Вечный ветер

— Костя вполне бы поместился рядом со мной.

— Жаль, но все рассчитано на троих, особенно регенерация кислорода, — ответил бионик и сказал: — Здесь должно вам понравиться. Хотя может ли найтись человек, который бы остался равнодушным к неизведанному!

— Мне очень хорошо. Благодарю вас. Мне приходилось несколько раз опускаться на туристской субмарине в пределах двухсот метров. На «Камбале» — ни разу. У меня такое ощущение, будто я снова на «бублике» — так мы называем нашу станцию. Она похожа на колесо, только совершенно иное ощущение: кажется, что мы где-то в другом измерении, в другом участке Вселенной, на нас действуют иные законы. А вы с Ивом похожи на загадочных людей из другой звездной системы… Что это?. Что за вспышки? Как будто сгорают кусочки железа, ударившись о верхние слои атмосферы. Наверное, ваши микро-кальмары встревожены нашим вторжением?

— Креветки. Скопление креветок. — Чаури Сингх помолчал несколько секунд, наблюдая за роем голубых огоньков, и продолжал: — Сравнение морских глубин с космосом стало тривиальным, между тем многие произносят эти слова, не вникая в их содержание. Вы — другое дело. Вы видели и чувствовали космос, и ваши слова не звучат тривиально.

Биата поблагодарила. Чаури Сингх продолжал говорить вкрадчиво звучащим голосом:

— Да, здесь иной мир. Иные давления, иначе распространяется свет, звук, иначе протекают процессы жизни и ее отражения. Здесь вы можете встретить организмы более эффектные, чем ваш покорный слуга и ваш друг Ив, и даже не менее загадочные, чем жители планет созвездий Орла, Большого Пса, Скорпиона или Большой Медведицы.

На экране появилось улыбающееся лицо Коррингтона. Он сегодня нес вахту на посту Центрального управления. Коррингтон передал, что по сведениям, только что полученным от дельфинов, кашалоты появились на китовых пастбищах. Конечно, их не интересует планктон и они снисходительно относятся к синим собратьям, но их поведение подозрительно. Дельфины уверяют, что кашалоты собрались поработать на больших глубинах.

— Надеюсь, вы оцениваете уникальные возможности, — поинтересовался Коррингтон у Чаури Сингха.

— Пока не могу оценить, — холодно ответил индиец.

— Вы, как всегда, относитесь к моим предложениям со свойственной вам иронией. Я уважаю в вас эту черту, так как ценю юмор, — он подмигнул, — нередко смеюсь над самим собой. Но в данном случае умоляю отнестись с высшей серьезностью. Поймите, что у нас нет зрительной информации о «работе» кашалотов на больших глубинах. Вам представляется редчайший случай заполнить этот пробел и проследить их контакты с кальмарами. Надеюсь, вы понимаете, насколько важна такая информация?

— Да. Но и вы также поймите, что если они захотят «работать» с Жаком, то я приму все меры, чтобы помешать такого рода деятельности.

Коррингтон удивленно пожал плечами; от помех его лицо расплылось на весь экран.

— Вы это говорите вполне серьезно и с полной ответственностью? — спросил он с дрожью в голосе.

— Да.

— Сознавая, что такой возможности может не представиться еще десять, двадцать, сто лет?

— Да.

Коррингтон закрыл глаза и стал молча качать головой. Через десять секунд ему, видимо, удалось побороть бессильный гнев и возмущение, и он сказал:

— Я потрясен! Удивлен! Все же… все же, не могу терять надежду. Поймите, все будет хорошо! — Он постарался бодро улыбнуться, но помехи сначала сжали его физиономию, а потом так вытянули, что на экране остался кончик носа и уморительно вытянутые губы.

— У вас завидная доля оптимизма.

— Нет, что вы! Можно вам задать несколько вопросов?

Индиец устало кивнул.

— Глубина пятьсот?

— Четыреста девяносто пять.

— Великолепно! Проходите каньон?

— Нет еще.

— Курс сто сорок?

— Сто сорок три.

