Я должен был возвращаться назад, идти к развалинам. Но этот проклятый свет… Если бы он исчез, я бы немедленно пошел туда.

Но почему? Почему развалины? Я же на самом деле хотел уйти, скрыться и… Нет! Подожди! Подожди…

Я уничтожил последнего из них. Теперь все кончено.

Нет.

Я прикончил мистера Блэка.

Нет.

Нет?

Нет.

И тогда распахнулись ворота Ада, я — он слишком ослаб, чтобы сопротивляться последнему слиянию. И самым жутким последствием осознания этого факта стало желание одновременно рассмеяться и завопить от ужаса. Понимание происходящего не означает, что вы с этим согласны, или что вы можете этому воспрепятствовать. Я беспомощно разглядывал то, чем стал. В самом буквальном смысле — глядя на это с обеих сторон сразу — я был своим собственным злейшим врагом. Мне кажется, я действительно рассмеялся, но лишь на секунду. Меня волокло по коридорам памяти, и все вспоминающиеся поступки были вызваны теми чувствами и желаниями, которые теперь сразу же сталкивались с прямо себе противоположными. Я стал задыхаться. Это было слишком. Слишком, слишком. Меня разрывало на куски.

Я уже был бессилен помочь себе. Что бы я ни подумал, что бы я ни почувствовал, это вызывало немедленную ответную реакцию, контрвспышку гнева, вины, страха. Мое спасение, загнавшее этот ужас обратно в Ад, пришло оттуда, откуда только и могло прийти — из внешнего мира. Меня что-то отвлекло.

Это был шум, негромкий и отдаленный, но совершенно здесь неуместный. Металлический скрежет. Периодически повторяющийся.

Все мое существо сосредоточилось вдруг в моих органах чувств, а остатки раздиравших меня эмоций, смешались и уступили место предельной осторожности.

Я прислушался, передвинулся вправо, низко пригнулся и выглянул за край моего каменного щита. Свет по-прежнему бил в каменную глыбу с другой стороны; хотя прошла секунда, или чуть больше, прежде чем он опять ударил мне прямо в глаза, я уже успел заметить источник шума.

Это был какой-то приземистый робот с фотоэлектрическими глазами, катящийся в мою сторону на темных гусеницах.

Я сразу же повернулся и побежал в противоположную сторону. Я не сомневался, что это за мной.

Вниз. Потом вверх. Потом опять вниз. Некоторое время свет преследовал меня, но потом я спустился до такой точки откоса, после которой уже оказался вне пределов его досягаемости. Я побежал медленнее, пытаясь восстановить дыхание, прижимая к боку ладонь. Я должен был беречь свои силы. Дальше, почти на всем протяжении маршрута, дорога шла под уклон, и это обрадовало меня.

Я оглянулся, но робота еще не было видно. Там, впереди, лунный свет серебрил фасад Крыла, Которого Нет. Я сумел разглядеть одинокое освещенное окно. Я узнавал места, где уже пробегал раньше. Стелющиеся по земле дымки, легкий туман в ложбинках… Влажные камни поблескивали, как осколки черного стекла. Я почувствовал, что у меня есть шанс опередить своего преследователя.

Иногда я его слышал. Он на хорошей скорости двигался по моему следу, давя и разбрасывая гусеницами мелкие камни, царапая твердую поверхность. Я не знал, благодарить мне его или проклинать. Ведь свет не только мучил меня, но и притягивал. Теперь, когда я уже до некоторой степени представлял себе, кто я есть, кое-что стало более понятным. Мы действительно пытались добраться до развалин, а вот зачем, я не знал. Это было не просто частью тщательно продуманного плана по уничтожению последнего из них-нас. Нет. У меня все еще оставалось сильное желание пойти туда. Я чувствовал, что, кроме всего прочего, свет был еще и маяком, призывом, обращенным ко мне. Только тот я, которого он настиг, уже не был тем мной, которому он предназначался. Часть меня была им ошеломлена, перепугана, хотела от него скрыться. Но он действовал на меня, и даже когда я уже бежал, меня, все еще манил его зов. Однако, когда появился робот, это противоречие окончательно разрешилось в пользу бегства. Свет что-то таил в себе, какую-то волю, разум… И бежать от него надо было уже потому, что я этого не понимал.

