– Оставайся жив и иди своей дорогой, – сказал Яма, вкладывая саблю в ножны. – Я освобождаю тебя от твоей участи. Выбери сыновей и внуков; выбери слонов, лошадей, стада и золото. Выбирай любые другие блага красивых девушек, колесницы, музыкальные инструменты. Я дам их тебе, и они будут ждать тебя. Но не спрашивай меня о смерти.

– О, Смерть, – запел тот, – все это длится лишь до завтрашнего дня.

Оставь своих девушек, лошадей, танцы и песни для себя. Я приму только одно благо, которое просил – скажи мне, о Смерть, что лежит за пределами жизни, и в чем сомневаются люди и боги?

Яма стоял неподвижно и не продолжал поэму.

– Ладно, Ральд, – сказал он, и его глаза впились в глаза другого – но об этом царстве словами не расскажешь. Я должен показать тебе.

Они стояли так секунду, а затем человек в черном упал, закрыл лицо руками, и из его горла вырвался единственный всхлип.

Когда это произошло, Яма снял с плеч свой плащ и швырнул его, как сеть, через овраг.

Утяжеленный в рубцах для такого маневра, плащ упал, как сеть, на противника Ямы.

Пока человек в черном дергал плечами, стараясь освободиться, он услышал быстрый топот и треск: кроваво-красные сапоги Ямы ударились на этой стороне оврага. Откинув в сторону плащ и подняв свою защиту, Ральд парировал новую атаку Ямы. Земля позади него поднималась холмом, и он все отступал, ища, где можно остановится, так как голова Ямы приходилась теперь на уровне его пояса. И он ударил вниз, по Яме. Яма медленно пробивался наверх.

– Бог смерти, бог смерти, – пел Сугата, – прости мне мой дерзкий вопрос, но скажи, не солгал ли ты.

– Ты скоро узнаешь об этом, – сказал Яма и нанес удар, который мог бы пробить человека насквозь. Но лезвие отскочило от груди противника.

Дойдя до места, где грунт был неровным, маленький человек начал пинать землю ногами, посылая на врага потоки пыли и гравия. Яма прикрыл глаза левой рукой, но тогда на него посыпались сверху более крупные камни.

Они катились под ноги, Яма поскользнулся, упал и съехал вниз по склону.

Его противник стал выворачивать более тяжелые камни, даже сдвинул большой валун и сам последовал за ним вниз, высоко подняв кинжал.

Неспособный встать на ноги, чтобы своевременно отразить атаку, Яма катился к потоку. Ему удалось задержаться на краю, но он увидел катящийся валун и подался в сторону. Пока он цеплялся обеими руками за землю, его сабля скатилась вниз в воду.

Стоя в неудобном согнутом положении, он достал кинжал и все-таки сумел отпарировать высокий замах лезвия противника.

Затем его левая рука метнулась вперед и схватила запястье, держащее лезвие. Он ударил кинжалом снизу вверх и почувствовал, что и его запястье схвачено.

Так они стояли, замкнув сопротивление друг друга. Затем Яма сел и повернулся в сторону, отталкивая от себя противника. Но оба держали друг друга крепко и от силы толчка покатились. Край оврага оказался рядом, под ними, над ними. Кинжал выпал из рук Ямы и ушел на дно.

Когда они снова поднялись на поверхность воды, чтобы перевести дух, оба держали в руках только воду.

– Наступает время последнего крещения, – сказал Яма и ударил левой.

Другой парировал удар.

Они двигались влево по воде, пока не почувствовали под ногами камни.

Тогда они, сражаясь, пошли вдоль потока.

Поток расширялся и углублялся, пока вода не закружилась вокруг их талий. Берега стали более пологими и местами доходили почти до поверхности воды.