— Благодарю. И последнее! Разрешите напомнить, у вас на борту необыкновенная камера. До скорой встречи! — Расплывшись в улыбке, он растаял на экране.

— Какой славный человек! — сказала Биата.

— Да, очень. Пока дело не касается, как он выражается, «изобразительной информации».

— Его оправдывает увлечение, убежденность. И почему бы нам не выполнить его просьбу?

— Если бы это касалось любого кальмара, кроме Жака. На Жака мы возлагаем столько надежд. Вся его нервная система под контролем. Мы вживили ему в мозг уникальный датчик.

— Вы боитесь, что кашалоты повредят датчики?

— Да, вероятность весьма велика. Они могут попросту съесть Жака или надолго вывести из нормального состояния.

— Но патология вас тоже должна интересовать?

— Я не думаю, что после схватки с кашалотом останется что-либо заслуживающее внимания.

— Вы уверены, что кашалот победит кальмара?

— В большинстве случаев победителем выходит кит. Сказываются высокоразвитый мозг и опыт. А Кинг и Орфеи — два старых, опытных разбойника.

— А каким образом вы хотите помешать их поединку?

Я упивался голосом Биаты, не вникая особенно в смысл ее слов. Я оглянулся, она улыбнулась мне.

— Смотрите! Крабовидная туманность! — вдруг воскликнула Биата. — Нет, нет, пожалуйста, не говорите, что это кто-то выпустил светящуюся жидкость. Что они делают здесь, в такой темноте? Охотятся друг за другом? Сильный поедает слабого? Большой — маленького?

— Весьма часто масса партнеров не имеет значения в поединке. — Чаури Сингх включил прожекторы.

Лучи света почти осязаемой упругости распростерлись во все стороны, как крылья фантастической летательной машины. На экране локатора вспыхивали искорки — кто-то попадался на пути звуковых волн, но, судя по вспышкам, это были рыбы или небольшие кальмары. Иногда в лучи света заплывали белесые рыбы отталкивающей внешности; они как завороженные пялили глаза и шевелили губами.

В луче бокового прожектора появились и исчезли две рыбы, одна из них, меньшая по размерам, заглатывала вторую, превосходящую ее раза в три.

— Ты видел? — спросила Биата. — Какой ужас! Хотя я помню, когда мы проходили «биологию моря», то смотрели фильм со всеми этими ужасами.

— Там были копии действительности, здесь оригиналы, — сказал Чаури Сингх.

— То же самое и с космосом. Сколько я видела лент звездного неба, точных копий Вселенной, снятых за миллионы километров от Земли и увиденных на Земле, в удобном кресле, с сознанием, что вот сейчас можешь встать и выйти в парк, на солнечный свет. Когда же я впервые вошла в главную обсерваторию спутника и посмотрела на Млечный Путь, а потом на Землю, то у меня сердце сжалось, и я заплакала. Что-то подобное происходит со мной сейчас.

Чаури Сингх молчал, сосредоточенно посматривая на приборы. «Камбала» опустилась в каньон, прошла мимо базальтовых скал, поражающих своим величием и мрачностью. Но чего-то недоставало сегодня на жутких берегах каньона, и я сказал об этом.

Чаури Сингх ответил: .

— Недостает Жака. Он поразительно точно вписался в пейзаж. Сейчас здесь как в пустом доме без хозяина.

Я сказал Биате:

— Он стоял у колонны, как студент, первым пришедший на свидание.

— Под часами? — Она засмеялась.

Мне тоже стало необыкновенно весело, и я давился от смеха, косясь на еле намеченный в темноте профиль индийца. Его черная борода иногда совсем растворялась и вдруг возникла вновь, когда он приближал лицо к светящимся приборам.

Я стал наблюдать за красной точкой, еле заметно движущейся по миниатюрной карте. Точка — «Камбала» — оставляет на карте голубой след. Мы вышли из каньона и теперь медленно движемся по раскручивающейся спирали, шаря локатором в черной толще.

Биата, глядя через мое плечо, следила за красной точкой. Ее порывистое дыхание согревало мне щеку.

