— Ты лучше скажи, где твой ужин?
      — Ах, ужин! Неужели ты думаешь, что появление какой-то звездочки может помешать нашему ужину?
      И все-таки никто не тронулся с места. Мы еще не привыкли к зловещему свету звезды. Она казалась совсем близко, как застывший в небе монгольфьер во время народных гуляний.
      Мир стал оранжевым. Горизонт стерся. Мы стояли на оранжевом песке. Оранжевые тени от оранжево-черных стволов пересекли полоску суши и легли на воду бухты. У оранжевого барьерного рифа устало гудел оранжевый прибой.
      — Действительно весь мир стал оранжевый, — сказала Биата. — Но потом, очень скоро, все изменится. Все будет как прежде.
      — После ужина, — сказала Вера, — я буду разжигать костер. Ив, помогай мне. Ты умеешь разжигать костры. Мы поставим поленья шалашиком… Нет, ты только подавай дрова. Кокосовое волокно положим в домик…
      Костя говорил Биате:
      — Я просил дельфинов поймать тунца или в крайнем случае парочку рыб-попугаев. Вот увидишь, какое будет блюдо, если Ив вместо поваренной соли не захватил глауберову соль. Нет… Попробуй. Кажется, на этот раз он оказался на высоте.
      — Настоящая, — подтвердила Биата.
      Послышалось характерное дыхание дельфинов. Они быстро приближались к берегу. Костя бросился в воду и поплыл им навстречу. Скоро донесся его ликующий голос:
      — Тунец! Поджигайте! Вера сказала:
      — Надо было добыть огонь трением или еще как-нибудь по первобытному, да боюсь, мы не сможем сейчас. Придется зажигалкой. Дай, пожалуйста!
      Огненная дорожка от костра, трепеща, бежала по оранжевой воде.
      Тави и Протей подплыли к берегу, оживленно комментируя каждое наше движение. Их приводил в восторг и косматый, излучающий солнечное тепло огонь, и дым, евший глаза, и снопы искр, и потрескивание древесины. Почему-то никто из них не спросил о звезде. Было заметно даже необъяснимое равнодушие к редчайшему явлению.
      Биата спросила, глядя на огненную дорожку:
      — Вам никому не хочется пойти по этой дорожке?
      — Ну конечно! — сказал Костя. Он у воды разделывал тунца. — Очень хочется. После ужина можно пробежаться.
      — Нет, ты говоришь неправду. Я знаю, это невозможно.
      — Нет ничего легче! Хочешь?
      — Очень!
      — У меня есть упряжь и лыжи. Тави и Протей с удовольствием покатают тебя.
      — Нет, мне хочется встать и пойти просто и тихо, без всяких приспособлений, как по этому песку.
      — Сложней. Но если поразмыслить…
      Вера сказала:
      — Костя, тебе уже раз влетело за неэтичное поведение в отношении приматов моря. Если Нильсен или Мефодьич узнают про твою упряжь…
      — Откуда они узнают? — Он стал насвистывать, нанизывая куски оранжевого мяса на бамбуковые палочки. Я хотел помочь ему, да он сказал:
      — Уходи, тут дело тонкое, и ты все испортишь, — затем воткнул заостренные концы палочек в песок возле костра, наклонив мясо над раскаленными углями.
      Биата сказала:
      — Мне кажется, что когда-то, очень давно, я сидела вот так же у огня.
      — Генетическая память, — авторитетно заявил Костя. — Не так уж давно наши предки грелись у костра. Надо чаще вспоминать, заглядывать в потаенные уголки нашей памяти, и тогда многое вспомнится. Вот Ив видел, как я стрелял в китовых акул, потому что расшевелил у себя центры наследственной памяти. Попадал без промаха, стоя в пляшущей на волнах ракете, и только потому, что мои предки были охотниками.
      Биата слушала его, думая о своем. Когда он замолчал, выжидательно поглядев на нее, она спросила:
      — Тебе ничего не говорили о ней, — она кивнула на звезду, — Тави с Протеем? Как они относятся к событию?
      — Как-то странно, будто они уже ее видели. Дельфины живут дольше нас на Земле. Они прекрасно знают звездное небо. Ориентируются по звездам. Я сейчас спрошу.
      На Костин вопрос Тави ответил:
      — Звезды, как все, родятся и умирают. Есть звезды живые, есть мертвые. Звезда цвета ядовитых водорослей — мертвая звезда.
