— Звучит неплохо. — Репортер посмотрел на часы. — Двадцать минут третьего. По всей видимости, лоцманский катер уже вернулся в порт. Если меня разыщут, то могут еще ссадить на одно из встречных судов и взыщут расходы за остановку лайнера. Нет, такой вариант мне не подходит.

— Вот именно, мистер Кейри!

— В то же время я не могу оставить в беде Джейн, и вас, мистер Гордон, и всех пассажиров судна. Я бы не простил себе вашей гибели никогда… Плесните еще, мистер Гордон.

— С удовольствием, но, с вашего разрешения, я попрошу, чтобы нам принесли что-нибудь поесть…

Желудок Томаса Кейри болезненно сжался. Он вспомнил, что последний раз ел вчера вечером перед выездом на место автомобильной катастрофы.

— Да, не мешало бы, — сказал он, глотая голодную слюну. — Только мне надо скрыться в спальне от посторонних глаз.

Стюард принес большой поднос с закусками и фруктами.

— Зачем так много? — спросил профессор.

— Время обеда, — ответил стюард, ловко расстилая на столе белую скатерть. — Всегда в день отъезда большинство пассажиров предпочитают есть в каютах, но затем столуются в ресторане. Там располагающая атмосфера, отличный оркестр, шикарная публика… Что прикажете на первое? Вот, пожалуйста, ознакомьтесь. — Он протянул профессору объемистую книгу в целлофанированной обложке, на которой была изображена «Глория» на ослепительно синен воде, сампан с темнокожим кормчим, туристами в белоснежных костюмах, которые с выражением предельного счастья на лицах следили за плавником акулы.

— О! Да тут целый роман! — воскликнул профессор, взвешивая на ладони меню.

— Действительно, здесь большой выбор, только сегодня ограничено количество блюд. Например, супов не более четырех, а также и остальные блюда в меньшем ассортименте. С завтрашнего дня у нас заработают три кухни: французская, китайская и англосаксонская, но будут блюда итальянские, русские, даже финские, и вообще, можно заказывать все что угодно… Сегодня пока самый скромный обед…

…Томас Кейри ел молча, зато профессор Гордон почти не умолкал. Казалось, он забыл, что привело в его каюту молодого человека. Оглядев стол с закусками и пододвинув к себе салат из крабов, он стал красочно описывать, как ели в XVI веке в Англии:

— Во времена Шекспира в Англии не знали еще изысканных блюд, таких, как у нас с вами. Подобные деликатесы можно было встретить где-нибудь на Востоке — в Персии, Египте и особенно в Китае, где поварское искусство процветало за много веков до нашей эры и сохранилось в самом утонченном виде и по сей день. Англичане ели просто, но зато обильно. Представьте себе гигантский кусок ростбифа, дымящегося на деревянном блюде, или оленя на вертеле в камине, или кабана. Все это запивалось добрым пивом, элем или виноградным вином. Разрешите, я вам налью белого мозельского, оно пойдет к вашей рыбе и моим крабам… Да, отличное вино. Здесь все, как я вижу, отличное. Но я предпочел бы всему этому темное пиво и кабаний окорок с еще не остывшими угольями на подрумяненной кожице или гуся с яблоками и капустой, хотя все это, как видно, мы сможем заказать на завтра. А сейчас не съесть ли нам вот это сооружение из овощей, грибов и какой-то дичи?

Томас послушно кивнул. Он уже не стал прятаться, когда стюард принес на подносе новую порцию еды.

Минут пять они молча поглощали салат.

Потом принялись за суп. Мистер Гордон взял ложку, потянул носом и сказал:

— В доме отца Шекспира любили суп из бычьих хвостов. Три года назад, когда я во второй раз посетил родину Вильяма — Стратфорд-на-Эйвоне, мне посчастливилось обнаружить любопытнейший документ — счет мясника, некоего Самуэля Таккера, адресованный Джону Шекспиру — отцу Вильяма, на сумму в один шиллинг восемь пенсов. Это была сенсация среди шекспироведов, да и не только среди них, вся мировая печать муссировала мою находку, в том числе и ваша газета. Не так ли?

