4

Портрет художников, пути пересекались, температура падает…

Солнечный полдень и прогулка по небольшому парку после легкого завтрака, мы, продолжительное молчание и односложные ответы на попытки завязать разговор, указывающие, что не все благополучно на другом конце туго натянутой нити, связывающей нас. Потом мы сидим на пляже лицами к цветочным клумбам, и души настигнуты теплом тел, а слова — мыслями.

— Ладно, Мерль, какой твой счет? — спрашивает она.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Джулия.

— Не остри. Мне нужен всего-навсего прямой ответ.

— На какой вопрос?

— То место, куда ты меня отвел, с пляжа, той ночью… Где оно было?

— Это был… ну, такой сон.

— Ерунда! — Она поворачивается лицом прямо ко мне, и я вынужден встретиться со взглядом этих сверкающих глаз и ничего не выдать ни единым движением лица. — Я побывала там несколько раз, отыскивая пройденный нами путь. Там нет никакой пещеры. Там ничего нет! Что тогда случилось? Что произошло?

— Может поднялся прилив, и…

— Мерль! Ты что, принимаешь меня за идиотку? Того пройденного нами пути нет на картах. В здешнем округе никто и никогда не слышал о подобных местах. Они географически невозможны. Время дня и времена года постоянно менялись. Единственное, что способно объяснить это — сверхъестественность или паранормальность — называй, как тебе нравится. Что произошло? Ты обязан ответить мне, и знаешь это. Что произошло? Где мы были?

Я отвожу взгляд, скольжу по носкам туфель, по цветам и дальше.

— Я… не могу сказать.

— Почему?

— Я… — Что я мог сказать? Только не об Отражениях — эта новость поколеблет и уничтожит ее представление о действительности. Проблема заключалась скорее в понимании, что в таком случае потребуется также и рассказать ей, откуда я родом, а, значит, рассказать ей, что я собой представляю, откуда я все это знаю… А я боялся дать ей это знание. Я уверил себя, что, сделав это, я столь же верно положу конец нашим отношениям, как и не рассказывая ничего; а если они все равно должны прекратиться, то я предпочел бы, чтобы мы расстались, без того, чтобы обременять ее такими знаниями. Позже, намного позже, я понял, что мои умозаключения были всего лишь рационализированием; настоящая же причина заключалась в том, что я не мог допустить ее или кого-нибудь еще близко к себе, такому, каков я есть на самом деле. Знай я ее подольше, получше, скажем, еще год, я, может, ответил бы ей. Не знаю. Мы никогда не употребляли слова «любовь», хотя оно, должно быть, иной раз приходило ей на ум, как приходило мне. Полагаю, дело заключалось в том, что я любил ее не настолько, чтобы довериться, а потом было уже слишком поздно. Поэтому я все равно постоянно твердил: «Я не могу тебе сказать».

— Ты обладаешь каким-то могуществом, которым не хочешь делиться.

— Что ж, называй это так.

— Я сделаю все, что ты скажешь, пообещаю все, что ты потребуешь обещать.

— Нет. На то есть причины, Джулия.

Она поднялась на ноги, упершись руками в бока.

— И ты не раскроишь даже их?

Я мотаю головой.

— Должно быть, ты, маг, живешь в одиноком мире, раз туда запрещен вход даже тем, кого ты любишь.

В этот момент мне кажется, что она просто применяет последний прием, чтобы добиться от меня ответа. Я еще сильнее укрепляю свою решимость.

— Я этого не говорил.

— Тебе и не требуется. Об этом говорит твое молчание. А если ты также знаешь дорогу к дьяволу, почему бы тебе туда не отправиться? Счастливого пути!

— Джулия. Не…

Она предпочитает не слышать меня.

Натюрморт с цветами…

Пробуждение. Ночь. Осенний ветер за моим окном. Сны. Живая кровь без тела… коловращение…

Я скинул ноги с постели и сел, потирая глаза и виски. Когда я закончил рассказывать Рэндому свою историю, сияло полуденное солнце, и, по его настоянию я отправился малость вздремнуть. Я испытывал недомогание от пересечения нескольких потоков Отражений и времени, и чувствовал себя в тот момент совершенно разбитым, так как не был уверен, какой теперь, собственно час.

