имел славу грозы президентов, генеральных менеджеров и прочих «надстоящих». По этой причине руководитель чешской сборной Властимил Коштял категорически не захотел его видеть на посту национальной сборной, когда та осталась без тренера накануне отборочного цикла Евро-2004. Объяснение босса тет-а-тет с Петржелой было уникальным: «Извини, мне не нужны постоянные скандалы в прессе».

Петржела привык говорить все, что думает и не стеснялся критиковать тех, кого считал нужным. Но именно этого Мутко и не знал. Рискну предположить, что в российском чемпионате такое себе даже представить было невозможно и даже порядком забытый пример Арсена Найденова не слишком уместен для сравнения с Петржелой. Когда одиозный тренер «жемчужины» цвел и пах в нашем футболе, российская высшая лига смутно напоминала профессиональное соревнование. Поначалу мы с Петржелой общались лишь по телефону. Впечатление диктатора или самодура Властимил не производил. Он был вежлив, мягок, располагал к себе, а главное, любил долго сам расспрашивать о клубе, в котором ему предстоит работать. Причем делал он это с такими своеобразными интонациями, как будто это не «страшный» тренер, а пенсионер, интересующийся условиями проживания в доме отдыха.

Жизнь быстро доказала обманчивость этого впечатления. Впервые металлические нотки зазвучали в голосе «пенсионера», когда речь пошла о приобретении чешской троицы – Мартина Горака, Радека Ширла и Павла Мареша. Властимил сразу же, как только ознакомился с составом вверенной ему команды, стал настаивать об этом усилении, да вот только понимание у Мутко нашел не сразу. В принципе, руководители клубов иногда должны немного «поломаться», прежде чем выполнить ту или иную просьбу тренера, особенно когда речь идет о приобретениях игроков. Это чтобы повысить уровень ответственности наставника за покупаемого игрока (в России это особенно актуально), и заодно обозначить, кто именно в доме хозяин. Но в данном случае сразу начали пробиваться ростки той проблемы, которая в итоге и столкнула в «Зените» президента и главного тренера. Виталий Леонтьевич часто прибегал в своей управленческой практике к общению по двойным стандартам. А поскольку он изначально ошибся, оценивая внешне покладистого и деликатного Власту, то и здесь пошел обычным путем. Тренер слышал: «Ты – абсолютный хозяин, можешь делать все, что ты хочешь». А на деле. На деле первая проблема возникла уже с Марешем. Президент попросил передать Властимилу (сам он разговаривал с ним только тогда, когда считал что-то совсем уж конфиденциальным), чтобы тот прислал в клуб что-то вроде заявления о том, что он, главный тренер, просить руководство клуба приобрести Ширла и Горака. Когда я набрал Петржелу, ответом на вполне обыденную фразу сначала было напряженное молчание.

– А Мареш? – наконец прорвало Властимила– Мне говорили, что возьмут всех, кого я захочу. Нужен Мареш! Без него ничего посылать и подписывать не буду. Объясните президенту, что. И снова пошел набор витиеватых примиряющих фраз, суть которых, впрочем, была неизменной – нужен Мареш, и все тут.

– Знаешь что?! Пошли его на. Он что здесь, диаспору чешскую развести решил?! – Мутко, когда я сообщил ему о позиции Петржелы, от возмущения не мог найти слов. Виталий Леонтьевич не привык, когда ему не подчинялись (впрочем, лебезящих перед ним людей он тоже не любил, но в глубине души). – Или у нас команда плохая? Эти люди, между прочим, выиграли серебряные медали! Он ведь еще и с командой-то не познакомился, чтобы так настойчиво просить купить этих.

Фейерверк президенту был необходим хотя бы ради имиджа, но, как человек умный, он прекрасно понимал бесполезность спора на старте отношений с Петржелой, и вопрос так или иначе был решен. Однако благодаря этому примеру стало ясно, что предупреждения чешских коллег имели под собой почву. В Петербург ехал никакой не курортник. Появился хозяин, которому, впрочем, только предстояло заявить о своих правах.

Как я уже говорил, когда я собирался в Россию, то имел довольно смутное о ней представление. Прежде всего в воспоминаниях остались, к сожалению негативные моменты, связанные с печально известными всему миру событиями 1968 года, когда Советские войска орудовали на нашей территории и, кажется, на веки вечные, до конца тех поколений заработали себе ярлык оккупантов. Так считает большинство старых людей в Чехии и по сей день. Я и сам помню то время, которое начисто поменяло сознание нашего народа. Сказать однозначно – все русские негодяи, потому что нас оккупировали я не мог, хотя ранее утро, когда я, подросток, проснулся дома, и мать дрожащим голосом сообщила о том, что по улицам ходят русские, вряд ли когда-нибудь забуду. Выглянул – точно, солдаты. Было неприятно, хотя бы потому что неожиданно и непривычно.

С тем временем останется много неприятных воспоминаний, это объективно стоит признать. Нет ничего приятного в том, что в твой дом, в крепость, где ты должен чувствовать себя в безопасности, кто-то вторгается без приглашения. Случались и страшные вещи, когда гибли люди. Русские вводили комендантский час, на улицах в определенные часы появляться было нельзя. Выходили трагические недоразумения, ведь солдаты имели право открывать огонь. Были жертвы, все об этом знали. И это было ненормально. Мягко говоря.

Русские солдаты были разными людьми. Самое главное – они были солдатами, которых послали непонятно куда и непонятно зачем. Они несли службу, развлекаясь при этом, в меру возможностей, способностей и склада характера. Распространенным делом было перевернуть в противоположные стороны таблички с указателями населенных пунктов. Уж не знаю, что в этом русские находили забавного. Лично у меня, впрочем, был лишь один негативный опыт общения с солдатами. Да и то считаю, что я легко отделался. Я ехал на велосипеде в соседний город, проезжал мимо поста. И тут один придурок, улыбаясь, наставил на меня автомат. Так, шутки ради. Те тридцать секунд, что я проезжал мимо, показались вечностью. Кто его знает, что у человека в голове. Выстрелит шалости ради – и привет! Пойдет под трибунал, не пойдет – мне то что уже до этого…

В остальном проблем с русскими у меня не возникало. В целом это были такие же люди, разве что выполняющие перед своим правительством какой-то странный долг. С кем-то даже можно было поговорить, кто-то сам был не рад, что оказался здесь. Но это были, повторяю, всего лишь мои ощущения. Таких как я в Чехословакии было целое море, и у каждого была своя жизненная история, быть может, куда более страшная и небезобидная, чем у 15-летнего Власты Петржелы.

Мои соотечественники, увы, с удовольствием воспринимают легенды о медведях, водке, морозе и землянках, в которых до сих пор живут русские люди. И объяснить им, что алкашей в России больше чем в Чехии лишь потому, что и территория несоизмеримо больше, а значит, и больше населения, а вместе с теми неразрешимых проблем на душу каждого не представляется возможным. А ведь я не понаслышке знаю, что такое алкоголизм и прозябание. Из-за этого я фактически разошелся со своим братом, у меня по сей день нет никакого желания с ним общаться, нравится это кому-то из читателей, или нет. Сейчас он просто существует и завидует мне, забывая, собственно о том, что именно я выбился в люди и помогал семье, матери… Ему все равно, скольких усилий мне стоило добиться первой солидной зарплаты в жизни, видит лишь то, что я – «богатенький», а ему плохо. Я в этом, значит, виноват.

И подобных примеров у нас полным полно. Я не устану повторять – русский народ действительно уникален. Да, морозы – это правда. В первый же год чуть не околел, пока команда бегала первые кроссы по оврагам в Удельной. Водка – тоже правда. В ситуации, когда у англичанина, немца или чеха сгорел дом они сядут и будут тяжело размышлять о самоубийстве, параллельно охая и ахая, переводя потери в деньги. Русский шарахнет бутылку водки, уйдет в забытье и на следующий день обязательно найдет новый стимул для жизни. Ну, как минимум найдет его в следующей бутылке, и в любом случае, будет находиться в полной гармонии с самим собой. Не знаю уж почему, но такой подход мне как-то импонирует больше. Ненавижу, когда жалуются и стонут по пустякам. Если уж ты отстроил дом, то осилишь и другой, не так ли?

В Чехии моим коньком, да и частью репутации тоже, считалось умение работать над психологией игроков. По большому счету, далеко не все чешские футболисты отличались фанатичной преданностью футболу и многих приходилось наставлять на путь истинный. Даже, помню, удивлялся, когда узнал, что в России представление о наших игроках такое, что чуть ли не роботами, готовыми выполнять любую работу, их считают.

Многие футболисты, из которых, казалось, невозможно было вылепить более или менее адекватную личность во всех смыслах, были впоследствии мне благодарны. И моя уверенность в том, что в России мне не придется тратить на воспитание людей, выстраивать новую систему отношений по кирпичикам, едва не подвела меня. Перестраиваться на реальность, сами понимаете, всегда тяжело. Хоть в России я был до своего приезда в «Зенит» совсем давно и особо не был просвещен о том, что русские за люди, мне оставалось судить о них только по доступным телепрограммам, некоторым книгам и историческим фактом. Итак, я считал, что русские – закаленные, целеустремленные люди, готовые вопреки всем преградам идти к своей цели, что в спорте означает – к победе. Почему так считал? Потому что Советский Союз победил в войне. Потому что советские хоккеисты выигрывали на протяжении многих десятилетий у всех подряд и их боялись все без исключения сборные мира. Для нас, для чехов, хоккей-мерило весьма серьезное. Русские выигрывали. Делали это не от случая к случаю, а постоянно. Для нас, для чехов крайне важна и показательна стабильность, в чем бы ни стало.

И что же я, собственно, увидел? Довольно быстро я пришел в состояние шока. Причем шок оказался каким-то странным, он меня охватывал не внезапно, как положено, а постепенно, словно рассеивалась пелена тумана. Внушительная, «решающая» часть игроков тренировалась медленно, с ленцой, без надрыва, без понимания и веры в то, для чего они делают все эти движения, которые явно доставляют дискомфорт. По глазам было заметно, что футбол, то занятие, которому они посвятили жизнь и которое приносит им очень даже хорошие деньги, их не радует, не развлекает! Смесь возмущения, недоумения, непонимания и даже в какой-то момент легкой безысходности привела меня в состояние стресса, а что это значит для меня и моего здоровья (то же самое можно сказать о любом другом тренере), вы поймете позже.

Частично докопаться до истины мне удалось в первый день знакомства с командой. Я хотел познакомиться со всеми футболистами по отдельности. Некоторые из тех ребят, что прибыли из отпуска 20-го декабря, были отданы Зенитом» в аренду другим клубам, и именно мне предстояло в течение определенного и не слишком длинного периода решить их судьбы. Прежде всего я хотел говорить с каждым из ребят о футболе, но практически все давали мне понять, что страшно устали от игры, от ужасов прошлого сезона, когда команда, начав падение летом, так и не остановилась до самой глубокой осени. Где вы, чудо-богатыри?! Кто передо мной? Молодые ребята, которые не верят в то, что можно упиваться собственным адреналином от осознания того, что вынуждают соперника паниковать и отбиваться? Что можно, забив гол, натянуть на голову футболку, бежать к обожающим тебя трибунам и принимать в себя их энергию? Как же такое может быть?!

Признаюсь честно: я испугался. Что я имею: нечеткие представления о возможностях команды, полный разброд внутри коллектива, огромную армию болельщиков, которая боготворит «Зенит» и ждет от нового тренера чудес, а вместе с тем в виде «легкого» гарнира, мороз, бытовые неурядицы, непривычная обстановка и все прочее. И тогда впервые в голову залезла гнусная, предательская, малодушная мысль – сяду завтра в самолет и домой! Прежде чем меня осудить, вспомните, появлялись ли в ваших головах при перспективе решения какой-либо архисложной задачи подобные идейки. Вот почему я не боюсь сейчас сказать – да, мне было не по себе. Главное же, в конце концов, не мысли, а то, остался ты на поле боя, или нет…

Окончательно мозги мне прочистила Зузана, с которой я разговаривал вечерами напролет. Ведь мы никогда раньше надолго не расставались, и ситуация была непривычна как для нее, так и для меня. «Что-то ты рановато обделался, – заявила она мне со свойственной прямотой во время очередного сеанса связи, совпавшего с моими тяжелыми размышлениям и о том, как поднять дух начисто разлаженной команде. – ты должен не думать о такой ерунде, работать и доказать всем, что ты можешь все». Тогда я усмехнулся, но словесная инъекция, и главным образом, слово «обделался» сделали свое дело. Я успокоился.

Первоначальное знакомство с командой не всегда позволяет обо всех сделать верные выводы. Например, поначалу меня здорово напрягал игрок по фамилии Спивак. Это был возрастной футболист, как сказали мне в клубе, страдающий от отсутствия лидера. Не командного даже, а лидера именно для самого себя. Как я уже упоминал, «Зенит» за год до моего прихода продал в «Сатурн» Александра Горшкова, с которым Спивак подружился с первого же сезона своего пребывания в Петербурге. Молодежь, как мне объяснили, Спивак не очень любил, а она, естественно, платила ему той же монетой. Саша остался один и все свои переживания оставлял в себе. Вот только все эти подробности и нюансы я узнал потом. А поначалу отказывался понимать, почему это футболист так неохотно тренируется, да еще и смотрит на меня так, как будто я заставляю его мыть пол в сортире! Метко тогда выразился Владя Боровичка: «Смотрит, как…». Ну, в общем, нашел ассистент слово, схожее с теми, которые вы хорошо знаете по-русски.

Я Спиваку и сказал, как думал: «Саша, если ты будешь так работать, так лучше вообще на базу не приезжай. Найди себе клуб, где ты не станешь так мучиться…». Мы долго приноравливались друг к другу, но в конце концов я понял сущность Саши. Он очень ранимо воспринимал критику в свой адрес. Не злился даже, а просто опускал руки, становился какой-то скомканный, несчастный. То же самое было, если я его менял его до истечения основного времени матча. Он мне говорил даже: «Тренер, если не верите в меня в каком-то случае, лучше вообще не выпускайте, только, не меняйте, если можно». Раньше в Чехии, где я имел моральное право проявлять свой авторитарный характер, я вряд ли смог бы пойти на подобные уступки. Да и не услышал бы ни от кого подобной фразы. Здесь же пришлось вести себя совершенно иначе, то есть делать уступки игроку. В итоге Спивак, которого мне советовали (не стану говорить кто) убрать из команды сразу же, как я пришел, стабильно отыграл у меня все три с половиной года.

День первого собеседования с игроками забыть невозможно. Во-первых, он наступил сразу же после неудачного переезда Властимила в «уютный» дом, во-вторых, сам по себе получился весьма насыщенным на события. Или это не событие-первая встреча чешского тренера с русскими игроками в истории современного российского футбола? Все мероприятие напоминало прием у врача. Загорается над дверью лампочка, входит «следующий». Я находился рядом с Властимилом, но вступать в бой приходилось совсем не часто. Петржела гнул свою линию – старался максимально много говорить по-русски и сам понимать говорящих. Игроки выглядели заинтересованными. За дверью кабинета Властимила периодически слышалась какая-то речь и относительно сдержанное хихиканье – «Зенит» был довольно-таки смешливой командой, причем это стало наблюдаться лишь во второй половине сезона-2002, когда клуб оставил Юрий Морозов, при котором особо было не посмеяться.

Каждый входивший словно чуть-чуть пригибал голову и во время разговора, который не длился больше 5 минут, пристально сверлил глазами Петржелу. Почему именно он? Почему именно этот чех должен, по словам президента навести порядок в коллективе, который забыл вкус побед с лета? Почему именно его мы должны во всем слушаться? Петржела сидел в кресле с довольно-таки безоружным видом, но в том, что перед игроками – босс не было никаких сомнений. Честно говоря, я сгорал от нетерпения, когда же наконец появятся Кержаков и Аршавин. Об этой парочке в том году заговорили в полный голос. Весной оба попали в поле зрения тренера сборной Олега Романцева, а Кержаков даже поехал на чемпионат мира в Японию. Оттуда он вернулся в статусе «надежды российского футбола». Голевую передачу Сычеву в проигранном бельгийцам последнем матче группового турнира пресса назвала шагом из мрака в будущее, намекая на то, что именно Сычеву и Кержакову предстоит в ближайшее время возвращать славу российскому футболу. Керж появился в «Зените» в 2001-м году. Не стану долго и подробно описывать, как доверял ему место в составе Юрий Морозов, несмотря на то, что молодому форварду долго не удавалось забить гол; как радовался Саша, когда этот первый мяч все-таки забил, причем не кому-нибудь, а «Спартаку»; как к концу «бронзового» сезона уже сбросил с себя юниорское алиби и стал заявлять о себе, как о возможном лидере нападения; как, в конце концов, забил «бронзовый» мяч «Ротору». Имеет смысл остановиться на эволюции Александра и той его испостаси, с которой предстояло иметь дело Властимилу, только что возглавившему клуб.

В народе есть расхожее и ошибочное, кстати, мнение, что журналисты оценивают характер игроков по одному-единственному критерию: дает он интервью, или нет. Это вовсе не так, во всяком случае, если говорить о представителях прессы, постоянно отслеживающих футбол, анализирующих происходящее, причем не из-за стремления показаться «самыми умными»(это уже заблуждение самих футболистов) а из-за увлеченности видом спорта №1, каковым футбол для настоящих «маньяков» является безо всяких «но» и «если». С другой стороны, малая, «потайная» доля правды в вышеуказанном утверждении имеется. У журналистов, как правило, нет лучшей возможности составить психологический портрет футболиста, кроме как сделать с ним интервью. Или даже не сделать – то есть, получить отказ и проанализировать то, как ты, собственно, был «послан». Исключением являются лишь случаи, когда журналист сближается с футболистом, узнает его глубже и имеет возможность получить подтверждение или опровержение таким догадкам. Правда, возможность дружбы с футболистом, как правило, дорогого стоит. Проще говоря, ты перестаешь воспринимать человека объективно, а поскольку игроки – народ ранимый, десять раз еще будешь думать, прежде чем объективно представить доброго приятеля.

Так вот в 2001-м году Саша Кержаков был довольно-таки простецким мальчиком, который с удовольствием общался с вами после матча просто так, но ни в какую не хотел разговаривать «под диктофон». Говорил, стесняется, или просто не хочет. Вполне себе детский все оправдывающий ответ, учитывая то, что если уж в целом профессиональное общение с прессой в России (и в «Зените» в частности) не было поставлено вообще, то что можно требовать от парня, который еще совсем недавно мотался на электричке из Кингисеппа в Петербург на тренировки, и даже представить себе не мог, что совсем скоро он окажется в объективе внимания всей страны. Поди, перестройся.

Следовало ожидать, что чемпионат мира 2002 года оставит отпечаток на характере молодого человека, оказавшемуся, в общем-то, предоставленным самому себе. Кержаков стал чуть более вальяжным, стал гораздо меньше улыбаться, избирательно здороваться. В конце концов, мне довелось испытать все эти дела и на собственном опыте. Едва вернувшись из Японии, Керж забил три гола в Элисте «Уралану» и спас таким образом «Зенит» от поражения. На обратном пути в самолете волей-неволей пришлось поднять себя за волосы и идти уламывать Сашу на хотя бы короткий комментарий. Процесс переговоров получился намного более длинным, чем планировавшееся интервью, ибо Керж сначала просто говорил «потом» без дополнительных объяснений. Самолет сел в Волгограде на дозаправку, форвард отмахнулся и на летном поле. И только, когда «тушка» уже взяла курс на Питер удалось-таки сломать Кержа напором. Ему, со скучающим видом сидевшему у иллюминатора, пришлось объяснить, что мне, вобщем-то, все эти уговоры не доставляют ровным счетом никакого удовольствия, а вот болельщикам «Зенита» было бы до смерти обидно не прочитать после такой феерии ни одной буквы, сказанной автором хет-трика. После этого Кержаков что-то наговорил мне в диктофон. С момента первой попытки поговорить прошло около двух часов. Поймите, подобные моменты не являются в журналистской работе чем-то сверхъестественным. Напротив, они абсолютно нормальны, я бы даже сказал, повседневны. И рассказал я о том эпизоде лишь для того, чтобы, быть может, лучше понять психологию тех, кто для вас выходит на поле, с кем предстоит работать тому или иному тренеру, или даже любому другому члену административного штаба футбольной команды.

Футбольная команда – совершенно особенный мир, который можно даже сравнить с вакуумом. Проникнуть в него полностью – невозможно, а в «Зените» это чувствовалось особенно остро. Тебя постоянно исподволь изучают, оценивают и первый вердикт, как правило, отрицательный. Жизнь футбольной команды – сложный симбиоз, отдаленно напоминающий и армию, и театральную труппу, и обычный офис, где все друг друга знают, но никто ни кого особо не любит, однако при этом все работают для достижения фирмой какой-то одной цели. Футболист всегда едет по каким-то видимым лишь ему одному рельсам, и сходит с них лишь в том случае, когда видит в этом крайнюю необходимость. Например, объехать досаждающего журналиста. Можно сделать это по-разному. Лучший вариант – вспомнить, что интервью является частью профессии, то есть, отмахнуться, поговорив с корреспондентом. Худший – просто отмахнуться, бросив что-нибудь вроде «не хочу». Рискну предположить, исходя из долгих наблюдений за жизнью «Зенита» в течение трех с половиной лет, что примерно по той же схеме футболисты решают и прочие вопросы, за исключением личной жизни, в которую лично мне кажется влезать неприличным, да и неинтересным делом. Общение с администратором, врачом, тренером – оно все, как правило, натянутое и осторожное. Игрок чувствует себя «белой костью» на биологическом уровне, и этому не приходится удивляться, если учесть, какую однажды занимательную фразу бросил в своем кабинете тогдашний спортивный директор клуба, а ныне заместитель генерального директора подмосковного «Сатурна» Борис Рапопорт. Борис Завельевич, всегда слывший любителем поговорить во время рабочего дня с прочими сотрудниками зенитовского офиса (благо находились любители послушать), во время очередного спича выдал примерно следующее: «Футболисты у нас – высшая каста. И мы все должны работать на них. Главное – это команда, мы уже люди второстепенные». Вот такое напутствие! Что уж удивляться снобизму, холодности и недоверчивости к кому бы то ни было большинства игроков. Речь, увы, прежде всего идет именно о российском контингенте зенитовцев, что полностью отражает направление в котором их воспитывали в описываемый период. В дальнейшем читатель еще не раз столкнется с примерами того, о чем здесь говорится.

Итак, я сидел и ждал появления Кержакова в предвкушении столкновения характеров. Наконец, я сразу понял, что сейчас войдет именно Саша– раздался один небрежный дежурный удар в дверь, отчего-то получился он очень уж громким. Следом как-то нарочито раскованно ввалился Керж, коротко кивнул и сел напротив тренера. Петржела деланно вытаращил глаза и, словно случайно, бросил в воздух по-чешски: «Кто это, как баран?!». И потом, после паузы и громко: «А-а, я знаю! Ты – Аршавин!». На сто процентов уверен, что Петржела сделал это специально – мол, спутал я вас, ребята. Это для Петербурга вы узнаваемые звезды, а для меня, человека из Европы, где о «Зените» не особо бывает слышно, между вами пока что нет никакой разницы. Поэтому, надо сбить спесь, слушать меня, и работать… Психологический шаг подействовал безотказно. Кержаков был тише воды, слушал вопросы, отвечал. Хотя, конечно, сомнений в том, что он продолжит «сканировать» нового неизвестного ему тренера непременно. Да что там! Саша еще, по большому счету, еще этого делать даже не начинал.

Работа работой, но я ни на секунду не забывал, что дома, мягко скажем, меня никто не ждет, кроме Его Величества Беспорядка и одиночества в каморке на третьем этаже. Днем всегда бывали перерывы на обед и легкий отдых. Обедать нас возили в ресторан неподалеку от базы. Кормили неплохо, но в целом однообразно, а мне такой стиль питания не по душе. Тем более, когда совсем нет аппетита от осознания себя полубездомным.

В тот день мы с Иваном на обед плюнули, потому что устремили усилия на поиски хоть какой-нибудь доброй бабушки, которая согласилась бы за неплохие деньги убраться в моем доме. Честно говоря, мне тогда казалось, что этим должен был бы заняться клуб, но мне постоянно объясняли, выпросить что-то непредусмотренное у руководства было довольно-таки сложно. Так уж почему-то всегда получалось в «Зените» – на зарплаты футболистам денег жалеть было не принято, базу реконструировали весьма принципиально, а вот по мелочи клуб коробчил с каким-то маниакальным наслаждением. Мне, честно говоря, было все равно – для меня нанять уборщицу было делом не сложным и недорогостоящим. Другое дело – где эту благодетельницу взять?!

Первая идея, которая пришла в голову – конечно же, на базе! Где, как не на родной базе, где все, как говорил Виталий, в моем полном распоряжении. Примерно после полудня Иван ускакал на поиски уборщицы и, наконец, появился с радостным известием – нашлась добрая душа, которая, в общем-то, может отлучиться на три часа, но лучше, конечно, чтобы ее вовремя вернули обратно – боится гнева директора.

Директор был странный человек. Больше всего он был похож на отставного военного. Очень браво ходил, не разговаривал, а кричал так, что слышно его было в противоположной части здания, от него резко пахло одеколоном, а кроме всего он частенько баловался алкоголем. Не знаю, всем ли сообщил Виталий ту же вещь что и мне – что я полный хозяин на базе, главный человек – но до директора эта «передачка» явно не дошла (впоследствии я начал выявлять, что не только до него одного). Едва он прознал, уж не знаю каким образом, что мы нанимали Его уборщицу, как устроил нам выволочку.

Об этом, впрочем, позже. Через 15 минут после того, как Иван принес благую весть о том, что я, наконец-то, смогу перестать дышать пылью, спать черт знает на чем и без содрогания заходить в ванную, бабушка умилительно влезала с двумя ведрами и шваброй в наш микроавтобус. Скоро мы оказались у меня дома, и женщина принялась за работу со столь оптимистичным прогнозом – сделаю все часика за два – что мне оставалось лишний раз восхититься русским простым народом. Тем временем, мы могли съездить по магазинам и прикупить всякого добра для дома – щеток, тряпок, подушек, одеял. Я катался по району, который совсем скоро станет для меня родным, и удивлялся. Удивлялся многим вещам. Например, очередям на автобусных остановках. Я сначала не поверил, когда мне сказали, что это люди ждут маршрутного такси. Начнем с того, что я вообще не знал, что это такое. Удивлялся магазинам-коробкам, которые кучковались у метро и где можно было купить все что угодно – от детских игрушек, до пирожков; от часов (якобы швейцарских) до так нужных мне теплых одеял. Удивлялся, как люди, работающие в этих магазинах-коробках месяцами, не имеющие возможности покинуть этот крохотный пятачок даже для того, чтобы прогуляться по неприглядной территории, прилегающей к метро по слякоти или морозу, сохраняли способность улыбаться мне, помогать выбирать вещи, благодарить за покупку, а если вдруг узнавали (поначалу это случалось еще на так часто, как потом, когда даже улицу от магазина до магазина было спокойно не перейти), то желали удачи. Как будто все эти женщины так отчаянно переживали за «Зенит».

Исключением, впрочем, стал один эпизод в супермаркете. Набрав продуктов, я по привычке начал набирать на кассе полиэтиленовые пакеты, после чего погрузил в них покупки и приготовился идти. Не тут-то было! Кассирша меня остановила грозным криком, кажется «мужчина, вы куда?!». Оказывается, за пакеты нужно было заплатить какие-то ничтожные монеты, что стало для меня настоящим откровением – ни с чем подобным я в своей жизни не сталкивался. Судорожно я начал копаться в кошельке, но ни одной железной монеты не нашел. Предложил даме сто рублей, на что она, не сбавляя в воинственности (еще бы, вора поймала!) резко бросила: «У меня нет сдачи!». Я махнул рукой и пошел прочь, но Иван, у которого были какие-то монеты, отдал мне сторублевку обратно, а продавщице принес извинения (я разволновался так, что онемел) – мол, человек не местный, не знает, что пакеты платные. Женщину не убедило ничто – провожала она нас уничтожающим взглядом.

Мы вернулись домой, как и планировалось, часа через два. На улице было довольно пасмурно, и поэтому я удивился, что не увидел света в своих окнах. Может, старушка поработала и уснула?

Я отпер дверь и вошел в темный холл. Детектив какой-то, честное слово! Увиденное буквально шокировало меня. На ступеньках, в кромешной тьме сидела женщина, поставив с одной стороны ведро, а с другой держа швабру, как Нептун трезубец. Бабушка почти дремала. Увидев нас, она встала и начала подробно рассказывать, что и как она сделала. Я не выдержал и спросил ее, почему она не пошла прилечь в нормальное место, в холл, например. В ответ уборщица что-то пролепетала невнятное, насчет того, что она «боялась чего-то». Чего именно, я не расслышал, но догадка неприятно поразила меня. Социальное неравенство в России даже не позволяет старому человеку, честно сделавшему свою работу, войти в комнату к богатому человеку и расположиться в нем. Он то ли считает это выше своего достоинства, то ли боится «как бы чего не вышло». Значит, бывает так, что хозяева таких домов ни во что не ставят тех, кто у них работает? Не буду отвечать за всех чехов, но когда украинские рабочие делали ремонт в фитнесс-центре моей жены Зузаны, та носила им еду, питье, обращалась с ними как с помощниками, людьми, которые делают что-то хорошее. Так как же может быть такое, что старушка-уборщица боится войти в мой холл и прилечь на диван!

Все эти мысли не давали мне покоя целый день, а поначалу я просто впал в оцепенение. Старушка показала результаты своей работы, едва ли не насильно проведя по всем комнатам, где проводилась уборка. Наконец-то я хотя бы мог перестать дышать пылью. Впрочем, буквально несколько минут спустя меня ждало очередное потрясение. То, о чем я сейчас напишу, не укладывается в пределы человеческого понимания. Во всяком случае, того человеческого понимания, к которому я более или менее привык. Перед тем как выйти из дома и сесть в микроавтобус старушка открыла у меня перед носом свою сумку со словами: «Проверьте, что я у вас ничего не украла». Отдышавшись от эмоций я начал убеждать женщину, что я ей доверяю и делать этого ни за что не стану, но она долго еще не хотела закрывать сумку. Предел моему терпению наступил на следующий день, когда наш знакомый директор перед нашим отъездом на тренировку в фитнесс-центр выскочил откуда ни возьмись и, как всегда громко, начал вычитать Ивану за то, что тот без его ведома взял да увез уборщицу средь бела дня. Забыв видимо, что ездила его подчиненная не абы куда, а домой к главному тренеру. Которому, как будто, было сказано, что именно он является первым человеком на базе.

Это был еще один случай, когда представители местного населения без восторга встречали нового тренера из-за границы. Рушился их прежде спокойный мир, в котором, как мне рассказывали, на многие недоработки, разгильдяйство и легкое отношение к своей работе закрывали глаза. Директор захотел хоть в чем-то оставить за собой право последнего голоса, но делал это беспорядочно, хаотично, руководствуясь лишь своими эмоциями, которые кричали «не трогай! Это мое!!». Что, собственно говоря, такого в том, что уборщица подотчетного клубу подразделения под названием «база» отправилась убирать дом главного тренера?! Впрочем, будь этот инцидент первым и единственным, я бы, наверное, уладил бы проблему мирным путем. Но я увидел в поведении директора некую систему, которую срочно нужно было «отключать». Ибо на первой же моей тренировке в Петербурге я вышел из себя по гораздо более значительному поводу…

После эпопеи с уборкой дома наши отношения с Властимилом стали переходить в разряд дружеских. Сразу же после того, как мы решили проблему расчистки «авгиевых конюшен», тренер предложил мне перейти на «ты». В Чехии такое возможно лишь с подачи старшего, причем неважно, составляет ли разница в возрасте двадцать лет, или один год. Привыкал я долго, но когда привык, то уже не смогу отвыкнуть никогда от более демократичного подхода в общении, принятого в Европе. Во всяком случае, «Семен Семенычи» и прочие наши обращения даются с превеликим трудом. В команде, кстати, к простому варианту привыкали легче: Властимил сразу поставил вопрос ребром: «Называйте меня «тренер», или, что еще лучше, по имени. Никаких отчеств у меня нет, и главное – не нужно называть меня «пан», коробит. У нас в Чехии чрезмерный официоз можно принять за сарказм, хотя многие представители старшего поколения любят, когда к ним обращаются «пан». Тем не менее, журналисты очень долго продолжали обращаться к Властимилу «пан Петржела», и он уже не заострял на этом внимания. Видимо, просто махнул рукой…

Зима, как я уже говорил, стояла серьезная. Прямо как в книжках и журналах, когда пишут о России. Утром 20-го, кажется, декабря был запланирован «генеральный смотр» команды на одном из полей базы – на первой тренировке я всего лишь хотел бросить команде мяч, чтобы она поиграла в футбол, и игроки продемонстрировали свое понимание футбола, лучшие и худшие навыки. Для этого необходимо было всего лишь расчистить единственное на тот момент поле с подогревом. Когда ребята вышли на площадку, то оказалось, что ее покрывает приличный слой снега вперемешку со льдом – более опасной поверхности для футболистов быть не может. Я сразу же начал закипать. Тут же перехватило дыхание от бешенства. Знакомое состояние, раньше был еще более эмоциональным и чешские футболисты, работавшие со мной, очень хорошо об этом знают.

Наблюдать со стороны за Властимилом в этот момент было жутковато. До выхода на тренировку он выглядел, скорее, забавно – с ворчанием одел на голову спортивную шапку, несмотря на то, что по его же словам ненавидел их. Мороз оказался сильнее предпочтений в стиле одежды – пришлось укутываться по самое некуда. По дороге к полю Власта был как всегда приветлив и улыбчив, здоровался с персоналом, старался шутить по-русски, что тоже было мило. Рядом балагурил Володя Боровичка. Общий настрой был жизнерадостным, все были раскованы. Но никто из сотрудников базы, убаюканный было невесть откуда хлынувшим в наши места потоком демократии, не оказался готов к тому, что за доли секунды от смешного дядечки в шапочке не останется и следа. Властимил в ярости ковырял носком кроссовки снег, выгребая из недр куски льда, толщиной с кулак.

– Почему не убрали?! Что это за поле?! – чеканил от слова по-русски, и акцент, прежде мягкий, добавлял ужаса тем, кто все это видел. Работой в «Зените», все-таки в Питере было принято дорожить. Глаза тренера стали металлическими, зрачки сузились, он резко развел руки в стороны и срывающимся от злости голосом резюмировал:

– Не можно работать! Я просил поле, а это – говно! (с мягким украинским «г» в начале и ударением на первый слог, как это милое словечко произносится в Чехии).

Кто-то из работников базы тихо послал за директором. Тот появился очень быстро и на нем, понятно, не было лица. Сбивчиво, но привычно громко, даже громче обычного от охватившей паники (ну как же так: казалось-то что после деспотичного Юрия Морозова приехал «интеллигент» или попросту «валенок» из Чехии!) он начал объяснять, что-де поле было чистое, но в шесть утра повалил снег и все испортил!

– В шесть утра?! – взвился Властимил. – А сейчас сколько? Десять! Кто здесь был, когда было шесть утра? Сложно было сразу убирать снег?! Для чего вы здесь находитесь?!

Конечно же, это была демонстрация прав хозяина. Властимил прекрасно понял, за тот короткий период времени, что он уже находился в России, что через «извините» и «будьте» добры здесь вопросы, как правило, не решаются. А для того, чтобы футбольный клуб стал серьезной организацией, в нем безо всяких «но» и «если» должны функционировать все составляющие механизма. И если его, главного тренера, местные не станут признавать авторитетом, съедят за счет только одного количества. Одна палка в колесо, другая и… под откос летит чужак, но никак не те, кто их вставляет. Чужеземец уезжает, все остаются на местах с надеждой на спокойную жизнь. Схема проста.

Та тренировка все-таки состоялась. И она оставила у нас с Владимиром массу впечатлений. Для начала Боровичка, поразминав буквально 5 минут вратарей, с какой-то торжествующей улыбкой крикнул мне: «Власта, здесь ребят нужно учить стоять в воротах!». Ничего так новость, здорово. Что еще? Разминка. Чтобы посмотреть, как игроки привыкли готовить себя к нагрузкам, я велел команде разминаться так, как она привыкла. И тут выяснилось, что она не привыкла это делать никак! Так вот откуда многочисленные травмы, которые преследовали «Зенит» на протяжении всего сезона. Вот откуда диковинны повреждения коленей, чего по большому счету в футболе случаться не должно, это в принципе непрофильная травма. Услышав от работавших в клубе людей, что некоторые мои предшественники практиковали прыжковые упражнения до завтрака и практически без разминки, мне многое стало понятно. Пожалуй, я устал беспрерывно вещать о том, что в первые дни работы на мою голову сыпались одни сюрпризы. Например, меня поразило то, врача команды, человека наиважнейшего, чье мнение зачастую бывает определяющим в определении состава, я нашел в запуганном состоянии. Как оказалось, прежние тренеры действовали авторитарно и в принципе не прислушивались к рекомендациям доктора, а то и посылали его куда подальше. Врач в «Зените» вообще не имел права голоса, беседы с игроками о том, как нужно готовить себя к играм не проводились. Ели футболисты либо все подряд, либо им что-то определенное резко начинали запрещать. Все это было удивительно, на грани, и мне пришлось врача срочно амнистировать. Надо было видеть, как Михаил расцвел и приосанился, когда оказалось, что его работа все-таки состоит не только в том, чтобы вовремя выбежать на поле и сделать заморозку получившему по ноге игроку. Ладно, разминка прошла. Настало время игры. Глядя на то, как команда, разбившись на две группы, играет в футбол, я первым делом старался понять, кто же мне, собственно, достался. Кассеты, как я уже говорил, правды не сообщили. Президент и члены команды говорили прямо противоположные вещи. Морозов вообще в разговоре со мной «отсеял» полкоманды. Что же в итоге? Бодрые крики Боровички, который в своем стиле шутил и балагурил – привычная для меня вещь, но, как оказалось, абсолютно невероятная для наших новых подопечных – перемешивались в голове с мыслями. Кое-что мне, безусловно, нравилось. По сути, в первый раз я имел дело со столь большой группой мастеровитых футболистов, большинство из которых не надо учить бить по мячу, ставить на ноги, чем мне постоянно приходилось заниматься в Чехии с прежними командами. Игроки легко обращались с мячом даже в непростых погодных условиях, иногда эффектно отдавали передачи, пристойно били по воротам. Но тем удивительнее было то, что почти все они не получали ни малейшего удовольствия от футбола, словно периодически косились на нас с Владей, ожидая подвоха. Какого? Спросите у них, может, они еще сами помнят свои ощущения. Что у них в голове, у молодых людей? Тогда в Питер, например, вернулись двое ребят из аренды – нападающие Акимов и Петухов, отданные в первую лигу. Первый был в плане азарта еще туда-сюда, хотя бегать и работать категорически не хотел, но второй… Бледный, робкий мальчик, который, как говорят, когда-то подавал надежды. Так как можно в таком раннем возрасте перестать их подавать?

Мне всегда нравился атлетичный, зрелищный футбол. Не желаю и не стану перегружать читателя тактическими премудростями. Настоящие поклонники футбола меня поймут, тех, кто смотрит игру периодически, не вникая в нюансы, попрошу поверить на слово: схема 4-4-2 в моем представлении является наиболее эффективным путем для достижения сразу двух целей – победы в матче и приведения в восторг зрителей, для которых мы и играем футбол. В мире, где крутятся большие деньги, где футбол стал рекламой для одних и бизнесом для других, кое-кто начал забывать о том, что главная цель нашей игры – развлечение, страсть, эмоции. Без них мне работать неинтересно. И свою новую команду я хотел научить играть в футбол своей мечты. Всегда ли мы верим в осуществление своей мечты? Каждый пусть ответит на этот вопрос сам. Лучше на самом деле не верить, а делать что-то, хоть маленькие усилия для ее осуществления. И еще до приезда в Петербург я знал, для кого хочу там работать – для зрителей, которые как мне сказали, самые лучшие в России. И я твердо решил, что буду переделывать все на свой лад, во что бы то ни стало. Для этого, как оказалось, понадобилось две вещи – приучить команду играть по линейной системе и избавиться от «персоналки» (это когда защитники должны, словно собачонки, непрерывно бегать за нападающими соперника и не давать дышать ни им, ни себе). Весь мир давным-давно перешел на «зонный» футбол, а «Зенит» продолжал, как ни в чем ни бывало, заниматься самоистязанием.

Решить что-то изменить не так сложно, как претворить свое решение в жизнь. В принципе, я самого начала догадывался, что без знакомых игроков обойтись мне не удастся, а потому попросил у Мутко приобрести трех ребят, которые стали бы своеобразным фундаментом нового проекта. «Зениту» того времени, как я уже сказал, хватало мастерства, но отсутствовала выучка, понимание простых тактических нюансов, кроме того, у игроков бог знает что творилось в головах. Мартин Горак, Радек Ширл и Павел Мареш должны были стать образцами тех футболистов, которые делают привычную работу. Линейная схема для них была родной, мои требования знакомы, а это было крайне важно, учитывая то, какую именно предсезонную подготовку я собирался провести в «Зените».

Всех троих своих чехов я нашел чуть ли не на улице – когда работал в «Богемианс», не стеснялся сесть в машину, проехать километров двести на матч двух деревень, присмотреть там футболистов, а затем работать с ними. С кем-то, например, с Марешем, было легче – он обладал спокойным, но в то же время упрямым характером, который позволял ему легко усваивать мои требования. Кого-то приходилось даже репрессировать, как Ширла, которого я один раз выгнал. Да, с парнем из поселка на шесть домов, в одном из которых – трактир, нужна была особая тактика. Выгнав футболиста, а затем дав ему последний шанс вы можете привязать его к себе навсегда и он вам не раз отплатит на поле. Жаль, правда, что игроки долго добра не помнят (Ширла, впрочем, это утверждение мало касается), но это уже тема для отдельного разговора.

Впервые в новейшей истории клуба я ввел в распорядок тренировки по аэробике. Местный народ, надо сказать, на меня смотрел, как на душевнобольного. Зачем это здоровым парням футболистам прыгать, как балеринам, вместо того, чтобы заниматься «чем положено», то есть, пинать мяч? Футболисты в целом приняли новую идею без особого оптимизма, ну да и на иной вариант я и не рассчитывал. Представляю, как бы я, будучи игроком, воспринял подобное тренерское новшество, если бы не получил возможность понять, для чего, собственно, я прыгаю в зале, как девочка. Другое дело, что я зенитовцам объяснял, что, для чего и как. В современном футболе, который прежде всего имеет под собой скоростно-силовую основу, важную роль играет координация игроков. Она помогает действовать быстрее в самых сложных ситуациях, обеспечивать точное поступление сигнала от головы к ногам и даже в некоторых ситуациях избегать травм. И для достижения этой координации необходимо задействовать все группы мышц. А что позволяет добиваться в данном вопросе наибольшего эффекта, если не аэробика?

Тут, между прочим, тоже помогли призванные мною чехи. Аэробику я практиковал на протяжении всех лет, что работал в «Зените» и со временем у игроков данный вид занятия перестал вызывать проблемы. Но поначалу мы с Боровичкой еле сдерживались, чтобы не умереть с хохота, глядя на нелепые движения и страдальческие физиономии футболистов. Кто-то так и не смог в себе перебороть внутреннее возмущение и начал откровенно халтурить. А это бросалось в глаза сразу. Пришлось мне настоять, чтобы инструктором у команды была девушка, несмотря на то, что парень, которого сначала нам предоставили, был мастером своего дела. Опять же, вопрос психологии: при девушке нормальному молодому человеку ужас до чего не хочется опозориться. И он будет стараться не выглядеть смешным. Мое пожелание было выполнено и качество занятий начало улучшаться. В конце концов, игроки наконец узнали, что такое нормальный стретчинг, что значит как следует разминаться перед играми и тренировками, ибо насколько я понял, ранее каждый делал то, что горазд. Не стоит удивляться многочисленным травмам, которые постоянно «накрывали» «Зенит».Помимо женского пола просто опытными мастерами по аэробике смотрелись чешские игроки, которые раньше играли у меня и привыкли к этим занятиям так, что делали все упражнения без малейших проблем. Здесь я тоже рассчитывал на здоровую спортивную злость местных – к новичкам из-за границы и так, как правило, относятся недоверчиво, а тут еще, что получается, мы – хуже них?! Я же не стеснялся разжигать «национальные розни» – постоянно ставил в пример чехов и получал удовольствие от того, как хмурились и заводились при этом аборигены.

Что там говорить – ставка на новых игроков оправдалась, в чем я не секунды не сомневался, когда ломал копья о их трансферы. Наибольшие сложности возникли с переходом Мареша. Он был на хорошем счету в «Спарте», близок к национальной сборной и тренер пражан Иржи Котрба ни в коем случае не хотел его отпускать. Впрочем, агенты в футбольном мире могут все. Ну, или практически все. Не буду уж описывать каким образом, тем более, что до конца не знаю все подробностей, агенты игрока обеспечили Павлу переход в «Зенит». Потом Котрба при встрече, правда, не в резкой форме, предъявил мне претензии: мол, ты увел у меня лучшего защитника, и теперь у меня никого нет на левый фланг. При всем этом Мареш стоил «Зениту» сущие копейки, и за те годы, что Павел приносил клубу пользу на протяжении нескольких лет, эти деньги вернул сторицей. Для сравнения: «Спартак» в 2005-м году купил у той же «Спарты» Радослава Ковача за 5 миллионов. При всем уважении к Радо, я не могу утверждать, что этот футболист сильнее Мареша…

Мутко, несмотря на свою боязнь, даже фобию того, что «Зенит» превратится в «чешскую колонию» (о том, что президент придумал такое словосочетание я узнал гораздо позже) все-таки пошел мне навстречу с покупкой Мареша, Горака и Ширла. Тем более, что вторые два парня стоили сущие копейки. На всякий случай, Мутко не уставал повторять, что меня ждут «чудо-богатыри» и пополнения из «лучшей в России» футбольной школы. Я кивал. Пока кивал. У меня были Мареш, Горак, Ширл. Впервые мне достался клуб, в котором была создана прекрасная инфраструктура (по сравнению с тем, где до этого доводилось работать), поля, база, игроки, с которыми можно работать. Я думал о том, как здорово будет слышать за спиной дыхание болельщиков, которые будут радоваться нашим победам. И все это, когда я ехал в аэропорт, чтобы улететь домой на Новый год (захватив на огромном и шумном рынке две банки черной икры – просила жена, хотя я и ненавижу таскаться с вещами), рисовало в моих мыслях надежду и возбуждало азарт.