Скоро звуки за моей спиной стали громче. Казалось, что он набирает скорость. Я все время оглядывался на бегу.

Я бежал, огибая каменные глыбы и валуны, перепрыгивая через трещины в земле, минуя ямы и овраги, спускаясь все ниже к большому участку, над которым все еще висел туман. Некоторая надежда на то, что там мне удастся от него окончательно оторваться, сразу же исчезла, как только я понял, что из-за особенностей рельефа поверхности я скоро опять окажусь в световом кольце. Приглядевшись, я заметил вдалеке его отблески.

Заставляя себя спешить, я споткнулся, с трудом удержался на ногах, едва не запаниковал. Я сумел взять себя в руки, но бежал уже медленнее и осторожнее.

Робот продолжал набирать скорость и теперь явно двигался быстрее, чем я. Однако, он не отличался особой точностью при выборе своего маршрута, вслепую поворачивал, приостанавливался, пятился, менял направление, петлял. Заметив это, я юркнул за камни и измерил свой собственный маршрут таким образом, чтобы между мной и роботом возникало как можно больше преград. Но, вероятно, ему было известно мое основное направление. Я начинал испытывать некоторые сомнения по поводу возможности скрыться от него, когда мы оба окажемся на открытом месте и на ровной поверхности. Что же мне делать, черт побери?

Ослепить его, идиот!

Шок через секунду прошел, потому что лишь часть меня была незнакома с моими демонами.

— Каким образом? — спросил я.

Поверни башку направо! Стоп! Видишь тот крутой откос? Беги туда и полезай!

— Я буду обнаружен.

В том-то и дело. Иди!

Я послушался. У него был план, а у меня нет. И потом, если вы не можете доверять своему демону, кому вы вообще можете доверять?

Пока я бежал к этому обрыву, я догадался. Ничего такого уж сложного, но именно это и было хорошо.

Шум за моей спиной внезапно усилился, и я понял, что робот заметил меня. Оглянувшись, я увидел, что он стремительно приближается ко мне. Я помчался изо всех сил и остановился уже перед самым откосом, который оказался очень крутым.

Но я сразу же стал по нему взбираться, даже не оглядываясь назад.

Так страх делает из нас всех спортсменов.

— Ты прав, — согласился я. Кровь стучала в висках, звуки погони все приближались.

Карабкаясь по откосу, я прикидывал, как он поступит? Полезет за мной, или просто подождет внизу? Мне казалось, что до самого верха ему не добраться; я сомневался и в собственных возможностях. Откос становился почти отвесным, мне уже приходилось использовать не только ноги, но и руки. Пальцы не слушались, бок болел и кровоточил. Когда я залез уже настолько высоко, что почувствовал себя в относительной безопасности, мне стало страшно, что я могу потерять сознание и сорваться вниз.

Задыхаясь, я сумел затащить свое тело на широкую площадку, которую мы заблаговременно присмотрели, футах в сорока пяти над землей. Там я свалился. По-моему, на несколько секунд я потерял сознание.

Звуки внизу привели меня в чувство. Но не сразу. Тело мое наполняла свинцовая тяжесть, голова готова была лопнуть. Обрывки мыслей и образов складывались в причудливые узоры, но разлетались раньше, чем я успевал к ним приглядеться.

Я все-таки приподнялся на локтях и посмотрел вниз.

Робот лез по обрыву. Он уже поднялся футов на пятнадцать. В том месте угол откоса увеличивался, и робот пополз очень медленно, вперед и вверх, осторожно нащупывая клешнями точки опоры.

Давай! Давай!

— Ладно! Черт возьми! — пробормотал я. — Ладно!

Я огляделся, пытаясь сразу найти что-нибудь подходящее. Почти все камни казались либо слишком большими, либо слишком маленькими. Что лучше, попытаться подкатить к краю и сбросить вниз большой камень, или воспользоваться камнями поменьше? Боль во всем теле была мне ответом.

Я встал на четвереньки, потом поднялся на ноги, собрал около дюжины камней размером с кулак, и свалил их в кучу на самом краю. Но робот уже продвинулся еще на один ярд, и, судя по всему, дела у него шли неплохо. Он продолжал подниматься.

