— Ты говорил, что доверяешь мне, — объявил я.
— Боюсь, что так, — ответил он.
— Тебе придётся выпить это, Люк, — сказал я. — Я настаиваю.
— Я подозревал, что дело дойдёт до чего-нибудь такого, — сказал он, — но это не звучит дурно. Я чувствую, что помощь мне нужна прямо сейчас.
Люк протянул руку, взял чашу и поднёс её к губам. Я прижал к ране ладонь. В стены снаружи бились ветры.
— Когда допьёшь, поставь чашу обратно, — сказал я. — Тебе понадобится ещё.
Я слышал звук его глотков.
— Получше, чем пойло Джеймсона, — сказал он затем. — Не знаю уж почему.
Он поставил чашу на камень.
— Хотя чуть-чуть солоновато, — добавил он.
Я отнял ладонь от разреза, вновь подержал запястье над чашей, работая кулаком, как помпой.
— Эй, парень. Ты теряешь кучу крови. Я уже чувствую себя о'кей. Было лёгкое головокружение, и — все. Мне больше не надо.
— Нет, надо, — сказал я. — Поверь мне. Однажды я отдал крови куда больше, а на следующий день побежал на стрелку. Все о'кей.
Ветер поднялся до урагана, стеная за стеной.
— Как насчёт рассказать что происходит? — спросил он.
— Люк, ты — призрак Лабиринта, — сообщил я.
— Лабиринт может делать дубликат любого, кто когда-либо проходил его. У тебя все признаки. Я их знаю.
— Эй, я себя чувствую реальным. Тем более, что я не пахал Лабиринт в Эмбере. Я его сделал в Тир-на Ног-те.
— Очевидно, он контролирует и те два изображения, раз уж они — его истинные копии. Ты помнишь свою коронацию в Кашере?
— Угу. Ринальдо Первый.
— Черт подери! Клянусь, мамочка счастлива.
— Я полагаю.
— Как-то неловко быть в двух экземплярах. Ты, кажется, знаком с таким феноменом. Как Лабиринт управляется с этим?
— Вы, парни, не можете «пробыть долго». Как я понимаю, чем ближе ты к Лабиринту, тем ты — сильнее. И возможно, защитить тебя на таком расстоянии будет стоить многих вёдер сока. Вот, выпей ещё.
— Да, конечно.
Люк высосал половину содержимого и протянул чашу обратно.
— Так что там с драгоценными жидкостями тела? — спросил он.
— Кровь Эмбера, по-видимому, оказывает поддерживающее действие на призраков Лабиринта.
— Полагаю — да, тебя можно рассматривать и так, в определённом смысле.
— Не сказал бы, что мне это нравится… и с такой узкой специализацией.
— Но, вероятно, есть некоторые препятствия. И все в своё время. Давай стабилизируемся, прежде чем начнём искать приемлемую точку зрения.
— Хорошо. У тебя есть пленные слушатели. Деваться мне некуда.
Снаружи раздался грохот — словно прокатился камень, — сопровождаемый слабым щёлкающим звуком.
Люк повернул голову.
— Не думаю, что это был ветер, — заявил он.
— Сделай последний глоток, — сказал я, отодвигаясь от чаши и нашаривая носовой платок. — Он должен поддержать тебя.
Он опрокинул залпом, пока я перевязывал себе запястье. Люк завязал платок за меня.
— Давай-ка валить отсюда, — сказал я. — У меня дурные предчувствия.
— А по мне так — порядок, — отозвался он, как раз в тот момент, когда в дверном проёме появилась фигура.
Освещена она была сзади, черты лица терялись в тени.
— Ты никуда не пойдёшь, призрак Лабиринта, — донёсся полузнакомый голос.
Я заказал спикарту освещение ватт на сто пятьдесят.
Это был Борель, демонстрирующий зубы на недружественный лад.
— Из тебя выйдет хорошая свечка, эмберит, — обратился он к Люку.
— Ошибаешься, Борель, — сказал я, поднимая спикарт.
Внезапно между нами проплыл Знак Логруса.
— Борель? Мастер меча? — заинтересовался Люк.