На короткие каникулы уже не хотелось. Еще не успев сесть в самолет, я уже хотел приехать обратно на базу в Удельной.

Глава 2

Начинался 2003-й год. Яркий, блистательный, полный надежд, рожденных из разочарований и интриг, преодоления препятствий, которые по законам американского киножанра в результате пали в прах и пыль. Но то, что 2003-й стал положительным и запоминающимся годом стало известно лишь декабре. Пока же, 2-го января я по заснеженным дорогам ехал с Володей в аэропорт встречать Властимила, с которым нам предстояло быть неразлучными сравнительно долгое время. Опять же мы об этом не знали – в России вовсю гадали, чем же кончится зенитовский «чешский» эксперимент. Болельщики и журналисты словно вертели в руках банку с белой мышью, как сумасшедший ученый при безумном эксперименте – выживет, или нет. Мы, маленькая группа людей, успевших узнать Властимила и Владимира поближе, ждали начала года, затаив дыхание и желали успеха новому предприятию. Сейчас, когда «Зенитом» руководит «Газпром», безумный рекордсмен по разного рода добычам, и верящий в свое могущество непоколебимо, как Полифем, снисходительно общавшийся с Одиссеем, в плотно сомкнутых круговой порукой рядах клубного люда принято говорить о некой «корпорации». На самом деле та наша малюсенькая группка, которая так или иначе была связана с новым тренерским штабом, и могла оценить неординарность и благоприятное впечатление, которое производили чешские гости, была куда в большем смысле слова той самой корпорацией. Володя, Властимил, Боровичка, я, в определенной мере Юра Гусаков – все были заинтересованы в успехе «Зенита». За беспросветностью сезона-2002 чувствовался поток свежего воздуха – главное было даже не в том, каких результатов будет достигать «Зенит», а то, что по-старому быть уже не могло. Вера и надежда на это, и стремление профессионально работать в профессиональном клубе делало нас, как бы чехи сказали, «партой». И она, поверьте, сформировалась еще до первых тренировок Петржелы.

Еще до Нового года Петржела с Боровичкой отправились на осмотр города, где им предстояло работать. Надо сказать, что несколько капризный и не любящий выходить из дома без особой надобности Властимил, пожалуй, в первый и последний раз на моей памяти не ворчал по поводу пробок, когда Володя возил нас по хмурому Питеру. Крутил головой, и утверждал, что красивее города в жизни своей не видел и что покажет всем «необразованным идиотам» в Чехии фотографии страны, которую они отчего-то считают чем-то между огромным полигоном полным солдат и лесов, полными землянок, с обязательными медведями. Зашли, кстати, тогда и в Эрмитаж. Именно «зашли», а не «отправились», ибо времени как всегда было в обрез. То ли тренировка, то ли очередной вояж в клуб. Правда, Властимил о размерах главного музея Петербурга имел неопределенное представление. На мою фразу «у нас есть всего полтора часа на Эрмитаж» он удивленно вытаращился: «А что мы там столько времени будем делать?!». Тут я не удержался и прыснул. Ну-ну…

По Эрмитажу тренеры, конечно же, ходили долго. Боровичка радостно восклицал при виде фламандских полотен, Властимил ходил молча, сосредоточившись. Он никогда не боялся признаваться, что в жизни не имелдостаточно времени на то, чтобы знакомиться с мировой культурой. А потому открывал для себя великолепие залов Зимнего с последовательностью и обстоятельностью какого-нибудь англичанина, впервые пробующего «blinchiki» или «borstch». Вытаскивать Петржелу из нирваны пришлось едва ли не силком – как и положено, через полтора часа позвонил Юра и заявил, что ждет нас через полчаса где-то на Петроградской стороне. Это в четыре-то часа, в будний день…Конечно же, любой иностранец просит, чтобы его отвели на «Аврору». Надо же посмотреть, что же это за штука такая выстрелила так, что Европа до сих трясется! Не была исключением и наша пара. В один из дней мы совместили приятное с полезным и поехали к знаменитому крейсеру. По дороге к обледеневшему трапу советской реликвии чехам пытались всучить шапки и матрешки, которые Властимил называл «бабушками». Кто-то узнал тренера и попросил расписаться на 15-градусном морозе. Отказа в ответ не услышал…Тогда, у носа той самой пушки у Властимила с Боровичкой состоялся тот самый-самый знаковый лично для меня короткий диалог, который я вспоминал на протяжении всех лет их работы в «Зените» и который часто впоследствии цитировали журналисты, в том числе и чешские.

– Знаешь, Власта – привычно начал острить Боровичка, хлопая рукой по самому разрушительному в мире орудию – Если мы с тобой выиграем русскую лигу, из этой пушки в нашу честь дадут салют.

Властимил хмыкнул, окинул Бору не менее стандартным снисходительным взглядом, и ответил.

– Ага. А если мы с тобой провалимся, то из этой пушки выстрелят нами…

Боровичка почему-то не стал шутить дальше, а мне та фраза страшно не понравилась. Даже холодок по спине пошел, не имеющий ничего общего с питерским морозом. По-старому уже не должно было быть во что бы то ни стало…

Итак, 2-го января начался сезон. Команда продолжила тренировки без постновогодней раскачки, с места в карьер. Снова аэробика, которую Власта предложил команде для улучшения координации снова дощатый пол спортивного зала школы «Смена», от которого Петржеле хотелось плеваться. Ну что поделаешь, если в нашем славном Петербурге не было условий для занятий футболом! Отчасти выручил искусственный газон СКК, но пока в час пик доедешь до него на автобусе через целый город, жить не хочется, не то, что тренироваться. Что и говорить, Властимил с нетерпением ждал, когда же наконец можно будет сесть в самолет и улететь туда, где тепло круглый год. За день до отлета на первый сбор в Турцию в Петербург приехал Павел Мареш – третье и последнее на тот момент усиление состава из чешского легиона, которого так боялся Мутко. Впервые я увидел беднягу Павла у дверей СКК, куда команда приехала на последнюю тренировку перед отъездом. На улице стоял лютый холод, Мареш же был в легкой коричневой куртке и таких же легкомысленных брюках. Держался он, надо сказать, молодцом и умело маскировал стандартное для всех чешских «первопроходцев» того времени выражение лица под названием «Боже, куда я попал».

Ширлу и Гораку, приехавшим раньше, для того, чтобы быть «всем ребятам примерами», пришлось намного тяжелее. До сих пор помню их первый приезд в Питер в сопровождении агента Виктора Коларжа. Жизнерадостный по своей природе Мартин Горак еще бодрился, улыбался своей открытой почти детской улыбкой, за которую его потом так полюбили болельщики «Зенита», смеялся над тем, что я отказывался понимать его речь с жутким моравским произношением. Что же касается Ширла, то этому парню поначалу сложно было позавидовать. Никогда раньше простоватый, но необычайно добрый и веселый Радек, не покидал своего дома в Рудне, где знакома каждая улица и где собраны все его знакомые, родственники и друзья. И без того большие глаза Ширла чуть ли не вылезали из орбит, когда он смотрел на сугробы, темный город, которому освещение лишь добавляло таинственности и страшноватенький отель, который кто-то когда-то организовал в обычном панельном доме.

Для нас с вами, привыкших ко всевозможным бытовым сложностям, которые неизбежны в России, удивление чехов могло показаться странным и, возможно, обидным. Но если кому-нибудь из вас когда-нибудь довелось бы побывать в обычном чешском семейном доме, где приемущественно жили зенитовские футболисты и тренеры у себя на родине, вы поймете, как тяжело отказаться от этого комфорта и чувства стабильности даже через пару дней пребывания в гостях. Что уж там говорить о людях, которые привыкли к такому укладу жизни! Это все равно что любого городского жителя отправить в деревню на месяц. Без джипа, заранее натопленной бани и закупленных в супермаркете продуктов. Романтика российской глубинки сразу же сошла бы на «нет», будьте уверены.

Это потом Ширл, Горак и Мареш обзаведутся машинами, домами, привезут из Чехии жен с детьми, найдут свои любимые места в Петербурге и станут рассказывать журналистам о том, какое это счастье – жить в городе на Неве, а не, скажем, где-нибудь на Урале. Немало, кстати, быстрому восстановлению чешской психике способствовала и инициативная группа зенитовских болельщиков, которые специально позвала новичков на особый ужин, после которого отвезли ребят на ночную экскурсию. Ритуал помог понять «гастарбайтерам», что Россия и Питер – это не только снег, дубак и панельные дома, и безусловно повлиял на их мировоззрение.

Ну а тогда, 4-го января Мареш мерз у СКК и с нетерпением в голосе узнавал распорядок дня на завтра. Ведь завтра «Зенит» улетал на сборы в Турцию… Прежде чем команда добралась до мягкого анталийского климата, снова довелось увидеть круглые глаза несчастного Ширла, который, ко всему прочему, оказался еще и аэрофобом. Как назло самолет на пути в Стамбул, где нас ждала пересадка, довольно серьезно потряхивало, что дало повод наиболее веселым и бесстрашным партнерам вволю поглумиться над почти зеленым от ужаса Ширлом.

Поначалу недоверие к русским самолетам выразил и Властимил Петржела, который признался, что раньше тоже очень боялся летать. Пока «тушка» прыгала по воздушным ямам мы с Боровичкой посмеивались и договорились обязательно спросить у Власты по прилете, как ему понравилась дорога. В ответ на шутку Петржела изобразил полное отсутствие эмоций на лице.

«Я читал», – скромно сказал он и зачем-то обернулся на самолет, оглядев его уже с заметным уважением. Пройдет всего полгода и Властимил будет восторгаться пилотами пулковского авиаотряда, которые возили его и подопечных. «Они просто безумные!», – говорил Петржела – «Наверняка сумели бы посадить машину даже на авианосец». Уже прошлым летом, когда потерпел катастрофу ТУ-154, следовавший из Анапы в Питер, Властимил, узнав, что за штурвалом был знакомый пилот, от горя потерял дар речи. Даже теперь, когда его голова забита проблемами оломуцкой «Сигмы», у него из головы не выходит Петербург. Это видно даже в те минуты, когда Власте хочется казаться важным и неприступным…

Многогранный характер главного тренера «Зенита» проявился в стамбульском аэропорту, где «Зенит» ждал пересадку на рейс до Анталии. Представление о российских тренерах вне футбольного поля всегда было достаточно штампованным. «Главный», как правило, казался языческим божком и вне футбольного поля, этаким изваянием, уверенным в своей правоте, непоколебимости, находящимся в эпицентре тех, кто «не главные». Про многих российских «главных» можно сказать так: не едят, не пьют, в туалет, пардон, не ходят. С точки зрения позиционирования себя в команде и на публике разве что Александр Тарханов, да Гаджи Гаджиев отличались от своих коллег. Привел первые примеры, которые пришли в голову. Кого забыл – не обижайтесь.

Петржела шутил с игроками, иногда позволял себе скабрезные шуточки, если по аэропорту шла красивая женщина. Кому-то это может покоробить, но он считал, что необходимо творить в команде раскованную атмосферу любой ценой. При этом из личного опыта знал, что именно такого рода «приколы» нравится футболистам, поскольку сам играл в футбол почти два десятка лет. В результате игроки видели перед собой не надутого индюка, а занятного дядечку, который, впрочем, обладал огромной внутренней силой. Даже если тот забавно ел мороженое (его, кстати, тогда в Стамбуле Властимил купил себе в первую очередь, причем взял самый-самый сладкий сорт) или не мог найти где-то оставленную собой сумку. Как верно сказал один мой коллега, Петржела из тех творческих безумцев, которые, что называется, разговаривают с богом. И порой выглядят абсолютно беспомощно в какой-то элементарной повседневщине. Бывший генеральный директор «Зенита» Илья Черкасов как-то добавил: «Я, как руководитель, легко уживался с Петржелой. В том, что новые владельцы не смогли найти с ним общий язык, скорее, их проблема. Властимил достаточно ранимый, живой человек, который, тем не менее, отличался от многих. И на некоторые его слова и действия можно было легко закрывать глаза. Это абсолютно нормальное явление при коммуникации между руководителем и тренером».

Еще Петржела в Стамбуле умудрился так увлечься перепиской sms-ками с женой, что задумчиво ушагал в какие-то служебные помещения аэропорта, откуда его с криками хотел вывести какой-то турок. Это было забавно, и никак не вязалось с образом того самого страшного Властимила, который мне в долгих пражских беседах рисовали чешские коллеги. Не до конца понимали, что происходит, и футболисты. До первого сбора, впрочем, еще оставались перелет в Анталию и сон в отеле. В следующий раз «доброго дядечку» зенитовцы увидели не скоро…

Итак, сойдя с трапа самолета в Анталии я испытал что-то вроде эйфории – в лицо ударило теплым южным воздухом, который в Петербурге мне обещали где-то только к середине июня. В приподнятом настроении были и игроки, даже несмотря на усталость от бесконечного долгого двойного перелета – им тоже осточертели холода, залы и аэробика, хотелось на свежий воздух. Вот и потренируемся, предвкушал я…

Заранее оценивая свой первый зенитовский сбор, скажу, что он полностью удался, не в последнюю очередь благодаря турецкой погоде. Подготовку я строил исходя из того, что контракт у меня с клубом был на три года, а значит, я не имею право работать, как бабочка-однодневка – пару раз добиться результатов, а потом – гори оно все синим пламенем. С этими ребятами мне предстояло жить и играть, а значит необходимо было позаботиться об улучшении физических кондиций футболистов. Улучшать, кстати, было что.

Словосочетание «питерские мальчики» я выучил навсегда. Видели бы вы этих питерских мальчиков! А ведь наверняка видели. Бледные, тонюсенькие, болезненные на вид – достаточно вспомнить Сашу Петухова, который так и не сумел при мне вернуться обратно в «Зенит». Нужно было что-то делать и я построил программу первого сбора так, чтобы получить в конце концов если не отряд Шварценеггеров, то хотя бы здоровых, готовых к продолжительной работе и дальнейшему росту футболистов. Единственное, что серьезным образом начало мешать нашей подготовке, так это непонятно для чего заранее спланированный и оплаченный турнир в Аксу, где уже в первую неделю января нам предстояло сыграть с голландским НЕКом и бельгийским «Брюгге». Если бы я знал об этом заранее, то непременно высказался бы против турнира, ибо на той стадии готовности (а точнее, при отсутствии готовности, как таковой) играть довольно-таки серьезные поединки не имело смысла. Мы даже толком не начали переходить на новую систему игры, не начали постигать азы зонной обороны, а не персональной, и так далее. В итоге в обоих матчах мы вышли на поле никакими с точки зрения «физики» да еще и «без царя» в голове – в результате получили 2:3 и 2:5. Настроение резко упало. Я ненавижу проигрывать. И хоть я понимал, что отрицательный результат этих глупых матчей был неизбежен, я все равно был взбешен. Единственную положительную сторону я нашел в том, что хотя бы посмотрел всех игроков в деле. Очень много стало понятно. Главное то, что я любой ценой должен убедить команду полностью перестроить свои взгляды на футбол. Признаюсь: несмотря на то, что Властимил был против турнира с участием «Брюгге» и НЕКа были люди в клубе (в том числе и я), которые с затаенным любопытством ждали этих матчей. Потом Петржела сам признает, что встречи с сильными командами помогли ему до конца понять масштаб проблем, стоящих перед ним, хотя окажись он в своей среде, в привычной обстановке, в команде, которую вел бы до этого пару лет, конечно же, от матчей в начале января отказался бы. «Зенит», несмотря на упорство футболистов, выглядел в первом же матче с НЕКом, середняком голландского первенства, беспомощно. Во всяком случае, даже играя на пределе сил, команда не могла избежать ошибок, явных проколов во взаимопонимании и явила собой раздробленный коллектив, который вроде бы и рад бы был играть в футбол, но как – не знал. Да, игра была контрольная. Да, результат – 2:3 – более или менее достойный, но Властимил в автобусе после матча сидел черный от злости.

«Сраный НЕК нас так прибил, – цедил он сквозь зубы – завтра необходимо созвать собрание, будем разговаривать с игроками. Извини, на ужин не пойду сегодня – у меня болит живот от нервов, не хочу никого и ничего видеть. Это – не футбол!

На ужин Властимил и впрямь не пришел. А собрание состоялось. Запомню его на всю жизнь, поскольку переводил его целиком до последнего слова, едва не покрываясь потом от волнения, из-за высочайшей ответственности. Не знаю, выступал ли Властимил так же перед командой потом, но тогда в зале стояла звенящая тысячами комаров тишина, которую разрывали тяжелые слова. Это сейчас принято хихикать над забавной речью Властимила на русском языке. Тогда Петржела говорил по-чешски, и кроме его речи не существовало ничего. Самолюбие самых ведущих игроков команды пусть ненадолго, но «обнулилось», прежние заслуги потеряли свою цену. Проще говоря, Властимил разворачивал каждого к собственной беде и практически давал приказ, что упасть ниже «Зенит» уже не имеет права.

– Наша задача – остановить падение. Затем постепенно идти вверх. Но для этого вы должны не просто работать, а вывернуть себя наизнанку. Как только мы закончим играть товарищеские матчи, начнется серьезная физическая подготовка, которая покажется вам адом. Мир станет казаться вам полным дерьмом, но это будет продолжаться всего лишь неделю. Затем вы почувствуете, что у вас есть база для того, чтобы играть в суперфутбол и получать от него удовольствие. Я больше не хочу видеть то, во что вы играли вчера. Я не пошел на ужин, потому что от вашей игры меня тянуло блевать. И ради того, чтобы этого больше не увидеть, а больше никогда не чувствовали себя так неуверенно, как вчера, мы будем тяжело и много работать. Кто не выдержит, тот с основным составом расстанется. Это не угроза, а объективность. Таков футбол. Те, кто останется с нами, будут расти и когда-нибудь, быть может, исполнят свои самые заветные профессиональные мечты. Когда вы будете страдать от физических нагрузок, я разрешаю меня ругать последними словами. Я просто этого не услышу. Чешские ребята не дадут соврать, что некоторые игроки после этих тренировок выкалывали мне глаза на фотографиях. Главное, чтобы вы не щадили себя и сделали все в нужном объеме. Иначе наш первый подготовительный этап не будет стоить и гроша. Запомните, мы – одна команда, и вести себя должны как одна команда. Здесь нет звезд, Саша! (обращаясь к Кержакову) Поймите, что сейчас вы нули. В Европе никто не знает такую команду – «Зенит». И я не знал, что она есть, пока не приехал сюда. Эту ситуацию надо исправлять и для того все мы здесь…

Надо ли объяснять, что футболисты были поражены этим спичем (а говорил Властимил около полутора часов, которые пролетели незаметно) и когда наступил конец собранию даже не сразу встали со стульев. С ними так давно никто не говорил. По большому счету, с ними вообще мало кто говорил. Тем более, в таком духе. Несмотря на явную моральную тренерскую победу, так просто лидеры команды это оставить не могли. На следующий день за обедом ко мне неожиданно подошел Андрей Аршавин, с которым ранее мы обменивались исключительно «приветами». «Вань, можешь к нам с Кержом как-нибудь в свободное время зайти, – подозрительно просто сказал он – У меня с собой компьютерный футбольный менеджер, но он весь на английском. Ты же знаешь английский, помоги там кое-что перевести». «Конечно, Андрей, нет проблем», – я еле сдержал понимающую улыбку. – «Как только, так сразу!».

«Как только», впрочем, наступило не завтра, и даже не на следующий день. То я был чем-то постоянно занят, то ребята отдыхали. Пару раз я звонил в номер Аршавина и Кержакова и Андрюша мне все так же просто отвечал: «Ой, ты знаешь, а мы спим. Давай завтра, или после ужина…». После ужина, так после ужина… Странно, неужели не хочется наконец-то разобраться в футбольном менеджере?

Наконец, день Х настал. Я сидел у Саши и Андрея и первые минут пять отвечал на вопросы о менеджере, которые, судя по всему, Аршавин и без меня был в состоянии решить. Во всяком случае, его познаний хватило, чтобы минут за 20 до моего прихода купить в свою команду Кержа. После дежурного разговора об игрушках последовали вопросы о главном тренере. Кто? Откуда? Почему «такой крутой»? Чего еще ждать? Правда ли, что разбил лоб бутылкой в Чехии игроку, который осмелился что-то сказать поперек? Ребятам, которые привыкли быть «надеждами», а не «нулями, которым следует заново учиться футболу», весьма не хотелось оставлять своих прежних позиций. Увы, анархия, наступившая вслед за морозовскими «заморозками» летом 2002-го года, распустила ребят, и они быстро почувствовали, что могут управлять настроением в команде. При отсутствии опытных игроков, которые обладали бы характером лидеров, получить пару-тройку мальчиков без царя в голове было проще некуда.

Что уж там говорить, если Борис Рапопорт, сменив в августе 2002-го Михаила Бирюкова, первую же фразу перед командой произнес абсолютно невероятную: «Ребятки, я здесь фигура временная». Этого было достаточно, чтобы понять, что уважать «фигуру временную» вовсе необязательно даже для вида, не то, что воспринимать как тренера. Многие коллеги не раз становились свидетелями довольно хамского поведения молодых игроков по отношению к Рапопорту. Это даже не камень в огород игроков. Просто футболист – одновременно и просто и сложносочиненный организм, который живет по определенным правилам. Футболист – всегда в группе. И если группа не признает кого-то одного, то жди беды. В данном случае команда не признала Рапопорта. И некоторые ее члены начали проверять, имеет ли смысл прислушаться к грозным речам нового тренера, имя которого они раньше не знали, или же все, что Петржела сказал в зале белекского отеля – ерунда, блеф и не стоит ломаного гроша. Насобирав информации, лидеры меня отпустили. Тем не менее, свой первый бой за влияние Петржела выиграл. Игроки приняли экзекуцию тренировок на «физику» и выдержали эти испытания. В оставшееся время сбора главная неприятность заключалась в том, что травмы получили Алексей Катульский и Владислав Радимов, который тогда еще не был тем самым эпатажным капитаном, к которому привыкли во всей стране, а лишь присматривался к новой команде и в основном помалкивал, держась в стороне.

Если бы не необходимость готовиться к сезону, можно было бы сказать, что тем двоим несказанно повезло. Они пропустили самую страшную часть сбора, когда начались те самые четырехразовые занятия. В 7 утра тени в темно-синих тренировочных костюмах словно зомби выплывали из маленьких коттеджей и собирались на пляже. Восход солнца, водная гладь и пики гор, белеющие вдали, никому душу не трогали в осознании того, что предстояло пережить за день. Тишину разрывал крик Боровички: «Раз, два, три! Побежали!». Тени срываются с места и ускоряются. 50-летний ассистент, как ни в чем ни бывало, трусит с ними. Через 45 минут он дает команду делать стретчинг…

Боровичка приложил немало усилий для того, чтобы в этот непростой период сделать атмосферу в команде как можно более раскованной. Даже сейчас, когда его пути с Петржелой разошлись, Властимил продолжает называть Бору лучшим в мире ассистентом, абстрагируясь от личных взаимоотношений. Казалось, что Владимир вообще мог не спать – вечная заводная улыбка, энергия, зверский аппетит. На завтрак он приходил раньше всех и позже всех уходил. На тренировках с энтузиазмом расходовал энергию, успевая не только подбадривать и руководить общей группой, но и заниматься вратарями.

Самой любимой у футболистов, разумеется, была тренировка на поле, что начиналась в 10.30. На ней отрабатывались различные тактические элементы: прессинг, фланговая игра, быстрая смена направления атаки. Работа проходила эмоционально, интенсивно, с беспрерывными шутками.

Например, на самом первом занятии Боровичка встал посреди поля и сказал, что пока игроки будут играть без мяча – учиться занимать позицию. «Мяч буду я!», – заявил он. «А бить можно?», – спросил Аршавин. «Можно, только будете получать в ответ!».

Веселье смолкало после обеда, когда предстояло идти бегать в ставший вмиг ненавистным сосновый лес. Разумеется, Властимил пару раз в нем сумел заблудиться – как-то они с Боровичкой не разобрались, где должны были встретиться и мне пришлось вылавливать тренера в какой-то чаще, где он, по собственным словам, уже готовился отражать атаку змей, что непременно должны были там водиться. Этот бег не был шуткой. Дистанции постоянно менялись: в первый день футболисты должны были бежать 10 раз по 500 метров, в другой – 10 по 1 километру, в третий – 800, 600, 400 и 300 метров по три раза и так далее. Зенитовцы умирали, но держались, хотя некоторые, как Кержаков, к примеру, сбрасывали негатив в форме едких шуток. Типа, из нас готовят легкоатлетов, «Вань, сними на камеру, как финиширует Бойт Кипкетер!».

Cлухи о турецких ужасах Петржелы, однако, быстро долетели и до Петербурга. «Розовощеких положили под штангу», – радовались болельщики, для которых хоть что-то сдвинулось с мертвой точки.

«Непонятно, что творит этот иностранец», – наоборот, кипятилась группа питерских тренеров, чьи знания остались невостребованными в большом футболе. Тенденция в высказываниях, что, мол, «такими методами работать нельзя» была превалирующей, притом многие «друзья» Петржелы, которые стали таковыми заранее, с решимостью камикадзе, не дождавшись первых результатов команды. Происходили и вовсе вопиющие случаи. Однажды на базу, когда команда как раз приехала с очередного сбора и готовилась улетать на следующий, пришли два странных человека. Добавлю от себя: люди в Питере очень быстро привыкли к демократии, неожиданно забившей ключом на базе в Удельной, и потянулись туда ручейком. Раньше-то туда тропинки, по большому счету, не было. Так вот, два гостя, один помоложе, с каким-то вкрадчивым выражением лица, другой постарше, с резкими чертами, в шляпе, как доктор Верховцев, попросились на встречу с Властимилом. Тот был в объезде и по телефону попросил поговорить с народом Боровичку. Гости представились «научной группой» и принесли с собой образец анализа игры «Зенита», то, что в Интернете принято среди болельщиков называть ТТД – технико-тактические действия. Суть была проста – мы делаем, дескать, такие разборы, а клуб нам за это платит деньги. Боровичка обещал подумать и посмотреть, незнакомцы откланялись и вели себя при этом крайне вежливо и любезно.

Когда Властимил вернулся, тренеры провели рекордно короткое совещание по итогам которого было принято решение от услуг «аналитиков» отказаться. «Знаешь, так всегда бывает, когда возглавишь какую-нибудь новую команду», – говорил Властимил. Все хотят к тебе попасть, потому что ты – новый, ты – шанс. Вот и начинается – колдуны, шаманы, аналитики. Не хочу сказать, что они принесли чушь. Но ни один профессиональный тренер не станет что-то менять в своей системе работы, что-то в ней корректировать вот так сразу; просто потому, что кому-то захотелось заработать. Поэтому скажем им вежливо – нет, спасибо». Сказали. В ответ «аналитики» уже не были столь учтивы. Как-то засуетились, занервничали – А что?! А как?! Через пару дней в одной из неприметных газеток Петербурга появилась статья о тренере-садисте из Чехии, который мучает футболистов; который сначала «сломал», а потом выгнал Лепехина (тот, надо сказать, был обижен на Петржелу – говорил, что с ним не попрощались, хотя сам не пришел на последнюю тренировку), о чудовищных нагрузках, которые ничего общего не имеют с футболом…Хоть газетенка, как я уже говорил, была неприметной, нужный номерок ее оказался «вдруг» на столе у главного тренера бог знает через какие руки. Пописана статья была фамилиями «аналитиков». Петржела разозлился, но быстро взял себя в руки, решив не обращать внимание. Но каково же было его удивление, когда после возвращения со следующего сбора он снова увидел на базе странную парочку! «Так что, не хотите с нами сотрудничать? – как-то очень уж вкрадчиво спросил один из них. «Я? Сотрудничать с вами?! – Властимил уже не сдерживал злости. – Вы читали то, что cами написали обо мне в газете?». «Ну, да, писали – приосанился тот, что в шляпе, – и если надо будет, можем еще хуже написать!». От такого наглого шантажа Петржела на секунду лишился дара речи, хотел что-то сказать, но потом махнул рукой и поднялся к себе, попросив дежурных запомнить этих двоих и больше на базу не пускать. При всей властимиловской демократии, за три с половиной года все-таки были случаи, когда тренеру приходилось применять русское «не пущать»…

Для начала ребят ждала ужасная неделя жесткой атлетической подготовки. Только потом я собирался заняться непосредственно тактикой игры и всеми прочими чисто футбольными делами. У каждого футболиста на определенном уровне карьеры есть свой потолок готовности, возможностей. И я четко видел, что на данный момент почти у всех он, прямо скажем, занижен. Чтобы перед игроком открывались новые возможности, необходимо в ходе тяжелых атлетических тренировок за счет силы воли и невероятного физического напряжения проломить этот потолок, чтобы расширить границы своих способности. На это способен далеко не каждый футболист, поэтому, как это тяжело ни звучит, я заранее был готов к тому, что по итогам сбора придется с кем-то непременно расстаться. Об этом я заранее сказал игрокам на собрании – кто не будет успевать на тренировках, тому придется отправиться в дубль или будет предложено найти себе новый клуб. Не для того, чтобы нагнать страху, нет. Это – футбольная правда, а в профессиональном футболе очень много, так скажем, объективной жестокости. Это нужно принять как факт.

Подробнее остановлюсь на расписании тренировочных занятий того сбора, чтобы вы хорошо себе представляли, через что предстояло пройти игрокам и какие именно усилия необходимо прикладывать мастерам футбола, чтобы повышать свой уровень. Утро начиналось с пробежки перед завтраком. Минут 45 Бора бегал вместе с ребятами по берегу моря, проводил разминку так, как это было заведено у нас много-много лет. Вторая фаза занятий… все-таки проходила с мячом на поле! В отеле, где мы жили было такое классное поле, что было бы грешно не воспользоваться такой возможностью поиграть в футбол и стряхнуть напряжение. Поэтому пришлось чуть-чуть корректировать подготовку. «Расплата» за удовольствие на поле наступала после обеда, когда я выводил команду в лес на беговые упражнения, и ребята больше часа бегали по грунтовой тропинки, с дифференцированными расстояниями и временем. Причем, на фоне усталости требовалось с каждым разом бегать все быстрее и быстрее, а не наоборот. Сказать, что народ выл, значит ничего не сказать. Самое страшное, впрочем, было еще впереди.

Потом кто-то называл тот зал в отеле «камерой пыток». В течение полутора часов ребята занимались в импровизированном фитнесс-центре, выполняя сложнейшие упражнения с нагрузками. Временами даже мне было на них страшно смотреть, но они старались, чем вызывали уважение. Хотя, конечно, подавляющее большинство игроков в эту минуту наверняка хотели меня убить. Страдальческие вздохи заглушала веселая музыка, которую захватил с собой, видимо, для других целей, нападающий Дима Акимов. Увы, как я и предполагал, выявился футболист, заметно отстававший от своих партнеров на тренировках. Им оказался защитник Костя Лепехин, к которому у меня в человеческом плане не было никаких претензий. С тяжелым сердцем мне пришлось принять решение – на следующий сбор он уже с нами не поедет. Лепехин сам понимал свою беду, но от бессилия вымещал во время тренировок обиду на молодых игроках, которые были быстрее и сильнее его. Я слышал, как он шипел в их адрес ругательства, что мне не очень нравилось. Впрочем, определяющим моментом в судьбе Лепехина это не стало. Чуть позже я понял, что с молодыми русскими футболистами нельзя слишком долго играть в демократию, что действия старых русских тренеров, которые нередко затягивали гайки и перебарщивали с этим были отчасти оправданны. Другое дело, что любой перебор плох…

Вообще, мне не нравились многие вещи, имевшие отношение к дисциплине. Профессиональный коллектив не должен быть разболтанным табором. В свободное время меня абсолютно не интересовало, что делают игроки. Но на командных мероприятиях, начиная с завтраков-обедов-ужинов, и заканчивая сбором у автобуса, нужно все-таки вести себя определенным образом. Например, я сразу позаботился о том, чтобы футболисты не разбредались из-за стола после еды кто когда, а изначально спрашивали разрешения покинуть ресторан у тренера. Разумеется, эти вещи тоже были восприняты без особого восторга. Русские ребята даже ходили узнавать у чешских партнеров, чего им, собственно, еще ждать и что они должны делать. Первым, с кем «аборигенам» удалось наладить контакт, был Мартин Горак – улыбчивый, контактный парень, которому вдобавок ко всему еще и легко давался русский язык. Он и стал неформальным проводником моих идей в коллектив. Я, заметьте, его об этом не просил. Собирал один раз чехов лишь для того, чтобы попросить их показывать положительный пример остальным. Второй раз просить не пришлось.

Отдыхали в Питере между сборами мы недолго. Во-первых, обратная дорога заняла уйму времени и отняла массу сил – лететь пришлось снова через Стамбул, практически всю ночь. Прибыли в Питер рано утром и мне, разумеется, уже днем следовало быть в клубе. Отчетность – вещь великая, что и говорить. Впрочем, надо сказать, что у меня была определенная цель в разговоре с Мутко. На тот момент «Зенит» не располагал ни одним вратарем высокого уровня. Слава Малафеев обладал потенциалом, но в силу некоторых психологических причин не смог проявить себя в тренировочных матчах на высочайшем уровне. Да и даже если бы проявил себя – клуб с высокими задачами не мог позволить себе оставаться с одним вратарем.

Сменщики Славы – Сергей Иванов и Сергей Лосев были слишком молодые ребята, чтобы создавать ему серьезную конкуренцию. Потому у Боровички, который, как бывший вратарь, разумеется, также понимал уровень проблемы, возникла идея пригласить в «Зенит» нашего давнего знакомого Камила Чонтофальски, которого мы в свое время перетащили в «Богемианс» из далекого Кошице. Парень он, надо сказать, был сложный. Таскался за девочками, однажды прибыл на тренировку с ощутимым выхлопом спиртного, после чего я разъярился и выгнал его ко всем чертям из команды. Команда еле упросила меня вернуть вратаря обратно, да и он был напуган происшедшим так, что в дальнейшем стал меняться буквально на глазах. В Питер я его звал без особых опасений, поскольку в мастерстве Камила не сомневался, как и в его человеческих качествах. При взаимной работе они с Малафеевым должны были благоприятно повлиять друг на друга и поспособствовать взаимному росту. Это все я рассказал Мутко, на что тот, конечно же, отреагировал без особого энтузиазма, хотя виду и не подал. Так, отшутился только в очередной раз в своем стиле, про «чешскую колонию». Тем не менее, Камила президент мне пообещал. Было решено так, что он приедет на Кипр и присоединится к команде уже по ходу второго сбора. Лично мне, кстати, не терпелось снова уехать в тепло, чтобы продолжить поэтапную подготовку к своему первому сезону – если я скажу, что ничуть не нервничал, это была бы не правда. Разумеется, можно было провалиться, потом приехать домой и сказать: «Это все русские виноваты, у них там футбол безнадежный». И, поверьте, такому откровению все были бы только рады! Но во-первых, это не была бы правда. Во-вторых, весь смысл моей работы состоит из того, чтобы принимать самые сложные вызовы, чтобы поднимать упавших и заставлять их подниматься еще выше. Когда ты видишь постоянный прогресс как результат своей работы, ничего на свете не может доставлять большего удовольствия. И, надо сказать, по окончании кипрского сбора я ощутил нечто подобное.

Правда, вторая наша заморская вылазка получилась менее идиллической с точки зрения условий. Жили мы, конечно, в прекрасном отеле, где совершенно умопомрачительно кормили. Я, особенно любящий все сладкое, буквально с ума сходил от десертов, которые там подавали. Мог смело питаться одними тортами, тем более, что однажды мне страшно не повезло с горячим блюдом. Я не выношу баранину, ее запах, и однажды накидал себе ее целую тарелку и потом не мог съесть. Впоследствии пришлось быть осторожнее при выборе блюд, которых было великое множество. Футболисты, правда, все равно брюзжали, что нечего есть, что меня удивляло. Они регулярно ели спагетти и больше ничего. Мы, тренеры, разумеется вводили ограничения на некоторые вещи, учили ребят правильно выбирать рацион. Например, Владя как-то отучал молодого Быстрова от излишнего количества огурцов. В них сплошная вода – набиваешь желудок, а организм не насыщаешь. И все в таком духе. Но стоило понаблюдать за футболистами, чтобы понять, что они вовсе не стремятся к разносолам и стараются есть то, к чему привыкли. Уже летом того года мы проведем сбор в моем городе, в Либерце, и моя жена Зузана однажды попросит кухню отеля, чтобы команде устроили день чешской кухни. Чтобы внести разнообразие. Так никто ничего почти не ел! Это странно для меня и по сей день, такое отсутствие любознательности. Не скажу, впрочем, что и я пылаю страстью к гастрономическим экспериментам. Но однообразное (хотя и качественное) питание на базе иногда оставляло меня голодным на пару дней. Дорогие женщины на кухне в Удельной! Не обижайтесь, вы готовили для ребят фантастически, но на базе все мы находились в этом плане в рамках того, что «доктор прописал». И однажды я попросил Ивана найти местечко в городе, где можно было пообедать. При этом поставил условие, чтобы было недалеко. Задача была бы признана практически невыполнимой, если бы рядом не оказался японский ресторан, куда Иво мне и предложил зайти. Раньше я подозрительно относился к суши, но жизнь, что называется, заставила рискнуть. Что вам сказать… От палочек я до сих пор отказываюсь, пилю рулетики вилкой и ножом, отчего они рассыпаются и, наверное, получаются не такими вкусными, как надо. Но за три с лишним годом я раза по три перепробовал все меню в том заведении и налегал на японскую еду так, что за уши было не оттащить. Сказал бы мне кто-нибудь перед моей питерской эпопеей, что я без ума буду от сырой рыбы…

Вернемся, однако, к кипрским делам. Отель, конечно, это прекрасно. Но вот поля… С ними были одни проблемы, и за две недели я потратил очень много нервов. Сбор ведь был важен в том плане, чтобы начать как-нибудь сыгрывать команду, воплощать в жизнь новые тактические замыслы, а делать это на неровных газонах крайне сложно. Почему нам такие достались? Потому что Кипр – давнее излюбленное место зимней дислокации для чешских клубов. В тот год вместе с нами туда приехала едва ли не вся Гамбринус-лига. «Острава», «Сигма», «Либерец», «Пршибрам», «Славия» – все были там. Их руководители наперечет знали все лучшие поля в той части острова и заранее их застолбили. Мы же отправились сначала на какое-то плато, где занимались на продуваемой диким ветром поляне. Кровь стыла в жилах, мяч летал, словно живой во все стороны, тренировки были практически сорванными. Я попросил предоставить нам более человеческие условия, и на пару дней пожелание было исполнено – одно из двух полей около главной арены Паралимни было замечательным. Правда, оно затем понравилось кому-то еще и нам указали на газончик рядом, который смело можно было назвать холмистой местностью. Более того, пришел какой-то мерзкий тип, который с важным видом стал руками показывать – мол, вот туда идите, там ваше место. Тут меня замкнуло. Ядовито спросил: «чем мы вам так не нравимся, что вы нас выгоняете»? Тот, выпятив живот, важно заявил, что это поле для топ-команд. Он гнева я чуть не потерял сознание. Сжав кулаки пошел на этого ростовщика и если бы он не попятился, то решительно не успел бы взять себя в руки. Затем махнул рукой и объявил команде, что тренировки сегодня не будет – смысла в ней не было никакого. На обратном пути я от злости не мог дышать. Топ-класс… Надо же! Ладно, когда мы станем командой «топ-класса», то с Кипром связываться больше не станем, думал я. Так, кстати, и получилось. Ни в следующем году, ни после, участник Кубка УЕФА и вице-чемпион России «Зенит» забыл дорогу на Кипр. А скоро туда перестали ездить и остальные российские клубы, которые нашли себе места подороже и покачественнее.

Правда, то горбатое поле все-таки сослужило нам одну важную службу. Именно на нем «Зенит» одержал свою первую победу в контрольных матчах над моими соотечественниками из Остравы, чем несказанно порадовал весь Питер. С ума можно сойти, до чего щепетильно в России относятся к таким вещам, как контрольные матчи, на которые в Чехии никто бы не обратил внимания. Вспоминаю, как мы проигрывали на сборах в Турции НЕКу, «Динамо» (Москва), «Брюгге»… После каждой игры звонил Мутко. И злился. Отвечал «за результат», впрочем, не я – для того, чтобы ругаться, не стесняясь в выражениях, у Виталия был Юра Гусаков, и пожилой сотрудник клуба Петр Тресков, специально посланный президентом на сбор для того, чтобы тот обо всем докладывал Мутко. Впрочем, считаю необходимым отметить, что этот добрый дед, Петр, мне совсем не мешал – вел себя тактично, относился ко мне с уважением, и понимал, что я понимаю для чего он здесь. До сих пор вспоминаю его с большой симпатией – знаю, что, докладывая президенту о текущих делах (такая вот у него служба была), он ни разу не сказал обо мне ничего плохого. Уж не знаю, нравилось это Мутко, или нет. Жаль только, что ему приходилось отвечать перед президентом сразу после матчей, когда Виталий начинал нездорово переживать из-за поражений. Мутко, видимо, так верил, что у него – суперкоманда…Представьте себе – мы проигрываем 2:5 «Брюгге», играем безобразно. Я в очередной раз злой, команда притихшая, администраторы тоже. Они знают, что сейчас будет звонок Мутко. Звонок. В автобусе так тихо, что я даже слышу как фонит трубка голосом Виталия: «Вы там что, совсем…ели! В Питере паника оттого, что вы проигрываете игру за игрой! Вы там тренируетесь, или что?! А Тресков? Какого черта я туда его послал?!». При чем тут Тресков, вот что интересно! Ладно, со мной президент разговаривал совершенно по-другому. Брал себя в руки и старался делать как можно более безразличный голос. Честь и хвала ему, учитывая то, каким взрывным характером обладал Виталий. Тем не менее, Мутко боялись в команде. И постоянно во всех разговорах ссылались на президента. Иногда это страшно утомляло и раздражало. Впрочем, все только начиналось…

Кстати, в том матче с «Баником», с которого я принялся развивать эту тему, мы в первый раз показали более или менее целостную игру и заслуженно выиграли, несмотря на то, что чехи находились в лучшей форме и находились на пороге своего лучшего периода в современной истории – спустя год Острава завоюет чемпионский титул. Правда, и при том, что мы выиграли 1:0 все равно во многом тот результат был авансом – видно было, что в единоборствах чехи нас переигрывают, да и в командной игре смотрятся поцелостнее. Какая бы ни была победа над «Баником», все-таки это была победа. Вместе с ней пришла и уверенность в собственных силах, я начинал получать удовлетворение от работы с командой. Видел тот самый уловимый невооруженным глазом прогресс, который приводит в восторг любого тренера с самолюбием и потихоньку чудовищный стресс стал меня отпускать. Мы выиграли о белградского «Рада» 1:0 (что было важно, мяч забил Горак, проявив умение играть головой, что для того «Зенита» было редкостью), сделали ничью с крепкой «Легией» из Варшавы…

Впрочем, остановлюсь еще на одном важном моменте. Да, мне многое нравилось, но голы нам по-прежнему давались с огромным трудом. Кержаков еще не до конца представлял себе, в какой футбол он должен играть, молодые Акимов и Петухов, честно говоря, не тянули ни по физическим кондициям, ни по стремлению во что бы то ни стало принять мои требования. Скорее всего, они просто не могли. Логика подсказывала привести кого-нибудь еще в нападение. Камил Чонтофальский, прибывший на Кипр спустя пару дней после нас, несомненно, своим появлением подстегнул Малафеева. Горак, Мареш и Ширл помогли наладить переход на новую систему игры. Я уже довольно четко себе представлял контуры основного состава. Кроме того, Мутко не забывал мне регулярно напоминать, что вот вернется Игонин, и мы вообще заживем королями. Правда, никто мне не говорил, когда вернется Игонин, ну да бог с ним. Я с этим считался, как и с тем, что должен поправиться Радимов. Покамест наигрывал в центре два варианта: с двумя опорными полузащитниками Катульским и Коноплевым, или с одним опорным и Спиваком. А атака? Она была подвижной, классной, но почему-то словно на глиняных ногах, какой-то неострой, неагрессивной. Надо сказать, что помимо размышлений о том, кем… даже не усилить, а скорректировать эту линию, я проводил отдельную работу с Кержаковым. Во встрече с «Баником» против нас играла главная звезда остраваков – нападающий Вацлав Сверкош, который скоро уехал в клуб бундеслиги «Боруссия» Менхенгладбах. До матча я беспрерывно старался «завести» Кержакова, советуя ему, чтобы тот поучился у молодого коллеги играть в футбол. Конечно, преподносил я этот момент не так прямолинейно, но было видно, что Саше не хочется верить в то, что какой-то чех, фамилии которого он даже не знает, лучше, чем он, Кержаков, действует в нападении.