— Где же он? — прошептала Биата. Ее, как и всех нас, захватила беззвучная охота в кромешной тьме за невидимым кальмаром. Волновал каждый всплеск на экране, непонятный шум, вдруг доносившийся из гидрофона. Предчувствие чего-то неожиданного, непонятного, а следовательно, страшного.

На глубине 950 метров на экране радара появились неясные контуры кашалота. Под углом в 80° кашалот уходил в глубину. Ниже, на глубине 1300 метров, вверх мчался кальмар, он шел по прямой навстречу кашалоту.

Чаури Сингх бросил «Камбалу» круто вниз, направляя ее к точке встречи противников. Он сказал Биате:

— Если в поле зрения появится любой из них, стреляйте.

— Как? А, пушкой! Но где она?

— Нажмите красную клавишу на щитке.

— Вижу, она светится. Я убью их? Да?

— Нет. Парализуете на несколько минут. Но это в крайнем случае. Стрелять буду я сам.

Он уже стрелял, посылая в кашалота поток ультразвуковых волн. Но то ли было слишком далеко, то ли направленные волны пролетали мимо — кашалот не снижал скорости. Наконец он круто вильнул, но все же продолжал идти на сближение с кальмаром.

— Не думал, что Жак такой задира, — пробормотал Чаури Сингх.

— Может, это не он? — усомнилась Биата.

— Участок его… Что такое? Двигатель!

Мы остановились. Красная точка замерла на карте. Как я ни старался найти неисправность, на этот раз дело обстояло сложнее. Чаури Сингх не проронил ни слова, глядя на экран.

Еще метров двести «Камбала» шла по инерции, затем остановилась совсем. Мы могли теперь перемещаться только по вертикали: вверх или вниз. Аварийные аккумуляторы позволяли совершать такие эволюции, а также снабжали энергией локаторы, прожекторы и установку для регенерации воздуха. Мы были в полной безопасности, только не могли идти ни вперед, ни назад.

Биата слегка вскрикнула: кальмар сбоку бросился на кашалота, обхватил его всеми десятью щупальцами. Борьба началась. Кашалот, а в нем было не меньше восьмидесяти тонн, завертелся с проворством рыбы, стараясь сбросить с себя кальмара. Сейчас преимущество было явно на стороне Жака. Кальмар давил, рвал чудовищными присосками кожу противника, выкачивал из него кровь. К тому же он мог сколько угодно находиться в глубине, а кашалоту через час-полтора надо было набрать воздуху или он задохнется.

На экране видеофона материализовалось возбужденное лицо Коррингтона. Он попросил:

— Чаури, дорогой! Переключите изображение на видеоканал. Пожалуйста!.. Благодарю! Довольно хорошая видимость. Жаль, не в цвете. Вы не можете подойти ближе и включить ваши светильники?

— Нет.

— Ах, да. Я понимаю… Ваш Жак не так уж глуп. Он выигрывает время… Какой бросок! Держу пари на что угодно, Орфей разделает моллюска… .

— Никогда! — Чаури Сингх выключил звук видеофона и впился взглядом в черно-серое изображение клубка вертящихся тел.

Орфей изменил тактику. Поняв, что ему не удастся сбросить противника, вращаясь на месте, он резко пошел вверх. Жак стал тормозить, распустив парашютом мантию и включив свой реактивный двигатель.

«Камбала» поднималась параллельно и через минуту остановилась: бойцы тоже не двигались, уравновесив тяговые усилия. Орфей метнулся назад. Этим, наверное, испытанным приемом ему удалось сорвать, правда вместе с лоскутами своей кожи, два щупальца. С бешеной скоростью он завертелся на продольной оси и стряхнул с себя еще две или три гигантские «руки». Сила вращения была так велика, что Жак не мог снова схватить его. А Орфей все вертелся и вертелся. «Руки» Жака стали скручиваться, гигантское туловище отошло назад. Я физически ощущал, с какой силой Жак пытается противостоять инерции, не в состоянии понять, что он сам, своим весом помогает Орфею сбросить его. Раздалось наше дружное «ах». Жак отделился от Орфея и мгновенно исчез за кромкой экрана. Кашалот развернулся на одном месте и замер. На экране появились прерывистые белые линии: усиленно работали локаторы противников, нащупывая друг друга.