Я бросил три камня. Два раза я промахнулся, третьим попал по гусенице. Проклятье! Я швырнул еще два камня, и только один из них пролетел рядом с его глазами-рецепторами. Он нашел новую точку опоры и рывком приблизился ко мне еще футов на пять.

Следующим броском я разбил рецептор. Мне просто повезло, но это вселило в меня надежду. Все остававшиеся у меня под рукой камни отлетели от его гусениц и корпуса, не причинив ему видимого вреда.

Он уже поднялся футов на двадцать пять. Казалось, что он висит под довольно рискованным углом, но его гибкие клешнеобразные захваты были сделаны из прочного материала и выглядели весьма надежными.

У меня кончились боеприпасы. Я нашел камень размером с большой кочан капусты, поднял его снизу обоими руками и швырнул вниз.

Он обрушился на робота с большой силой. К моему удивлению, этот агрегат остановился всего лишь на несколько секунд, повисел немного и полез дальше.

Я ухитрился поднять другой камень, раза в три больше предыдущего, и повторил действие. На этот раз в машине что-то защелкало и заскрипело, но это продолжалось совсем недолго и робот возобновил подъем.

Я уже исчерпал почти все свои запасы. То есть, подходящие камни, которые я был в силах поднять. Некоторые камни казались весьма пригодными для моих целей, но мне не верилось, что хотя бы один из них я смогу сдвинуть с места. Впрочем…

Сзади и чуть-чуть повыше был один камень, вполне способный доконать проклятую машину. Если я смогу сдвинуть его с места, он покатится. А если он покатится, то тогда, может быть, я сумею подкатить его к краю и спихнуть вниз. И если он будет падать с нужной мне точки, то с моими сиюминутными неприятностями будет покончено.

…К несчастью, он был причудливой формы, и мне было трудно определить, куда именно он покатится.

Пока я думал об этом, робот продвинулся еще на три-четыре фута.

Я побежал к камню, мне следовало спешить. Машина уже прошла больше половины пути.

Сначала камень не поддавался. Мне пришлось раз восемь наваливаться на него всей тяжестью тела, прежде чем он слегка шевельнулся.

Но у меня уже отнимались руки, а головокружение и тупая боль в боку доводили до исступления. Однако камень все-таки шевельнулся и это придало мне немного силы. Я еще дважды навалился на него и небезуспешно, но тут шум машины угрожающе приблизился.

Я уперся спиной в склон и попытался сдвинуть камень ногами. Боль в боку резко усилилась, но я все же сдвинул его с места. Повернув голову, я увидел, как над краем моего орлиного гнезда взметнулись захваты, исчезли, появились опять. Я возобновил усилия.

Камень покачнулся, подался вперед, потом назад. Еще раз.

Еще раз.

Он готов был покатиться, но силы мои иссякли. Я больше не мог сделать ни одного движения. Я вряд ли был способен пошевелиться…

Захваты зацепились за что-то. Потом послышалось гудение, еще через несколько секунд заскрежетали гусеницы. А я все никак не мог собрать остаток сил. Я просто валялся там, мучаясь от боли и прислушиваясь.

Потом вспыхнул луч света. Сначала он промахнулся, но почти сразу же отыскал меня. Изрыгая проклятия, я отвернулся. И тут, откуда-то взялись силы.

Я почти конвульсивно напряг ноги и стал толкать камень. Я так стиснул зубы, что, казалось, все они раскрошатся. Пот со лба стекал мне в глаза. Боль в боку пульсировала в такт с моим сердцебиением.

Потом, очень медленно, камень наклонился вперед. На несколько дюймов, насколько я мог судить, и там застыл. Я расслабился и дал ему опуститься на место. Потом еще раз…

И на этот раз камень качнулся дальше. Я продолжал давить на него, пока не понял, что мне больше уже не выдержать, что меня сейчас разорвет от напряжения.

Движение камня затормозилось, казалось, он вот-вот остановится. Но этого не произошло, и тело мое обмякло.

Я бы пропустил все, что было дальше, но моя голова склонилась влево, и свет снова ударил мне в глаза. Я отдернул голову и в этот миг увидел, как камень катится.