На Кипре у меня с Сашей состоялся серьезный разговор с глазу на глаз. Тогда я провел много индивидуальных бесед с футболистами, но именно та беседа представлялась мне крайне важной. Кержаков имел все данные для того, чтобы стать не просто звездочкой Петербурга, но и ключевым футболистом в игре «Зенита» на долгие годы, закрепиться в сборной, и не просто получать туда вызовы, но и занять прочное место в ее составе. Не исключено, что в какой-то момент Саша стал считать, что все знает, и все умеет в футболе. Был груб с партнерами, ругал молодых мальчиков на поле на чем свет стоит, что со стороны выглядело некрасиво. Я не собирался ему читать нравоучения и рассказывать о том, как должен себя вести человек в его возрасте. Можно было себе представить, что вся эта ерунда быстро пройдет, и Саша перестанет строить из себя дворового хулигана, что это пройдет. Но мне нужно было помочь ему взять себя в руки именно в тот момент, потому что поведение Кержакова мешало команде. Мешало тем игрокам, чье мастерство, психика и положение в команде не позволяли отвечать Саше тем же. Опять же, необходимо было принять эффективные меры.

Я нарочно выбрал место для беседы в фойе отеля, чтобы атмосфера была как можно более расслабленной. Отослал отдыхать Ивана, чтобы не смущать Кержакова – бывают моменты, когда лучше договариваться с игроком жестами, чем прибегать к переводу. И в итоге мы проговорили полтора часа. Кержи был уже совсем другой – я чувствовал, что передо мной умный парень, с огромным потенциалом, который хочет получать удовольствие от футбола, но забыл, как, собственно, это делается. Кризис в психике ребят после неудачной второй половины сезона-2002 был настолько серьезен, что сразу перестроиться на новые реалии и главное – поверить в необходимость перестройки, было крайне тяжело. Однако, я видел интерес к футболу, я чувствовал, что ребята ощущают себя личностями, и этого было вполне достаточно, чтобы понимать, что работа ведется не зря.

Когда по ходу сбора я сообщил команде, что скоро к ней присоединится некто нападающий Лукаш Гартиг, как русскоязычное население снова задумалось и нахмурилось. На самом деле, на разных людей Луки мог производить разное впечатление. В футбол он начал играть на высоком уровне очень поздно. Попасть в 24 года в профессиональную команду – практически нереальная вещь, феномен. Гартиг родился в маленьком городке, вырос в нем, и даже если сравнивать его с Ширлом, то человек он куда более жесткий, приспособленный к жизни. В молодости он вынужден был заниматься самой тяжелой работой, в перерывах развлекался такими вещами (во всяком случае, так мне рассказывали), как путешествия на матчи своей любимой команды «Славии», за которую Луки тогда болел. То есть, вел жизнь обычного среднестатистического гражданина Чехии, которому жизнь не послала ничего больше, чем пара рук и скромный семейный дом. Параллельно Гартиг поигрывал на любительском уровне в футбол, потом попал в клуб третьего дивизиона «Колин», после чего и попался мне на глаза. Я уже говорил, что не стеснялся ездить на матчи любительских команд, не пренебрегал этими поединками, хотя для обычного зрителя матч в какой-нибудь Новой Паке не представляет никакого интереса. Так, рубятся себе мужики ради удовольствия своего, и тех родственников, что наблюдают за поединком с единственной маленькой трибуны. Матчи 3-й лиги мало чем отличаются, разве что статус повыше. Но и они для тренера клуба с ограниченным бюджетом могут оказаться ценными. Гартиг подкупал своей неистовостью, стремлением бороться за каждый мяч, выцарапывать его даже в самых невероятных ситуациях. Абсолютно для всех защитников он был сложным типом, с бороться с которым обычными методами не представлялось возможным, ибо Лукаш никогда не знал, что такое грань риска. Любой, даже самый мастеровитый форвард так или иначе немного себя бережет. Гартиг, которому поздняя карьера не оставляла выбора, стремился к невозможному, отчего с ним не было сладу. Представляете себе, под каким прессом находится защитник, если нападающий атакует его каждую секунду, не дает принять мяч, не дает сделать лишнего шага и заставляет думать на поле не более или менее размеренно, а лихорадочно! Убежден по сей день – если бы все футболисты были столь работоспособными и неистовыми, как Гартиг, футбол был бы еще зрелищнее, а тренеры смогли бы добиваться от подопечных командного прессинга с наибольшей эффективностью. Отрицательной стороной такой фанатичности в игре является высокий риск травмы, что в итоге и испортило Лукашу карьеру в «Зените». Если человек, мышцы которого не всегда могут справляться с предложенной нагрузкой, постоянно играет за гранью возможного, повреждения мышц, разного рода растяжения неизбежны.

Гартиг появился у нас ближе к концу сбора. Можно было, конечно, немного подождать и не звать его на Кипр, но я очень хотел устроить показательное выступление для команды – что такое агрессивно играть в атаке. У нас оставался последний контрольный матч с «Шинником», и именно в нем в первый раз сыграл в паре с Кержаковым Гартиг. Керж вряд ли мог после игры пожаловаться на партнера – Лукаш так тиранил защитников ярославского клуба, что в какой-то момент тренеры соперника начали возмущаться – мол, зачем же так серьезно относиться к товарищескому матчу. Мои оправдания – дескать, Луки всегда такой, воспринимались с недоверием.

Тот матч мне понравился больше всех, проведенных на Кипре. «Зенит» впервые показал приблизительно тот футбол, который я хотел видеть: зрелищный, агрессивный, жесткий. Не выиграли мы его лишь из-за ошибки связки на правом фланге – румын Кирицэ не подстраховал молодого Вову Быстрова, который тогда еще никакой звездой мирового масштаба не был, а был всего лишь дублером, которому иногда доверяли место в основном составе мои предшественники. Так или иначе, на следующий сбор в Испанию мы могли ехать с чувством выполненного долга – начали прорисовываться контуры основного состава, необходимые позиции, как казалось на тот момент, были усилены. Чемпионат был все ближе и мне, почему-то, было ни капельки не страшно.

Кипрский сбор для меня оказался сложным. Честно говоря, я был уверен, что на него уже не поеду, и что турецкая командировка станет первой и последней. Петржела вовсю стремился разговаривать по-русски сам, пусть у него не всегда все получалось легко, много читал, завел себе словарь (специальный, с русскими ругательствами на последней страничке), долго и упорно смотрел русские фильмы, пусть иногда, по собственному признанию, и не понимал ни, слова, если персонажи начинали слишком быстро говорить.

Но поехать пришлось – после очередной долгой беседы с Мутко между сборами Петржела вышел из кабинета несколько смущенный: «Извини, но я все-таки попросил, чтобы ты поехал. Так что ругай, если хочешь…». Какое там ругай! Я был счастлив донельзя, что смогу еще две недели наблюдать за футбольной кухней изнутри. Надо сказать, что за две турецкие недели мир для меня перевернулся. Когда тебе наглядно доказывают, что все, о чем пишет спортивный журналист – это даже не верхушка айсберга, а лишь легкая зыбь перед плывущей ледяной громадой, начинаешь принципиально иначе смотреть на футбол. Тренер видит команду до мельчайших нюансов, тогда как журналисты оценивают лишь конечный продукт, да и то далеко не всегда профессиональным взглядом. Понимать футбол, это не значит уметь разделять кто «хорошо отдал – плохо отдал», «хорошо пробил – плохо пробил». За каждым ударом, за каждым технико-тактическим действием игрока лежит масса нюансов, как психологических, так и прочих, казалось бы, совершенно не связанных с конкретным моментом. Много раз впоследствии пытался доказывать коллегам, что они видят игру совершенно в ином ракурсе, узком и бедном, только убеждения были, как правило, бесполезными. Да и сам бы я всего за пару дней до приезда Властимила в Петербург ни за что не поверил бы и двадцати процентам того, что оказалось на самом деле. Так уж заведено природой, что журналисты в большинстве своем обязаны быть мнительными, саркастичными и самоуверенными и стараться до последнего отстаивать свою точку зрения, даже не будучи до конца компетентными в вопросе. Сбор, тем не менее, получился сложным с точки зрения работы. Помимо переводческих обязанностей, я получил еще кое-какую нагрузку. Если Властимил не имел времени поехать посмотреть какой-либо контрольный матч, то просил съездить меня (дополнительных штатных единиц в клубе «Зенит» по данному профилю не имелось). Задание обычно было такое: увидишь интересного футболиста, сразу докладывай. Будет что интересное в игре наших соперников, рассказывай. Иногда ездили на «поля сражений» вместе. Так, например, поначалу Петржела обратил внимание на волгоградца Дениса Зубко (любил он высоких форвардов), а затем и на Евгения Алдонина. Учитывая то, что «Ротор» жил с нами в одном отеле, то каждый раз, встречая Евгения в лифте или на ужине, Власта полушутя говорил ему: «Давай, переходи к нам прямо сейчас. Форму скажу где получить»…

Но все-таки на Кипре больше проблем у меня было с прямыми обязанностями. Если в Турции Петржелу нужно было переводить целыми блоками, что, в общем-то не составляло особого труда за исключением того, что требовалось запоминать довольно большие отрезки речи, то на Кипре Власта бросился в решительную атаку на русский язык. Видеоразборы превращались для меня в настоящую пытку по той причине, что главной задачей теперь стало улавливать из неровной русской речи Властимила слова, которые он забыл или не знает, и сразу же их ему подсказывать. Задержишься на секунду – услышишь возрастающее раздражение в тоне Петржелы. Для него, что и говорить, с самого начала было настоящей проблемой то, что он не может общаться по-русски с командой. «Разговор с игроками – мой конек, и я его лишаюсь», – признавался он мне не раз.

Учитывая то, что, учитывая сложную планировку зала для просмотра, Властимил постоянно сидел ко мне спиной, слышно его было отвратительно. Не упущу момент и подколоть Власту – даже соотечественники, включая собственную жену Зузану, далеко не с первого раза понимают то, что он говорит. Ганацкий (Гана – область в Моравии) призвук плюс нежелание Петржелы открывать при разговоре рот и артикулировать превращают его речь в своеобразное гудение, из которого не всегда сразу можно разобрать отдельные звуки. Тогда, правда, шутить на эту тему было сложно – можно было и получить нагоняй за то, что вовремя не подскажешь русское слово. Тем более, что настроение у Властимила бывало на тех самых просмотрах разным.

Энергетическое поле у Петржелы – сильнейшее. Человек, находящийся рядом с ним, либо захочет пойти на баррикады по одному его слову и всех обязательно победит, либо почувствует себя, словно на электрическом стуле. Зависит от настроения. На Кипре «Зенит» провел четыре контрольных матча и на видеопросмотрах вышесказанные вещи получили наглядное подтверждение. Например, после игры с «Баником», выигранной 1:0, Власта находился в приятном ироническом настроении. Собираясь на просмотр он вдруг спросил, как будет одно из самых грязных чешских слов по-русски. Получив ответ, несколько раз задумчиво повторил, затем молчал, пока мы спускались на лифте в зал. После чего игроки, которые уже собрались в полном составе у большого телевизора, услышали следующее.

– Я прошу прощения за то, что опоздал. Звонила жена. Мне пришлось убедить ее перезвонить, а то вы, наверное, сидите и думаете: «Где ходят эти…». Это было то самое слово, что я пять минут назад сказал Петржеле. Вот для чего ему оно понадобилось!

То занятие прошло легко и весело. Властимил старался говорить с юмором, разбирая ошибки, игроки смеялись, некоторые позволяли себе вставить какую-нибудь шпильку в адрес партнеров. Такие вольности не возбранялись. Балагур Дмитрий Акимов, тот, что сейчас забивает голы в первой лиге за «Сибирь», как-то даже погорел на том, что всех насмешил, да и я попал в двусмысленное положение. Властимил отреагировал на какую-то Димину шутку, обернулся и протянул: «А-а, Аки, это ты… Takovy klaun… Как сказать "klaun» по-русски? Переведи!». «Дима, ты – клоун», – пришлось послушно возвестить мне, после чего народ чуть не умер от дикого хохота.

«Ваня, не понял?! В каком ты номере живешь?! Зайду, поговорим!», – деланно возмутился Акимов, который также веселился от души. Бывали, впрочем, и такие разборы игры, в ходе которых всем хотелось провалиться сквозь землю. Властимил, если был недоволен игрой и особенно одними и теми же повторяющимися ошибками, становился страшным.

Говорил странным злым каркающим голосом, смотрел, не мигая, так, что хотелось выйти и больше никогда в этот зал не возвращаться. На нервах были все, каждый ждал своей очереди. Боялся ошибиться и я – одно дело услышать в свой адрес не обидное «дурак» с ударением на первый слог, совсем другое – услышать тон и увидеть взгляд, с которыми это было бы сказано.

Как раз после игры с белградским «Радом» (выигранной кстати), которая особенно не понравилась Властимилу, разбор был особенно страшный. Помню, как мне не хотелось на него идти, несмотря на то, что после ужина мы разошлись с Властимилом по номерам с шутками-прибаутками. В тот вечер Петржела был просто невозможен – цедил слова сквозь зубы, делал большие паузы и уследить за его мыслью не представлялось реальным. Я несколько раз вынужден был переспрашивать, нарывался на раздраженный тон, атмосфера в зале стояла такая, что игроки даже не поднимали головы – сидели и смотрели на экран исподлобья, не мигая. Время тянулось невообразимо долго… Властимил остановился на подробном разборе момента с атакой с ходу. Чуть-чуть обернулся на своих «зрителей», выдал еще одну долгую тираду, полную критики в адрес форвардов, которые замешкались при завершении атаки. Затем опустил голову и добавил чего-то в пол, словно ни к кому не обращаясь. После чего коротко бросил: «Переведи»! Мне, честно говоря послышалось что-то очень нецензурное. Поскольку я изначально получил наказ от тренера переводить его речь максимально дословно, включая ругательства, то максимально сконцентрировался, чтобы как можно быстрее мысленно перекинуть якобы услышанную фразу в нужный русский эквивалент. До конца не был уверен в том, что все расслышал верно, но решил руководствоваться принципом «переводи то, что услышал», да и не хотел получить очередной втык за медлительность. В итоге я выдал что-то вроде «вы двое, только и делаете, что друг друга за задницы держите», будучи уже заранее уверенным в том, что это явно не то. Странное уж очень выражение, и, как будто, не совсем в тему…Сидевший до этого неподвижно, как гриф, Петржела, вдруг резко повернулся и уставился на меня, чуть выкатив свои металлические глаза, как он было это обычно делал. «Что-о? Я говорю, не бегайте друг от друга далеко, когда в контратаку идете, в смысле – дистанцию держите небольшую! Чего мелешь-то?!». И тут зал захохотал. Радостно, с облегчением, словно выплюнул разом все негативные эмоции и сконцентрировался лишь на этой одной неудачной фразе переводчика. Петржела сам заулыбался, начал шутить и… собрание совершенно неожиданно пошло уже совсем в ином ключе. Петржела стал шутить, стал менее категоричным, футболисты расслабились и беседа стала напоминать даже что-то вроде диалога. После того, как разбор завершился, мы пошли с тренером наверх и я попытался ему объяснить, что на самом-то деле сложновато понять его, когда он говорит в пол и при этом совершенно не артикулирует. Власта в ответ только махнул рукой: «Плюнь. Классно на самом деле все получилось. Команду раскрепостил этим бредом. Удачно. А то сидели, как прибитые к стульям. Давай, спокойной ночи. Да словарь посмотри на всякий случай, переводить все равно надо быстрее…».

Железная рука в пушистой перчатке – таков был принцип работы Властимила в свой первый период работы с «Зенитом». Атмосфера в команде была раскрепощенной, недоверие к новым методам работы, которое прослеживалось на первых порах отошло на второй план. Игрокам нравилось, что за ними не следят, не шпионят, не доносят. Тренировки проходили весело, начали появляться какие-то новые ритуалы, вроде знаменитого «камень-ножницы-бумага» после игры в квадрат. Тот, кто чаще всего за день оказывался в центре квадрата должен был встать за обедом, громко пожелать всем приятного аппетита и объявить себя «королем квадрата» под громкие аплодисменты и хохот. Вместе с нами в одном отеле жили футболисты «Ротора», и у них, надо сказать, все было куда более мрачно, чем у нас. Игроки выходили на занятия, словно на поденную работу, лица были скучные, сосредоточенные, никак не вязавшиеся с чудной погодой и ласковой гладью, до которого от дверей отеля было метров 30. Как-то они стали свидетелями того, как «Зенит» заканчивает тренировку «камнем-ножницами-бумагой» и с хохотом отправляется к автобусу. Волгоградская молодежь смотрела на питерцев во все глаза, с явной завистью во взглядах. Веселье во время тренировки – это не о футбольной России, над чем всегда иронизировал Петржела. Да что там! Даже наши, зенитовские игроки, далеко не сразу привыкли к тому, что в команду пришли люди с принципиально иным менталитетом. При том, что «старики» команды вовсю веселились на тренировках и за обедом, на полную смакуя переход к новой жизни, все же не сразу поверили в то, что чешский тренерский штаб будет волновать исключительно их состояние на тренировках и в играх. Как-то поздно вечером, уже после ужина, я отправился через наш пустынный городок Протарас (в несезон курортные городишки всегда выглядят так, как будто их население вымерло после эпидемии) в единственный открытый бар, где был установлен Интернет. Там всегда по вечерам были какие-то люди, о существовании которых днем, например, можно было и не догадаться. Туда же любили хаживать некоторые футболисты «Ротора», которые, что называется, были в коллективе «на особом положении». То есть, знали меру отдыха, и умели не попадаться на глаза тренерам. Так вот один раз в компании одного очень опытного волгоградского футболиста я неожиданно увидел другого, очень опытного футболиста питерского. Смотрел на меня игрок очень подозрительно и явно был удивлен и не обрадован моим появлением. Я же старался вести себя максимально естественно, махнул ему рукой и, не останавливаясь, хотел проследовать к компьютеру. Правда, футболист меня остановил: «Я надеюсь, Петржела сюда не придет?». «Конечно же нет, о чем ты, вообще?»…

Парень не был пьян. Если мне не изменяет память, не принял даже одного бокала пива. Однако недоверие я у него все равно вызвал. Ох, русские футболисты… Годами вынашиваемые «понятия», по которым следует жить в футбольной команде еще долго будут давить на психику и опытным игрокам, и молодым ребятам, которые только начинают делать первые шаги в своей карьере. Мне хотелось в тот момент объяснить человеку, что даже если бы он лежал на столе в луже собственной блевотины и с бутылкой «Ягермайстера» в руке, я бы ни за что не побежал бы к Петржеле об этом ему рассказывать. Даже при том, что мне очень хотелось хоть чем-то помочь Властимилу в создании новой команды, в которой все нюансы были бы приближены к идеалу. Но это – не мое дело. Такие вопросы тренер решает сам, я всего лишь переводчик. Если ты выйдешь на следующий день на тренировку и никто представить себе не сможет, что происходило вчера вечером – значит, ты профи. Если ты не профи, то завтра будешь похож на мешок с картофелем и тренер догадается обо всем без моего участия. Так зачем мне нужно выглядеть конченной сволочью, терять к себе даже остатки дежурного доверия (в «Зените» работали некоторые люди, которые долгие годы чуть ли не жили с командой, однако так и остались для «общины» чужими)? Хотел все это сказать, но не стал. На следующее утро «пойманный» пристально смотрел на меня, словно пытаясь понять – донес, или нет. Но Петржела молчал и игрок, видимо, успокаивался. Спустя полгода в Элисте поздно вечером этот же парень спустится в гостиничный бар после одиннадцати всего лишь для того, чтобы посмотреть по телевизору поздний какой-то поздний матч зарубежного чемпионата по спутниковому каналу. И там снова увидит меня, или я – его. И снова задаст точно такой же вопрос: «Петржела точно не придет?». «Не придет». И он не пришел. Надеюсь, с той минуты хотя бы у этого человека больше не возникало ко мне вопросов, хотя точно знаю, что определенная группа игроков до сих пор считает, что «переводчик стучал». Это не изжить, нужно привыкнуть и не обращать внимания. Ведь как метко выразился один весьма уважаемый у нас действующий футбольный тренер о феномене футболиста, «куда игрока не целуй, все равно получится в ж…у». Для тренера, кстати, весьма важным моментом является умение осознать этот факт, тогда работа становится легче. Иногда нужно закрыть глаза на поведение подопечных, на провокации, использовать любую, даже негативную энергию вверенных тебе людей во имя всеобщего блага.

Правда, на что Власта точно не хотел закрывать глаза, так это на внешний вид своих подопечных. Еще перед первым сбором ему категорически не понравилось то, что его игроки ходят все в чем попало. У одного контракт с одной фирмой, у другого – с другой, у всего клуба с третьей. И в конце первого же собрания он попытался поставить вопрос ребром: все, мол, ходим в одном и том же. Какой тут поднялся гвалт! Звезды тут же повскакивали с мест и начали спорить – а как же, дескать, наши обязательства перед спонсорами. Наверняка кто-то даже впоследствии пожаловался Мутко, который ради больших игроков на некоторые вещи закрывал глаза, и вопрос был спущен на тормозах.

Но «приодеть» команду Властимил все-таки заставил. Когда «Зенит» возвращался из Марбельи транзитом через Мадрид, в одном зале отправления команда столкнулась с коллегами из великого «Реала», который летел в Германию на матч Лиги чемпионов с дортмундской «Боруссией». Первое, что поведал Петржела, прилетев в Питер, было:

– Роберто Карлос, Бекхэм, Рауль – все в костюмчиках с иголочки, в одном и том же. И мы им на встречу идем в трениках с обвисшими коленями, как цыгане. Носки белые, носки черные, в куртке, без куртки… Противно было. Думаю, «Реал» даже не понял, что мы футбольная команда! Позор…

Спустя пару дней команда коллективно отправилась в магазин выбирать костюмы…

Последние сборы уже пролетели стремительно. Незаметно прошли десять дней в испанской Марбелье (где я снова едва не умер от разнообразных десертов на ужином), точно так же быстро пролетел чешский сбор в Нимбурке, который мне удалось отчасти организовать самому, используя старые связи с руководством местного спортцентра. Мы как-то особенно сдружились с местным боссом, что он никогда не мог мне отказать, если я приезжал в Нимбурк даже со скромным «Богемианс». Разговоры получались примерно такими:

– Слушай, дай нам лучшее поле. Пожалуйста!

– Власта, я постараюсь, но… Ты понимаешь, что у меня здесь «Славия», «Сигма», «Либерец»…

– Да ну их, болванов…

– Власта, ты же понимаешь…

– Слушай, мы, вообще, друзья?

– Ладно, можешь работать на лучшем. Все устрою.

Наши соперники по высшей лиги выходили из себя из-за того, что какой-то «Богемианс» ни с того ни с сего имеет право первой ночи. Но мы платили и получали лучшее, несмотря на то, что по идее должны были быть в равных условиях. Мы никогда не корчили из себя великих, не позволяли себе разговаривать менторским тоном, и нам платили сторицей. Примерно так же получилось и в этот раз, что вывело из себя одного весьма уважаемого (в первую очередь, самим собой) человека. Удивительно, но он был не чехом, а русским, известным в своей стране тренером, который в тот момент работал в одной российской команде первого дивизиона не то консультантом, не то еще кем. Им не досталось лучшее, самое ровное поле и он не скрываемой завистью следил за тренировками издалека за тренировками «Зенита». К слову, команды, с которой он когда-то работал. Несколько раз он словно случайно задавал вопросы Юре Гусакову (они были давно знакомы) как складываются наши дела, как то, как се. В общем, так я познакомился с «русским Гете», Анатолием Бышовцем.

Здесь без лирического отступления не обойтись. Все, кто более или менее представляет себе Анатолия Федоровича Бышовца и Властимила Петржелу, безусловно переживали, что победителю сеульской Олимпиады 1988 года никак не найти себе работу в российском чемпионате. Мои коллеги (и я, признаюсь, не исключение) больше всего мечтали хоть раз увидеть совместную пресс-конференцию с участием этих двух специалистов, которые, как, наверное, и положено людям с независимым характером, друг друга переваривали с трудом. И когда Анатолий Федорович вдруг в середине сезона-2005 довольно неожиданно стал тренером «Томи» аккурат перед питерским матчем с «Зенитом», любители качественного эпатажа затаили дыхание. Два тренера с непревзойденными ораторскими качествами должны были встретиться лицом к лицу не только на поле, но и в ходе третьего тайма, как принято называть послематчевые пресс-конференции! Бышовцу, впрочем, не слишком хотелось дебютировать в качестве главного тренера именно на «Петровском». Слишком мала была вероятность того, что удастся остаться «со щитом». Не хотелось бы, чтобы кто-то в данном случае пользовался формулировкой «струсил» – просто любому главному тренеру лучше всего начинать максимально успешно, что, впрочем, в меньшей степени касается специалистов, успевших себе сделать имя. Вот и Бышовец попытался было заявить, что, мол, выведет команду на битву с «Зенитом» помощник, а он побудет пока консультантом. Не знаю точно, что повлияло в итоге на противоположное решение Анатолия Федоровича (может даже и недоумение, с которой его затея была встречена руководством «Томи»), но на лавке «Петровского» он появился и провел поединок с пылом и жаром, словно это был один из последних и важнейших матчей в его карьере.

Томск бился изо всех сил. Толком не играл сам, но и не давал играть «Зениту». Это была одна из тех войн, которые ведут между собой тренеры, держащие камни за пазухой – бой даже не за очки, а за честь, престиж и кровь соперника, с которым ты на ножах. Кто-то может улыбаться, но по-моему сражение характеров свойственно любой сфере деятельности. Точно так же, как один журналист «поливает» другого, втайне того уважает, но никогда не даст этого понять окружающим и старается всегда и во всем опережать коллегу. Это – жизнь со всеми красками, искренность порывов, которая в любом случае, лучше, чем безразличие.

Тот матч Бышовец, как, видимо, и предчувствовал, проиграл. «Зенит» нашел брешь в фирменных редутах Бышовца – Спивак поистине нанес удар Ван Бастена, а-ля 88-й год. С угла, с силой, в дальнюю «девятку». Противостояние тренеров зажгло и игроков, а оттого матч заканчивался под постоянные свистки арбитра, фиксировавшего фолы. С финальным свистком зенитовцы как-то зло отпраздновали три очка, а томские игроки были вне себя от досады. И это было еще не все.

Представители СМИ после матча стонали от восторга. Для начала кто-то, захлебываясь словами, рассказал, как только что видел, что Бышовец и Петржела, которых телевизионщики поставили рядышком для флэш-интервью, подали друг другу руки, при этом синхронно отвернувшись в разные стороны. Затем пришел Анатолий Федорович с поистине черным от гнева лицом. Его голос клокотал. Вечно аристократически подтянутый Бышовец вдруг утратил привычные пасторские нравоучительные интонации в голосе, хотя и сумел процедить дежурные поздравления «Зениту». Затем произнес свою великую фразу, которая, кажется, на веки вечные прицепила к нему прозвище, во всяком случае среди фанатов сине-бело-голубых.

– Знаете, мне почему-то пришел на ум Гете, – вкрадчиво, но с прежними злыми нотками произнес Бышовец и все замерли так, что было слышно, как крутятся пленки в телекамерах – Десять дней не выходил на улицу, потом вышел и… сразу в дерьмо! Спасибо…

Последние слова тренер договаривал уже, хрипя от сдавливаемой злобы. Пока народ переваривал фразу, Бышовец покинул зал. Петржела сидел с напряженным лицом, силясь понять, что сказал его оппонент. Наконец, не выдержал, подозвал меня и спросил, что все это означает. Я перевел. Петржела снова замолчал, словно размышляя над ответом. Наконец, когда снова стало слышно пленки, выдал ответ:

– Я знаю, почему он ушел. Ему стало стыдно, что он в свое время наплевал на «Зенит» и ушел в сборную. Что же, теперь я знаю, кто пишет о нас в газетах всякую грязь! – и тут раздались овации.

Тем временем Анатолий Федорович, впервые на моей памяти потеряв всякий лоск, шипел в ухо знакомому журналисту на улице:

– Ты-то хоть понимаешь, что я в Томске за 3 дня сделал больше, чем этот…к в Питере за три года?!

Поскольку этого-то как раз на тот момент никто не понимал, Бышовец проиграл и третий тайм. Петржела лишний раз показал себя мастером пиар-борьбы. Хоть ему и помог в этом точный удар Спивака.

Назло врагам мы были в хорошей форме. Подходили к началу чемпионата именно в том состоянии готовности, которое я планировал. Чтобы не тратить зря энергию подопечных, на чешском сборе мы провели два матча с более слабыми соперниками – местными клубами из низших лиг – и дважды победили с разгромными счетами. Игроки почувствовали вкус к футболу, за счет обильного количества голов в ворота полулюбителей раскрепостились и было видно, как они рвутся поскорее сыграть в чемпионате. Рискну утверждать, к ним пришло забытое чувство вкуса к игре. Почему-то запомнился момент, когда ребята обсуждали в отеле только что посмотренный матч чемпионата Чехии «Баник» – «Спарта», завершившийся победой остраваков со счетом 3:2. До того, как мы сыграли на Кипре с «Баником», эту команду никто из русских не знал. «Спарту», наоборот – все-таки в Лиге чемпионов играла. И вот когда Острава уверенно победила популярный клуб, футболисты не без гордости этот факт отметили – мы, мол, между прочим, этих на сборах победили. Что и говорить, из многих нюансов приходит вера в собственные силы…

Чтобы эту веру с самого начала не подорвать непредвиденными обстоятельствами, мне пришлось настаивать на том, чтобы стартовая игра с «Сатурном» обязательно состоялась на нашем поле, а не в гостях. Нужно было обязательно получить поддержку зрителей, страховку от судейских издержек для того, чтобы обязательно одержать победу и дать понять самим себе, что мы – на правильном пути. Ну не бывает мелочей в футболе! И непонятно, почему раньше «Зенит» пренебрегал этим моментом и зачастую начинал чемпионат на выезде. Каким бы ни был газон – нужно было непременно приложить все усилия, чтобы игра состоялась именно в Питере!

Той первой игры я ждал с таким нетерпением, что на пару ночей лишился сна – организм жил своей жизнью, не хотел выключаться ни на секунду, я сам себе напоминал паровоз, в топку которого то и дело подкидывают уголь. Помню, как нас привезли на стадион, который я тогда впервые увидел не скучным и серым, а ярким и эмоциональным. Вышел из раздевалки к полю, которое было хоть и желтым, но в то же время ровным, и долго-долго стоял, стараясь прочувствовать каждую предстартовую секунду. С этого момента по-настоящему начиналась моя жизнь в России, устанавливалась система координат, в которой мне предстояло работать, мое имя, имидж – все было поставлено на карту. Вспомнил и об «Авроре» и диалоге с Боровичкой. Так по какому же поводу будет стрелять русский крейсер?.

«Сатурн» мы переиграли по делу. Хоть и не все гладко получалось, но команда билась на поле, летала, творила зрелище, а трибуны дышали в такт. Когда раздался финальный свисток, я почувствовал, что земля уходит из-под ног – это сказочное чувство было вовсе не пустяковой компенсацией за истерзанные нервы межсезонья. Мы поверили в себя и на этой волне эмоций обыграли в гостях «Локомотив» – спустя каких-то полгода после того, как здесь же, на арене, на которой я очень любил играть и не проиграл с «Зенитом» ни одного матча, питерская команда проиграла железнодорожникам 1:2. Мы вернули должок, и были счастливы – казалось, нам по силам завоевать весь мир. Выздоравливали травмированные, «Зенит» выигрывал, ребята куражились…

Глава 3

Однако большая мечта никогда не исполняется быстро. Тот стартовый успех был логичен, поскольку команда целенаправленно готовилась к началу чемпионата. С другой стороны, вечно так продолжаться не могло, поскольку всегда в таких случаях существуют скрытые проблемы, которые со временем могут прорваться наружу. Эмоции постепенно спадали, праздник кончился, наступила время работы «на автомате». Надо было не только эпатировать публику и самих себя, но еще и собирать очки. За место в таблице я был готов ответить своей головой – еще зимой сказал Мутко, что если не попадем в еврокубки, с командой буду готов распрощаться. Заниматься футболом без европейских турниров мне неинтересно, ни с профессиональной, ни с человеческой точки зрения.

По-настоящему прочувствовать кризис мне пришлось в Новороссийске. Улетев из холодного Питера, мы приблизили к себе весну, которая уже вошла в права у Черного моря. Тогда я, кстати, обнаружил положительную сторону перелетов, пусть я уже не молод, и они мне даются все с большим и большим трудом. Родную Чехию я объездил вдоль и поперек, знал все городки и деревеньки. В России же мог на сто процентов убедиться в масштабности этого государства. Каждый новый город был своеобразным впечатлением. Российские города похожи, но в то же время разные хотя бы исходя из климата. Потом, между прочим, я жалел, что в Премьер-лиге больше нет Новороссийска – мне нравилось там играть, несмотря на то, что именно там мне пришлось пережить свое первое поражение в питерской жизни.

Тот матч должен был закончиться нулевой ничьей. Ничего особенного мы не показали, но, во всяком случае, не были хуже хозяев. К сожалению, пришлось вплотную познакомиться с негативной стороной судейства в Премьер-лиге – судья дал хозяевам пробить штрафной с более близкой дистанции, чем на самом деле было нарушение Вьештицы (серб, кстати, получил потом от меня по первое число за то, что неверно сыграл тактически, но что толку!). Этот удар был настолько некстати, что хотелось выть. Комик-тренер хозяев (Игорь Гамула) на пресс-конференции пыжился от гордости, напоминал налившийся и готовый лопнуть помидор – еще бы, чужестранца обыграл! Я же практически не мог говорить – врагу не пожелаю переживать то, что переживает в такие минуты тренер. Особенно жестокими после поражений бывают перелеты домой, когда не можешь остаться со своими мыслями наедине, и не имеешь права показать свою слабость перед подопечными. Пытка, иного слова не подберешь. Именно в этот момент, когда мы начали терять первые очки, свершилось – у нас выздоровели все наши постояльца лазарета, и команду пришлось шлифовать заново. Иногда лучшее – враг хорошего. Относительно же футбола в этом утверждении и вовсе ничего парадоксального нет.

То, что произошло на «Динамо» 10 мая 2003-го года не имеет аналогов, хотя я не в первый раз проигрывал 1:7. Правда, в первый раз ситуация была не нелепой, а гнусной – работал тогда в «Словане», мы бились до последних туров за чемпионство со «Спартой». Настал день очной встречи, и… я не узнавал своих игроков на поле. Они безропотно уступили сопернику, которого могли и должны были «прибивать», причем причина была, увы, не игровая, и не психологическая. Какой она была мне до сих пор противно вспоминать. Я себя на том матче не помню – Бора, который тогда работал в «Спарте» и сидел на соседней скамейке, несколько лет спустя рассказал мне, что посмотрел при счете 0:5 в сторону нашей лавки, и увидел, что я сижу, опустив лицо на руки…

Драма на «Динамо» была нелепой. Мы сами дали забить хозяевам два гола, после чего нас брали уже голыми руками. Тогда я четко вспомнил слова Морозова, о том, что Овсепяну на поле постоянно доверять нельзя. Ладно, он соорудил два решающих «обреза», и нам забили голы. Так он еще и Камила Чонтофальского, которого я осторожно начал с начала сезона ставить по очереди с Малафеевым, выставил в не лучшем свете. После матча я думал, что Камил завяжет с футболом. Для него карьера в России началась так, что хуже себе и представить было нельзя. Сколько он потом просидел на лавке, сколько выждал, сколько скрипел зубами для того, чтобы все-таки доказать тем, кто его оскорблял, что он является вратарем европейского уровня! Можно сказать, что тогда я последний раз надел розовые очки и посмотрел сквозь них на нашего президента. Он по привычке вошел в раздевалку, которая больше напоминала камеру смертников, и довольно бодро выпалил оператору: «Кассету с записью матча сделал? Выбросите ее! Не вспоминайте об этой игре». И нам всем правда стало легче, я был благодарен Мутко в те минуты.

На обратном пути в самолете вовсю сбрасывали напряжение тем, что посмеивались над собой. Масштаб того, что мы натворили, был настолько велик, а ситуация нелепа, что кроме нездорового смеха других лекарств не было.

Унижение отчасти забылось после того, как мы в следующем туре додавили дома «Торпедо». Но развязка моего первого периода зенитовской карьеры была неотвратима – в Ярославле, оставшись без игроков передней линии, мы снова страшно проиграли 0:3. И на сей раз найти оправдание было невозможно, что и почувствовал наш президент, отношения с которым на тот момент начали стремительно охладевать.

Безобразную сцену на военном аэродроме Ярославля мне не забыть и не простить Виталию Мутко по сей день. После матча, как обычно, команда отправилась к самолету. Но тут выяснилось, что Ту-134 по каким-то техническим причинам не может лететь. Пока выяснялась степень серьезности проблемы, команда ждала прямо у трапа (аэропорт Туношна в Ярославле представляет собой одну ВПП и маленькое здание-избушку). Кто сидел на сумках, кто прохаживался. Властимил один стоял в стороне. И среди этого импровизированного лагеря ходил, как истинный отец солдатам Мутко, и ласковым голосом справлялся у футболистов о настроении и прочих мелочах. Все бы ничего, да просто каждый его монолог заканчивался одним и тем же: «Тренер-то ваш слабак! С вами справиться не может, так я его выгоню и все, к хренам собачьим!». Хорошая установка для игроков, ничего не скажешь!

Властимил всего этого не видел и не слышал, и слава богу! Лично мое настроение на тот момент было совсем ниже нуля. Были опустошенность, страх перед возвращением к будням с «удобным» тренером, с полным провалом эксперимента «европейский специалист в России». Кому было бы интересно слушать детальные объяснения, что и как делал правильно Петржела, и какие плохие дяди оказались у него на пути? Я отказывался верить, что вся гигантская работа, свидетелем которой я стал, начиная с декабря, вот так бездарно пойдет псу под хвост в конце мая. И мне очень хотелось верить, что Петржела не сломается, и произойдет чудо. Однако, Виталий Леонтьевич не зря разбрасывал те фразы. Зерна в некоторых местах нашли благодатную почву, исходя из чего результат следующего матча в Элисте был фактически предрешенным. Сейчас это легко понимаешь, но тогда верить, повторяю, не хотелось…

С той непредвиденной лишней ночи в Ярославле для меня начался сущий кошмар. Будучи не в силах заснуть, я снова и снова пробирал в памяти все моменты, в которых мог быть не прав. И каждый раз приходил к выводу, что работал с «Зенитом» примерно по той же схеме, что всегда позволяла мне создать конкурентоспособную команду в любых условиях. На сей раз условия были самыми лучшими в моей карьере, но на тот момент все попросту валилось из рук. Размышляя о причинах, я каждый раз возвращался к одному и тому же – нужно как-то обновлять команду, без этого механизм, который я видел в своем мозгу, работать не мог. В то же время было совершенно очевидно, что просто так осуществить эту идею мне не дадут. Когда я ругал Овсепяна или Игонина президент даже не скрывал своей болезненной и даже несколько агрессивной реакции. Мол, знаю ли я, что эти люди выиграли бронзовые медали? Знаю, спокойно отвечал я. Только после этого заняли 10-е место…

Сейчас я могу говорить об этом более или менее спокойно: в Элисту на очередной матч с «Ураланом» я улетал с мрачными предчувствиями, хотя и виду, конечно же, не подавал. В этом странном калмыцком городе, не похожем ни на один, до или после посещенных мною в России, нам предстояло торчать четыре дня – в Петербурге проходили празднования 300-летия города и аэропорт на этот период закрывали. Так что нам было нельзя улететь позже, и вернуться раньше.

Элиста – единственный город буддистов в Европе. Там я заметил всего две большие улицы и пару-тройку зданий, выше, чем в два этажа. Одно было собственно нашей гостиницей, второе каким-то административным учреждением, третье – белым домом президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова. При этом, местный клуб «Уралан» обладал роскошным стадионом с великолепным полем, и плевать, что в паре десятков метров от арены паслись коровы. Днем жара стояла такая, что плавился асфальт, но в тени аллей, коих в Элисте множество, прогуливаться было одно удовольствие. Чтобы не очуметь от однообразия и заточения в гостинице я несколько раз выводил команду на прогулки и при этом с удовольствием ходил по городу сам. Тишина и покой на улицах каким-то чудесным образом приводили меня в равновесие с самим собой, мысли и эмоции выстраивались по порядку, не опережая друг друга. Один раз я настолько задумался о своем, что когда на пути встретилась нищенка (уровень жизни в Элисте просто катастрофический!), извлек из кошелька сто долларов и дал ей, думая, что даю «десятку». Отойдя на добрый десяток метров понял ошибку, но возвращаться не стал, оборачиваться тоже. Не исключено ведь, что бедная женщина упала в обморок, ибо наверняка никогда в жизни не держала в руках таких денег. В тот момент почему-то показалось, что эта смешная и нелепая потеря спровоцирует в моей жизни какой-то серьезный переворот. А может быть, такие мысли возникли под впечатлением буддистского города…Я не выдержал и поделился со спутниками своими мыслями, сказал им в полушутку, что мне здесь нравится и что и хотел бы жить в Элисте. Иван с Юрой заулыбались, хотя я сам на тот момент не понимал, каковая в моих словах доля правды, а какова – юмора. Я настолько устал от стресса, оскорблений в прессе, неоднозначного поведения президента, что действительно хотел исчезнуть здесь, где каждый встречный приветствовал меня с почтением и улыбкой. В то же время я чувствовал, что близится очередной удар. Да, ребята вели себя нормально, не было напряжения, скованности. Но нас ждал матч с соперником, который до этого не выиграл в чемпионате ни одной игры. На «Зенит» настраивались по-особому. Обыграть нас – едва ли не последний шанс не увязнуть. И я понимал, что у нас слишком много мест, где тонко. А где тонко – там обязательно порвется. Шестое чувство подсказывало мне, что моя зенитовская судьба решится очень быстро, так или иначе. Для себя диагноз поставил окончательно и бесповоротно – зимняя перестройка не закончена, нужно вливать свежую кровь. Откуда ее взять? Идти и смотреть матч дублеров, который состоялся за сутки до встречи основных составов. Последняя надежда. Президент ведь, насколько я понимал, не собирался мне докупать игроков в дозаявочный период, не так ли?

Не знаю – может быть, мистический город Элиста так повлиял на расположение звезд, то ли молодые парни, выступавшие тогда за дубль, прочувствовали мой настрой, но встреча, которую «маленький» «Зенит» провел с «маленьким» «Ураланом», получилась высочайшего уровня. Наши ребята, оказавшиеся вдесятером довольно быстро, сумели выиграть крайне сложный поединок, причем проявили не только чудеса воли, но и слаженную командную игру, приличное мастерство и навыки. Я следил за игрой, свесив ноги с трибуны главного стадиона, вплотную примыкавшего к запасной арене, и потихоньку прикидывал на какой позиции я мог бы использовать этих ребят в основной команде. Было бы только время…

Победный гол в том матче забил Игорь Денисов. С этим парнем связана особая история. Дело в том, что к основному составу я его привлек еще в феврале на Кипре из-за того, что у меня вылетели из-за травм сразу три центральных полузащитника: Катульский, Коноплев и Радимов. Я попросил президента прислать мне прямо на сбор кого-нибудь из дубля, например, Денисова. Это сейчас Мутко говорит в интервью, что Петржела пришел в «Зенит» на все готовое, к прекрасному дублю, в котором ждали своего часа заботливо выращенные футболисты. Тогда же Виталий немало удивился, даже как-то пренебрежительно хмыкнул – мол, зачем он тебе. Тренеры-то говорят – «никакой»! Я настаивал, мне нужны были футболисты. К моему мнению отнеслись странно и покупали билеты Денисову чрезвычайно медленно. Сейчас помню смутно, но даже вроде выдумали какую-то слезливую историю о том, что Игоря не хотела отпускать в основной состав мама. Я спросил потом в личной беседе самого игрока, и он отрицал эту безумную версию своей задержки. Все же я его тогда в свое распоряжение получил и поставил галочку – буду следить.

В той игре под жгучим элистинским солнцем я видел на поле лидера Денисова. Он был настоящим вожаком команды, полным природной страсти, стремления не только играть в футбол, но и выигрывать. Во многом благодаря его действиям команда в численном меньшинстве сумела дожать очень сильный элистинский дубль, который, к слову, тогда тренировал нынешний тренер премьер-лиги Леонид Слуцкий. Напомню, на всякий случай, фамилии всех, кто творил ту победу, которая впоследствии повлияла на выступление «Зенита» в том сезоне: Денисов, Быстров, Николаев, Лобов, Макаров, Власов, Недорезов. Вроде, не забыл никого. На следующий день все худшие опасения подтвердились. Матч основных составов мы проиграли, показав безобразный медленный футбол, без доли страсти и жизни. Хозяева забили уже на 5-й минуте и, я бы сказал, не утруждая себя каким-то сверхподвигами, удержали нужный счет до финального свистка. Абсолютно белый на протяжении всех 90 минут молодой тренер «Уралана» Игорь Шалимов светился от счастья. А в это время в Питере, как мне уже потом рассказали, наши болельщики не могли отойти от шока и придумали горькую саркастическую шутку: «Вы еще не проигрывали? Тогда мы летим к вам!», имея в виду то, что за пару недель мы умудрились проиграть сразу двум безнадежным командам. Эти 0:1 были намного страшнее 1:7 от «Динамо». Они были беспросветными, шансов извиниться в следующей игре у нас не было, во второй раз реанимировать команду, не меняя ничего, не представлялось возможным. Да и, полагаю, права на еще одну ошибку у меня тогда уже не было. После ужина, вернувшись к себе в номер, я какое-то время еще сидел в за столом и думал, после чего решился. Вызвал к себе Славу Малафеева и Сашу Спивака и прямо заявил им, что собираюсь делать новую команду. Спивак просто со мной согласился, а вратарь, покачав головой, помолчал, после чего сказал: «Ничего у вас не получится, тренер. Вас уничтожат».

