4

Иногда слышишь что-нибудь неприятное, и — все. В другой раз слышишь что-нибудь невероятное, и оно откликается эхом. Странное мгновенное ощущение невероятного знания, которое — и все время! — просто недосуг подобрать и изучить. По правилам, мне следовало бы подавиться при заявлении Мандора, затем фыркнуть что-нибудь вроде: «абсурд!» Я странно воспринимал эту ситуацию — было умозаключение Мандора верным или нет — словно здесь нечто большее, чем догадка, будто существовал некий всеобъемлющий план по выдвижению меня в круг власти во Дворах.

Я сделал затяжной, медленный глоток кофе. Затем:

— Да ну? — сказал я.

Я чувствовал, что улыбаюсь, пока он искал мой взгляд, изучал моё лицо.

— Ты принимаешь участие в попытках сознательно?

Я снова поднял чашку с кофе. Я чуть было не сказал: «Нет, конечно, нет. Я впервые об этом слышу». Затем я припомнил, как отец рассказывал мне о том, что он втянул тётю Флору в изложение жизненно важной информации для подлечивания отцовской амнезии. Меня впечатлила не столько ловкость, с которой он это проделал, сколько факт, что его недоверие к родне было за пределами сознания, в виде чистого рефлекса. Не пройдя через все семейные свары, где бывал Корвин, я ощущал нехватку чувств такого высокого накала. И Мандор, и я всегда хорошо уживались, невзирая на то, что он был старше на несколько столетий и в некоторых вопросах мы имели весьма отличающиеся вкусы. Но вдруг на столь высоких ставках, тот негромкий голос, о котором Корвин поминал, как о худшей, но более мудрой половине, подсказал: «Почему бы нет? Можешь попрактиковаться, малыш», — и, поставив чашку, я решил попытаться, просто попробовать, как это на ощупь.

— Не знаю, имеем ли мы в виду одно и то же, — сказал я. — Но почему бы тебе не рассказать мне о середине игры… или, наверное, даже о начале… о том, что привело тебя сейчас к поспешному выводу.

— Лабиринт и Логрус оба обладают разумом, — сказал он. — Мы с тобой видели доказательства тому. Проявляется ли это как Змей и Единорог, или иным образом — особой разницы нет. В любом случае мы говорим о парочке более-сильных-чем-человеческий разумах с обширной мощью в распоряжении. Кто придёт к финишу первым — бесполезный теологический вопрос. Нам нужно лишь побеспокоиться о нынешней ситуации, поскольку она касается нас.

Я кивнул.

— Милая оценка, — согласился я.

— Силы, которые они представляют, противоборствуют, но годами были отточено равны друг другу, — продолжал Мандор, — и таким образом было установлено некое равновесие. Они постоянно алчут небольших побед, пытаясь добавить к собственному домену нечто за счёт противника. Похоже, игра шла с ничейным счётом. И Оберон, и Савалл были долгое время их агентами, а Дворкин и Сухэй — посредниками, связанными непосредственно с силами.

— Ну и? — сказал я, когда он глотнул сока.

— Я уверен, что Дворкин вошёл в слишком тесный контакт с Лабиринтом,

— продолжил он, — и стал объектом подтасовки. Однако он достаточно искушён, чтобы осознавать это и сопротивляться. Кончилось все его безумием, с обоюдным ущербом как для Дворкина, так и для самого Лабиринта: слишком тесная связь была у них. Это, в свою очередь, послужило причиной тому, что Лабиринт бросил Дворкина одного, не желая дальнейшего риска. Но ущерб был нанесён, и Логрус отыграл небольшой плацдарм. Это позволило ему орудовать во владениях порядка, как раз когда принц Бранд начал эксперименты с намерением усилить свои способности. Я уверен, он подставился, попал под контроль и стал невольным агентом Логруса.

— В основном это предположения, — сказал я.

