— Так и должно быть, — сказал Брахма, — если кому-то суждено быть богом, который был, есть и будет всегда.

— Красивое одеяние ты носишь, — заметил Сэм. — Просто очаровательное.

— Спасибо. Мне трудно поверить, что ты все еще жив. По справкам ты уже лет пятьдесят не требовал нового тела. Это весьма рискованно.

Сэм пожал плечами:

— Жизнь полна риска…

— Согласен, — сказал Брахма. — Прошу, возьми стул и садись. Устраивайся поудобнее.

Сэм так и сделал, а когда он опять посмотрел на экран, Брахма восседал на высоком троне, вырезанном из красного мрамора, над ним пламенел раскрытый зонт.

— Выглядит не слишком-то удобным, — заметил Сэм.

— Сиденье с поролоном, — улыбаясь, ответил бог — Если хочешь, кури.

— Спасибо, — Сэм вытащил из привешенного к поясу кисета трубку, набил ее табаком, тщательно умял и закурил.

— Что же ты делал все это время, — спросил бог, — соскочив с насеста Небес?

— Взращивал свои собственные сады, — сказал Сэм.

— Мы могли бы использовать тебя здесь, — сказал Брахма, — в нашем гидропонном департаменте. Что касается этого, может быть, еще могли бы. Расскажи мне о своем пребывании среди людей.

— Охота на тигров, пограничные споры с соседними царствами, поддержание высокого морального духа в гареме, немножко ботанических штудий — все в таком роде, жизнь в ее банальности, — неспешно поведал Сэм. — Теперь силы мои на исходе, и я опять взыскую свою юность. Но чтобы вновь стать молодым, как я понимаю, мне придется подвергнуться промывке мозгов? Так?

— В некотором роде, — признал Брахма.

— Могу я полюбопытствовать, с какой целью?

— Неправедный ослабнет, праведный окрепнет, — изрек, улыбаясь, бог.

— Предположим, я неправеден, — спросил Сэм, — каким образом я ослабею?

— Колесо сансары повернется для тебя вниз: тебе придется отрабатывать бремя своей кармы в низшей форме.

— А у тебя под рукой нет данных — процента тех, кто идет вниз, и тех, кто идет вверх?

— Надеюсь, ты не подумаешь, что я не всемогущ, — сказал, прикрывая скипетром зевок, Брахма, — если я признаюсь, что подзабыл эти данные.

Сэм хмыкнул.

— Ты сказал, что вам в Небесном Граде нужен садовник.

— Да, — подтвердил Брахма. — Уж не намерен ли ты обратиться к нам за работой?

— Не знаю, — сказал Сэм. — Может быть.

— Что означает — может быть и нет, — уточнил его собеседник.

— Да, может быть и нет, — согласился Сэм. — Что касается человеческого разума, то в былые дни не было этого невразумительного перетягивания каната. Если кто-то из Первых желал возродиться — он платил за тело и его обслуживали.

— Мы живем уже не в былые дни. Сэм. На пороге новая эпоха.

— Можно — почти что — подумать, что вы стремитесь устранить всех Первых, которые не выстроились у вас за спиной.

— В пантеоне комнаты есть для многих, Сэм. Есть ниша и для тебя, если ты решишь заявить о своих на нее правах.

— А если нет?

— Тогда наводи справки о своем теле в Палате Кармы.

— А если я выбираю божественность?

— Мозг твой зондировать не будут. Хозяевам посоветуют обслужить тебя быстро и отменно. Будет послана летательная машина, чтобы доставить тебя на Небеса.

— Все это наводит на некоторые размышления, — сказал Сэм. — Я люблю этот мир, хотя он и погряз в темноте средневековья. С другой стороны, любовь эта ничуть не поможет мне насладиться объектами моего желания, если мне будет предписано умереть подлинной смертью или принять образ обезьяны и скитаться в джунглях. Но не очень-то мне любо и то искусственное совершенство, которое процветало на Небесах, когда я в последний раз посетил их. Подожди, будь любезен, чуть-чуть, я поразмышляю.

