6

Мои чувства были напряжены более, чем до предела. Скала, на которой я стоял…

Если я пытался остановить свой взгляд на ней, она принимала вид мостовой в жаркий полдень. Она, казалось, смещалась и колебалась, хотя мое подножье оставалось неподвижным. Она пребывала в нерешительности, какую часть спектра назвать своей.

Она пульсировала и переливалась, как шкура игуаны. Глядя вверх, я созерцал такое небо, какого никогда прежде не видывал. В данный момент оно было расколото посередине. Половина его была по-ночному черна, и на ней плясали звезды. Когда я говорю «плясали», я не имею в виду мерцали, они скакали, меняли величину, носились, кружились, вспыхивали до яркости сверхновой, а затем меркли до ничего.

Страшновато было созерцать это зрелище, и мой желудок сжался, когда я испытал глубокую акрофобию — страх высоты. И все же перемещение взгляда мало улучшало ситуацию: другая половина неба была подобно постоянно встряхиваемой бутылке с разноцветным песком.

Поворачивались и извивались пояса оранжевого, желтого, красного, синего, коричневого и пурпурного цветов, появлялись и исчезали клочья зеленого, лилового, серого и мертвенно-белого цвета, превращавшиеся иногда в ничто и превращающиеся в пояса, заменяя или присоединяясь к другим извивающимся формам. А эти тоже мерцали и колебались, создавая невозможные ощущения дальности и близости.

Временами, некоторые или все казались буквально в небесной вышине, а затем они снова появлялись, наполняя воздух передо мной, газовые прозрачные дымки тумана, полупрозрачные полосы или твердые цветные щупальца. Лишь позже я понял, что линия, отделявшая черное от цветного, медленно наступала справа от меня, отступая в то же время слева. Все выглядело так, словно вся небесная мандала вращалась вокруг точки прямо над моей головой.

Что же касается источника света более яркой половины, то его просто нельзя было определить. Стоя там, я посмотрел вниз, на то, что сперва показалось долиной, запомненной бессчетными взрывами цвета. Но когда наступавшая тень, соперничая с этим зрелищем, звезды плясали и горели в ее глубине так же, как сверху, производя тогда впечатление бездонной пропасти.

Вид был такой, словно наступил конец света, конец Вселенной, конец всего. Но далеко-далеко, оттуда где я стоял, что-то парило на горе сверхчерного цвета — сама чернота, но обрамляемая и смягчаемая едва воспринимаемая вспышками света. Я не мог угадать его размеров, потому что расстояние, глубина и перспектива тут отсутствовали.

Единственное здание? Группа? Город или просто место? Контуры варьировались каждый раз, когда попадали на мою сетчатку. Теперь между нами плыли тонкие и туманные занавеси, извивающиеся, словно длинные пряди газа, поддерживаемые нагретым воздухом. Мандала прекратила свое вращение, когда она полностью завершила поворот вокруг оси. Цвета теперь находились позади меня и не воспринимались, если я не поворачивал голову — действие, совершать которое я не имел ни малейшего желания.

Было приятно стоять там, глядя на бесформенность, из которой, в конечном счете, появилось все.

Это было даже до Лабиринта. Я ощущал это смутно, но наверняка, в самом центре моего сознания.

Я знал это, потому что был уверен, что находился здесь раньше. Кажется, меня привели сюда в какой-то давний день либо отец, либо Дворкин, вспомнить я не мог, и поставили или держали на руках в этом месте или очень близко к нему, и я смотрел на эту же сцену — как я был уверен — с таким же отсутствием понимания и схожим чувством опасения. Удовольствие мое было окрашено нервным возбуждением, чувством запретного, ощущением мнительного предвкушения. Характерно, что именно в этот миг во мне появилась тоска по Камню, который мне пришлось бросить в куче навоза на Отражении Земля, по предмету, из которого Дворкин столь многое сделал. Не могло ли быть так, что какая-то часть меня искала защиты или, по крайней мере, символа сопротивления против чего бы тут ни было?

Вероятно…

Когда я продолжал завороженно глядеть через пропасть, впечатление было такое, словно глаза мои привыкли или перспектива незаметно сместилась, потому что теперь я различал двигавшиеся там крошечные прозрачные силуэты, словно медленно движущиеся метеоры по газовым прядям.