Он был прав – шансы на то, чтобы претворить идею в жизнь были, но, что называется, они висели на волоске. Мутко в тот момент твердо решил со мной расстаться, ибо я ему уже здорово мешал. Отношения между нами портились, хотя мы оба до последнего старались не выражать этого при личных встречах. Поймите, я изначально не воспринимал его плохо – этот человек, в конце концов, когда-то поднял «Зенит» из первой лиги, держал его на плаву всеми силами, даже поиграл с ним немного в Европе. Но меня не устраивала прежняя жизнь – год в тройке, потом опять в подвал. И я смотрел на команду глазами ТРЕНЕРА, а не ХОЗЯИНА, который цепляется за какие-то свои устои, права и прочие вещи, к которым он привык. За игроков, к которым он привык. Кроме того, в клубе работали люди, которые, как я уже говорил, без особого восторга восприняли мой приезд. В частности, мне до сих пор кажется диким то, что бывший тренер Рапопорт остался в клубе в другой должности. Ненормальная для европейского футбола ситуация!

Можно с не слишком большим пиететом относиться к чешскому, польскому, словацкому первенствам, но и там такого быть не может, потому что всегда очевидно, что у предшественника обязательно проявится профессиональная ревность в отношении того, кто его сменил, что помешает работе. Это – кухня, которую обязательно нужно знать и учитывать особенности, если уж хочешь сделать свой клуб лучше, поднять его на более высокую ступеньку. Нельзя создать новое, не отказавшись от старого, но этого как раз и не хотел понимать Мутко. Ему нужен был одновременно жесткий, и в то же время подневольный ему тренер, что в принципе редко бывает.

Кроме того, Мутко страшно бесило то, какой популярностью я пользуюсь у представителей прессы. Один журналист мне даже потом сказал то ли в шутку, то ли всерьез: «Вы, Властимил, совершили невозможное. Победили Мутко в пиаре. И он вам этого никогда не простит». Зная честолюбие Мутко (вовсе, впрочем, не плохое качество) легко это допускаю. Правда, секрет был довольно прост – в отличие от многих своих предшественников в «Зените», я никогда не уклонялся от общения с прессой. Возьму на себя смелость утверждать, что такой вольницы местные журналисты не видели ни при одном тренере, причем я иногда даже начинал жалеть о своем либерализме. Доходило до того, что какие-то люди свободно шныряли по базе, читали объявления для команды, заглядывали в комнаты. Гайки затягивать я начал потом, году в 2005-м, когда некоторые люди стали вовсю пользоваться доверием, но поначалу пресса была в эйфории, и Мутко от этого был явно не в восторге.

Не в восторге, не в восторге… До сих пор помню, как мы выходили с Властой из клуба и на лестнице столкнулись с президентом. Тот остановил Петржелу: «Вернись минут на двадцать, поговорим». «Но у меня встреча в АиФ», – не моргнув глазом, отвечал Властимил, и надо было видеть, как перекосило в этот момент Виталия Леонтьевича. «Слушай, ты бы его поменьше к журналистам таскал», – обратился он ко мне, – сколько можно уже, они же такие доставучие!». Президент сдерживался из последних сил. Его проигнорировали. И по какой причине! Какой-то АиФ! Да тот же Морозов, не моргнув глазом, послал бы куда подальше прессу и было бы все в ажуре, а этот-то чего кобенится?

У Мутко были и прочие пунктики. Комплекс «чешской диаспоры» проявлялся даже в мелочах. Президент разработал для себя следующий принцип: раз уж чехи, так пусть скорее по-русски научатся говорить. А до того народу их не показывать! И когда после матча с «Торпедо», который «Зенит» выиграл 1:0, автора победного гола Лукаша Гартига пригласил на свою телепрограмму журналист Владимир Столяров, Мутко снова оскорбился. Не понравилось ему, что нападающего переводил я, тот, по идее, и сам бы мог за два месяца научиться великому и могучему. Обычно аудиенции у Мутко приходилось ждать часа по три, по четыре, даже если необходимо было решить какой-то срочный вопрос. От этого, в частности, постоянно страдал работавший в то время пресс-атташе Игорь Ленкин, который с утра выстаивал у кабинета босса гигантские очереди (прямо, ходоки к Ленину!) чтобы подписать какую-то одну жалкую бумажонку. Любопытно, что Игоря, кстати, безобидного и совсем не подлого, в отличие от подавляющего большинства всех последующих лиц, выполнявших с грехом пополам функции пресс-атташе, человека, привел сам Виталий Леонтьевич. После чего, как признавался сам Ленкин, их отношения стали, мягко говоря, другими. Об этом говорил не только Игорь, но и прочие люди, которые по жизни неплохо ладили с Мутко, но стоило им попасть в его прямое подчинение, как вся идиллия нарушалась…

Так вот в то утро, после злосчастной телепередачи, где Гартига переводил Жидков, Ленкин не ждал ни секунды. Мутко сам вылетел в приемную и едва ли не затащил его в кабинет, где начал разборку со своей фирменной фразы:

– Вы там все что, совсем…ели, что ли?! Какого… вы водите на передачу «немого» чеха! Что о нас люди подумают! Ты там скажи этому (мне, то есть – авт.), чтобы безо всей этой херни… Не надо самоуправства, не нужно чехов в телевизоре, пока по-русски не научатся!

Что ж, Мутко был, конечно, первопроходцем в плане масштабности иностранного эксперимента. Но зачем такие-то фобии? Тогда я был, пожалуй, несколько наивен, и когда Ленкин вернулся с покрасневшим лицом и обиженно сказал, что получил из-за меня втык (впрочем, без особой претензии, ибо Игорь человек умный, и четко знал все особенности своего босса) я решил восстановить справедливость и… покаяться перед президентом. Кроме того, почетче разобраться в своих полномочиях, что можно, а что, как говорил Властимил, «не можно» (ясно и прямо свои обязанности в «Зените» понимала разве что бухгалтерия и уборщица). Пробившись спустя пару часов в кабинет, я обнаружил там милого и приветливого Виталия Леонтьевича, который дружелюбно предложил сесть. Впрочем, едва я сообщил о цели своего визита, – дескать, вы, Виталий Леонтьевич, были мною недовольны, давайте обсудим – как президент снова взвился:

– Я про тебя ничего Ленкину не говорил, пусть он не придумывает! Какие же все-таки примитивные люди! (любимейшая фраза Мутко во все времена – авт.) Ну с кем здесь можно работать, с кем клуб создавать! Подумаешь, чех в передаче – справились, ну и ладно. Не вижу проблемы!

И ведь успокоил Мутко! Потрясающее все-таки у него свойство пылом-жаром убедить кого угодно, и именно оно, это качество, воспитанное в годы, когда умение «говорить сердцем» считалось обязанностью любого партийного работника, наверняка немало помогло Виталию Леонтьевичу в его карьерном росте. Несмотря на то, что я до этого уже несколько раз сталкивался с нестыковками в том, что Мутко говорил мне и еще кому-то, все равно на душе становилось спокойнее именно в тот момент, в ту минуту. Воистину, люди – роботы, и плох тот генерал, который не умеет ими управлять…

Отсидев свою элистинскую ссылку, мы возвращались в Питер. Несмотря на то, что административный штаб вокруг меня заметно нервничал, я сохранял полное спокойствие и сумел даже поспать в самолете. Когда решение принято, нервничать, потеть, потирать руки и не находить себе места нет никакого смысла. Либо я выиграю эту битву, считал я, либо с чистой совестью вернусь в Чехию. Конечно, потом будет больно, обидно, что не сумел проявить себя заграницей, что не использовал шанс, но жизнь, в конце концов, продолжается вне зависимости ни от чего. А футбол такая сложная штука, что в нем может случиться все, что угодно. Не работает одна маленькая деталь, не могут найти общего языка два человека – и вырастает из этого гигантская проблема, из-за которой вся работа может быть загнана в тупик. Будь что будет, в конце концов. Мы летели в Питер и я морально готовил себя к мысли, что придется пережить много, очень много тяжелых разговоров…

Кроме всех моментов, связанных с моей войной за тот футбол, который я хотел видеть, мне предстояло еще сделать нелегкий шаг: объявить некоторым игрокам, что они в «Зените» больше играть не будут. Честно признаюсь, мне всех было по-человечески жаль. Веселый парень Саркис Овсепян, но его «веселье» часто перерастало в безответственность на поле. Как правый защитник он часто лез в обводку, терял мяч и мы получали «оборотку», не начав толком атаку, и не приготовившись к отражению выпада соперника. Это раз. Второе. К Сереже Осипову у меня никогда не было претензий по тренировкам. Напротив, парень тренировался едва ли не лучше всех, я нисколько не удивлялся, что в этом плане его хвалили все предыдущие тренеры. Но в игре… Игра Осипова как будто даже занимала не так сильно, как просто получение нагрузки на занятиях. Пытался несколько раз оторвать его от бровки, заставить действовать более осмысленно, заставить видеть поле, соперника, своих… Бесполезно. Его так учили, был ответ, и все тут! Типичная психологическая проблема. Третий, тяжелый момент – Алексей Игонин. Добрый, порядочный парень, на которого я очень надеялся. Беда была в том, что мне его преподносили едва ли не как второго Марадону, а он таковым, увы, не был. К тому же Леша, что вполне естественно, не смог набрать быстро форму, и к его и без того не слишком масштабному игровому диапазону прибавилась еще и медлительность. Мне же в целом не нравилось, что «Зенит» медленно переходит к атаке, тормозит развитие атак через центр, и чтобы это изменить нужно было сажать половину людей на лавку. А кто на ней будет сидеть? Игонин – бывший лидер, выделяющийся, бесспорно, бойцовскими качествами? Или Овсепян? Но закон футбола таков – никогда не держи в команде игроков, которые могут копить на тебя обиду за то, что тренер их разжаловал. Лучше предоставь им шанс выбирать самим дальнейшие пути карьеры. Что я, собственно, и сделал; повторюсь, без особого удовольствия. Была и еще одна проблема – куда деть Андрея Аршавина. Доходило до парадоксов – оснащенный, классный по своему потенциалу футболист, никак не мог найти себя на поле, упорно утверждал, что хочет играть центрального атакующего хавбека, а в игре был либо незаметен, либо взрывался эпизодически. Я с подобным типом футболистов в своей карьере дела не имел – игроков такого маленького роста во всей Европе наперечет. Начал он (видимо, про себя ругаясь последними словами) на позиции правого хавбека, причем получилось у него в стартовых играх с «Сатурном» и «Локо» это неплохо. Но потом Андрей не выдержал и пришел ко мне со словами, что, мол, играть справа ему тяжело, это не его позиция и что Осипов или дублер Быстров уж всяко бы там выглядели лучше, чем он, Аршавин. О Быстрове. Я практически с самого начала сезона привлек их вместе с Денисовым к тренировкам основного состава, поскольку они опять же пришли сами и попросили об этом. Тренер Мельников, с которым у меня практически не было никаких отношений, поскольку он подчеркнуто, как мне кажется, не хотел со мной сотрудничать, постоянно говорил им, что они подрывают моральный дух в дубле, и только мешают.

По меньшей мере, странное утверждение Вячеслава Михайловича. Своими глазами видел в Элисте на тренировки дубля, как Игорь Денисов выполняет функции капитана. Его партнер Олег Власов как-то резко отреагировал на критику тренера, за что тут же получил по полной программе. Побелев от праведного гнева, искренний, как любят говорить чехи, «природный», и, возьму на себя смелость говорить, порядочный (полное отсутствие личных отношений с Денисовым, несколько неудачных попыток с ним пообщаться из-за отсутствия у Игоря должного воспитания, никогда не изменят такого моего мнения) Денисов едва на налетел на Олега: «Ты чего рот раскрываешь?! С тобой нормально разговаривают, слушай, чего говорят, понял?!». Если это называлось разлагать коллектив… Да, безусловно, Денисов – сложный человек, это признают все, кто пытался с ним общаться просто так, шапочно. Но по большому счету, и не следует никому насильно лезть в душу – на поле Игорь всегда отдавал себя футболу без остатка, без задней мысли о возможной травме или какой-то своей политике в отношении к главному тренеру или партнерам. Он мог сказать грубость кому угодно и когда угодно, но если тренер находил в себе силы закрыть на это глаза в некритических ситуациях, Денисов платил за это сполна. Игровые недостатки легко исправить, в отличие от слабой психики, неуверенности в себе и нечестности. Впрочем, это сейчас, по прошествии нескольких лет и наблюдений за тренерской работой я понимаю, что Петржела был прав, лояльно относясь к различным грехам футболистов. Тогда же недоумевал – как страшный, грозный Петржела, разбивавший в Чехии лбы непокорным, терпел различные выходки нашей молодежи?.

При разговоре, кстати, присутствовала моя жена, которая потом чисто по-женски расчувствовалась, пожалев «мальчиков». Конечно, если бы Денисов и Быстров не были мне симпатичны, Зузанкины слезы не помогли бы. Но в итоге оба парня, а также их другие партнеры по дублю получили свой шанс. Помимо всего, в честь того, что у них заканчивались их контракты с «Зенитом» (они были просто мизерными), я попросил руководство в лице генерального директора Ильи Черкасова, который по ходу того сезона уже вовсю занимался делами клуба заключить с ними новые соглашения, в которых фигурировали невероятно огромные для молодых людей суммы. Не сказать, что моя идея была восприняла радостно. Черкасов не сразу понял, зачем каким-то пацанам, которые еще ничего не успели показать в футболе, платить такие деньги (в дальнейшем вся молодежь, которая получила шанс летом 2003-го с лихвой окупила клубу затраты на свои контракты), а Мутко (в первый и, по-моему, в последний раз они в чем-то с Черкасовым сошлись) просто усмехнулся, когда я объявил ему о своем решении выставить в Москве на матч со «Спартаком» дублеров. Нехорошо так усмехнулся, пренебрежительно. Впрочем, больше, чем в сердцах брошенная им фраза после Элисты «ты такой же слабый, как и Рапопорт», задеть и оскорбить не могло ничто. Это, по большому счету, было открытое объявление недоверия, и если что-то срочно не изменилось бы, я был бы уволен под любым предлогом. Впрочем, помощь пришла неожиданно, словно упала с неба. Как будто я выиграл лотерейный билет. Когда я начал было думать, что уже никто в России не желает мне успеха, Мутко небрежно сообщил, что со мной и с ним хочет встретиться Давид Трактовенко, владелец основного пакета акций клуба.

С Давидом доводилось встречаться и раньше, и интуитивно я чувствовал к нему симпатию. На советах директоров «Зенита» всегда собиралась толпа людей, то есть, спонсоров самого разного пошива. Наблюдать за некоторыми акционерами было забавно, ибо самыми крикливыми, разговорчивыми критиканами были те, кто платили в клубную казну меньше всего денег. Давид меня подкупал обстоятельностью, интеллигентными манерами, отсутствием пафосного коммунистического напора, которым отличались некоторые уважаемые товарищи. Далекий от футбола человек не может досконально в нем разбираться, но при определенном интеллекте некоторые вещи понимать становится проще. И Давид впоследствии за счет своего ума очень быстро учился, постигал какие-то вещи, а также обладал определенной интуицией. Помню, как зимой Мутко при Трактовенко убеждал меня в необходимости вернуть в Петербург Александра Панова, некогда живого символа питерского футбола, у которого не пошли дела в столичном «Динамо». Это было, понятное дело, зимой 2003-го, и полного представления обо всех российских игроках я еще не имел. Тем более, Мутко растекался в своем стиле о том, какой Панов был мегазвездой, как от него без ума болельщики и т. д и т. п. Сами уже можете догадаться, каков был напор речи президента – мне в какой-то момент стало казаться, что речь идет о приобретении форварда по меньшей мере из «Манчестер Юнайтед». И в тот момент, когда я начал «плавать» Давид вдруг увесисто толкнул меня ногой под столом – мол, ни в коем случае не соглашайся! С меня словно спал морок, я поднял глаза и с уверенностью сказал Мутко, что хоть Панов и уважаемый футболист, я все-таки решил построить команду согласно исключительно своему видению. Президент тогда внешне как-то не особенно расстроился – пожал плечами, развел руки. Вроде, дело твое. Кстати довольно скоро я осознал, что для кого-то совершил настоящее преступление, не взяв Панова в «Зенит». Болельщики в Интернете, как мне потом рассказали, довольно бурно обсуждали эту проблему, и лагеря разделились – мне от некоторых доставалось по первое число. А через пару дней после того, как стало известно, что Александр не вернется в свою бывшую команду, около дверей своего дома я нашел газету с огромным фото Панова.

О генеральном директоре клуба в период правления «Банкирского дома» Илье Черкасове мы еще поговорим не раз. Сейчас лишь вспомним, что его появление в «Зените» было окутано легкой мистикой. Привыкшие к командно-административным порядком работники офиса долго не верили, что человек среднего возраста, в сером плаще и щегольской шляпе, с каким-то флегматичным видом прохаживающийся по коридорам – будущий генеральный директор «Зенита». Некоторые из тех, кто через каких-то несколько месяцев будут перед ним трепетать, даже здороваться с незнакомцем не спешили. Просто рассматривали его с удивлением нанайца, обнаружившего у себя в чуме папуаса. Правда, едва Илья Сергеевич начал входить в курс дела, как только был представлен, как «правая рука» Виталия Леонтьевича, как к нему, разумеется, появилось уважение, и даже страх.

Никакой рукой, ни правой, ни левой, Черкасов, конечно же, для Мутко не был. Уже в конце 2002-го года влияние «Банкирского дома» на зенитовские дела заметно усиливалось, и Илья Сергеевич, прежде администратор Мариинского театра, был мягко внедрен в прежде непоколебимую систему управления футбольным клубом. Мутко, человека с партийным прошлым, простецкого и авторитарного, буквально выворачивало на изнанку от витиеватого, несколько эпатажного и оскорбительно логичного Черкасова, который, в отличие от Виталия Леонтьевича, брал не «психическими атаками», а словами, которыми, несмотря на математическое образование, владел в совершенстве. По сути дела, Черкасов справлялся с невозможным – доказывал, что черное, это белое, и наоборот. При этом собеседник (как правило, разговор подчиненных с ним быстро сводился к монологу генерального директора из-за того, что персонал быстро терялся) частенько впадал в такой ступор, что не мог ближе к окончанию встречи вставить ни слова. Черкасов прекрасно разбирался в людях и имел четкое представление о том, как должен функционировать офис (о футбольной стороне вопроса мы еще поговорим). С его появлением, в частности, с облегчением вздохнула многострадальная газета «Наш Зенит», которой стали подмахивать командировки, если в цели поездки корреспондента было указано внятное объяснение, зачем она нужна. Попасть к Черкасову на разговор было архипросто, хотя бы потому, что дверь в его кабинет была постоянно открыта, так, что проходившие по коридору люди могли видеть, как Илья Сергеевич роется в своем ноутбуке с невозмутимым видом. Никаких очередей, никаких записей у секретаря, если очередь не возникала естественным путем. Известный журналист Валерий Панюшкин, написавший книгу об олигархе Ходорковским, на пару со своим героем изобрел понятие «эффективность бизнеса». Так вот Черкасов, в целом, был именно за эффективность. Зайти и быстро поговорить о насущной проблеме, и так же быстро свалить – это эффективно. Торчать под дверью два часа, а потом получить на орехи от него же за нерешенный вопрос – неэффективно. Столь же неэффективно, по мнению Черкасова, было закрывать наглухо дверь в кабинет, когда кто-то заходил на разговор. «К закрытой двери можно приложить ухо, к открытой – никогда», – одна из формул Ильи Сергеевича.

Возьму на себя смелость утверждать, что у меня с Черкасовым отношения начали складываться положительно с самого начала. Две свободные по натуре личности-одиночки всегда найдут общий язык друг с другом, даже если один из них подчиненный, а другой – начальник. Замечу, что за четыре года совместной работы Черкасов ни разу не позволил себе на меня накричать, даже если для этого случались поводы (не зря все-таки я никогда не просил для себя повышения в должности и однажды отказался выполнять функции пресс-атташе), хотя много раз был свидетелем того, как он буквально размазывал по стенкам других. Кроме того, у нас было много интересов, направленных по одному вектору (общих их не назовем из-за иерархии) и один из них заключала в себе фигура Мутко. Тот, как я уже рассказал, Черкасова ненавидел на органическом уровне, и не раз осыпал того в своем кабинете такими эпитетами, что можно было открыть для себя массу новых выражений на великом и могучем. Когда же право подписи на документах окончательно перешло к Черкасову, Виталий Леонтьевич вовсе впал в транс. Его можно понять и простить – он привык к другому положению дел, и «Зенит», в конце концов, свою новую историю начал писать с его помощью. Но все течет, изменяется, и желает совершенствоваться. В конце концов, «Банкирский дом» Мутко привел в «Зенит» в качестве акционера, сам. Летом же 2003-го года Мутко уже был не рад, что пригласил Властимила Петржелу. Он, опытный дипломат, с неплохо развитой интуицией, явно недооценил чешского специалиста. Первую ошибку Виталий Леонтьевич допустил, когда посчитал, что тренер без раскрученного имени будет ему во всем подвластен. Вторая вытекала из первой – после Элисты Мутко был абсолютно уверен, что Властимил, дающий интервью больше, чем он сам и, что самое главное, круто забраковавший его ставленников в команде, «поплыл», причем ко дну и уже не способен спастись. «Он слабый», – решил Мутко и не смог расстаться с этой мыслью…

До сих пор не нахожу объяснения, как такой матерый волк, как Виталий Леонтьевич не прочувствовал, что ему создают весьма серьезный противовес. Новый главный акционер Давид Трактовенко явно не желал быстро отказываться от продолжения эксперимента «Иностранец в России» и относился к Петржеле и его работы крайне одобрительно.

Однажды Черкасов сам пришел в нашу каморку, именуемую «пресс-службой» (он всегда так делал – не считал ниже своего достоинства встать и самому найти того, кто ему нужен. Эффективность, опять же) и как бы невзначай начал говорить про Трактовенко. По какому-то загадочному и, как оказалось, удачному стечению обстоятельств, нам было нужно интервью в газету с председателем Совета директоров. Едва я попросил об этом Черкасова, как он охотно согласился с идеей, добавив, что «возможно, Давиду также интересно было бы расспросить кое о чем человека, близкого к команде. Всегда неплохо, когда у кого-то есть незамыленный взгляд…»

Так я со своим «незамыленным взглядом» оказался у Трактовенко в кабинете на Ковенском переулке. Давид произвел фантастическое впечатление – он был спокоен, респектабелен, высок стилем, но при этом открыт и общаться с ним было легко и просто. Одно время даже начал сомневаться, что в России еще не перевелись деловые люди со столь тонким поведением. 30 минут хватило, чтобы рассказать Трактовенко всю правду о предсезонной подготовке «Зенита» и, видимо, таким образом подтвердить его первоначальное мнение и догадки о чешском специалисте. Фактически, те полчаса содержали в себе все то, о чем вы уже успели прочесть, поэтому повторяться смысла нет. Перед уходом я чувствовал такую уверенность и успокоение, исходившую от Давида, что не удержался от соблазна поделиться всеми впечатлениями с Властимилом. В те минуты больше всего хотелось справедливости, победы профессионализма над «понятиями»…

Далее события развивались почти стремительно. Президент сначала заявил, что Петржела обязан явиться на Совет директоров, а потом… не пошел с ним туда! Загадка, еще одна загадка! Как он мог уехать в это время в Москву, если больше всего на свете в тот момент хотел снять Властимила?! Неужели в самом деле решил, что тренер – слабак, и что не найдет, что сказать перед спонсорами в свою защиту? Властимил нашел. Подробности той встречи до сих пор тайна за семью печатями, но главный ее смысл оглушителен – Петржела открыто дал понять всем присутствующим, кто ему мешает и в чем. И не доверять ему, увы для президента, на тот момент не было никаких оснований… По большому счету, вышел Властимил с Совета директоров с карт-бланшем на будущее и полной поддержкой своей идеи вылепить в Петербурге принципиально новую команду, без оглядки на прошлое…

Итак, перехожу к части повествования, от которой у меня до сих пор остались приятные воспоминания. В конце концов, «Аврора» вполне могла выстрелить мной, сей неприятный момент был близок, не мне его удалось избежать. Фортуна меня берегла для того, чтобы прожить не один прекрасный год с «Зенитом», который я к тому времени уже любил до беспамятства.

В том сезоне один-единственный раз в России разыгрывался Кубок Премьер-лиги. Злые языки потом говорили, что Мутко придумал этот турнир для самих себя и сделал все для того, чтобы его выиграл именно «Зенит». Однако что-то не припомню, чтобы, к примеру, судьи ошибались в нашу пользу, а состав нашей команды в матчах на Кубок лиги частенько оказывался экспериментальным.

Именно в ответном московском матче со «Спартаком» (первый мы дома выиграли 1:0) я и собирался провернуть свой эксперимент с тотальным изменением основного состава. Естественно, у Мутко моя идея поддержки не нашла, да и не могла найти. Я покусился на ЕГО игроков, которые не только были «чудо-богатырями», но еще и фактически заменяли президенту органы осязания, были его глазами и ушами. Не хочу вовсе сказать, «ах, они такие-сякие», но когда футболисты через голову главного тренера общаются с президентом – это порочная практика, ведущая в «никуда».

Так или иначе, в каждой линии я оставил по «шефу» – серединой поля, да и всей командой в целом руководил Радимов, в защите «дядькой» стал Мареш, с которым вместе должна была играть пара молодых стопперов Горак и Вьештица. Дискуссии, которые в Питере развернулись после того, как я поставил на Радимова, помню прекрасно. Тогда у болельщиков и журналистов было много причин с недоверием относиться к этому игроку – все-таки вся карьера его прошла за пределами родного города Питера, к чему местные жители относятся довольно болезненно, да и много обидных ярлыков к Владу было прилеплено, вроде той же «балерины». Но я видел, как Радимов серьезно относится к «Зениту», видел весной, как он рьяно тренируется, чтобы поскорее вернуться в строй; подкупило и то, что он, например, попросился на сборы вместе с партнерами, хотя знал заранее, что ничего, кроме восстановительных упражнений делать не сможет и вполне мог не ехать на скучный пустынный Кипр а остаться в Питере, где можно было бы полной грудью, что называется, дышать воздухом свободы.

Задатки лидера в Радимове и впрямь сразу различить было сложно. Пожалуй, изначально он поставил себя просто как опытного игрока. Влад сам чувствовал, что не готов, как говорится, давить авторитетом, что не в форме, что не может еще выйти на поле, и «всем показать». Просто молчал, работал. И ему, полагаю, нравились мои идеи. Радимов – гениальная фигура, признаю с легкостью и не стесняюсь об этом говорить. Очень жаль даже, что он в тот момент, когда мы познакомились, не был на несколько годков помладше – мог бы по-настоящему удивить мир. Когда он полностью набрал форму, по большому счету исполнилась моя мечта претворить в реальность ту команду, о которой я только мечтал во снах. Легко! Радимов-Денисов в центре, Ширл (Спивак) налево, Быстров направо… Мобильность, азарт, страсть! Я мог строить свой футбол вокруг Радимова, который помогал и на поле, и в вопросах, касающихся психологии игроков. На эту тему можно читать долгие и нудные лекции, но суть одна – молодежь в совокупности с личностями, не обладающими лидерскими чертами характера, растет только когда имеет рядом с собой образец для подражания. И таким в команде был Влад. Символично, что именно Радимов забил ответный гол «Спартаку» в четвертьфинальном матче Кубка лиги в Москве, на маленьком стадиончике среди жилых домов, где наши юнцы на равных бились с основным составом команды Романцева и незаслуженно проигрывали за 20 минут до конца 0:1.

Мутко о-очень пристально и пристрастно наблюдал за той игрой; иногда мне казалось, что я затылком чувствую его тяжелый выжидающий взгляд. Что он думал в тот момент? Конечно, что мы провалимся, проиграем 0:10. Ему-то раньше «специалисты» докладывали, что молодежь растет плохая, невоспитанная. Те самые «специалисты», что потом говорили, что «Петржела приехал в Питер на все готовенькое… Мы закончили тот матч 1:1, ничем не уступив «Спартаку», и все увидели, по большому счету, что новая команда – не миф, не фантазия, а реальность, которую, впрочем, нужно было окончательно утвердить в правах, выиграв во Владикавказе у «Алании». Та тоже плелась в хвосте таблицы, а мы все помнили обидную фразу: «Вы еще не выигрывали? Тогда «Зенит» летит к вам»…

В первый раз на моей памяти Виталий Мутко не ходил в «народ» в аэропорту, когда «Зенит» ждал вылета в Питер в «Шереметьево». Игроки были в приподнятом настроении, под стать им вел себя и штаб, который наверняка мысленно поздравлял главного тренера с удачным началом эксперимента. Мутко не было. Он сидел в кафе со своей правой рукой Александром Поваренкиным с таким видом, как будто у него болел зуб. Я туда зашел по чистой случайности, от безделия – вылет задерживался, становилось скучно. Мутко посмотрел на меня, соорудил какую-то странную гримасу и хриплым, не своим голосом спросил: «Ты чего в красное-то оделся? За «Спартак» что-ли болел?». «Ну что вы, Виталий Леонтьевич, чистое совпадение! Я с вами!», – не удержался я от сарказма…

Потом журналисты рассказывали мне, какое напряжение испытывали во Владикавказе накануне игры. Виной тому было собрание, которое я назначил вечером, за день до матча. Слухи, сами понимаете, распространяются быстро, а говорил я футболистам вещи, которые (как по крайней мере, мне тогда представлялось) в случае неудачи могли бы очень дорого мне стоить.

Еще бы, мы не чувствовали напряжения! Ни живы, ни мертвы сидели в гостинице и гадали на кофейной гуще – Властимил либо совсем сошел с ума, либо все-таки он очень смелый рисковый человек, раз позволил себе сказать игрокам следующее: «Мутко больше делами команды заниматься не будет. Дело президента – заниматься представлением клуба, его внешней политикой. Отныне главный человек здесь – я, и только я принимаю решение, кто нужен «Зениту», а кто – нет. Кто не будет соответствовать нашим задачам, в основном составе выходить не сможет, и такое решение опять же буду принимать я»… После чего Властимил объявил игрокам, что в основном составе не сыграет Александр Кержаков. И как после этого было не нервничать, не сгорать от нетерпения, не хотеть больше всего на свете, чтобы матч этот несчастный был бы как можно скорее сыгран, и мы бы узнали, умеет ли молодой «Зенит» выигрывать уже в утвержденном статусе, или в Москве со «Спартаком» команда сыграла лишь на страсти и желании проявить себя?

На очередном заседании правления клуба Виталий без обиняков выдвинул предложение о моей отставке, которое, тем не менее, принято не было. Я предвидел это, и уже не удивился. Потому что на уже упомянутой встрече с Коганом (вице-президентом «Банкирского дома») и Трактовенко я получил свободу и власть – то, что должен иметь в команде каждый уважающий себя тренер. Потому и сказал прямо игрокам во Владикавказе так, как думаю, как хочу, чтобы было. Президент не должен общаться с игроками когда ему взбредет в голову, не должен ходить на базу в отсутствие главного тренера, не должен принимать активное участие в делах команды. Потом я дал на эту тему огромное интервью, и Мутко, конечно же, возмутился. Когда я говорил ему об этом напрямую, он чернел от злости. Мою политику Виталий не принял никогда бы в жизни, как, собственно, и я его. И по большому счету наш невольный конфликт был неизбежен. Не нравится мне, конечно, слово «конфликт» – поверьте, я с уважением отношусь к Виталию, но тот футбол, который есть в его представлении, тогда уже не имел права на жизнь в «Зените». Тренер, за спиной которого футболисты ходят жаловаться к резиденту – ноль, и не имеет ни малейшего веса ни в чьих глазах.

Насколько я знаю, у Мутко могли бы найтись определенные рычаги, чтобы меня убрать, проиграй мы в первых после революции состава матчах. Но не показать силу перед игроками – как раз и означает приблизить себя к возможной неудаче. Да и обещали мне люди, которым я не имел никаких оснований не доверять, полную моральную поддержку. В противном случае, пришлось бы заставить себя сесть в самолет и помахать Питеру рукой. Цепляться за безнадежное предприятие я точно не стал бы, хотя я ненавижу заканчивать работу в каком-либо клубе без серьезных успехов. Неважно по каким причинам. Возникает ощущение бесполезно прожитого времени.

Отчасти меня поддержал нащ хоккейный тренер Владимир Вуйтек, который добился в России небывалого успеха с «Локомотивом» из Ярославля. Однажды я говорил с ним по телефону, и он, уже становившийся чемпионом России признался, что в первые полгода хотел бросить все, и уехать домой. Настолько тяжело было работать в команде, под давлением функционеров, и при прочих обстоятельствах, подобным тем, о чем я рассказываю вам здесь. Но в какой-то момент он сумел пережить, переломить ситуацию и удача повернулась к нему лицом. Не хотел я быть хуже него, как никогда в жизни не хотел быть хуже кого бы то ни было. Да и не был его рассказ каким-то откровением. Скорее, дополнением к картине жизни, которую я и так до этого имел возможность составить. Всегда выбирал себе самую сложную работу, самые проблемные клубы, где нужно было начинать если не с нуля, выводить из пике точно. Это сейчас «Слован» из Либерца постоянно участвует в еврокубках и радует гостей новеньким современным стадионом. А в первой половине 90-х, когда в нем начал работать я, на арену с одной трибуной было страшно смотреть, а клуб играл в первой лиге.

Вернемся, впрочем, во Владикавказ, где нам предстояло играть с очередным злым аутсайдером. «Алания» в первом круге была, конечно, слаба. Но уж точно ничуть не слабее «Уралана», которому проиграл в Элисте старый состав «Зенита» (теперь уже будем его называть именно так). Но в тот момент, как оказалось, нас уже остановить было сложно. Начиная с лета и до поздней осени, до окончания сезона, ни один из ребят, которым я доверял место в составе, меня не подвел. И разгон начался как раз во Владикавказе, когда мы сначала менее уверенно, а потом все мощнее и мощнее стали переигрывать соперника. Видели бы вы, как вылетел на поле Саша Кержаков, когда получил в середине первой половины травму Гартиг! Кержи провел свой лучший матч, носился, как угорелый, отдавал передачи (боже, сколько было копий сломано о то, чтобы он хоть немного делился мячами с партнерами), атаковал ворота сам. Мы выиграли 2:0, и испытали невероятный восторг. Радимов после матча еще и подлил масла в огонь, предложив парням бросить футболки на трибуну болельщикам, которые нас поддерживали в далеко не самом безопасном регионе. Говорят, в клубе их за широту души по головам не погладили – считали каждую копейку, если дело касалось мелочей, вроде футболок, почему-то…Владикавказом меня все пугали, а он оказался счастливым городом. И довольно, кстати, красивым и зеленым, если судить по видам из окна автобуса. Самолет набирал высоту, все кругом что-то говорили о молниях, которые сверкали неподалеку над горами, а у меня все внутри пело… Доказали, сделали, прорвались!. До конца первого круга оставалось несколько матчей, но с этой командой мне было уже ничто не страшно…

Он не боялся даже матча с ЦСКА, которым в России уже тогда начинали пугать детей. Команда Валерия Газзаева была мощна, уверена в собственных силах и во всяком случае в чемпионате страны могла не обращать внимания на некоторые существенные недостатки, на которые буквально через месяц-другой ей укажет более чем скромный македонский клуб «Вардар». Пусть зенитовцы до очной встречи в Петербурге на «Петровском» и успели проиграть в Самаре «Крыльям Советов», встреча с «Торпедо-Металлургом» (ныне ФК «Москва»), выигранная 3:0 уверенно и даже лихо, окончательно укрепила молодой коллектив в уверенности в собственных силах. Третий гол Власова на последних минутах, на которого еще пару месяцев назад никто как на реальную боевую единицу не рассчитывал, словно стал символом того, что этот «Зенит» рождается для больших дел, что каждый игрок принесет пользу, и что самое главное, на поле больше не останется равнодушных. Лирика – хорошее дело, когда она к месту. Но оставался поединок с ЦСКА, который был последним оплотом тем, кто так и не принял новый «Зенит», его игроков, и его тренера…

Когда в ворота питерцев влетел первый мяч, многие из нас, имевшие отношение к клубу, и сочувствовавшие переменам, наверняка имели малодушие начать перебирать возможные оправдания на случай поражения от армейской футбольной машины, футбол которой потом Власта публично назовет «конским», и что невероятно обидит по непонятным причинам главного тренера ЦСКА Валерия Газзаева. Но тот «Зенит» был даже сильнее тех, кто в него верил. Первое поражение армейцев в сезоне получилось разгромным, обидным, безоговорочным. Когда Кержаков забил красивейшим ударом четвертый мяч, исступление на «Петровском» не знало границ. Энергией, исходившей от трибун, можно было бы легко поднять ввысь космический корабль, футболисты бесновались почище зрителей от непередаваемого кайфа превосходства над сильным соперником. Один из моих приятелей, переживавший с самого начала за Петржелу и его тяжелейшее предприятие, бросился к мне поздравлять и с восторгом выкрикнул: «Ты Мутко-то видел?! Он же черный, черный в ВИПе сидит!».

Сам Виталия Леонтьевича не видел, не знаю, был он черный, или какого-то другого цвета. Во всяком случае после матча президент улыбался, не берусь опять же брать на себя смелость утверждать, что натянуто. Но 4:1 «Зенита», безусловно, стали не только «нулем» в графе «очки» у ЦСКА, но и жирной чертой под поражением президента Мутко. В этом сомневаться не приходилось точно.

Когда Властимил появился в пресс-центре, зал зааплодировал… Петржела был вымотан, обессилен, перед матчем его целые сутки мучил жесточайших грипп, наверное, как следствие нечеловеческих перегрузок, которые довелось выдержать на протяжении долгих шести месяцев работы. Тренер еле говорил и, извинившись, предоставил возможность отвечать на вопросы Боровичку, который тогда, в 2003-м, тоже сиял от счастья…

Спустя три часа после игры мы втроем вышли из любимого японского ресторана Власты. Триумфатор выглядел совсем плохо и только и нашел в себе силы поесть. К нему сразу бросились какие-то люди, с безумным блеском счастья в глазах – они, вероятно, только что были на футболе: «Спасибо, Властимил!.»

«Все, ребята, я вас оставляю», – еле проговорил он, когда поток излияний кончился – «иначе завтра вы найдете мой труп». Петржела шагнул к машине, потом обернулся на нас с Володей и улыбнулся со своим хитро-мальчишеским прищуром: «Но как мы все-таки им всем нос утерли! Вы видели ЦСКА на поле? Я – нет. Господи, только ради повторения такого, я сегодня не умру от простуды»…

Послесловие к первой части

– Виталий Леонтьевич, вас там финское телевидение очень бы хотело отвлечь на пару минут. Чтобы вы им про клуб рассказали что-нибудь…

– Да знаешь, пошли ты их на… Лучше почитай, что вы там со своим другом обо мне пишете в прессе! Это что вообще он себе позволяет – президента он в раздевалку не пустит, видите ли? Да ему еще повезло, что он удержался здесь. Я что, ему, мешал что ли?!

Этот милый диалог происходил между мною и президентом Мутко на беговой дорожке стадиона «Смена» перед единственной трибуной и вовсе не тет-а-тет: поскольку Виталий Леонтьевич говорил нарочито громко, как он всегда это делал, желая казаться на публике хозяином, разговор привлекал все большее внимание зрителей, которые трибуну заполнили почти до отказа, по случаю очередного матча зенитовского дубля.

Учитывая то, что речь шла о только что вышедшем огромном интервью в «Спорт-Экспрессе», в котором Властимил подробно рассказывал о своих первых месяцах, проведенных на российской земле, народ, сидевший поблизости, быстро догадался о причинах возбужденности Мутко. Кто-то напряженно вслушивался в разговор, другие уже вовсю начинали хихикать. Апофеозом же стал одинокий выкрик известного в определенном кругу голосистого болельщика: «Жидков, держись!!». На лице Мутко в этот момент появилось какое-то брезгливое выражение, но виду, что его что-то задело он, опять же, не подал.

В результате, финское телевидение все-таки в тот день пошло по указанному президентом адресу. Удивленные заграничные коллеги так и не поняли из моих сбивчивых объяснений, что тому виной – статья в газете, или просто плохое настроение Мутко. В самом деле, не рассказывать же им все от начала и до конца…

Тот год, пожалуй, самое светлое пятно в моей карьере. Мы летали, как на крыльях, и не стеснялись учиться на собственных ошибках. Я верил игрокам, а они – мне; наверное, впервые у меня сложилось ощущение, что мои подопечные не просто зарабатывают деньги, а выходят на поля стадионов, как в свое время в детстве во двор – со стремлением погонять мяч, получить приток адреналина, вдоволь покуражиться. Когда мы праздновали очередной успех, после финального свистка возникало ощущение, что никто не хочет уходить с поля. Болельщики не могли на нас нарадоваться, а те журналисты, что ругали «Зенит» в начале сезона, подходили с извинениями. Не знаю, как игроки, многие из них ребята принципиальные, но я ни с кем не портил отношений в силу характера – быстро отхожу, быстро забываю плохое. И даже когда Мутко осознал, что зря не поверил в молодую команду, зря критиковал меня и говорил обидные вещи, и захотел снова стать к нам ближе, снова стал поздравлять меня и ребят после матчей, я не держал на него зла и не отталкивал его, при этом понимая, что теперь у меня власти, полномочий и уважения несравненно больше, чем раньше.

Мы выигрывали в Волгограде 4:1, делали дома обидную ничью с «Крыльями», но настроение не менялось. Даже когда «Зенит» оступился дома с «Шинником» (воистину ярославцы – мои злые гении), ни на секунду не возникало сомнения, что мы – на верном пути. В какой-то момент критика в очередной раз раздалась громче обычного – когда мы не додавили дома «Динамо» и не отомстили за 1:7 в первом круге – но сразу вслед за теми 0:0 последовала серия матчей, которую я, бывает, пересматриваю даже сейчас, когда давно уже не живу в Петербурге.

Та команда не только играла так, как я мечтал, но и дышала теми же амбициями, что и я. Весной я то и дело недоумевал: как же так вы, молодые люди, получающие сказочные деньги за свою работу, не в состоянии раскрепоститься, получить удовольствие от игры в футбол, которая вас так привлекала в детстве? Убежден до сих пор – чтобы чего-то добиться в футболе, стать на уровень выше среднего необходимо быть фанатичным человеком. Смотреть футбол, думать о нем, анализировать его, уметь плевать на все второстепенное и посвящать свою жизнь игре. Тогда обязательно будет отдача.

Говорю это с такой уверенностью потому, что сам прошел от довольно посредственного существования до возможности покупать себе все самое лучшее без особой оглядки на кошелек. Недавно в оломоуцкой «Сигме» я, разозленный неудачным матчем и главное психологическим настроем игроков, спросил у команды: «Зачем вы играете в футбол?». Ответил один, как раз больше всех провинившийся накануне: «Потому что мне он нравится». «Не пори чушь!», – взорвался я – «ты хочешь сказать, что ты добровольно калечишь ради обычного удовольствия?!». Парень смутился: «Еще я зарабатываю деньги…» «Ага, так все-таки футбол тебя кормит! И только после этого уже имеет смысл говорить об удовольствии. Так почему вы сидите такие кислые, и не хотите зарабатывать больше?!»…

Я говорил тогда об исключительно близкой для себя теме. Будучи мальчиком из малообеспеченной семьи я ездил в Брно, где учился, на тренировки на велосипеде. Мама давала мне денег в обрез – хватало только на бутылку кофолы, напитка, который в нашей стране появился намного раньше знаменитой кока-колы, и продается по сей день, отчасти, как национальная гордость, предание старины. Поесть удавалось в школьной столовой. На этом удовольствия и радости молодости заканчивались.

Одноклассники считали меня чокнутым. Не понимали, как я могу жить исключительно от тренировки до тренировки. Будь я в их положении – при богатых родителях, деньгах и достатке – может быть и чисто физически не смог быть белой вороной, какой я являлся на самом деле. Но жизнь не давала расслабиться ни на секунду. Сверстники покупали джинсы, ходили на дискотеки, гуляли с девчонками. Я же просто хотел играть в футбол, даже не задумываясь о том, что когда-нибудь смогу себе позволить все эти вещи, только гораздо с более свободной душой…

Труд, терпение и упрямство сделали меня обеспеченным человеком. Многих тех, кто тогда кичился передо мной шмотками и подружками, сейчас не найдешь при всем желании. Может, бизнес у них какой, а может и в полном забвении заглушают неудачи сливовицей. Амбиции человека – великая вещь, они подчас становятся толчком к тому, чего ты сам от себя совершенно не ожидаешь. Нужно только не бояться их и уметь давать им волю. Когда меня спрашивали журналисты о том, какое качество мне в самом себе нравится, я отвечал, что больше всего ценю в себе умение легко расставаться с деньгами. Это при том, что я четко представляю себе, каково жить без них. Ни за что на свете не позволю себе полностью зависеть от денег. Гораздо более серьезное влияние, что прискорбно, на меня способны оказывать женщины. Думаю, любой мужчина меня поймет.