— В моих глазах твоя нерешительность является просто наглостью, — сказал Брахма. — Тебе только что сделали такое предложение…

— Да-да, и в моих, наверное, она выглядела бы так же, если бы мы поменялись местами. Но если бы я был Богом, а ты — мною, ей-богу, я бы помолчал немного, пока человек принимает самое важное свое решение за свою жизнь.

— Сэм, ты чудовищный торгаш! Кто еще заставлял бы меня ждать, когда на чашу весов брошено его бессмертие? Уж не собираешься ли ты торговаться — со мной?

— Ну да, я же потомственный торговец ящерами — и я страшно хочу кое-чего.

— Что же это может быть?

— Ответы на несколько вопросов, которые преследуют меня вот уже некоторое время.

— К примеру?..

— Как тебе ведомо, я перестал посещать собрания старого Совета более сотни лет тому назад, ибо они превратились в длиннющие заседания, рассчитанные так, чтобы отсрочить принятие решений, и стали главным образом поводом для Празднества Первых. Нынче я не имею ничего против праздников. По правде говоря, века полтора я являлся на них только для того, чтобы еще разок хлебнуть добротного земного зелья. Но я чувствовал, что мы должны сделать что-то с пассажирами, равно как и с отпрысками наших многочисленных тел, а не бросать их на произвол судьбы в этом порочном мире, где они неминуемо превратятся в дикарей. Я чувствовал, что мы, команда, должны им помочь, обеспечить их преимуществами сохраненной нами технологии, а не выстраивать себе неприступный рай, используя мир в качестве комбинации охотничьих угодий и борделя. И вот я давно пытаюсь понять, почему это не было сделано. Это был бы, кажется, честный и справедливый путь управлять миром.

— Я делаю отсюда вывод, что ты акселерист.

— Нет, — сказал Сэм, — просто любопытствующий, Я любопытен, вот единственная причина.

— Тогда, отвечая на твой вопрос, — заговорил Брахма, — скажу, что причиной этому — то, что они не готовы. Если бы мы начали действовать сразу — да, тогда это могло сработать. Но нам поначалу было все равно. Потом, когда возник этот вопрос, мы разделились. Слишком много прошло времени. Они не готовы и не будут готовы еще много веков. Если их на настоящем этапе снабдить развитой технологией, это приведет к неминуемым войнам, которые уничтожат и те начинания, которые они уже претворили в жизнь. Они зашли далеко. Они дали толчок цивилизации по образу и подобию своих древних праотцов. Но они еще дети, и как дети они бы играли с нашими дарами и обжигались бы на них. Они и есть наши дети, дети наших давным-давно мертвых Первых тел, и вторых, и третьих, и неизвестно скольких еще — и отсюда наша родительская за них ответственность. Мы должны не допустить, чтобы они стали акселератами, чтобы ускорение их развития привело к индустриальной революции и уничтожило тем самым первое стабильное общество на этой планете. Наши отцовские функции легче всего выполнять, руководя ими, как мы это и делаем, через Храмы. Боги и богини — исходно родительские фигуры, и что же может быть правильнее и справедливее, чем принятие нами этих ролей и последовательное их использование?

— А зачем же тогда вы уничтожили их собственную зачаточную технологию? Печатный станок изобретался на моей памяти трижды — и всякий раз изымался.

— Делалось это по тем же причинам — они еще не готовы. И было это на самом деле не открытие, а, скорее, воспоминание. Нечто из легенд, которое кому-то удалось воспроизвести. Если нечто должно появиться, оно должно явиться результатом уже наличествующих в культуре факторов, а не должно быть вдруг вытащено за уши из прошлого, как кролик из цилиндра фокусника.

— Похоже, ты проводишь в этом пункте очень последовательную линию. И, наверное, твои лазутчики обшаривают весь мир, уничтожая все признаки прогресса, какие только им удастся обнаружить?