Яма наносил удар за ударом, то кулаком, то краем ладони; но он как будто нападал на статую, потому что тот, кто был священным палачом Кали, принимал любой удар, не меняясь в лице, и возвращал кулачные удары с костоломной силой. Большая часть этих ударов замедлялась или блокировалась Ямой, но один попал Яме между грудной клеткой и тазовой костью, а другой скользнул по левому плечу и отскочил от щеки.

Яма бросился нанести ответный удар и наглотался воды.

Противник навалился на него и получил удар красным сапогом между нечувствительными местами. Он продолжал двигаться к голове Ямы.

Яма встал на колени и повернулся. Противник хотел встать на ноги и выхватил из-за пояса кинжал, но упал на корточки. Лицо его было все еще бесстрастным.

На миг их глаза встретились, но на этот раз Ральд не дрогнул.

– Теперь я могу встретить твой смертельный взгляд, Яма, – сказал он, – и он меня не остановит. Ты научил меня достаточно хорошо!

Когда он сделал выпад, руки Ямы спустились к талии, схватили мокрый пояс и закинули его вокруг бедер противника.

Яма дернул врага и прижал к себе; тот выронил кинжал. И тогда Яма потащил его толчками назад, к глубокой воде.

– Никто не поет гимнов дыханию, – сказал Яма. – А попробуй обойтись без него!

Он нырнул, увлекая за собой Ральда; руки его держали тело врага, как стальными петлями.

Позже, много позже, мокрая фигура стояла у потока. Она сказала медленно, с трудом переводя дух:

– Ты был… величайшим… вставшим против меня… во всех веках, насколько я помню… И в самом деле, жаль…

Затем, перейдя поток, он продолжал свой путь по каменистым холмам.

Пешком.

Дойдя в город Алондил, путешественник остановился в первой попавшейся гостинице. Он снял комнату и заказал ванну. Пока он мылся, слуга вычистил его одежду.

Перед тем как обедать, он подошел к окну и выглянул на улицу. Оттуда шел сильный запах слизарда и шум многих голосов.

Люди покидали город. Во дворе за домом шли приготовления к утреннему отъезду каравана. В эту ночь заканчивался весенний фестиваль. Внизу на улице еще торговали, матери уговаривали уставших детей, местный принц со своими людьми возвращался с охоты: на спине бегущего слизарда были привязаны два огненных петуха. Путешественник наблюдал за усталой проституткой, спорившей о чем-то со жрецом, который выглядел еще более усталым. Он не переставал трясти головой и в конце концов пошел прочь.

Одна луна уже висела в небе, сквозь Мост Богов она казалась золотой, а вторая, меньшая луна только что появилась над горизонтом. Вечерний воздух пощипывал холодом и нес с собой над запахами города ароматы весенней растительности – молодых побегов, свежей травы, чистый запах сине-зеленой весенней пшеницы, влажной земли, мутного разлива реки. Наклонившись, путешественник увидел стоящий на холме Храм.

Он велел слуге принести ему обед в комнату и послать за местным торговцем.

Он ел медленно, не слишком обращая внимание на то, что ест. Когда он покончил с едой, вошел торговец.

Под его плащом было множество образцов товара; путешественник в конце концов, выбрал длинный изогнутый клинок и короткий прямой кинжал и сунул то и другое в ножны.

Затем он вышел в ночную прохладу и пошел по изрытой колеями главной улице города. В дверях обнимались влюбленные. Он прошел мимо дома, где плакальщики ожидали чьей-то смерти. Нищий ковылял за ним полквартала, пока он, наконец, не обернулся. Поглядев нищему в глаза, он сказал:

– Ты не хромой.

Нищий заторопился прочь и затерялся в толпе. Над головой начали взлетать в небо фейерверки, посылая вниз, к земле, длинные вишневые ленты.

Из Храма донесся звук тыквенных рогов, играющих мелодию НАГАСВАРАМ. Из дверного прохода вывалился мужчина, налетел на путешественника, и тот, почувствовав, что рука мужчины хватает кошелек на его поясе, сломал человеку запястье. Человек разразился проклятиями и звал на помощь, но путешественник столкнул его в дренажную канаву и пошел дальше, одним темным взглядом отогнав товарищей вора.

