Но хотя мы стали близкими друзьями, я так и не рассказал ему о том, что мне нужна его аппаратура, ни о том, как я ее использовал. Это можно было сделать, я был уверен: он один из немногих, кому бы я доверился. С другой стороны, я не хотел делать его сознательным соучастником моих незаконных операций. К чему причинять беспокойства друзьям, делать их морально ответственными за твои дела?

Так я стал человеком, который не существует. И одновременно получил возможность становиться тем, кем хочу. Все, что мне надо было сделать для этого — написать программу и скормить ее Центру через аппаратуру этой станции. Единственное, в чем я нуждался после этого — в выборе жизненного пути. Это было несколько труднее.

Я должен был иметь профессию, где мне всегда платили наличными. Кроме того, плата должна была быть достаточно велика, чтобы я мог жить так, как хотел.

Это значительно суживало возможности, отсекая многие виды легальной деятельности. Я мог обеспечить себя достаточно реальной биографией, выбрать подходящую область деятельности и стать служащим. Но зачем мне это?

Я сотворил новую личность и ввел ее в Центр. Это было забавным пустячком, фривольным капризом, то, что я сделал тогда. Я жил на борту «Протея», поставленного на якорь в маленькой бухточке островка у побережья Нью-Джерси.

Я изучал дзю-до. Как, известно, есть три школы: кодокон (японский стиль), будо кваи и система Французской федерации. Последние две очень много заимствовали из правил первой за небольшим исключением: там использовались те же броски, захваты и другие приемы, разве что более грубо. Простой стиль был приспособлен к нуждам людей низкорослой, маленькой расы и больше основывался на скорости, ловкости и отточенности, нежели на физической силе. Две последние системы заимствовали основы техники, хотя это была ухудшенная копия. И это мне подходило: я был большим и неуклюжим. Единственное, что мне мешало — моя расхлябанность. Если вы изучаете кодокон, то вы можете и в восемьдесят лет успешно проводить приемы: дело в том, что там все решает не физическая сила, а техника. Я избрал свой способ: изучил и то, и другое, с одной стороны, действовал погрубее, а с другой — я был уже не так силен, как прежде, в своей юности, поэтому стиль определялся моими возможностями. И это давало возможность поддерживать форму.

После того, как кончились занятия всей этой физкультурой, я штудировал и слесарное дело. Немало времени отняло изучение способов взлома даже самых простых замков, и я до сих пор полагаю, что наиболее эффективный способ кражи — высадить дверь, сгрести, что подвернется под руку, и бежать со всех ног.

Нет, я не отвергал путь совершения преступлений. Были люди, которые совершали преступления, и были люди, которые их не совершали.

Я изучил все подробности того, что, по моему мнению, должно было пригодиться. Я пока, возможно, и не специалист во всем, за исключением своего собственного необычного способа существования, но все же много знаю о всяческих малоизвестных вещах. И у меня было преимущество в моем способе существования — точнее, несуществования.

Когда наличность моя начала подходить к концу, я решил разыскать Дона Вэлша. Я знал, кто он таков, хотя он обо мне ничего не знал и, надеюсь, никогда не узнает. Так я выбрал себе способ зарабатывать на жизнь.

С тех пор прошло десять лет, и у меня до сих пор нет оснований жаловаться.

Как бы то ни было, я посылал открытку Дону каждое Рождество.

Не знаю, решили ли они, что я вожу их за нос. Они говорили что-то о моем индексе склонности к насилию, а это значило, что у них есть либо мое личное дело, либо доступ к Центру. Это означало, что я удержал равновесие вплоть до кануна «Румоко».

Будильник был установлен на 5.45, и я перевел его на восемь. Если уж им так много известно, то наверняка они знают и расписание дежурств.