— Нет, это не так, — сказал бог. — Ты рассуждаешь так, будто мы хотим навсегда нести бремя божественности, будто мы стремимся поддерживать средневековую темноту, чтобы навечно терпеть скуку нашей вынужденной божественности!

— Короче говоря, — заключил Сэм, — да. Ну а молитвомат, что установлен у самого входа в этот Храм? Он что, с точки зрения культуры — пара колеснице?

— Это совсем другое, — сказал Брахма. — Как божественное проявление, он вызывает у горожан трепет и никаких вопросов. По причинам религиозным. Это совсем не то, что дать им порох.

— Ну а если допустить, что какой-нибудь местный атеист утащит его и расковыряет на части? И если вдруг это будет Томас Эдисон? Что тогда?

— В них вмонтирована сложная система запоров. И если кто-нибудь, кроме жреца, откроет хотя бы один из них, устройство взлетит на воздух — вместе со взломщиком, разумеется.

— Как я заметил, вам не удалось не допустить изобретения перегонного куба, хотя вы и пытались. И вы шлепнули в ответ алкогольным налогом, который нужно платить Храмам.

— Человечество всегда искало избавления в пьянстве, — сказал Брахма. — Обычно это так или иначе отражалось и в религиозных церемониях, чтобы ослабить чувство вины. Да, поначалу мы попытались было подавить алкоголь, но быстро убедились, что это нам не под силу. И вот в обмен на выплаченный налог они получают благословение своей выпивке. Слабеет чувство вины, слабеет похмелье, меньше распрей — ты же знаешь, это психосоматическое, — а налог весьма невысок.

— Забавно все же, что многие предпочитают вполне мирскую выпивку.

— Ты пришел просить, а продолжаешь насмехаться, не к этому ли сводятся твои речи, Сэм? Я согласился ответить на твои вопросы, а не обсуждать с тобой деикратическую политику. Ну как, не пришел ли ты, наконец, к какому-либо решению относительно моего предложения?

— Да, Мадлен, — сказал Сэм, — а говорил ли тебе кто-нибудь когда-нибудь, как ты соблазнительна, когда сердишься?

Брахма спрыгнул с трона.

— Как ты смог? Как ты догадался? — завопил он.

— Я, на самом деле, и не смог, — сказал Сэм. — До этого момента. Это была просто догадка — на основе некоего присущего тебе маньеризма в речах и жестах, который вдруг всплыл у меня в памяти. Итак, ты добилась сокровеннейшей цели всей своей жизни, а? Готов биться об заклад, у тебя теперь тоже есть гарем. И каково же чувствовать себя жеребцом, мадам, когда начинал девицей? Бьюсь об заклад, что все до одной Лизхен в мире позавидовали бы тебе, если бы узнали. Мои поздравления.

Брахма выпрямился во весь рост, его свирепый взгляд ослеплял. Трон у него за спиной обратился в пламя. Бесстрастно бренчала вина. Он поднял скипетр и произнес:

— Приготовься, Брахма проклинает тебя…

— За что? — перебил Сэм. — За то, что я догадался о твоей тайне? Если мне суждено быть богом, то какая в том разница? Остальные же знают об этом. Или же ты сердишься, что единственным способом выпытать секрет твоей истинной личности было тебя чуть-чуть подкусить? Я-то полагал, что ты меня оценишь выше, если я продемонстрирую свои достоинства, выставив таким образом на показ свою проницательность. Если я случайно задел тебя, приношу свои извинения.

— Дело не в том, что ты догадался, — и даже не в том, как ты догадался, — проклят ты будешь за то, что насмехался надо мной.

— Насмехался над тобой? — переспросил Сэм. — Не понимаю. Я не имел в виду ни малейшего проявления неуважения. В былые времена я всегда был с тобой в хороших отношениях. Только вспомни — и ты согласишься, что это правда. Так с чего бы мне рисковать своим положением, насмехаясь над тобой теперь?

— Просто ты сказал то, что думаешь, слишком быстро, не успев обдумать последствия.