Томас Кейри наклонился к тарелке с золотистым бульоном, что могло сойти за знак утверждения, и взял ложку, силясь припомнить информацию о находке профессора. И почему-то вспомнил, как они с Джейн обедали последний раз в придорожном ресторане, где им подали похожий бульон…

Профессор же продолжал:

— Вы, как филолог, знаете, насколько скудны и спорны сведения о Шекспире. И тут еще один документ, подтверждающий существование гениального человека. По существу, остались только его пьесы, авторство которых до сих пор оспаривается. Не сохранилось ни одного его черновика. Все, чем мы располагаем, это три страницы текста, вписанные рукой Шекспира в пьесу о Томасе Море, которая так никогда и не была играна на сцене, да еще подписи под завещанием Вильяма. Они-то и помогли установить подлинность трех драгоценных страниц… Вам нравится бульон?..

— Очень… — Томас Кейри проводил взглядом стюарда, уносящего посуду. — Зато вот этот человек мне что-то не нравится.

— Ну что вы! Обычный слуга — эпизодическое лицо в нашей пьесе. Хорошо вышколен. Свою роль ведет прекрасно.

— Да, но вы заметили его саркастическую улыбку?

— У него болят зубы. Он даже не спросил, в какой каюте вы едете, и принес нам обед на двоих. У вас, мой друг, просто сейчас обостренная реакция после всех событий. Вам кажется, что стюард тоже мафиози из банды Минотти?.. Я не ошибся?

— Да… он смахивает на итальянца, и это его подчеркнутое безразличие ко мне… Готов заключить пари, что он уже сообщил кому следует, что я нахожусь у вас!

— Вполне возможно. Но это нельзя ставить ему в вину. Он на службе. К тому же вы нарушили священное право собственности. Едете зайцем в каюте, проезд в которой стоит восемь тысяч долларов.

— Верно, черт возьми!

— Так что стюард здесь ни при чем.

— Неужели так дорого?

— Есть каюты и по двадцать тысяч, но мне капитан посоветовал остановиться на этой. К тому же я не настолько богат, чтобы швыряться деньгами.

Томас Кейри отодвинул тарелку.

— Мне надо немедленно встретиться с капитаном.

— Ну зачем такая спешка? У нас еще впереди три блюда, десерт, кофе; теперь час или два не играют никакой роли. Действие растянется, по меньшей мере, на несколько недель.

— Но я не хочу, чтобы меня изловили как зайца.

— До этого, надеюсь, не дойдет. К тому же у вас иммунитет представителя всесильной прессы и чрезвычайной важности информация. Ешьте спокойно. Волнение мешает пищеварению. Выпейте еще вот этого португальского портвейна и постарайтесь себе внушить, что события развиваются, не отступая от текста пьесы и режиссерского замысла.

— Ах, профессор! Оставим эту игру в любительский спектакль. Если мы отдадимся на волю судеб, то, чего доброго, пойдем на дно со всем театром, артистами, оркестром и публикой!

— Не исключено. — Мистер Гордон отпил из рюмки, и лицо его приняло блаженное выражение. — Божественный напиток, советую причаститься.

Вошел стюард с новой переменой блюд. Когда он, разложив на горячие тарелки жареную форель, удалился, мистер Гордон сказал:

— Я не считаю, что мы с вами играем в любительском спектакле. Все вполне профессионально. Да ешьте же. Форель словно только что поймана. Действительно, ее везут живую, я читал об этом в рекламном проспекте. Надо вам сказать, что к поездке я отнесся с должной серьезностью. Ну как форель?

— Рыба как рыба… — буркнул Томас Кейри.

— Ну, молодой человек, да вы, я вижу, не из тех, кого можно чем-либо удивить. А раз так, то все будет прекрасно. — Профессор, улыбаясь, дожевал, утерся салфеткой, затем сказал: — Я превращаюсь в этакого резонера. Никогда не замечал у себя подобного таланта. Вот что значит вести затворническую жизнь. Негде было проявить себя, раскрыться, как говорил один мой студент, изрядный шалопай, но головастый парень.