Наконец он подошел к Храму, помедлил немного и прошел внутрь.

Он вошел во внутренний двор вслед за жрецом, который нес маленькую статую из внешней ниши.

Он оглядел двор и быстро направился к месту, занятому статуей богини Кали. Он долго смотрел на нее, положив свой клинок у ее ног. Когда он снова поднял саблю и повернулся, он увидел, что жрец наблюдает за ним. Он кивнул жрецу, и тот немедленно подошел и поздоровался.

– Добрый вечер, жрец, – ответил путешественник.

– Да очистит Кали твое лезвие, воин.

– Спасибо. Она очистила.

– Ты говоришь так, будто знаешь это наверняка.

– А это с моей стороны самонадеянно?

– Ну, может быть, это не в лучшем стиле…

– Тем не менее, я чувствовал, как ее сила снизошла на меня, когда я смотрел на ее гробницу.

Жрец пожал плечами.

– Несмотря на мою должность, – сказал он, – я держусь подальше от этого ощущения силы.

– Ты боишься ее силы?

– Скажем так, несмотря на великолепие гробницы Кали, ее посещают не так часто, как гробницы Лакшми, Сарасвати, Шакти, Ситалы, Ратри и других менее пугающих богинь.

– Но она больше, чем любая из них.

– И более страшная.

– Да? Несмотря на ее силу, она справедливая богиня.

Жрец улыбнулся.

– Разве человек, перешедший границу возраста, желает справедливости?

Что касается меня, я нахожу милосердие куда более привлекательным. Дай мне когда-нибудь прощающее божество.

– Хорошо, – сказал путешественник, – но я, как ты сказал, воин. Я по своей природе близок к ней. Мы с богиней думаем одинаково. В большинстве случаев мы соглашаемся. А когда не соглашаемся, я вспоминаю, что она также и женщина.

– Я живу здесь, – сказал жрец, – но не говорю так интимно о богах, о которых забочусь.

– На людях – да. Ты мне не говори о жрецах. Я пил со многими из вас и знаю, что вы такие же богохульники, как и все остальное человечество.

– Для всего есть время и место, – сказал жрец, оглядываясь на статую Кали.

– Ну-ну. Скажи-ка, почему основание статуи Ямы давно не чищено? Оно все в пыли.

– Его чистили только вчера. Но с тех пор многие проходили перед ним, и остались заметные следы.

– Почему же тогда у его ног не лежат подношения и остатки жертвоприношений?

– Смерти не приносят цветов, – сказал жрец. – Люди просто приходят, посмотрят и уходят. Мы, жрецы, всегда чувствовали, что обе статуи расположены очень хорошо. Они составляют страшную пару, верно? Смерть и владычица разрушений.

– Мощное звено, – ответил посетитель. – Но не хочешь ли ты сказать, что Яме никто не приносит жертв? Вообще никто?

– Только мы, жрецы, когда того требует календарь набожности, и иногда горожане, когда любимый человек лежит на смертном ложе, а в непосредственном перевоплощении ему отказано – вот и только, других нет. Я ни разу не видел, чтобы Яме приносили жертву просто так, искренне, от доброй воли, от сердца.

– Он, наверное, обижается.

– Нет, воин. Разве не все живые существа сами по себе жертвы Смерти?

– Да, ты говоришь правду. Зачем ему добрая воля и чувства? Дары не обязательны, он и так возьмет, что захочет.

– И Кали тоже, – согласился жрец. – И в случае обоих божеств я часто оправдываю атеизм. К несчастью, они проявляют себя в мире чрезмерно сильно, чтобы их существование можно было бы эффективно отрицать. Очень жаль.

Воин рассмеялся.

– Жрец, не желающий верить! Я тоже. Меня это смешит. На-ка вот, купи себе бочонок сомы… для жертвенных целей.