«Камбалу» резко бросило в сторону от мощной струи, выброшенной Жаком, проплывшим где-то недалеко от нас.

— Мне надо было стрелять? — спросила Биата. — Я прозевала?

— Нельзя стрелять! Он сейчас так разъярен, что может принять нас за кашалота или за нового врага. Ему некогда разбираться.

— Я чувствовала, что он приближается, кажется, видела его и протянула руку, чтобы нажать клавишу, да нас качнуло. Я поняла, что он проплыл где-то впереди. Почему вы сами не стреляли?

— Успокойтесь! И запомните, что стрелять нельзя. Пока нельзя. Без моей команды. Вы поняли меня?

— Да, да! Не буду. Вдруг он подумает, что это сигналы Орфея! Нет, не буду.

Чаури Сингх увеличил ширину луча локатора, и на экране мы снова увидели кашалота и кальмара. Они мчались навстречу друг другу, причем я заметил, что Жак движется быстрей. У Орфея была прямолинейная тактика, он старался столкнуться «нос в нос» и схватить противника своей страшной пастью. Жак, наоборот, стремился избежать зубов Орфея и снова оседлать его, зайдя ему в хвост. Они устроили «бег» по кругу.

Как-то получилось совсем неожиданно для Чаури Сингха и, конечно, для нас с Биатой, что «Камбала» оказалась в центре круга, по которому кружились бойцы. Круг сужался.

«Что, если кто-либо налетит на нас?» — наверное, подумал не один я в эти неимоверно длинные секунды. Кашалот каким-то непостижимым образом развил такую скорость, что стал догонять Жака. По всей вероятности, Жак стал плыть тише и, конечно, сильно рискуя, подпустил Орфея метров на двадцать. Нам показалось, что кальмар погиб: сейчас страшные челюсти схватят его. Внезапно перед носом преследователя вырос темный шар, и, как только Орфей налетел на него, шар полыхнул ослепительной бесшумной вспышкой. Наверное, Орфей потерял ориентировку — ядовитое облако головоногих моллюсков парализует органы чувств их врагов. Что касается нас, то мы просто ослепли от этой световой гранаты и несколько секунд ничего не видели, кроме разноцветных кругов перед глазами. За это время Орфей нащупал «Камбалу» своим локатором и, приняв за кальмара, пошел на нас в атаку. Не зная еще этого, Чаури Сингх, чтобы отпугнуть кальмара и кашалота, включил все прожекторы. Биата увидела Орфея совсем близко и, забыв предупреждение нашего командира не стрелять без его команды, нажала клавишу. На таком близком расстоянии ультразвуковой заряд, наверное, на миг оглушил кашалота и заставил сбиться с курса. Все же он слегка задел нас, и мы завертелись в водовороте, образовавшемся за ним. Никто из нас не пострадал. «Камбала» еще долго продолжала медленно вращаться, что не мешало нам наблюдать в иллюминатор продолжение боя. Жак воспользовался и эффектом, произведенным его «бомбой», и помощью Биаты, и «оседлал» Орфея.

Вокруг судорожно бившихся тел висели, не смешиваясь, длинные жгуты и клубы красной и голубой крови.

Появились акулы: две огромные белые и несколько голубых; они мелькали в лучах света. Пока они тоже были зрителями. Кашалот слабел. Он сделал еще несколько безуспешных попыток сбросить Жака, который мертвой хваткой оплел ее хвост и висел на нем, как гигантский нераскрывшийся парашют. Прошло уже больше часа. Кислород в крови Орфея был на исходе. Метр за метром кальмар тянул его в черную бездну. Мы проводили их на глубину 4500 метров, затем быстро взмыли вверх. Так же неожиданно, как и выключились, двигатели начали работать.