«Сколько потеряно времени, — с тоской подумал Томас Кейри. — И все из-за него. — Он почти с ненавистью посмотрел на профессора и, встретившись с ним взглядом, покраснел от смущения: столько участия было у того в глазах. — Нет, он славный старик, этот негр. Что бы я сейчас делал, не попадись он мне? В лучшем случае матросы изловили бы меня и спровадили на лоцманском катере. Тогда бог знает что могло произойти с Джейн». Он допил портвейн в полной уверенности, что вот теперь-то, когда он на судне, ничего не случится ни с лайнером, ни с Джейн.

Репортер улыбнулся профессору:

— Ну конечно, все выйдет наилучшим образом.

Мистер Гордон обрадованно закивал головой:

— Вот так-то веселее, дорогой мистер Кейри.

— Просто Том.

— Прекрасно, Том. Вы не курите?

— Нет. У нас в роду никто не курил.

— Ну а я привык курить за работой. Хотя мои предки — рабы с Миссисипи — тоже не курили. Табак для них был табу.

Томас Кейри поднялся.

— Постойте! — остановил его профессор. — Я позвоню капитану, договорюсь о вашей с ним встрече.

…Капитан лайнера Дэвид Смит — высокий, грузный, лет шестидесяти — слушал репортера, полуприкрыв тяжелые, набрякшие веки, его огромные руки устало лежали на подлокотниках кресла. В такой же позе в другом кресле сидел профессор и с нескрываемым любопытством рассматривал просторный салон капитана, стилизованный с бутафорской роскошью под гостиную в Версальском дворце: темно-бордовые штофные обои, копии Веронезе, Тициана и Эль Греко, рояль, по форме похожий на клавесин, ковер по мотивам Ватто — жеманная красавица на качелях и кавалер на коленях, заглядывающий под ее пышные юбки. Здесь все было ненастоящее, и все же создавалось впечатление старины, богатства, тонкого вкуса. Профессор ловил себя на том, что его покоряет вся эта дешевка и что он не удивился бы, если бы сейчас распахнулась дверь красного дерева и вошли бы мадам Помпадур с Людовиком Четырнадцатым.

«Пожалуй, я выпил лишнее», — подумал Гордон и потянулся за рюмкой, стоявшей на полированной столешнице под красную яшму.

Между тем репортер, заканчивая рассказ о своих злоключениях, говорил:

— Вот почему, сэр, я очутился на вашем судне без билета и багажа.

Капитан раскрыл глаза, и Томаса Кейри поразила их ясная голубизна.

— Что ж, — сказал капитан, — весьма любопытно. История, если ее опубликовать, на день-два привлечет внимание американцев. Но боюсь, что ее не напечатают, по крайней мере сейчас. Я весьма признателен вам, мистер Кейри. Хотя должен заметить, что мне трудно поверить, будто отец, отправляя в путешествие дочь, замышляет потопить судно, на котором она едет. Это же чудовищно, Стэн! — повернулся он к Гордону.

— Ах, Дэв, — ответил профессор, — как вы мало знакомы с неприглядными сторонами жизни! Вы романтик, Дэв. Всю жизнь скитаетесь по океанам, среди мужественных людей, боретесь со стихией, и мир кажется вам сотворенным как надо. Не так ли?

— Да, я все больше и больше убеждаюсь, что люди не так уж плохи.

— В общей массе. Согласен с вами, Дав. В людях не иссякло стремление творить добро. Пример перед вами, — он кивнул на Томаса Кейри, — но сколько еще зла! Разве не убивает еще брат брата, дети — родителей и родители — детей своих? Вы говорите, и я согласен с вами, что обвинение мистера Чевера чудовищно, но что мы знаем об отношениях отца и дочери, о характере этого человека?