– Спасибо, воин. Куплю. Не пойдешь ли со мной на небольшое возлияние в честь Храма?

– Клянусь Кали, пойду! – сказал воин. – Только немного.

Он пошел со жрецом в центральное здание и спустился по лестнице в келью, где стоял бочонок сомы и две чаши.

– За твое здоровье и долгую жизнь, – сказал воин, поднимая чашу.

– За твоих ужасных покровителей – Яму и Кали, – ответил жрец.

– Спасибо.

Они залпом выпили крепкое пойло, и жрец зачерпнул еще две чаши.

– Согреть горло в холодную ночь.

– Отлично.

– Приятно видеть, что некоторые путешественники уезжают, – сказал жрец. – Их набожность обогащает Храм, но они очень сильно утомляют штат.

– За отъезд пилигримов!

– За отъезд пилигримов!

Снова выпили.

– Я думаю, что большинство их приехало, чтобы увидеть Будду, – сказал Яма.

– Это правда. Но с другой стороны, они не хотят вызвать этим вражду богов. Так что, прежде чем идти в пурпурную рощу, они обычно приносят жертвы или дают Храму молитвы.

– Что ты знаешь о так называемом Татагатхе и его учении?

Жрец отвел глаза.

– Я жрец богов и брамин. Я не желаю говорить об этом человеке.

– Значит, он насолил и тебе тоже?

– Хватит! Я пояснил тебе свои желания. Об этом я разговаривать не буду.

– Это дело не имеет значения. Оставим это. Спасибо тебе за сому.

Спокойной ночи, жрец.

– Спокойной ночи, воин. Пусть боги улыбаются на твоей дороге.

– И на твоей тоже.

Поднявшись по лестнице, Яма вышел из Храма и пошел через город.

Пешком.

Когда он подошел к пурпурной роще, на небе было три луны, за деревьями слабо светили лагерные огни, в небе над городом отсветы огня.

Влажный ветер шевелил растительность.

Яма бесшумно вошел в рощу.

Выйдя на освещенное место, он оказался перед рядами неподвижно сидевших фигур. Все они были в желтых плащах с желтыми же капюшонами, натянутыми на голову. Они сидели тут сотнями, не издавая ни звука.

Он подошел к ближайшей фигуре.

– Я пришел увидеть Татагатху, Будду.

Человек, казалось, не слышал.

– Где он?

Человек не ответил.

Яма наклонился и посмотрел в полузакрытые глаза монаха. Человек как будто спал, и их взгляды не встретились.

Тогда он возвысил голос, чтобы все в роще услышали:

– Я пришел увидеть Татагатху, Будду. Где он?

Он словно бы обращался к камням.

– Не думаете ли вы спрятать его таким манером? – крикнул он. – Не думаете ли вы, что если вас много и вы одинаково одеты, я не найду его среди вас?

Только вздох ветра, идущего с другого конца рощи. Свет замерцал, зашевелились пурпурные листья.

Яма засмеялся.

– В этом, возможно, вы и правы, – согласился он. – Но когда-нибудь вам придется двигаться, если вы хотите остаться живыми. А я могу ждать так же долго, как и всякий другой.

И он сел на землю, прислонившись к коре высокого дерева и положив на колени свой клинок.

Его тут же охватила дремота. Голова несколько раз кивала и дергалась вверх. Затем он уронил подбородок на грудь и захрапел.

Он шел через сине-зеленую равнину, и травы расступались перед ним. В конце этой тропы стояло массивное дерево, которое как бы не росло на земле, а держало весь мир своими корнями, и его ветки достигали звезд.

У подножия дерева сидел, скрестив ноги, человек с легкой улыбкой на губах. Яма знал, что этот человек – Будда, подошел и встал перед ним.

– Приветствую, о Смерть, – сказал сидящий, увенчанный розовым ореолом, ярко сиявшим в тени дерева.

Яма не ответил, но вытащил свой клинок.

