Люди присмирели, успокаивали друг друга. Кто-то засмеялся. Но вот послышался чей-то злорадный голос:

— …"Святой Михаил» продержался всего три часа. Почти никто не спасся. «Мадагаскар» пошел ко дну через тридцать минут… Так что…

— Замолчите! Замолчите! Как вы можете? Сейчас! Об этом! — прервал его звонкий женский голос. — Негодяй!

— Но, позвольте, миледи, я считаю своим долгом предупредить, осветить картину. Чувствуется некоторое успокоение. Мы не знаем, какое у нас количество шлюпок. Надо выяснить. Идти к капитану. Составить списки тех, кому следует в первую очередь. А не то…

— Поль! — позвала женщина. — Поль! Заткни ему поганую глотку, а не то я сама…

— Не нервничай, Роз. Успокойся, — ответил мужчина. К ногам мистера Гордона упал сбитый хлестким ударом человек. Мистер Гордон поднял его, и тот, прошептав: «Нет, так нельзя, я буду жаловаться», хватаясь за переборку, пошел вдоль полутемного коридора. Вскоре издалека снова донесся его голос, поносящий гангстеров, захвативших судно, и призывающий к отпору всех, кому дорога жизнь.

По пути мистер Гордон услышал еще одно обращение к пассажирам командования судна. На этот раз говорил старпом Гольдман: «Принимаются все меры к ликвидации аварии. В случае малейшей опасности все без исключения пассажиры и члены команды будут посажены в баркасы и катера. Нами вызвано

— и скоро будут — несколько судов и буксиров-спасателей. Пресекайте действия паникеров. Благодарю за внимание».

В собачьем «люксе» царила непроницаемая темнота. Надсадно тявкали болонки. Мистер Гордон в который раз после катастрофы посетовал, что не приобрел электрический фонарик. «Вот что значит неорганизованность и непредусмотрительность! Почему-то мне казалось, что это произойдет обязательно днем», — подумал он, двигаясь на призывное повизгивание Кинга.

Из своей каюты вышел Гарри Уилхем с электрическим фонариком в руках.

— Профессор! Как приятно вас видеть! Кинг вел себя как всегда. Вот Тот подкачал.

— Тот?

— Да, сенбернар. Всего два дня похандрил и отдал богу душу. Сдох во время первого толчка. Только разок гавкнул, и все. Славный был пес. Я уже похоронил его. — Гарри Уилхем вздохнул. — Вовремя убрался. Вы своего возьмете?

— Да, Гарри. Благодарю вас.

— Правильно делаете. А вот куда я этих дену? Вряд ли старухи за ними притопают. Какая там благодарность! Я выполнял свою обязанность. Что-то вы мне много даете. Но ничего, пригодятся. Если удастся выкрутиться, то ведь буду на биче сидеть, пока не пристроюсь хотя бы в Белый дом. — Он засмеялся. Улыбнулся и мистер Гордон. Спросил:

— Что слышно про аварию?

— Аварию? Да мы начисто пропороли днище. Вода уже в машине. Видите, сидим впотьмах. Я тут перехватил знакомого парня, что крутился возле водолазов. Сидим пока ровно. На какой-то каменной гряде. Только бы не было шторма. Слева по борту — глубина километра полтора, а то и два. Так что, док, не унывать. И если хотите знать мое мнение, то лучше всего садитесь на спасательный плот. Надежная штука эти плоты. В баркасе набьется народу

— не повернуться. Плоты напоследок спускают. Я тоже постараюсь попасть на плот. Вот сейчас обойду старух миллионерш и вручу им их собачек, а сам к ребятам. Скоро начнется канитель, док. Это сейчас народ попритих: есть какая-то надежда, а как объявят: «Джентльмены и миледи, двигайтесь к трапам!» — снова такое начнется! Желаю вам, док, уцелеть.

— И вам, Гарри.

— Привет Тому и его милой жене.

— Спасибо, передам. Постойте, Гарри, у вас есть телефон?

— Пожалуйста, проходите, посвечу.

В каюте Джейн никто не поднял трубку. Тогда мистер Гордон набрал телефон «Тритона и наяды», вспомнив, что перед обедом разговор шел об этом баре. Бармен воскликнул:

— О, профессор! Как жаль, что вас нет с нами! У нас здесь очень весело.

— Попросите к телефону Банни.

— О да! Банни, вас просит док!

— Мы тут с того самого момента, — начал Малютка Банни, — когда тряхнуло и когда началась паника. Я удержал девочек и Тома. Ну не то чтобы удержал, а посоветовал остаться, пока обстановка не прояснится. Так нам ждать или двигаться в каюту?