Я потянулся, привел себя в порядок, встал и облачился в свежую одежду. Я знал, что не смогу вернуться ко сну, а также чувствовал себя голодным. Я испытывал желание поскорее отправиться в какой-нибудь ресторан, нежели делать набег на кладовую. Появилось настроение прогуляться. Как мне показалось, я не бывал за пределами дворца и в городе не один год.

Я спустился вниз, потом миновал несколько залов и большой холл, связующий нефасадную сторону с коридором, по которому я мог бы, если бы захотел, пройти всю дорогу до самой лестницы, но тогда бы разминулся с парой гобеленов, с которыми надлежало поздороваться; один с изображением идиллической лесной сцены, с парочкой прогуливающейся после пикника; другой с изображением сцены охоты, людей, преследующих великолепного оленя, у которого, похоже, все-таки есть шанс уйти, если он осмелится на громадный прыжок…

Я прошел через холл и проследовал по коридору к потерне, где скучающего вида часовой по имени Джерми, услышав мое приближение, внезапно постарался казаться внимательным. Я остановился рядом и узнал, что его сменят с дежурства не раньше полуночи, до которой еще оставалось часа два.

— Я иду в город, — сказал я. — Где можно прилично поесть в такое время?

— А что вам по вкусу?

— Дары моря, — решил я.

— В «Зеленом Фидлеровском», примерно в двух третях пути до Главной Площади — подают очень приличные рыбные блюда. Это модное заведение…

— Меня не интересует модное заведение, — покачал я головой.

— «Невод» все еще считается приличным заведением, оно расположено недалеко от угла улицы Кузнецов. И оно в общем-то не модное.

— Но ты бы туда не пошел?

— Бывало заходил, — ответил он. — Но в последнее время там ошивается множество аристократов и крупных купцов. Нынче я чувствую себя там несколько неуютно. Оно стало похоже на клуб.

— Черт! Мне совсем не нужны разговоры в атмосфере клуба. Я хочу просто вкусной свежей рыбы. Куда бы ты направился за самым лучшим?

— Это долгая прогулка. Если спуститься к самым причалам, с обратной стороны бухты и немного на запад. Но возможно, вам не следует туда ходить. Час довольно поздний, а это не самый лучший район после наступления темноты.

— Это случайно не «Закуток Смерти»?

— Иногда его так называют, потому что время от времени там по утрам находят трупы. Может быть, вам лучше пойти в «Невод», раз вы один.

— Жерар однажды проводил меня по тому району в дневное время. Думается, я прекрасно сумею найти дорогу. Как называется это заведение?

— «Окровавленный Билл».

— Спасибо. Я передам Биллу от тебя привет.

— Невозможно, — покачал головой он. — Заведение переименовали в честь характера его кончины. Теперь им заправляет его двоюродный брат, Энди.

— О… А как же оно называлось раньше?

— «Окровавленный Сэм», — поведал он.

Ну какого черта! Я пожелал ему спокойной ночи и вышел, подготавливая себя к длительной прогулке. Выбрал тропу к короткой лестнице, ведущей вниЗ по склону к дорожке через сад и к боковым воротам, где меня выпустил за ограду другой часовой. Стояла прохладная ночь, и ветер с моря принес запахи осени, оголявшей окружающий меня мир.

Направляясь к Главной Площади, я втягивал эти запахи в легкие, еще и еще, и отдаленный во времени, почти забытый, неспешный цокот копыт по мостовой донесся до меня, выплывая из глубин сна или памяти. Ночь была безлунна, но полна звезд, а площадь внизу окаймлялась установленными на высоких столбах фонарями — шарами с фосфоресцирующей жидкостью, и вокруг них так и мелькали ночные бабочки.

Добравшись до проспекта, я пошел прогулочным шагом. Пока я прогуливался, мимо меня прокатили несколько закрытых экипажей. Один старик, прогуливавший на цепочке зеленого дракончика, прикоснулся к шляпе, когда я проходил мимо, и сказал: «Добрый вечер». Он видел, откуда я иду, хотя я не совсем уверен, что он узнал меня. Мое лицо не так уж хорошо известно в городе. Через некоторое время на душе у меня полегчало, и я почувствовал, как в ногах у меня прибавилось прыти.