      Биата, сидевшая на песке, вскочила:
      — Как верно! Поразительно верно! — говорила она восторженно. Нахмурила брови: — Костя, ну разве можно так шутить?
      Костя молча прижал руки к груди.
      — Нет, ты известный фальсификатор!
      — Ив! — взмолился мой друг. Я поручился за правильность перевода. Биата умолкла и в раздумье стала подгребать угли поближе к вертелам.
      Вера медленно поворачивала рыбу, как будто ежедневно занималась этим необычным делом.
      — Мне нравится такая жизнь, — сказала она, — очень нравится. Надо попробовать. — Обжигая пальцы, она отломила кусочек шипящего мяса и отправила в рот.
      Мы все следили за ней. Я заметил, как Костя повторяет все ее ужимки, да и я поймал себя на том, что облизываю пересохшие губы и ощущаю во рту вкус подгорелой рыбы.
      Вера страдальчески сморщилась.
      — Не посолили! — объявила она трагически. — Где соль?
      Даже Биату захватила эта игра в древних людей. Она, заговорщически кивнув Вере, встала и скрылась за оранжевыми стволами пальм. Звезда поднялась над океаном.
      Капли жира падали на угли и вспыхивали коптящими огоньками.
      Вера сказала, пересыпая в горстях песок:
      — Мне начинает мешать эта непрошеная звезда.
      Я стал объяснять причину Вериной неприязни к Сверхновой и, кажется, говорил скучно, в то же время прислушиваясь к шуму прибоя, заглушавшему шаги Биаты.
      Косте надоели мои сентенции.
      — Подкинь лучше дров, — сказал он, — возле тебя их целая куча.
      — Да, да, — сказала Вера, — все, что ты говоришь, логично, но не только поэтому у меня такая неприязнь к ней. Звезда должна давать радость.
      Вернулась Биата.
      — Вот! — К огню покатились орехи. — Вера еще днем говорила, что это необыкновенные орехи. — Сев к огню, Биата сказала: — Она будет светить недолго. И все-таки она удивительная…
      — Что в ней удивительного? — спросил Костя. — Просто нахальное светило. Не следует обращать на него внимание. Будто, кроме него, нет звезд на небе! Тави хорошо сказал про него. Ты же сама согласилась с ним?
      Все мы невольно подняли головы. На небе не было звезд, их закрыла оранжевая пелена, и только горела Оранжевая.
      — На самом деле, — проронил Костя и стал поспешно вытаскивать из песка палочки с жареным мясом.
      — Да, она удивительная, — сказала тихо Биата, не замечая Костиной протянутой руки, — ее уже давно нет, тысячи лет назад она перестала существовать как обыкновенная звезда. Мгновенно сгорела. Остался сгусток материи. «Черная яма» или «Черная смерть». Тоже звезда. Небольшая. Всего пять-шесть километров в диаметре, но масса ее так плотно сжата, так чудовищно велика, сила тяжести настолько невообразима, что от этого карлика не может оторваться даже световой луч.
      — Ловушка для космонавтов эта головешка, — сказал Костя.
      — Да. Все, что попадает в сферу ее притяжения, никакими способами не сможет вырваться, даже…
      — Даже световой луч… — начал было Костя и умолк под взглядом Биаты.
      — Я начинаю повторяться. Вам все хорошо известно.
      Вера сказала:
      — Какая возвышенная поэзия: светить — исчезнув. Очень скоро ее оранжевый свет промчится мимо нас и будет летать еще тысячи лет, пока не рассеется в космосе. Но долго еще люди других миров будут ждать появления эфемерной звезды, как ждали мы…
      — Вы испортите мне ужин, — возмутился Костя. — Хватит звезды! Да здравствует жареный тунец!
      Биата приложила палец к губам:
      — Тсс! Смотрите!
      К огню ковылял оранжевый краб. За ним другой. Вера вскочила, услышав шорох за спиной. Крабы остановились в метре от огня, их глаза-бусинки отражали отблески пламени.
      Костя схватил пальмовый лист и хотел было разогнать крабов, но Биата и Вера попросили не трогать их. Общество крабов придавало нашему пиршеству еще более экзотическую окраску. Так крабы и сидели, тараща глаза, пока мы ужинали.