Я ждал, внимательно разглядывая их, стремясь обрести некоторое небольшое понимание предпринимаемых ими действий.

Наконец, одна из прядей подплыла очень близко. Вскоре после этого я получил свой ответ.

Возникло движение. Один из мчавшихся силуэтов стал больше, и я понял, что он следовал по тянувшейся ко мне извивающейся дороге. Всего лишь через несколько минут он приобрел пропорции всадника. Подъезжая ближе, он приобрел подобие материальности, не теряя того призрачного качества, которое, казалось, прилипло ко всему, лежавшему передо мной. Миг спустя я созерцал обнаженного всадника на безволосом коне, мчавшегося в моем направлении. Оба были мертвенно-бледными. Всадник размахивал белым, как кость, клинком. Его глаза и глаза коня сверкали красным. Я по-настоящему не знал, видел ли он меня, существовали ли мы на одной плоскости реальности, настолько неестественным было выражение его лица.

Я все же вынул из ножен Грейсвандир и сделал шаг назад, когда он приблизился.

Его длинные белые волосы усыпали крошечные искривившиеся соринки и, когда он повернул голову, я понял, что он скакал ко мне, потому что я почувствовал его взгляд, словно холодное давление ко всему обращенному к нему телу.

Я повернулся боком и поднял меч в оборонительной позиции.

Он продолжал скакать, и я сообразил, что и он, и конь были крупными, даже крупнее, чем я думал. Они приближались.

Когда они достигли ближайшей ко мне точки метрах в десяти, конь встал на дыбы — всадник остановил его, натянув поводья. Затем они принялись рассматривать меня, вздымаясь и покачиваясь, словно на плоту в тихо волнующемся море.

— Твое имя! — потребовал всадник. — Назови мне свое имя, явившийся в место сил?

Голос его произвел в моих ушах ощущение треска. Он был весь на одном диком звуковом уровне, громкий и без модуляций.

Я покачал головой.

— Я называю свое имя, когда хочу, а не когда мне приказывают, — бросил я. — Кто ты?

Он издал три кратких лающих звука, которые я принял за смех.

— Я уволоку тебя в нижние пределы, где ты будешь вечно выкрикивать его.

Я нацелил Грейсвандир ему в глаза.

— Слова дешевы, — заметил я, — а виски стоит денег.

Тут я испытал ощущение прохлады, словно кто-то играл с моей Картой, думая обо мне.

Но это было смутное, слабое ощущение, и я не мог уделить ему внимания, потому что всадник передал какой-то сигнал своему коню, и тот встал на дыбы.

Я решил, что расстояние слишком велико. Но этой мысли было место в другом Отражении. Конь нырнул вперед ко мне, покинув тонкую разряженную дорогу, по которой пролегал его путь.

Его прыжок пронес его далековато от моей позиции, но он не упал оттуда и не исчез, как я надеялся. Он возобновил галопирующие движения, и хотя его движение вперед было не вполне соразмерно действиям, он продолжал приближаться через бездну, примерно в половину прежней скорости.

Пока это происходило, я увидел, что на том же расстоянии, откуда он прибыл, появилась еще одна фигура и направилась в мою сторону. Делать было нечего, кроме как стоять насмерть, драться и надеяться, что я смогу отправить на тот свет этого нападающего прежде, чем на меня наскочит другой.

Когда всадник приблизился, его красные глаза скользнули взглядом по моей персоне, а затем остановились, когда его взгляд упал на Грейсвандир у меня в руках.

Какой бы там ни была природа безумного освещения у меня за спиной, оно украсило узор на моем клинке, снова оживив его, так что нанесенная на него часть Лабиринта поплыла и заискрилась по всей его длине. К тому времени всадник находился очень близко, но он натянул поводья, и глаза его прыгнули вверх, встречаясь с моими собственными. Его подлая усмешка исчезла.

— Я знаю тебя! — заявил он. — Ты тот, кого зовут Корвин!

Но мы заполучили его — я и моя союзница инерция.

Передние копыта его коня опустились на карниз, и я рванулся вперед. Рефлексы животного заставили его искать ровное подножие для своих задних ног, несмотря на натянутые поводья. Всадник взмахнул мечом, принимая защитную стойку, когда я подбегал, но я перешел на другую сторону тела и сделал выпад.