Коррингтон что-то печально говорил, разводя руками. Возле него стоял Лагранж. Чаури Сингх включил звук:

— …Неожиданный финал, — сказал Коррингтон. — Но какая эпическая битва! Битва титанов. Я же говорил, что все обойдется великолепно, если не считать печального конца несчастного Орфея. Вам же была гарантирована полная безопасность. Ваш друг…

Лагранж перебил его, улыбаясь:

— Да, я поставил дистанционные ограничители. Прошлый раз ты очень близко подходил к Жаку и лишился рук. Кашалот посерьезней нашего Жака. Он, по-видимому, не особенно пострадал. Жду и приветствую твоих смелых спутников.

— Действительно смелых, — насмешливо сказала Биата. — Об Иве я не говорю, но я испугалась только сейчас. У меня дрожат руки, и не верится, что все это было на самом деле, особенно — что я стреляла в несчастного Орфея.

Чаури Сингх повернулся и пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал: он и не заметил, когда Биата нажала на спуск кормовой пушки.

ВЕЛИКИЙ КАЛЬМАР

Великий Кальмар нежился на солнце, едва просвечивающем сквозь сероватую кисею облаков. Он принимал солнечные ванны, раскинувшись на воде. Его гигантское тело подчинялось движению волн, отливало пепельно-серыми тонами, под цвет неба и моря.

Над Великим Кальмаром молча кружили морские птицы. Даже говорливые чайки притихли, будто прониклись почтением к чудовищу, выплывшему из мрака.

— Кошмар, увеличенный в тысячу раз, — сказала Биата.

Какое-то время наш «Пингвин» висел над чудовищем, а затем Ки стал летать по кругу, безотчетно подчиняясь принятому здесь ритму движения. На это тогда никто не обратил внимания, всем казалось вполне естественным, что мы парим кругами.

О Великом Кальмаре утром сообщили дельфины, ворвавшиеся в лагуну. Они бросили свой пост на крайних границах новых полей планктона и в панике примчались домой. За ними еще несколько отрядов прибыли на остров…

— Он поднялся из тьмы, — сказал мне Тави. — Может быть большое несчастье.

— Кто-нибудь его видел? — спросил я.

— Тот, кто его увидит, больше не возвращается.

Я спросил, как, по его мнению, долго Великий пробудет на поверхности и застанем ли мы его, если вылетим через десять минут.

Тави от волнения перешел на ультразвуковой диапазон. В его глазах застыл ужас.

Я стал его успокаивать, сказал, что мы летим на «Пингвине» и будем все время в воздухе, а Великий Кальмар силен только в своей стихии.

Тави дрожал мелкой дрожью. Мне вдруг тоже стало не по себе. Я посоветовал Тави переждать опасность на «балконе» в обществе Хариты, и он с нескрываемой поспешностью кинулся из купальни, где мы с ним разговаривали, к ближайшему карнизу…

Казалось, что огромные глаза Великого Кальмара пристально следят за нами.

Биата зевнула.

— Что это со мной? Я сегодня так хорошо спала, а глаза слипаются.

Костя стал объяснять причину:

— Надвигается циклон страшной силы. С ним не могут справиться метеоракеты. Давление катится вниз. Взгляни на барометр. Ну и экземпляр! Интересно, о чем он сейчас думает. И думает ли вообще, хотя Чаури Сингх, Лагранж и вот Ив уверены в его интеллектуальности. Представь, и у меня в голове туман.

— Но почему такая тишина? — спросила Биата.

— Перед штормом всегда очень тихо.

— Ну нет, это особая тишина. Как там.

— Где?

— В бездне. Ты не был там и не представляешь, что такое тишина. Ты скажи мне, почему молчат чайки? Почему они летают по кругу? Почему мы тоже кружимся? И почему он так смотрит?.. Как хочется спать!

Она положила голову Косте на плечо. Костя замер, боясь пошевелиться.

Петя Самойлов сказал:

— Действительно, очень низкое давление. Я еще не помню такого. Наверное, его величество поднимается на поверхность только при таком давлении и когда солнце прикрыто облаками.

Костя зевнул:

— Конечно, без привычки он сгорит на нашем солнце. Смотрите, потягивается во сне. Ну и скотина! Бр-р!