— Нет, мой Господин. Я шутил с тобой точно так же, как шутил бы любой мужчина, обсуждая эти темы с другим мужчиной. Сожалею, если это было воспринято неправильно. Я уверен, что ты обладаешь гаремом, которому я бы позавидовал и в который, вне всякого сомнения, однажды ночью попытаюсь прокрасться. Если ты проклинаешь меня, так как был изумлен, сними проклятие.

Он пыхнул своей трубкой и скрыл усмешку за клубами дыма.

Наконец, Брахма хмыкнул.

— Я чуть-чуть скор на расправу, это верно, — объяснил он, — и, быть может, слишком чувствителен, когда речь заходит о моем прошлом. Конечно, мне часто приходилось шутить подобным образом с другими мужчинами. Ты прощен. Я снимаю свое начинавшееся проклятие.

— А твое решение, как я понимаю, — принять мое предложение? — добавил он.

— Ну да, — сказал Сэм.

— Хорошо. Мне всегда была свойственна братская привязанность к тебе. Ступай теперь и пришли моего жреца, чтобы я проинструктировал его о твоей инкарнации. До скорого свидания.

— Несомненно, Великий Брахма, — кивнул Сэм и поднял свою трубку. Потом он толкнул ряд полок и в поисках жреца прошел в зал. Много разных мыслей теснилось у него в голове, но на этот раз он оставил их невысказанными.

Вечером князь держал совет с теми из своих вассалов, кто уже успел посетить в Махаратхе родичей или приятелей, и с теми, кто собирал по городу новости и слухи. От них он узнал, что во всей Махаратхе насчитывалось только десять Хозяев Кармы и обитали они во дворце на склоне холма, возвышавшегося над юго-восточной частью города. По расписанию посещали они клиники или читальные залы Храмов, куда являлись за приговором горожане, обратившиеся за возрождением. Сама Палата Кармы представляла собой массивное черное сооружение во дворе дворца, сюда вскоре после вынесения приговора поступал перерождаемый, чтобы перенестись в свое новое тело. Пока еще было светло, Стрейк с двумя советниками успел сделать наброски дворцовых укреплений. Пара вельмож из княжеской свиты была направлена через весь город пригласить на поздний ужин и пирушку Шана Ирабекского, престарелого правителя и отдаленного соседа, с которым трижды вступал Сиддхартха в кровопролитные пограничные стычки и иногда охотился на тигров. Шан прибыл в Махаратху со своими родственниками дожидаться, когда его назначат на прием к Хозяевам Кармы. Еще один человек послан был на улицу Кузнецов, там он сговорился с мастерами, чтобы они удвоили княжеский заказ и подготовили все еще до рассвета. Чтобы заручиться их согласием, прихватил он с собой изрядное количество денег.

Потом на двор к Хаукане прибыл в сопровождении шестерых родственников Шан Ирабекский; хоть и принадлежали они к касте кузнецов, но явились вооруженными, словно воины. Увидев, однако, сколь тихой обителью был постоялый двор, и что никто из других гостей или посетителей не вооружен, они отложили свое оружие и уселись во главе стола, рядом с князем.

Шан был человеком высокого роста, но сильно сутулился. Облачен он был в каштанового цвета одеяния и темный тюрбан, спускавшийся на его большие, словно молочно-белые гусеницы, брови. Снежно-белой была его густая борода, когда он смеялся, можно было заметить черные пеньки зубов, а нижние веки его покраснели и вспухли, словно устали и наболели после многих лет, на протяжении которых удерживали они за собой выпученные, налитые кровью глаза в их очевидных попытках вылезти из орбит. Он флегматично смеялся и стучал по столу, уже в шестой раз повторяя: «Слоны нонче вздорожали, а в грязи ни на черта не годны!» Фраза эта относилась к их беседе касательно лучшего времени года для ведения войны. Только полнейший новичок был бы настолько невоспитан, чтобы оскорбить посланца соседа в сезон дождей, решили они, и следовательно его можно будет с тех пор называть нуво руа.