В первый раз я женился, как оказалось, не совсем удачно. Нет, были чувства, страсть, стремление быть вместе, но настоящей проверкой на выносливость бывает лишь совместная жизнь…На самом деле, я привязываюсь к людям долго, но надежно. Мне не дадут соврать, что у меня мало друзей, но тех, что есть, считаю лучшими на свете. Для того, чтобы ощутить потребность в семье, мне пришлось прожить бурную молодость в бытность футболистом. Тогда казалось, что мое здоровье может выдержать все, что угодно, а теперь меня жена называет увальнем и заставляет делать упражнения, когда ей кажется, что у меня растет живот. Меня тошнит от этих упражнений, понимаете?! Я действительно не хочу делать резких движений, ибо за всю свою жизнь набегался, напрыгался, наборолся так, что возвращаться к такому образу жизни больше не хочу. Люблю проводить свободное время в кресле с собачками, которые успокаивают меня, приводят в чувство после любого стресса лучше всяких таблеток. Я обожаю свой спокойный и уютный Либерец, который весь можно обойти за полчаса. Мне не нужно ничего, кроме моего дома на холме, прогулок с псами и редкими вылазками в город, посидеть в кафе с друзьями. При этом не стану пить пиво или виски, которые когда-то очень любил. Возьму колу, какой-нибудь бифштекс и этих «разносолов» мне хватит до конца вечера…

Или не колу, или ягодный сладкий сок. Обязательно сладкий, такой, что можно слипнуться. Клубничный, например. Поскольку хождение с Властой по магазинам сначала было моей обязанностью, а затем стало заменять дружеские прогулки (или вы еще не поняли, что Петржелу было нереально куда-то вытянуть?), я довольно быстро усвоил, что:

1) апельсиновый сок человек не приемлет в принципе («кислый, как задница»)

2) мандарины и бананы в состоянии уничтожать тоннами («мой единственный ужин»)

3) дыни нужно обязательно покупать в супермаркетах («те, что продаются на улицах в металлических сетках – «грязные»)

4) Йогурт, как и сок, обязан быть сладким («возьмешь мне кислый – сожрешь сам»)

5) Вода, кола и все прочие напитки должны быть безо льда и не из холодильника («дыня потом болит, быстро простужаюсь»)

6) Десерты со сливками брать нельзя («я от них жирею»)

7) Брать по три пачки мороженого можно и нужно («это полезнее, чем десерты»)

8) Жевательных конфет не брать, но если взял я, то… («давай напополам. Они – не вредные»)

С походом в магазин…

Поход за одеждой давался Власте намного проще, чем за продуктами. Хороший вкус и чувство стиля позволяло ему с легкостью угадывать на стеллажах вещи, которые при примерке сидели на нем, как на модели, а продавщицы, которые явно гордились, что к ним регулярно заходит тренер «Зенита», млели от восторга и предлагали взять что-нибудь еще. Бывали случаи, что если не обнаруживался нужный размер вещи ушивали прямо на месте, или перешивали пуговицы, которые, по мнению Властимила, шли лучше, чем изначально полагавшиеся.

Не знаю, как сейчас, но во время, когда я работал с «Зенитом», команда и тренерский штаб была задействована в огромном количестве различных рекламных акций и регулярно разъезжала по фотосессиям. Случались и такие, которые я находил бы занятными, если бы они не отнимали тучу времени и сил. Ненавижу пробки, ненавижу все душой! Когда я за рулем автомобиля, то должен ехать, а не стоять, как кретин, ожидая непонятно чего. Рефлекс, и все тут.

Это, кстати, правда – ездит Власта занятно. По трассе, вроде бы, обычно, а вот в условиях города… Прежде чем привык к его, мягко скажем, экстравагантному стилю вождения, пришлось немалому удивиться. Это теперь забавно вспоминать, как наш тренер поняв, что едет не в ту сторону, стал резко разворачиваться через двойную сплошную на Каменном острове, месте, оживленном и днем и ночью. При этом коуч страшно возмущался встречными машинами, у водителей которых глаза на лоб лезли: «Едьте уже, так вас перетак! Давайте, какого лешего вы ползете! Скорее, Власта спешит!».

Еще смешнее была история, когда Петржела возвращался со мной из какой-то «длительной» поездки на Петроградскую сторону и я попросил его высадить меня где-то у метро. При этом сумка с какими-то важными бумагами лежала в багажнике. Проезжая «Пионерскую» Властимил и не думал связываться со сложным перекрестком, со всеми его разворотами и указателями. Он просто остановился в среднем ряду и сказал: «Выходи!». Я с ужасом и удивлением уставился на него, а он, не долго думая, вышел из своего «Форда», открыл багажник, достал оттуда сумку, вручил мне со словами «ну ты и тормоз», после чего с обаятельной улыбкой обернулся на застывшие сзади машины (люди за рулем от шока даже не сигналили), помахал им рукой, потом мне, и дал газ…

Кстати, однажды в Петербурге меня захлестнула волна ностальгии, ибо я покатался, как в молодости, на настоящем «жигулике»! Обычном, белом, старом, потертом жигулике, который рычит, трясется, в котором нет места, но от которого лет 20 назад сходили с ума все граждане стран восточного блока. Вы думаете, в Чехии не было «Жигулей»? Были. И до сих пор нет-нет, да встречаются пожилые люди, которые на них ездят.

Меня позвали на очередную встречу в редакцию одного из питерских журналов. Редакция находилась черте где и уговаривать меня пришлось довольно долго. Только когда Иван едва не на Библии поклялся, что меня в его сопровождении отвезут туда и вернут обратно к началу вечерней тренировки, я согласился.

На дворе стоял такой мороз, что можно при сильном желании можно было умереть от переохлаждения уже минут через пять нахождения на улице. И вот выхожу я за ворота базы и вижу беленькие такие «Жигули», куда меня и пригласили. Я не сноб, не задавака, но на этой машине последний раз ездил в далекой молодости, причем первым моим автомобилем была старая-старая «Шкода», которых сейчас уже и не делают. Во всяком случае, видели бы мои юные зенитовские подопечные с их «мерседесами» и «бмв», на чем ездил тренер Петржела, будучи уже старше их, умерли бы от смеха. Так что я привык ко всему, и даже, повторяю, испытал интерес к возвращению в прошлое, когда сгибался пополам, чтобы залезть на заднее сиденье «Жигулей» (впереди ездить не боялся бы, наверное, только с самим собой за рулем).

Вообще, у меня есть любимая поговорка, которая полностью характеризует мое отношение к автомобилям: «Если ты потеряешь все в жизни, с тобой останется только твоя машина». Ничего справедливее в жизни не слышал – машины люблю, быть может, даже больше, чем женщин. Они не предают, не капризничают, не впадают в истерики, не швыряются в тебя вазами, не просят денег (хотя некоторых вложений, конечно же, требуют), правда, не выносят, когда их делят с кем-то. Считаю, что в семье каждый должен иметь свой автомобиль, ибо машина привыкает к одному и тому же владельцу, и если передать руль жене, у которой принципиально иной стиль вождения, механизм начнет хандрить так, что снова сев за руль не узнаешь свое авто. Я не хочу сказать, что все женщины водят плохо, нет! Просто они это делают ПО-ДРУГОМУ. Моя Зузана, к примеру, носится очень быстро, с машиной управляется ловко, но… как и подавляющее большинство женщин полностью игнорирует педаль сцепления! Тормоз-газ, тормоз-газ… Я напротив предпочитаю ездить более плавно, вальяжно, если хотите, торжественно. При всей своей любви к машинам, не отношусь к категории тех, кто спит и видит, как поковыряться у любимой тачки под капотом. Мне нравится запах салона, кожа на сиденьях, умею ценить плавный, но в то же время мощный ход железного зверя, но при этом совершенно не считаю для себя обязательным самолично менять масло или отвинчивать болты. Жена называет меня безруким, и при этом преувеличивает – замок, к примеру, дома починить могу. Но заниматься машиной – увольте. Хотя бы из любви к ней.

С того момента, как я начал зарабатывать приличные деньги, я поменял бесчисленное множество машин. Были и джипы, и седаны, и спортивные модели – все-все-все что угодно. Но в целом я предпочитаю всему остальному большие седаны, в которых чувствуешь себя комфортно, уютно и солидно. Джипы уважаю, но не ощущаю себя с ними единым целым при всех их выгодах. Авто себе всегда выбираю привередливо, как будто на всю жизнь, даже если на самом деле захочется чего-то новенького через месяц.

Недавно купил себе «Ауди», так за неделю, что выбирал, извел жену и объездил, наверное, все автосалоны на севере Чехии и в Праге, так почти сразу ее и продал. Оломоуцкая «Сигма» предложила служебный «Хюндай» и мне хватает. Пока…

Маленьких машин откровенно боюсь. Случись что, получишь движок в салон, мгновенно умрешь или покалечишься – не смейтесь, именно об этом и думаю, когда вижу какой-нибудь «смарт». Видел в России машину, «Ока» называется – ужаснулся. Я бы на такой не смог ездить, разве что в годы беспечной молодости. В связи с тем маленьким автомобилем у меня возникают неприятные ассоциации. Накануне одной из игр моего «Зенита» у молодого подопечного Вали Филатова случилась трагедия – по дороге на футбол в автокатастрофе погибли его родители, которые ехали именно на «Оке». Шансов выжить при столкновении у них практически не было. Помню, целые сутки тогда не мог остановить слезы, при том, что меня редко что-то может впечатлить. Парень только-только оправился от тяжелейшей травмы, начал играть и тут такой удар… Валька остался совсем один, да еще и младший брат оказался на попечении. Говорят, Филатов так полностью и не отошел от той травмы – стал каким-то странным, замкнутым, хотя до этого был приветливым и общительным. Сейчас играет где-то в Румынии. Может, и правильно сделал, что туда уехал, захотел начать все с чистого листа там, где его никто не знает…

Итак, одной из моих питерских «обязаловок» были разного рода фотосессии. Первая из них была еще весной моего первого года, когда нас всех вытащил в какой-то яркий ресторан-клуб развивающийся модельер. Тихий ужас! Нас с ребятами одевали-раздевали по часу, потом столько же вертели перед объективами, мне едва от этого не стало худо. Костюмы показались мне, так скажем, не совсем мужскими и один из них я одевать отказался, выбрав что-то максимально приличное для себя. Не хочу сказать, что та одежда была плохая, но от нее очень уж отдавало голубизной. Если бы кто-то из вас видел тогда, как одели Владю Боровичку, то точно бы перешли на другую сторону от греха подальше…

Надо сказать, что все фотосессии вызывали у меня положительные эмоции лишь после их окончания. А точнее, когда мне приносили показать (и, разумеется, подарить) готовые фотографии. Некоторые из них мне очень нравились. Одной из самых удачных и оригинальных фоток, кстати, была та, в календаре, который готовили специально к 2006-му году. Там всех нас фотографировали в образе средневековых войнов, и хотя процесс съемки, как всегда был утомительным до крайности, а ледяная кольчуга, которую мне пришлось одевать на голое тело весила, как мне показалось, больше 20 килограммов, результат получился фантастическим. Достойным того, чтобы я себя такого мужественного и свирепого повесил у себя дома в кабинете и специально запихивал календарь в сумку, когда покидал Питер, хотя места в ней не было вообще.

Из стандартных развлечений главного тренера можно также выделить часовое сидение в Интернете. Кстати, когда об этом стало известно всему свету из его интервью, у некоторых болельщиков «Зенита» родилось ошибочное мнение, будто Властимил читает две основные болельщицкие гостевые книги. Так вот до них, по непонятным причинам, Власта так за три с половиной года не добрался. Это, скорее всего, неплохо, потому что если бы уж на журналистов Петржела тратил массу своего времени, то сколько бы его понадобилось на общение с болельщиками, если пришлось бы объяснять какие-то тонкости футбола и околофутбола. Что касается прессы, то несмотря на вспыльчивость, как правило небеспричинную (некоторые статьи, которые писали о Петржеле в Питере, были откровенно оскорбительными, как ни странно, в отличие от Москвы, где мои коллеги относились к Властимилу с трепетом и уважением за его нестандартность и склонность к шоу) и неоднократные угрозы «разбить морду», при встрече тренер никогда не был агрессивен по отношению к журналисту, разве что разговаривал с некоторым вызовом.

Впрочем, чтение статей в Интернете бывало приводили Власту в воинственное состояние, что он, впрочем, бывало использовал и во благо команды. Например, цитировал какого-нибудь автора, который написал о «Зените» нелицеприятную статью в раздевалке, чтобы завести игроков. Ну а история об установке с газетой в руках, рассказанная устами Влада Радимова, давно облетела весь Петербург: «Смотрите – «Шинник» в самом конце таблицы! И вы его не сможете обыграть?!».

С этим властимиловским Интернетом я, между прочим, убил массу собственных нервов. Выделенная линия на базе в Удельной довольно продолжительное время отсутствовала, и мне приходилось подключать Власту разными «человеческими» способами – через обычные Интернет-карты, авансовые платежи и тому подобное. На стенку я готов был лезть, когда у меня средь бела дня раздавался звонок и трубка начинала резать ухо отчаянными причитаниями: «Я тебя точно убью! Ты деньги платил? А какого черта они меня опять выключили?! Смотри, что пишут!.» И начиналось чтение по слогам того, что выдал непослушный экран: «О-щи-пка! Не най-ден уда-лен-ный доступ. Что это – удаленный доступ? Я хочу в Интернет, а не в удаленный доступ! Боже-боже, я тебя точно убью, потому что больше мне спросить не с кого…».

Почему его выключали? Потому что Власту, честно говоря, никогда особо не интересовали детали, на каких условиях его подключают к Интернету. Да и вообще он имел о технической составляющей вопроса, мягко говоря, смутное представление. Ему, как человеку занятому, важен был быстрый результат в бытовых вопросов, и когда что-то не работало из того, что непременно должно работать доводило его до исступления. Другое дело, что он, как я уже сказал, не очень хорошо понимал, почему, если он платит деньги (в Чехии-то Интернет вообще бесплатный!) он не может оставить включенной сеть и уйти часика на полтора на тренировку или вовсе пойти спать. Понятно, что драгоценные оплаченные секунды уходили впустую, а утром тренер не мог оживить погибший ночью от финансового голодания «Эксплорер»…

Спустя полгода чтение вслух компьютерных приколов голосом робота Вертера довели меня до отчаяния и я поделился с кем-то нужным об этом горе в клубе. Когда о том, что Петржела сидит без Интернета стало известно Трактовенко, вопрос с выделенкой решился и я зажил припеваючи…

«В люди» Власта выходил редко, но метко. Его всегда везде узнавали и старались предоставить все самое лучшее. Единственное, куда он постеснялся заходить, так это в «Макдональдс», хотя однажды, как, наверное, многим смертным, ему страшно захотелось пообедать именно фаст-фудовской пищей. «Там много народу, – пристально и мрачно Петржела рассматривал сквозь тонированное стекло микроавтобуса столпотворение людей у «Мака» на Черной речке, – кроме того, здесь негде поставить машину. А еще… Еще люди решат, что «Зенит» платит мне мизерные деньги, которых хватает только на «Макдональдс», полушутя добавил он и… отказавшись от заветной мечты о Бигмаке со вздохом попросил Володю ехать дальше.

Из более серьезных заведений тренеру больше всего запала в душу «далекая» по его меркам «Акварель» – плавучий ресторан, что раскачивается на волнах у Биржевого моста. Для Петржелы все, что не рядом с домом и все, что не вписывалось в масштабы родного Либерца, все было «страшной далью». 20 минут на автомобиле были для него расстоянием, решиться на покрытие которого можно было только проведя укороченный сеанс своеобразной медитации. Чтобы Петржела не прирос к дому или базе массу усилий, в частности, прикладывал Давид Трактовенко, который нередко звал Власту поужинать именно в «Акварель». Но и даже при всей любви к этому заведению Петржела никогда на самостоятельные вылазки не решался. Стоп, один раз, когда к нему приезжала нежно любимая дочь (на своих детей Власта готов был, кажется, потратить все свои деньги) он решился и отправился с нею туда на ужин. Не мог же, в конце концов, ударить в грязь лицом. Да и не поверила бы Ленка, если бы узнала, что отец в Петербурге самостоятельно ездит в день по полтора километра туда и обратно…

На базе в Удельной в моем кабинете, который был настолько уютен, что я с подчас с удовольствием оставался ночевать на работе, особенно если дома не было отопления зимой, стоял стеллаж, который ломился от различного рода подарков. Некоторые были подарены на торжественных мероприятиях, какие-то дарили болельщики, некоторые приносили даже журналисты. Я все принимал с удовольствием, поскольку и сам люблю дарить, и радуюсь всему, что мне дарят, даже если это – совершенно бесполезная вещь. Например, были случаи, когда мне дарили спиртное – коньяки, виски, привозили из Чехии бехеровку, не зная о том, что выпивку я не употребляю вообще. Ничего, стояли бутыли в стеллаже, пока до них в мое отсутствие не добрались какие-то рабочие и все не выдули. Пришлось даже скандал устраивать, и не из-за утраченного «бара», конечно, а потому, что кто-то позволил себе хозяйничать в моем кабинете.

Тем не менее, когда мне дарили очередной «пузырь» я все-таки отвечал, что не пью. Для меня это важная тема, правда. Алкоголь не выношу, как не выношу и вида пьяных людей. Для меня это какое-то табу. При этом, вовсе не хочу быть ханжой – в молодости и гулял, и выпить мог, и вообще покуролесил достаточно. Наверное, я просто пережил тот этап жизни, когда едва ли не насильно заставляешь работать свой организм на запредельном уровне и теперь могу со спокойной душой «лицемерить» и не скрывая возмущения смотреть на тех, кто позволяет себе выпить лишнего.

Увы, пьяницы сами лезли в мою жизнь. Бог с ней, впрочем, с моей жизнью. Я бы как-нибудь пережил. Но к сожалению, с алкоголем связаны мои некоторые воспоминания о работе с «Зенитом».

У каждого клуба есть болельщики. Есть обычные, а есть, так называемые, VIP. Так вот эти VIP выпили моей крови (и ладно бы только ее!) немало. Почему-то у нас была такая практика – брать этих странных товарищей, некоторые из них при этом по какому-то недоразумению называли себя «спонсорами» (как раз из разряда тех, кто больше всех выступал на заседаниях, но меньше всех участвовал в жизни клуба) на борт самолета. Особенно эти ребята любили летать на международные выезды, и еще в полете убирались до поросячего визга. Пили виски, как правило, не закусывая. Литрами.

От неприятного запаха в салоне и пьяных разговоров я зверел. Много раз просил Черкасова прекратить эти издевательства и запретить «спонсорам» летать с нами, но почему-то они продолжали нас сопровождать. Наконец, я решил вопрос через Давида, но лишь после того, как меня окончательно довел славный и редко трезвый парень по имени Миша. Он близко дружил с нашими молодыми питерскими футболистами, и эта дружба, что вы в итоге поймете, не шла на пользу команде. Так вот когда осенью 2005-го мы летели из Афин после матча с АЕК, и уже приземлились в Москве («Зенит» тогда сразу из Греции полетел на календарную игру с «Сатурном»), я еле-еле загрузился в автобус, который вез нас к зданию аэровокзала от самолета. Места уже не оставалось ни для кого, но тут с трапа бодренько соскочил Миша, который к этому времени был уже «готовенький». В руках он держал, словно скипетр, неизменную бутыль с виски, и тоже попытался протиснуться в салон.

– О, Властимил… – Начал он, увидев меня – Извините уж, выпил немного. До этого 10 дней держался, а сейчас…

Автобус дернулся, Мишаня накренился, и виски тоненькой струйкой потек мне на пальто. Запах спирта ударил в нос, как в дешевом кабаке. С тех пор мы наконец-то летали одни…

Лично я вообще к алкоголю патологического влечения не испытываю. Но при Властимиле не смог ни разу выпить даже пива, после того, как однажды заказал себе его в ресторане. Власта всегда реагировал на алкоголь одинаково – смотрел на того, кто позволил себе бокал пива с такой укоризной, почти обидой, что лично у меня бы сразу пропало все желание пополнить запас белков в организме. Еще Петржела мог добавить сопроводительный комментарий, вроде: «У-у, алкоголик!», презрительно-демонстративно отхлебнув при этом из стакана минеральную воду или свою любимую колу.

Лет 10 назад я проснулся утром и сказал: «Стоп»! Больше никакого алкоголя, никаких сигарет, никаких дополнительных и неоправданных нагрузок на организм. Случилось это, когда я тренировал пражский «Богемианс» и вынужден был ежедневно ездить на работу из Либерца в столицу. С хорошей машиной, чистой дорогой и втопленной в пол педалью газа, это всего-навсего 45 минут в один конец. Но есть еще пробки, полиция, стрессы, усталость, дикие животные, выбегающие на трассу. Однажды я сбил кабана, отчего переживал несколько суток, при том, что сам совершенно не пострадал. Люблю животных, и тогда ощущал себя убийцей, хотя, конечно, такие ситуации на дорогах у нас в стране случаются регулярно, причем и для людей они заканчиваются не лучшим образом.

Все это, вкупе с нечеловеческим напряжением, которое испытывает на протяжении футбольного сезона любой тренер, привело к тому, что мое здоровье оказалось полностью расшатанным. К врачам я ходить ненавижу, не считаю нужным знать, из-за чего что у меня болит, поскольку убежден – доктор всегда найдет в вашем организме даже то, чего на самом деле нет. Но жена буквально насильно заставила меня отправиться на прием и в качестве одной из рекомендаций врача был отказ от алкоголя и сигарет. С этим, не согласиться было сложно – сам чувствовал себя намного лучше, бодрее и работоспособнее, когда не прикладывался к спиртному. Поэтому в один прекрасный день перешел на колу и хорошие сигары раз в месяц…

Когда журналисты спрашивали меня, какие места я больше всего люблю в Праге, я смеялся. Потому что о Праге и своих любимых местах я могу говорить часами. Знаю каждый уголок этого города, где прошла моя молодость, лучшие годы игроцкой карьеры, где мне знаком каждый дом, и, уж извините, все заведения, какие только можно. Я умел жить на широкую ногу, и не жалею об этом. Чтобы освободить себя от стенаний, типа «ах, какой я несчастный», нужно уметь быть счастливым. Если меня спросят, как я провел молодость, отвечу – лучше всех! Так, что теперь могу заниматься делами, не задумываясь о том, чтобы с кем-то пойти выпить или просто придумать себе приключений на одно место.

С женой Зузаной, прежде чем сыграть свадьбу, мы прожили 10 лет. До этого мой брак был не самым удачным, со временем я понял, что мне нужна рядом фигура более сильная, волевая, с харизмой. Наверняка, у бывшей супруги возникли претензии и ко мне, в результате чего пришлось разводиться. Не очень частая, скажу вам, для Чехии картина. Кстати, весьма разнящаяся с тем, что я увидел в России: здесь молодые люди женятся стремительно, едва узнав друг друга, и точно так же быстро расходятся. У нас наоборот: парня может быть невозможно заставить жениться, но если уж люди сошлись, то, как правило, навсегда… Я счастлив, что у меня есть Зузана, которая вытерпит меня такого, какой я есть. А я – не подарок, если называть вещи своими именами. Иногда у нее, во время общения со мной, возникает ощущение, будто она разговаривает со стенкой, и такое состояние у меня не проходит неделями. За два дня до матча Зуза и вовсе прекращает попытки до меня достучаться. «Говорит», что в это время у меня вместо глаз два футбольных мяча, и что я не способен думать ни о чем другом, кроме предстоящей игры. Но так, по большому счету, было всегда. И то, что она выдержала столько лет мучений, говорит в пользу надежности нашего брака…

Властимила, впрочем, ни в коем случае нельзя зачислить в отряд подкаблучников, несмотря на то, что в целом к Зузане его отношение всегда было лояльным. Иногда он устраивал настоящий бунт на корабле, протестуя против, на его взгляд, не самых удачных решений, требований и просто каких-то слов супруги. В этих случаях Властимил выдавал пространные филиппики по поводу «сумасшедших баб», которые не умеют ценить покой и комфорт, и которым обязательно нужно придумать для него какие-то запредельные нагрузки. Не секрет, что для любого мужчины важно выдержать в себе умение противостоять показным обидам супруги, не впадая ни в одну из крайностей. То бишь, не начать потакать даме сердца абсолютно во всем, и в то же время не занимать позицию конченного эгоиста, что не сказывается лучшим образом на семейных отношениях. У Властимила это получалось довольно неплохо. Он старался не противиться Зузане в мелочах, но зато она точно усвоила те моменты, в которых давить на мужа бесполезно и даже опасно. Кому-то Власта в домашней обстановке мог бы показаться пассивным увальнем, который периодически подвергается подколкам жены. Но на самом деле это как раз тот случай, когда лев прилег отдохнуть.

Настоящим ритуалом для Властимила был процесс проводов-встреч Зузаны, когда та приезжала в Питер. Поскольку Петржела зачастую был завязан на тренировках, он далеко не всегда мог отправиться в аэропорт вместе с Володей, что жену, само собой разумеется, не радовало, но ей оставалось только с этим мириться. С другой стороны, если предоставлялась свободная минута, Петржела ехал в Пулково сам, несмотря на свое неприятие путешествий по пробкам через весь город.

Различные семейные ситуации даже спровоцировали тренера на изучение типичных русских просторечных выражений, в которых он никогда особо силен не был. Вообще, споры относительно оценки уровня тренера в вопросе русского языка разнятся и по сей день. Одни говорят, что Властимил так и не научился за три с половиной года как следует говорить и внятно выражать свои мысли. Другие более лояльно относятся к русской речи Петржелы, и предпочитают по-доброму посмеиваться над некоторыми ее оборотами, что стали, пожалуй, монументальными. Те, кто Властимила критикуют за плохое знание языка в свою очередь делятся на тех, кто считают, что он нарочно коверкал слова, чтобы потом в критический момент сказать, будто его не поняли журналисты, и тех, что просто списывали этот момент на элементарную лень.

На самом деле, Петржела относился к изучению речи вовсе не равнодушно. Перво-наперво купил себе на родине учебники и словари, некоторые из которых содержали в себе даже… матерные выражения, над коими Властимил с Боровичкой, помнится, хохотали до упаду. Потом, как сам он вам уже признался, Власта принялся смотреть русские фильмы, названия которых он, впрочем, не запомнил. Попросите его рассказать сюжет хотя бы одного – тоже не вспомнит. Правда, отдельные слова и выражения впитывал так неожиданно, что вызывал улыбку даже у подопечных на тренировке, благо, смеяться в «Зените» во время занятий не возбранялось.

Так вот однажды он заставил хохотать меня буквально до слез, когда мой звонок по каком-то неотложному делу застал его на пути в аэропорт на встречу Зузаны. Услышав, что они с Володей только недавно выехали с Удельной, а значит, катастрофически опаздывают и что Зузана рискует остаться в тесном аэропорту одна вместе с тремя йоркширами этак на полчаса, я вслух выразил опасение: мол, не слишком ли поздно вы, ребята, выехали? Опоздаете, получишь, Власти, на свою голову громы и молнии. На что тренер мрачно посопел в трубку, после чего важным голосом заявил:

– А мне по барабану! – По-русски!

Смеялся я долго, забыв напрочь о том, зачем я, собственно, тренеру позвонил. По-барабану, да еще и с фирменным «бубнящим» акцентом! Это и вправду прозвучало смешно. Властимил сам, казалось, не ожидал, что сказанная им фразу произведет такой эффект – какое-то время в смятении ждал, когда же я отсмеюсь, а потом и сам начал хмыкать в трубку.

– Слушай, откуда ты это взял?! Кто тебя научил?

– Хм. Не знаю. Ребята в команде так говорят. Да все так говорят! Что я по-твоему, тупой, фразы не запоминаю?

Запоминаешь, конечно! Навсегда запомню лицо милой продавщицы в магазине мобильных телефонов, которой по обыкновению опаздывающий куда-то Власта с обворожительной улыбкой, глядя как та заполняет документы на очередную трубку (Петржела всегда считал, что у него первого всегда должна быть очередная новинка и покупал мобильники каждые две недели) сказал с оптимистичной интонацией:

– Девочка, не надо тормозить!

Бедная покраснела и была буквально в замешательстве – с одной стороны этот солидный мужчина в возрасте приветливо улыбается, с другой произносит фразу, которую у нас принять использовать с негативным оттенком. Откуда же ей знать, что Власта просто не вник в нюансы!

Улыбался весь зенитовский штаб и в на самом первом сборе в Турции, когда ранним солнечным утром тренер, довольно жмурясь пришел на завтрак, и поздравил всех с хорошей погодой:

– Здорово – солнышко светит, ветра нет… Я шел сюда и по дороге видел в своем коттедже старого пана Петра (Трескова – прим. авт.). Он сидел на балконе и угорал…

Надо ли описывать, как после этих слов «угорали» мы с Гусаковым и врачом Гришиным. Кто-то еще себя сдерживал, кто-то отворачивался, чтобы не смутить Власту смеховой истерикой. Я, признаюсь, веселился от души и в этом был определенный смысл. Надо же было «отомстить» тренеру за его подколки в случае, если я по-чешски выдавал какой-нибудь перл, и Петржела начинал показно смеяться, хватаясь за живот. Чтобы, так сказать, держать шефа в тонусе, не мешало бы подколоть и его. Кстати, на прилюдные шутки в свой адрес Властимил реагировал без особого восторга – статус не позволял, как-никак. Хотя наедине с удовольствием рассказывал мне о какой-нибудь нелепости, которая произошла с ним за день и веселился от души.

Наверное, все, кто хотя бы раз видел интервью Петржелы для ТВ улыбался, когда слушал речь Власты. Только люди без чувства юмора возмущенно говорили: «Как же он говорит! Ничего же не понятно!». На самом деле непередаваемая мимика в сочетании со своеобразными «устойчивыми выражениями» и придавали Петржеле добрую часть того неповторимого шарма, который до сих пор не могут забыть в России.

Помню, как коллеги возмущались: «Да научи ты его говорить нельзя! Что значит – «не можно»?! Не солидно как-то…». «Да вы что! – вскидывался я – хотите потерять то, чего сами ждете на пресс-конференциях?! Вы же туда как на концерты ходите – что еще Властимил придумает ждете».

Фирменная снисходительная улыбка плюс «не можно» со смягченным «ж» – для многих они стали примерно такими же сочетаемыми понятиями, как шампанское и клубника со сливками. Шедевром лингвистики стала выдающаяся фраза Петржелы во время одного из интервью. «Не можно сказать «не можно» – и собеседник, конечно же, не сдержался от улыбки.

Самое удивительное, что в чешском языке существует созвучное с русским «нельзя» словно «nelze». И означает оно то же самое. Но Власта упорно продолжал говорить так, как хотел, и, кажется, иногда сам получал удовольствие оттого, что производит экстравагантное впечатление.

Как вы наверняка догадались, Петржела – из тех редких людей, которые не признают поражений и физически плохо себя чувствуют, когда проигрывают. Причем в чем бы то ни было. Утратив азарт и подвижность, Власта не позволял себе играть с подопечными или административным штабом в теннис или пинг-понг, поскольку не был уверен в однозначной своей победе. Олимпийский же принцип «главное не победа, а участие» тренер никогда и ни в чем не признавал, отказываясь от простых забав ради сохранения внутреннего спокойствия. На моей памяти один-единственный раз Властимил поддался соблазну взять в руки ракетку для пинг-понга. Дело было на Кипре, после тренировки команды в тренажерном зале, где заодно был установлен стол для «малого» тенниса.

Когда футболисты вдоволь наигрались друг с другом, Властимил, глаза которого разгорались все больше и больше, подошел к столу, взял ракетку и стал стучать мячиком по столу, с трудом сдерживая рвущееся наружу желание тряхнуть стариной («когда-то я «рвал» всех в пинг-понг в «Славии» – вспоминал он с важностью). И тут врач Михаил Гришин просто предложил: «Ну что, Власта, давай сыграем?». Как-то так легко сказал, без вызова. И тренер повелся! Он оглянулся кругом, словно желая убедиться в том, что свидетелей возможного проигрыша будет как можно меньше, и, не увидев никого, кроме меня и Юры Гусакова, «встал к барьеру». Матч длился 10 минут «до 15-ти» и закончился… победой Властимила! Весь день с лица тренера не сходило мальчишески счастливое выражение – казалось, он уже жалел, что при триумфе не присутствовала вся команда. Во всяком случае, до конца вечера он не мог успокоиться, словно дышал этим самым незначительным успехом: «Миша, как я тебя сегодня, а?»…

Если бы Властимил проиграл, то виду бы не подал, как тяжело он переживает. Но даю стопроцентную гарантию – внутри бы у него все кипело, ухудшилось бы самочувствие, манера общения. По большому счету, в первый раз я общался с человеком с неизлечимым диагнозом: жажда побед.

Глава 4

Итак, красивый сон под названием «сезон 2003-го года» продолжался. Все наши неудачи, сомнения, страхи ушли вместе с летом – проиграв в середине августа «Шиннику», «Зенит» до конца чемпионата не проиграл больше ни одного матча. Мы воевали с вожделением, жаждой побед, которое не оставляло нас ни на секунду, даже ночью. Некоторые игроки потом признавались мне, что даже ночью не могли уснуть, предвкушая следующую встречу, которую мы непременно должны были выиграть. Мы считали только так, не иначе. Весенние проблемы растворились в памяти, остались только блистательные матчи с ЦСКА, 4:1 дома и 2:2 (армейцы должны были быть рады такому исходу) на выезде, которые стали с психологической точки зрения отправным моментом для нашего серебряного похода. Начался сентябрь, и «Зенит» было не остановить. Нет, в питерской прессе нам, конечно, еще успели как следует выдать за то, что мы не обыграли «Динамо» дома, и извинить нас не смогли даже две победы смешанным составом в полуфинале и первом финальном матче Кубка Премьер-лиги над, соответственно, «Торпедо» и «Черноморцем». А между тем, домашние 3:0 с южанами практически обеспечили нам выигрыш трофея. Пусть, как говорили, мало что значащего, но первого для «Зенита» с 1999-го года. Кто ж тогда знал, что Виталий Мутко больше не будет президентом РФПЛ, уйдет из «Зенита» в Совет Федерации, а турнир, который, в принципе, нес в себе неплохую идею – предоставлять возможность клубам высшего класса проверять в деле ближайший резерв – просуществует всего один год и оставит наш клуб его эксклюзивным обладателем на все времена?

На самом деле, Кубок Премьер-лиги раскрепостил нас еще больше. Видя, как ближайшие резервисты легко забивают в этом турнире, «основа» собралась еще больше. И мы начали творить что-то невероятное. Во всяком случае, так писали в Москве.

После 4:1 в Волгограде болельщики «Ротора», которые, как мне рассказывали, обычно гостей освистывали, провожали наш автобус аплодисментами и не давали прохода нашим игрокам, которые выходили из раздевалки. Чуть позже мы привыкли к такому отношению к провинции. Футбольную Москву по всей России не любят, а «Зенит» тогда начали воспринимать, как поток свежего воздуха, повстанца, бунтаря, и, соответственно, сочувствовать ему. Нам желали выиграть чемпионат, «показать» Москве и такое доверие, бесспорно, не оставляло равнодушными. После Волгограда я впервые узнал, что такое обыграть в чемпионате «Спартак». Нет, это были не просто три очка, ради которых «Зениту» пришлось на последних минутах проявить характер. Это была выигранная война, принципиальнее которой для петербуржских болельщиков ничего не существует. Кроме того – после тех 2:1 на «Петровском», который готов был развалиться от счастья, мы впервые вышли на второе место, и больше никому уже не отдали.

Впрочем, отнять его у нас пытались изо всех сил. И насчет благостного приема в провинции стоит упомянуть об одном исключении. После «Спартака» мы отправились в Казань, и сложись там все не в нашу пользу, серебряных медалей могло бы и не быть…

С Виталием Мутко мы можем находиться в каких угодно отношениях, но одной вещи я отрицать не стану никогда: «Зенит» он любил, как своего ребенка, и отчасти поэтому так сильно взревновал его ко мне. Любовь эта не переходила грани человеческой порядочности – президент категорически не хотел участвовать в грязных околофутбольных интригах, о которых все знают, но никто никогда не пишет. «Один раз в этом г… измажешься, потом всю жизнь отмыться не сможешь», – утверждал он и ни разу не позволил себе выйти на связь с нечистоплотными людьми, предлагавшими либо сдать матч, либо дать денег судье, либо, наоборот, помочь «Зениту» одержать победу.

«Белых ворон» не любят нигде, причем не потому, что они «белые», а потому, что они мешают, стоят на пути. Впоследствии я оценил то, что в 2003-м году именно Мутко был президентом Премьер-лиги и смог уберечь «Зенит» от судейского произвола. Именно уберечь, а не дать клубу дополнительные преимущества! Все-таки, президента РФПЛ арбитры побаивались и мысли о том, чтобы «убить» наш клуб ни у кого не было. Рассказываю все это прежде всего потому, что выиграть в Казани до того, как туда 27 сентября приехали мы, никто не мог. По разным причинам, в том числе и игровым; правда, все, кто уже играл там, все равно жаловались – там арбитр «придушил», здесь пенальти поставил…

Однако самая странная и экзотичная жалоба поступила от игроков московского «Динамо», которые играли в Казани незадолго до нас. То, что знакомые москвичи рассказали нашим ребятам, не укладывается в грани разумного. Перед разминкой динамовцы обнаружили в своей раздевалке… дохлую крысу! А поскольку о казанцах давно ходили слухи-духи о том, что они, дескать, используют против соперника странные обряды, мы в свою очередь решили перестраховаться на все случаи жизни.

Итак, прилетев в это маленькое мусульманское государство внутри России под названием Татарстан, я не только ломал голову над тем, как компенсировать отсутствие на поле Кержакова, но и… взял телефон, и позвонил в Чехию жене. Вы из всего прочитанного наверняка поняли, что женщина она активная, постоянно самосовершенствующаяся в разных областях, увлекающаяся. И как нельзя вовремя ее в то время захватила тема различной чертовщины, как-то черная магия, заговоры, и прочие вещи, который, если честно, я всю жизнь называл бреднями. Я знал, что в Либерце она ходила к какой-то колдунье, изучала различные талисманы, символы, обряды и т. д. и т. п. В итоге разговор с ней получился безумный:

– Зузи, слушай, ты не знаешь, как можно спастись от сглаза?

– Ты заболел? Что там у тебя опять стряслось?

– М-м-м… Ничего. Просто что нужно делать, если бы нам подкинули в раздевалку крысу?

– Какую еще крысу? Ты здоров?

– Да, именно крысу! Этим зас…м из Казани нужно нас победить, а динамовцы рассказывали…

В общем с грехом пополам мне удалось доказать Зузе, что я разговариваю с ней из гостиницы «Татарстан», а не из сумасшедшего дома. Когда же супруга прониклась сутью проблемы, она тут же принялась действовать. Кому-то позвонила, что-то почитала и наконец разработала план действий…

За несколько часов накануне игры наш богатырь-администратор Гена Попович вместе с видеооператором Лехой Андреевым вторглись в отведенную нам раздевалку и внимательно ее обыскали. Крыс, крокодилов и летучих мышей не было. Тогда они достали из сумки специально приобретенные в соседней православной церкви свечи и расставили их по всей раздевалки, а стены, пол и лавки окропили святой водой. Примерно через полчаса после появления ребят на стадионе, в дверь начали активно ломиться и предлагать разного рода услуги. «А давайте мы вам полотенца принесем», или «не нужно ли чаю», или «не холодно ли вам»? Гена и Леша на все предложения по улучшению сервиса отвечали стандартно: «Спасибо, нам ничего не нужно!», при этом не давая работникам «Рубина» даже сделать шагу за порог раздевалки.

Смейтесь не смейтесь, но та история лишний раз показала: все мы ради успеха «Зенита» были готовы на все, в том числе и на пристальное внимание к мелочам, которые могли показаться незначительными, или даже смешными. А как та история с крысами и свечами подняла моральный дух команды! Ребята шли на поле с отчаянной решимостью сделать все, чтобы «Рубин» наконец-то пал на своем поле и в итоге сделали это, несмотря на то, что соперник лез из кожи вон. Как играли в том матче нападающие Макаров и Николаев! Выгрызали каждый квадратный метр газона, не позволяя казанским защитникам передохнуть и даже допустить мысль о подключении в атаку. Наверное, тот матч стал одним из самых героических в исполнении моих команд, стал тем случаем, когда подопечными можно было гордиться безо всяких оговорок. Когда местные зрители провожали команды в раздевалку гробовой тишиной, а наши ребята вприпрыжку побежали приветствовать своих фанов, я понял, что случился прорыв – удача и результат повернулись лицом к действительно сильному коллективу единомышленников, который чуть больше, чем за полгода проделал сложный путь от группы талантливых, но растерянных игроков, до яркой озорной команды, срывающей овации. Счастлив был и Виталий – он ради победы в той игре сделал все, что мог. А именно проконтролировал, чтобы на наш матч не был назначен арбитр-камикадзе – знаете, те, что «убьют» одну команду, потом получат дисквалификацию и терпеливо ждут следующего «клиента» – а работал известный судья с европейской репутацией Валентин Иванов. В результате вопросов не возникло ни по судейству, ни по игре.

«Зенит» сделал серьезную заявку на второе место, о котором еще совсем недавно, казалось, не приходилось даже мечтать…

Поймав кураж после победы над «Рубином» мы начали шутя разделываться с соперниками. Победили «Черноморец» дома 3:0 в отсутствие травмированного Влада Радимова, и отправили южан в первую лигу. Затем отправились в специфический город Набережные Челны и выиграли у КАМАЗа первый кубковый матч. Там, помню, была какая-то совсем уж старая гостиница, каких я еще ни разу в России не видел. Многие страшилки и сказки мне рассказывали мне о том, какие жуткие в 90-е годы были в стране условия для проживания футбольных команд, но до сих пор я ни с чем подобным не сталкивался. Во всех городах нас, как правило ждали прекрасные условия, о чем я всегда настоятельно просил руководство, ибо ничего нет важнее для футболистов, чем полноценный отдых накануне игры. Случались, конечно, исключения, вроде одного шумного московского отеля, расположенного недалеко от стадиона «Локомотив», который Костя Сарсания как-то назвал «вокзалом». Но в целом гостиницы в России стали строить стремительными темпами и по качеству они не уступали, а то и превосходили зарубежные отели. Достаточно вспомнить то, что соорудили в Самаре, Казани, Ярославле, Новороссийске. И поэтому Набережные Челны меня очень сильно удивили. Ну а что, с другой стороны, можно было ожидать? Промышленный город, в котором туристов не видывали днем с огнем. Людям, подозреваю, жить там нелегко, среди панельных домов и труб автогиганта, поэтому чего уж там, об отелях рассуждать. На улицах я почти не увидел людей, все какое-то мрачное, безысходное. Даже стадион, если я правильно помню, не был заполнен до конца. Может, дорого, а может, уже и неинтересно в связи с трудностями жизни. В лишний раз сказал судьбе спасибо за то, что связала меня с футболом, и что у меня хватило сил что-то самому себе доказать.

У КАМАЗа выиграли довольно легко 2:0, по большому счету, резервным составом. Голы забили, как и в Казани, Макаров и Николаев. Оба впоследствии вынуждены были покинуть «Зенит» по разным причинам. Первый мне безумно нравился – он был мощный, таранный и в то же время техничный парень, вполне соответствовал моему представлению о высоком форварде, идея привести в «Зенит» которого меня не оставляла практически все время. Я до последнего верил в Макарова, и весьма нелегко с ним расставался. Другое дело, что злости, азарта, стремления расти любой ценой ему не хватало. Да, Дима использовал свой шанс в 2003-м году, пробился в основу, но полноценным ее игроком так и не стал. Есть этому и оправдание: ему и Гартигу было крайне тяжело пробиваться, когда в конкурентах ходила бессменная пара Аршавин-Кержаков, в своем роде уникальная. Именно ее эксклюзивность и эффективность заставили меня в конце концов, после долгих поисков истины, отказаться от селекционных метаний в нападении и отдать Андрею и Саше на откуп всю созидательную игру. Другое дело, что Макаров так и не стал форвардом даже второго плана. Он мог выдавать голы-шедевры, как осенью 2004-го в белградском матче против «Црвены Звезды», а мог и впадать в апатию, выходит на поле «вхолостую», делая все для того, чтобы слиться с фоном. Вряд ли кто сейчас в России (Петербург, конечно, исключение) вспоминает о том, что был такой форвард Макаров, и это весьма прискорбный факт.