— Да, он спит с открытыми глазами, — сказал Петя. — Ему необходима солнечная радиация, и вот он поднялся подремать в солярии.

Биата покачала головой:

— Что вы, что вы! Вы думаете, всем нужно солнце? Ах, как бы я хотела снова окунуться в черноту и спать, спать. Вы думаете, он спит? Загорает? Наивные люди! Он поднялся, чтобы полюбоваться на птичий хоровод. Нас он тоже принимает за птиц. Нет, за одну птицу. Или за птиц в птице. Почему мы так высоко летаем? Надо опуститься ниже. Ему будет приятно, когда мы будем ближе. Тогда можно пожать его лапу, одну из его лап.

Всем показалось необыкновенно смешной возможность «пожать его лапу», и мы хохотали до слез.

— Тише! — умоляюще попросила Биата. — Ваш смех как гром. Разве можно смеяться, когда ему нужна тишина! Смотрите, чайки опустились совсем низко. Они совсем закрыли его.

— Надо опуститься ниже, — сказал Костя.

— Конечно, — согласился Петя.

Я тоже сказал, что мы летаем очень высоко.

Ки, усмехнувшись, стал снижаться.

— Вот теперь совсем хорошо, — сказала Биата заплетающимся языком. — Хотя можно… — Не докончив фразы, она уснула.

Теперь мы парили на высоте не более двадцати метров над Великим Кальмаром.

— И мне спать хочется, — сказал Ки и хотел было спустить «Пингвина» еще ниже.

Его удержал Петя Самойлов: перевел управление на автопилота и сказал Ки, чтобы тот оставил командирское место.

Ки рванул ручку двери. Хорошо, что она не открывалась в полете. Я усадил Ки в кресло рядом с Биатой, и он безропотно уснул. Костя также с трудом боролся с одолевающей его тяжелой дремотой. Когда все кончилось, он рассказал, что ему хотелось куда-то идти, действовать, но он усилием воли поборол эту бессмысленную жажду деятельности и, обессилев, уснул.

Вначале мне не хотелось спать, и я не был в угнетенном состоянии, не испытывал я также стремления оставить летательную машину, наоборот — я чувствовал себя как после ионного душа и с сожалением посматривал на ослабевших друзей. Только когда Ки попытался открыть двери, я поймал себя на том, что испытываю острое разочарование от того, что дверь не открывалась. Наверное, похожее состояние было и у Пети, потому что он сказал, поморщившись:

— Надо сменить замок.

Мы кружились в стае птиц над Великим Кальмаром и со злорадным удовольствием наблюдали, как чайки, а потом и альбатросы стали падать в воду и комками перьев лежали вокруг Кальмара. Некоторые падали на него, и он небрежным жестом отшвыривал их метров на сто одной из своих «рук».

Петя Самойлов сказал:

— Все идет так, как я и предполагал. Только почему-то мы долго не становимся птицами. Надо сменить замок, и тогда…

«Действительно, если бы у нас был другой замок, то мы открыли бы двери и полетели по кругу», — подумал я, и мною овладела тягостная апатия. Петя сидел, а я стоял в неудобной позе, и оба мы с туманным безразличием смотрели на экран видеофона, где по очереди появлялись Нильсен, учитель, Чаури Сингх, Лагранж, Коррингтон. Они что-то говорили, и голоса их были явственно слышны в тишине, нарушаемой лишь шелестом крыльев да монотонным жужжанием двигателя, и все-таки мы не могли понять, что они говорят, о чем умоляет Коррингтон, что советует учитель. Их слова заглушал шелест крыльев. И он, этот шелест, казался нам самым важным, самым необходимым. Мы слушали его всем своим существом и смотрели вниз, изнывая в томительной тоске.

Никому из нас не пришло в голову подняться выше над морем, в крайнем случае улететь, избавиться от наваждения.

Тоска отхлынула так же внезапно, как и охватила нас.

Великий Кальмар зашевелился, его туловище стало опускаться вглубь, а голова с пучком щупалец поднялась над водой. Он будто привстал и, чуть наклонись, озирался вокруг… Щупальца его взметнулись вверх и раздались в стороны, приняв форму отвратительного цветка.