— Заметь, — сказал Мандор, — что его намерения, по-видимому, стали намерениями безумца. Они имели куда больше смысла, когда казались неким желанием уничтожить порядок, ввергнуть вселенную в изначальный хаос.

— Продолжай, — сказал я.

— В какой-то точке Лабиринт открыл… или, вернее, окончательно овладел… способностью творить «призраков» — недолго живущих подобий любого, кто имел дело с Лабиринтом. Очаровательная идея. Я был очень заинтересован в её исследовании. Она обнажает суть основного механизма, поддерживая мой тезис о прямом участии Лабиринта и, вероятно, Логруса, в управлении реальными событиями. Как думаешь, могли они фигурировать в выдвижении твоего папы против Бранда, как самого сильного бойца Эмбера? Мне интересно.

— Я что-то не вникаю, — сказал я. — Выдвижении, говоришь?

— У меня такое чувство, что на него действительно пал выбор Лабиринта как на следующего Короля Эмбера — этакое повышение в чине, что, вроде как, соответствовало желаниям Корвина. Я интересовался его внезапным выздоровлением в той клинике на Отражении Земля и обстоятельствами, сопутствующими несчастному случаю, забросившему его туда: при различных временных потоках кажется возможным, что Бранд мог бы находиться в двух местах одновременно — как заключённым, так и заглядывающим в прицел ружья. Хотя конечно, Бранд уже больше не пригоден для прояснения дела.

— Опять предположения, — сказал я, приканчивая омлет. — Но небезынтересные. Продолжай, будь любезен.

— Тем не менее, у твоего отца имелись зрелые размышления по поводу трона. Как-никак, он был лучшим бойцом Эмбера. Эмбер выиграл войну. Лабиринт был отремонтирован. Равновесие было восстановлено. Рэндом стал второй примеркой на монарха — хороший хранитель status quo — и выбор был сделан Единорогом, а не жителями Эмбера согласно любому из вариантов Правил Наследования.

— Я никогда не рассматривал это так, — сказал я.

— И твой отец — я уверен, неумышленно — обеспечил фору. Опасаясь, что Лабиринт не удастся отремонтировать, он начертал ещё один. Но удалось и то, и другое. Таким образом, теперь существует два артефакта порядка, вместо одного. Хотя, как самостоятельная сущность — он, вероятно, не прибавляет Лабиринту силы, он подбавляет порядка, например, уменьшая проявления Логруса. Итак, твой отец сдвинул равновесие вправо, а затем снова отклонил его — но в другом направлении.

— Это твой вывод из расследований, которые вы с Фионой провели в новом Лабиринте?

Он медленно кивнул, глотнул сока.

— Отсюда — больше штормов в Отражениях, как следствие вселенского эффекта, — сказал он, — наворотившего муть нынешних времён.

— Да-а, нынешние времена, — сказал я, наливая ещё кофе. — Мы заметили, что они становятся все интереснее.

— Действительно. Теперь твоя история с этой девицей Корал, попросившей Лабиринт отослать её в случае чего в подходящее место… И что же он сотворил? Он послал её к Искажённому Лабиринту и потушил огни. Затем послал тебя спасать её, заодно восстанавливая свой старый оттиск. Раз его починили, то он стал не Искажённым Лабиринтом, а лишь версией самого себя, которую наш Лабиринт вполне смог поглотить. Вероятно, он пожрал вообще все это Отражение, значительно поднабравшись энергии. Преимущество над Логрусом возросло неимоверно. Логрусу понадобилась бы хорошая аннексия, чтобы восстановить равновесие. Так что он рискнул вторгнуться в домен Лабиринта в отчаянной попытке обрести Глаз Хаоса. Но все закончилось патом из-за вмешательства причудливого существа, которое ты зовёшь Колесом-Призраком. Итак, чаша весов сохранилась смещённой в пользу Лабиринта и нездорового положения дел.

— Для Логруса.