Совсем другими словами вспоминаю Андрюшу Николаева. По своему менталитету это был не российский футболист – он лез в самое пекло, отчаянно, безрассудно. Сколько раз ему разбивали голову – не перечесть. Помню, как сам однажды пришел в ужас, когда Андрей в матче дубля получил жуткую травму головы и был увезен на «скорой помощи». Помню, как он забил «Шиннику» в 2003-м в, увы, не выигранном матче, причем сделал это перебинтованной головой, сыграв на опережение. Однако, у Андрюшки была другая проблема – насколько боевит и беспощаден к соперникам он был на поле, настолько же порядочным и милым мальчиком являлся вне его. Он был скромен, воспитан, со светлой головой, и, подозреваю, всеми теми небольшими комплексами, которые свойственны таким людям. В то время, когда Кержаков был молод, боевит и задирист, находиться рядом с ним на поле более скромной фигуре было непросто. Проще выражаясь, Николаев постоянно оказывался в тени Саши, чувствовал это и довольно остро переживал. Выпустить их в паре было практически невозможно, а потому Николаев играл в основном с привычным партнером Макаровым, и если уж выходил на поле, то выполнял всю установку от начала и до конца. Андрея из «Зенита» я отпускать не хотел и очень расстроился, когда узнал, что фактически за моей спиной Николаева уговорили уйти в «Торпедо-Металлург» (нынешний ФК «Москва»). Принуждать же кого-то – не в моих правилах. Команде не принесет пользы человек, на которого влияют извне. Ничего хорошего вне Питера Андрея не ждало и сейчас этот исключительно честный и порядочный мальчик, а вместе с тем и добротный футболист играет где-то в низшем дивизионе. Еще раз – очень и очень жаль…

Матч в Ростове 18 октября до сих пор не выходит у меня из головы. Иногда просыпаюсь ночами, потому что мне снится тот холодный, заливаемый дождем стадион, и видятся разнообразные варианты счета. И в нашу пользу, и в пользу основных конкурентов. Победи мы тогда в Ростове, не исключено, что волна вынесла бы нас на первую строчку, и Петербург захлебнулся бы от сумасшедшей радости, которой не испытывал долгих 20 лет. Теперь уже понимаю, что в 2003-м это было реально – «Зенит» избежал судейского беспредела, в отличие от последующих сезонов и осенью был на ходу. Как знать, быть может ЦСКА, который в итоге праздновал чемпионский титул, что-нибудь и не рассчитал бы…

В случае победы над «Ростовом» мы как минимум гарантировали себе второе место. Немыслимый успех, если учесть, сколько трудностей пришлось преодолеть на пути к нему. Даже несмотря на невероятную и прежде неизведанную ответственность, команда была спокойна и уверена в своих силах, хотя все догадывались, что просто так очки нам «Ростов» не отдаст. Биться хозяевам предстояло не только за свою честь, но и за материальные блага от наших конкурентов – «Локомотива» и ЦСКА на тот момент. Железнодорожники дышали нам в спину, не желая после чемпионского сезона оставаться даже не на вторых, а на третьих ролях. И ростовчане должны были стать орудием в руках соперников…

Не стали бы, ни за что не стали! Прокручивая в памяти тот злосчастный матч, и сейчас не могу найти ни одной ошибки в организации игры, или каких-то общих недостатков в игре наших футболистов. Первый тайм. Саша Спивак забивает гол, мы ведем в счете. Спокойно контролируем игру, и вдруг незадолго до финального свистка Малафеев и Вьештица не разбираются в простой ситуации, Слава промахивается мимо мяча на выходе, а Роман Адамов перекидывает через него в ворота. Что нам «Ростов» такого сделал, чтобы совершать такие ценные, безо всякого преувеличения, подарки? Впервые в том сезоне «Зенит» возвращался домой «убитый». Я промок, замерз и в самолете хотел только одного – отрубиться, уснуть, не сидеть два часа наедине с собственными мыслями. Ужаснее ничего быть не может, когда чувствуешь себя сильнее кого-то, но по каким-то смешным причинам не можешь этого доказать. В салоне сзади не было слышно привычных шуток и смеха. Мы слишком привыкли возвращаться с победой, чтобы так легко принять ростовскую неудачу. А иначе те 1:1 в том «Зените» никто и не воспринимал…

Молодая и неопытная команда вполне могла впасть в транс и упустить на финише все, что только можно. Тем более, что на носу у нас был матч с «Локомотивом» на «Петровском», с прямым конкурентом. Победа выводила команду Юрия Семина на второе место, «Зенит» же лишался в таком случае своей серебряной мечты. В то же время неудача «Локо» оставляла москвичей за пределами призовой тройки. Во всяком случае, об этом можно было судить заранее, если учесть, что последний тур главный конкурент Семина «Рубин» играл дома против досрочного чемпиона ЦСКА, начисто утратившего мотивацию.

То был единственный раз, когда наша команда, предпочитающая в первую очередь радовать зрителя игрой, заставлять людей сходить с ума от азарта, наступила на горло собственной песне. Не дай мы тогда результат, не заморозь «Локо» в середине поля, не дай ему атаковать с той степенью отчаяния, которая зачастую в футболе позволяет совершать подвиги, 2003-й год не стал бы самым светлым годом «Зенита» в российской истории. Да, выступление, конечно, в любом случае было бы признано успешным, в крайнем случае, удовлетворительным. Но не более того.

Перед той игрой мы по-хорошему волновались. Без той профи-уверенности, с которой выходили на матч в Ростове, а с предвкушением того, что до большого шага осталось вытерпеть, выстрадать 90 минут. Стараюсь никогда не характеризовать футбол такими словами, но любое правило поддерживается исключениями.

Схему с одним нападающим не люблю с тех пор, как Карел Брюкнер, нынешний тренер сборной Чехии, в оломоуцкой «Сигмы» меня учил: «никогда не надо играть в одного форварда. Связываешь себя по рукам и ногам, снимаешь пресс с защитников соперника». Это потом, на чемпионате мира в Германии в 2006-м году Карел словно забудет самого себя и будет упорно ставить далеко выдвинутого вперед форварда. А тогда его слова сильно повлияли на мое видение футбола – два нападающих на острие были для меня идеальным сочетанием всегда, которое обеспечивало игру, приближенную к моим любимым английским традициям.

О традициях, впрочем, пришлось довольно быстро забыть, учитывая то, что «Локо», как я уже говорил, нам нужно было минимум одно очко. Какое-то время я колебался, но в итоге принял-таки решение оставить впереди одного Кержакова, и по максимуму насытить среднюю линию, чтобы лишить «Локомотив» преимущества в центре поля, которого, как правило, он добивался в матче с любыми соперниками.

К концу октября Питер уже вовсю сковал холод, пошел снег. Но те самые серебряные 90 минут пролетели незаметно, хотя и не раз сердце выскакивало из груди, когда игроки «Локо» все-таки добирались до наших ворот. Когда судя смотрел на секундомер, а на табло горел нужный нам счет 0:0 кругом стоял такой гвалт, что мы с помощниками едва могли понимать друг друга.

Свистка я не услышал – меня едва не сбил с ног Боровичка, поднявший меня на руки и кричавший что-то нечленораздельное от радости. Вдруг откуда не возьмись выбежала маленькая старушка, наша старая болельщица Софья, которая видела еще довоенный «Зенит». Она беззаветно любила «Зенит», постоянно дарила ребятам какие-то скромные, но трогательные подарочки к праздниками, по большому счету, считалась нашим талисманам. Даже наши самые, так скажем, брутальные ребята, вроде Игоря Денисова, общались с ней едва ли не с нежностью и невероятной обходительностью. Она встречала нас с теплыми словами в коридоре, у раздевалок как после побед, так и после обидных поражений, и никто не позволял себе пройти мимо нее. Потом, в 2006-м году через неделю после моего отъезда из Питера после отставки, бабушки Софьи не стало и я до сих пор, уже живя в Чехии, не могу поверить в это, хотя, казалось бы, возраст у нее был приличный…

После той ничьей нас любили уже все. И те, кто поливал грязью, и те, что относились сдержанно. Даже тот господин из газеты, который в начале зимы задавал мне каверзные вопросы на моей первой пресс-конференции, нашел в себе силы подойти и, все так же широко улыбаясь, совершил что-то вроде признания собственной неправоты. С видимой теплотой поздравлял с «серебром» и Виталий Мутко. Осенью, глядя на успешные результаты «Зенита», он поборол в себе разные побочные чувства и вновь приблизился к команде. Справлялся о делах, говорил с ребятами (впрочем, с определенной долей осторожности), даже поздравлял меня. Я его воспринимал спокойно, и даже дружелюбно. Если бы не события лета, можно было бы подумать, что у нас с Виталием просто идиллические отношения. Для меня, в принципе, в этом не было ничего странного – я так привык. Подумаешь, повздорил с кем-то на профессиональной почве. Это вполне нормальное явление, когда люди вместе занимаются ответственной работой, несостыковки – вполне обычное дело. Редко найдутся люди, с которыми я не здороваюсь или отворачиваюсь при встрече. Такой способ общения мне кажется малодушным, даже низким. Признаешь свою слабость, и все. Мне и тогда казалось, что «Зенит» убедил президента своей игрой, новой ипостасью, что действия по усилению команды были верными, при этом неспортивный человек, чиновник, вполне имеет право на ошибку, чтобы не слишком загружать свои мысли по поводу прошлого. Увы, я ошибался. Русские люди стали за три с половиной года мне родными и близкими. Но одно свойство у «русских во власти» все-таки есть. Потом я сопоставил наши две страны и понял, что это качество объединяет бывших служителей партии: они очень злопамятны. Нейтральных позиций не существует, ты либо друг, либо враг. Об этом вспомнилось, кстати, и в тот момент, когда я из «Зенита» уходил. О том, как проходило расставание с клубом мы еще поговорим, но в данный момент задаюсь вопросом: почему при прощании со мной мне никто в «Зените» не предложил приехать в Питер просто так, в гости, на матч. Почему, когда спустя два месяца после увольнения мне захотелось съездить на футбол «Зенит» – ЦСКА мне пришлось идти на стадион едва ли не инкогнито, решать вопросы, связанные с попаданием на «Петровский» каким-то секретным способом? Это ненормально, даже для Чехии, где тоже, поверьте, есть место зависти и интригам. Тем не менее, все бывшие тренеры, к примеру, «Спарты» получают пропуска на игры клуба на весь год безо всяких проблем, это – само собой разумеющийся факт. Хотя не все из моих коллег расставались со «Спартой» полюбовно.

Тогда, в 2003-м, повторяю, я считал, что все трения с Мутко останутся в прошлом. Да и он вел себя весьма миролюбиво и даже помог нашей команде завоевать медали, защитил от судейской анархии, радовался победам и потом, в зале Спортивного комплекса в момент празднования серебряных медалей казался нам лучшим другом. Увы, жизнь показала, что та «бархатная» революция (которую я даже скорее назвал бы реформой, обычным делом для развития любого европейского клуба) слишком глубоко засела ему в память, чтобы остаться со мной друзьями. По большому счету, странно. Окончательно уходя из «Зенита» в конце года Мутко знал, что будет продолжать свое дело в политике, работать в Совете Федерации с неплохими перспективами на будущее. Впоследствии он добьется своего и станет президентом Российского футбольного Союза. Но с той поры мы уже с Виталием практически никогда не пересекались и, рискну предположить, если он и продолжал любить «Зенит», то уже без моего в нем участия…

Весной 2004-го года мы с журналисткой и моей будущей женой Татьяной Копыловой навестили Виталия Леонтьевича в Совете Федерации и сделали с ним большое интервью. Мутко явно радовался возможности снова вернуться к красивыми речам и публичности и, казалось, был искренне рад гостям, один из которых, впрочем, у него прочно ассоциировался с неприятными переживаниями 2003-го. В то же время чувствовалось, что Виталий Леонтьевич крайне неуютно ощущает себя в своем маленьком кабинетике, и с трудом подавляет желание рассказать о более ярких и перспективных вещах, чем о заседаниях Совета Федерации. В конце беседы я не удержался и задал-таки вопрос: «Не жалеете ли вы, что так и не пошли с Петржелой до конца, не обеспечили ему поддержку тогда, летом?». Умиротворенный и свойский Виталий Леонтьевич сразу же завелся и заговорил тем тоном, к которому работники ФК «Зенит» так привыкли за долгие годы.

– Да ты знаешь, твой Петржела еще покажет себя! Пусть пока упивается славой. Я тебе честно вот скажу: хреновый он человек, понятно? Вот увидишь…».

Осенью того года «Зенит» и Петржела уверенно осваивали Кубок УЕФА. В следующем евросезоне питерский клуб достиг еще больших высот, оказавшись выше всех российских команд в рейтинге европейских клубов. И только когда пришел 2006-й год стало понятно, что досада и обида, так отчетливо звучавшие в голосе Мутко тогда, в Совете Федерации, не умерли, а тихо-тихо затаились…

В конце сезона-2003 «Зенит», что называется, уже вовсю «давал гастроли». Мы выиграли в последнем туре у «Сатурна» 3:0, разделались в ответной кубковой встрече с КАМАЗом 6:2, и только самая последняя встреча в Самаре с «Крыльями» в следующей стадии Кубка далась нам уже с превеликим трудом. Ребята устали, жили отпуском, а на Волге грянула уже настоящая зима и, честно признаюсь, мы оказались куда более психологически выхолощенными, чем хозяева. Помню, что в той игре нам очень помог Милан Вьештица, который беспрерывно страховал совсем уж уставшего Горака и помог нам устоять в тяжелейшей игре, сыграть 0:0. Что делать, такое бывает в футболе, когда нужно уметь играть, сжав зубы, терпеть. А о Вьештице я всегда вспоминаю со смешанными чувствами. Когда я пришел в «Зенит», хотел отправить восвояси всех югославов, которые числились тогда в команде. Ни Ранджелович, ни Мудринич, ни Вьештица по видеозаписям на меня впечатления не произвели. Но когда я практически уже определился с теми, с кем я намерен работать, прямо на базу пришел Борис Рапопорт и, введя в кабинет за плечо Вьештицу, буквально упросил меня дать парню еще один шанс. Мол, заиграет – хорошо. Нет – выгоните позже.

Шанс я дал, хотя для того, чтобы оправдать этот свой поступок пришлось довольно долго терпеть. К югославам в 2002-м году в команде было довольно-таки прохладное отношение – они чувствовали себя не в своей тарелке, делали ошибки, а деньги получали со всеми наравне. Футболисты, поверьте, к таким вещам относятся крайне ревниво. Что касается Вьештицы, то кроме того, что он приехал в «Зенит» совсем неопытным мальчиком и под жестким психологическим прессом чувствовал себя неуютно, так еще и довольно плохо играл персонально, так как в Сербии играл только по системе «в линию». Когда я перестроил игру «Зенита», Милан продолжал «спотыкаться» и по ходу первых зимних сборов был близок к тому, чтобы стать в команде «козлом отпущения». Чуть что, сразу раздавалось «у-у, Милан.». Тем не менее, мы продолжали с ним работать, и уже во втором матче с «Локомотивом», когда из-за некоторого недобора игроков я вынужден был поставить – что уж таить – на свой страх и риск Милана в центр обороны, он сыграл потрясающе и практически уже не выпадал из основы, пока все-таки несколько не остановился в росте. Тем не менее, он внес свою лепту в успехи «Зенита», прежде чем отправился в команду рангом ниже. И, думаю, вспоминает о Петербурге с положительными эмоциями.

Что касается меня, то я улетал в свой первый питерский отпуск с чувством… неимоверной жалости, что этот чудесный чемпионат завершился. И впервые мой уютный дом в Либерце отказывался меня держать в своих стенах. Две недели отпуска стали для меня сущей пыткой – мне не терпелось вернуться, и двинуться со своей командой дальше. Ведь казалось, что второе место для «Зенита» не предел, и что все только начинается. Поэтому когда в начале января 2004-го года самолет коснулся посадочной полосы «Пулково» я вздохнул с облегчением: «Наконец-то я дома…».

Глава 5

В ноябре 2003-го я впервые побывал в либерецком доме Петржеловых. С тех пор лучшего места для релаксации для себя найти не могу – когда случается так, что я попадаю в «дом на холме», стараюсь насладиться каждой секундой покоя, который, наверное, не сравнится ни с чем на свете. Это не дворец а-ля «новый русский», не флоридская вилла. Простой, просторный и светлый дом, который человеку со вкусом снится в радужных снах. Зузана оказалась «женой декабриста», не переезжая с мужем в холодную Россию. Ее миссия была здесь, в Либерце – держать дом в чистоте, порядке, создавать уникальную идиллическую атмосферу, в которую супруг хотя бы на пару недель в год мог погрузиться после нечеловеческих стрессов Петербурга. Она терпела, и делала все, чтобы он всегда хотел вернуться.

Там, у горы Йештедь, которая возвышается прямо напротив дома Власты и Зузы, я понял, что уже немолодому, и, в общем-то, привыкшему к определенному образу жизни человеку, было, что терять, когда он каждый год вынужден был доказывать жене, что она должна терпеть, ждать и помогать. Да, Зузана чисто по-женски очень уставала. И пусть понимала, что Властимил зарабатывает в России деньги, престиж, а главное, делает то, о чем мечтал всю жизнь – работает с перспективным клубом, который завоевал путевку в Европу.

Не берусь судить, сколько на самом деле тяжелых часов Петржеловы провели в серьезных семейных разборках. То, что мне казалось во Власте забавным (например, свойство отвечать на вопрос после 20-минутного молчания и чтения Интернета или собственных записей), ее периодически доводило до белого каления. В конце концов, времени она с мужем проводила намного больше, чем все остальные. Часто доходило до того, что оба (по отдельности, разумеется) начинали жаловаться друг на друга – «А он… А она…». Власта на правах старшего товарища частенько поучал – с женщинами надо так-то, так-то, а когда я сообщил о своей скорой свадьбе впал в шок, как-то даже обиженно замолчал и наконец с пафосом вымолвил: «Я потерял друга…». Тем не менее, они, несмотря на проблемы, были вместе, выглядели вдвоем, как брэнд успешных независимых людей и умели в себя влюблять окружающих. Они были вместе и наглядно показывали всем остальным, как нужно преодолевать семейные проблемы различного толка.

Если Властимил работал тренером и не был дома по полгода, то Зузана по полной нагружала себя работой в фитнесс-центре, не давала себе раскиснуть, искала новые и новые дела, и только это помогло ей выдержать три с половиной года.

В любом случае, когда Власта приезжал домой, атмосфера, как правило, разряжалась. Прогулки с псами, о чем едва ли не в гротескном стиле писала российская пресса (три терьера стали знаменитыми на весь Питер практически сразу) на самом деле спасали тренеру нервную систему в сочетании с уединенностью жилья, исключительно чистого воздуха и убойной кормежки Зузаны. Другое дело, что долго задерживаться в подобных условиях Власта не мог. Футбольные тренеры почти как наркоманы – они хотят, чтобы был азарт, затем адреналин, затем тяжелый «отходняк». Другое дело, что в России стрессы принято заливать алкоголем, а Власта не пил и потому часто страдал от чудовищных головных болей. Судейский произвол и прочие негативные веяния нашего футбола часто и довольно сильно выбивали его из колеи и ведь в конце концов установили-таки высшую планку возможностей ТОГО «Зенита», который, по единодушному решению тренера и руководителя, не ввязывался ни в какие интриги. И дорого за это платил: очками, занятыми местами, Лигой чемпионов, критикой болельщиков, зачастую обидной и абсурдной…

Новый год не задался. Для начала мы прилетели на знакомое уже турецкое побережье, которое как раз стонало от жутких ураганов и ливней. Там и сям валялись вырванные с деревья, виднелись поломанные дома. Почти все две недели, что мы были на сборе, шел жуткий дождь, и некоторые занятия на поле практически пошли насмарку. Пришлось отказаться и от бега в лесу, потому что тропинки размыло, они стали скользкими и на них хлюпала грязная жижа. Слава богу, что силовую подготовку, о которой я уже рассказывал в предыдущих главах, проводить никто не мешал.

Последней каплей в прямом и переносном смысле стало то, что в ресторане отеля начала протекать крыша и завтраки-обеды-ужины проходили под веселый плеск падающей в подставленные ведра воды. На следующий год в Турцию мы уже не поехали, наученные тамошними капризами погоды в данный период времени.

Ничего веселого не ждало нас и в Испании. Изначально планировалось, что мы как следует поработаем над игрой в одно касание, быстрым пасом и прочим усовершенствованием собственных комбинационных действий, но подвело поле отеля, которое было не лучшего качество – кочковатое, неровное. В то же время совсем неподалеку от нас ЦСКА работал на фантастических газонах специального футбольного комплекса. Меня взяла злость – с какой это стати мы, клуб, занявший 2-е место в чемпионате, серебряный призер, должны ковыряться бог знает где! Позвонил в Петербург Давиду, Илье Чераксову, выразил свое неудовольствие. Давид тут же вылетел к нам, посмотрел на условия проведения занятий и пришел в ужас.

Остаток сбора, а также на следующий год мы уже тренировались в чудном комплексе «Марпафут», который, увы, отчего-то в 2006-м году пришел в запустение. Учитывая то, что и добирались мы до Испании с приключениями – проторчали полдня в Париже, ожидая стыковочного рейса до Малаги – настроение у меня было отвратительным. Год еще толком не начался, а проблем было столько, что им не было видно конца. Кое-что нам потом отчасти аукнулось в концовке чемпионата, когда мы не сумели оказаться в призовой тройке, хотя, конечно, организационные проблемы зимы и не стали определяющими в финишной эпопее.

Поскольку чемпионат России обычно начинается в непростых погодных условиях, мы экспериментировали и фактически насильно увезли команду из теплого климата (игрокам оставалось лишь посочувствовать – они любили тепло и солнышко) в более приближенный к тому, что нас ждал на старте сезона. Третий сбор на сей раз прошел в чешской деревне Блшаны, на тогда еще приличной тренировочной базе, которая была построена на деньги бывшего президента чешско-моравского футбольного союза Франтишка Хваловского. Конечно, футболистам там было скучновато – маленькие населенные пункты на моей родине часто кажется безлюдными – но свою задачу хотя бы на том этапе мы выполнили. Жаль только, что когда мы тренировались в Блшанах, сам пан Хваловский отдыхал на нарах за всякие коррупционные дела. Впоследствии и сам тренировочный центр утратил свое качество…

Завершили подготовку к сезону в Голландии, где вроде бы все было в порядке – и отель, и поле, и условия для восстановления. Одна лишь вещь омрачила нам существование: в последней контрольной игре получил травму наш вратарь Слава Малафеев и выбыл из строя на долгий срок. Впрочем, знай я, что спустя полторы недели произойдет еще, переживал бы, пожалуй, еще больше – буквально во второй игре сезона «сломался» и Камил Чонтофальски, в результате чего мы остались с молодым Сергеем Ивановым, которого, правда, наш спортивный директор Борис Рапопорт постоянно объявлял то игроком «Шахтера», то еще какого-нибудь мощного клуба. Первые 6-7 туров неопытный парнишка защищал ворота «Зенита». Скажем так – это, конечно, был ни Слава, и ни Камил. Кое-какие навыки, обретенные в молодежной сборной, ему помогали, еще кое-какие вещи о большом футболе он усвоил, играя тогда за основной состав. Не хочу подробно рассказывать о Сергее, потому что для этого пришлось бы разбирать его ошибки, а мне этим заниматься не хочется. В конце концов, насколько я знаю, карьера у парня и так не складывается.

Вообще, наша защита довольно неплохо начала сезон, и мы довольно быстро оказались наверху в таблице. Впервые в своей новейшей истории «Зенит» разгромил на выезде «Спартак», вырвал ничью с ЦСКА 3:3, уступая 1:3, обыграли мы московское «Динамо» моего соотечественника Ярослава Гжебика, который так и не смог расположить к себе русских футболистов, отчего и потерпел неудачу. Ярда думал, что его чешские методы будут проходить и в России, без поправки на местные нюансы, и жестоко просчитался. Мне потом знакомые в Чехии говорили: ты там, наверное, всех игроков в России перепугал, ты же всегда был с ними очень жесткий. Ох, если бы я вел себя так же, как я это делал в Чехии, и в Питере, меня точно так же отправили бы в досрочную отставку. В «Зените», как я понял (да и в любом другом русском клубе), игроки – довольно ранимые люди, которые требуют индивидуального к себе подхода. Причем, если они не ощущают его постоянно, то впадают в меланхолию, которая может привести к непредсказуемым последствиям. Потом Быстров, покинувший нашу команду, говорил, что я, дескать, перестал общаться с футболистами, в частности, с ним, и ставил это мне как едва ли не главную вину. Представляете, каким важным моментом это является! При том, что я в какой-то момент всего лишь почувствовал, что излишняя свобода команде на пользу не пошла, она ею «захлебнулась». И начал «затягивать гайки», что, разумеется, нравилось далеко не всем. Футболисты просто не смогли сразу перестроиться на несколько другой стиль жизни, хотя цербером я за все годы в «Зените» так и не стал, и не смог ограничить внутреннюю свободу игроков, хотя со всех сторон мне только и делали, что советовали – да запри ты их на базе на недельку, да пройдись по номерам, посмотри, кто пьет, а кто в карты играет. Кажется, мой коллега Гаджи Гаджиев из «Крыльев» разделял мои взгляды на футбол и утверждал, что только свободная личность может творить и раскрываться на поле. Увы, не все русские игроки на сто процентов верно понимают понятие «свобода»…

Тем временем, моя жизнь в Петербурге шла своим чередом. Я не менял ее стиля – по-прежнему сторонился шумных компаний, жил по самому собой заведенному распорядку и дальше базы, любимого японского ресторана и дома не ездил. В команде даже посмеивались, когда я приобрел себе серый «Мерседес» – зачем мне столько машин, если я могу добираться до всех нужных пунктах назначения пешком? Что поделаешь, я люблю машины, и об этом уже говорил. А кроме того, когда у меня был один лишь клубный «Мондео» и приезжала жена, я мог оставаться прикованный к месту, что как раз подавляло во мне пресловутое чувство внутренней свободы. Она, такая вся красивая-нарядная, уезжала по магазинам, а я как дурак, сделав все дела, и проведя все тренировки, должен был сидеть до потери сознания сидеть на базе и ждать, когда она соизволит меня забрать.

Петербург я полюбил почти до безумия. Каждый раз, когда мы возвращались с выездных матчей из других городов, я с облегчением вздыхал и мои глаза отдыхали на знакомых питерских пейзажах. Домой без особой надобности не ездил, в связи с чем вызывал неудовольствие собственной жены, которая ругала меня как могла: мол, ты, такой-сякой, по мне не скучаешь. Зато Зуза полюбила приезжать ко мне в Питер. Апартаменты у меня были вполне уютные, все было под рукой, у нее была возможность привозить из Чехии собачек, без которых ни я, ни она себя не представляли. Правда, однажды мне пришлось переехать из своего первого пристанища на Глухарской улице в жилой комплекс «Дубравы», где уже нашли себе квартиры зенитовские иностранцы. Прямо напротив меня жили Павел Мареш, Мартин Горак, рядом был и Камил Чонтофальски, с которым я, кстати, потом поменялся квартирами.

Что касается Горака, то ему в Питере оставалось жить совсем недолго. Я в глубине души любил Мартина, и расставание с ним оказалось для меня болезненным. Однако футбол, как я уже говорил – отчасти жесток, и не прощает к себе не фанатичного отношения. Не хочу сказать, что Горак не любил футбол, просто он попал в определенный момент под зависимость от определенных обстоятельств. Сказала жена ему – «отрасти длинные волосы», он это сделал. Я же, как тренер, этого не люблю, потому что мне спокойнее, когда защитнику ничего на лицо не сваливается и не налипает. Горак же далеко не сразу отреагировал на мою, так скажем, рекомендацию постричься и довольно долго ставил супругу выше тренера. Карьера игрока – это лифт, который, если парень захочет, пойдет выше, а если нет, то застрянет где-то на полпути. Именно это и произошло со светлым парнем Гораком, который на самом деле мне очень помог сплотить команду в первый год. Мартин начал совершать в играх ошибки одну за другой, и чем больше их делал, тем больше нервничал, ибо всегда был несколько склонен к панике. Горак сам себя загнал в угол и в конце концов мне пришлось ему с тяжелым сердцем объявить о том, что мы расстаемся. Надеюсь, он не держит зла. В конце концов, это я привел его в большой футбол, а своих детей родителям всегда тяжело терять.

Признаюсь, существенно облегчило мне работу в клубе то обстоятельство, что в середине года клуб наконец-то покинул мой неприятель Борис Рапопорт, занимавший, напомню, должность спортивного директора. Он вел довольно обособленный способ жизни, помощи от него я не получал практически никакой, а вот нашептывал Борис на меня тому же Мутко, когда тот еще был в клубе, постоянно. Говорили мне, что Рапопорт любил в офисе клуба, куда я, напоминаю, не ездил без острой необходимости (и не с моей стороны), собрать импровизированные «летучки», где по косточкам раскладывал мою работу с прочими сотрудниками клуба. Понятно, что я представал обычно в самом негативном свете, чему, собственно, удивляться не стоило. Я еще раз повторю – не могу понять, каким образом на должность спортивного директора в нормальной стране могли оставить бывшего тренера! Такого вы не увидите практически нигде, так как все профессионалы футбола знают, что есть корпоративная зависть. Доходило до смешного – я вел переговоры по одним игрокам, Рапопорт общался с какими-то своими агентами, в итоге смысл его функции сводился практически к нулю. Между нами не было никакой коммуникации, что ненормально, и что страшно вредило делу. Как и ненормально то, что несмотря на это спортивный директор Борис Рапопорт долгое время продолжал работать в клубе «Зенит».

В то же время о другой одиозной фигуре «Зенита» (знаю, болельщики в большинстве своем к ней относились негативно) генеральном директоре Илье Черкасове у меня остались положительные воспоминания. Ему, бедному, поначалу пришлось тяжело – Банк отправил его «на передовую», когда в клубе еще было довольно сильное влияние Мутко. Тот к Черкасову отнесся болезненно, началась холодная война. В то же время, шаг владельца основного пакета акций – ввести в структуру «Зенита» своего человека, который бы занимался деньгами – был предельно логичен. Сам Илья как-то признавался, что работать под прицелом подозрительных глаз подавляющего большинства сотрудников «Зенита» было весьма непросто. Фактически он ощущал себя, как мышка, запертая в клетку для экспериментов. Только в отличие от нее, Черкасову еще необходимо было в таких условиях приносить клубу пользу, если хотите, выгоду. И все-таки когда в 2004-м году руководство клуба поменялось, и Черкасов получил полномочия, он проявил себя как жесткий, и в то же время демократичный руководитель во всех делах, что не касались собственно футбола. В мою вотчину он не лез, уважал мою территорию и у меня ни разу ни возникло с Ильей ни одного конфликта из-за того, как он себя ставил, как руководитель. Он старался быть незаметным, и сосредотачиваться на своих функциях. Независтливый, прямой человек, который говорил всегда то, что думает, и всегда умел подвести под свои слова базу. Поскольку вещи, которые он произносил публично, далеко не всегда были приятными для большинства, прямота Илье часто вредила. Лично мне то, что он дистанцировался от собственно процесса общения с командой, нисколько не мешало. Но в то же время знаю, что болельщиков «Зенита» страшно покоробило признание Ильи в газетах о том, что ему, дескать, на футбол вообще наплевать. На самом деле, здесь он кривил душой. За матч Черкасов был способен выкурить пачку сигарет – так сильно переживал за результат! А самое главное, чем больше он работал в «Зените», тем больше начинал разбираться в футболе, что, поверьте, дано не каждому боссу. У него всегда было свое мнение об игроках после каждого матча, и, поверьте, вещи Илья говорил совсем не глупые.

Увы, вспоминая каждый год своей работы в «Зените», приходится признавать, что осень, как правило, приносила нам сплошные разочарования. В 2004-м удар был особенно сильным, потому что у нашей команды был великолепный шанс не просто остаться с медалями, а выиграть чемпионат, и таким образом превзойти свое предыдущее достижение. Увы, наши надежды разбил злополучный город Ярославль, в котором нам никогда не удавалось набирать очки. В сентябре «Шинник», средний коллектив, отличающийся, впрочем, довольно избирательной боевитостью, полностью набитый деньгами наших конкурентов перешел нам дорогу. Выиграй мы тогда в Ярославле, оторвались бы от преследователей на 5 очков, что дало бы «Зениту» неплохие козыри перед финишем. К сожалению, тогда в очередной раз подтвердилась истина – выиграть честно российское первенство очень и очень сложно.

Если в тот день все черти вышли погулять на волю, то все они скооперировались против нас в Ярославле. Помимо того, что «Шинник» бился так, что летели искры, еще и судья не решился назначить пенальти в ворота хозяев, что как минимум дало бы нам время на исправление ситуации (мы к тому моменту проигрывали 0:1).

К сожалению, то поражение по команде ударило слишком сильно. Ребята словно чувствовали, что второму месту так радоваться, как в прошлом году уже не будут, пусть на сей раз оно давало место в Лиге чемпионов. Все как-то уже успели приучить себя к мысли, что кроме первой строчки «Зенит» ничего не интересует, и что он должен быть там. Вот только реальность оказалось другой – нас ставили на место, и мои игроки это понимали. Кроме этого, концовку нам пришлось проводить с ограниченным из-за травм набором игроков, при этом разрываясь на два фронта. К тому же, в самом последнем туре «Крылья Советов», мягко говоря, неожиданно выиграли у обычно крепкого «Сатурна», вмиг ставшего невероятно податливым, и мы лишились даже бронзовых медалей. Мы всего лишь при равенстве очков уступили самарцам по встречам между собой – дома проиграли 1:2, а в гостях взяли реванш 1:0. Но вот что интересно – на следующий год регламент был совершенно иным, и взаимные матчи уже не играли никакой роли. Такое ощущение, что правилами в российской Премьер-лиги вертели так, как это кому-то было выгодно…

Было впрочем мрачной осенью 2004-го и светлое пятно в нашей жизни – матчи Кубка УЕФА, где мы отдыхали всей душой, радуясь возможности играть в чистый футбол без подводных течений. Правда, и в этом турнире все кончилось в итоге довольно грустно – нас подставил афинский АЕК, проигравший в последнем туре немецкой «Алемании» на своем поле и пропустивший, таким образом, немцев вперед нас. Ну да мы и сами были виноваты, учитывая то, что «отпустили» «Лилль» и не дожали ту же «Алеманию». Все-таки накопленный опыт помог нам блеснуть лишь в следующем году, когда «Зенит» стал на какое-то время самым популярным русским клубом в Европе. А пока мы набивали шишки и исправляли свои же собственные ошибки, вроде той, что допустили в первом же раунде с австрийским «Пашингом», когда ребята просто не поверили, что какие-то австрийцы могут уметь играть в футбол. По футболистам ведь не всегда можно определить, как они воспринимают соперника. Совершенно необязательно, чтобы они хохотали, пили пиво или проявляли себя еще как-то неадекватно. Ребята могут вести себя вполне обыденно, а потом окажется, что предстоящую игру они серьезно не воспринимали. То, что первый матч в гостях мы проиграли «Пашингу» всего 1:3 было настоящим счастьем, ибо большинство зенитовцев в первый раз узнало, что такое играть в Европе, что там бывают узкие, «внестандартные» поля, прямолинейные, но отчаянные соперники, которые не останавливаются ни на секунду в стремлении подавить оппонента. Тем не менее, в ответной встрече мы спаслись и больше уже никогда подобной ошибки не повторили. Как и, собственно, я. Всех дальнейших соперников ездил просматривать уже лично, невзирая на то, что не горю желанием путешествовать. Ни один урок для «Зенита» не проходил бесследно, а вот соперники нас, бывало, недооценивали. Достаточно вспомнить тот же «Пашинг», тренер которого накануне ответной игры очень много болтал о том, как они нас разорвут и в ответной встрече. Одно дело бахвалиться, другое дело, по-настоящему верить в успех. И мы в итоге оказались сильнее, что принесло мне ощущение счастья. Еврокубки по своей атмосфере для меня никогда не сравнятся с внутренним чемпионатом, а у меня тогда уже складывалось ощущение, что футбольная Европа останется по осени нашей единственной отдушиной. Я благодарил бога, что мы не вылетели в первом же раунде, прошли дальше и получили возможность открывать для себя и болельщиков новых соперников и получать новый опыт. До сих пор как лучшие моменты своей жизни вспоминаю, как «Зенит» громил «Црвену Звезду», и как мой умудренный жизнью коллега Любко Петрович, сделавший эту команду в 1991-м году победителем Кубка чемпионов, после поражения в Петербурге 0:4 подал в отставку. Как громили АЕК 5:1, который столько мячей до этого не пропускал бог знает сколько лет, как «Зенит» стал появляться в новостных лентах европейских СМИ, на ведущих каналах. Как мы переживали упущенную победу над «Севильей», где уже тогда блистали будущие игроки «Реала» Баптиста и Серхио Рамос. Как недоумевали, в конце концов, как можно было не реализовать столько моментов в Лилле, и проиграть встречу, в которой были намного сильнее соперника. И уж тем более, вряд ли я забуду злополучный пенальти Флахбарта в Кельне, когда за минуту до конца игры с «Алеманией» мы лишились выхода в плей-офф, ведя в счете 2:1…

Все хорошее рано или поздно заканчивается. И на мой взгляд, очевидца событий того времени, переломный момент произошел именно осенью 2004-го. Причем именно в тот момент, когда весь Петербург находился на пике радужных ожиданий. Команда шла в группе лидеров, блистательно ворвалась в групповой турнир Кубка УЕФА. Матчи с ЦСКА и «Рубином» предвкушались, как самые главные события оставшейся части сезона. И что же? По окончании паузы в чемпионате, связанной с играми сборных, команда собиралась в Питере буквально накануне вылета в Казань. Но каким же приехал Властимил! Его было просто не узнать. В трубке звучал почти замогильный голос, которым Петржела говорил совершенно удивительные, неприятные вещи. «Нет смысла здесь работать,» – вырвалось вдруг у него – «хоть собирай вещи и уезжай»… Что последовало за тем нашим разговором, большинству любителей футбола известно – «Зенит» с трудом сыграл вничью в Казани с «Рубином», проиграл дома матч с ЦСКА, которого болельщики ждали, словно события века, а затем, как уже мы знаем, упустил место в тройке призеров. В чемпионате страны нам приходилось играть не только против футболистов чужих команд, но и против правил, установленным в российском футболе, против интриг, которых, как я выяснил со временем, ничуть не меньше, чем в моей Чехии, а денежные суммы, крутящиеся в нем, несоизмеримо более крупные. Смотреть на то, как твоя команда разрывается на три фронта при ограниченном наборе игроков и при том еще и нещадно третитуется судьями, а также с помощью «перекрестных» результатов конкурентов, было очень тяжело. И вполне логично, что не раз, и не два в голову закрадывалась мысль о бесполезности нашей борьбы. Когда же я вернулся домой после короткого отдыха, то уже почти не сомневался в том, что в последних решающих матчах нам понадобится удача. А как на нее положиться, если она такая капризная…

Каждый из соперников, даже самый захудалый, играл против нас за огромные деньги; каждый матч для них из проходного превращался в жизненно важный. «Зенит» же не хотел и не мог ввязываться в околофутбольные дрязги. Цена собственной чести для наших руководителей была выше всего, и никто не вправе их за это осуждать. Поражение 0:3 от ЦСКА – из ряда тех, что вспоминаешь с отвращением. Некоторые наши игроки допустили такие грубые ошибки, что я даже перестал на какой-то момент верить, что это именно они у меня перед глазами. Вместо великой игры, и подарка болельщикам, мы подарили три очка армейцам, на своем поле, что я всегда считал позором для своих команд. Уж где-где, а дома ты всегда обязан выигрывать для тех, кто приходит на игру. По крайней мере уж точно не проигрывать так, как это произошло в матче с ЦСКА.

Более того: у наших конкурентов блестяще были налажены такие футбольные "мелочи», как футбольная дипломатия. Что я имею в виду? Все, начиная от приема судей и заканчивая куда более серьезными моментами, связанными, так скажем, с созданием более благоприятного режима для своей команды во время важного матча. Я не говорю сейчас о том, как следует оценивать подобные явления в футболе вообще. Речь всего лишь о том, что в данной конкретной среде конкуренты априори были сильнее нас. И все равно я, всю жизнь поддерживавший чистый футбол без обмана, никогда не смогу произнести слов обвинения в адрес Давида, который не хотел пачкаться в грязи. Один раз себя скомпрометируешь – не выберешься из-под завала никогда. В «Зените» с футбольной дипломатией не были знакомы вообще, но нам, видимо, оставалось только терпеть и делать свое дело. Больно била не мысль о том, что мы уступаем в закулисных играх, а о том, что, увы, в России вообще подобные вещи существуют.

Мы ехали на матч Кубка УЕФА, и знали, что вслед за праздником футбола, на который мы положим все силы, последует матч в какой-нибудь российской глубинке, где «Зенит» во-первых, в состоянии был положить на лопатки любой ковбой-рефери, во-вторых, ребятам постоянно приходилось играть на пределе сил неизменным составом. Тогда трансферные возможности «Зенита» были несколько другими, чем сейчас. Да, по большому счету, что сейчас-то изменилось? Захочешь получить хорошего российского футболиста, необходимо втридорога переплачивать, да еще и договариваться со специальными таинственными людьми, которые представляют интересы игрока. Проще искать игроков за рубежом, за более здравые суммы, что у меня, в принципе, получалось. То, что в последствии в мой адрес неслись обвинения в том, что Петржела привозил в Петербург плохих игроков вызывали у меня смех. По большому счету, кроме Чадиковского и Малетича никто не провалился, свой вклад в игру «Зенита» внес каждый из тех, кто приехал в Питер. С Чади мы не угадали в том плане, что он слишком рано почувствовал себя звездой, зная о своей уникальной технике. На тренировках даже Аршавин с Кержаковым, бывало, Драгану аплодировали, когда тот вытворял с мячом всякие цирковые номера. Но в те моменты, когда нужно было включить волю и характер, Чадя, почему-то, был тише воды ниже травы.

Малетич же наоборот, с точки зрения человеческих качеств был почти идеален. Даже чересчур добрым, что и сослужило ему плохую службу. На тренировках с местными звездами нужно было вести себя понаглее – наши ребятки никому просто так не хотели отдавать полковое знамя и того же Малетича в итоге просто загнобили. Он ушел в себя и в «Зените» проявить себя не сумел. В отличие от Гартига, которого та же питерская молодежь заметно побаивалась…

Вспоминали мне и приобретение Марека Кинцла. Он просто не подходил для нашей игры – быстрой и комбинационной, а скорее был необходим для постепенной атаки с большим количеством навесов. Да, я одно время считал, что вполне логично было бы приобрести высокого «штурмового» форварда, который бы помогал бы нам взламывать оборону соперника, старающегося отбиться любой ценой. В конце концов, мне рассказывали, как питерские зрители любили великана Гену Поповича за его мощную игру на втором этаже и хотел привезти именно похожего игрока. Но довольно скоро стало ясно, что самый эффективный способ добиться от зенитовской атаки результата был… оставить Кержакова и Аршавина в покое. Переучивать эту пару означало терять время, а в Питере у тренеров его никогда не бывает. Болельщикам на наши различные проблемы, что вполне логично, было наплевать. Болельщики везде одинаковые, они хотят видеть, как их команда выигрывает, а не упускает высокие места из года в год. Во время матчей я постоянно слышал: убери того, поставь другого; не ставь другого, поставь того, выгони третьего. Но два года подряд мы оставались на финише лишь со стартовыми одиннадцатью футболистами, которым каждый следующий матч давался все тяжелее. Втройне неприятно, кстати, было слышать свист от некоторых людей, приходивших на стадион. Не уверен, что прямо так оно и было, но кое-кто из ребят после такой реакции заметно падал духом. Что ж, чрезмерная требовательность болельщиков – один из основных признаков футбольного менталитета Восточной Европы, в Чехии можно столкнуться примерно с тем же самым.

Понимая, что в чемпионате нам все равно не достичь самой высокой вершины, я пошел на отчаянный шаг – отдал приоритет Кубку УЕФА, поскольку для репутации «Зенита», не слишком раскрученного, мягко говоря, в Европе клуба, это был крайне важный момент. Я уже давно не живу в Петербурге, а разговоры о том, что тем или иным игроком интересуется «Севилья», «Гамбург», или «Марсель» продолжаются по сей день. Была бы такая ситуация возможна, не обрати мы на себя внимания в Европе, которая тяжело и без особого желания признает российский футбол?

И спустя два года своей работы в Питере я, возвращаясь в отпуск в Чехию, не встречал однозначной реакции на самого себя. Каждый из моих близких или дальних знакомых вел себя по-разному. Кто-то явно завидовал и тяжело это скрывал (что, в принципе, можно считать признаком уважения), кто-то вообще не воспринимал Россию, как футбольную страну и считал, что я «играю в игрушки». Интересно, кстати, вспомнить, что после того, как мы с «Зенитом» взяли в 2003-м серебряные медали, первым кто мне позвонил поздравить, был мой нынешний партнер по оломоуцкой «Сигме» Иржи Кубичек. Лишь время позволяет понять, кто тебе настоящий друг, а кто – нет. Я знал, что Иржи близкий мне человек, и именно ради него вернулся в чешский чемпионат, хотя однажды сказал себе, что с этим турниром в моей жизни покончено раз и навсегда. Тогда же, в 2003-м, он, пожалуй, единственный не скрывал восторга: «Знаешь, Власта, ты ведь сделал Чехии такую рекламу. Это фантастический успех, ты сумел сотворить то, что мало кому из иностранцев после тебя удастся»… Те же, кто завидовал, только заставляли меня усмехаться. В какой-то момент я прекратил свои споры о России. Мне стало все равно, кто, что и почему думает. Потому что в один момент я понял, что люблю Петербург больше, чем свой Либерец, где, казалось, я мог спокойно, без стрессов, существовать и радоваться жизни.

Время идет, люди меняются. Удерживать на плаву молодых ребят, которых сам же поднял на высокий уровень – задача не из легких. Никто ведь из вас наверняка не даст себе гарантию, что хотя бы на секундочку не почувствует себя королем вселенной, если в один прекрасный миг из безвестного человечка с минимальным достатком и без особых целей в жизни вы превратитесь в преуспевающего и популярного типа, для которого по большому счету не существует ни одной нерешаемой проблемы. Да, тяжелую концовку 2004-го года и объективные обстоятельства, объясняющие потерянные медали, грех не констатировать. Но были у наших проблем и иные причины, в возникновении которых я винил в том числе и себя. Год 2005-й я начал с затягивания гаек, и несколько перекрыл кислород демократии, которую сам же и ввел в «Зените». Правильно использовать свободу – вот чему предстояло научиться молодым людям, вроде Денисова и Быстрова, которые были к тому времени далеко не такими скромными и мальчиками, как в самом начале, когда приходили ко мне в кабинет жаловаться на жизнь.