Грейсвандир прорубил его бледную шкуру, войдя ниже грудины и выше живота.

Я высвободил клинок, и из его раны полились, словно кровь, сгустки огня.

Его рука с мечом обвисла, а конь издал пронзительный крик, который был почти свистом, когда горячий поток попал ему на шею. Я отпрыгнул назад, когда всадник рухнул вперед, а конь, теперь уже встав на все четыре ноги, прыгнул, лягаясь, ко мне. Я рубанул вновь, рефлекторно обороняясь. Мой меч отсек ему переднюю ногу, и он тоже начал гореть.

Я снова шагнул вперед и в сторону, когда он повернулся и вторично бросился на меня.

В этот момент всадник превратился в столб света. Зверь взревел, развернулся и бросился прочь. Не останавливаясь, он прыгнул через край и исчез в бездне, оставив меня с воспоминаниями о горящей голове кошки, давным-давно обратившейся ко мне, и всегда сопровождавшей это воспоминание холодной дрожью.

Тяжело дыша, я отступил спиной к скале. Тоненькая дорога подплыла ближе, примерно в футах десяти от карниза.

К тому же у меня возникли спазмы в левом боку.

Второй всадник быстро приближался. Он не был бледным, как первый. Волосы у него были темные и лицо его имело нормальный цвет. И конь его был нормальным гривастым гнедым. Он держал взведенный и заряженный арбалет. Я оглянулся. Отступать было некуда. Не было никакой щели, куда бы я мог скрыться.

Я вытер ладони о штаны и покрепче сжал Грейсвандир у крестовины. Я повернулся боком так, чтобы представлять собой по возможности наименьшую мишень.

Я поднял между нами меч с рукоятью на уровне головы острием к земле. Это был единственный имевшийся у меня щит.

Всадник подъехал на один уровень со мной в самом узком месте газовой полосы. Он медленно поднял арбалет, зная, что если он не свалит меня сразу же одним выстрелом, то я смогу метнуть свой меч, как копье. Наши глаза встретились.

Он был безбородым, стройным, возможно светлоглазым — трудно было сказать, ведь он прищурился, целясь в меня. Он отлично управлял своим конем одним лишь движением ног. Руки его были большими и твердыми. Странное чувство охватило меня, когда я разглядывал его.

Мгновение растянулось за пределы грани действия. Он откинулся в седле и чуть опустил свое оружие, хотя его поза нисколько не потеряла напряженности.

— Ты?! — окликнул он. — Этот меч — Грейсвандир?

— Да. Он самый.

Он продолжал оценивающе смотреть на меня. Я хотел что-то сказать, но не мог.

— Что тебе здесь нужно? — спросил он.

— Убраться отсюда.

Раздалось «джиг-жи», когда его стрела ударила в скалу далеко впереди и налево от меня.

— Тогда уходи, — посоветовал он. — Это для тебя опасное место.

Он развернул своего коня обратно, в направлении, откуда заявился.

Я опустил Грейсвандир:

— Я тебя не забуду.

— Да, — ответил он, — не забудешь.

Затем он галопом ускакал прочь, и спустя мгновение газ тоже уплыл.

Я вложил Грейсвандир в ножны и сделал шаг вперед.

Мир вокруг меня снова стал вращаться, свет наступал справа от меня, тьма отступала слева. Я огляделся вокруг, ища какой-нибудь способ взобраться на скальный выступ позади меня. Он, казалось, поднимался еще на десять-пятнадцать метров, и я хотел получить обзор, который мог быть доступен с его вершины. Мой карниз простирался и слева, и справа от меня. Попробовав пойти направо, я увидел, что он быстро сузился, не давая, однако, пригодного для подъема места. Я повернулся и направился налево. Там я наткнулся на более неровную площадку в узком месте за скальным выступом.

Пробежавшись взглядом до ее вершины, я решил, что подъем кажется возможным. Я проверил, не приближаются ли сзади дополнительные угрозы. Призрачная дорога уплыла еще дальше, никаких новых всадников не появлялось. Я начал карабкаться по скале.

Восхождение было несложным, хотя высота оказалась больше, чем представлялось снизу. Вероятно, это был симптом пространственного искажения, влиявший, кажется, на столь многое другое, что я увидел в этом месте. Через некоторое время я подтянулся и встал, выпрямившись в точке, дававшей лучший обзор в направлении противоположном бездне.