— Я бы сказал, для всех. Силы не ладят друг с другом, и до тех пор, пока положение не исправится, Отражения — в смятении и беспорядке в обоих владениях.

— Итак что-то следует сделать на пользу Логруса?

— Ты уже знаешь что.

— Полагаю, да.

— Он связан с тобой напрямую, разве не так?

Я припомнил ночь в часовне среди теней, где я напоролся на выбор между Змеем и Единорогом, Логрусом и Лабиринтом. Негодуя по поводу хулиганства в таком насильственном формате, я отказался выбирать вообще.

— Да, связан, — ответил я.

— Он хотел тебя на роль чемпиона, разве не так?

— Полагаю, да.

— И?…..

— И вот мы здесь, — отозвался я.

— Сообщил ли он что-нибудь, что могло бы подтвердить мой тезис?

Я подумал о том переходе сквозь зону между Отражениями, смешанную с угрозой от призраков — Лабиринта, Логруса или их обоих.

— Полагаю, да, — повторил я.

Но, в конце концов, на исходе путешествия я послужил Лабиринту, хоть и невольно.

— Ты готов уничтожить его узор на пользу Дворам?

— Я готов искать решение задачи по достижению мира в умах всех и каждого.

Он улыбнулся.

— Это уговор или соглашение?

— Это утверждение намерения, — сказал я.

— Если Логрус выбрал тебя, у него были на то причины.

— Видимо так.

— Ясно без слов, что на троне ты безмерно усиливаешь Дом Всевидящих.

— Такая мысль приходила мне в голову, а теперь ты её высказал.

— Для любого с твоим происхождением стало бы необходимым определить, где лежит твоя верность — в Эмбере или во Дворах?

— Ты предвидишь вторую войну?

— Нет, конечно, нет. Но всё, что бы ты ни сделал, чтобы усилить Логрус, возбудит Лабиринт и спровоцирует ответ из Эмбера. Едва ли это приведёт к горну войны, скорее, к чему-то вроде возмездия.

— Не мог бы ты яснее определиться в том, что у тебя на уме?

— В данный момент я лишь торгуюсь по общим вопросам, чтобы дать тебе возможность оценить свою реакцию на них.

Я кивнул.

— Раз уж мы говорим об общих вопросах, я просто повторю: я готов искать решение…

— Отлично, — сказал Мандор. — Друг друга мы понимаем так же хорошо. В том, что ты делаешь для трона, ты желаешь того же, чего и мы…

— Мы?.. — прервал я.

— Дом Всевидящих, конечно… Но ты же не хочешь, чтобы кто-то навязывал тебе мнение.

— Говорят, это приятно, — отозвался я.

— Ну, конечно, мы беседуем предположительно, поскольку там есть парочка прочих с заявками помощнее.

— Так зачем обсуждать случайности?

— Если Дом способен увидеть тебя коронованным, ты ведь признаешь, что следовало бы все обдумать?

— Брат, — сказал я, — ты — и есть Дом, во всех его намерениях. Если ты просишь обязательств до вывода из игры Тмера и Таббла, забудь это: я не преисполнен страстного желания сидеть на троне.

— Твои желания сейчас не первостепенны, — сказал он. — Нет оснований для разборчивости, ты можешь припомнить, что долгое время мы не ладили с Прерывающими Полет, а Рассекающие во все времена были возмутителями спокойствия.

— Разборчивость тут ни причём, — сказал я. — Я никогда не говорил, что хочу трон. И, если искренне, то думаю, что как Тмер, так и Таббл сделают эту работу лучше.

— На них не указывал Логрус.

— А если указал на меня, мне следует все делать без чьей-либо помощи.

— Брат, между его миром принципов и нашим — плоти, камня и стали — большой разрыв.

— А если предположить, что у меня собственная повестка дня и твои планы она не включает?

— Тогда что?

— Мы беседуем предположительно, помнишь?