— Я был вместе с мистером Чевером сегодня. Он нежно прощался с дочерью, поцеловал ее, осмотрел каюту. Просил меня заботиться о девочке. Надо сказать — она очаровательное существо…

Томас Кейри залился румянцем, вспомнив свою встречу с Джейн, когда мафиози волокли его по коридору судна.

«Что она подумала? Джейн не могла понять, почему я не остановился, не подошел к ней. После грязных наветов я должен был обязательно это сделать. Проклятые бандиты!»

Минуту-другую, пока он переживал свою мимолетную встречу с Джейн, он не слышал, о чем говорили капитан и профессор, когда же он вернулся к действительности, то увидел профессора стоящим у открытого окна, капитан же сидел в своем кресле, благодушно улыбаясь. Профессор говорил:

— Как прекрасны берега Калифорнии с борта вашего судна, Дэв. Расстояние сглаживает грубые контуры, так и в жизни…

Томасу Кейри показалось, что они обо всем договорились, пока он грезил наяву, что капитан сейчас отдаст приказ возвращаться в порт. Чтобы ускорить этот момент, он спросил:

— Надеюсь, капитан, вы прикажете повернуть судно в Сан-Франциско?

Капитан улыбнулся, как улыбаются детям, когда у тех возникают невыполнимые желания.

— Нет, мистер Кейри, это не в моих силах.

Репортер вскочил.

— Но это же, это…

— Договаривайте — преступление и так далее?

— Я не собираюсь вас ни в чем обвинять, но поймите!..

— Все понимаю. Редкий рейс обходится без того, чтобы я не получал подметных писем или ко мне не приходили бы люди, предупреждающие о готовящейся диверсии и требующие денег за раскрытие преступления. И должен сказать, не всегда сигналы были явным шантажом. И все-таки мы уходили в рейс и — благодарение богу — возвращались.

— Но теперь опасность налицо!

— В океане всегда опасно, молодой человек.

— Как вы можете рассуждать так спокойно? На судне более двух тысяч человек!

— Если быть точным, их ровно две тысячи восемьсот. Тысяча человек команды и тысяча восемьсот пассажиров. Двести сорок пассажиров первого класса мы недобрали. И пришлось уволить и оставить на берегу пятьдесят человек из команды. А в удачные рейсы у нас на борту ровно три тысячи девяносто человек.

— Как видите, вы рискуете не только своей жизнью.

— Безусловно. И этот риск продолжается уже двадцать три года. Если я поверну судно, как вы предлагаете, возникнет неимоверный скандал. Вместо меня пошлют в рейс другого, и я в мои годы уже никогда больше не получу такое судно, да и вообще, — он махнул рукой, — для меня это будет концом карьеры. Выпейте со мной, мистер Кейри. Это наилучшее, что мы сможем сейчас предпринять. И вы, Стэн, прошу вас, дружище. Отлично, что вы послушались моего совета. «Глория» — первоклассный плавающий отель. Как поживает ваш приятель Кинг?

— Плывет в приличном обществе: справа от него «каюта» таксы, слева расположился сенбернар.

— Джентльмен весьма мрачного вида. Как же, я был ему представлен! Его хозяева Куперы — состоятельные люди, у них в Техасе нефтеперегонный завод или что-то в этом роде. Такие путешествия, Стэн, способствуют общению. Кинг получит удовольствие.

— Надеюсь, Дэв.

— Я также надеюсь, что и к вам вернется ваш всегдашний оптимизм.

— Мой оптимизм никогда не угасал. Вы знаете, что я благодарю судьбу даже за несчастья, так как они позволяют острее чувствовать неповторимость бытия. В то же время я никогда не причислял себя к непротивленцам. Со злом я борюсь всеми силами, хотя чаще всего безрезультатно. Все же в настоящую минуту меня, как и нашего друга Тома, очень интересует местонахождение людей Минотти. Как вы считаете, Дэв, они могут находиться среди команды?