      — Я всегда дружил с крабами. — Костя отбросил в сторону пальмовый лист и стал вибрирующим ножом срезать макушки у кокосовых орехов.
      Биата с Верой зашли в воду и стали угощать Тави и Протея.
      Тави в знак наивысшего одобрения пронзительно свистнул и сказал:
      — Вкусно! Мясо совсем не похоже на тунцовое, у него вкус одного моллюска с большой глубины. Только еще вкуснее!
      Протей заметил, что мясо потеряло сочность, но есть его можно, и попросил еще.
      Вера, вся перемазанная жиром и сажей, отпила сока из ореха и, вздохнув, сказала:
      — Я никогда не ела ничего подобного! Наш стандартно-изысканный стол утратил первобытную прелесть. А сок! Чудо, а не сок! Надо собрать здесь все орехи, посадить на вашем острове, остальные я возьму к себе. Мокимото простит мне за все причиненные ему огорчения.
      Протей сказал, что и на отмелях и в океане все женщины стремятся к необыкновенному. По его мнению, только женщины могли придумать есть мясо тунца после того, как оно постоит возле маленького солнца.
      Я перевел.
      — Какой он милый! — сказала Биата.
      — Галантный, — добавила Вера. Костя высоко поднял кокосовый орех:
      — Я согласен с моим другом Протеем. Жаль, что ни он, ни Тави не могут поднять чаши и выпить вместе с нами за всех женщин Вселенной, независимо от того, ходят ли они большую часть времени по земле или плавают в морях и океанах, за их талант любить все необыкновенное! Хотя… последнее и не в мою пользу.
      Мы отпили из импровизированных чаш прохладного, чуть пощипывающего язык сока.
      Вера сказала Косте:
      — С твоими талантами я бы не выступала с такими публичными заявлениями.
      — Какие там таланты…
      — Их так много!
      — Например?
      — Ну, хотя бы твой дар готовить. Ни один робот, напичканный самой изысканной программой, не сможет состязаться с тобой, если же в его решающем устройстве возникнет что-то похожее на одну из твоих идей, то у него от непосильной задачи перегорят все сопротивления и конденсаторы.
      — И только?
      — Никого еще из живущих под солнцем и всеми звездами, включая Сверхновую, природа так безрассудно не награждала таким количеством талантов. Пользуясь только одними верхними и нижними конечностями, ты взбираешься на самые высокие пальмы, ешь сырых улиток, прыгаешь на голове, поешь колыбельную на языке приматов моря. Ты знаешь даже язык китов и вот уже осушаешь второй орех.
      — И только?
      — Вы заметили, — спросила Вера, — как много он может выразить всего двумя словами и особенно молчанием?
      — Это признак непомерного честолюбия, — сказала Биата. — Во времена докоммунистических формаций из таких сверхчеловеков созревали диктаторы!
      — Какое емкое слово — созревали! — Вера театрально подняла палец. — Смотрите, этот процесс уже завершается на наших глазах. Он заставил Тави и Протея поймать рыбу, нас — инструментом каменного века перерезать ствол пальмы, даже доставку соли взвалил на плечи Ивана, а мне милостиво разрешил вращать куски мяса возле огня. Затем с помощью полусырого, полугорелого белка через желудки повлиял на нашу психику, принудил выказывать себе знаки почтения и вассальной покорности.
      — Типичный тиран эры неустроенного мира, — сказала Биата.
      Костя скалил зубы, лицо его, вымазанное жиром тунца, лоснилось.
      — Как мне теперь понятно изречение нашего Старика! Он говорит, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Все же я иду дальше в своих благодеяниях и открываю танцы! Всегда во время пиршеств устраивались танцы.
      Вера запела, прихлопывая в ладоши, мы подхватили странный, только что родившийся напев. Тави и Протей ответили ритмичным пощелкиванием, они тоже стали танцевать, стоя вертикально в воде. Песок плотно укатали волны, он был влажен и слегка пружинил под ногами.
      Биата подала мне руку. Ее оранжевое лицо выражало захватывающую дух радость.