Итак, наступил перелом. Целый месяц я провел здесь, держа свою руку на грохочущем пульсе проекта «Румоко». Вот только если они знали, сколько времени у меня действительно оставалось — срок, в который их работа закончится, они могли — возможно, даже должны были, протянуть время и придерживать меня. Мне нельзя было оставлять их в моей каюте на целый день, ну а единственная альтернатива — передать их службе безопасности корабля прежде, чем я вытрясу из них их задание — мне страшно не нравилась, так как я не знал, был ли на борту их сообщник, а то и больше, кем бы они ни были, и не затеяли ли они еще чего-нибудь после того, как их фокус с Джи-9 не прошел, как было задумано. Во всяком случае, что-то должно было быть приурочено к 15 сентября, плановой дате проекта.

Для того, чтобы заработать вознаграждение, я должен был передать посылку. Но до сих пор ящик был пуст.

— Джентльмены, — сказал я, и мой голос показался мне чужим, с замедленными рефлексами. Поэтому я постарался делать поменьше движений и говорить медленно и осторожно. — Джентльмены, роли поменялись. И теперь мое время. — Я развернул стул, сел напротив них, положил руку с оружием на кисть другой, а ту — на спинку стула. — Послушайте предисловие относительно моих дальнейших действий, которые я предполагаю в отношении вас.

— Вы не правительственные агенты, — продолжал я, вглядываясь то в одного, то в другого. — Нет. Вы защищаете чей-то частный интерес. Будь вы агенты, вы, несомненно, должны были убедиться, что я не один. Вы прибегли к крайним мерам, вынужденные допрашивать меня таким манером, так что я догадываюсь, что вы штатские, и толкнуло вас на это что-то отчаянное. Это заставляет меня связать ваши действия со вчерашней попыткой диверсии с аппаратом Джи-9 — да, назовем это диверсией. Вы знаете, что это так, и я знаю, что вы это знаете — после того, как я слазил в него, и ожидаемого результата не получилось. Очевидно, это толкнуло вас на сегодняшние действия. Поэтому я даже не задаю вам вопроса об этом.

Затем примем во внимание, что я принял сказанное вами за чистую монету — я мог бы вынуть документы из ваших карманов, если они там есть, но ваши имена мне ни к чему. Так что и в карманы к вам я не полезу. В действительности мне нужен ответ только на один вопрос, и это, возможно, не принесет вреда ни вам, ни вашему нанимателю или нанимателям, которые, несомненно, откажутся от вас.

— Я хочу знать, кого вы представляете, — сказал я. — Зачем? — спросил высокий, и хмурый взгляд его упал на меня. У рта его был рубец, который я раньше не заметил из-за маски.

— От этого зависит ответ — почему вас послали?

— И чем это кончится?

Я пожал плечами:

— Может быть, личной местью.

Он покачал головой.

— Вы тоже на кого-то работаете, — сказал он, — и если это не правительство, то все равно кто-нибудь из тех, кто нам не по душе.

— То есть, вы признаете, что вы не независимые подрядчики. Если вы не говорите мне, на кого вы работаете, может быть, вы скажете, для чего хотите сорвать проект?

— Нет.

— Ладно. Вывод один — вы связаны с каким-то крупным нанимателем, который является противником проекта. Как это звучит? Могу я сделать такое допущение?

Коротышка засмеялся, и второй оборвал его быстрым свирепым взглядом.

— Ну, с этим покончено, — сказал я, — перейдем к другому. В моих руках и ваша смерть, и ваше спасение. Я могу даже предположить, что этой каютой заинтересуются ваши друзья, которые вовсе не предполагали просто дурачиться и могут войти на сцену в последнем акте, перед тем, как вам будет крышка. Как это звучит?

— Прослушивается это место или нет?

— Конечно, нет, — сказал его напарник, — только держи пасть закрытой.

— Ну, как это звучит? — повторил я.

Он снова покачал головой.

— Альтернатива — рассказ всей истории — о наркотиках, допросах и вообще. Как же это звучит? Или вы хотите дотянуть допрос до пыток?