Рэндом был рассержен куда меньше, чем я ожидал. Поскольку Колесо-Призрак не заварило никакой каши, он не стал направлять меня к нему с целью снова попытаться его отключить. Он лишь велел мне подумать на эту тему и предложить самый оптимальный для нас план действий. А Флора уже связалась с ним и сообщила, кто такой Люк — отчего у него, кажется, полегчало на душе, так как он теперь узнал, кем является враг. Хотя я и спрашивал, он не сообщил мне относительно своих планов разделаться с ним. Однако, он намекнул на отправку в Кашеру агента с целью сбора определенных малоизвестных сведений. Но больше всего, на самом деле, его, кажется, встревожила возможность, что известный разбойник Далт все еще остается живым.

— В этом есть что-то… — начал Рэндом.

— Что?

— Ну, хотя бы то, что я видел, как Бенедикт проткнул его мечом… Обычно это означает конец карьеры любой личности.

— Крепкий сукин сын, — предположил я. — Или чертовски везучий. Или и то, и другое вместе.

— Если он тот же самый человек, то он сын Осквернительницы. Ты слышал о ней?

— Дила! — вспомнил я. — Так ведь ее звали? Какая-то религиозная фанатичка? Воинствующая проповедница?

Рэндом кивнул.

— Она причинила уйму хлопот на периферии Золотого Круга — по большей части неподалеку от Бегмы. Ты когда-нибудь бывал там?

— Нет.

— Ну, Бегма — самая ближайшая точка на Круге по отношению к Кашере, вот это-то и делает твою историю особенно интересной. Она совершила массу набегов на Бегму, и бегмийцы не смогли сами справиться с ней. Наконец, они напомнили нам про договор о защите, который мы заключили почти со всеми королевствами Золотого Круга — и отец решил лично отправиться туда и преподать ей урок. Слишком уж много она спалила святилищ Единорога. Он взял с собой небольшой отряд, разбил ее войско, захватил ее в плен и рассеял кучу ее молодчиков. Она, однако же, сбежала, и пару лет спустя, когда про нее почти забыли, вернулась со свежими силами и снова принялась за ту же работу. Бегма опять подняла вой, но отец был занят. Он послал Блейза с большим войском. Произошло несколько ничего не решивших стычек — у нее были разбойники, а не регулярная армия — и Блейз наконец-то загнал их в угол и стер в порошок. В тот день она и погибла, возглавляя свои войска.

— И Далт — ее сын?

— Так утверждают, и это имеет некоторый смысл, потому что долгое время он досаждал нам, как только мог. Он чисто и просто стремился отомстить за смерть матери. Наконец он собрал довольно впечатляющие боевые силы и попытался и попытался совершить набег на Эмбер. Забрался немного дальше, чем можно было — подумай, почти на Колвир. Но Бенедикт уже поджидал его, имея за спиной свой любимый полк. Бенедикт изрубил их на куски, и все безусловно выглядело так, словно он смертельно ранил Далта. Несколько молодчиков сумели вынести его с поля боя, поэтому мы так и не увидели тела. Но черт возьми! Кого это волновало?

— И ты думаешь, что это может быть тот самый парень, с которым Люк дружил детские годы и позже?

— Ну, возраст примерно одинаковый, и в общем-то, он устраивает набеги из того же района. Полагаю, тал может быть.

Идя неспешным шагом, я размышлял над услышанным. Ясра, в действительности, если верить словам отшельника, не любила этого парня. Так какую же роль в ее делах сыграл он теперь? Слишком много неизвестного, подумал я Для ответа на этот вопрос требуются скорее знания, чем рассуждения. Так что лучше уж предоставить всему этому двигаться своим чередом, а самому отправиться наслаждаться вкусной едой…

Я продолжал путь по площади. Неподалеку от ее противоположной стороны я услышал смех и заметил, что в уличном кафе несколько столиков все еще занимают самые упорные потребители алкоголя. Одним из них оказался Дроппа, но он меня не заметил, и я прошел мимо. Я не испытывал желания любоваться тем, как меня будут пытаться рассмешить. Затем я свернул на улицу Ткачей, и она привела меня туда, где поднималась, петляя из припортового района, Западная Лоза. Мимо торопливо прошла высокая дама в маске и серебристом плаще, села в поджидающий ее экипаж. Она оглянулась и улыбнулась разок из-под вуали. Я был уверен, что не знаю ее, и обнаружил, что жалею об этом. У нее симпатичная улыбка.