Медленно тянулся вечер, врач князя извинился и вышел, чтобы присмотреть за приготовлением десерта и подсыпать наркотик в пирожные, предназначенные Шану. Медленно тянулся вечер и после сладкого, Шана все чаще и сильнее тянуло закрыть глаза и уронить голову на грудь. «Хорошая вечеринка, — пробормотал он, похрапывая, и, наконец: — Слоны ни на черта не годны…» и заснул так, что его было не разбудить. Его родичи были не в настроении провожать его в такое время домой, поскольку все тот же врач добавил им в вино хлоралгидрат и в настоящий момент они вповалку храпели на полу. Наиболее обходительный вассал из княжеской свиты договорился с Хауканой об их размещении, а самого Шана взяли в апартаменты князя, где вскорости его и посетил врач, который расстегнул на нем одежду и заговорил с ним мягким, убеждающим голосом.

— Завтра после полудня, — говорил он, — ты будешь Князем Сиддхартхой, а это будут твои вассалы. Ты явишься в Палату Кармы вместе с ними и потребуешь там тело, которое без предварительного взвешивания твоей кармы обещал тебе Брахма. Ты останешься Сиддхартхой и после переноса, а потом вернешься сюда со своими вассалами, чтобы я тебя обследовал. Ты понял?

— Да, — прошептал Шан.

— Тогда повтори, что я тебе сказал.

— Завтра после полудня, — сказал Шан, — я буду Сиддхартхой во главе своих вассалов…

Ясной выдалась утренняя заря, и под ее сенью сводились разные счеты. Половина людей князя покинула верхом город, направляясь на север. Когда они достаточно удалились от Махаратхи, путь их начал потихоньку сворачивать к юго-востоку, петляя между холмов; остановились они лишь раз, чтобы облачиться в боевые доспехи.

Полдюжины людей отправилось на улицу Кузнецов, откуда вернулись они с тяжелыми холщовыми мешками, содержимое которых поделили между собой три дюжины воинов, сразу после завтрака отправившихся в город.

Князь держал совет со своим врачом, Нарадой.

— Если я неправильно оценил милосердие небес, то и в самом деле я проклят.

На что доктор улыбнулся и промолвил:

— Сомневаюсь, чтобы ты ошибся.

И так потихоньку утро сменилось полднем, над городом встал золотой Мост Богов.

Когда очнулись их подопечные, им помогли с похмельем. Шану дали послегипнотических снадобий и с шестью вассалами Сиддхартхи отправили его во Дворец Хозяев. Заверив, естественно, сородичей, что он все еще спит в княжеских покоях.

— В данный момент самый рискованный пункт, — сказал Нарада, — это Шан. Не узнают ли его? Нам на руку, что он — заштатный монарх далекого королевства. Он совсем недавно в городе, причем все это время провел в основном со своими сородичами и до сих пор не подавал запрос о новом теле. Хозяева, должно быть, еще не знают, как выглядишь ты сам…

— Если только меня не описал им Брахма и его жрец, — перебил князь, — меня не удивит, если вся наша беседа была записана, а лента передана им с целью установления моей личности.

— Но почему же они должны были так поступить? — возразил Нарада. — Вряд ли они ожидают подвоха и изощренных предосторожностей от того, кому оказывают благодеяние. Нет, я полагаю, мы сумеем с этим справиться. Шану, конечно, не пройти зондирования, но он вполне сойдет для поверхностного осмотра, особенно в компании твоих, вассалов. В данный момент он уверен, что он и есть Сиддхартха, и в этом отношении способен пройти любой тест на детекторе лжи — серьезней же, как мне кажется, испытаний его не ждет.

Итак, они ждали. Три дюжины людей вернулись с пустыми сумками, собрали свои пожитки, оседлали коней и один за другим лениво затрусили через город, вроде бы в поисках увеселений, но на самом деле неведомая сила медленно сносила их в юго-восточном направлении.