Высокий подумал и снова покачал головой.

— И вы это сделаете? — спросил он меня.

— Да.

Казалось, он обдумывает это.

— Потом я не смогу спасти вас от пыток, как хотел, — заключил я. — Даже если вы и прошли наркопробу, вы знаете, что вас расколют за пару дней, если будут пользоваться наркотиками и всем прочим умело. Так подходящая эта тема для беседы или же поговорим позже? Если вы предпочитаете отложить это, я могу только предположить, что вы спланировали еще кое-что, чтобы сорвать проект…

— Проклятье, он слишком сообразителен!

— Скажи ему, чтобы он заткнулся, — посоветовал я другому. — Он отвечает мне настолько быстро, что и пошутить не дает. Так что же вы затеяли? Давайте, выкладывайте, — сказал я, — вы же знаете, что рано или поздно я от вас этого добьюсь.

— Он прав, — сказал парень со шрамом. Он повернулся ко мне: — Ты чертовски сообразителен. Твой коэффициент интеллектуальности и Личный профиль не показывали ничего такого. Может, тебе денег предложить.

— Может быть, — сказал я, — но сумма должна быть соответствующей. Назовите сумму и скажите, кто ее предлагает.

— Сумма четверть миллиона долларов наличными, — сказал он. — Это самое большее, что я могу предложить. Освободи нас и занимайся своими делами… Забудь об этой ночи.

Я обдумал предложение. Внешне оно выглядело заманчиво. Но я не единожды в год проходил мимо больших куч денег, и мне не нравилось то, что я буду вынужден обмануть частное сыскное агентство Вэлша, третье по величине агентство мира, с которым я желал и дальше сотрудничать в качестве независимого подрядчика.

— Так кто же несет расходы, как и почему?

— Я могу выдать тебе половину суммы наличными сегодня ночью, а другую

— через неделю или десять дней. Ты сам скажешь, как тебе это будет удобнее. Можешь гадать — почему, но не задавать этого вопроса. Это будет одним из того, за что мы заплатим.

— Ваш хозяин, очевидно, может кучами разбрасывать деньги, — протянул я, глянув на часы и заметив, что было уже шесть пятнадцать. — Нет, я вынужден отвергнуть ваше предложение.

— Тогда ты — не правительственный чиновник. Любой из них позарился бы на такую сумму.

— Я же говорил вам, что не работаю на правительство. Что же дальше?

— Похоже, что мы зашли в тупик, мистер Швейтцер.

— Едва ли, — возразил я, — скорее, добрались до конца предисловия. Поскольку уговорить вас не удалось, придется браться за дело. Приношу вам свои извинения, но другого выхода нет.

— Вы действительно решили применить физическое насилие?

— Боюсь, что так, — подтвердил я. — И нам не помешают. Поскольку я предполагал, что утром буду с похмелья, то прежде чем пойти спать, сказался больным. Так что в моем распоряжении целый день. Вы уже ранены и рана болит; подумайте же о том, что я могу с вами сделать за день.

Затем я осторожно встал, и хотя комната поплыла перед глазами, я вида не подал. Подойдя к стулу коротышки, я сгреб его и поднял вместе с седоком. Я чувствовал себя неважно, но силы еще оставались.

Я унес его в душевую и вместе со стулом запихнул под душ так, чтобы вода пока не попадала на голову.

Затем я вернулся в каюту.

— Теперь расскажу, что я задумал, — сказал я. — Я измерял температуру воды в этой душевой в разное время дня: она колеблется от 140 до 180 градусов по Фаренгейту. И твой приятель окажется под струей кипятка сразу же, как только я включу воду, расстегну рубашку и спущу ему брюки, чтобы побольше открыть тело. Понял?

— Понял.

Я вернулся в душевую и включил воду — одну горячую. Затем снова вернулся в каюту. Я внимательно рассматривал лицо высокого, и мне показалось, что у него есть что-то общее с коротышкой, какое-то сходство. А не родственники ли они, подумал я.