Я вновь обозревал хаотические цвета.

Справа от меня их гнала тьма, Земля, над которой они плясали, была усеяна скалами и кратерами, и в ней не имелось никаких признаков жизни. Однако, посередине ее с дальнего горизонта до точки в горах где-то справа от меня тянулось что-то чернильное и извилистое, то, что могло быть лишь черной дорогой.

Еще десять минут восхождения и лавирования — и я расположился там, где мог обозревать ее конечную точку. Она изгибалась за широкий проход в горах и тянулась до самого края бездны. Там ее чернота сливалась с чернотой, заполнявшей эту пропасть, заметную теперь только благодаря тому факту, что сквозь нее не сияло никаких звезд.

Используя это ограничение для ее измерения, я получил впечатление, что она продолжалась и дальше, до темной возвышенности, вокруг которой плавали дымчатые полосы.

Я вытянулся на животе так, чтобы как можно меньше нарушать контуры низкого гребня для любых невидимых глаз, какие только могли глянуть сюда. Лежа там, я думал об открытости с этой стороны. Повреждение Лабиринта открывало Эмбер для такого доступа, и я считал, что мое проклятие послужило катализирующим элементом. Теперь я чувствовал, что это произошло бы и без меня, но я был уверен, что тоже сыграл свою роль. Вина все еще частично лежала на мне, хотя и не целиком на мне, как я некогда считал.

Тут я вспомнил об Эрике, когда он лежал, умирая, на Колвире. Он сказал, что как ни сильно он ненавидел меня, свое предсмертное проклятие он прибережет для врагов Эмбера.

Ирония судьбы. Мои усилия теперь были направлены к тому, чтобы хорошенько воспользоваться предсмертным пожеланием своего наименее любимого брата. Его проклятие для отмены моего проклятия, со мной в качестве посредника.

Однако, наверное, это вписывается в каком-то ином смысле.

Я поискал и был доволен, не обнаружив рядов пылающих всадников, шествующих или собирающихся на этой дороге. Если новый отряд налетчиков еще не выступил, Эмбер пока временно находился в безопасности.

Меня, однако, сразу же обеспокоило множество вещей. Главным образом то, что если время и в самом деле вело себя в этом месте столь странно, как указывало возможное происхождение Дары, то почему же не было новой атаки? У них, разумеется, имелось в избытке времени, чтобы оправиться и подготовиться к новому нападению. Что-то недавно произошло, по времени Эмбера, что-то, изменившее характер их стратегии. Если это так, то что? Мое оружие? Спасение Бранда или что-то еще?

Я гадал так же, насколько далеко выдвинуты аванпосты Бенедикта. Конечно, не так далеко, иначе меня уведомили бы. Бывал ли он когда-нибудь в этом месте?

Стоял ли кто-нибудь из других в недавние времена там, где только что стоял я, глядя на Двор Хаоса и зная что-то, чего не знал я? Я твердо решил расспросить на этот счет Бранда и Бенедикта, как только вернусь.

Все эти размышления привели меня к вопросу, как ведет себя время в случае со мной в тот момент? Лучше не проводить здесь времени больше, чем необходимо, решил я. Я просмотрел другие Карты, взятые со стола Дворкина. Хотя все они были интересными, я не был знаком ни с одной из изображенных сцен. Тогда я достал собственную Колоду и отыскал изображение Рэндома. Наверное, он и был тот, кто пытался недавно связаться со мной. Я поднял его Карту и вгляделся в нее.

Вскоре она поплыла у меня перед глазами и я увидел расплывчатый калейдоскоп образов с впечатлениями Рэндома посреди них. Движение и меняющиеся перспективы.

— Рэндом, — произнес я. — Это Корвин.

Я почувствовал его мозг, но от него не было никакого отклика.

Тут меня осенило, что он скакал через Отражения, и я сосредоточил все свое внимание на изменении содержимого окружающих его Отражений. Он не мог ответить, не потеряв контроля над Отражениями. Я закрыл Карту ладонью, прервав контакт.

Затем я вытащил Карту Жерара. Спустя несколько мгновений возник контакт. Я встал.

— Корвин, где ты? — спросил он.

— На конце света. Хочу вернуться домой.