Робот уже высунулся на десять-двенадцать дюймов. Мне померещилось, что камень катится слегка в сторону, и я испугался, что он пролетит мимо.

Но он не пролетел мимо. Он со страшной силой ударил робота по левой стороне. Потом они исчезли. Уже теряя сознание, я все-таки услышал, как они грохнулись вниз.

Я не знаю, сколько времени пролежал там. Мне казалось, что я сплю и во сне вижу бесчисленные звезды, похожие на ослепительно яркие островки в черном озере, и между ними прохаживаются люди, умиротворенные, безмятежные, мудрые, благородные. Меня это обрадовало, но по противоположным причинам: либо та работа, которую я должен был выполнить, завершена и завершена успешно, либо это произошло вопреки всему сделанному, но благодаря тому, что мне все-таки удалось вовремя вмешаться. В любом случае, это была очаровательная картина, хотя и не вставленная в рамку, и я пожалел, что меня от нее отвлекают. Вероятно, меня привел в чувство свет. Когда я окончательно пришел в себя, то не мог понять, то ли я действительно спал и видел сон, то ли просто смотрел на звезды в мечтательном забытьи. Это уже не имело значения.

Я перевернулся на живот и сумел подняться на четвереньки, пряча лицо от света. Потом я медленно подполз к краю.

Внизу валялся искореженный робот. Свалившись, он еще откатился футов на тридцать в сторону. Камня я не разглядел.

Я опять опустился на живот и стал смотреть вниз. Чувство торжества быстро сменилось грустью, тоской. Разве не был я сам сломанным механизмом? Сохраняя в себе лишь то, что казалось мне существенно важным, я сам формировал себя, отбрасывая лишнее, заводил себя, как механическую игрушку, и бегал, пока не кончался мой срок. Потом опять.

Или, вернее, он.

Будь оно все проклято! Нет! Я.

Мы?

Хорошо. Я начинал воспринимать то, что произошло. После последнего слияния все стало бессознательно раскладываться по полочкам само по себе. Извлечение очередной булавки каждый раз приводило к восстановлению той части памяти, что была когда-то отброшена мной за ненадобностью, и вызывало психические потрясения различной силы, но полученный материал в конце концов непременно усваивался, потому что он был моим, он был знакомым, он был родным и близким. Потом появилось чужое связующее звено, сквозь которое стали просачиваться другие частицы моего первоначального «я».

Чужое? Уже нет.

Нет.

На миг я оказался по другую сторону зеркала, разглядывая тот отвратительный багаж, который я приобрел, вытащив булавки и убив Винтона. Ну что же, я не получил, чего хотел, а именно, понимания изначального происхождения этой шайки назойливых, лезущих в чужие дела проныр.

Назойливые, лезущие в чужие дела? Конечно, я тоже такой же. Но это они вынудили меня.

Они?

Мы. Теперь.

Занятно.

…Ибо никто из нас не знал, почему мы обречены влачить именно такое существование, каким бы оно ни было, или кто мы такие на самом деле. Я действительно был пропавшим клоном; необходимость этой кражи была обусловлена тогда моим преклонным возрастом и угасавшими силами. Чтобы другие не узнали о моем перемещении, о моей истинной сущности, пришлось пойти на тщательно спланированное самоубийство. До этого я очень долго был рядом с ними, почти с самого начала. Но вот что было еще раньше… Я всегда знал, что я с врагом одной крови, что мы всегда были врагами, потому что мне сразу же не понравилось то, что они затевают, создавая Дом. Впрочем, тогда я был бессилен и выжидал, скрывая свои чувства. Я узнавал о них либо по их действиям, либо, иногда, молчаливо участвуя в их слияниях. Прошло много времени, прежде чем мое неодобрительное отношение к их системе ограничений и тотального контроля достигло такой степени, что я начал обдумывать их устранение.