Будда продолжал улыбаться, и Яма, шагнув вперед, услышал звуки далекой музыки.

Он остановился и оглянулся вокруг, подняв клинок вверх.

Они шли с четырех сторон, четыре Регента мира, спустившиеся с горы Шумерну: впереди Мастер Севера, сопровождаемый своими Якшасами, одетыми в золото, на желтых лошадях, в сверкающих золотом доспехах; затем Ангел Юга в сопровождении своих воинов Кумбхандов, на голубых конях, с сапфировыми щитами; с Востока ехал Регент, чьи конники были в серебряных одеждах и с жемчужными щитами; а с Запада пришел Тот, чьи Наги ехали на кроваво-красных лошадях, в красной одежде, и несли перед собой коралловые щиты. Копыта лошадей не касались травы. В воздухе была слышна только музыка, и она становилась все громче.

– Зачем приближаются Регенты мира? – спросил Яма.

– Они идут, чтобы унести мои кости, – ответил Будда, продолжая улыбаться.

Четыре Регента натянули поводья. Их отряды остановились позади. Яма стоял перед Регентами.

– Вы пришли унести его кости, – сказал Яма. – А кто придет за вашими?

Регенты спешились.

– Ты не можешь взять этого человека, – сказал Мастер Севера, – потому что он принадлежит миру, и мы от имени мира будем защищать его.

– Послушайте, Регенты, живущие на Шумерну, – сказал Яма, принимая свой Аспект, в ваши руки отдана забота о планете, но Смерть берет с нее кого захочет и когда захочет. Вам не дано оспаривать мои Атрибуты и способы их работы.

Четыре Регента встали между Ямой и Татагатхой.

– Мы оспариваем твой путь насчет этого человека, господин Яма, потому что в его руках судьба нашего мира. Ты коснешься его только после того, как уничтожишь четыре Силы.

– Пусть будет так, – сказал Яма. – Кто из вас первый выступит против меня?

– Я, – сказал говоривший, поднимая свое золотое лезвие.

Яма, в своем Аспекте разрезал мягкий металл, как масло, ударил плашмя своей кривой саблей по голове Регента, и тот растянулся на земле.

Из рядов Якшасов раздался громкий крик; двое золотых всадников выступили вперед, чтобы унести своего вождя. Затем они повернули лошадей и поехали обратно на Север.

– Кто следующий?

К нему подошел регент Востока с прямым серебряным клинком и сетью, сплетенной из лунного света.

– Я, – сказал он и швырнул сеть.

Яма наступил на нее ногой, схватил руками и дернул. Регент, потеряв равновесие, качнулся вперед, и Яма ударил его в челюсть рукояткой сабли.

Два серебряных воина посмотрели на Яму, опустили глаза и повезли своего господина на Восток; вслед за ними неслась нестройная музыка.

– Следующий! – сказал Яма.

Перед ним встал дородный глава Нагов; он отбросил оружие и сорвал с себя тунику, говоря:

– Я буду бороться с тобой, бог смерти.

Яма отложил в сторону оружие и снял верхнюю одежду.

Пока все это происходило, Будда сидел в тени громадного дерева и улыбался, словно эти стычки не имели для него никакого значения.

Глава Нагов схватил Яму левой рукой за шею и дернул его голову вперед. Яма сделал то же самое. Регент нагнулся, забросил правую руку на левое плечо и шею Ямы и сцепил пальцы обеих рук, резко нагибая голову Ямы к своему бедру. Но Яма, протянув левую руку схватил Регента за левое плечо, а правой – под коленками, и таким образом поднял его ноги над землей, не выпуская его плеча.

Несколько секунд он баюкал Регента в руках, как ребенка, затем поднял на уровень плеч и отпустил руки.

Когда регент ударился о землю, Яма упал коленями на него, но тут же вскочил. Регент же не встал.

Когда всадники Запада уехали, перед Буддой стоял только Ангел Юга в голубой одежде.

– А ты? – спросил бог смерти, вновь поднимая свое оружие.