— Давай.

Он протянул руку. Я поднял свою, ухватился за нее и шагнул вперед.

Мы находились на нижнем этаже дворца Эмбера в той гостиной, куда мы все перешли в вечер возвращения Бранда.

Казалось, было раннее утро. В камине горел огонь. Больше никого не было.

— Я пытался дозваться тебя раньше, — заметил он. — Бранд, я думаю, тоже. Но не могу сказать наверняка.

— Сколько я отсутствовал?

— Восемь дней.

— Рад, что я поторопился. Что произошло?

— Ничего неблагоприятного. Не знаю, чего хочет Бранд? Он все спрашивал тебя, а я не мог тебя дозваться. Наконец, я дал ему колоду и предложил самому посмотреть, не сможет ли он сделать лучше. Очевидно, он не смог.

— Меня отвлекали. И была сильная разница во времени.

Он кивнул:

— Я теперь избегаю его и когда он вне опасности. Он снова пребывает в одном из своих черных настроений и настаивает, что сам может о себе позаботиться. В этом он прав и оно к лучшему.

— Где он сейчас?

— Он вернулся в свои покои и был еще там, наверное, с час назад — предавался мрачным раздумьям.

— Он вообще выходил оттуда?

— Несколько коротких прогулок. Но последние несколько дней он сидел у себя.

— Полагаю, мне тогда лучше повидаться с ним. Что-нибудь слышно о Рэндоме?

— Да, — проронил он. — Несколько дней назад возвратился Бенедикт. Он сказал, что они нашли много нитей, ведущих к сыну Рэндома. Он помог проверить ему пару следов. Один повел дальше, но Бенедикт подумал, что ему лучше не удаляться слишком надолго от Эмбера при нынешнем положении, так что он предоставил Рэндому возможность продолжать поиск самостоятельно. Он вернулся, приобретя искусственную руку — прекрасный образчик работы мастера. С ней он может делать все, что мог делать раньше.

— В самом деле? — ухмыльнулся я. — Это кажется странно знакомым.

Он улыбнулся и кивнул:

— Он рассказал мне, что ты принес ее ему из Тир-на Ног-та. Фактически, он хочет как можно скорее поговорить с тобой о ней.

— Да уж, не сомневаюсь. Где он сейчас?

— На одном из аванпостов, установленных им вдоль черной дороги. Тебе придется добираться до него через Карту.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил я. — Есть еще что-нибудь о Джулиане и Фионе?

Он покачал головой.

— Ладно, — буркнул я и повернулся к двери.

— Полагаю, я сперва пойду свижусь с Брандом, — продолжил я.

— Мне любопытно узнать, что именно ему надо.

— Я запомню это, Жерар.

Я покинул помещение и направился к лестнице.

7

Я постучал в дверь Бранда.

— Заходи, Корвин, — откликнулся он.

Я зашел, переступив порог, решив не спрашивать его, как он узнал, что это я.

Комната его была мрачным местом: горели свечи, несмотря на тот факт, что на дворе был день и у него имелось четыре окна. На трех из них были закрыты ставни, четвертое было лишь частично приоткрыто. Бранд стоял у него, глядя на море. Он был полностью одет в черный бархат с серебряной цепью на шее. Пояс его был тоже серебряным — изящная работа в виде цепи. Он играл с кинжальчиком и не оглянулся, когда я вошел. Он был все еще бледен, но борода его была аккуратно подстрижена, и выглядел он хорошо выскобленным и намного лучше, чем когда я видел его в последний раз.

— Ты выглядишь лучше, — произнес я. — Как ты себя чувствуешь?

Он повернулся и оглядел меня без всякого выражения, и полузакрытыми глазами.

— Где тебя черти носили? — резко бросил он.

— Везде. Зачем ты хотел меня видеть?

— Я спросил тебя, где ты был.

— И я тебя слышал, — я снова открыл позади себя дверь. — Сейчас я собираюсь выйти, снова войти, а там посмотрим. Что, если нам начать этот разговор сначала?

Он вздохнул:

— Подожди и извини. И почему это вы все такие чувствительные? Не знаю, право… Ладно. Может, будет лучше, если я начну снова.

Он сунул кинжал в ножны и, перейдя комнату, уселся в тяжелое черное кресло из дерева и кожи.