      Мы перепрыгивали через крабов, на оранжевом небе появилась огромная багряная луна. Наши двойные тени заметались по песку, создавая невообразимую сумятицу. Усталые, мы бросились в прохладный рассол бухты. Костя подготовил сюрприз для Биаты и Веры: опустил в коралловые заросли люминесцентную лампу очень большой яркости. Даже нас с Костей поразила открывшаяся картина подводного мира, сосредоточенная в круге света. Краски были ярче, сочнее, чем днем. Рифовые рыбы мгновенно проснулись. Их появилось неисчислимое количество: кузовков, хирургов, рыб-попугаев, рыб-ангелов, золотистых люзоинов, коффры.
      Девушки восторженным молчанием благодарили Костю, хотя можно было разговаривать: все надели маски-«жабры». Биата подплыла ко мне и показала на стайку коффр, с видимым интересом смотревших на нас. Я впервые увидел, что у них умные глаза и странное выражение физиономии: любопытное и в то же время недоверчивое.
      В довершение всего над нами проплыли манты. Если у коффр есть что-то человеческое, то манты похожи на существа с другой планеты, случайно залетевших на Землю. И днем, и ночью всегда они куда-то плывут, вернее, летят, махая «крыльями», будто разыскивают выход из этого странного мира.
      — Я даже забыла о звезде, — сказала Биата, когда мы вышли на оранжевый берег. — Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что больше нигде нет такой красоты, такой щедрой жизни, как у нас.
      Вера обняла ее за плечи:
      — Твое «у нас» звучит так, как будто ты говоришь о своем маленьком домике в Голицыне. Наверное, чтобы очень крепко полюбить Землю, надо ее покинуть на какое-то время?
      — Как ты права! До спутника я и не думала о. ней. Как не думаешь о пище, воде, воздухе. Но когда я увидела ее, покрытую тучами и такую одинокую и, по существу, такую крохотную, то мне стало ее по-матерински жаль.
      Девушки стояли в стороне и шептались, а мы долго устанавливали палатку. Потом они пошли по оранжевому песку. Слышались их голоса, смех, хотя и грохотал прибой.
      — Надежно. Не улетят, — сказал Костя. Я в который раз потрогал крепления.
      — Не улетят.
      Минут пять или час — так долги были минуты без наших девушек — мы перебрасывались пустыми фразами.
      Их все не было.
      — Поздновато, — сказал Костя и пошел к воде.
      Мы поплыли к ракете.
      Палатка засветилась, как гигантский цветок «факела Селены». Эти кактусы сажают в Мексике по краям дорог, они раскрывают лепестки только ночью, а с первыми проблесками зари сворачивают их.
      На крохотном экране видеофона мелькали отпечатки событий прошедших суток.
      Доктор Вуд опубликовал первые данные о связи между электромагнетизмом, «субатомными» частицами и притяжением, полученные на основании наблюдений за излучениями Сверхновой звезды.
      Грузовая ракета вернулась с Луны.
      Новый рудник в Антарктиде.
      Костя по гидрофону разговаривал с дельфинами. К нам приплыли Хох и Бен, недалеко от острова они заметили Черного Джека и еще несколько косаток, охотившихся на кальмаров.
      Костя включил пеленгатор, и сразу же на нем появились импульсы микропередатчика, поставленного на плавнике Джека.
      — Работает! — сказал Костя. — Мне хотелось бы еще с ним встретиться. Ты знаешь, Старик назвал его предводителем команчей.
      — Очень верно.
      — Еще бы!
      Вера и Биата вышли из палатки. Одинаковые, как близнецы. Доносились их голоса:
      — Какой нежный, прохладный песок!
      — Необыкновенный!
      — И ветер.
      — Сегодня все необыкновенное.
      — Что это?
      — Прибой.
      — Как можно спать в такую ночь?
      — Тише! Мы их разбудим.
      — Если они могут спать при таком грохоте…
      — И все-таки тише.
      — Ты плохо знаешь мужчин.
      — Все-таки уйдем к океану.
      — Хорошо…
      Они почему-то не уходили, гул прибоя заглушал их голоса, а они стояли к нам лицом, как черные статуи на светящемся фоне палатки. Мы смотрели на них, и удивительное ощущение охватывало сознание. Черный Джек, Оранжевая звезда, все события в мире отошли куда-то, забылись, исчезло все, кроме двух девушек на оранжевом песке. Там сейчас находился центр Вселенной, там таились силы, зажигающие звезды, направляющие пути галактик, родящие жизнь и дарующие смерть.
       КОНЕЦ

ОБ АВТОРЕ