— В принципе — да. Все же если они здесь, то скорее всего состоят пассажирами. За диверсии дорого платят, а такие люди любят комфорт. Все же не думайте, Стэн, что «Глорию» так легко спровадить на дно. Она плавуча, как кокосовый орех. Только что вышла из ремонта. Мы установили современное противопожарное оборудование. Ну конечно, я приму меры, так что не волнуйтесь, друзья. — Успокаивая своих гостей, капитан сам заметно встревожился. Морщины на его лбу стали глубже, придав лицу суровую озабоченность. — На судне есть своя полиция, и в ее, правда, небольшом штате состоит один опытный детектив. Что греха таить, во время плавания иногда нарушаются законы, случаются кражи, скандалы в казино или в барах, так что мы держим специальных людей. Придется им заняться розыском этих негодяев. Надеюсь, вы понимаете, джентльмены, что больше ни с кем не следует делиться своими опасениями?

Томас Кейри кивнул.

Мистер Гордон сказал:

— Безусловно. Слухи могут создать панику, которая расстроит весь сценарий пьесы. Панику следует оставить для четвертого акта.

Капитан, сбитый было с толку, насторожился, затем захохотал, ударив своими ручищами по подлокотникам кресла:

— Черт возьми, Стэн! Да вы неисправимы! По-прежнему считаете, что жизнь состоит из бесконечного числа трагедий, драм и комедий! И на «Глории», по-вашему, разыграются шекспировские страсти?

— Уверен, Дэв. Здесь достаточно действующих лиц.

— Не многовато ли для одной пьесы?

— Главных действующих лиц немного, остальные — статисты. К тому же часть персонажей осталась на берегу. Здесь мы можем оказаться с вами свидетелями таких вещей, которые вы так метко назвали шекспировскими страстями.

— Ну хорошо, хорошо, Стэн, будем надеяться и стараться, чтобы рейс прошел нормально и без особых неприятностей для нашего молодого друга, а также, чтобы и он получил удовольствие от плавания. Вы знаете, джентльмены, я множество раз побывал везде, где только возможно, и все же не перестаю удивляться красоте мира. Ну так как, мистер Кейри?..

Томас Кейри сидел в глубоком кресле и задумчиво вертел ножку хрустальной рюмки. Голос капитана сливался в его ушах с шумом ветра за окном и стрекотаньем вентилятора. Услышав свое имя, он вздрогнул и поднял голову.

Капитан ободряюще улыбнулся:

— Теперь вам придется идти с нами в Гонолулу, оттуда вы сможете вернуться в Сан-Франциско или воздушным путем, или же на первом попутном судне.

Томас Кейри поставил рюмку на стол.

— Капитан! Я не могу вам сейчас открыть всех причин, которые заставляют меня принять такое участие в судьбе вашего судна. Все же я должен вам сказать, что не смогу вас оставить, пока преступник или преступники не будут пойманы или обезврежены другим путем, в то же время я не располагаю средствами, чтобы продолжать путь даже в третьем классе…

Капитан печально улыбнулся:

— Видите ли, мистер Кейри, я не хотел вас огорчать раньше времени, не хотел говорить, что я получил указание ссадить вас именно в Гонолулу. Вами почему-то заинтересовалась полиция. Сожалею, но мои возможности тоже весьма ограничены. Так что вы идете с нами только до Гавайских островов. Там я прихвачу на борт еще пару детективов. Вы же пока пользуйтесь всем на судне…

Вошел радист.

— Сэр, срочная телеграмма.

Пробежав глазами строчку печатных букв, капитан сказал:

— Вам действительно небывало везет, мистер Кейри. Вы никогда не играли на скачках?

— Нет, а что?

— Да вот, шеф сообщает, что ваше дело улажено и вы можете сойти в любом порту следования либо продолжать плавание. Чем это вы так пленили нашего хозяина мистера Чевера?

Томас Кейри пожал плечами и непонимающе переглянулся с профессором.

Мистер Гордон потер руки:

— Все отлично. Именно такие неожиданные ходы вполне закономерны в настоящей пьесе. И неплохо бы по этому случаю еще выпить.