Когда из душевой донесся крик, он попытался сохранить внешнее спокойствие. Но мне было понятно: я сломал его. Он пробовал держаться изо всех сил, глядя то на часы, то на меня.

— Выключи, черт возьми! — крикнул он.

— Брат? — спросил я.

— Двоюродный. Да выключи ты кипяток, обезьяна!

— Только тогда, когда у тебя будет что сказать.

— Ладно. Только оставь его там и прикрой дверь.

Я ринулся в душевую и прикрыл воду. Голова у меня начала проясняться, но я по-прежнему чувствовал себя как у дьявола на жаровне.

Я обжег руку, закрывая кран. Оставив жертву висеть на стуле и обтекать, я вернулся в каюту, прикрыв за собой дверь.

— Так что ты хотел сказать?

— Можно мне освободить руку и взять сигарету?

— Нет, но сигарету получишь.

— Хотя бы правую. Она затекла.

Я подумал и согласился, снова взяв пистолет.

Я зажег для него сигарету, сунул ему в рот и освободил его правую руку от ленты. Он выронил сигарету, пока я это делал, но я поднял ее и вернул ему.

— Ладно, — сказал я. — Отдыхай секунд с десяток, потом поговорим.

Он кивнул, оглядел комнату и глубоко затянулся.

— Я полагаю, ты знаешь уязвимые места, — начал он, — и думаю, что ты не от правительства; и если это так, то твое личное дело очень богатое.

— Я не от правительства.

— Тогда жаль, что ты не на нашей стороне, потому что этот проект — очень вредная штука. Кто бы ты ни был, — уточнил он, — я надеюсь, что ты знаешь, что являешься его соучастником…

И он снова посмотрел на часы.

Шесть двадцать пять.

Он делал это и раньше, но я не обращал на это внимания. Но теперь мне показалось, что он не просто желает знать время.

— Когда взрыв? — спросил я на всякий случай.

И он внезапно купился на мой блеф.

— Принеси моего брата из душевой, чтобы я видел его.

— Когда это случиться? — настаивал я.

— Очень скоро, — сказал он — но это неважно. Ты опоздал.

— Не думаю, — возразил я. — Теперь, когда мне это известно, я потороплюсь. Так… Не время спать. Думаю, мне пора выдать тебя.

— А что, если я предложу тебе большую сумму?

— Нет. Ты только смутишь меня. И я снова откажусь.

— Ладно. Только, пожалуйста, принеси брата обратно и позаботься об ожогах.

Так я и сделал.

— Вам, парни, придется немного побыть здесь, — сказал я наконец, потушив сигарету у старшего и вновь связывая его. Потом я шагнул к двери.

— Ты не знаешь, ты действительно не знаешь, — услышал я позади.

— Не валяй дурака, — бросил я через плечо.

Я не знал. Я действительно не знал.

Но мог и догадываться.

Я несся по коридору, пока не добежал до каюты Кэрол Дейт. И я колотил кулаком в дверь, пока не услышал сдавленные проклятия и просьбу обождать чуток. Затем дверь открылась, и Кэрол, с ночным колпаком на голове, уставилась на меня, жмурясь от света и запахивая огромный халат.

— Чего тебе?

— Насчет вчерашнего, — объяснил я. — Пришел поговорить. Можно к тебе?

— Нет, — возразила она. — Я не привыкла…

— Диверсия, — бросил я. — Я знаю. И то, о чем мы толковали, еще не кончилось. Пожалуйста…

— Заходи, — дверь неожиданно распахнулась, и она посторонилась, пропуская меня.

Я вошел.

Она закрыла дверь, привалилась к ней и потребовала:

— Ладно. Выкладывай!

В каюте слабо мерцал свет. Я явно поднял ее с постели: кровать была вся измята.