— Мерлин, ты тварь упрямая. У тебя такой же долг перед Домом, как и перед Дворами с Логрусом.

— Я сам могу оценить свои долги, Мандор, и они есть у меня… пока.

— Если у тебя есть план правильной расстановки вещей и он хорош, мы поможем тебе привести его в исполнение. Что ты задумал?

— В этом деле я не нуждаюсь в помощи, — сказал я, — но это запомню.

— А что тебе нужно прямо сейчас?

— Информация, — сказал я.

— Спроси меня. У меня её куча.

— Хорошо. Что ты скажешь мне о материнской линии моей матери, Доме Птенцов Дракона?

Мандор надул губы.

— Они — профессиональные солдаты, — сказал он. — Представь себе, их никогда не бывает дома: они сражаются в войнах Отражений. Они любят это. Белисса Миноби была там за старшего со времён смерти генерала Ларсуса. Хм,

— он сделал паузу. Затем:

— Тебя волнует их странный сдвиг на теме Эмбера?

— Эмбера? — сказал я. — Что ты имеешь в виду?

— Я припоминаю один светский визит в Пути Птенцов Дракона, — сказал Мандор, — когда я забрёл в небольшую, похожую на часовню комнату. В нише одной из стен висел портрет генерала Бенедикта при всех боевых регалиях. Там же была полочка типа алтаря, под ней висело кое-какое оружие, а на ней горело несколько свечей. Портрет твоей матери был там же.

— Правда? — сказал я. — Интересно, знает ли Бенедикт? Однажды Дара сказала моему отцу, что происходит от Бенедикта. Позже он выяснил, что всё это — первостатейная ложь… Как ты думаешь, эти люди могли иметь зуб на моего отца?

— За что?

— Корвин убил Драконьего Птенца Бореля во время Войны с Лабиринтом.

— Они предпочитают рассматривать такие вещи философски.

— И все же, из описания отца, я делаю вывод, что дело хуже, чем кошерное обязательство… хотя и не верю, что были хоть какие-то свидетели.

— Итак, не будем будить спящих собак.

— У меня нет намерений трогать их. Но вот что интересно: если они что-то прознают о мелочах, будут ли они требовать некий долг чести? Как ты думаешь, могут они стоять за его исчезновением?

— Я просто не знаю, — отозвался Мандор, — как это укладывается в их кодекс. Полагаю, тебе следует спросить прямо у них.

— Просто так выйти и сказать: «Эй, с вас спрашивать за то, что случилось с моим папой?»

— Есть более тонкие способы выяснить человеческое отношение, — отозвался Мандор. — Как я припоминаю, в детстве ты брал у них несколько уроков.

— Но я не знаю этих людей. В том смысле, что я мог встретиться с одной из сестёр на вечеринке, если подумать… и вспоминаю, что несколько раз видел Ларсуса и его жену издалека… но это все.

— На погребении будет представитель Птенцов Дракона, — сказал он. — Если я представлю тебя, ты смог бы приложить чуточку обаяния, чтобы получить неофициальную аудиенцию.

— Знаешь, это может пройти, — сказал я ему. — Вероятно, это — единственный путь. Да, сделай это, пожалуйста.

— Хорошо.

Мандор жестом очистил стол, заполнил его переменой. На этот раз перед нами появился тонкие, как бумага, блины с начинкой и кремовыми башенками; и свежие булочки с различными специями. Некоторое время мы ели молча, наслаждаясь покоем, птицами и бризом.

— Мне бы хотелось увидеть Эмбер, — сказал, наконец, Мандор, — в менее стеснённых обстоятельствах.

— Я думаю, это можно устроить, — ответил я. — Я бы хотел показать тебе окрестности. Я знаю великолепный ресторан в Аллее Смерти.

— А это случайно не «Окровавленный Эдди», нет?

— Да, хотя название периодически меняется.

— Я слышал о нем и давно любопытствую.

— Как-нибудь сделаем.