— До свидания, добрый Хаукана, — говорил князь, пока оставшиеся вассалы паковали свои пожитки и седлали лошадей. — Как всегда, только доброе услышат о тебе и о твоем пристанище все, кто попадется на пути моем в окрестных краях. Я сожалею, что вынужден столь внезапно прервать свое пребывание здесь, но я должен спешить и, покинув Палату Кармы, сразу же отправлюсь усмирять восставшую провинцию. Ты же знаешь, стоит правителю отвернуться, как тут же разгорается смута. Итак, хотя я и хотел бы скоротать еще недельку под твоей гостеприимной крышей, но, боюсь, это удовольствие придется отложить до следующего раза. Если кто-то будет спрашивать обо мне, говори, чтобы искали меня в Гадесе.

— Гадес, мой Господин?

— Самая южная провинция моего королевства, отличающаяся исключительно жарким климатом. Постарайся не забыть и точно передать это, особенно жрецам Брахмы, которые, возможно, в ближайшие дни заинтересуются моим местопребыванием.

— Будет исполнено, мой Господин.

— И позаботься, прошу тебя, о мальчике Диле. Я хотел бы послушать его игру, когда посещу тебя в следующий раз.

Хаукана низко поклонился и приготовился произнести ответную речь, поэтому князь поспешил бросить ему последнюю мошну, полную монет, и, добавив пару слов касательно вин Симлы, вскочил в седло и столь решительно начал раздавать приказания своим воинам, что у Хауканы не было никакой возможности вставить хоть слово.

Они выехали через ворота и были таковы, оставив позади лишь медика да трех воинов, которых ему предстояло избавить за ближайший день от недомогания, вызванного ни с того, ни с сего, вероятно, переменой климата; они должны были нагнать остальных в пути.

Отряд пересек весь город, избегая главных улиц, и постепенно оказался на дороге, ведущей к Дворцу Хозяев Кармы. Проезжая по ней, Сиддхартха обменивался тайными знаками с тремя дюжинами своих людей, лежавших в засаде в разных точках подступавшего к дороге леса.

На середине пути ко дворцу князь и восемь его спутников бросили поводья, словно собираясь передохнуть, а остальные в это время поравнялись с ними, осторожно пробираясь между деревьев.

Вскоре, однако, они увидели впереди какое-то движение. Показались семеро всадников, и князь догадался, что это шесть его копейщиков и Шан. Когда расстояние между двумя группами уменьшилось, князь со своими людьми двинулся им навстречу.

— Кто вы такие? — воскликнул высокий всадник с острым взглядом, чуть осадив свою белую кобылу. — Кто вы такие, что заступаете дорогу Князю Сиддхартхе, Бичу Демонов?

Князь присмотрелся к нему — мускулистый и загорелый, лет двадцати с небольшим, с ястребиным профилем и величественной осанкой — и вдруг почувствовал, что его подозрения были необоснованны и он подвел сам себя подозрительностью и недоверчивостью. По гибкому, тренированному экземпляру, сидевшему на его собственной белой кобыле, было ясно, что Брахма торговался честно, предоставляя ему в пользование прекрасное, сильное тело, которым сейчас обладал старый Шан.

— Князь Сиддхартха, — сказал один из его людей, сопровождающих правителя Ирабека, — похоже, что все было по-честному. С ним, по-моему, все в порядке.

— Сиддхартха! — вскричал Шан. — Кто это, к кому это ты смеешь обращаться по имени своего хозяина? Сиддхартха — я, я — Бич…

Он не договорил, голова его запрокинулась и звуки забулькали в горле: его настиг припадок. Он окоченел, зашатался и выпал из седла. Сиддхартха бросился к нему. В уголках рта у Шана появилась пена, глаза его закатились.

— Эпилепсия! — вскричал князь. — Они собирались подсунуть мне порченый мозг.

Остальные столпились вокруг и помогали князю держать Шана, пока приступ не прошел и рассудок не начал возвращаться в тело.

— Ч-что случ-чилось? — спросил он.