— Видишь ли, в прошлый раз я рассказал тебе не все, — начал я. — Да, это была диверсия: там находилась бомба, и я обезвредил ее. С этим все обошлось. Сегодня же — большой день, день Проекта, и я думаю, что в недалеком будущем нас ждет последняя попытка диверсии. Я знаю: это факт. И думаю, что знаю, в чем заключается диверсия. Поможешь мне? Хочешь, я помогу тебе? Помочь?

— Сядь, — сказала она.

— Времени мало.

— Сядь, пожалуйста. Мне надо одеться.

— Только поторопись.

Она шагнула в другую комнату, оставив дверь открытой. Я оказался за косяком. И, думаю, это ее не беспокоило, если она доверяла мне и, похоже, так оно и было: она одевалась.

— Что за диверсия? — донеслось до меня сквозь шорох платья.

— Думаю, что, по крайней мере, один из наших атомных зарядов снабжен «ловушкой для дураков», так что эта птичка чирикнет, едва выпорхнув из клетки.

— Почему?

— Потому что в моей каюте два человека — оба привязаны к стульям — которые желали побеседовать со мной утром насчет обслуживания Джи-9.

— Ты считаешь их врагами?

— Они были грубоваты со мной.

— А потом?

— Когда я одолел их, то так же поступил и с ними. Я заставил их говорить.

— Как?

— Не твое дело. Но они говорили. Я думаю, надо проверить запалы «Румоко».

— Я могу забрать их из твоей каюты?

— Да.

— Как ты одолел их?

— Они не знали, что я вооружен.

— Ясно. И я тоже. Мы возьмем их, не волнуйся. Но ты расскажешь, что ты узнал от них, какие ответы выбил?

— Отчасти, — сказал я, — и да, и нет, и не под запись. Убери ее, если это место прослушивается. А оно прослушивается?

Она вышла, кивнула и приложила палец к своим губам.

— Ну, пойдем и займемся делом, — сказал я, — нам лучше поторопиться: не хочу, чтобы эти парни окончательно сорвали проект.

— Не смогут. Хорошо. Я решила, что ты знал, что делал. Но вообще-то ты странное существо. Ты сделал такое, чего от тебя никто не ожидал. Это произошло случайно. Мы иногда сталкиваемся с парнями, основательно знающими свое дело и замечающими, когда что-то не так — и тогда они в состоянии об этом позаботиться. Ты считаешь, что за бортом этого корабля скоро взорвется атомная бомба. Верно?

— Да.

— Ты думаешь, что в одном из зарядов перенастроен таймер?

— Точно, — подтвердил я и, посмотрев на часы, отметил, что дело идет к семи. — Держу пари, что осталось меньше часа.

— Это займет лишь несколько минут.

— Что ты собираешься делать?

Она поставила телефон на маленький столик у кровати.

— Эксплуатационники! — скомандовала она. — Прекратите отсчет! — и затем: — Казармы, пожалуйста. Сержант, вам необходимо арестовать несколько человек, — она посмотрела на меня. — Какая у вас каюта?

— Сорок шесть.

Она повторила в трубку и добавила, поглядывая на меня:

— Два человека. Верно? Да. Спасибо, — и она повесила трубку.

— Сейчас их возьмут, — сказала она. — Так ты думаешь, что заряд может взорваться скоро?

— Я уже дважды об этом говорил.

— Ты в состоянии предотвратить это?

— Если найдется инструмент. Хотя лучше было бы пригласить специалиста.

— Займись, — сказала она.

— Ладно, — согласился я и ушел делать дело.

Минут через пять я вернулся в каюту с тяжелой коробкой на ремне через плечо.

— Крови мне это попортило, — сказал я Кэрол, — но я сделал все, что надо. Почему было бы не пригласить хорошего физика?

— Нужен был ты, — сказала она, — ты замешан в этом с самого начала. И ты знал, что надо делать. Группа должна быть маленькой и компактной.

— Ну и куда это деть? — спросил я, и она повела меня.