— Великолепно.

Он хлопнул в ладони, и появились чаши с фруктами. Я добавил кофе и окружил кадотскую фигу сбитыми сливками.

— Позже я обедаю с матерью, — заметил я.

— Да. Я подслушал.

— Ты её часто видел в последнее время? Как она?

— Скорее отшельница, как она любит говорить, — ответил Мандор.

— Думаешь, она что-то замышляет?

— Скорее всего, — сказал он. — Не могу припомнить случая, когда она этого не делала.

— Есть соображения, что именно?

— Зачем строить догадки, когда она, скорее всего, скажет тебе напрямик?

— Ты действительно полагаешь, что скажет?

— У тебя есть преимущество, ты — её сын.

— И слабость по той же причине.

— Все же она охотнее расскажет тебе, чем кому-то ещё.

— Кроме, разве что, Юрта.

— Почему ты так считаешь?

— Он всегда ей нравился больше.

— Забавно, я слышал, как он говорил то же самое о тебе.

— Ты часто видишь его?

— Часто? Нет.

— Когда это было последний раз?

— Около двух циклов назад.

— Где он?

— Здесь во Дворах.

— У Всевидящих? — я представил, как он присоединяется к нам за ленчем. Мне вовсе не хотелось получать такие пилюли от Дары.

— По-моему, в одном из их сторонних путей. Он довольно скрытен в отношении своих приходов-уходов… и стоянок.

К Всевидящим вело что-то около восьми сторонних путей, о которых я знал; будет трудно догнать его по просёлкам, которые могут увести прямо в Отражение. Да и желания на данный момент не было ни малейшего.

— Что привело его домой? — спросил я.

— То же, что и тебя — погребение, — сказал он, — и всё, что сопутствует этому.

Все, что этому сопутствует, надо же! Если бы существовала явная интрига, волокущая меня на трон, я бы об этом не забыл — вольно иль невольно, успешно иль безуспешно — Юрт все время бы был на хвосте, на шаг-другой позади меня.

— Может, лучше убить его, — сказал я. — Я не хочу. Но он не даёт мне большого выбора. Рано или поздно, он всё-таки загонит нас в ситуацию, где придётся выбирать кого-то одного.

— Зачем ты рассказываешь это мне?

— Чтобы ты знал мои чувства, и чтобы ты мог использовать влияние — какое сможешь — чтобы убедить его найти иное хобби.

Мандор покачал головой.

— Юрт давным-давно вышел за пределы моего влияния, — сказал он. — Дара чуть ли не единственная, кого он слушает… хотя подозреваю, что он все ещё боится Сухэя. Ты мог бы поговорить с ней относительно этого дела, и скоро.

— Скажу одно — ни я Юрта, ни Юрт меня не будем обсуждать с Дарой.

— Почему нет?

— Просто это так. Она все всегда понимает неверно.

— Я уверен, для неё не в радость узнать, что её сыновья убивают друг друга.

— Конечно, нет, но я не знаю, как поставить перед ней этот вопрос.

— Полагаю, ты сделаешь попытку отыскать путь. В то же время, я бы постарался не оставаться с Юртом наедине, раз уж ваши дорожки пересеклись. И будь я на твоём месте, я бы заручился свидетельством, что первый удар был не за мной.

— Принято, Мандор, хорошо — сказал я.

Некоторое время мы сидели молча. Затем:

— Подумай о моем предложении, — сказал он.

— Как я его понимаю, — отозвался я.

Он нахмурился.

— Если у тебя есть вопросы…

— Нет. Я подумаю.

Он поднялся. Я тоже встал. Жестом он опустошил стол. Затем повернулся, и я последовал за ним из беседки и через двор к тропе.

После прогулки мы вышли в его обширный кабинет cum приёмная. Он сжал моё плечо, как только мы направились к выходу.

— Увидимся на похоронах, — сказал он.

— Да, — сказал я. — Спасибо за завтрак.