— Он самый, — откликнулся я.
— Вот дерьмо! — сказал Люк.
5
Я попытался прозондировать фронт двумя самыми смертельными энергиями спикарта, но Логрусова образина перехватила их и отбросила прочь.
— Я спасал его не затем, чтобы ты его так просто уволок его, — сказал я, и тотчас что-то похожее на знак Лабиринта — но не так чтобы один в один
— бликнуло в реальность поблизости.
Знак Логруса скользнул влево. Новая тварь — чем бы она там ни была — не отставала; они молча прошествовали сквозь стену. Прокатился раскат грома, тряхнувший все здание. Даже Борель, который потянулся за клинком, замер на полпути, затем повёл рукой, чтобы ухватиться за дверь. Пока он копался, за его спиной появилась другая фигура, и знакомый голос обратился к нему:
— Пожалуйста, извините меня. Вы загородили мне дорогу.
— Корвин! — закричал я. — Папа!
Борель повернул голову.
— Корвин? Принц Эмбера? — сказал он.
— Ну да, — пришёл ответ, — хотя боюсь, что не имею удовольствия…
— Я Борель, Герцог Птенцов Дракона, Мастер Оружия Путей Птенцов Дракона.
— Вы говорите с обилием заглавных букв, сэр, я рад с вами познакомиться, — сказал Корвин. — Теперь, если вы не возражаете, я хотел бы пройти, чтобы увидеть своего сына.
Рука Бореля в повороте потянулась к рукоятке клинка. Я уж было двинулся вперёд, и Люк — тоже, но позади Бореля случилось некое движение — кажется, пинок, срубивший ему дыхание и сложивший вдвое. Затем сзади ему на загривок опустился кулак, и Борель рухнул.
— Пошли, — позвал Корвин, махнув рукой. — По-моему, нам отсюда лучше свалить.
Мы с Люком вышли, перешагнув через павшего Мастера Оружия Путей Птенцов Дракона. Земля снаружи почернела, словно от недавнего пожара, и налетел лёгкий дождь. Вдалеке темнели человеческие фигуры, двигающиеся к нам.
— Не знаю, может ли сила, что притащила меня сюда, вытащить обратно,
— сказал Корвин, оглядываясь. — Она может быть занята чем-нибудь другим.
Прошло несколько мгновений, затем:
— Похоже, занята, — сказал он. — О'кей, твоя очередь. Как нам сделать ноги?
— Вот так, — сказал я, поворачиваясь и припуская бегом.
Они последовали за мной по тропам, которые привели меня сюда. Я оглянулся и увидел шесть тёмных фигур, преследовавших нас.
Я помчал вверх по холму, мимо могильных плит и монументов, в конце концов добравшись до места у старой каменной стены. Где-то за нашими спинами раздались крики. Игнорируя их, я подтащил спутников к себе и взлетел с импровизированным двустишием на губах, которое обрисовывало ситуацию и моё желание в куда более скверной форме, чем чеканный стих. И все же чары не осыпались, и брошенный булыжник прошёл мимо меня, поскольку мы уже шли сквозь землю.
Мы вышли из круга фейери, вылупившись, словно грибы, и я погнал спутников трусцой к песчаному пляжу через поле. Когда мы вывалились на пляж, я услышал ещё один крик. Мы прошли сквозь валун и спустились по каменистой тропе к виселице. Свернув с тропы налево, я побежал.
— Назад! — осадил Корвин. — Я что-то чувствую. Вон там!
Он сошёл с тропы направо и побежал к подножию небольшого холма. Мы с Люком последовали за ним. Сзади донёсся шум прорыва наших преследователей с пути у валуна.
Впереди, меж двух деревьев, я увидел нечто мерцающее. Кажется, мы направлялись к нему. Когда мы подобрались ближе, очертания стали чётче, и я сообразил, что это смахивает на реплику Лабиринта, которую я видел там, в мавзолее.
Когда мы подлетели, папа, не сбивая размашистого шага, устремился прямо в эту хреновину. И исчез. Позади вознёсся ещё один вопль. Люк был следующим в очереди на сверкающий экран, а я наступал ему на пятки.