Пригубив рюмку, капитан сказал, повеселев:

— Итак, мистер Томас, ваше желание исполнилось, и если бы вы теперь захотели уйти с судна, я бы принял все возможные меры, чтобы воспрепятствовать такому шагу. Присутствие такого необыкновенного счастливца гарантирует безопасность судна, я пью за ваши успехи. — И он до дна осушил рюмку. Выпив, сказал: — Теперь, мистер Кейри, можете чувствовать себя здесь как на собственной яхте. Я распоряжусь, чтобы вам отвели свободную каюту первого класса.

Томас Кейри покачал головой:

— Благодарю, капитан, только я не собираюсь совершать путешествие за счет мистера Чевера или за ваш. У меня, как я вам уже говорил, другие задачи. Я должен найти людей Минотти, а вы в этом должны мне помочь.

— Убей меня бог, если я знаю, как я смогу это сделать. Какова будет моя роль во всем этом деле?

Мистер Гордон вставил реплику:

— Наконец-то мы, Дэв, начинаем продвигаться в уточнении ролей. И если мне позволено будет дать совет, то я бы предложил обеспечить Тому беспрепятственное передвижение по сцене.

— Вы хотите сказать — по судну? — спросил, пряча улыбку, капитан.

— Вы отгадали мою мысль, Дэв. Именно. Том должен иметь право находиться и среди пассажиров, и в команде — словом, на всех подмостках.

— Вы хотите сказать — на всех палубах?

— Именно. В салонах, в барах, в казино, в бассейнах — словом, везде и всюду.

— Так, — капитан вздохнул, — словом, мистер Кейри хочет взять на себя обязанности добровольного детектива, я об этом догадывался, но теперь вы, Стэн, окончательно убедили меня в этом. Другими словами, нашему молодому другу нужна такая должность на судне, исполняя которую он мог бы появляться везде, не вызывая особых подозрений.

— Даже в каютах, — добавил профессор.

— Насчет кают сомневаюсь, должность стюарда ему не подойдет, да и ограничит возможности передвижения по судну. Надо подумать. Скажите, мистер Кейри, чем вам приходилось заниматься, кроме писанины, то есть, извините, литературного труда?

— Да ничем особенно…

— Все же?

— Студентом работал в ресторане.

— Что делали?

— Мыл посуду.

— Если вас устроить на эту должность, то вы скоро забудете о своих мафиози, у вас не будет времени подумать даже о спасении души. Еще что?

— Одно лето работал на заправочной станции…

— Автомобилей у нас нет.

— …собирал апельсины во Флориде.

— К сожалению, на «Глории» нет и цитрусовых плантаций. И это все?

Томас Кейри стал мучительно перебирать в памяти, чем он еще занимался за свою жизнь. В тяжелые студенческие годы приходилось браться за все: он мыл окна, работал мусорщиком, был сэндвичменом — живой рекламой, давал уроки русского языка, хотя сам знал его тогда из рук вон плохо. Все это не могло пригодиться в данном случае. Неожиданно он вспомнил, что в школьные годы помогал отцу — электромонтеру.

— Видите ли, отец мой был электриком, и я часто с ним вместе делал проводку, устанавливал телефоны.

— Вот это уже кое-что! У нас здесь сотни километров электролиний. Работа найдется. Наш главный электрик — чуть ли не доктор технических наук, его загнала сюда безработица. Подучитесь у него, и по окончании рейса у вас будет вторая отличная специальность. Считаю, что мы уладили это дело. Я прикажу третьему офицеру зачислить вас на должность младшего электромонтера.

— Благодарю вас.

— Оклад, кажется, долларов триста двадцать или триста пятьдесят. И скажу, чтобы вас не особенно загружали работой.

— Благодарю вас.

— Ну вот, мы с вами еще раз убедились, что из любого положения можно найти выход. — Капитан встал и высоко поднял рюмку. — Выпьем за успехи нашего детектива-электрика или электрика-детектива-репортера!