Фантастически проведя концовку сезона 2003, Денисов не смог избежать звездной болезни. Ударился в грубость, причем как за пределами поля, так и на нем. Иногда складывалось ощущение, что его агрессия в обыденной жизни переносится и на игру – некоторые фолы, которые он делал, были бессмысленными и жестокими, отчего Игоря постоянно приходилось придерживать на лавке. Несколько раз я слышал по этому поводу дерзости в свой адрес, но на этот раз игнорировать их, как во время атлетической подготовки, не собирался. «Я уйду!», – нагло говорил Денисов. «Проваливай»! – спокойно отвечал я ему. Парень брал вещи и уезжал с базы прямо в время тренировки, только его и видели. Проходило время, Игорь потихоньку осознавал, что он теряет, возвращался, извинялся, и я его прощал, поскольку не хотел, чтобы этот талантливый и искренний, несмотря на все недостатки, парень пропадал почем зря. В подвешенном состоянии Денисов пребывал почти целый сезон, но в 2005-м до него начало доходить, что время, в общем-то, уходит зря и Игорь в переносном смысле «вернулся» в команду. Он убедил меня в мысли, что 2006-й год станет годом Игоря, и что он будет способен стать основным из лидеров. Жаль, что на самом деле я не успел проверить свою теорию на практике – спустя год меня в «Зените» уже не было…

Денисов действительно был не похож на остальных. Наладить с ним контакт для обычного человека было архисложно, практически невозможно. Он огрызался, начинал с порога дерзить, был мнительным, как будто во всех видел потенциальных обидчиков. Почему? В этом вопросе копаться не хочется. В конце концов в нашей стране растут миллионы детей с миллионами проблем, и все случаи индивидуальны. Другое дело, что в принципе, резкость и неприветливость Денисова в повседневной жизни трансформировались в целом положительные качества на поле. Каким бы Игорь не был (у меня, например, с ним отношения также не сложились), он остается одним из самых честных людей в «Зените», который не способен на интриги, который если и ведет себя не так, как от него ждут, то делает это по велению эмоций, а не потому, что разыгрывает какую-то одному ему понятную партию. Денисов не убирает ног, не жалеет ни соперника, ни себя, и, в конце концов, наверное, станет одним из последних российских футболистов, кто начнет сдавать матчи. Это Властимил знал, и потому очень многое Игорю прощал. Мне же оставалось только удивляться…

Глава 6

2005-й год… Прекрасный год. Снова, к сожалению, с печальным окончанием… 300 с лишним дней мы с Давидом Трактовенко пытались то ли объять необъятное, то ли пробить стенку лбом. А потом все закончилось. Как-то грустно, и нелепо. Как будто не было сверхусилий, надежд, острых ситуаций, которые мы, как-никак, решали. Время шло, приближая «Зенит» к его новой жизни. В ней меня уже не было. Но во французских Альпах зимой 2005-го года, глядя на то, как парни осваивают лыжный спорт, я еще об этом не знал, и был сосредоточен лишь на одном – как достойно сыграть в очередном сложном и, как я уже понимал, в плане мыслей о «золоте» довольно-таки бесполезном сезоне.

Но мы укрепились. Наконец-то мы по-настоящему укрепились, получив в свое распоряжение футболистов высокого класса, вроде Эрика Хагена и Ивицы Крижанаца. Получили возможность тренироваться практически безо всяких проблем в наилучших условиях. Давид делал все для того, чтобы «Зенит» мог сосредоточиться только на футболе. И если все зависело только от футбола, мы непременно смогли бы увидеть более качественные плоды этой работы.

Об истории со Спиваком я, честно говоря, вспоминать не хотел, но так уж получилось, что именно она стала единственным спорным моментом нашей подготовки к тому сезону. Хочу, чтобы ребята, оставшиеся сейчас в «Зените», знали: у меня обо всех остались лучшие воспоминания, а о Саше – одни из самых лучших. Конечно тогда, на пути из Петербурга в Марбелью, он сделал большую ошибку, из разряда тех, что профессиональным футболистам прощается тяжело – игрок напился, и я увидел это только в Париже, в аэропорту пересадки. Тогда я отправил его с полдороги домой, с тяжелой мыслью о том, что скорее всего с Сашей придется расстаться. Но со временем и Спивак осознал, что бы не прав, и я понял, что у Саши был повод для того, чтобы «сорваться». Мы поговорили, и сошлись на том, что Спивак остается в команде и больше не дает мне повода раздумывать о том, верно ли я сделал, что пощадил его. Просто так выгнать человека, который в свое время мне поверил и проделал ради «Зенита» столько работы, прежде всего над собой – поступок смелый, рискованный, и, честно говоря, напоминающий сделку с совестью. О том, что я сделал правильно, оставив Спивака, я вспомнил в тот момент, когда Саша спустя полгода забил фантастический гол «Томи» Бышовца и «Зенит» выиграл принципиальную игру.

Я не вспомнил в предыдущей главе о Быстрове? Ну, ему-то точно придется уделить куда более значимую часть повествования. С его уходом, а главное – подоплекой ухода связаны одни из моих самых худших воспоминаний о «Зените». Дело, в конце концов, не в продаже Володи в «Спартак», а в том, что к 2005-му году (вряд ли кто станет это отрицать) мы практически потеряли того игрока, который рос на наших глазах в серебряном сезоне, на которого рассчитывали как на символа команды. С молодыми людьми случается всякое, и Вову уберечь от неприятностей не удалось.

Власта, так кто виноват в потере Быстрова? Тогда, летом 2005-го, самым легкоусваиваемым было мнение о том, что за «неожиданным» трансфером стоит таинственный агент Павел Андреев, в отличие от Сарсании, человек совершенно не публичный, старающийся не появляться на людях и почти полностью исключивший свои контакты с прессой. Некоторые люди откровенно заявляли: «Петржела и Андреев – враги», и масла в огонь этой идеи подливали некоторые выходки собственных же твоих игроков… Аршавина, в частности. Как возможно, что твой же футболист, по его собственному выражению, «говорит правду» в газетах, в том числе и о тех аспектах работы клубы, которые его, игрока, по большому счету не касаются? Кому нужна эта «правда», редактированная под определенные интересы и как сильно она влияла на команду, ее дыхание, ее жизнедеятельность?

Я бы не стал все валить на Андреева. К нему, пожалуй, у меня претензий намного меньше, чем к людям, которые неизменным кольцом окружали мальчишек в повседневной жизни. В начале 90-х годов в России в одночасье появилось множество богатых людей, которые сейчас уже ни в чем себе в жизни не отказывают. Они с радостью летали с нами на выездные матчи одним самолетом, и проводили предматчевые дни в загулах и пьянках. Если так они себя вели в те короткие промежутки времени, что я имел возможность их наблюдать, то могу себе представить, что именно в таком же стиле они общались с моими ребятами в обычной жизни. Знаю, что некоторых товарищей из «новых русских» одолевали отеческие инстинкты, и наверняка (я уж не имел привычки следить за подопечными вне тренировочной базы в Удельной – правильно делал или неправильно, до сих пор вопрос) вовсю реализовывали их на футболистах. Разумеется, они ревниво относились к тем легионерам, которые, бывало, перекрывали место в составе любимцам и вдвойне не представляю, какого рода лекции о главном тренере они игрокам читали. После прилетов с выездов мне, как тренеру, справедливо хотелось, чтобы подопечные шли по домам отдыхать, восстанавливаться, готовиться к следующим матчам, которые, к примеру, по осени ожидали нас через 2 дня на третий. Но далеко не всегда их пути вели в собственную спальню – кончалось дело и ночными клубами и бог еще знает чем. В какой-то момент у меня сложилось стойкое ощущение, что это делается специально, чтобы навредить мне, хотя возьмите любого из этих алкоголиков и каждый из них громко крикнет «Зенит» – чемпион!» и будет безудержно радоваться очередной победе.

Все это не могло не влиять на хрупкую психику молодых ребят, хотя я и не считаю все вышеназванное главной причиной ухода Быстрова в мае 2005-го года. Все-таки тогда «Зенит» получил очень выгодное предложение от «Спартака», а Вова к тому времени стал для клуба и иным человеком, чем был два года назад, и иным игроком. Мне его выходки не сильно мешали – лично от Быстрова впрямую я никогда ничего плохого не слышал. А вот персонал базы нередко жаловался мне на зарвавшегося игрока. Парень грубил направо-налево, и самое что печальное – никак не «отбивал» свое такое поведение игрой. Чем дело шло дальше, тем невнятнее он становился на поле, у меня, честно скажу, в какой-то момент начали опускаться руки. Возникало ощущение, что он мыслями где-то далеко-далеко, и в какой-то момент продолжать борьбу за спасение Быстрова для «Зенита» стало бесполезно. Матч в Казани в середине лета переполнил чашу терпения, притом не только моего. Мы сражались с «Рубином» до последних минут на равных, но хозяева очень хотели выиграть. По большому счету, ничего менять уже не было необходимости, очко стало бы не самым плохим результатом. Однако Владя Боровичка, у которого с Вовой Быстровым как-то изначально сложились дружеские отношения (если бы я знал, что не только с Вовой, но и с его друзьями, о которых говорил выше!) своим советом «давай выпустим Быстрова, он убежит и забьет» склонил чашу весов к тому, чтобы он все-таки на поле вышел. Не хочу переваливать всю ответственность на Боровичку. В конце концов, прежний Вова мог выйти и по-другому. Но в том-то и дело, что прежнего у нас в наличии уже не было: Быстров вышел вальяжно, словно демонстрируя всем нам свою обиду на то, что не оказался с первых минут в составе. На последней секунде «Рубин» подавал угловой, и поскольку было ясно, что рефери сразу после подачи даст финальный свисток, все игроки хозяев ринулись в нашу штрафную площадь, понимая, что ответную атаку у «Зенита» времени нет. Позади всех остался лишь Вовка, «чей» игрок Скотти, оставленный без присмотра, спустя мгновения вбил мяч в сетку наших ворот. Выпусти я Быстрова, как он хотел, с первых минут, учитывая то, что он практически не был готов к той игры, то выглядел бы полным идиотом. Но Вова к тому времени уже все «передергивал» и воспринимал в штыки. По идее, так себя футболисты, которые хотят остаться в команде, себя не ведут. Сколько времени я убил на то, чтобы убедить Володю: Вова, пожалуйста, не надо, получив мяч, бежать сломя голову к угловому флажку и запирать себя в углу. Посмотри, как играют «линейщики» в ведущих чемпионатах Европы – сразу «режут» короткий путь к воротам, никаких компромиссов, никаких бессмысленных движений! Вова был глух, потому что, видимо, его так учили в школе. И для чего в таком случае нужна была его хваленая феноменальная скорость, если он сам же «топил» ее в частоколе ног чужих игроков?! Учитывая то, что в том сезоне Быстров из-за частых травм играл мало, то и переносить мои рекомендации на игру ему было еще тяжелее. Круг, фактически, замкнулся.

Кроме меня некоторыми игроками были недовольны и болельщики. Хотя, считаю, далеко не все их выступления на играх (например, они устроили нам обструкцию перед домашним матчем с «Сатурном») были оправданы и своевременны. Наших поклонником зачастую нечасто информировали, и здесь я склонен видеть роль тех, кому было очень выгодно преподать ситуацию в команде, как конфликт между тренером и питерской молодежью. Раскачать лодку несложно, даже если на море нет шторма. Командный механизм в мае-июне 2005-го функционировал нормально, но некоторые назойливые мелочи не давали футболистам до конца сосредоточиться на футболе. Тем не менее, некоторыми людьми именно я назывался как главный злодей в жизни Быстрова. Господи боже, да кто, как не я настоял в свое время, чтобы с Вовой подписали контракт. Илья тогда еще не хотел этого делать, не любил он ни Быстрова, ни Денисова, и все из-за их дерзкого поведения. Но я убедил его закрыть на это глаза, и думать прежде всего о том, какую пользу «Зениту» эти ребята принесут. Напомню, что в 2003-м ни Володю, ни Игоря не хотели видеть в клубе, причем, возможно, те же люди, которые спустя два года вознесли их до небес, а из меня стали делать врага народа.

И по сей день стану утверждать – у меня личных конфликтов с Быстровым перед его уходом не было, тем более вне поля. Да, я критиковал его на тренировках, но делал это для того, чтобы улучшить его игру и, соответственно, игру команды. Как он на самом деле на это реагировал – это уже не моя забота. Он выбрал свой путь, заиграл, пусть и не сразу в «Спартаке», «Зенит» же, начиная с середины лета, не проигрывал в 13 матчах подряд (не связываю это именно с уходом Вовы – один футболист ничего не решает!), да еще и успешно сыграл в Кубке УЕФА. Все довольны, так чего же, собственно, спорить и выносить сор из избы? Да, Вовка заработал против нас пенальти в злополучном лужниковском матче осенью, но, положа руку на сердце, согласитесь – в нашей штрафной мог упасть и другой футболист, просто Быстрик сделал это с большой охотой. Пожалуй, единственным, для кого уход Быстрова стал настоящим ударом стал мой ассистент Владя Боровичка, который был слаб тем, что любил заигрывать с молодыми футболистами, искусственно сближая с ними дистанцию, что тренер, пусть и второй, ни в коем случае не должен себе позволять! Подозреваю, уже тогда Боровичка полагал, что подобным поведением вызовет к себе расположение в будущем, когда невзначай ему предложат стать главным тренером команды. Будущее пришло довольно скоро, но получилось все совсем не так, как незадачливый Владя рассчитывал…

Год спустя мы встретились в Либерце, когда «Спартак» приезжал в мой город играть со «Слованом». Вова был травмирован и сидел на трибуне. Поздоровался, как ни в чем ни бывало. Перекинулись парой шутливых фраз, поспорили, кто больше о ком говорил журналистам. И расстались если не друзьями, то без камня за пазухой, еще раз подтвердив – футбол – особая жизнь, в которой переплетается много разных судеб, и в котором ничто нельзя воспринимать как личную трагедию, оскорбление или какое-либо иное острое чувство. Ведь мы все, прежде всего, играем, а не сражаемся друг с другом. Жаль, не получилось с ним поговорить, когда Вова уходил – все произошло быстро, и, мне кажется, Быстрик знал, что уходит. И не очень верю тому, что говорит Аршавин. Мол, Володя хотел остаться. В «Спартаке» ему предлагали очень большие деньги и Быстрик наверняка на них рассчитывал. То, что он потом говорил в газетах – дескать, у него не было взаимопонимания с тренером – так это полная чушь. Достаточно вспомнить, что именно при этом тренере Вова заработал себе имя, и при этом тренере попал в сборную страны. Наверное, плохо, что сам я объяснить причину расставания не смог. Волна, которая поднялась потом – что-то из разряда экзотики, хотя болельщиков я готов был понять, несмотря на то, что в той же Чехии уход игрока забыли бы спустя пару дней. Разное отношение, что и говорить.

Точно так же не следует ссорить меня и с Андреем Аршавиным. У меня с ним также были ровные, в целом положительные отношения. То что он что-то делал или говорил за моей спиной?. Так поймите, что это НОРМАЛЬНАЯ ситуация не только для футбольной команды, но и для обычной жизни. Выйдите из какого-либо помещения, закройте дверь за собой, и тут же приложите к ней ухо – обязательно услышите, что о вас кто-то что-то сказал. Меня дела Андрея абсолютно не интересовали – он игрок, я тренер. Точно так же, между прочим, и Арши не знал о том, что я говорил о нем. Логично? Полагаю, да. Если бы я велся на различные провокации игроков (а провоцируют футболисты всегда и любого тренера), то был бы не тренером, а придурком. Поэтому-то я игнорировал всю «комсомольскую» работу Андрея, поэтому старался прежде всего сосредоточиться на футболе, а не заниматься репрессиями и полемикой с игроком. И, представьте себе, на тренировках и в играх у футболистов не было ни времени, ни, полагаю, желания думать о своей личной административной деятельности. Аршавин что-то болтал в газетах о том, что, дескать, я развалил дубль? Не удивляйтесь, но и на это мне плевать, потому что свои прямые обязанности – играть в футбол, давать результат и развлекать зрителей – Андрей выполнял образцово. Так какие проблемы мы ищем, господа? Да, Андрюша представлял профсоюз молодых футболистов страны и должен был публично обозначать, что представляет их интересы. Его можно понять – в русской лиге действительно должны в большей мере играть русские футболисты. Правда, когда на мы на тренировки привлекали ребят из дубля, он одним из первых выходил из себя, когда оказывалось, что кто-то из футболистов откровенно не готов для того, чтобы работать с главной командой. Одним словом, Арши сам себе противоречил – с одной стороны профсоюз, с другой – желание выигрывать с «Зенитом», забивать голы, заниматься любимым делом. А одних русских парней, увы, в Питере для того, чтобы держаться на высоком уровне, не хватало, и Андрей сам это понимал. И лично на себя работал изо всех сил – стал нашим лидером, попал в сборную, где тоже оказался на первых ролях. Так почему я должен, имя такого игрока в команде, обращать внимание на всякую ерунду? По большому счету своим появлением в сборной он повысил мой имидж, как тренера. Если помните, когда я пришел, Аршавин в сборной не играл.

Сразу после ухода Быстрова мы играли дома с «Амкаром». Несмотря на то, что мы победили 5:1 журналисты предпочитали обсуждать не саму игру, а то, что Аршавин, безусловно, ставший в том матче главной звездой, не праздновал голы, а шел к центру поля с опущенной головой без признаков эмоций. И здесь, наверное, кого-то огорчу: за поведением Арши во время матча я не следил, и даже не знал, что он устроил какое-то там шоу, посвященное памяти Быстрова. Я, как и все на стадионе, радовался, что «Зенит» выигрывает и показывает красивый футбол. Я был не прав?

В принципе, русские футболисты вообще не особо умеют радоваться забитым голам. Всякие индивидуальные прибамбасы ребята стали придумывать не сразу, а вообще русские обходятся без эмоций. Это я еще по хоккею помню – побили друг друга по плечам, вот тебе и вся радость. Мне как-то и в голову не пришло, что Аршавин что-то там показывает из солидарности с Быстровым – такая мысль казалась полной глупостью. Чтоб он так «протестовал» во всех матчах! Увы, далеко не всегда, когда это было нужно, Андрюша так блистал. Бывало, что о нем зрители вспоминали минуте к 30-й. Вспомните «Спартак», тот самый, когда Вова сделал нам пенальти, «Севилью», когда получил красную карточку на ровном месте. Были такие игры, были… Но это – спорт, и я бы даже не вспомнил об этом, не встань некоторые вопросы ребром по отношению ко мне.

Арши якобы говорил, что я, как тренер, привожу в клубе не самых сильных футболистов. Давайте перечислять – кого. В конце сезона-2005 Андрей сказал, что сильнейшим укреплением состава стал Хаген, хотя в начале чемпионата ребята между собой называли норвежца самое ласковое – «трупом». Мартин Шкртел также стоил мне седых волос – я заставлял его играть, через матчи расти и набирать опыт, в результате чего сейчас этот футболист стоит больших денег. Но он допускал ошибки, и навлекал на себя гнев болельщиков, прессы и, увы, партнеров. Рос под серьезным прессом, но выдержал, потому что постоянно играл. Что теперь скажут, когда Мартином интересовались «Гамбург» и «Тоттенхэм», а руководство «Зенита» отказалось его продать?

Тут имеет смысл вернуться к продаже Быстрова. Всех этих, как говорят, «плохих» футболистов «Зенит» смог купить на средства, вырученные за его трансфер. Заметьте, объективно не самого лучшего игрока нашего клуба, далеко не самого лучшего. С такой политикой Банк априори не мог с «Зенитом» прогадать. Получилось так, что в данных рамках основную работу по трансферам приходилось осуществлять мне. Мы сразу договорились с руководством: не имеет смысла связываться с незнакомыми бразильцами и аргентинцами. Был в этой связи с этим негативный опыт на самом первом сборе, еще при Мутко. Какой-то южноамериканский агент привез нам «вслепую» нападающего, который, оказалось, толком не умел играть в футбол. Меня спросили: можно приедет на просмотр? Я ответил – пожалуйста. Оказалось, что когда пришло время отправлять аргентинца назад, у футболиста и агента не оказалось даже денег на обратные билеты! Они, с чьих-то слов (может, Рапопорта, откуда я знаю) уже убедились, что могут смело «переезжать» в «Зенит» и им даже в голову не приходило, что я могу форварда забраковать. Насилу нашли средства для того, чтобы отправить домой игрока, а вот агент еще неделю жил на сборах за наш счет. Зачем нужны были такие прецеденты? Это уже цыганщина, а не работа…Потому я предпочитал приглашать футболистов, которых хорошо знал и имел возможность получать информацию о них от тех людей, которым доверяю. В результате основы футбола команда постигала благодаря иностранцам, а «вишенкой на торте» стала гениальность Аршавина, Кержакова, Спивака, Денисова, которые смогли раскрываться на поле в полной мере.

То, что Давид старался вникать в тонкости футбола, помогло мне осуществить идею приглашения игроков из «Академики». Опять же, пресловутая тема, опять же я кому-то там якобы перешел дорогу. Трактовенко, как и я, видел, что возможности дубля практически исчерпаны, что все сильнейшие и так играют в каждом матче за вторую команду. Вторых быстровых, аршавиных, денисовых не было. И мы пригласили ребят из Москвы, один из которых – Илья Максимов – пытался закрепиться в основном составе и при тренере Адвокате. Другое дело, что он, говорят, «сломался». Это уже индивидуальные проблемы, особенности. Но его талант никто не отменял! Каждый русский тренер вам наверняка скажет: если дубль за один год дал хотя бы одного игрока для основного состава, то это – сумасшедший успех.

Хотел бы вспомнить, что у Аршавина были специфические отношения с Владом Радимовым. Я знал об этом, но умышленно не вмешивался в их, так скажем, общение и сосуществование, поскольку нерв команды жил, все нормально работало и не было необходимости в том, чтобы кто-то в это дело влезал. У Влада и Андрея шла тихая война и объяснялась она просто: Радимов имел за плечами огромный опыт, в том числе и выступления за границей, а потому объективно был большим профессионалом, чем Арши. Андрей кроме своего города Петербурга, по большому счету, нигде больше не «варился», играл только в «Зените» и хотел претворять в жизнь свои мысли, на которые его в то же время кто-то регулярно направлял. Кто это был – агент Андреев, не агент Андреев – это меня не особо интересовало. Несколько раз я говорил Аршавину: «Давай, беги за границу и докажи нам всем, какой ты мега-игрок! Только для начала выучи язык, потому что тебе придется очень несладко – глухому и немому. Если ты думаешь, что в той же «Барселоне» ты будешь себя чувствовать точно так же комфортно, как и в «Зените», где все с тобой носятся, то сильно ошибаешься».

Все шло более или менее гладко до злополучной осени, когда мы снова стали разрываться на несколько фронтов. Благодаря фантастически дисциплинированной игре в очередном противостоянии с АЕКом, мы прошли в групповой турнир Кубка УЕФА, после того как Арши залепил мяч в «девятку» с дальней дистанции и ошарашенные греки, которые рассчитывали побить нас по пенальти, даже не смогли собраться и как следует доиграть оставшиеся 3 минуты. Радость радостью, но у нас опять еле-еле хватало игроков для того, чтобы закончить чемпионат на полной мощности, и при этом выйти наконец-то из группы в евротурнире. Травмы сыпались одна за другой, и приходится повторяться, что такого ужаса я за всю свою карьеру не переживал. Когда у нас одновременно сломались все игроки на левом краю – Ширл, Спивак и Мареш – впору было идти ставить свечки в церкви. Состав латался перед каждым матчем, и вопрос, по большому счету стоял так: не сыграть, как лучше, а выжить. И я хочу поблагодарить команду, что она не только выстаивала, но и дарила такие матчи, как с «Севильей» (2:1). В чемпионате мы все-таки рухнули – добили нас «Рубин» с «Москвой». Клубы крепкие, без фанатичных амбиций, но умеющие сыграть один конкретный матч и обладавшие длинными скамейками. После домашнего поражения от «Рубина» Давид признался мне, что едва сдерживал слезы – на глазах умерла его мечта что-то сделать для «Зенита», в который он вложил столько души. Болельщики кругом злились, свистели… Они не хотели забивать себе голову тем, что чтобы их радовать нужно иметь футболистов. Здоровых, отдохнувших морально и физически. А у нас их не было. 7-8 жизненно необходимых людей постоянно не хватало. Никогда еще не было такого в моей практике, чтобы я регулярно приглашал к себе всех ассистентов, и просил их написать свой вариант состава. Выпустить дублеров? Но речь шла о финише чемпионата и решающих играх Кубка УЕФА. Какой молодой парень, или два могли кардинально поменять картину? Я не спал ночами, пил лекарства, сходил с ума и только когда чемпионат завершился, а мы упали на 6-е место, появилось время для передышки. От неудачной концовки осталось чувство горечи, но в начале декабря нас еще ждал «Бешикташ», и нам нужна была ничья, чтобы продолжить заявлять о себе Европе. Нужный, дорогой шанс, которым мы не имели права не воспользоваться. Все было бы еще проще, не попади мы в историю в Болтоне, где англичане, как мне кажется, специально не стали спасать газон от проливного дождя. В грязи у них было больше шансов переиграть нас, тогда как на ровном поле, как мне показалось в ходе игры – никаких. С тоской я наблюдал, как поле стадиона превращается под ногами 22-х игроков в пастбище, в котором наша техничная команда все больше увязала. Пропустив гол на 20-й минуте мы так и не смогли отыграться, хотя, например, те же Шумуликоски и Власов провели тогда едва ли не лучшие свои матчи за «Зенит». Что ж, и это маленькие футбольные хитрости, которым клубу высокого уровня обязательно нужно учиться. Спустя четыре дня смотрел игру того же «Болтона» с «Тоттенхэмом» – мы смотрелись намного сильнее лондонцев и от этого вдвойне горько, что проиграли.

Несмотря на наши сверхусилия, кое-кто продолжал смеяться. Особенно меня почему-то начали задевать после того, как я на матч в Перми принял решение поставить левым защитником Аршавина. Один «домашний», как я называю (в смысле, непрактикующий) специалист даже назвал меня в газете «хулиганом». Мол, как же так – атакующего игрока и в оборону! Мало кто на самом деле обратил внимание на то, что Аршавин-то со своей задачей справился блестяще, потому что у него прекрасное футбольное мышление, интеллект. При том, что играл с зашитой губой, и в нападении в таком состоянии пользы бы не принес. Налево было ставить некого – спросил парня из дубля: «Сыграешь?». А он – заметьте, в ответ на предложение сыграть в основе – «Ой, а я слева никогда не играл…». Арши же сам вызвался помочь («тренер, я знаю, что у нас проблемы с этим постом. Я все равно полноценно в атаке не сыграю, попробуйте меня слева в защите») и, повторяю, справился. Проиграли же мы из-за кошмарной ошибки стопперов.

К «Бешикташу» мы улетели готовиться в Анталию, за 4 дня до матча. К тому времени нам удалось поставить на ноги некоторых травмированных, иначе бы турки нас задавили. Спокойно провели несколько тренировок, и отбыли специальным чартером в столицу Турции, где, помню, окна моего номера прямо выходили на стадион, где предстояло играть последний и, считаю, самый важный матч сезона 2005-го года. Титаническую волю моей команды в том матче трудно переоценить. Над моей головой орали турецкие болельщики, я спиной чувствовал ненависть всего стадиона. «Бешикташ» атаковал с безудержной яростью и довольно быстро забил. Мои слова едва долетали сквозь грохот стадиона до игроков, но они сумели взять себя в руки. Навыки, опыт предыдущих еврокубковых встреч сказался. Сначала Саша Горшков замкнул головой навес Радимова со штрафного, и меня чуть не убили соседи по скамейке запасных, а потом был второй тайм, по ходу которого мы сдерживали злые атаки «Бешикташа» и старались ловить турок на контратаках. Когда прозвучал свисток, у нас не было даже сил радоваться – мы сделали свою работу честно, профессионально, и прорвались в весну. На пресс-конференции я еле управлял собственным голосом – адреналин бил через край. Передо мной сидели турецкие журналисты, и совсем немного наших. Мне показалось, это были самые счастливые люди на свете…

Даже то, что далеко не все у нашего «Зенита» получалось гладко (в первую очередь, когда речь шла о чемпионате России) у меня по ходу сезона-2005 и мысли не возникало о том, чтобы уехать из Петербурга. Даже в минуты разочарований, даже после сильных эмоциональных срывов. «Зенит» становился узнаваемым в Европе клубом, стабильно боролся за высокие места в таблице российского первенства, чего раньше, как я понимаю, не наблюдалось. И поэтому когда вокруг меня начали шушукаться люди – мол, у «Зенита» будет новый владелец – я этому верить не хотел. «Болтовня», – думал я и укреплялся в этой мысли после того, как Давид успокаивал меня – ничего подобного не произойдет. Да, дескать, усиление роли «Газпрома» в жизни «Зенита» планируется, но в целом все останется на местах и наш с ним тандем по-прежнему будет функционировать. По большому счету я не особо противился созданию вокруг себя информационного вакуума – если что, все равно ситуацию не изменишь, а лишний раз нервировать самого себя не хотелось. И только спустя три недели после матча с «Бешикташем», когда я уже сидел дома в Либерце у камина, мне не дала спокойно усидеть на месте какая-то навязчивая мысль, приступ интуиции. Я набрал телефон Давида и прямо спросил: «Что происходит? Правда ли что владелец поменялся, и что ты уходишь?». В случае положительного ответа, я твердо намеревался сдать обратный билет и в Питер уже не возвращаться. Но и на сей раз услышал, что существенных изменений не будет. Что ж, продолжим, подумал я…

Ждать продолжения истории, впрочем, пришлось недолго. Буквально через пару дней мне уже звонил наш будущий президент Сергей Фурсенко и сказал, что специально прилетит в Прагу для того, чтобы поговорить со мной о будущем сотрудничестве. Ладно. Надо, так надо…По удивительном совпадению мы встретились в отеле «Мариотт» – спустя несколько месяцев в нем же мы и будем расставаться, в нем же я услышу о своей отставке, только тот «Мариотт» будет московским. А пока…

«Я представляю «Газпром», который только что купил «Зенит», – простенько так сказал мне Сергей. От этих слов я ощутил легкое головокружение, потом тошноту. Нет, в том, что «Зенит» приобрел богатого спонсора ничего плохого не было. Но все, что сказал Фурсенко, означало одно – смену руководства, чего я не хотел больше всего. По большому счету, я только что получил третьего президента за три года. Это, по-моему, чересчур. Разговор мне не понравился. Тем более, что для начала Фурсенко раскритиковал меня за то, что я какую-то там ерунду сказал в газетах. Кажется, о том, что мы будем встречаться. Ну, сказал и сказал. Что тут, казалось бы, такого? Я же, в конце концов, не на интимное свидание с ним собирался…

Дальше – больше. Тоном хозяина Сергей заявил, что теперь «трансферами заниматься будем мы». Кто мы, впрочем, не уточнил. И когда потом, в течение всего межсезонья нам не везли на просмотр ни одного игрока, я не знал, с кого я должен за это спрашивать. Или у кого об этом спрашивать. Представьте себе – команда готовится по облегченной программе к рано начинающимся матчам Кубка УЕФА, фактически жертвует временем для полноценной подготовке к сезону и даже ребенку понятно, что компенсировать недостаток запаса сил можно будет только новыми игроками (тем более, серьезное заболевание нашли у Мареша и мы, как обычно, остались без левого защитника). Но сборы шли, мы ждали, ждали и в конце концов я окончательно понял, что меня тихо убирают из «Зенита», «подставляют», чтобы как можно скорее меня можно было уволить из-за плохих результатов. С таким подходом к межсезонью они немедленно пришли бы, так что времени у меня практически не оставалось.

Второй странный момент в подходе «Газпрома» заключался в том, что фактически питерским клубом руководили в московском офисе компании и все судьбоносные решения принимались там. Что, насколько мне известно, подтвердилось и в случае, когда Сашу Кержакова можно было летом прошлого года отпустить в «Севилью», но этого не произошло. Такая ситуация означала одно – у меня нет прямого выхода на руководство, у меня нет контакта с руководством, а значит и нет полного понимания той роли, которую тренер играет в этой команде. Мое отношение к беспрекословному подчинению кому-то невидимому, вы, думаю, уже знаете. Да, Фурсенко президент, но президент-марионетка, который в свою очередь должен беспрекословно слушаться тех людей, наверху, которые о футболе вообще не имеют ни малейшего представления, и ориентируются в нем лишь благодаря газетам и телевидению. А и тем и другим, понятное дело, можно легко управлять…

Кроме всего прочего, до меня регулярно доходили новости о том, что новое руководство активно контактирует с президентом РФС Виталием Мутко, что, опять же понимаете, вряд ли мне сулило что-то хорошее. Мало того, что Виталий оказался мстительным человеком, так еще и имел какие-то обязательства перед голландцем Адвокатом. Вроде как за то, что сборную России возглавил вопреки его, Адвоката, ожиданиям, не он, а Гус Хиддинк. В результате в пропасть толкали меня, а я какое-то время по инерции еще шел к ней добровольно… Единственное, что затуманило мне сознание и заставило продолжать, это мысль о том, что наши болельщики, я и ребята все-таки заслужили возможность оставить о себе память в Кубке УЕФА. Думаю, не хотел на данном этапе моего ухода и сам Фурсенко. Фурсенко, впрочем, на той первой встрече сумел сказать и успокаивающие вещи, которые, впрочем, в результате не оказались истинной правдой. По его версии, каждый из нас должен был заниматься своими делами, то есть он финансами, а я – спортивной работой. И он, как будто, влезать в мои дела не собирался. Когда-то подобное я уже слышал от Мутко. Сомнения, сомнения, неопределенность… Вот чувства, с которыми я возвращался в Либерец.

«Русенборг», «Марсель», потом «Севилья». Думаю, те матчи до сих пор вспоминают болельщики Петербурга. Нет смысла описывать их в этой книге – кто захочет, наверняка найдет возможность еще раз посмотреть на видео голы наших ребят из тех встреч. Даже в таких тяжелых лично для меня условиях «Зенит» продолжал расти и заявлять о себе. В основу начал активно стучаться Олег Власов, который до этого пребывал в затянувшемся анабиозе. С каждым матчем он выглядел все лучше и лучше, оттого вдвойне забавнее звучит фраза моего преемника Дика Адвоката о том, что ему досталась команда в плохом состоянии. Вообще, непонятно: свой, питерский игрок, которых, согласно заявлениями нового руководства, всеми силами будут возвращать обратно, начал показывать признаки жизни, а его сразу же после моего ухода отдают в «Сатурн», чтобы взять корейца, который был как минимум не лучше Олега! Ну да ладно, темный лес это все…

Все худшие предположения подтвердились. Система нового спонсора заработала с первых дней и мои распорядок в «Зените» стал совершенно не похожим на тот, что был раньше. Да, Фурсенко совершенно искренне интересовался некоторыми футбольными деталями, задавал вопросы, многие из которых были наивными, но вполне понятными по своей природе. Помню, как он спросил меня на сборе во время контрольного матча с «Аустрией» с недоумением в голосе: «Почему мы гол пропустили?», как будто такого вообще не могло случиться. Его терпеть было можно и ровные отношения с ним лично я довольно легко поддерживал. Но в то же время, повторяю, система работала. Меня постоянно дергали в офис «Газпрома» по разным несущественным на мой взгляд вопросам, а для того, чтобы туда приехать нужно было ехать через весь город, в сторону аэропорта. Времени тратилась уйма, я начал терять контроль над командой. Приедешь весь взмыленный, переоденешься, ничего не успеваешь, все идет кувырком.

Помимо этого, в клубе начало трудиться такое немыслимое количество людей, что я даже не помнил их всех по лицам. Что они все там делали, за что отвечали – оставалось загадкой. «Сотрудники» летали с нами и на выезды, и на сборы опять же с непонятными целями. Вместо Арабова и К появились другие люди, которые хоть и не пили, как лошади, но вели себя как-то странно и даже умудрялись пройти мимо, не поздоровавшись. Несколько раз мы должны были на выезде подстраиваться под график этой туристической группы, которая жила в других отелях и приезжала в аэропорт с опозданием. Это нервировало и меня, и игроков, которые всегда болезненно воспринимают чужаков, которые приближаются к их коллективу.

Не было у меня уже особой поддержки и в тренерском штабе. Главным образом меня стремительно разочаровывал Владя Боровичка. Можно долго рассуждать, обязан главный тренер принимать участие в тренировочном процессе или нет, но я, как это, к примеру, делает в «Манчестер Юнайтед» Алекс Фергюсон, предпочитал наблюдать за занятиями команды со стороны, или вовсе отдавать их на откуп ассистентам. В Чехии – точно такая же система, все на доверии, все – профессионалы, дополнительная стимуляция в виде тренера-цербера никому не нужна. Сейчас, когда я только возглавил «Сигму» из Оломоуца я, конечно же, с целью поставить на ноги молодых ребят уделял им куда большее внимание. Но что говорить об опытных игроках «Зенита», которые знают мои требования, прошли огонь и воду? Им нужен дядя с палкой? Или другой пример: мои коллеги едут работать в Турцию, никто не знает местного языка. Они что, сами ведут тренировки, бегая между игроками по полю?

Боровичка в этой ситуации поплыл по течению. Скорее всего, он чувствовал, что мое время уходит, но его планы шли вразрез с моими. Он уже тогда знал, что наверняка останется, и не собирался особо усердствовать в отношении игроков. Его, повторяю, почти все любили. Почти…

Пока мы выигрывали в Кубке УЕФА, Фурсенко не скрывал своего удовлетворения. В конце концов футбол затянул и его, он переживал, нервничал, жил очередным матчем. И может быть, может быть мы были близки к тому, чтобы создать между друг другом здоровую коммуникацию.

Но «Газпром» – тяжелая организация, не подразумевающая в своей системе свободомыслия. Давление высшего руководства заставляло Сергея метаться из стороны в сторону, слишком активно принимать участие в делах команды, заходить в раздевалку и произносить какие-то безумные ободряющие речи, от которых игроки начинали хихикать, едва он выходил. Чем дальше, тем больше его участие становилось навязчивым, я стал раздражаться, благо почва для этого уже была подготовлена неурядицами, суматохой и главное – отсутствие новых игроков. С таким подходом я в любой момент мог потерять всякое уважение в глазах игроков. Они могли почувствовать, что я – «мертвец» и окончательно потухнуть. Единственное, что нас до поры до времени держало всех в тонусе – это Кубок УЕФА, который был лучиком света в беспросветной тьме.

Фурсенко влезал в чужую кухню все дальше, и однажды настал момент, когда мне пришлось проявить характер. Перед матчем в Севилье он напористо так спросил: «А что ты Хена не ставишь? Он ведь самый быстрый в команде игрок!». Тут я пришел в ярость. Такого себе не позволял даже Мутко. Виталий любил похлопать ребят по плечам, по отечески с ними пообщаться, выведать то, что происходит внутри коллектива – это да. Но чтобы рассказывать мне, тренеру, каким должен быть состав?!.

За час до самого ответственного матча я думал о том, как же теперь, собственно, работать дальше, если начались уже такие провокации, пусть и неосознанные. Моя жена Зузана, которая прилетела тогда на матч в Испанию, даже сказала Сергею (благо, умеет говорить людям правду в лицо): «Сережа, пожалуйста, занимайтесь в первую очередь своими делами». Капля в море…

Пресловутый вопрос проклятой «футбольной дипломатии» всплыл и в четвертьфинале Кубка УЕФА, в первой встрече с «Севильей» на ее поле. Самое интересное, что я-то заранее догадывался, чем дело обернется, и ситуацию с судейским пристрастием к испанцам можно и нужно было предупредить. Сколько раз я говорил, что клубу нужны специальные люди, своеобразный отдел, который, используя связи на высоком уровне, не давал бы убивать команду судьям, умел решать вопросы как в Москве, так и за рубежом. Мне и ребята так говорили: «Тренер, не надо покупать нам матчи, мы хотим играть честно. Но мы хотим чувствовать, что наши усилия защищены». Потом и меня, и команду уже мало волновали те заламывания рук, которые начались после игры: мы бедные, нас убили. Работа с судьями – нравится это кому-то или нет – неотъемлемая часть футбола. Я никогда не просил, чтобы арбитры нам помогали, но следить за тем, чтобы тебя не превратили в посмешище, клуб высокого уровня обязан.

Как всегда, я полетел в «Севилью» заранее, просматривать соперника в деле. Отвратительные условия, в которых я оказался на трибуне – грязные сидения и почти угловой сектор – не шли ни в какое сравнение по брутальности с тем, что происходило на футбольном поле. «Валенсию», команду крепкую и конкурентоспособную, крепко придушил «человек в черном» и в результате «Севилья» не только имела на одного футболиста больше, но и била пенальти, а в конечном счету вырвала победу на последних минутах. Такое несколько раз наблюдалось в матчах с участием «Севильи» и до этого. Обо всем этом я рассказал Фурсенко. И что? Да ничего! В матче с нами все повторилось практически в точности. Основной игрок нашей обороны был удален люксембургским арбитром Хамером за фол последней надежды, который казался более чем сомнительным. Бог с ним с назначенным пенальти – мы остались вдесятером, что стало серьезным подспорьем для «Севильи». Первый тайм мы закончили 1:1, на глазах улучшали игру, и начинали владеть инициативу, и именно в этот момент получили! Да проиграй мы даже 1:2, все еще можно было исправить дома. Но вскоре последовало еще и удаление Аршавина.

Вылет из Кубка УЕФА без преувеличений стал для команды трагедией. Мы жили этим турниром, он нас подпитывал энергией. Бились мы и в ответной встрече с «Севильей», где особенно хорошо себя проявили некоторые молодые ребята, вроде Власова. Вся Европа видела фрагменты той игры и исходя из них было очевидно, что не проиграй мы в 3 мяча на выезде, то могли бы пройти в полуфинал. Если бы, если бы. Если бы мы, ФК «Зенит», не наблюдали бы со стороны за тем, как судьи в перерыве легко общаются с представителями «Севильи», что, вообще-то, запрещается…

Конец приближался. Довольно скоро я встретился с президентом и прямо заявил ему: подобный стиль работы мне не по душе и лучше бы было нам расстаться. И для меня, и для него, и, наверное, для команды, которая в таких условиях воспринимала бы меня все хуже, и хуже. За моей спиной вовсю велись переговоры с Адвокатом, который должен был везти на чемпионат мира сборную Кореи, повысили некоторым футболистам контракты на астрономические суммы также втайне от меня. Параллельно не усилили команду никем, но при этом требовали результата, говорили что он нужен здесь и сейчас (вспомните, что потом было сказано руководством, когда пришел Адвокат – тренеру необходимо время). Тратили деньги, которые клубу, в отличие от периода, когда у власти было другое руководство, никогда не вернутся. Проще говоря, от меня, очевидно, ждали, что я дотащу воз до перерыва в чемпионате, после чего стопроцентно сказали бы: «Посмотри, что ты написал про нас в газете! За это мы тебя увольняем»… Позволять делать из себя идиота, уподобляться собачке, которую утопили с камнем на шее я не хотел…

Солнечный день. Москва. В середине дня мы играем первый полуфинальный матч с ЦСКА. На поле – молодые ребята Кожанов и Власов, но нет Аршавина. Андрюша, кажется, одним из первых потерял веру в эту команду, и мое будущее. Так какой смысл? Нам надо выплывать в матче с чемпионами, увозить в Питер обнадеживающий результат перед ответной встречей. Пусть это делают те, кто верит хотя бы себе, готов сыграть за себя. Те же два Олега. Правда, знали бы они, какое будущее их ждет!

В Лужниках не очень много народу, хотя питерских болельщиков, как всегда слышно лучше всех. Я смотрю на поле, болею, переживаю, но пятое чувство подсказывает, что «Зенит» я вывожу на поле в последний раз. Объяснить руководству, почему не играет идол Аршавин не представлялось возможным. Да и времени не было. Для них я был уже практически врагом.

Перед игрой ко мне в номер в «Мэрриотте» пришли чешские и югославские ребята: «Властимил, имейте в виду – Боровичка оказался большим лгуном. Следите за ним повнимательнее». Объяснить почему они не хотели. Да я и сам скоро все понял. Владя окончательно спелся с теми алкашами, что так любили летать на выезды, и так любили таскать наших футболистов на вечеринки. Они его хвалили, лезли в душу, называли, видимо, как это принято у некоторых слоев населения в России, «нашим человеком» и обещали всяческую поддержку, когда «твоего босса снимут». А ребята, которым дышали в лицо перегаром, уже не видели своим тренером Властимила Петржелу. Да, эти богатые люди любили «Зенит» и игроков. Но далеко не всех игроков одинаково. И для одних они готовы были на все, а другие, кто не входил в узкий круг, их просто не интересовали. Меня же они и вовсе ненавидели, и поливали грязью где только можно. Сами товарищи-господа могли выпадать от выпитого из самолета, блевать в сортире половину пути, но потом я читаю, что кто-то обо мне якобы в Питере сказал, что я – алкоголик, все время сидел в кабинете и смотрел в подзорную трубу. Кто весь этот бред рассказал новому тренерскому штабу? Футболисты? Ни за что не поверю. Под конец в меня вообще начали плевать по поводу, и без повода. Доходило до того, что в прессе обсуждалась моя частная жизнь, хотя никто не имеет права никого попрекать такими вещами и лично я этого никогда себе не позволял даже в отношении собственных игроков! Читал и слышал о себе оскорбительные вещи, которые вообще к футболу не имели ни малейшего отношения. Теперь я окончательно понял, что успех – это преступление, и в Чехии, и в России. Будь наравне со всеми, будь в системе. В сторону или выше – нельзя. И в этом наши страны очень близки. К самому жестокому сожалению в моей жизни.