— Предательство, — ответил Сиддхартха. — Предательство, о Шан Ирабекский! Один из моих людей проводит теперь тебя к моему персональному врачу для обследования. После того как ты отдохнешь, я предлагаю тебе подать жалобу в читальный зал Брахмы. Мой врач займется тобой у Хауканы, а потом ты будешь свободен. Я сожалею, что все так произошло. Вероятно, все уладится. Ну а если нет — вспоминай последнюю осаду Капила и считай, что мы квиты — по всем статьям. День добрый, братец князь.

Он поклонился, а его люди помогли Шану взгромоздиться на Хауканову гнедую, одолженную заблаговременно Сиддхартхой.

Из седла своей кобылы князь наблюдал, как удаляется Шан, а затем, повернувшись к собравшимся вокруг него людям, заговорил достаточно громко, чтобы его услышали и в лесу:

— Внутрь войдут девятеро из нас. Дважды взовет рог — и следом пойдут остальные. Если они будут сопротивляться — заставьте их пожалеть о своей неосторожности, ведь на тройной призыв рога явятся с холмов пятьдесят копейщиков, если будет в том надобность. Это — дворец для отдохновения, а не форт, где должны разворачиваться битвы. Берите Хозяев в плен. Не причиняйте вреда их машинам и не давайте делать этого другим. Если они не будут сопротивляться — все распрекрасно. Если же это случится, мы пройдем через Дворец и Палату Хозяев Кармы, как маленький мальчик через большой и замечательно устроенный муравейник. Удачи! И не дай бог, чтобы с нами были боги!

И, повернув свою лошадь, он направился вверх по дороге, и восемь копейщиков негромко напевали у него за спиной.

Князь проехал через широкие двойные ворота, распахнутые настежь; их никто не охранял. Он невольно призадумался: не просмотрел ли Стрейк каких-то секретных средств защиты.

Двор был вымощен лишь кое-где, основную его часть занимала зелень. Тут же работало несколько слуг, занятых подрезкой, стрижкой и всеми остальными садовыми процедурами. Князь прикинул, где бы разместить оружие, но подходящего места не нашел. Слуги, не прерывая работы, поглядывали на вновь прибывших.

В дальнем конце двора возвышалась черная каменная Палата. Он направился туда в сопровождении своих всадников, пока его не окликнули со ступеней самого дворца, который остался от него по правую руку.

Князь натянул поводья и обернулся в эту сторону. Увидел он человека в черном одеянии с желтым кругом на груди, с посохом из черного дерева в руках. Был он высок, могуч, лицо его, кроме глаз, было прикрыто черным.

Князь направил свою лошадь к подножию широкой лестницы.

— Я должен поговорить с Хозяевами Кармы, — заявил он.

— Тебе назначили прием? — спросил человек.

— Нет, — ответил князь, — но это очень важное дело.

— Тогда сожалею, что ты проделал все это путешествие впустую, — промолвил черный. — Необходимо назначение. Ты можешь договориться о нем в любом Храме Махаратхи.

Стукнув посохом о ступени, он повернулся и пошел прочь.

— Корчуйте сад, — велел князь своим людям, — вырубите вон те деревья, сложите их в кучу и подпалите.

Человек в черном замер, обернулся. Внизу лестницы его ждал один князь. Остальные уже двигались по направлению к деревьям.

— Не смей, — сказал человек.

Князь улыбнулся.

Его люди спешились и, пройдя прямо по клумбам, начали вырубать кусты.

— Прикажи им остановиться!

— С чего бы это? Я пришел поговорить с Хозяевами Кармы, и ты заявляешь, что я не могу этого сделать. Я говорю, что могу, — и поговорю. Посмотрим, кто из нас прав.

— Прикажи им остановиться, — повторил тот, — и я передам твое послание Хозяевам.

— Стой! — крикнул князь. — Но будьте готовы начать снова.

Человек в черном поднялся по лестнице и исчез во дворце. Князь постукивал пальцами по рогу, который висел на перевязи у него на груди.

Вскоре во дворце послышалось какое-то движение и из дверей один за другим стали появляться вооруженные люди. Князь поднял рог к губам и дважды протрубил в него.