Ведь первоначально предполагалось, что Дом создается только только на время, для связи и консолидации всех отдаленных миров, как обыкновенное убежище для той части человечества, которой удалось пережить погубившую Землю катастрофу, как место, где уцелевшие смогут остановиться и перевести дух. Однако, семья решила превратить его в нечто более постоянное, придерживаясь того убеждения, что повторение случившегося неизбежно, куда бы люди не отправились, если не будет сделано что-нибудь радикальное для изменения самого человека. Я понял это так, что они готовы упрятать человечество в тюрьму, в больницу. Я же считал, что выживание рода человеческого может быть гарантировано простым его рассредоточением, теми разнообразными и бесчисленными возможностями для его развития, которые непременно представятся. Я находился на Земле в ее последние дни, работая со спасательными командами, и я верил, что это несчастный случай, недоразумение, ошибка; война, стихийное бедствие всему виной. И даже если это было не так, случившееся не обязательно должно было повторяться снова и снова. Я хотел, чтобы человек вышел из Дома, чтобы он опять отправился в путь.

Таких возможностей, как у семьи, у меня не было. Но обо мне тоже никто не знал. Я решил в полной мере воспользоваться этим, тщательно все продумывая, нанося внезапные удары и не оставляя ничего без внимания. В первый раз я потерпел неудачу, но они так и не узнали, кто я, или что все это значит. Власти оставались вне игры, не зная о существовании семьи и находясь под ее влиянием. Я изучил их методы, превзошел в умении скрывать свое истинное лицо и до известной степени стал таким же безжалостным, какими были они в самом начале. Это было не так сложно.

Впрочем, они изменились. И я знал, почему. Эта идея нравственной эволюции, с которой они так носились и которую они пытались осуществлять даже на своем собственном, личном уровне… Она их и погубила. Теперь они оказались слишком слабыми, и я победил… Пиррова победа, в своем роде.

Я не знал, откуда я взялся. Мои самые ранние воспоминания относились к тому времени, когда я работал техником в Подвале Крыла 1. И только постепенно, путем наблюдений и телепатии, я узнал о семье и об их великом эксперименте. Я принял решение помешать им и занялся самообразованием.

Я понимал, что уничтожая их, я, вероятно, выбрасываю ключ к тайне моего собственного происхождения. Впрочем, я был готов принести эту жертву…

Те булавки, что я сумел вытащить, не принесли мне этого знания. Если бы я сразу пошел на свет, то быть может…

Что таилось в этом свете? Меня влекло к нему с того самого мига, когда я увидел его в первый раз там, в своей комнате. Если бы я не возился с булавками, то я, может быть, успел бы добраться до его источника. Я бы избежал…

Плохо.

Я бы избежал схватки, которая была просто необходима для успешного завершения моей работы. Теперь надлежало лишь поддерживать умственное и психическое равновесие, сохранять собственное преимущество в себе самом. Я…

Но мне уже не хотелось идти на свет. Теперь он вызывал во мне отвращение. Я…

Мы…

Да. Мы.

Нет. Я.

Мы — это Я.

Я смотрел на разбитую машину: у нас было много общего.

Шло время.

Свет струился над моей головой, отбрасывая причудливые тени внизу.

Голова кружилась.

Ветерок пронес над роботом клочки тумана.

В воздухе стремительно пронеслось что-то темное.

Что-то невдалеке пискнуло и зажужжало, но тут же стихло.

Уголком зрения я видел полную луну, похожую на ледяное колесо.

У меня застучали зубы. Пальцы заледенели.

Поднимайся!

— Я…

Сейчас ты должен спуститься вниз и пойти назад. Поднимайся.

— Я устал.

Поднимайся. Сейчас же.

— Не знаю, смогу ли я.

Сможешь. Поднимайся.

— Не знаю, хочу ли я.

Это не имеет значения. Поднимайся.

— Почему?

Потому что я так сказал. Ну же!

— Хорошо! Хорошо!

Я медленно приподнялся. Постоял секунду на четвереньках, потом сел.

— Лучше?

Да. Теперь вставай.

Я встал. Страшно кружилась голова, но я понял, что стоять могу. Я не поворачивался к свету, глядя на Крыло, Которого Нет.

Ты пойдешь именно туда. Иди.

Я опустил голову, несколько раз глубоко вздохнул и пошел.

Оказывается, спускаться легче, чем подниматься. Я это сразу же выяснил, оступившись и съехав по склону на спине футов на восемь.

Спускайся. Спускайся.

— Я что, никогда не отдохну? — спросил я.