Теперь мы бежали сквозь прямой, пылающий туннель жемчужного цвета, и когда я глянул назад, то увидел, как он захлопывается прямо за мной.
— Они не смогут пройти следом, — крикнул Корвин. — Тот вход уже закрыт.
— Так почему мы бежим? — спросил я.
— Мы ещё не в безопасности, — отозвался он. — Мы прорубаемся через владения Логруса. Если нас зацепят, могут быть неприятности.
Мы рысью мчались по странному туннели, и:
— Мы бежим сквозь Отражения? — спросил я.
— Да.
— Тогда, кажется, чем дальше мы уйдём, тем лучше…
Все это дело хорошенько тряхнуло, и мне пришлось опереться на стену, чтобы не провалиться.
— Оп-па, — сказал Люк.
— Да, — подтвердил я, когда туннель стал распадаться. От стен, от пола отодрались громадные куски. За теми прорехами не было ничего, кроме мрака. Мы продолжали идти, перепрыгивая провалы. Затем что-то вновь ударило, беззвучно, полностью сотрясая весь туннель — вокруг нас, позади нас, впереди нас.
Мы падали.
Ну, мы не то чтобы падали. Это больше походило на парение в сумеречном тумане. Под ногами, кажется, ничего не было, да и в любом другом направлении — тоже. Ощущение свободного падения, и ничем не измеримого движения.
— Проклятье! — услышал я голос Корвина.
Мы парили, падали, плыли — чем бы это ни было — какое-то время, и:
— Так близко, — услышал я его бормотание.
— Вон там что-то есть, — внезапно возвестил Люк, указывая направо.
Там серело большое расплывчатое нечто. Я стек сознанием в спикарт и прощупал в указанном направлении. Чем бы оно ни было, оно было неодушевлённым, и я скомандовал спице, которая трогала нечто, сопроводить нас.
Я не чувствовал движения, но штука распухла, обрела знакомые очертания, начала выказывать красноватый цвет поверхности. Когда показались ребра, я уже знал наверняка.
— Выглядит как та Полли Джексон, что была у тебя, — заметил Люк. — На ней даже снег остался.
Да, это был мой бело-красный «шеви» 57-го года, вот к чему мы приближались, здесь в Лимбо.
— Это реконструкция. Её вытащили из моей памяти, — сказал я ему. — Вероятно, поэтому она живая, ведь я так часто разглядывал её. А ещё, кажется, сейчас нам очень кстати.
Я потянулся за ручкой дверцы. Мы подгребли со стороны водительского сиденья. Я ухватился и нажал на кнопку. Она, конечно, была не застопорена. Спутники коснулись колымаги и переползли на другую сторону. Я открыл дверь, скользнул за руль, закрыл дверь. Затем влезли Люк и Корвин. Ключи, как я и ожидал, были в замке зажигания.
Когда все очутились на борту, я попытался завести машину. Мотор заработал сразу. Я посмотрел поверх яркого капота в ничто. Включил передние фары, но это не помогло.
— Что теперь? — спросил Люк.
Сняв ручной тормоз, я врубил первую скорость и выжал сцепление. Когда я дал газ, показалось, что завращались колеса. Спустя несколько мгновений я врубил вторую. Чуть спустя перешёл на третью.
Было это движение хоть чуточку реальным или — всего лишь плодом моего воображения?
Я поддал газу. Туманный горизонт далеко впереди вроде как слегка просветлел, хотя я предположил, что это могло быть просто эффектом уставшего зрения. На баранку машина не реагировала никак. Я сильнее надавил на акселератор.
Люк вдруг протянул руку и включил радио….
— Опасные дорожные условия, — сообщил голос диктора. — Так что сбросьте скорость до минимума.
Затем сразу же последовал Уинтон Марсалис, играющий «Караван».
Получив такое душевное послание, я сбросил газ. Это вызвало знакомое ощущение лёгкого движения, словно мы скользили по льду.
Явно чувствовалось движение вперёд, и там впереди, кажется, случился просвет. Также почудилось, что мы обрели некоторый вес и чуть больше вдавились в сиденье.