– Я не подниму ни стального оружия, ни кожи, ни камня против тебя, бог смерти. И не противопоставлю силу своего тела твоей силе, – сказал Ангел. – Я знаю, что эти вещи бесполезны, потому что никто не может совладать с тобой с помощью оружия.

– Тогда залезай обратно на свою голубую клячу и проваливай, – сказал Яма, – раз не хочешь драться.

Ангел не ответил, но подбросил в воздух свой щит. Тот закружился, как сапфировое колесо и повис в воздухе.

Затем щит упал на землю и стал бесшумно погружаться в нее. Он скоро исчез из виду, и трава снова сомкнулась над местом, куда он упал.

– Что это означает? – спросил Яма.

– Я не спорю активно. Я только защищаю. Моя сила в пассивном сопротивлении. У меня сила жизни, как у тебя – сила смерти. Ты можешь уничтожить любое, что я пошлю против тебя, но ты не можешь уничтожить все, о Смерть. Моя сила – щит, а не меч. Жизнь встанет против тебя, Господин Яма, чтобы защитить твою жертву.

Голубой Ангел повернулся, сел на голубого коня и поехал на Юг, сопровождаемый своими Кумбхандами. Звуки музыки не ушли с ним, но остались воздухе.

Яма шагнул вперед, подняв саблю.

– Твои усилия ни к чему не привели, – сказал он. – Твой час настал. И он ударил клинком.

Удар, однако, не состоялся, потому что ветка громадного дуба упала между Ямой и Буддой и выбила саблю из рук Ямы.

Он потянулся за оружием, но трава склонилась и сплелась над саблей в плотную, неразрушимую сетку.

Ругаясь, Яма вытащил кинжал и снова ударил.

Мощная ветвь наклонилась и качнулась перед мишенью, так что лезвие глубоко ушло в древесину. Затем ветвь снова поднялась к небу, унося с собой оружие.

Глаза Будды закрылись в медитации. Его ореол сиял в тени. Яма сделал еще шаг, подняв руки, но трава заплелась вокруг его лодыжек и удержала его на месте.

Он некоторое время боролся, дергая их неподатливые корни, но затем поднял обе руки вверх и закинул голову назад. Смерть прыгала из его глаз.

– Услышьте меня, о Могучие! – закричал он. – С этой минуты на этом месте лежит проклятие Ямы! Ни одно живое существо никогда не шевельнется снова на этой земле! Не запоет птица, не проползет змея! Это место будет голым и застывшим, местом камней и зыбучего песка! Ни одна травинка не поднимется здесь! Я высказываю это проклятие и накладываю смерть на защитников моего врага!

Трава стала вянуть, но прежде, чем она освободила Яму, послышался страшный треск, когда дерево, чьи корни держали весь мир и чьи ветви хватали звезды, как сеть рыбу, качнулось вперед и сломалось посередине; верхние его ветви раздирали небо, корни открыли пропасть в земле, листья сыпались сине-зеленым дождем. Массивная часть ствола упала перед Ямой, бросив темную, как ночь тень.

Яма все еще видел вдалеке Будду, сидевшего в медитации и как бы не знающего о хаосе, разверзшемся вокруг него.

Затем только тьма и звук, похожий на раскат грома.

Яма дернул головой, глаза его широко раскрылись.

Он сидел в пурпурной роще, прислонившись к синему стволу дерева; его сабля лежала на коленях.

Ничего, казалось, не изменилось.

Ряды монахов сидели перед ним как бы в медитации. Ветер был таким же холодным и влажным, и свет все еще мерцал.

Яма встал, каким-то образом поняв, куда ему следует идти, чтобы найти желаемое.

Он прошел мимо монахов по хорошо утоптанной тропе далеко вглубь леса.

Он дошел до пурпурного павильона, но павильон был пуст.

Он пошел дальше, где лес стал гуще. Земля здесь была сырая, опускался слабый туман. Но тропа перед ним была все еще ясно заметна, освещаемая светом трех лун.