— Ждите. А то еще заблудитесь в темноте.

— И то верно, Стэн! Фонари из коридора возле «Тритона» растащили по каютам…

В одном из вестибюлей шла бойкая торговля электрическими фонарями. Когда мистер Гордон вошел туда, пассажиры уже расходились, светя мощными рефлекторами.

— Нет больше, джентльмены, — сказал продавец. — Себе не оставил.

— Вот так всегда, — услышал мистер Гордон над ухом голос, показавшийся ему знакомым. Обернулся. Перед ним стоял, в желтой пижаме, обувной король

— поэт.

— Это вы? — спросил он, протягивая руку. — И вам не досталось?

— Пятидолларовые шли по двадцать пять. Бизнес есть бизнес. Я бы дал сто. Вы случайно не приобрели?

— Нет, мистер Нигрем.

Из темноты раздался голос Патрика-Клема:

— Есть пара фонарей по сотне за штуку!

— Беру! — крикнул обувной король. Извинившись, он кинулся на голос Патрика-Клема.

У обувного короля не оказалось с собой денег, и он стал уговаривать Лопеса пройти за расчетом в его каюту.

— Может, у вас еще найдется? — спросил мистер Гордон, подходя к Лопесу.

— Профессор! Вас-то я и искал! Вам я подарю бесплатно. Идемте проводим этого джентльмена.

— Я спешу, но если нам по пути… Мне в сторону кормы.

— Мне тоже, кажется, туда же, — сказал обувной король. — Надеюсь, сэр,

— обратился он к Патрику-Клему, — вы дадите сейчас мне один из фонарей?

— Берите, только учитывая сложности с конъюнктурой…

— Хорошо, плачу полторы сотни… Люблю ощущение полной свободы, — сказал обувной король, включая рефлектор. — Помню, в детстве мне нравилось ночью ходить по парку и освещать парочки в кустах.

Патрик-Клем взял мистера Гордона под руку:

— Ну, профессор, вот и произошло то бедствие, о котором вы так пеклись. Никакой диверсии. Слышали, что все натворил штурман и уже, как говорят моряки, благоразумно отдал концы? Или вы все еще считаете, что кто-то подстроил катастрофу?

— Сейчас я убежден в этом гораздо больше, чем прежде, — нахмурился мистер Гордон.

— Дело ваше, профессор. Но факт неоспоримый, что судно наскочило на камни и виновник катастрофы покончил с собой, а мы должны спасать свои грешные души. Не так ли?.. Позвольте! А где же мой фонарь? Ни фонаря, ни покупателя.

Как Патрик-Клем ни светил в оба конца коридора, между бродивших там людей не было заметно желтой пижамы.

Бывший святой отец крепко выругался и сказал:

— Вы знаете, профессор, что я поверил этому негодяю только потому, что он ваш друг.

— Считайте, что вы не ошиблись.

— И вы за него заплатите?

— Разумеется. И даже куплю у вас второй фонарь для себя, который вы обещали подарить.

— Ценю ваше благородство. Может, мы сейчас и рассчитаемся?

— Сколько с меня?

— Триста, профессор, — вздохнул Патрик-Клем. — Бизнес есть бизнес. Вот, пожалуйста. Отличная вещица. Может светить беспрерывно около двух часов и даже больше, пока не сядет батарея.

— Благодарю. — Только сейчас мистер Гордон заметил, что в руках у его спутника небольшой черный чемоданчик, и спросил: — Вы уже собрались?

— Не то чтобы совсем, а так, на всякий случай. Тут все необходимое до первого порта: зубная щетка, полотенце, носки. — Спросил: — Я слышал, здесь неподалеку есть какие-то острова?

— Да, мистер Лопес, по карте близко острова Бонин.

— Вот и отлично. Не зайдете ко мне в каюту, профессор?

— Благодарю, меня ждут друзья. Как-нибудь в другой раз.

— Вы оптимист, мистер Гордон. Приятно было с вами иметь дело.

— Мне также мистер Лопес.

Автоматическая телефонная станция работала безотказно, доставляя капитану все новые и новые безрадостные известия: судно плотнее садится на риф, машинное отделение залито, вода проникла в носовые трюмы, радиосвязь все еще полностью не восстановлена, радист беспрестанно посылает сигналы бедствия, приближается шторм.

В подобных тяжелых обстоятельствах капитан вел себя, по меньшей мере, странно: поручил все меры по спасению пассажиров своим помощникам, приказал не беспокоить его, отключил телефонный аппарат и сел за письменный стол. Более двух часов он что-то писал крупным, размашистым почерком, прерываясь только для того, чтобы принять лекарство, и снова брался за работу.