Затем пробило семь.

Вся операция заняла у меня десять минут.

Это были детские игры. Они воспользовались моторчиком от старого детского конструктора с аппаратом для автономного питания. Активирован он должен был быть простейшим механизмом. Проклятая штуковина была выброшена за борт и взорвалась.

Разминирование заняло менее десяти минут.

Мы стояли у поручня, и я навалился на него.

— Хорошо, — сказал я.

— Очень хорошо, — согласилась она.

— Только вот что, — продолжала Кэрол. — Заруби себе на носу. Ты был участником самого серьезного расследования, которое я когда-либо проводила.

— Продолжай. Я чист как снег и лебяжий пух.

— Вряд ли. Реальные люди так не поступают.

— Так потрогай меня. Извини, если тебе не нравится мой образ жизни.

— Если ты не обернешься лягушкой, приходи в полночь, и девушка сможет послушать о любви парня, вроде тебя.

— Это будет желание очень глупой девушки.

Она поглядела на меня немного странно, и я не пытался как-то объяснить себе этот ее взгляд.

Затем она посмотрела мне прямо в глаза.

— У тебя какая-то тайна, которую я еще не поняла, — сказала она. — Ты похож на остаток Старых Времен.

— Может, и так. Помнишь, ты сказала, что я помог? Почему бы тебе не оставить это так? Я не делал ничего плохого.

— Я на работе. Но с другой стороны, ты прав. Ты помог, и ты действительно не нарушил никаких правил — разве что с Джи-9, но об этом, я уверена, никто не побеспокоится. С другой стороны, мне нужно будет составить отчет. И там должны найти отражение твои действия. Я не могу полностью опустить это.

— Я этого не просил.

— Тогда как мне поступить?

Я знал, что когда отчет попадет в Центр, я смогу стереть в нем все ненужное. Но до того он пройдет через руки нескольких человек. Они могут стать причиной неприятностей.

— Группа была маленькой и компактной, — сказал я. — Ты не можешь опустить это?

— Нет.

— Ладно. Тогда напиши, что привлекла меня к сотрудничеству в самом начале.

— Это лучше.

— Раз уж нельзя умолчать, пусть будет так.

— Не вижу больших проблем.

— Ты сделаешь это?

— Посмотрим, что можно сделать.

— И достаточно. Спасибо.

— А что ты станешь делать, когда твоя работа здесь закончиться?

— Не знаю. Может быть, возьму отпуск.

— Совсем один?

— Может быть.

— Понимаешь, ты мне нравишься. Я сделаю так, чтобы уберечь тебя от неприятностей.

— Я ценю это.

— Похоже, у тебя на все готов ответ.

— Спасибо.

— А как насчет девушки?

— Что ты имеешь в виду?

— Пригодилась бы она тебе на следующем задании?

— Я думал, у тебя здесь неплохая работа.

— Да. Но я не об этом. У тебя кто-то есть?

— Кто-то кто?

— Перестань валять дурака! Девушка, вот кто?

— Нет.

— Ну?

— Это ты валяешь дурака, — заявил я. — А что, черт возьми, мне делать с контрразведчицей? Ты имеешь в виду, что на самом деле рискнула бы работать в одной упряжке с чужаком?

— Я видела тебя в деле и не боюсь тебя. Да, я бы рискнула.

— Это самое странное предложение, какое я получал.

— Думай быстрее, — настаивала она.

— Ты сама не знаешь, чего просишь.

— Что, если ты мне так ужасно понравился.

— Ну, я обезвредил твою бомбу…

— Я не имела в виду будущего вознаграждения — но в любом случае спасибо. Ответ, насколько я поняла, «нет»?

— Перестань. Можешь ты дать человеку подумать?

— Ладно, — сказала она, отвернувшись.

— Погоди. Не дуйся. Ты не можешь повредить мне, так что я могу свободно сказать. Я действительно был твоим союзником. Но уже много лет я

— закоренелый холостяк и думаю, что ты внесешь свои сложности.