Мгновением позже ощущение реальной поверхности под автомобилем стало более внятным. Мне стало интересно, что случится, если я крутану баранку. Но решил не пробовать.
Звук из-под шин стал совсем хрустяще-гравиевым. С обеих сторон возникли смутные очертания, усиливающие ощущение движения и направления, пока мы тащились мимо. Далеко впереди мир действительно становился ярче.
Я ещё больше сбавил ход: стало казаться, что мы едем по настоящей дороге, с чрезвычайно плохой видимостью. Вскоре фары, вроде как начали приносить какую-то пользу, как только они высветили проползающие мимо фигуры, придавая им мгновенный вид деревьев и прибрежных насыпей, кустов и скал. Зеркало заднего вида продолжало отражать ничто.
— Прямо как в старые времена, — сказал Люк. — Собрался за пиццей неласковым вечером.
— Ага, — согласился я.
— Надеюсь, у другого меня есть кто-нибудь, открывший пиццерию в Кашере. Можно ли там оттянуться, не знаешь?
— Счас проеду и проверю, если тот славный он, конечно, удосужился.
— Как ты думаешь, когда вся эта зараза снимет меня с довольствия?
— Не знаю, Люк.
— Я веду к тому, что не могу вечно пить твою кровь. И что с тем, другим мной?
— По-моему, я могу предложить работу, которая разрешит твои проблемы,
— сказал ему Корвин. — Хотя бы на некоторое время.
Деревья теперь стали явно деревьями, туман — настоящим туманом — чуть клубящимся окрест. Капли влаги стали оседать на ветровом стекле.
— Что вы имеете в виду? — спросил Люк.
— Минутку.
В тумане появились разрывы, сквозь них проглядывал реальный ландшафт. Я вдруг сообразил, что то, где мы едем — не настоящее дорожное покрытие, а просто клок почвы под лихим уклоном. Я ещё больше сбросил скорость, чтобы приноровиться.
К тому времени львиная часть дымки рассосалась или развеялась, обнажив огромное дерево. Земля у подножия его мерцала. Знакомые повадки у этой вольной живописи…
— Это зона твоего Лабиринта, верно? — спросил я, как только наш путь стал ещё чище. — Фиона как-то приводила меня сюда.
— Да, — донёсся ответ.
— А его облик… Эту чепуху я видел в борьбе со Знаком Логруса там, на кладбище… та же штука, что притащила нас в туннель.
— Да.
— Тогда… он тоже разумен. Как Лабиринт, как Логрус…
— Верно. Припаркуйся вон там, на прогалине у дерева.
Я крутанул баранку и направил машину к ровному участку, указанному отцом. Туман все ещё клубился окрест, но не везде, на удалении, и не такой тяжёлый и всепоглощающий, как на тропе, которой мы следовали. Очевидно стояли сумерки, судя по угрюмости тумана, но асимметричное пламя Лабиринта освещало наш чашеобразный мир за границами сумеречной тусклости.
Пока мы выбирались из машины, Корвин сказал Люку:
— Призраку Лабиринта не «пробыть долго».
— Так я и понял, — отозвался Люк. — Вы подскажете пару трюков для кое-кого в затруднительном положении?
— Я знаю их все, сэр. Приходится знать, как говорят.
— О-о?
— Папа?.. — спросил я. — Ты имеешь в виду…
— Да, — отозвался он. — Я не знаю, где может находиться мой первый вариант.
— Это с тобой я встречался тогда? И это ты недавно присутствовал в Эмбере?
— Да.
— Я… понятно. И всё-таки ты кажешься не таким, как те прочие, которых я встречал.
Он протянул руку и сжал мне плечо.
— А я не такой и есть, — сказал Корвин и взглянул на Лабиринт. — Я нарисовал эту штуку, — продолжил он чуть спустя, — и я — единственный, кто прошёл его. Следовательно, я — единственный призрак, которого он может вызвать. И кажется, он уделяет мне нечто большее, нежели просто утилитарное внимание. Мы можем общаться, и, кажется, он охотно отстёгивает энергию для обеспечения моего постоя. Я понимаю так: и те призраки, что от Лабиринта, и те, что от Логруса, по природе куда более эфемерны.