Писать становилось все труднее: сильно болело сердце и особенно левая рука. Он стал проглатывать по две таблетки кряду и, подождав, пока боль несколько утихнет, продолжал писать. На его белое, как бумага, лицо иногда набегала тень.

Два пухлых конверта с адресами он вложил в большой фирменный пакет с изображением «Глории» заклеил, надписал на нем: «Моему другу Стэнли Гордону» — и положил в ящик стола. С трудом дотянулся до кнопки звонка. Вбежал слуга-китаец.

— Доктора, — слабеющими губами шепнул капитан.

Погасли светильники.

Капитан лежал на диване в своей каюте, скупо освещенной электрическим фонарем. Высокий худощавый врач с седыми висками только что сделал ему укол и передал шприц медицинской сестре.

— Ну вот, теперь вам нужен абсолютный покой, — сказал он.

— Покой! Мне оставаться спокойным? Сейчас, когда гибнет судно с нами вместе?

— Ни слова больше! Поймите, ваше положение очень серьезно.

— Да, доктор, серьезно. Знаю. Старшего офицера ко мне!

— Но, сэр!.. Сейчас, сейчас, только не волнуйтесь. — Врач сказал, приоткрыв двери: — Мистер Гольдман!

Старший помощник, давно ожидавший в холле, порывисто вошел и остановился у дивана.

Он ненавидел своего капитана за то, что тому всегда сопутствовала удача, даже за манеру говорить, улыбаться, за барственно-покровительственный тон. Сейчас же, глядя на огромное обмякшее тело, на побелевшее лицо, скорбную складку возле рта, что-то похожее на жалость шевельнулось в душе Гольдмана. Хотя причин для ненависти у него теперь стало больше: не будь катастрофы, Смит ушел бы на пенсию, и его место занял бы он, Самуил Гольдман. Отныне же и на него тоже ляжет пятно неудачника, соучастника гибели судна, и какого судна!..

Чуть приоткрыв веки, капитан спросил:

— Связь?

— Временами работает удовлетворительно. Шеф требует принятия всех мер для спасения «Глории».

— Своими силами?

— Да, сэр. На предложение спасателей он пока не ответил.

— И не ответит. Что еще?

— На подходе японское судно.

— Как подойдет, начинайте снимать на него пассажиров…

Капитан умолк, положив руку на грудь. Доктор кивнул сестре, та взяла шприц, подошла к больному.

— Ничего, ничего, прошло, — сказал капитан. Потом, жестом отсылая сестру, спросил: — Спасательные средства?

— Все готово, сэр.

Каюта слегка качнулась и замерла.

— Крен? — спросил капитан.

— Возрастает, но медленно.

— Будет шторм?

— Барометр падает, правда тоже медленно.

— Будет ветер… — Капитан посмотрел на затрепетавшую оконную занавеску. — На рассвете сажайте оставшихся людей на катера…

— Есть, сэр.

— Словом, действуйте как надо… У вас все?

— Нет, сэр. Вы предпочтете судно или катер?

— Я останусь на «Глории»…

— Но, сэр…

— Не будем обсуждать этот вопрос. Я принял решение. Разве вы не видите, что я умираю? И мое право умереть там, где я хочу…

— Да, сэр. Виноват, сэр!

— Прощайте, Сэм. Я бывал к вам несправедлив, как и к бедняге Томсену… Он не виновен… Идите… Я надеюсь на вас… Доктор!.. — Он показал глазами на обнаженную руку. Сестра, стоявшая со шприцем, присела на край дивана.

Старший помощник дождался, пока сестра впрыснула в вену капитана лекарство и, наложив на ранку вату, смоченную в спирте, встала с дивана.

— Вы ничего не намерены мне передать? Вы что-то писали?

— Пока нет. — Капитан прикрыл веки.

Врач шепнул старпому:

— Зайдите через час. Прошу вас.

Старший офицер, оглядываясь на капитана, медленно вышел из каюты.

Капитан спросил:

— Доктор, сколько я еще продержусь в сознании? Говорите прямо, как мужчина мужчине!

— Три-четыре часа. Потом мы сделаем еще укол. Перенесем на спасатель…

— Три часа меня устраивает. Не станем терять времени… Мне стало легче… Совсем легко… Мэри! Попросите прислать ко мне мистера Гордона. Немедленно! Каюта 203. Доктор! Достаньте из среднего ящика письменного стола конверт… запечатанный. Да, да, вот этот… Благодарю вас… Здесь адрес… Если вдруг… передадите. Хотя я обязательно продержусь. Только немного отдохну.