— Я встревожился из-за всего того, что мы обсуждали. И из-за кое-чего необсужденного. Я подождал столько времени, сколько казалось достаточным для того, чтобы ты закончил свое дело в Тир-на Ног-те и вернулся. Затем я спросил о тебе, и мне сказали, что ты еще не возвращался. Я подождал еще. Я испытывал нетерпение, потом озабоченность, что ты попал в засаду наших врагов. Когда я позже снова спросил, то узнал, что ты вернулся ровно настолько, чтобы поговорить с женой Рэндома — это, видимо, был крайне важный разговор, после которого ты лег спать. Затем ты снова куда-то отбыл. Я был раздражен тем, что ты не счел нужным держать меня в курсе событий, но решил подождать еще немного. Наконец, я попросил Жерара связаться с тобой через Карту. Когда он не сумел, я стал крайне озабочен и попробовал связаться сам. Временами казалось, что в нескольких случаях я соединился с тобой, но не смог пробиться. Я страшился за тебя, а теперь вижу, что мне незачем было пугаться за тебя. Поэтому я и был резок.

— Понимаю, — промолвил я. После чего я уселся справа от него. — На самом деле, время для меня текло быстрее, чем для вас, так что, с моей точки зрения, я вышел только на минутку. Ты, вероятно, больше оправился от своей раны, чем я от своей.

Он слабо улыбнулся и кивнул:

— Это, во всяком случае, кое-что за мои мучения.

— У меня самого были некоторые мучения, — откликнулся я, — поэтому не причиняй новых. Ты желал для чего-то меня видеть. Так выкладывай!

— Тебя что-то беспокоит, — заметил он. — Наверное, нам следует сперва обсудить это.

— Ладно, — согласился я. — Давай.

Я повернулся и посмотрел на картину на стене рядом с дверью. Это было довольно мрачное изображение маслом колодца в Мирате и двух человек, стоявших поблизости, беседуя между собой.

— У тебя характерный стиль, — заметил я.

— Во всем.

— Ты украл у меня следующую фразу, — возмутился я и достал Карту Мартина, передав ее ему.

Когда он изучал ее, лицо его оставалось лишенным выражения. Он кинул на меня один короткий оценивающий взгляд искоса, а затем кивнул.

— Не могу отрицать свою руку.

— Твоя рука нанесла не только рисунок на Карту, не так ли?

— Где ты нашел ее? — спросил он.

— Прямо там, где ты ее оставил, в сердце всего, в настоящем Эмбере.

— Так… — произнес он.

Бранд поднялся с кресла и возвратился к окну, держа Карту так, чтобы изучить ее при лучшем освещении.

— Так, — повторил он, — значит, ты знаешь больше, чем я предполагал. Как ты узнал о первозданном Лабиринте?

Я покачал головой:

— Вначале ответь на мой вопрос. Ты ударил ножом Мартина?

Он снова повернулся ко мне, внимательно поглядел, затем резко кивнул. Глаза его продолжали рыскать по моему лицу.

— Почему? — спросил я.

— Кто-то же должен был, — объяснил он, — открыть путь нужным нам силам. Мы тянули жребий.

— И ты выиграл?

— Выиграл, проиграл…

Он пожал плечами:

— Какое это теперь имеет значение? Все вышло не так, как мы намечали. Я теперь иной человек, чем тогда.

— Ты убил его?

— Что?

— Мартина, сына Рэндома. Он умер в результате нанесенной тобой раны?

Он вскинул руки ладонями вверх:

— Не знаю. Если он не умер, то не потому, что я не пытался убить его. Больше тебе рассказывать не нужно. Ты обнаружил виновную сторону. А теперь, когда ты нашел, что ты собираешься предпринять?

Я покачал головой:

— Я? Ничего. При всем, что я знаю, паренек может быть еще жив.

— Тогда давай перейдем к делам более важным. Давно ли ты знаешь о существовании истинного Лабиринта?

— Достаточно давно. О его происхождении, о его функциях, воздействии на него королевской крови Эмбера — достаточно давно. Я, однако, не видел никакой выгоды в повреждении ткани существования, так что я ничего не предпринимал долгое время. Пока я недавно не поговорил с тобой, мне даже в голову не приходило, что черная дорога может быть связана с такой глупостью. Когда я отправился проверить Лабиринт, то нашел Карту Мартина и все остальное.