Люди были облачены в кожаные доспехи, кое-кто еще прилаживал на ходу отдельные их детали, и кожаные же колпаки. Вооружены они были маленькими овальными металлическими щитами с изображением желтого круга на черном фоне. Мечи у них были длинные, изогнутые. Воины заполнили всю лестницу и замерли, будто ожидая приказа.

Опять появился человек в черном и остановился на верхней площадке лестницы.

— Очень хорошо, — сказал он, — если ты хо тел передать что-то Хозяевам, говори!

— Ты — Хозяин? — спросил князь.

— Да.

— Тогда ты, вероятно, последний из них, коли тебе приходится служить еще и привратником. Я хочу говорить со старшим.

— Твоей наглости воздастся сполна и в этой жизни, и в следующей, — заметил Хозяин.

Тут через ворота во двор въехали три дюжины копейщиков и, подъехав, выстроились с обеих сторон от князя. Те восемь, что начали было осквернять сад, вскочили в седла и придвинулись к своим товарищам, обнаженные клинки лежали у них поперек седел.

— Нам что, придется вступить в ваш дворец верхом? — поинтересовался князь. — Или же ты призовешь других Хозяев, с которыми я хочу иметь разговор?

Лицом к лицу с воинами князя на лестнице стояло около восьмидесяти человек. Хозяин, казалось, взвешивал соотношение сил. Он решил не нарушать сложившегося положения.

— Не поступай опрометчиво, — процедил он сквозь зубы, — ибо мои люди будут защищаться особо жестоким образом. Жди, пока я вернусь. Я позову остальных.

Князь набил свою трубку и закурил. Его люди замерли, как статуи, с копьями наперевес. Капельки пота заметнее всего были на лицах пеших солдат, занимавших нижние ступени.

Князь, чтобы скоротать время, заметил своим копейщикам:

— Не вздумайте хорохориться и хвастаться своим мастерством, как вы делали при последней осаде Капила. Цельтесь в грудь, а не в голову.

— А еще, — продолжал он, — не вздумайте, как обычно, калечить раненых и убитых — это же святое место, и его не должно осквернять подобными поступками.

— С другой стороны, — добавил он, — я восприму как личное оскорбление, если у нас не наберется десятка пленников для жертвоприношения Ниррити Черному, моему персональному покровителю — конечно же, за пределами этих стен, где обряд Черного Празднества не будет столь тяжело давить на нас…

Справа раздался шум, это пехотинец, изо всех сил таращившийся на длинное копье Стрейка, потерял вдруг сознание и упал с нижней ступени.

— Стоп! — прокричал человек в черном, появившийся в этот миг на верхней площадке вместе с шестью другими, одетыми так же. — Не оскверняйте Дворец Кармы кровопролитием. Уже кровь этого павшего воина…

— Которая прилила бы к его щекам, — докончил князь, — если бы он был в сознании — ибо он не убит.

— Чего ты хочешь? — обратившийся к нему черный человек был среднего роста, но чудовищен в обхвате. Он стоял, словно громадная, темная бочка; его посох — словно аспидный перун.

— Я насчитал семь, — отвечал князь. — Насколько я понимаю, здесь проживает десять Хозяев. Где трое остальных?

— Они в данный момент на приеме в трех читальных залах Махаратхи. Что тебе нужно от нас?

— Ты здесь за старшего?

— Только Великое Колесо Закона здесь за старшего.

— Не ты ли старший представитель Великого Колеса внутри этих стен?

— Да, я.

— Очень хорошо. Я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз — вон там, — сказал князь, указав рукой на Черные Палаты.

— Это невозможно!

Князь выбил трубку о каблук, выскреб остатки табака кончиком своего кинжала и спрятал ее обратно в кисет. Потом он выпрямился в своем седле, сжимая в левой руке рог. Его взгляд встретился с глазами Хозяина.

— Ты абсолютно уверен в этом? — спросил он.

Рот хозяина, крохотный и яркий, искривился, артикулируя так и не произнесенные слова.