— Я это знаю по опыту, — сказал я….
— Кроме той, которой ты очень помог, за что я тебе благодарен. Теперь она под моей защитой, настолько, насколько это необходимо.
Он отпустил моё плечо.
— Мне не представили твоего друга как полагается, — сказал он затем.
— Извини. Это от слабости, — сказал я. — Люк, я бы хотел познакомить тебя с моим отцом, Корвином из Эмбера. Сэр, Люк, собственно, известен как Ринальдо, сын вашего брата Бранда.
На миг глаза Корвина расширились, потом сузились, пока он протягивал руку, изучая лицо Люка.
— Недурно встретиться с другом сына, да ещё и родственником, — сказал он.
— Так же рад познакомиться с вами, сэр.
— А меня-то интересовало, что это такое в тебе знакомое.
— Врежьте по этому знакомому, если вас это волнует. И закончим на этом.
Папа рассмеялся.
— Где вы встретились, ребята?
— В школе, — отозвался Люк. — В Беркли.
— Где же ещё могла бы сойтись парочка наших? Ну, не в Эмбере же, — сказал он, резко разворачиваясь, чтобы лицом к лицу оказаться со своим Лабиринтом. — Вашу историю я ещё заполучу. А сейчас идём со мной. Я хочу представить вас.
Он направился к сияющему орнаменту, а мы пошли следом. Мимо проплыло несколько жгутов тумана. Кроме наших шагов, вокруг не было ни звука.
Когда мы подошли к краю Лабиринта, то остановились и внимательно осмотрели его. Это был изящный рисунок, слишком большой, чтобы сразу охватить его взглядом; и казалось, что в его контуре пульсировала мощь.
— Привет, — сказал Корвин. — Я хочу, чтобы ты познакомился с моим сыном и моим племянником, Мерлином и Ринальдо… хотя с Мерлином ты уже встречался раньше. У Ринальдо проблемы.
Последовало долгое молчание. Затем призрак отца сказал:
— Да, верно.
Спустя какое-то время:
— Ты так думаешь?
И:
— О'кей. Я скажу им.
Корвин потянулся, вздохнул, сделал несколько шагов от края Лабиринта. Затем обнял нас обоих за плечи.
— Народ, — сказал он, — нечто вроде ответа я получил. Но это значит, что, по разным причинам, нам всем сейчас придётся пойти и прогуляться по этому Лабиринту.
— Я играю, — сказал Люк. — А что за причины?
— Он намерен усыновить тебя, — сказал Корвин, — и поддерживать так же, как и меня. Хотя за это придётся платить. Наступают времена, когда потребуется, чтобы его охраняли круглосуточно. Мы можем сменять друг друга.
— Звучит здорово, — сказал Люк. — Этот уголок выглядит так мирно. А я совсем не хочу возвращаться в Кашеру и предпринимать попытки к свержению самого себя.
— О'кей. Поведу я, а ты держись за моё плечо на случай, если придётся сдерживать какую-нибудь дурацкую трахомудию. Мерлин, ты идёшь последним и цепляешься за Люка по той же причине. Порядок?
— Вполне, — сказал я. — Идём.
Он отпустил нас и двинулся к месту, откуда начинались линии рисунка. Мы пошли следом, и рука Люка была на плече Корвина, когда тот сделал первый шаг. Вскоре мы все были на Лабиринте, сражаясь в знакомой битве. Даже когда взлетели искры, это казалось легче, чем прогулки по Лабиринту в прошлом — возможно потому, что путь прокладывал кто-то другой.