— Спать вам нельзя, — сказал врач. — Не закрывайте глаза. Крепитесь!

— Понимаю, доктор. Засыпать мне еще рано… Ну что, Мэри?

— Мистер Гордон сейчас придет.

— Чен не появлялся? Хотя служба его подошла к концу, и он был идеальным слугой. Мне он больше не нужен… Не знал, что так приятно, когда кто-то тебя жалеет. Странное чувство… Вы, милая Мэри, своими слезами влили в меня какое-то бодрящее средство. Словно я изрядно выпил…

Капитан умолк и не проронил больше ни слова, пока не пришел мистер Гордон.

— Дэв! Что с вами?

— Все отлично, Стэн! Доктор, Мэри, оставьте нас вдвоем.

Капитан показал профессору глазами на кресло:

— Садитесь. Доктор гарантирует мне три часа… Немало, Стэн… Я достаточно пожил, временами неплохо. Даже прекрасно! Помните Скалистые горы? Ранние утра возле горной реки. Форель… Как это было необыкновенно… — Он помолчал, собираясь с силами. — Теперь, как вы говорите, конец третьего акта. Финал… Должен сказать что-то поучительное, как герои вашего Шекспира… Как трудно, Стэн… Если бы вы знали. Вы были правы во всем… Судно погубил я, Стэн… Бедняга Томсен не виновен… Вот в чем истина… Тихий Спиро говорил вашему другу правду. Чевер негодяй, но я хуже его… Погубить свое судно для капитана страшнее, чем убить собственного сына… Мне не будет прощения, Стэн, даже на том свете… Больше нет сил… Прочитайте письмо… Вы все поймете… Может быть… — Он недоговорил. Голова, дернувшись, упала набок.

После десяти минут бесплодных усилий врач сказал:

— Какой был сильный и мужественный человек! Катастрофа убила его…

Медицинская сестра Мэри тихо рыдала в кресле.

Профессор подошел и пальцами опустил веки Дэвиду Смиту. Взял конверт, прочитал четко написанный адрес:

«Моему другу Стэнли Гордону».

Тимоти Чевер и его компаньон Рафаэль Минотти сидели на веранде виллы Чевера. Не было еще двенадцати. Стояла ясная весенняя погода. С океана тянул бриз, полоща парусиновый тент. На столе были ваза с фруктами, бутылка легкого калифорнийского вина, три хрустальных бокала.

Минотти сказал, оторвавшись, от чтения газеты:

— Вы снабдили их отличными фотографиями. Все-таки какое внушительное судно наша «Глория»! Прекрасны портреты Джейн, этого борзописца Тома и особенно твой, Тим: лицо у тебя полное достоинства, благородства. И вот здесь: «Катастрофа произошла в одном из самых опасных и таинственных районов Мирового океана, где ежегодно бесследно исчезают десятки судов…» Опять же сравнения с Бермудским треугольником. Они находят, что «море дьявола» гораздо коварнее. И дальше: «Над местом гибели судна стоит непроницаемая пелена тумана…» — Он бросил газету на пол. — Капитан Смит оправдал наши надежды, выбрал самое удобное место. Теперь главный виновник катастрофы наверняка уже вышел из игры. Необходимо…

Мистер Чевер предостерегающе поднял руку:

— Погоди, Раф.

— Да, да, плохая примета опережать события, все же мы можем быть довольны, и стоит выпить по этому поводу. Где же ваша Эва?

— Вот и она.

Вошла Эва О'Брайнен в белом элегантном платье, но босая.

— Что нового? Вижу, Эва, по твоему лицу — что-то случилось.

— Да, Тим. Телеграмма. Смит умер от сердечного приступа.

Минотти усмехнулся:

— Думаю, ему помогли умереть. Я говорил тебе, Тим, что я нашел ему отличного слугу…

— Китайца?

Эва спросила:

— Думаете, китаец его отравил?

— Нет, Эва, китаец Чен сообщит нам подлинную причину смерти.

— Это очень важно, — сказал мистер Чевер. — Нас бы вполне устроил инфаркт, как и пропажа без вести еще нескольких человек.

— Не беспокойся, Тим. Святой отец после неудачи в Гонолулу наизнанку вывернется, а сделает все что надо. Тебе же следует лишь регулярно посылать запросы об их судьбе.

— Не поздно ли? Я думаю, что все пассажиры уже покинули судно.

— Ты должен понять, что тебе необходимо почаще тревожиться о родной дочери и богоданном зяте.

Мистер Чевер болезненно поморщился:

— Прошу тебя, не называй без нужды эту особу моей дочерью.