Он вышел с гостями в коридор. Прощаясь, сказал, что всегда будет рад их видеть у себя и что лучше всего приходить к нему после обеда, когда клонит ко сну, а спать ему днем категорически запрещено медициной.

— Док считает, что во время послеобеденного сна особенно много оседает на стенках сосудов этого проклятого холестерина. Так что заходите. Кстати, Том, вы играете на биллиарде?

— Немного.

— Вот и прекрасно. Профессор тоже гоняет шары, и не без успеха. Сыграем партию в карамболь. Играть мы можем вот в такую погоду, и особенно на стоянках. «Глорию» даже в шторм почти не качает. У нее множество современных усовершенствований. Прекрасное судно, джентльмены. Желаю вам закончить день более приятно, чем вы его начали. Так заходите, врач мне рекомендовал игру в биллиард, да я уже, кажется, говорил об этом. — Проводив гостей капитан вернулся в свою каюту.

— Отличный человек Дэв, — сказал мистер Гордон. — Мы с ним ловили форель в скалистых горах.

— Должен быть хорошим, раз ваш друг, — рассеянно ответил Томас Кейри.

— Вы размышляете о девушке, ее отце, телеграмме, только что полученной капитаном?

— Да, мистер Гордон, и как я был прав, что не согласился принять от мистера Чевера каюту первого класса и все прочее.

— Думаете, похоже на подкуп?

— Ну конечно. Раз не удалось меня убрать, он решил оставить меня на судне, боясь разоблачений.

— Логично.

— Я опасный свидетель, который может пролить свет на всю эту темную историю. Я нежелателен сейчас на континенте.

— Да, Томас. Вас хотят убрать с авансцены, но забывают, что мы, как в античном театре, располагаем просцениумом — пристройкой к сцене, на крыше которой в Древней Греции тоже играли актеры. Просцениум — все наши палубы, Томас! На них мы и должны отрежиссировать главные действия пьесы.

— Если бы вы знали, мистер Гордон, как мне необходимо увидеть мисс Чевер!

— Еще бы, без такой встречи резко тормозится действие, хотя все, что произошло в каюте капитана с этой телеграммой, и вообще весь наш разговор так же необходим для сюжета. Неужели вы не чувствуете этого, Том?

— Я все воспринимаю гораздо серьезней, чем любительский спектакль.

Мистер Гордон остановился и в негодовании потряс руками:

— Томас! Как вы можете? Откуда вы взяли, что играют любители? Чевер, Минотти, банда мафиози, подкупленная полиция, по-вашему, это любители? Ошибаетесь! Все профессионалы. Как и в жизни. Все играют свои роли очень серьезно, Томас. Ну да ладно…

Надо навестить Кинга, — после паузы продолжал мистер Гордон, — бедняга первый раз в жизни попал в отдельную каюту. Он совсем одинок, если не считать общества нескольких его коллег. Идемте прямо по этому коридору. Нет, постойте!

Мистера Гордона привлек большой яркий плакат на переборке коридора, на нем была изображена столица Гавайских островов. На голубой океанической воде — столбик текста: «На острове Оаху потухший вулкан Даймонд-Хед гордо возносит свои скалистые склоны над столицей Гонолулу. В кратере этого вулкана расположены правительственные здания. Слева вверху виден пляж Ваикики, окаймленный высотными домами и отелями. Пятидесятый штат Америки состоит из восьми больших и множества малых островов, расположенных в центральной части Тихого океана — почти в 4000 километрах от Американского материка. Гавайи окружены ореолом таинственности и сказочного очарования. Вас ожидает там чудесный климат, убегающие вдаль тропические пляжи, лазурное море и такое же лазурное небо, а в глубине островов — экзотическая растительность… Радушные островитяне встретят вас своим знаменитым „алоха!“…»

Прочитав, мистер Гордон радостно потер руки:

— Да, черт возьми, действительно завлекательная перспектива увидеть все это и услышать «алоха», но идемте, Том, или нет, еще минуту. — Он остановился у витрин с гавайскими сувенирами. Томас Кейри тоже невольно увлекся и стал рассматривать изделия гавайских кустарей — маски из скорлупы кокосовых орехов, модели катамаранов, ткани с фантастическими узорами — и на минуту забыл о цели своей поездки — так ему захотелось увидеть вулкан Даймонд-Хед, идти по бесконечному пляжу, держа за руку Джейн…

В одном из обширных холлов они увидели настоящее отделение универсального магазина: по стенам — витрины и полки с самыми разнообразными товарами, нужными и ненужными в дороге, на лотках вдоль стен — груды трикотажных изделий, плащей, курток, джинсов. Довольно много покупателей рылись в этом изобилии ширпотреба. Три продавщицы заворачивали покупки. И здесь несколько витрин занимали сувениры, только уже не гавайские, а японские.

По пути к «собачьему люксу» они встречали суетливых лотошников, торгующих массой всевозможных вещей.

— Джентльмены, не желаете ли приобрести настоящую панамскую шляпу? Совсем даром — от восьмидесяти до двухсот долларов! — обратилась к ним девушка в панаме и с целой кипой шляп, которые она держала в смуглых, обнаженных до плеч руках. — Панамы в тропиках незаменимы…

Мистер Гордон сбавил было шаг, заинтригованный то ли шляпами, то ли очаровательной смуглянкой, но его спутник увлек его дальше.

— Шляпа мне не нужна, — сказал мистер Гордон, оправдываясь. — У меня есть два тропических шлема. Что меня чуть было не задержало возле очаровательной шляпницы, так это исключительно желание получить добавочную информацию и, конечно, жажда общения с возможной героиней нашей пьесы. Кто знает, может быть, эта девушка тоже сыграет какую-то роль. Поймите, Том, что мы с вами кружимся по сцене, а все эти люди — действующие лица. И этот толстяк, что спешит, видимо, в бар, оставив супругу в каюте, и эта очень пожилая пара, и этот мальчишка, что гонит мяч, ловко пробив его между двух зевак. Действительно, удар что надо!

На мальчишке болтались широченные белые шорты.

— Как успехи, Пит? — дружелюбно окликнул его мистер Гордон.

Мальчик остановился. Он был худ, бледен, на верхней губе блестели капельки пота.

— Я не Пит, я — Фред, — сказал он хриплым голосом, — посторонитесь, джентльмены.

— Успехов, малыш Фредди! — Пройдя несколько шагов, мистер Гордон сказал, сверкнув глазами: — Вы можете не поверить, но я слыл лихим футболистом. Как это было давно и в то же время — вчера. Вы знаете, Том, как это ни покажется вам странным, я не чувствую тяжести прожитых лет. — Он лукаво улыбнулся. — Особенно когда долго не смотрюсь в зеркало.

— Вы и на самом деле…

— Нет, нет, прошу вас, не говорите, что я молодо выгляжу, хотя такая ложь и приятна всякому.

— Нет, в самом деле, мистер Гордон…

— Стэн, Томас!

— У вас, Стэн, совсем юношеские глаза.

— Вот с этим я согласен, Том. Глаза говорят многое о человеке: его возраст, состояние здоровья, волю, настроение, мысли.

Они поравнялись с лифтом, створки дверей раздвинулись, и в коридор вышел сухощавый мужчина в сером спортивном костюме, у него были до синевы выбритые щеки, надменно сжатый тонкогубый рот, угольно-черные, блестящие от брильянтина волосы; он бросил небрежный взгляд на встречных и повернулся к ним спиной. В руках он держал гибкий хлыст; удаляясь, он слегка хлестал им по ноге.

В лифте Томас Кейри спросил:

— Вы обратили внимание на этого человека?

— Я на все обращаю внимание, Том.

— По-моему, он похож на итальянца.

— Или на испанца.

— Но возможно, и пуэрториканец?

— Пока я также затрудняюсь установить его национальность, зато могу поручиться, что мы встретили жестокого, властного человека. Он похож на плантатора из южных штатов.