— Между прочим, как ты находишь эту леди, Корал? — спросил он.

— О, довольно хорошенькая, — сказал я. — Даже просто… красивая. А что?

Он пожал плечами.

— Просто любопытно. Я беспокоился о ней, переживал за её неприятности, и меня заинтересовало, что значит она для тебя.

— Достаточно много, чтобы доставлять много хлопот, — сказал я.

— Понятно. Ну, передай ей мои добрые пожелания, если тебе случится говорить с ней.

— Спасибо, передам.

— Мы побеседуем ещё, попозже.

— Да.

Я не торопясь отправился в путь. У меня все ещё был запас времени, до того, как мне следовало ступить в Пути Всевидящих.

Я сделал остановку, когда подошёл к дереву в форме виселицы. Минутное размышление, и я повернул налево, следуя среди тёмных скал по забирающей вверх тропе. Ближе к вершине я вошёл прямо в массивный валун, пройдя с песчаной отмели под лёгкий дождь. Я бежал через поле, что было передо мной, пока не добрался до круга фейери под древним деревом. Шагнув в его середину, я сотворил строфу с рифмовкой на своё имя и утонул в земле. Когда я остановился, а мгновенная тьма рассеялась, я обнаружил себя возле влажной каменной стены всматривающимся вниз сквозь перспективу могильных камней и монументов. Небо было полностью затянуто облаками, и гулял холодный ветер. Ощущение было такое, словно царил исход дня, но утро или сумерки — я бы сказать не смог. Место выглядело так, как я его помнил — потрескавшиеся мавзолеи, завешенные плющом, упавшие каменные ограды, тропинки, блуждающие под высокими тёмными деревьями. Я двинулся по знакомым дорожкам.

Когда я был ребёнком, какое-то время это было любимым местом игр. В течение дюжин циклов я почти каждый день встречался здесь с маленькой девочкой из Отражения по имени Рханда.

Пробираясь через кучки костей, обметаемый влажным кустарником, я пришёл наконец к полуразрушенному мавзолею, где когда-то у нас был домик для игр. Распахнув перекошенные ворота, я вошёл.

Ничего не изменилось, и я обнаружил, что улыбаюсь. Потрескавшиеся чашки и блюдца, потускневшая утварь все ещё были свалены в углу, отягощённые пылью, запятнанные влагой. Я обмахнул катафалк, который мы использовали вместо стола, уселся на него. Однажды Рханда просто перестала приходить, а спустя некоторое время и я тоже. Часто я гадал, какой женщиной стала она. Я оставил ей записку в нашем тайнике под вынимающейся плитой пола — вспомнил я. Интересно, нашла ли она её.

Я поднял камень. Моё грязное письмо все ещё лежало там. Я вынул конверт, из него выскользнул сложенный лист.

Я развернул его, прочёл выцветшие детские каракули: «Рханда, что случилось? Я ждал, а ты не пришла». Ниже гораздо более изящным почерком было написано: «Я не могу больше приходить, потому что мой народ считает тебя демоном или вампиром. Мне жаль, потому что ты самый лучший из демонов или вампиров, которых я знала.» Никогда не думал о такой возможности. Изумительно, как можно все неправильно понять.

Я продолжал сидеть, воспоминания разрастались. Здесь я учил Рханду игре в танцующие кости. Я щёлкнул пальцами, и наша старая заколдованная куча костей, разложенных поперёк дороги издала звук всколыхнувшихся листьев. Моё юношеское заклинание все ещё было здесь; кости покатились вперёд, сложились в пару марионеток и начали короткий неуклюжий танец. Они крутились друг возле друга, едва удерживая форму, части слоились, волоча за собой паутину; свободные же — резерв — начали подпрыгивать вокруг них. Когда они соприкасались, раздавалось еле слышное пощёлкивание. Я запустил их быстрее.

Дверной проем пересекла тень, и я услышал хмыканье.