Путь шел под уклон, синие и пурпурные деревья были здесь ниже и искривлены. По бокам тропы начали появляться небольшие лужи с плавающими островками лишайника и серебряной пены. Запах болота ударил в ноздри Ямы.

Из зарослей кустов слышалось хриплое дыхание неведомых существ.

Далеко позади он услышал пение и сообразил, что монахи, которых он оставил, теперь проснулись и бродят по роще. Они покончили со своей задачей: объединив мысли, послали ему видение о непобедимости их вождя.

Это пение, вероятно, было сигналом отбоя…

Вот!

Он сидел на камне среди поляны, в полном лунном свете. Яма вынул свой клинок и пошел вперед.

Когда он был шагах в двадцати от сидящего, тот повернул голову.

– Приветствую, о Смерть, – сказал он.

– Приветствую, Татагатха.

– Зачем ты здесь?

– Было решено, что Будда должен умереть.

– Это не ответ на мой вопрос. Зачем ты пришел сюда?

– Разве ты не Будда?

– Меня называли Буддой, и Татагатхой, и Просветленным, и многими другими именами. Но, отвечая на твой вопрос, скажу: нет, я не Будда. Тебе уже удалось сделать то, что ты намереваешься: ты убил настоящего Будду.

– В моей памяти, как видно провал: я, признаться, не помню, чтобы сделал такое.

– Настоящего Будду мы называли Сугатой. А до этого он был известен как Ральд.

– Ральд! – Яма хмыкнул. – Ты пытаешься уверить меня, что он был больше чем просто палачом, которого ты отговорил заниматься его ремеслом?

– Многих палачей отговаривали от выполнения их работы, – ответил человек, сидящий на камне. – Ральд добровольно отказался от своей миссии и вступил на Путь. Из всех, кого я знаю, он единственный действительно получил Просветление.

– Ведь ты распространяешь тут пацифистскую религию?

– Да.

Яма откинул голову и расхохотался.

– Боги! Хорошо еще, что ты не проповедуешь милитаристскую! Твой лучший ученик, Просветленный и все такое, едва не получил мою голову в этот день.

Усталый взгляд пробился сквозь отдаленное выражение лица Будды.

– Ты думаешь, он и в самом деле мог бы побить тебя?

Яма помолчал, а потом сказал:

– Нет.

– Как ты думаешь, он знал это?

– Возможно.

– А ты знал его раньше, до этой встречи? Ты видел его в деле?

– Да. Мы были знакомы.

– Значит, он знал твое мастерство и понимал исход стычки.

Яма промолчал.

– Он добровольно пошел к своей мученической судьбе и не поставил меня в известность. Не думаю, что он пошел с реальной надеждой победить тебя.

– Тогда зачем же?

– Доказать суть.

– Что он надеялся доказать таким образом?

– Не знаю. Знаю только, что это было именно так, потому что я знал его. Я очень часто слушал его проповеди, его тонкие притчи и уверен, что он не мог бы сделать такую вещь без определенной цели. Ты убил истинного Будду, бог смерти. Ты знаешь, кто я.

– Сиддхарта, – сказал Яма, – я знаю, что ты обманщик. Я знаю, что ты не Просветленный. Я знаю, что твое учение – это вещь, которую мог бы вспомнить любой из Первых. Ты решил воскресить его, уверяя, что ты его автор. Ты решил распространить его в надежде вызвать оппозицию той религии, которой правят истинные боги. Я восхищен твоими усилиями. Это было мудро спланировано и выполнено. Но твоя главная ошибка, я считаю, в том, что ты выбрал пацифистское кредо для борьбы с активным. Мне интересно, зачем ты это сделал, когда мог выбрать из множества религий более подходящую.

– Может, мне как раз интересно было посмотреть, как пойдет такой контрпоток, – ответил тот.