Около половины восьмого вечера в дверь моего номера постучали опять. На пороге стоял Фурсенко с каким-то очень спокойным видом. «Властимил, мы тебя увольняем», – слова эти рождались давным-давно, но в тот момент звучали буднично, легко, разом закрывая 3 с половиной года моего романа с Питером. Сергей очень хотел как можно скорее со мной попрощаться и, переступая с ноги на ногу добавил, что завтра в 9 утра я должен явиться в офис клуба к Саше Поваренкину, с который должен утрясти все детали по расчету. Тут я уже буквально на него выкатил глаза:

– Как ты себе представляешь, что я смогу столь оперативно добраться до Питера? Почти восемь часов. Последний рейс – через два с половиной часа. Я не знаю Москвы, не знаю, как оперативно доехать, и в конце концов, у меня нет билета!

Благодаря администратору Федору и главным образом тому же Поваренкину, каким-то чудом удалось в последний момент найти 2 билета на последний рейс. Я летел в самом конце салона переполненного самолета вместе с Сашей, и думал о последних словах президента: «Через 2 дня команда вернется из Москвы после матча с «Локомотивом». Постарайся к этому моменту исчезнуть. И желательно, чтобы никто не знал о том, что ты уволен, как можно дольше». Я вспоминал это и не мог сдержать улыбки. Я «умирал», улыбаясь. Люди в Питере все равно узнали, о том, что я ухожу, и в аэропорт приехали наши невероятные болельщики, чтобы встретить меня и спросить, что же произошло. Но меня как-то очень быстро увезли домой…Наутро я был, как и приказал большой босс, в офисе вовремя. От скучного вида юриста я услышал, что всех денег, причитающихся по контракту, я не получу. Когда же я спросил, а что если я подам по этому поводу жалобу в УЕФА, мне точно таким же бесцветным тоном посоветовали этого не делать.

– Вы ведь, в конце концов, можете и этого не получить. Так что берите, Властимил, и уезжайте. Пока не поздно…

Тот же самый солнечный день 3 мая. Москва. Лужники. Полтора часа назад не с самым плохим счетом закончился полуфинальный матч «Зенит» – ЦСКА. Мы с женой смотрим вторую кубковую игру «Спартак» – «Сатурн», которая проводилась там же, благо искусственный газон Большой Арены позволяет. Раздается звонок на мобильный от телекомментатора Ильи Казакова, который просит о специальном интервью с Властимилом по его возвращении в Питер. Многочисленные интервью Петржелы, который к тому моменту уже шел в войну с руководством в открытую, не давали покоя СМИ, напряжение вокруг «Зенита» росло, как снежный ком, у руководителей «Газпрома», которые привыкли к мысли что всегда и везде все делают правильно, и что футбол как бизнес ничем не отличается от добычи и поставок газа, нервничали все больше. Илья хотел очередное интервью, тем более что только что на поле на вышел в основном составе Аршавин. Было что обсудить, одним словом…

Я скидываю коллеге телефон Петржелы:

– Илья, договорись с ним сам. Он тебе не откажет, я его предупрежу, как всегда, по смс.

– Спасибо, Вань, понял, – гудки…

Атмосфера в Лужниках почти всегда расслабляет. Когда трибуны не заполнены близко, чем на половину, создается ощущение, что ты смотришь футбол за городом, по маленькому телевизору. И тут еще один звонок, снова от Казакова.

– Вань, спасибо тебе еще раз, но ничего не получится. Его только что уволили. Может быть, у тебя есть телефон Боровички?

Сейчас я уже не помню, дал ли я Илье номер Боровички. Как бы я морально ни готовил себя к этому событию, все равно слова «его уволили» выполнили роль электрического разряда. Стадион, на котором «Зенит» Петржелы еще не так давно обыгрывал 4:0 «Торпедо», почти дожал «Спартак», бился с ЦСКА стал частью истории, целого периода в жизни питерского клуба, который уже больше никогда не наступит. Уволили…Набрав Властимила, я не выдавил из себя ничего больше, чем самый идиотский в жизни вопрос:

– Коуч… Что случилось?

– Меня уволили, Иво. Все когда-нибудь кончается…

Дальше трубку взяла Таня, которая спустя считанные секунды не смогла сдержать слез…

Ощущение, что все когда-нибудь закончится, причем в ближайшее время, возникло сразу после того, как «Зенит» выбыл из Кубка УЕФА. Оказав отчаянное сопротивление «Севилье» после гостевого унижения арбитром Хамером, не сложив рук, но все-таки выбыл. Властимил стал все больше походить на камикадзе, который на специальной базе мысленно прорабатывает свой последний боевой вылет. Саркастически говорил о руководстве в личных беседах, много улыбался, словно скрывал истинные эмоции, защищал их, как герой из фильма, идущий навстречу пулям. Не опасаясь последствий, шел на открытый конфликт.

Когда «Зенит» был в Москве на кубковом четвертьфинальном матче с «Торпедо» Властимила, который был весьма популярен среди столичных журналистов, выловил корреспондент одной из крупных спортивных газет страны. Тренер согласился дать ему интервью, а спустя несколько дней, находясь уже в Питере набрал меня и попросил найти автора, чтобы тот прислал ему текст почитать.

– Иво, это будет бомба. Я больше не хочу молчать и ждать, пока из меня сделают кретина, а из команды – посмешище. Найди этого парня и пусть он мне пришлет текст. Просто взглянуть.

Проблем с этим не возникло. Вскоре у меня был уже электронный адрес автора, молодого парня, который, кажется, еще не мог поверить в то, что ему выпала такая удача. Взглянув на текст, я понял: это и впрямь бомба, и новое руководство этого взрыва Власте не простит. Другое дело, что он и не ждал прощения… Впрочем, журналист не спешил высылать текст. По нескольким осторожным вопросам (лично мы знакомы не были) я определил, что он просто сомневается – а не представляю ли я интересы пресс-службы и не собираюсь ли я помочь газпромовскому «СД» «зарубить» выход текста. По любопытнейшему стечению обстоятельств, буквально за две недели до описываемых событий меня полностью освободили от обязанностей пресс-службы, которыми меня наделил предыдущий руководитель Черкасов, и полностью перевели в клубную газету. Другое дело, что меня к тому моменту это волновало мало – я вовсю трудился в новой газете «Спорт День за Днем», которую Давид Трактовенко создал сразу же после ухода из «Зенита», стараясь сохранить для себя хоть какую-то связь с футболом, менее разочаровывающую, отнимающую меньше здоровья и бесполезных усилий, чем клуб «Зенит». Да, я подрывал компанию в которой я работал (точнее, числился), но никак не шел на сделку с совестью – так можно было бы сказать лишь в том случае, если бы я после стольких лет работы с Властой, который дал мне многое в жизни и многому научил, плюнул бы на него и не пошел с ним до конца.

Итак, мне пришлось черкнуть несколько дополнительных строк коллеге, уверяющих того в том, что я не только не собираюсь мешать выходу текста, но и в точности, как и он, заинтересован в публикации. В конце концов, ничего страшного Властимил не говорил, ибо правда страшной не бывает: руководство не разбирается в футболе, с такой политикой «Зенит» ничего не хорошего не ждет и что в такой обстановке он работать не может. Для меня ничего неожиданного в этом не было. Споры Власты с Фурсенко возникали все чаще, тренер реагировал на президента довольно раздраженно. Однажды между ними состоялся совсем уж острый диалог, когда Петржела в очередной раз пытался объяснить Фурсенко, чтобы тот не слишком внедрялся в его деятельность, не рассуждал о воспитанниках а лучше бы вспомнил, что «Зенит» весной заставили сражаться на трех фронтах в том же составе, что и в прошлом году. С корейцем Хеном и купленному в дубль чешским защитником Несвадбой, который лишь изредка мог подменять на левом краю обороны более опытного коллегу.

– Ты думаешь, я дурак? – спросил Фурсенко.

– Думаю, что да, – последовал ответ. – Так ты – нормальный человек. А в футболе не смыслишь ни черта!

Могло ли так долго продолжаться?

Сразу же после выхода скандального интервью обстановка в ФК «Зенит» напоминала свежеобмоченный муравейник. Десятки менеджеров разного звена, чьих обязанностей в клубе так и не понял Властимил, обсуждали выходку строптивого тренера. На базу был тут же отправлена «карательная экспедиция» в составе одного, как он сам себя любил называть, «руководителя департамента по связям с общественностью» Федора Погорелова. Федя (его так и называли, несмотря на громкое название должности) должен был сделать выговор тренеру, потребовать от того письменных объяснений или что-то там в этом роде. Черная машина с руководителем департамента внутри прибыла в Удельный парк в разгар тренировки, и Федор тут же поспешил на поле. И, как натура, безусловно, творческая, тут же допустил первую ошибку. Еще на сборах в 2003-м году я, переводчик, усвоил простую истину, закон Власты – на поле кроме тренеров и футболистов не может быть никого, даже самого господа бога. Переводчика в том числе. Трое журналистов знали об этом, но пылкий Федя остался стоять на газоне. И остался стоять, даже когда Петржела двинулся на него и в глазах его, вмиг ставшими металлическими, как тогда, в декабре 2002-го, когда от снега не расчистили поле, не было ничего хорошего.

– Почему вы в цивильной одежде и стоите на поле? – сухо спросил Властимил, – Здесь можно появляться только в спортивных костюмах.

– Мне нужно переодеться в спортивный костюм, – обиженно вздернул подбородок Федя.

– Да, переоденьтесь. Переоденьтесь и езжайте обратно в клуб. Вам здесь делать совершенно нечего.

Погорелов с бледным от гнева лицом вынужден был уехать ни с чем. До конца оставалось чуть больше недели…

За несколько дней до домашней игры со «Спартаком» Властимил позвонил мне.

– Иво, ты наверное удивишься. Но я хочу встретиться с болельщиками. Быть может, у меня больше не будет случая объясниться с ними. Попробуй собрать самых умных людей, из тех, кого ты знаешь. Я готов ответить на все их вопросы.

Благодаря усилиям нескольких людей нам удалось организовать встречу в редакции «Спорт День за Днем». Кто-то прореагировал на приглашение с живым интересом, кто-то, из нелюбителей Властимила, категорически отверг возможность пообщаться с объектом своей неприязни и хоть раз пообщаться впрямую, а не в одностороннем порядке на страницах Интернет-книг. Но и я, и Власта предполагали, что придет не больше 10 человек. Когда же мы вошли с тренером в зал, то еле смогли протиснуться к местам – люди не влезали в помещение, кому-то даже пришлось тянуть шею из коридора. Сначала наступила тишина, и болельщики, и Властимил чувствовали напряжение и тяжелая пауза повисла в воздухе не меньше, чем на полминуты… Наконец тихо-тихо прозвучал первый вопрос.

– Какая сейчас обстановка в команде?

– Очень обидно, когда пишут, что тренера вот-вот уволят. Когда я был игроком, и газеты писали или болельщики кричали, чтобы уволили тренера, мы не могли играть. Это одна вещь. Другая – это когда финансовые вопросы решаются с игроками без тренера. Это уже ненормально.

– Что происходит с Андреем Аршавиным в последних играх? Откуда у него столько агрессии, эти отмашки, тычки?

– Я на этот вопрос ответить не могу.

– А штрафные санкции к нему применяются?

– Штрафы действуют. Но одно дело, если я напишу заявление на штраф игрока, а другое – заплатит ли он в итоге этот штраф? У нас есть список: кого за что можно штрафовать. И за желтые карточки – если игроки спорят с судьями, если выбивают мяч. За это надо платить. За все надо платить деньги: за желтую, за красную карточку.

– Кого вы рассматривали зимой для усиления?

– Я написал список игроков, честно скажу, очень сильных игроков, которые лидируют в сильных командах в самых лучших лигах. Эти ребята хотели играть в России. Но я не знаю, почему с ними никто не говорил. А это были ребята, которых можно было купить за два миллиона, за полтора.

– Много было игроков в вашем списке?

– Нет. Я написал пять, а оставить хотел трех. Я хотел одного игрока из Франции, одного из Аргентины – для конкретной позиции, потому что аргентинцы лучше всех играют в защите, центрального защитника. Всех этих игроков купили хорошие команды – «Манчестер», «Барселона», но мы были первые в очереди, первыми, которые занимались ими.

– Кто сейчас занимается селекцией?

– Председатель, как я понимаю.

– Он обсуждает с вами эти вопросы?

– Я не знаю, где председатель.

– А вы сейчас общаетесь с Фурсенко?

– Я был в Праге на Рождество. Я Давиду (Трактовенко – председателю совета директоров «Зенита») сказал, что как он закончит работу, то я тоже закончу здесь работать. У меня уже была команда, с которой я мог бы начать работать. Давид сказал: не волнуйся, все будет в порядке, все останется на своих местах.

Мне сразу позвонил Сергей, прилетел в Чехию, сказал, что «Газпром» купил «Зенит». Меня это немножко удивило. Но он хотел, чтобы я остался тренером. Что мы вдвоем будем работать вместе. Что усилим команду так, как я хочу. Я ему ответил, что я не молодой тренер, которому нужно советовать, который будет делать то, что хочет руководство, который будет строить команду для них, а сам будет только получать деньги и говорить, что он главный. Я ему говорил, что я не люблю, когда президент ходит за игроками или наоборот – игроки за президентом без того, чтобы я об этом знал. Он мне сказал, что такого не будет. Но оказалось, что он хотел сидеть на скамейке. Я ему сказал, что для этого нужно сделать тренерскую лицензию.

Сначала, в первые дни, мы созванивались три раза в день. Во время подготовки все было нормально, но когда надо было подавать заявку, выяснилось, что мы никого не взяли… Я ждал до последнего дня, потому что он сказал, что будет говорить с Томашем Росицки, и я честно ждал до последнего дня подачи заявки. Но когда он мне сказал в последний дозаявочный день, что никого не взяли, это был для меня как удар по голове, потому что осталась та команда, у которой были проблемы в конце чемпионата. А эти проблемы могут начаться уже в начале чемпионата. Мне говорили: нет, давай доиграем до лета, будем смотреть на игроков, выберем и купим очень хороших и известных, потому что «Газпром» не будет покупать слабых игроков… Кто знает, кто слабый, кто сильный? «Газпром»? Не знаю… Я же говорил, что все решится в первом круге: кубок УЕФА, кубок России и, в принципе, чемпионат, потому что нам надо играть и на кубки, и в чемпионате играть с сильными командами, а играть некому. Начинается импровизация: на каждую игру надо делать перестановки. Вот такая обида…

– Вы считаете себя обманутым руководством или это недоразумение?

– Это не недоразумение. Я, как и болельщики, хочу, чтобы команда постоянно двигалась и шла наверх. Когда я пришел в «Зенит», мне Мутко говорил, что пятое место – это будет супер.

– А Виталий Леонтьевич свои обещания сдержал или тоже нет?

– Об этом не надо говорить, потому что сейчас он очень высоко.

– А есть такое давление, что питерских мальчиков надо выпускать?

– Давление есть. И не только питерских, и тех, кого мы купили. Но если я вижу, что игрок и на тренировке не успевает, так не можно его ставить в основной состав. А дубль? У нас самый слабый дубль за последнее время. Я никогда не видел такого слабого дубля. Когда мы купили молодых игроков, я надеялся, что за год – за два они уже будут лидировать в дубле и смогут играть. Но дубль выигрывал за счет того, что там играли Ширл, Шумуликоски – игроки основы. А мы читаем интервью Стрепетова, что сразу пять игроков дубля готовы спокойно играть в основе… Но я никого не пустил. Мне хватит пяти минут посмотреть на игрока, и я вам скажу: сможет он играть или не сможет.

– А то, что они в юношеские сборные входят, это совпадения?

– Это такой обман. Что это за игроки молодежки, которые не играют за клуб? Я не помню случая, чтобы игрок лидировал в молодежке, но не играл за свою команду. Посмотрите на молодых игроков ЦСКА, «Спартака». Кто из них в этом сезоне стал играть в основном составе своей команды? Ни один. Всех раздали бесплатно в разные клубы. Заиграет – возьмут его назад, бесплатно. Но если он не пробьется ни в первой, ни во второй лиге – скажут: не хочу.

– В Питере ситуация немного другая. Морозов не боялся молодых игроков ставить в основу. Потом они часто куда-то пропадали, играли уже не так ярко. На ваш взгляд, Морозов делал что-то неправильно или?

– Вы что-то забываете или хотите сделать из меня дурака! Кого Морозов взял из дубля? Аршавина? О чем вы говорите?! Морозов сказал, что у Денисова и Власова нет перспективы. А я взял сразу семь игроков из дубля. Покажите мне любого российского тренера, который возьмет сразу семь игроков дубля! И закончил с ними на второй позиции! А за это меня Мутко тогда хотел выкинуть! Вы забыли об этом? Об этом все писали! Журналисты быстро обо всем забывают.

– Сейчас в дубле такой партии перспективных игроков нет?

– Мне сказали, что 85-й – 86-й год в школе мы провалили. Поэтому мы с Давидом мы решили пригласить «сборников». Но я не вижу, чтобы кто-то из них был способен сыграть в основе. Стрепетов говорит, что пять игроков готовы играть в основе. Но как это можно говорить? Как это можно написать?

– Вы говорите, что Стрепетов позволяет себе неэтичные высказывания позволяет в прессе. Но вы сами заявляли, что желание руководства три раза за 10 лет выиграть кубок УЕФА – это ненормально. Вы считаете свои высказывания этичными? И как может руководство реагировать на ваши высказывания?

– Как можно такое говорить? Покажите мне команду, которая трижды выигрывала кубок УЕФА за 10 лет. Такого еще никогда не было. А что касается русских команд… Вы хотите от меня услышать, что мы каждый год будем выигрывать чемпионат, брать кубок России, кубок УЕФА?! Зачем мы будем обманывать болельщиков? Никто до меня не мог говорить то, что он хочет. Так было и при Морозове. Я развел демократию. Все могут высказываться, говорить о том, о чем хотят. И игроки, и все.

– Вы говорите, что вам не нравится то, что говорит Стрепетов, ваш подчиненный. Понравится ли господину Фурсенко то, что вы называете его планы ненормальными?

– Не понравится.

– Как Владимир Боровичка воспринимает всю эту ситуацию? Он вас поддерживает?

– Я Владимира три раза захоронил (некоторое недоумение среди присутствующих – прим. ред.) По-русски – спас. Как он может еще это воспринимать? Когда я закончил в «Богемиансе», он решил, что он может работать как главный тренер. «Богемианс» сразу развалился. Не выиграл ни одной игры. И когда я ему позвонил и пригласил сюда, он мне сказал: «Ты меня четвертый раз спас…

Вся беседа была опубликована на страницах «Спорт День За Днем», но даже из этого отрывка беседы видно, насколько взвинчен был тренер и насколько тяжело он переживал свои последние дни в «Зените». Мы вышли из редакции, и лицо Властимила не выражало особого восторга.

– Знаешь, я доволен лишь тем, что поговорил с этими людьми. Они не заслужили того, что происходит с командой, никто с ними больше, думаю, общаться не будет.

Потом появились версии, что Петржела, дескать, пытался этой встрече с болельщиками спасти себя на посту главного тренера. Но когда мы ехали обратно на базу, я предупредил его, что с ним хочет встретиться один важный чиновник, болельщик «Зенита», чтобы сказать тренеру пару каких-то важных слов и может быть даже помочь чем-то. Власта устало махнул рукой:

– Чем помочь? В корне изменить ситуацию? Это все равно, что дуть в задницу мертвой лошади…

Но встреча, тем не менее, состоялась. Господин, имя которого я называть не стану из чувства солидарности, всегда лояльно относившийся к Петржеле, сказал:

– Властимил, мой вам совет – не сдавайтесь. Идите, как всегда, до конца. И если вы обыграете «Спартак», вам поставят памятник и никто не сможет вас убрать.

Самое страшное заключалось в том, что обыграть «Спартак» уже не представлялось возможным…

Пожалуй, никогда в жизни во время просмотра футбольного матча я не испытывал такой боли и отчаяния, как тогда, 30 апреля. Никогда «Зенит» за те три с половиной года, что им руководил Петржела, не выглядел так жалко, безвольно и разобранно, даже при знаменитых 1:7 от «Динамо» в 2003-м году. Достаточно было взглянуть на некоторых футболистов, чтобы понять – все кончено. Нет ни страсти, ни понимания ситуации, ни уверенности в завтрашнем дне. Агония Власты передалась команде, и она ничто не смогла противопоставить «Спартаку», который с новым тренером Владимира Федотовым отчаянно доказывал якобы непригодность для клуба с традициями Александра Старкова. Те 1:4 были всеисчерпывающими, после них у тех, кто сочувствовал Петржеле, возникло чувство обиды и безнадежности. Впереди был лишь один матч с ЦСКА, на который не вышел Аршавин. И впереди был переполненный самолет, который вез Властимила Петржелу в Петербург, за расчетом…

Рассчитали Властимила своеобразным образом, однако, когда он вышел из кабинета того, кто объявлял ему волю руководства урезать выплату по контракту с абсолютно непроницаемым лицом. И если кто-то думает, что в микроавтобусе по пути домой Власта изрыгал проклятия и воздевал руки к небу, то сильно ошибается.

– Надо же, какие вещи случаются, – усмехнулся он. – Вот тебе и 3 с половиной года работы. Выкинули, как собаку. Да бог с ними, я-то от голода не умру. Унижаться не стану. Они сами себя унизили. Сослались на то, что я статьи плохие писал про них…

Спустя день прилетела Зузана и начался чудовищный по своей сложности, как с технической, так и с психологической точки зрения, сбор вещей. Как же! Был приказ покинуть Петербург в течение 3-х дней! И надо же – Петржела в этот срок уж никак не мог уложиться. Раньше чем в воскресенье не улететь было никак. А в субботу вечером возвращалась из Москвы команда, с которой ее тренеру запретили контактировать. Вдруг разложит коллектив…

Уютный офис на базе разрушался буквально на глазах. Шкаф с сувенирами, из которого какие-то нерадивые сотрудники базы однажды утащили и выпили дорогой алкоголь, стоявший для красоты, увезти с собой не было ни малейшей возможности; кучу костюмов, которые в разное время покупал себе тренер, также пришлось оставить. Все, что было дорого сердцу Властимила, он забрал с собой, все что не представляло особой психологической ценности, пошло со своеобразного бесплатного аукциона.

Власта пригласил всех, кто был на базе и показал рукой на все добро: забирайте! Люди сначала не верили, а потом некоторые из них отвернулись. Чтобы скрыть слезы…Те скромные незаметные работники клуба, которые никогда не станут миллионерами, но которые всегда честно делали свое дело, вряд ли когда-нибудь забудут тренера Властимила Петржелу. Он был внимателен к людям, с удовольствием общался и шутил с каждым, часто мог просто так отдать ненужную ему вещь, иногда просто так подкидывал небольшую, но пристойную сумму денег в качестве подарка, причем делал это так, что отказаться было невозможно, жест был непротивным, невозмутительным. Было видно, что он не покупает человека, и не дает ему подачку, а просто делает то, что ему хочется, что приятно. То же самое скажет старенькая гардеробщица в его любимом ресторане, которая крестила Петржела вслед каждый раз, когда тот уходил. Как бы ни распределялись роли во всей этой тяжелой истории, но отъезд Властимила переживал каждый, кто мало-мальски его знал или хотя бы просто несколько раз видел по телевизору. Он всегда витал где-то в облаках, но при этом был земным человеком, который позволял себе слабости, но понимал и когда их допускали другие. Петржела был одним из нас, и никто никогда не стал бы завидовать ему в том, что он – богатый человек. Ибо он был безобидно богатым, и за доброе и честное к себе отношение платил тем же. У меня есть деньги, так пусть и вам будет хорошо! Но даже если у меня сейчас есть деньги, это не значит, что на них я променяю свою свободу, самого себя – так, наверное много сформулировать Петржелы.

Как много людей любило его со стороны, и как мало оказалось тех, кто по-настоящему умел его ценить… Увы, это касается и некоторых сотрудников клуба, пусть были и обратные случаи – ему в тяжелые минуты помогали люди, от которых он меньше всего этого ждал. Что ж, это логично. You'l never walk alone, Властимил. Ты никогда не будешь один…

Разгромленный дом в Дубравах представлял собой грустное зрелище. Там где еще недавно Зузана Петржелова во время своих не слишком частых визитов в Петербург пыталась навести хоть какой-то уют в холостяцком жилье, где никогда не было в холодильнике ничего, кроме йогуртов (со льдом или в сильно охлажденном виде Власта не пил никогда и ничего – болела голова), царил кавардак, как будто дом только-только подготовили к сносу. Петржеловы оставляли много – сервизы, мебель, не собираясь мелочиться с заказами контейнеров, перевозками и прочими заморочками. Прежде чем отправиться домой к одному из сотрудников ФК «Зенит» в качестве подарка, свое прощальную роль выполнил большой телевизор – на нем Властимил впервые посмотрел прямую трансляцию матча «Зенит» без самого себя на тренерском месте.

Питерцы матч с «Локомотивом», напомню, проиграли, а Петржела реагировал на события по-разному. Внешне абсолютно спокойно, но никто на самом деле и представить себе не может, сколько чувств рвались наружу, когда «Зенит» начал проигрывать 0:2, когда Кержаков не забил пенальти, когда прозвучал финальный свисток, когда на его месте камера выхватывала Владимира Боровичку… При этом все 90 минут с его лица не сходила классическая улыбка. Он продолжал «умирать» с нею…По окончании матча телевизор был выдернут из своего угла. Помогая выносить его (телевизор достался одному из немногих истинных друзей Петржелы), я ощущал себя так, как будто помогаю Властимилу убираться как можно скорее…

Настал день отъезда. Проснувшись, я не сразу осознал, что наступили мои последние часы пребывания в Питере. И поверить в то, что не будет больше двухминутных вояжей на базу и обратно, головной боли по поводу состава, Володи с его микроавтобусом и стояний в пробках, препирательств с начальством, нечеловеческого напряжения во время матча, когда за твоей спиной клокочет битком набитая трибуна, я сразу не смог. И тут случился какой-то провал, черная дыра, которая приковала к кровати, и долго не могла позволить встать. Я не хотел уезжать, хотя организм просил об отдыхе после этих нечеловеческих шести месяцев. Я не хотел оставаться без всего этого, к чему я привык и подсознательно рассчитывал видеть всегда. Но встать пришлось. И пришлось даже снова улыбаться…

Володя и Иван с Таней приехали после полудня. Иво сообщил, что в аэропорту, кажется, будет группа провожающих болельщиков, и чтобы я на всякий случай захватил с собой что-нибудь для них в качестве сувениров. Я набрал собственных карточек целую гору – ничего другого в голову прийти не могло. Еще подумал тогда – зачем столько беру? Когда мы уже собрали все вещи и загрузили их в автомобиль, из соседних домов чуть ли не одновременно вышли чешские футболисты – Камил, Паша Мареш, Ян Флахбарт, которого после серии неудач я вынужден был посадить на лавку. Каждый попрощался со мной, пожелал удачи, посмеялись немного. Они не видели, что я расстроен, видели таким, каким я был для них всегда. Жизнь продолжалась, хотя в тот момент сказать эти слова самому себе оказалось сложнее, чем обычно…Последний раз я ехал через весь Питер к аэропорту. Ехал не в отпуск, не на просмотр очередного соперника по Кубку УЕФА, я уезжал насовсем. И тогда, в машине, спросил жену как она смотрит на то, чтобы в ближайшее время сюда еще раз приехать. Просто так, на футбол. Возражений не последовало. Машина уже вовсю неслась по прямой к маленькому питерскому аэропорту. Мне показалось, что у зала отправления как-то очень уж людно. «Властик, там, мне кажется, тебя ждет весь город», – сказала жена. Я присмотрелся и… и увидел море сине-бело-голубых флагов, шарфов, платков, которое срывается с места и движется навстречу подъезжающему микроавтобусу. И тут я попросту потерял дар речи…

Я знал, что Власту приедут провожать болельщики. Знал, как они умеют провожать. Но и в самом трогательном кино, произведенном на голливудских студиях, буквально специализирующихся на патетичных финала, вы не увидите того, что было в аэропорту «Пулково» 8 мая 2006-го года. «Мереседес» тут же утонул в толпе болельщиков, которых собралось больше 300 человек. Пулковские секьюрити даже не поняли, как они должны себя вести в этой ситуации, несмотря на то, что даже профессионалом не нужно было быть для того, чтобы понять – выйти из микроавтобуса и зайти в здание аэровокзала у этого пассажира (тем более, с вещами) нет никаких шансов. Такого в международном «Пулково» еще не было, и ничто не могло остановить эту сцену прощания. Мы остановили машину несколько поодаль и оставалось только наблюдать за кишащей толпой, из которой вдруг стало прорываться нарастающее скандирование: «Спасибо!». Спустя минуту раздалось и более брутальное «Газпром» – позор!». Длилось это все около 10 минут после чего Власта с Зузаной все-таки предприняли попытку прорыва. И, по большому счету, им особо не мешали, иначе никогда бы нам не вытащить гигантские чемоданы из багажника. Народ просто встал кольцом и понеслось финальное: «Зенит» – чемпион!». Наконец к нам подлетел очнувшийся секьюрити: «Что же вы охрану-то не заказали?».Через плечо оглянулся Властимил и, глядя на того, как на конченного глупца, спросил: «Зачем?». Последние вспышки фотоаппаратов неслись вслед, но Петржеловы уже шли в зону вылета. Всю жизнь прощаться с Питером было невозможно, как бы того ни хотелось. Нас с Татьяной пропустили вместе с Властой и Зузой к стойке регистрации. Жены готовы были совсем расклеиться, а Власта, кажется, к этому времени уже ничего не соображал. Лихорадочно, с остекленевшим взглядом, в общем, как обычно, он загрузил сумку на ленту для багажа и совсем уж обыденно-взволнованно вопросил: – Зузи, куда я дел билет?!

Билет был где-то рядом, как всегда. И когда Властимил шел последние метры к стойкам паспортного контроля и мы как-то суматошно попрощались, без лишних эмоций(каждый хорошо умел их прятать и каждый был уверен, что мы-то уж точно видимся не в последний раз), из зала отправления послышалось еще одно скандирование «Зенит»-чемпион!». Тут мне единственный раз показалось, что на глаза у тренера навернулись слезы. Он постоял мгновение, как вкопанный, потом вдруг резко вскинул голову, и на лице у него снова появилось всем знакомое озорное, почти мальчишеское выражение.

– Ладно, без соплей! – приказал он, ни к кому не обращаясь, словно улетал на очередной сбор – Хотя я уже хочу назад.

Махнув рукой, Властимил перешагнул линию…

Вместо послесловия

Вроде, все как всегда. Тренер Петржела важной походкой, в элегантном пиджаке и очках на шнурке выходит к бровке и выверенными жестами указывает игрокам на ошибки. Затем с видом английского джентльмена, наткнувшегося в Гайд-парке на разложившийся труп собаки, брезгливо машет рукой в сторону арбитра, разворачивается и что-то ехидное бросает в сторону скамейки запасных. Вроде, все как всегда. Только вместо сине-бело-голубых трибун питерского «Петровского», в красно-синие рядки кресел наполовину пусты, а за стадионом возвышается не крыша дворца «Юбилейный», а аппетитно торчит башня всемирно известного пльзеньского пивзавода. Как в это ни сложно поверить до сих пор, Властимил Петржела уже не тренирует «Зенит».

Хочу домой, в Россию!

Все плохо. «Сигма» Петржелы проигрывает 0:1. Как-то не по-властимиловски принужденно отбивалась, а затем все-таки пропустила выпад и схлопотала пенальти. Бывший нападающий «Кубани» Резек, который за пару дней до матча признался в интервью одному из местных изданий, что его удивила необязательность русского народа, реализовал 11-метровый. Спустя 20 минут судья Адам назначит в ворота «Сигмы» второй пенальти и удалит еще одного недавнего жителя Петербурга Яна Флахбарта, что будет стоить рефери 4-матчевой дисквалификации. После матча Петржела роскошно улыбается только русскому журналисту. Для остальных выражение лица остается холодным, даже злым.

– После второго пенальти я хотел звонить жене, чтобы она заказала мне билеты в Россию. Рад, что на игре был журналист из Питера, который видел, что может стать, когда в футболе правит коррупция…

Мертвая тишина, занавес, заголовки в газетах на следующий день. Спустя некоторое время Властимилу приходит «повестка» из дисциплинарной комиссии. Насколько я знаю Петржелу, уверен, что он ни в какую Прагу из-за этого не поедет, разве что заплатит штраф.

– Я что, похож на идиота, чтобы позволил себя допрашивать такому скурвившемуся человеку, как Кароли (председатель дисциплинарки ЧМФС – прим. авт.) – предсказуемо вопрошает Властимил, не мигая глядя на меня поверх очков после одной из тренировок в Оломоуце.

Не похож. В Оломоуце Петржелу ждали с нетерпением. И не могли понять, почему «Сигма» проигрывает один матч за другим.

Спустя час после упомянутого неудачного матча в Пльзене, Петржела давит на педаль газа взятого в аренду «Хендая», костерит неумелых водителей и параллельно рассказывает о том, как непросто ему далось возвращение в чешский футбол.

– Знаешь, я до последнего не хотел здесь работать. Но Иржи Кубичеку отказать не смог (один из руководителей «Сигмы» – прим. авт.) – все же давний друг, который попал в тяжелую ситуацию. Он, видишь ли, не платит судьям, не договаривается с соперниками, так и кому он после этого нужен, если всем все портит? Дело не только в принципиальности менеджера «Сигмы». Когда спустя два дня Властимил представляет меня Иржи, сразу становится понятно, почему эти двое – друзья. Эти ребята явно не от мира сего. Несмотря на то, что уже 10 часов вечера, Кубичек сидит в своем крохотном офисе оломоуцкого стадиона «Андрув» и утверждает, что у него еще работы непочатый край, но ради нас он уж так и быть покажет нам кое-что уникальное. После чего… ставит CD c новой постановкой «Травиаты» с зальцбургского фестиваля! Больше всего оломоуцкого босса восхищает опять же питерское сопрано Анна Нетребко, о которой он способен говорить час. Вдруг в голове Кубичека словно что-то щелкает, он тут же переключает телевизор на футбол и начинает рассуждать о проблемах «Гамбурга», и почему немцы сегодня должны обязательно проиграть «Арсеналу». Учитывая то, что у Петржелы на служебной квартире лежит диск Вивальди (никогда прежде экс-тренер «Зенита» не был замечен в пристрастии к классике!), начинаешь понимать, что Кубичек способен заразить своей энергией и легким эпатажем кого угодно. Простецкие люди, типичные выходцы из советской эпохи, минималисты, которые сейчас занимают руководящие посты в ЧМФС, не должны и не могут переваривать таких, как он, как Петржела. Ребята из Оломоуца – «вне системы», со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Про них говорят – сумасшедшие. «Сумасшедший» Кубичек не так давно занимал место вице-президента ЧМФС. Потом прошелся по коррупции, не стесняясь резких обвинений, после чего его в приказном порядке было решено убрать с поста. Юрист по образованию, Кубичек такой постановки вопроса не понял и начал судиться с федерацией, причем процесс продолжается по сей день. Ответ на вопрос – «нужна ли «Сигма» в высшей лиге чешского футбола» – кажется, ясен.

– Мы не повстанцы, – Кубичек пронзительно глядит на меня – мы просто хотим, чтобы все было КАК ДОЛЖНО быть, а не так, как ОНИ ХОТЯТ.

– Я уехал из Питера, где в последние полгода работать было просто невыносимо, но попал также в непростые условия, – сообщает Петржела, пытаясь выехать на кольцевую трассу вокруг Праги, прозевав нужный съезд.

– Вывел «Сигму» на первый матч против «Славии» и мне стало муторно от работы судьи, который свистел все фолы в пользу пражан. Между тем у меня в составе игроки, 8 из которых сыграли в высшей лиге до этого меньше 10 матчей! Меня даже не столь испугали те первые 0:3, сколько озадачил тот момент, как я буду возвращать этим юнцам, с которыми «Сигма» осталась в межсезонье, уверенность в собственных силах. Ты видел, они опять в Пльзене тряслись от страха! А этот засранец Гудец берет и делает назад передачу молодому стопперу Комарику, который играет в лиге второй матч! Берет, и подставляет парня «под пенальти»! Абы как откидывает, алибист, черт бы его взял! Ну да ладно, я ему устрою…

«Хендай» «съедает» во тьме какую-то старую «шкоду»…«Устраивает» новым подопечным Петржела действительно неплохо. Прощая неумение играть в футбол, он жестоко наказывает непрофессиональный подход к делу. Вышеназванный хавбек Гудец в следующем матче на поле не выйдет, а молодой «талант» Хмеличек отправится в дубль за регулярные «травмы» накануне тяжелых матчей.

– Полагаю, что когда парень увидит, как команда выигрывает и получает премиальные, в то время как он сидит в дубле, его здоровье пойдет на поправку, – это уже Властимил глумится в Оломоуце, после тренировки, по ходу которой «старики» во главе с амнистированным Яном Флахбартом (в «Сигме» умеют бороться с несправедливостью) в очередной раз «дернули» «молодежь» в двусторонке. А выиграв, с диким воем дружно сняли штаны и показали деткам задницы.

– Ничего подобного, когда я пришел, здесь не было, – Петржела пытается найти в домашнем холодильнике отдаленные признаки еды, – все были в депрессии, прямо как тогда, в 2002-м в «Зените» после 10-го места. Надо бы в магазин сходить, йогурт купить, что ли…

Питаться одними йогуртами, как в Петербурге, Петржеле здесь не дает Кубичек, таскающий давнего друга на обеды в превосходные по качеству и безбожно дешевые рестораны, тут же, на стадионе. Надо сказать, инфраструктура у «Сигмы» вовсе не аутсайдерская – классная арена на 15 тысяч зрителей, которая готова в ближайшее время принять более современные, футуристические формы, фитнесс-залы, ровные, как ковры, поля для тренировок и игр юношеских команд, которые регулярно побеждают в своих лигах, тогда как «Сигма» забыла путь на верхнюю строчку. Правда, при этом за 20 с лишним лет совместной работы Иржи Кубичек и его давний товарищ и коллега в правлении клуба Яромир Гайда (Властимил его называет «можно сказать президент») регулярно умудряются при ограниченном бюджете и откровенно «ребельской» политике вытаскивать Оломоуц в еврокубки и топтаться рядом с первым местом.

Гайда, патриот Оломоуца, мог бы вдобавок ко всем своим многочисленным функциям в клубе еще и легко работать экскурсоводом – информация о достопримечательностях города вылетает из его уст так же легко, как и доскональные сведения о работе всех подразделений клуба. Их, кстати, совсем немного – для того, чтобы платить зарплату и тому немногочисленному штату, что в «Сигме» имеется (например, начальник команды Мартин Рак выполняет и обязанности пресс-атташе), пришлось немало поработать над созданием базы клуба, благодаря чему «Сигма» по большому счету является лакомым кусочком для крупного иностранного владельца, мечтающего либо проявить себя на почве футбола, либо освоить тот или иной чешский рынок. У «Сигмы» есть стадион, добрые отношения с правительством Оломоуца, много подрастающей молодежи, которых ищет по всем округам молодой спортивный директор Хромы, считающийся лучшим сыщиком талантов в Моравии, нет долгов, но нет главного спонсора. В Чехии компаний, готовых вкладывать в футбол деньги – раз два, и обчелся. А те, что есть, разумеется сосредоточены вокруг, мягко говоря, толерантно относящейся к ЧМФС «Спарты». Есть, впрочем, еще фирма «Preciosa» Людвика Карла, который выпестовал вопреки всему «Слован» из Либерца.

Вот, собственно, и все.

– Никогда такого не было, чтобы мы были последние, – Яромир Гайда болезненно морщится, наблюдая, как «доростенцы» (то есть, футболисты юниорской команды) проигрывают сверстникам из «Богемианс». – Поэтому и позвали Власту. Мало того, что он – профессионал, так еще и местный, оломоуцкий. По сути, он вернулся домой. Вы не знаете, он все еще хочет вернуться в Россию?

Я знаю, что хочет. Огорчать Гайду не хочется. Ответ, впрочем, долго придумывать не пришлось, ибо «можно сказать президент» продолжил сам.

– Мы с Иржи решили предложить Власте место в совете директоров клуба. Он прекрасно знает футбол, способен за две минуты решить сложную задачу по игрокам, распознать что к чему, кто чего стоит. И если даже он и уехал бы от нас, то все равно бы помогал «Сигме». Когда Кубичек решил позвать Петржелу, я ему сказал: «Готовься много бегать, чтобы выполнять все его требования. Просто так Петржела здесь кувыркаться не станет. Будь готов раскошеливаться на обеспечение команды и приобретения футболистов.

Куба летал, как ошалевший, но, вроде, справился. Особенно круто «полетать» Кубичку приходится между матчами в Пльзене и дома с «Брно». Петржела в категоричной форме заявляет, что все приподнятое настроение, которое удалось создать в команде, не стоит одной чешской кроны, если в воскресенье «Сигма» снова не одержит победу. Чтобы молодые верили в смысл исполнения наказов главного, они должны побеждать. Шесть матчей без единого выигрыша – что может быть убийственнее? И кто поможет, если не опытные бойцы? Поможет Гартиг, которого в феврале 2003-го Властимил так же срочно выписывал из Праги на зенитовский кипрский сбор.

– Тогда была такая же ситуация – нужен был негласный лидер, который показал бы, как пугать соперников. Прибавь только еще, что Гартиг повзрослел, поумнел, чуть лучше стал обращаться с мячом, а главное, будет чувствовать себя в Оломоуце дома! – объясняет Властимил, который достал дежурных дедушек и бабушек на стадионе постоянным сидением на работе допоздна. – Завтра с Иржи едем на матч Кубка УЕФА в Братиславу, где Луки играет за «Артмедиа». Надеюсь, получится и мы будем совсем иначе играть с «Брно».

Получается круче, чем можно было предположить. Президент «Артмедиа» Кмотрик долго и дешево выпендривается перед гостями, демонстрируя замашки нового русского. После слов «платите семь миллионов, или валите на…» Петржела, собрается вскочить и уйти, дружище Иржи удерживает Властимила, хотя сам, как признается потом, за два десятка лет не видел ничего подобного. Ситуацию спасает сам бритоголовый форвард, который, отмолчавшись какое-то время, сумрачно произносит: «У меня пункт в контракте, согласно которому вы обещали меня отпустить, если будет приглашение из Чехии. Вот я и хочу уйти…». Жлоб подходит к Гартигу, треплет его по голове, словно скакуна, несет какой-то бред вроде, «ах ты мой коняжка, как же мне тебя жалко…». Всех, кроме самого Кмотрика, почти тошнит…

Оломоуц затаился, словно во время чумы. Никогда ведь последними не были! Переход Гартига обсуждается на всех углах, надежда бьет нездоровой волной. Доктор, я буду жить? Наступает воскресенье. Гайда сидит в кабинете с бокалом портвейна, слегка успокаивает нервы. Кубичек, как обычно, носится по стадиону, выполняя какие-то обыденные задачи. Петржела находит время пообедать с женой Зузаной, которая приехала накануне с известными на всю Россию терьерами Бертиком, Бруфиком и Жофинкой. Тренер бодрится, словно чувствует, что сегодня что-то должно произойти из ряда вон выходящее. Подвыпивший болельщик, чего-то рановато прибывший из Брно, узнает Петржелу и просит с ним сфотографироваться.

– Пан Петржела (здесь только так, никаких Властимилов!), я так за вас болел, когда вы были в Петрограде! Давайте если вас выгонят отсюда, вы возглавите «Брно»!

– Не выгонят, – усмехается Властимил.

– Точно? А то на вашу отставку до конца сентября курс в букмекерке совсем не большой. – Наивный парень. Он еще не знает, что будет с его командой, которая до этого еще не проигрывала, вечером.

– Самое главное, что у меня здесь есть – это единомышленники, – говорит Петржела. – У меня серьезные полномочия, к моему мнению прислушиваются, а не делают из меня клоуна, как это было в Петербурге весной. И я готов Ярде и Иржи за это отплатить.

Первый транш выплаты получается королевским. Петржела выпускает самый атакующий вариант состава, с Гартигом на острие, бразильским мастером одного касания Мелиньо, словацким диспетчером Онофреем и быстрыми молодыми фланговыми игроками. «Сигма» на поле – единое целое, ничего общего с матчем в Пльзене. Даже судья, кажется, в какой-то момент начинает проникаться симпатией к этой только что собранной по ниткам команде и прощает некоторые ужасающие подкаты камикадзе с горящими глазами. В первом тайме Оломоуц чувствует, что сегодня сильнее ветеранов из Брно, но еще не до конца верит в это. Гартиг с пеной у рта тиранит чужих защитников, молодого левого защитника Вепршек, допускающего много брака, едва ли не каждую секунду поддерживают словом более опытные партнеры и сам Петржела. Окончательно «Сигма» сжимается в кулак в начале второго тайма и малюсенький, но едкий левый хавбек Пулкерт выкладывает мяч на ногу Гартига. Еще вчера собиравший вещи в Братиславе Лукаш открывает счет и становится примой вечера. Петржела тут же меняет форварда, памятуя о предстоящей бойне с другим аутсайдером в Кладно. Но и без новоявленного лидера «Сигма» доигрывает матч, соря моментами, как молодой российский бизнесмен банкнотами в ресторане в начале 90-х.

Стадион в полном безумии, после игры тихий и не склонный, в отличие от соседской Остравы, к футбольному фетишизму, Оломоуц начинает на всех перекрестках гудеть клаксонами. К служебному выходу бегут подростки с программками и ручками наперевес: «Пан Петржела! Пан Петржела!!».

Кажется, что где-то это уже когда-то было…

Властимил Петржела

Иван Жидков

Санкт-Петербург – Прага – Либерец – Оломоуц

2005-2006-й год