— Будь я проклят! Ты явно мечтаешь об оловянной крыше. Вот как проводят время в Хаосе.

— Люк! — изумился я, когда он шагнул внутрь; марионетки осыпались в маленькие серые кучи костяшек, как только моё внимание покинуло их. — Что ты здесь делаешь?

— Можно сказать, продаю кладбищенские жребии, — заявил он. — Интересуешься?

Он был в красной рубашке и пятнистых «хаки», заправленных в коричневые замшевые ботинки. На плечах висел рыже-коричневый плащ. Люк ухмылялся.

— Почему ты бросил правление?

Его улыбка исчезла, чтобы на миг смениться недоумением и почти мгновенно вернуться.

— О, я почуял, что мне нужен перерыв. А с тобой-то что? Скоро похороны, не так ли?

Я кивнул.

— Позднее, — сказал я. — Я тоже устроил перерыв. Но всё-таки, как ты сюда попал?

— Вслед за собственным носом, — сказал он. — Хочется капельку славных интеллигентных бесед.

— Будь посерьёзнее. Никто не знал, что я пошёл сюда. Я сам не знал этого до последней минуты. Я…

Я пошарил в кармане.

— Ты не запланировал для меня ещё нечто типа тех голубых камней, нет?

— Нет, ничего такого, — отозвался Люк. — И, кажется, у меня для тебя что-то вроде послания.

Я поднялся на ноги, приблизился и изучил его лицо.

— С тобой все о'кей, Люк?

— Конечно. Полный порядок, как всегда.

— Найти путь в такой близи от Дворов — нехилый трюк… Особенно если никогда не бывал здесь раньше. Как тебе это удалось?

— Ну, мы со Дворами истоптали немало путей, старик. Можно сказать, они у меня в… крови.

Он отступил от двери, и я шагнул наружу. Почти автоматически мы стали прогуливаться.

— Не понимаю, о чём ты, — сказал я ему.

— Ну, мой папа провёл здесь какое-то время, ещё тогда, в дни его бесконечных интриг, — сказал Люк. — Здесь они повстречались с моей мамочкой.

— Я не знал этого.

— Не было вопроса. Мы никогда не говорили по-семейному, не помнишь?

— Ага, — сказал я, — и никто, кого я ни спрашивал, казалось, не знал, откуда пришла Ясра. Все-таки Дворы… Она забрела далеко от дома.

— На самом деле её завербовали в ближайшем из Отражений, — объяснил он, — похожей на эту.

— Завербовали?

— Да, она несколько лет прислуживала… по-моему, она была чертовски молоденькая, когда стартанула… в Путях Удящих-на-Живца.

— Удящие? Это мамин Дом!

— Верно. Она была компаньонкой леди Дары. Это там она изучила Искусства.

— Ясра стажировалась в колдовстве у моей матери? И там в Доме Удящих встретила Бранда? Значит у Удящих какая-то связь с брандовской интригой, Чёрной Дорогой, войной……

— М леди Дарой, вышедшей поохотиться на твоего отца? Полагаю, что так.

— Потому она и хотела пройти инициацию Лабиринтом равно, как и Логрусом?

— Может быть, — сказал Люк. — Меня там не было.

Мы двинулись по гравийной дорожке, свернули возле большого тёмного куста, пересекли лес из камня и прошли по мосту, перекинутому через медленный чёрный поток, который отражал высокие ветви и небо в монохромном варианте. Несколько листьев шуршали в заблудившемся сквозняке.

— Что же ты не говорил этого раньше? — спросил я.

— Я хотел, но это никогда не казалось срочным, — сказал он, — в то время, как куча других вещей — казалась.

— Верно, — сказал я. — Всякий раз, когда пересекались наши пути, следовало умерить темп. Но сейчас… Ты говоришь, что это срочно, что мне следует знать нечто?

— О, не совсем.