— Я и не знал, что ты был знаком с Мартином?

— Я его и в глаза не видел.

— Тогда как же ты узнал, что на Карте изображен он?

— Я был там не один.

— Кто же с тобой был?

Я улыбнулся:

— Нет, Бранд, теперь твоя очередь. Когда мы с тобой в последний раз беседовали, ты рассказал мне, что враги Эмбера спешили сюда от самого Двора Хаоса, что они получили доступ в королевство, из-за чего-то сделанного в прошлом тобой, Фионой и Блейзом, когда вы были еще единодушны. И все же Бенедикт следил за черной дорогой, а я только что смотрел на Двор Хаоса. Там нет никакого нового накопления сил, никакого движения к нам по черной дороге. Я знаю, что время в том месте течет иначе. У них было больше чем достаточно времени для подготовки нового нападения. Я хочу знать, что их сдерживает. Почему они не двигаются? Чего они ждут, Бранд?

— Все вы приписываете мне больше знаний, чем я имею.

— Не думаю. Ты — местный эксперт по этому вопросу. Ты имел с ними дело. Эта Карта — доказательство того, что ты многого не договаривал. Не выкручивайся, говори прямо.

— У Двора… — произнес он. — Ты немало потрудился. Эрик был дурак, что не убил тебя сразу же, если он знал, что ты знаешь об этом.

— Эрик был дурак, — признал я. — Ты — нет. А теперь, говори!

— Но я дурак, — возразил он, — и притом сентиментальный. Ты помнишь день последнего спора здесь, в Эмбере?

— Немного.

— Я сидел на краю постели. Ты стоял у моего письменного стола. Когда ты повернулся и направился к двери, я решил убить тебя. Я сунул руку под кровать, где хранил взведенный арбалет, и готов был поднять его, когда осознал нечто, остановившее меня.

Он помолчал.

— И что же это было? — заинтересовался я.

— Посмотри там, у двери.

Я взглянул и не увидел ничего особенного. Я начал уже покачивать головой, и тут он добавил:

— На полу.

Тогда я понял, что это было: красно-коричнево-оливково-зеленый, с маленьким геометрическим рисунком коврик.

Он кивнул:

— Ты стоял на моем любимом коврике. Я не захотел пачкать его кровью. После мой гнев прошел. Так что я тоже жертва эмоций и обстоятельств.

— Замечательная история… — начал было я.

— Но теперь ты хочешь, чтобы я перестал вилять. Я, однако, не вилял. Я попытаюсь тебе доказать это. Все мы живы благодаря терпимости друг друга и иногда счастливому случаю. Я собираюсь предложить забыть на время эту терпимость и ликвидировать возможные случайности в паре очень важных дел. Вначале, однако, в ответ на твой вопрос, хотя я не знаю наверняка, что их удерживает, я могу рискнуть сделать одну очень хорошую догадку. Блейз собрал очень крупные ударные силы для атаки на Эмбер. Они, однако, будут совсем иного масштаба, чем те, с которыми ему содействовал ты. Видишь ли, он рассчитывает, что память о той прошлой атаке обусловит ответ на эту. Ей, вероятно, будут также предшествовать попытки убить Бенедикта и тебя самого. Однако, все это дело будет только маневром. Я думаю, что Фиона связалась с Двором Хаоса — может, даже прямо сейчас там находится — и подготовила их к настоящей атаке, которой можно ожидать после отвлекающего удара Блейза. Следовательно…

— Ты говоришь, что это очень хорошая догадка, — перебил я. — Но мы даже не знаем наверняка, жив ли еще Блейз.

— Блейз жив, — заверил он меня. — Я сумел удостовериться в его существовании через его Карту, даже сумел провести краткий анализ его текущей деятельности, прежде чем он осознал мое присутствие и заблокировал меня. Он очень чувствителен к такому наблюдению. Я нашел его в поле с войсками, которые он намерен использовать против Эмбера.

— А Фиона?

— Нет, — бросил он. — Я не экспериментировал с ее Картой и тебе тоже не советую. Она крайне опасна и я не хотел открывать себя ее влиянию. Моя оценка ее нынешней деятельности основана скорее на дедукции, чем на прямом знании. Однако, я готов на нее положиться.