— Какая прекрасная лилия! — сказал Костя. Его я слышал и понимал, а что говорили и стремились жестами показать люди на экране, я по-прежнему не мог воспринять.

Костя болезненно поморщился:

— Какой запах! Ты чувствуешь, как пахнет цветок?

— Он пахнет рыбой, твой кальмар. Это «Звездная пыль», так пахнет Биата. Моя Биата!

В ответ Костя засмеялся, и я нисколько не удивился, что Петя поменялся с ним местами. Он спал рядом с Биатой, и она положила ему голову на плечо, а Костя стоял рядом со мной и смеялся.

— Как ты заблуждаешься! — сказал Костя. — Биата любит меня. Только меня, и больше никого.

— А Вера? — спросил я.

— Вера тоже любит только меня.

— А ты?

— Я люблю и Биату, и Веру. Я всех люблю, и меня любят все. И любили бы еще больше, если бы не ты. Ты мешаешь нашему счастью. Знаешь что? — спросил он, обрадовавшись чему-то и глядя вниз.

— Нет, я люблю Биату!

— Молчи! Видишь внизу остров? В середине его цветок, а вокруг деревья, кокосовые пальмы. Сейчас я высажу тебя на этот остров, и ты встретишь там девушку красивее Биаты и Веры.

И в самом деле, внизу зеленел остров. Прибой разбивался о низкий берег.

— Высаживай, только скорее, — согласился я и больше уже не слышал его голоса…

Очень давно, еще в детстве, мне приснился страшный сон. Чтобы избавиться от кошмара, я напрягал всю свою волю, старался проснуться. Наконец раскрыв глаза, я увидел незнакомую комнату, странную мебель, ветер раздувал на окне кроваво-красные шторы. За окном был незнакомый город. Дома с острыми крышами, высокие, качающиеся под ветром башни. Я встал с кровати, пошел к окну и проснулся во второй раз на полу своей комнаты.

Надо мной стояла мама и спрашивала: «Что с тобой? Почему ты на полу?..»

В авиетке, парящей над Великим Кальмаром, я пережил нечто похожее, только более яркое. Еще плохо соображая, где нахожусь, я искал глазами Биату и Костю, полный тревоги за их судьбу. Биата еще спала в кресле, сжавшись в комочек. Костя шепотом что-то говорил, Ки вел авиетку, Петя внимательно слушал Костю. Внизу стелилось море в белых барашках, невдалеке летели еще одна авиетка и «Колымага». Нет, все это уже не могло быть сном. Полузакрыв глаза, я наслаждался охватившим меня блаженным чувством полного покоя и радости, и в то же время мне было жаль, что мы так скоро оставили планету моего сна — Линли.

Костя повысил голос, я слушал его несколько минут и вновь подумал: «А проснулся ли я?» Рассказ его показался мне невероятным. Ведь он рассказывал мой сон! Все, как мне снилось, с малейшими подробностями. Только кое-где допускал творческие вольности. Я завозился в кресле. Костя повернулся ко мне:

— Ага! Проснулся. Вот послушай-ка, что мне приснилось. Целый фантастический рассказ.

— Не о том ли, как мы попали на планету Линли?

— Ого! — Костя подмигнул. — Да он притворялся, что спит! Тогда не перебивай. Сели мы благополучно на космодром, отшлифованный, вот как эта панель, даже лучше. Стоим, разминаем затекшие ноги, любуемся. Хотя, по правде говоря, любоваться нечем. Пейзаж за космодромом — прямо жуткий пейзаж. Горы, похожие на зубы белой акулы, воздух мутный. И вдруг мы, то есть Биата первая услышала шипение и звон. На нас двигался строй чудовищ, похожих на кальмаров. Надо бежать к ракете, спасаться, а ноги не идут назад, только вперед, и мы пошли — прямо на эту братию. Представляете — идем, но страха нет. По крайней мере, я не боялся… Ты, Петр, не улыбайся. Все ведь происходило как наяву.