– Нет, Сэм, это не так. Я чувствую, что это лишь часть более широкого плана, задуманного тобой, и что все эти годы, когда ты считался святым и произносил проповеди, в которые сам ничуть не верил, ты строил другие планы. Армия, заняв большое пространство, может стать оппозиционной за короткое время; один человек, занимая мало места, должен растянуть свою оппозицию на многие годы, если у него есть шанс преуспеть. Ты это знаешь и сейчас сеешь семена украденного кредо, планируя двинуться к другой фазе оппозиции. Ты пытаешься в единственном числе стать антитезой Неба, много лет противясь воле богов различными способами и под различными масками. Но этому немедленно будет положен конец, фальшивый Будда!

– Почему, Яма?

– Ради безопасности. Мы не хотели делать из тебя мученика и увеличить этим рост твоего учения. С другой стороны, если тебя не остановить, рост будет продолжаться. Поэтому было решено, что ты должен принять свой конец из рук посланца Неба – это покажет, какая религия сильнее. Так что, будешь ты мучеником или нет, буддизм будет с этих пор считаться второсортной религией. Вот почему ты должен умереть реальной смертью.

– Когда я спросил «почему», я имел в виду совсем другое. Ты ответил не на тот вопрос. Я имел в виду – почему ты пришел сделать это, Яма?

Почему ты, мастер оружия, мастер наук, пришел как лакей по приказу тело-менял, не умеющих даже отполировать твой клинок или вымыть твои пробирки? Почему ты, наиболее свободный дух из всех нас, унизился до того, чтобы прислуживать низшим?

– За эти слова твоя смерть не будет легкой.

– Почему? Я задал вопрос, который давно должен был прийти в голову не только мне. Я не обиделся, когда ты назвал меня фальшивым Буддой. Я знаю, кто я. А кто ты, бог смерти?

Яма сунул саблю за пояс и достал трубку, которую купил в гостинице.

Он набил ее и закурил.

– Ясно, что мы должны поговорить хотя бы для очистки наших мозгов от вопросов, – сказал он, – так что я устроюсь поудобнее. – Он тоже сел на низкий камень. – Во-первых, человек может в чем-то превосходить своих товарищей, но, тем не менее, служить им, если все они служат общему делу, которое больше, чем любое личное. Я уверен, что служу такому делу, иначе я не стал бы этого делать. Ты чувствуешь то же самое относительно своего дела, иначе ты не стал бы вести эту презренную аскетическую жизнь – хотя я заметил, что ты не такой изможденный, как твои последователи. Насколько я помню, тебе предлагали божественность несколько лет назад в Махартхе, а ты посмеялся над Брамой, напал на Дворец Кармы и набил жетонами все молитвенные машины города…

Будда хихикнул. Яма тоже посмеялся с ним и продолжал:

– В мире не осталось ни одного Акселерациониста, кроме тебя. Это тупик, из него никогда не выйдешь на первое место. Я в какой-то мере уважаю манеру, с какой ты вел себя эти годы. Мне даже пришло в голову, что если бы ты понял безнадежность своего теперешнего положения, тебя можно было бы убедить присоединиться к хозяевам Неба. Хотя я пришел сюда убить тебя, но, если тебя можно убедить и ты дашь мне слово, что кончишь свою дурацкую борьбу, я поручусь за тебя. Я возьму тебя с собой в Небесный Город, где ты примешь то, от чего однажды отказался. Они послушают меня, потому что я им нужен.

– Нет, – сказал Сэм, – потому что я не убежден в тщетности моего положения и полон решимости продолжать спектакль.

Из лагеря в пурпурной роще донеслось пение. Одна из лун скрылась за вершинами деревьев.

– Почему твои последователи не ломают кусты в стремлении спасти тебя?

– Они придут, если я позову, но я не буду звать. Мне это не нужно.

– Зачем они наслали на меня этот дурацкий сон?

Будда пожал плечами.

– Почему они не поднялись и не убили меня пока я спал?

– Это не их путь.