Но потом нащупал твердую почву под ногами и полез вниз, зажимая рукой рану на боку. Свет остался гораздо выше, и мне было чуть-чуть легче. Спустившись, я прошел мимо робота, даже не взглянув на него. Потом я поднимался, спускался, оступался. Я падал и поднимался, но продолжал идти.

Движение помогло мне немного согреться. Через некоторое время я снова увидел темную глыбу своего Крыла. Освещенное окно напомнило мне о Гленде и это, в свою очередь, навело меня на мысли о ее покойном отце. Он был моим другом, и я погубил его. Не тот же самый я. Не тогда. Не теперь. Я пытался относиться к этому именно так и чувствовал, что начинаю привыкать. Это не означало, что я не испытывал угрызений совести, но я уже был не тем, кем был раньше, тогда, или даже несколько дней или часов назад. Может быть, разрушение и воссоздание своего «я» стало для меня не таким изнурительным занятием, как бывало, благодаря тому, что мне так много приходилось этим заниматься. Теперь я понимал, кем я был, до определенного момента. Тем не менее, это было лишь началом познания своего нынешнего «я».

Я поддерживал Глинна, я видел в нем надежду на будущее, средство для разрушения Дома. Впрочем, он мне нравился и, когда они расправились с ним, я забрал ребенка. В то время, у меня не было никаких планов насчет нее. Но потом, оценив ее интеллектуальные способности, я позаботился о том, чтобы девочка не только получила отличное образование, но и узнала о надеждах и планах своего отца, вплоть до самых мелких подробностей. Она воспринимала их с энтузиазмом. К тому времени мне уже стало казаться, что она не чья-то еще, а моя собственная дочь, до такой степени я к ней привязался. Поэтому было вполне естественно, что в конце концов я посвятил ее в свои собственные планы и надежды. Не во все. Она отнеслась к ним с полным сочувствием и пониманием, поэтому я обратился к ней за помощью. Как бы мне хотелось теперь, чтобы я обошелся без нее. Она не знала о моих намерениях убить Энджела, или о том, что я хочу заставить Винтона убить меня. Я выиграл…

Но если все вышло по-моему, и я выиграл, то почему я иду к Крылу, Которого Нет, а не к развалинам?

Потому что…

Иди дальше.

Должна быть какая-то причина. Я просто не мог вспомнить. В голове моей был такой же туман, как и вокруг меня. Голова ныла, как больной зуб.

Не пытайся думать. Просто иди.

Гленда. Вот в чем дело. Она ждала меня. Я возвращался к Гленде, чтобы рассказать ей, что все уже кончилось.

Поднимайся!

Странно. Я не заметил, как упал. Я с трудом поднялся на ноги и почти тут же свалился опять.

Уже недалеко. Ты должен идти. Поднимайся.

Я этого хотел. Я очень хотел. В душе я стремился к этому… вот только ноги заплетались, не слушались. Это проклятое тело…

Я чувствовал, что в моей голове тоже происходят странные вещи.

Что же, пусть, лишь бы это помогло мне подняться.

Еще попытка, опять падение.

Впрочем, такие мелочи не должны меня беспокоить. Чтобы продолжать путь, мне совсем не обязательно было стоять. Мне уже приходилось волочить свои тела и в другом положении. Все зависит от отношения к делу. Целеустремленность, упорство — вот что главное. Может быть, лучше назвать это упрямством?

Я полз вперед. Время больше не имело значения. Руки мои окоченели.

Вверх по склону. Когда луч света опять ударил в меня, я даже не сразу это заметил. А когда это дошло до меня, мне вдруг померещилось, что я нахожусь на сцене, выступая перед невидимой аудиторией, настолько завороженной моей игрой, что она просто замерла, не издавая ни звука.

Перед тем, как мне в последний раз отказались повиноваться руки, я увидел Крыло, я увидел окно…

Оно приблизилось, намного приблизилось. Я полз медленно, очень медленно, как полураздавленное насекомое. Было бы глупо не выдержать, ведь осталось совсем немного. Нелепо…

Я попытался приоткрыть глаза и приподнять голову. Сколько я пролежал здесь?

Плохо.

Можно понукать тело, подгонять его, волочить. Но сознание приходит и уходит по свои законам.

Это был уход…