Очертания авеню с древними каштанами наполняли мой разум, пока мы тащились по Лабиринту и отвоёвывали путь через Первую Вуаль. К тому времени искры вокруг поднимались все выше, и я чувствовал силы Лабиринта, бьющиеся около меня, пронизывающие меня, моё тело и разум. Я вспоминал дни в школе, величайшие свои усилия на атлетическом поприще. Сопротивление продолжало расти, и мы увязли в нём. Движение ног требовало огромного усилия, и я сообразил, что — почему-то — усилие было более важным, чем передвижение. Я ощутил волосы, встающие дыбом, когда странный поток прошёл через все моё тело. Все же не было ни одурманивающего действия Логруса как в тот момент, когда я сторговывался с ним, ни ощущения противника, которое я чувствовал на Лабиринте Эмбера. Все было так, будто бы я пересекал буераки своего разума, или не моего, но дружески ко мне расположенного. Было некое ощущение — почти подбадривание — пока я сражался с кривой, выполняя поворот. Сопротивление было столь же сильным, искры взлетали так же высоко, как и у других возле этой точки, но все же я каким-то образом знал, что этот Лабиринт держит меня совсем по-иному. Мы пробивали себе путь вдоль линий. Мы пытались, мы пылали… Проникновение во Вторую Вуаль было медленным, как упражнение в выносливости и воле. После этого наш путь на чуть-чуть стал полегче, и образы всей моей жизни пришли, чтобы напугать и утешить меня.
Идём. Один, два… Три. Я почувствовал, что если смогу сделать ещё десяток шагов, у меня будет шанс победить. Четыре… Я был орошён испариной. Пять. Сопротивление было ужасным. Чтобы просто передвинуть ногу на дюйм вперёд, требовалась энергия бега на сто метров. Лёгкие работали, словно меха. Шесть. Искры добрались до лица, цепляли глаза, полностью окутывали меня. Я чувствовал себя расщеплённым в бессмертное синее пламя и чувствовал, что должен прожечь путь сквозь мраморный блок. Я горел, я пылал, а камень оставался неизменным. Так я мог провести целую вечность. И, наверное, провёл. Семь. Образы исчезли. Память иссякла. Даже личность взяла отпуск. Я был ободран до каркаса чистой воли. Я был действием, сутью борьбы с сопротивлением. Восемь… Я больше не чувствовал своего тела. Время стало чуждым понятием. Борьба уже не была борьбой, но формой элементарного движения, рядом с которым движение ледников — просто спринт. Девять. Теперь я был только движением… бесконечно малым, постоянным…
Десять.
Явилось облегчение. Вновь станет труднее ближе к центру, но в целом остаток пути напряжение будет спадать. Что-то похожее на медленную, тихую музыку поддерживало меня, пока я тащился вперёд, поворачивал, тащился. Она протекла вместе со мной сквозь Последнюю Вуаль, и как только я миновал среднюю точку финального шага, она чем-то напомнила «Караван».
Мы стояли там, в центре, молчаливые, тяжело дышащие. В том, чего я достиг, я не был уверен. Но я чувствовал, что в итоге я лучше узнал отца. Полосы тумана по-прежнему дрейфовали через Лабиринт, через долину.
— Я чувствую себя… сильнее, — признался Люк. — Да, я помогу в охране этого места. Кажется, это хороший способ убить немного времени.
— Кстати, Люк, какое послание ты нёс? — спросил я.
— О, следовало сказать, чтобы ты быстро свалил из Дворов, — откликнулся он, — вся эта хренотень становится опасной.
— Опасную часть я уже знаю, — сказал я. — Но есть ещё что-то, что я должен сделать.
Он пожал плечами.
— Ну, вот тебе и послание, — сказал он. — Нет ни одного по-настоящему безопасного места.
— В этом проблем пока не будет, — сказал Корвин. — Ни одна из Сил точно не знает, как подобраться к этой точке или что с ней делать. Эмберскому Лабиринту слабо пожрать его, а Логрус не знает, как его уничтожить.
— Звучит лихо.
— Вероятно, придёт время, когда они попробуют навалиться на него.
— А пока мы подождём и посмотрим. О'кей. Если придёт какая-нибудь тварь, что это может быть?
— Вероятно, призраки — как и наши — ищущие, как бы узнать о нем побольше, протестировать его. Толк от твоего клинка есть?
— Со всей безграничной скромностью — да. К тому же, если не достаточно этого, я изучал Искусства.
— Здесь лучше сработает сталь, хотя они истекают огнём, не кровью. А теперь, если желаете, можно использовать Лабиринт, чтобы переправиться наружу. Я присоединюсь через пару минут, чтобы показать, где заначено оружие и прочие припасы. Мне бы хотелось предпринять небольшое путешествие и ненадолго оставить тебя на дежурстве.