Люк остановился. Вытянул руку и упёрся в могильный камень. Ладонь сжалась, побелев на костяшках. Камень под пальцами крошился в пудру, падавшую на землю, словно снег.

— Не совсем, — повторил он. — Это — моя идея, и я хочу, чтобы ты знал. Может, она принесёт тебе немного пользы, может — нет. Информация всегда такова. Никогда не знаешь.

С треском и скрежетом верхушка могильного камня пришла в движение. Люк вряд ли это заметил, и рука его продолжала сжиматься. От большего куска, за который он держался, откололись более мелкие.

— Так ты прошёл такой путь, чтобы сказать мне это?

— Нет, — ответил он, как только мы повернулись и пошли назад тем же путём, которым пришли. — Меня послали сказать тебе кое-что ещё, и очень трудно сдержаться. Но я предположил, что если не сказать об этом сначала, он не позволит мне уйти, будет подкармливать, пока я топчусь вокруг да около послания.

Раздался громкий треск, и камень, который он держал в руке, превратился в гравий, упавший, чтобы смешаться с тем, что лежал на дорожке.

— Позволь мне взглянуть на твою руку.

Он отряхнул её и протянул мне. Крошечный огонёк мигал возле основания указательного пальца. Пробежал по большому пальцу и исчез.

Я ускорил шаг, а Люк догнал меня.

— Люк, ты знаешь, кто ты такой?

— Кажется, что-то во мне, знает, парень, но я — нет. Я просто чувствую… я неправильный. Вероятно, мне лучше сказать тебе то, что я обязан передать и надо бы подсуетиться перед отбытием.

— Нет. Держись, — сказал я, торопясь.

Что-то тёмное прошло над нашими головами, но слишком быстро, чтобы я определил его форму сквозь ветви деревьев. Мы боролись с порывами ветра.

— Ты знаешь, что происходит, Мерль? — спросил он.

— Думаю, да, — сказал я, — и я хочу, чтобы ты сделал то, что я скажу, неважно, насколько зловещим это может показаться. О'кей?

— Железно. Если я не могу доверять Повелителю Хаоса, то кому же мне тогда доверять, а?

Мы проскочили мимо знакомых тёмных кустов. Мой мавзолей был прямо перед нами.

— Знаешь, есть нечто, о чём я должен сказать тебе прямо сейчас, — сказал он.

— Придержи. Пожалуйста.

— Но это важно.

Я уже бежал впереди него. Он тоже побежал, чтобы не отстать.

— Это о твоём пребывании здесь, во Дворах, сейчас.

Я вытянул руки, чтобы затормозить, когда врезался в стену каменного здания. Юркнул в дверной проход. Три больших шага, и я опускаюсь на колени в углу; ухватил старую чашу, используя полы плаща, чтобы обтереть её.

— Мерль, какого дьявола, что ты делаешь? — спросил Люк, влетая следом.

— Одну минуту, сейчас увидишь, — сообщил я ему, вытаскивая кинжал.

Расположив чашу на камне, где я недавно сидел, я занёс руку над ней и воспользовался кинжалом, чтобы разрезать себе предплечье.

Вместо крови из раны вырвалось пламя.

— Нет! Проклятье! — крикнул я.

И, потянувшись к спикарту, поймал подходящую линию и нашёл проток охлаждающего заклинания, которое и наложил на рану. Мгновенно языки пламени умерли, а из меня потекла кровь. Но падая в чашу, она дымилась. Выругавшись, я вытянул ещё и заклинание контроля жидкости.

— Ух ты, это слишком зловеще, Мерль. Готов поручиться, — заметил Люк.

Я отложил кинжал и воспользовался правой рукой, чтобы сдавить левую над раной. Кровь потекла быстрее. Спикарт пульсировал. Я глянул на Люка. На его лице было выражение болезненного напряжения. Я начал сжимать-разжимать кулак. Чаша наполнилась больше, чем наполовину.