— Погляди на это с другой стороны, — сказала она. — Ты не такой, как все. И я тоже хочу научиться делать серьезные вещи.

— Вроде чего?

— Лгать компьютерам и, причем, успешно.

— С чего ты взяла, что я так делаю?

— Но если ты существуешь, то это единственный ответ.

— Я действительно существую.

— Тогда ты знаешь, как ускользнуть из Системы.

— Сомневаюсь.

— Возьми меня, — сказала она, — я тоже хочу научиться этому.

Я посмотрел на Кэрол. Тонкая прядь волос упала ей на щеку, и выглядела она так, как будто вот-вот закричит.

— Я — твой последний шанс, да? Ты встретила меня в единственный момент своей жизни и хочешь рискнуть, сделав ставку?

— Да.

— Ты валяешь дурака. Я не могу гарантировать тебе безопасности, если ты не бросишь игру — и я не хочу. Я играю по своим собственным правилам, и они непривычны. Если мы будем вместе, ты, возможно, вскоре же станешь молодой вдовой. Именно это ты и получишь.

— Ты достаточно ловок, чтобы обезвредить бомбу.

— Я встречу раннюю смерть. Мне приходится делать немало дурацких вещей.

— Думаю, что смогу полюбить тебя.

— Тогда, ради бога, позволь мне ответить позднее. Мне надо это обдумать.

— Ладно.

— Ты делаешь глупости.

— Не думаю.

— Поглядим.

После того, как я очнулся от самого крепкого сна в своей жизни, я дал знать, что задание выполнено.

— Ты поздно, — заметил Мюррей.

И я пошел наблюдать то, ради чего мы трудились.

«Румоко» начинал работать.

Ребята пошли вниз. Мартин и Димми установили заряды. Они сделали все необходимое и мы отошли. Все было готово, оставалось лишь дать радиосигнал. Налетчиков забрали из моей каюты, и я был благодарен за это.

Мы отошли на достаточное расстояние, и сигнал был подан.

Сначала было тихо. Затем бомба взорвалась.

Через арку борта я видел стоящего человека. Он был старым, седым и в широкополой шляпе. Поля ее свисали, закрывая лицо.

— Мы только чуть-чуть добавим копоти в атмосферу, — сказал Мартин.

— Проклятье! — сказал Димми.

Океан поднялся и рухнул на нас. Но якорь удержал.

Некоторое время не происходило ничего. Затем началось.

Корабль встряхнулся, как мокрая собака. Я вцепился в поручни и ждал. Затем родилась гряда волн: размеров они были небывалых, но мы одолели их.

— Готовность номер один, — сказала Кэрол Дейт. — Строительство началось.

Я кивнул и ничего не ответил. Слов не требовалось.

— Он все растет, — заметила она через минуту, и я снова кивнул.

Наконец, поздно утром освобожденная мощь вырвалась на поверхность.

Вода закипала. Пузыри становились все больше. Температура поднималась. Появилось пламя.

А затем вырос фантастических размеров водяной столб. Он ударил на огромную высоту, золотой в лучах зари, словно Зевс, навещающий одну из своих подружек. Все это сопровождалось страшным ревом. Столб продержался несколько мгновений и рассыпался.

И тут же возник огромный водоворот.

Он рос, и я смотрел — и просто так, и через инструменты.

Вода вспенилась и засветилась. Снова раздался рев. Ударил новый фонтан, затем еще и еще. Четыре фонтана, один больше другого.

Затем океан раскололся, и волна, похожая на приливную, подхватила «Аквину».

Мы были, судя по всему, готовы к этому, и встретили волну. Корабль поднялся на волне на самый ее гребень.

Все кипело на расстоянии нескольких миль от нас, и, казалось, до очага рукой подать.