Я подтвердил. Костя расценил это как плоскую шутку, а Петя и Ки переглянулись. Костя усмехнулся:

— Посмотрим, что вы скажете дальше. Так вот, все эти кальмары оказались роботами. Прошли мимо, даже не посмотрев на нас. Они шлифовали космодром. Быстро вращали диски щупальцами. Я сразу понял, что они работают на солнечных батареях: их покрывали пластинки, отливающие перламутром. На многих роботах пластинки отскочили или болтались на электродах, поэтому стоял звон. Довольно приятный.

— Очень интересная галлюцинация, — сказал Ки. — Я сегодня видел только два солнца — одно зеленое, другое красное — и больше ничего. Мне так хотелось укрыться от них, но ни дерева, ни кустика… Продолжай, пожалуйста.

— Один из роботов упал, — продолжал Костя, почему-то бросив на меня победоносный взгляд. Я дополнил:

— И покатился на нас, ударяя щупальцами по зеркальной поверхности космодрома. Ты с Биатой отскочил в сторону.

Костя нервно пожевал губами и сказал умоляющим голосом:

— Ив, я знаю, ты иногда способен читать мои мысли, но сейчас прошу тебя, не надо. Оставь свои фокусы.

— Совсем не фокусы. Хочешь, я продолжу твой рассказ?

— Пожалуйста.

— Упал еще один робот и не поднялся.

— Правильно. Но продолжай.

— Появился гравиталет.

— И на нем еще робот. Ну?

— Мы полетели над космодромом. Потом над унылой каменистой равниной. Внизу валялось множество мертвых роботов.

— Дохлых. Целые кучи. Но постой, постой. Все это не так трудно угадать. Скажи, что рассказывал кальмар-водитель?

— Историю завоевания планеты.

— Ты делаешь успехи. Продолжай.

— Невероятно! — сказала Биата. — Но и я все это видела. Вот только сейчас меня заставляли ремонтировать солнечные батареи. Хорошо, что я кое-что смыслю в солнечных батареях, а одну из моих дублей повели на переплавку. Так сказал тот главный с гравиталета. Она не разбиралась в солнечных батареях.

— Ну что? — Костя потер руки. — А вы смеялись. Тройной сон! Вещь небывалая в истории сновидений! Рассказывай, Биата, о гибели пришельцев. Все, что мы услышали от водителя гравиталета. Кажется, он вообще был главным.

— Нет, — сказала Биата, — главным, диктатором был кто-то другой, гравиталетчик только выполнял чьи-то распоряжения. Может, там есть электронный мозг.

— Похоже, — согласился Костя. — Перед гибелью люди-кальмары могли оставить программу действий для армии роботов. Дело в том, что на эту Линли летит новая партия эмигрантов и роботы должны создать если не море, то приличные водоемы.

— Водяная цивилизация? — Петя вопросительно посмотрел на Биату.

— Да, они жили в воде, — продолжала Биата. — Первые эмигранты уже почти освоили планету. Мы видели бассейны в зданиях без окон, но очень светлых. Посмотрели бы вы фрески на стенах! Совершенно непередаваемая гамма цветов подводного мира. И эти люди-моллюски с продолговатыми глазами… Все они умерли очень давно.

— От какого-нибудь вируса, — заключил Костя.

— Возможно, — согласилась Биата. — Гравиталетчик сказал, что им удалось создать много водоемов, но роботы стали погибать от коррозии поверхностей, а люди — от коррозии внутренностей. — Биата перевела дух. — Теперь самое интересное. Каким-то образом они сняли с нас «матрицы» и начали создавать дубли.

Биата стала рассказывать, как мы стояли на раскаленной от солнца площади, а из черной двери выходили по трое наши дубли — точные копии — и, не взглянув на нас, уходили по желтой дороге.

— Массовый гипноз, — сказал Петя Самойлов. Ки покачал головой.

— Но тогда надо предположить, что мы имеем дело с высокоинтеллектуальным гипнотизером. Чтобы внушить такие картины, надо обладать способностью воспринимать любую информацию и трансформировать ее в сознание других существ вполне сознательно.