— Железно, — сказал Люк. — А как ты, Мерль?
— Мне надо вернуться назад во Дворы. У меня официальный ангажемент на ленч с мамочкой, а затем хорошо бы посетить похороны Савалла.
— Скорее всего, он не сможет забросить тебя прямиком во Дворы, — сказал Корвин. — Это до дури близко от Логруса. Но ты что-нибудь сотворишь или наоборот. Как там Дара?
— Много времени прошло с тех пор, как я видел её дольше, чем несколько мгновений, — ответил я. — Она все так же безапелляционна, высокомерна и сверхзаботлива, когда натыкается на меня. У меня такое впечатление, что, скорее всего, она тоже вовлечена в местное политическое интриги, равно как в тонкости тесных родственных отношений Дворов и Эмбера.
Люк на мгновение закрыл глаза и исчез. Увидел я его уже возле Полли Джексон. Он открыл дверцу, скользнул на сиденье, наклонился и покрутил что-то внутри. Ещё чуть-чуть погодя я смог расслышать далёкое радио, исторгающее музыку.
— Похоже, что так, — сказал Корвин. — Представляешь, я никогда не понимал её. Она пришла ко мне из ниоткуда в странное время моей жизни, она лгала мне, мы стали любовниками, она прошла Лабиринт в Эмбере и исчезла. Это было похоже на страшный сон. Абсолютно очевидно, что она использовала меня. Долго я полагал — лишь для того, чтобы получить знание Лабиринта и доступ к нему. Но не так давно у меня возникла куча времени для размышлений, и я больше не уверен, что это было основной причиной.
— О-о? — сказал я. — А что тогда?
— Ты, — отозвался он. — Все чаще и чаще я прихожу к мысли, что она хотела понести сына или дочь Эмбера.
Я почувствовал, что холодею. Мог ли факт моего существования быть просчитан настолько? И не было никакой привязанности? И я был преднамеренно задуман для служения какой-то особой цели? Мне совсем не нравились такие намерения. Я чувствовал себя на месте Колеса-Призрака, тщательно выстроенного продукта моего воображения и разума, сотворённого, чтобы протестировать идеи дизайнерских структур, с которыми мог столкнуться только житель Эмбера. И все же он называл меня «папа». Он действительно заботился обо мне. Я начал ощущать к нему смутную иррациональную привязанность. Было ли это оттого, что мы более схожи, чем я воспринимал сознательно?..
— Почему? — спросил я. — Почему ей было так важно, чтобы родился я?
— Могу напомнить лишь последние слова, которыми она завершила прохождение Лабиринта, обернувшись демоном. «Эмбер, — сказала она, — будет разрушен». Затем она исчезла.
Теперь меня затрясло. Такие завязки настолько выбивали из седла, что я хотел заплакать, уснуть или напиться. Все что угодно — лишь бы получить передышку на мгновение.
— Думаешь, моё существование может быть частью долгосрочного плана по уничтожению Эмбера? — спросил я.
— Может быть, — сказал он. — Но я могу ошибаться, малыш. Я могу очень сильно ошибаться, и в таком случае приношу свои извинения за то, что так достал тебя. С другой стороны, я мог ошибаться и в том, что дал тебе знать о возможных объяснениях.
Я массировал себе виски, лоб, глаза.
— Что мне делать? — сказал я потом. — Я не хочу помогать разрушению Эмбера.
Он прижал меня к себе и сказал:
— Неважно, что ты такое, и неважно, что с тобой сделали, рано или поздно перед тобой будет некий выбор. Ты нечто большее, чем сумма своих частей, Мерлин. Неважно, что привело к твоему рождению, а твою жизнь — к тому, что сейчас. У тебя есть глаза и мозги и шкала ценностей. Не позволяй никому вешать тебе лапшу на уши, даже если это буду я. И когда придёт время — если оно придёт — сделай этот выбор сам, дьявол тебя задери. Тогда всё, что произошло раньше, не будет важным.