Следующий фонтан все рос и рос, пока не превратился в колонну без вершины. Он пронзил небо, и вокруг словно упали сумерки. Фонтан вспухал, и у основания его сверкало пламя.

Немного погодя искусственные сумерки почти полностью затянули небо, пепел наполнял воздух, глаза, легкие.

Время от времени тучи его проносились мимо нас, как стаи черных птиц. Я закурил, защищая легкие от вони, и смотрел, как растет пламя.

Море потемнело. Словно потревоженное чудовище, оно облизывало корпус корабля. Мерцание и вспышки продолжались, и над поверхностью воды появился темный предмет.

Румоко.

Это был конус. Искусственно сотворенный остров. Может быть, это кусок давно пропавшей Атлантиды поднимался перед нами. Человек преуспел в сотворении земли. Со временем остров станет обитаемым. Теперь, если мы выстроим цепочку таких островов…

Да, может быть, появится вторая Япония. Прибавится суши для растущего человечества. Прибавится пространства. Прибавится места для жилья.

Из-за чего меня допрашивали? Кто противился этому? Это совсем хорошее дело, как я погляжу.

Я ушел. Я отправился обедать.

Кэрол пришла, чтобы присоединиться ко мне как бы случайно. Я кивнул ей; она села напротив меня и сделала заказ.

— Эге?

— Эге.

— Ну, до чего-то додумался? — спросила она между салатом и эрзац-говядиной.

— Да.

— И до чего?

— Все еще не знаю. Это слишком быстро и слишком неожиданно. Мне нужен удобный случай, чтобы получше тебя узнать.

— Что это значит?

— Есть древний обычай, известный как помолвка. Пусть будет так.

— Я тебе не нравлюсь? Я проверила степень нашей совместимости. Она показывает, что мы подходим друг к другу — данные, естественно, из Центра на того, кем ты себя именуешь, но я думаю, что знаю о тебе побольше.

— С другой стороны, факт, что я не таков. Что это значит?

— Я прикидывала и так и этак и решила, что смогу жить с индивидуалистом, который знает, как можно провести машину.

Я знал, что помещение прослушивается, и догадывался, что она не думает, что мне это известно. Тем не менее, у нее были причины сказать то, что она сказала — и она не думала, что я об этом знаю.

— Извини, — сказал я ей. — Слишком уж ты шустра. Можешь ты дать человеку подумать?

— Почему бы нам не отправиться куда-нибудь обсудить это?

При этих словах мы принялись за десерт.

— Куда?

— На Шпицберген.

Я обдумал сказанное и сказал:

— Ладно.

— Я буду готова часа через полтора.

— Погоди, — остановил ее я, — я думал, ты имеешь в виду что-то вроде

— возможно, на выходной. Никто ведь не отменял расписание работ.

— Но твоя работа здесь кончилась, так?

Я уставился на свой десерт — яблочный пирог, и весьма неплохой, с куском сыра, запил его кофе. Над краем чашки я оторвал глаза и медленно покачал головой.

— Я могу на денек снять тебя с дежурства, — предложила она. — Это вреда не принесет.

— Извини, я хочу дождаться результата проб. Займемся этим в выходной.

Она, похоже, обдумывала это.

— Ладно, — согласилась она наконец, и я кивнул, по-прежнему занимаясь десертом.

Это «ладно» вместо «хорошо» или «да», или «конечно» могло быть условным сигналом или чем-то вроде этого для тех, кто слушал наш разговор. Не знаю. Я больше об этом не заботился.

Когда мы шли к выходу, она была чуть впереди меня, так что я открыл дверь перед ней, и человек придвинулся ко мне с другой стороны.

Она остановилась и обернулась.

— Не надо слов, — остановил ее я. — Я не поторопился и поэтому арестован. Пожалуйста, не перечисляйте мои права, я знаю, что они есть, — и поднял руки, увидев, как в руке человека блеснула сталь. — Счастливого Рождества, — пожелал я Кэрол.