Затем порыв ветра донес до меня запах дыма из чьего-то очага и прошелестел заодно опавшими листьями. Я неожиданно для себя подумал о том, что где-то обретается мой отец.

Потом дальше по улице и налево по Западной Лозе… Здесь потеснее, чем на площади, но все же достаточно просторно; интервалы между фонарями — побольше, но освещение достаточное для ночных прохожих. Мимо протокола пара всадников, распевавших незнакомую песню. Чуть позже над головой проплыло что-то большое и темное и устроилось на крыше по другую сторону улицы. С той стороны донеслось несколько царапающих звуков, потом наступила тишина.

Я проследовал дальше и завернул направо, потом налево; здесь, как я знал, дорога сильно петляла. Улица постепенно становилась все круче. В какой-то момент спуска налетел ветерок со стороны порта, принеся первые запахи соленого моря за весь вечер. Вскоре после этого, по моим подсчетам через два поворота, я увидел и само море, далеко внизу — покачивающиеся огоньки на искрящейся вздымающейся глади за черной изогнутой линией из ярких точек — Портовой Дорогой. На краю света и тени появился намек на горизонт. Несколько минут спустя мне подумалось, что я уловил отблеск отдаленного света Кобры, а затем, при новом повороте дороги, он опять пропал.

На улице справа по ходу движения пульсировало облако света, похожее на пролитое молоко, обрисовывая прозрачную решетку булыжников брусчатки на самом дальнем конце вниЗ по склону; возвышающийся над облаком столб мог рекламировать все, что угодно, вплоть до парикмахерской для привидений; треснувший шар на нем все еще слабо фосфоресцировал, напомнив мне об одной игре в череп-на-палке, в которую мы детьми играли при Дворах. От светильника вниз по склону тянулись светящиеся следы, они становились все слабее и слабее, и, наконец, исчезли совсем. Я направился дальше и, пройдя некоторое расстояние, расслышал крики морских птиц. Запахи осени забились запахами океана. Призрачный свет за моим правым плечом поднялся выше над водой, проплывая над сморщенным ликом глубин. Скоро…

Пока я добирался до требуемого места, мой аппетит усилился. Впереди я увидел идущего по другой стороне человека в темном плаще, на отворотах его сапог еще не погасло свечение. Я вспомнил о рыбе, которую скоро буду есть, заторопился, поравнялся с фигурой в плаще и обогнал ее. Кошка в дверях ближайшего парадного перестала вылизывать свою задницу, и, все время пока я проходил мимо, смотрела на меня, держа свою лапу в вертикальном положении. Повстречался еще один всадник, на этот раз он ехал вверх по улице. С верхнего этажа одного из затененных зданий до меня донесся обрывок размолвки между мужчиной и женщиной. Еще один поворот, и в поле зрения появился рог луны, как будто всплывал какой-то великолепный зверь, стряхивая с себя яркие капли неведомых подводных гротов…

Десять минут спустя я добрался до предпортового района и отыскал путь к Портовой Дороге; почти полное отсутствие на ней светящихся шаров возмещалось светом из окон, множеством ведер с горящей смолой и светом взошедшей теперь уже высоко луны. Здесь запахи соли и волн стали сильнее, на дороге попадалось больше мусора, и прохожие отличались более колоритной одеждой и вели себя более шумно, чем на площади, если не брать в расчет Дроппу. Я добрался до противоположного берега бухты, где звуки моря усилились; стремительное, нарастающее приближение волн, затем звук удара о волнолом, более тихие набеги и отступление; скрип кораблей, грохот цепей, удары каких-то малых судов о пирс и причальный кнехт. Я невольно подумал о том, где-то сейчас находится «Звездная вспышка» — моя прежняя яхта.

Последовав за изгибом берега, я добрался до западного берега порта. Пара крыс прогнала поперек моего пути черную кошку, в то время когда я заглядывал во все близлежащие переулки в поисках нужного мне.