Его слова, простые, как им и полагалось быть, вытащили меня из тёмного угла в моей душе, куда я спрятался.
— Спасибо, — сказал я.
Он кивнул. Затем:
— Поскольку твой первый порыв может усилить конфронтацию, — сказал он, — я бы посоветовал этого не делать. Не достигнешь ничего, кроме как уведомишь её о своих подозрениях. Было бы умнее сыграть более тщательную игру и посмотреть, что тебе станет известно.
Я вздохнул.
— Ты прав, конечно, — сказал я. — Ты пришёл за мной не столько, чтобы помочь в побеге, сколько сказать мне это?
Корвин улыбнулся.
— Просто беспокоюсь о важном, — сказал он. — Ещё встретимся.
А затем он исчез.
Внезапно я увидел его уже возле машины, разговаривающим с Люком. Я наблюдал, как он показывал Люку, где запасена экипировка. Интересно, который там сейчас час, во Дворах. Они оба помахали мне. Затем Корвин обменялся с Люком рукопожатием, повернулся и ушёл в туман. Я слышал, как радио играло «Лили Марлен».
Я сфокусировал разум на переброске из центра Лабиринта к Путям Всевидящих. Возник мгновенный водоворот тьмы. Когда темнота осела, я все ещё стоял в центре Лабиринта. Я попробовал опять, на этот раз с замком Сухэя. Снова он отказался прокомпостировать мой билет.
— И куда ты можешь меня послать? — наконец спросил я.
Ещё один вихрь, но на этот раз яркий. Он доставил меня к высокому белокаменному мысу под черным небом возле чёрного моря. Два полукруга бледного пламени заключали моё положение в скобки. О'кей, так жить можно. Я находился в Огненных Вратах, развилке путей в Отражениях возле Дворов.
Я стоял лицом к океану и считал. Когда дошёл до пятнадцатой мигающей башни слева от меня, направился к ней.
Вышел я перед упавшей башней под розовым небом. По пути к ней меня снесло в стеклянную пещеру, где текла зелёная река. Я шагал вдоль реки, пока не нашёл переходной камень, который доставил меня к тропе через осенний лес. Ей я следовал почти с милю, пока не почувствовал присутствие пути у корней вечнозелёного дерева. Он привёл меня на склон горы, откуда исходили ещё три пути, и две дымные нити вели меня на тропу ленча с мамой. Согласно небу, у меня не было времени переодеться.
Я задержался возле перекрёстка, чтобы стряхнуть с себя пыль, привести в порядок одеяние, причесать волосы. Прихорашиваясь, я задумался, кто мог получить мой вызов, когда я пытался добраться к Люку через Козырь — сам Люк, его призрак, оба? Могут ли призраки получать Козырной вызов? Я обнаружил, что заинтересован в том, что же творится сейчас в Эмбере. И я подумал о Корал и Найде…
Черт.
Мне хотелось быть где-нибудь ещё. Мне хотелось быть далеко отсюда. Предупреждение Лабиринта, брошенное через Люка, было ясно и понято. Корвин дал мне слишком много тем для размышлений, а у меня не было времени сортировать их по полочкам. Я не хотел быть втянутым в то, что происходило там, во Дворах. Мне не нравилось и то, что здесь замешана моя мать. Я не имел должных чувств для посещения похорон. К тому же я чувствовал себя как-то очень непроинформированным. По-моему, если кто-то что-то хотел от меня — что-то очень важное, — им по меньшей мере надо выкроить время, чтобы объяснить ситуацию и попросить меня о сотрудничестве. Если это родственники — есть большая вероятность, что я пойду с ними. Куда проще сотрудничать со мной, чем плести интриги, пытаясь контролировать мои действия. Мне хотелось быть подальше от тех, кто контролировал меня, так же, как и от игр, в которые они играют.
Я мог повернуться и уйти в Отражения, вероятно, затеряться там. Я мог бы направиться в Эмбер, рассказать Рэндому всё, что я знал, всё, что подозревал, и он бы защитил меня от Дворов. Я мог бы возвратиться на Отражение Земля, возникнуть новой личностью, вернуться к компьютерному дизайну…